Любовь и проклятие камня

От автора

Я знаю, что обычно никто не читает эту главу, руководствуясь весьма обоснованными доводами, дескать, что нам навязывать свое мнение, вот прочитаем… Однако я вовсе не хочу вам, дорогие читатели, что-либо навязывать. Мне хочется лишь внести некую ясность, дабы облегчить ваш путь по страницам этого романа.

Во-первых, действие происходит в XV веке, и не в Европе, а в Азии. А если быть точнее, в Чосоне (Чосон — корейское государство, существовавшее с 1392 до 1897 года. В этот период страной правила династия Ли).

Во-вторых, книга пропитана колоритом и культурой чужой древней страны. Здесь вы встретите тяжелые для восприятия (и произношения) непонятные слова, которые я буду объяснять в сносках.

В-третьих, эта книга точно придется по душе азиаманам, особенно тем, кто давно и крепко «сидит» на азиатском кинематографе. Тем, для кого слово «дорама» — это не слово с ошибкой (от слова драма), а азиатский сериал.

И в заключение хочу добавить. Этой истории не было бы, если бы однажды я не наткнулась на статью о судьбах русских красавиц-рабынь, пригнанных на Восток — Китай и Монголию — по Великому Шелковому пути во времена порабощения наших земель Золотой Ордой. Прочитала и, как говорил классик: «И тут Остапа понесло»…

Пролог.

Он увидел ее впервые, когда ей было лет двенадцать, не больше. Ее отец тогда второй раз посетил Чосон[1] с торговым судном. Там-то, среди черноволосой челяди, возившейся на борту, и была она — худощавая, девочка, одетая по-мужски. Может из-за того, что она была одета, не как все чосонские девочки, может из-за глаз, таких живых, задорных, с любопытством всматривающихся во все, что творилось вокруг, но только сердце мальчика забилось быстрее. Ему вдруг что есть силы захотелось, чтоб она посмотрела на него, хоть на миг встретиться с ее ясными глазами… И она, словно услышав, глянула на него. Сердце сжалось и ухнуло горячим комом в желудок. Но уже через мгновение она отвела глаза, а он смущенно отвернулся…

— О, купец из Мин[2] прибыл! Ну, значит, завтра можно будет товары у него сходить посмотреть, — проговорил, улыбнувшись, отец, — пойдешь со мной, сын?

Соджуну только и оставалось кивнуть в ответ.

На следующий день они действительно посетили купеческую гильдию, и девочка, ради которой Соджун туда пошел, тоже была там. Она весело щебетала на своем языке с отцом, и совсем неуклюже говорила на чосонском. Девятилетнего мальчишку это нисколько не смущало, хотя он — ясное дело — и рта не открыл. Девчонка смотрела на него и улыбалась открыто, а потом, перед уходом, подарила из змеевика брошь к его ханбоку[3]… А змеевик той броши — всё равно, что глаза ее удивительные: темно-зеленые с черными искрящимися лучиками, разбегавшимися от зрачка…

Спустя два года, корабль купца попал в шторм по пути в Чосон. Девчонку, едва живую, привезли в дом друга ее отца, советника короля по торговым делам, Пак Шиу. Тот оставил девочку у себя и чудом выходил.

Впервые из дома она вышла только к зиме. Соджун именно в тот день оказался во дворе советника — отец с визитом приходил к Пак Шиу — тогда-то и увидел чужестранку. В белой шапочке-аяме из кроличьего меха она сидела на стульчике, закутавшись в шубку, и смотрела за маленькими сыновьями советника. Соджун знал: мать мальчиков умерла сразу после рождения близнецов. Только смотрел он не на то, как четырехлетние мальчишки валяют друг друга в снегу, а на бледное, исхудавшее лицо девочки. В ней не было уж той жизни, кою он видел на борту лодки или в лавке ее отца. Осталась лишь половина. На мгновенье в глазах вспыхивали искорки, но сразу же гасли.

Тут снежок, предназначенный брату, угодил в Соджуна. Мальчики, поняв оплошность, струхнули, но за чужестранку прятаться не стали, а нестройно извинились перед сыном вельможи. Соджун, выросший без материнской ласки, лишь улыбнулся мальчишкам и скатал снежок. Чужестранка смотрела на него внимательно, но молчала…

«Не узнает»,— мелькнуло у паренька в голове…

На тот момент ему было лестно, что она его не узнала.

«Значит, я вырос, и правда возмужал, теперь я мужчина», —думал подросток.

Еще два года назад он поступил в ученики к одному из величайших меченосцев Чосона. И сейчас ему очень хотелось продемонстрировать свои достижения, которыми так гордился его отец, но как назло под рукой не было ничего кроме снега.

Она так ничего и не сказала за весь день. Он играл с сыновьями советника, а она просто сидела на своем стульчике и смотрела, лишь слегка улыбаясь. И ему она казалась прекрасней всех! Даже прекрасней умершей матери, которую он никогда не видел, но твердо знал, что красивей ее не было во всем Чосоне.

А еще через два года, как гром среди ясного неба грянула новость: советник короля, вдовец Пак Шиу, вновь женится! И его избранницей стала дочь купца из Мин. Многие осудили советника за это — он даже лишился своей должности — но любви своей не изменил. Соджун, с досады кусая губы, смотрел из-за спин малочисленных гостей — что уж греха таить, немногие решились прийти на торжество — как вели молодую невесту в свадебном наряде к жениху. Сам не замечая того, считал поклоны новобрачных, и душа рвалась вон из тела. Так больно до этого момента ему еще никогда не было…

Навсегда потеряв любовь, он с головой ушел в обучение воинскому искусству. Скоро он превзошел своего учителя, разя отточенным клинком так молниеносно, что мог разрубить в полете шмеля.

Через пять лет его самого женили…

Невесту ему нашел отец, как и дело, коим Соджун должен был заниматься. Отец мечтал видеть сына чиновником. Соджун сдал государственный экзамен, однако тогда он впервые поступил так, как подсказывало сердце. Экзамен он сдавал не на чиновника, а на военного. Его результат оказался третьим среди лучших. Отец, узнав о таком своеволии сына, нахмурил брови, но промолчал. Лишь посетовал, дескать, коль сдавал экзамен наперекор отцу, мог бы стать лучшим. Соджун выслушал все, не поднимая глаз: спорить с отцом у него привычки не было. Он лишь думал о своих навыках, которые помогут ему в военном деле. Стал бы он чиновником и что? Сидеть в палатах, плести интриги, поглядывать на всех исподтишка — все это не его. Уж лучше в магистрате служить. Там от него больше пользы будет.

Конечно, они пересекались. Чужестранка так и не подарила своему мужу детей — злые языки видели в этом непринятие ее духами предков. Она, прожив здесь столько лет, так и осталась в глазах многих чужой, хотя даже речь была такой, будто всю жизнь провела в Чосоне, но все же… Только сердце Соджуна всякий раз при встречи с ней замирало в груди. Даже на собственной свадьбе он лишь мельком глянул на свою супругу, ведь там, в тени навеса стояла она. То, как она опирается на сильную руку бывшего советника, новобрачный старался не замечать.

Жизнь шла своим чередом. Живя в родительском доме, невозможно отворачиваться от устоев семьи, идти против воли отца. Тем более, когда тот перешел в Министерство Финансов, заняв при дворе должность советника в торговых делах с иностранными подданными. Глядя на молодую супругу сына, он хмурил брови, а через какое-то время призвал отпрыска к ответу.

— Красивую ли жену я выбрал для тебя, сын? — за вечерним чаепитием спросил отец.

— Красивую, — ответил Соджун, наливая отцу чай.

— Молода ли она?

— Да, отец.

И тогда, протягивая чашу с чаем, отец спросил:

— Желанна ли она?

Чаша дрогнула в руке молодого мужа. Благородный напиток багровыми ручейками разбежался по отполированным доскам пола. Соджун чувствовал тяжелый взгляд отца, но лукавить не стал.

— Нет, отец, не желанна.

Советник поставил свою чашу на столик.

— Знаю, — вдруг сказал он, вздохнув, и сын вскинул на него глаза.

— Знаю! — повторил отец уже жестко. — Знаю, но более никто знать не должен… как и о той, кто в сердце твоем живет.

Кровь бросилась к голове. У Соджуна даже на миг потемнело в глазах. Он задышал часто и опустил голову. Потом, когда смятение его чуть опустило, он опустился на колени и поклонился отцу.

— Простите меня, отец, — кое-как проговорил он.

— Ступай, сын! Ступай и исполни свой сыновий долг перед семьей. Семье нужен продолжатель рода. Не допускай распространения слухов.

Соджун долго стоял перед покоями жены… Там, за тонкой дверью, ждала его и только его, девочка, звавшаяся его супругой. Ждала и смущалась в своем ожидании, вздыхала украдкой с замирающим сердцем. Ей уже сказали, что муж навестит ее этой ночью. Как же долго ей пришлось этого ждать! Даже здесь, перед покоями, пахло благовониями и маслами. Соджун всё медлил, слова отца тяжелыми свинцовыми каплями падали на кровоточащее сердце, и с этим сердцем он ничего поделать не мог. Поэтому, сжав, зубы он толкнул дверь в сторону и твердым шагом вошел в комнату супруги. Она тут же зарделась, вскочила на ноги, словно пружина взведенная, и склонилась перед ним.

— Муж мой, — сорвалось с девичьих уст…

Ему удалось отдать долг семье с первого раза. Молодая супруга понесла. Она ходила, тихо улыбаясь, по дому, поглаживая круглившийся живот. Все с радостью выполняли любой ее каприз, только Соджун почти не смотрел на жену. Он знал, что ее это огорчает, но поделать с собой ничего не мог. Рад был сбежать на службу, теперь у него были обязанности и долг перед государем и страной. Служить им было легче, чем улыбаться жене.

Однажды он услышал разговор супруги с отцом.

— Я провинилась перед благородным супругом моим, простите меня, батюшка, — тихо говорила девочка-жена.

— Подожди совсем немного, невестка, — улыбался в ответ отец, — когда ты родишь наследника, мой сын будет носить тебя на руках.

Тогда Соджуну было так горько, так больно, что он впервые в своей жизни напился до беспамятства. Он забылся, и в этом дурманном сне ему приснилась она. Эта красавица-чужестранка… Ее шелковистые, цвета спелого каштана волосы щекотали его грудь, глаза горели от страсти, а сладкие уста обжигали губы. И он словно горел сам! Пожар изнутри выжигал душу до серебристого пепла! Сердце ухало в груди, как молот о наковальню! И ему было мало! Мало этих сладких губ! Мало этих изгибов тонкого тела! Мало ласки горячих рук! Мало! Мало!!!

Он проснулся в холодном поту на полу своей комнаты. Луна желтым оком бесцеремонно пялилась в его окно, словно знала, какой сон он видел. С досады отшвырнул от себя подушку и сел, скрипнув от головной боли зубами. Тело и мысли понемногу остывали.

«Сон, всего лишь сон,— подумал Соджун с горечью, —сон и ничего более».

Но стоило ему закрыть глаза, как сладкий дурман вновь окутывал его… Как же сладок он был!

Перед рождением первенца в гости к молодой супруге пришли жены чиновников. Чужестранку привел сам бывший советник. Она мягко ступала сапожками по припорошенным снегом тропинкам, опираясь на руку мужа, и улыбалась ему. Соджун встретил бывшего советника во дворе. Он не видел ни его, ни ее уже полгода, и сердце застонало при виде этой пары — одной рукой она опиралась на руку мужа, а второй поддерживала выпирающий живот. Пак Шиу что-то говорил ласково ей, а она тихо отвечала, но слов было не разобрать, да и не хотелось в них вникать. Чужая радость отравой хлынула и омыла сердце Соджуна… Ему хотелось развернуться и уйти, но ноги сами понесли навстречу прибывшим супругам. Тело само поклонилось, а губы сказали нужные в этот момент слова, даже что-то про их еще не рождённого ребенка, но мысли и сердце были далеко-далеко!

А с приходом весны девочка-жена родила ему сына. Он стоял под дверью, где так трудно дышала она, слышал голоса повитух и думал о том, что нужно усилить отряд на поимку шайки воришек, промышлявших на рынке.

«Нужно поставить ловушки и заманить их в западню,— думал он, —а еще…»

Но тут истошный крик жены, а за ним кряхтение и первый возглас ребенка вернули его в реальность. Дверь через мгновенье отошла в сторону, на Соджуна пахнуло кровью. Веревки, ведущие к поперечной балке и помогавшие роженице, еще тяжело колыхались. В проеме появилась взмокшая повитуха и тут же закрыла дверь за собой.

— Сын! Господин, у вас сын родился! — со слезами радости проговорила она.

Соджун улыбнулся — ведь он должен был улыбнуться этой новости — и ничего не сказал, только кивнул. Повитуха стояла и словно ждала чего-то.

— Как госпожа? — кое-как разлепил губы супруг.

Повитуха замялась, отведя глаза в сторону.

— Господжа молодая и здоровая, но пошлите за доктором, уж много она потеряла крови, — тихо произнесла повитуха и зашла внутрь.

Доктор не смог спасти девочку-жену… Через два дня от кровопотери она умерла на руках Соджуна, который последние два дня был с ней. Это малое, что он мог сделать для нее. Она, лежа в его руках, шептала побелевшими губами:

— Простите меня, мой господин.

— За что вы просите прощения? — так же тихо спрашивал он. Впервые он смог рассмотреть ее лицо, увидеть, как глубоки и прекрасны глаза.

— Я не смогла помочь вам забыть… ее.

Соджун смутился.

— О… о ком ты говоришь?

— О ней, вы знаете о ком, — улыбнувшись, произнесла умирающая, — у нее трудное имя… я так и не научилась его выговаривать…

Муж не нашел, что ответить.

— Могу ли я вас попросить… о чем-то?

Соджун лишь кивнул: говорить сил не было.

— Пусть вы не любили меня… но любите… нашего сына…

Из уголка глаз скатились две горячие слезинки. Ее невесомая рука едва касалась его щеки.

«Какая холодная»,— подумал супруг, накрывая тонкие пальцы своей ладонью.

А рука выскользнула из его пальцев и упала на бездыханную грудь молодой матери. И вот тогда Соджун понял, кого он потерял! Потерял из-за придуманной любви! Ведь если подумать трезво, сколько слов за всё время — за эти бессмысленно прожитые годы — он сказал чужестранке? Два? Пять? Больше? Меньше? А ведь был человек, который ждал его каждый день со службы. Она всегда стояла во дворе рядом с его отцом и ждала. Ждала его улыбки. Радовалась его успеху и новому переводу. Как тень подле тела была… а теперь нет ее...

После похорон он попросил перевод в глубинку, подальше от столицы и, забрав сына, несмотря на протесты отца, уехал, как ему казалось, вычеркнув из своего сердца первую любовь — чужестранку с диковинным именем Елень…

[1] Чосон — корейское государство, существовавшее с 1392 до 1897 года. В этот период страной правила династия Ли.

[2] Империя Мин — государство под властью Мин, правившей в Китае после отделения Китая от монгольской империи Юань с 1368 года по 1644 год.

[3]Ханбок; в Северной Корее называется тёсонот, — национальный традиционный костюм жителей Кореи.