Магия большого города. Провинциалка

Пролог

Над небольшим одноэтажным зданием, выкрашенным в веселый салатово-зелёный цвет, звенели детские голоса. В окно светило яркое солнце, приближалась весна, и сконцентрироваться на теме урока юным умам было невероятно сложно.

— Так все-таки как опознать мага? — не дождавшись ответа с первого раза, терпеливо повторила миссис Шерман, учительница средней школы. Шестеро малышей в возрасте от пяти до восьми лет растерянно переглянулись. Вроде бы только что подробно все объясняли, но кто прослушал, кто замечтался, глядя на танец солнечных зайчиков на стене, а кто уже успел забыть.

Самая младшая в группе девочка с задорными хвостиками, бодро торчащими в разные стороны, неуверенно подняла руку.

— У них во время волшбы светятся фанги! — важно и уверенно произнесла малышка. Миссис Шерман с трудом удержала нейтральное выражение лица, вовремя подавив смешок.

— Фа-лан-ги, Эбигаль. У магов во время произнесения заклинаний и сразу после этого светятся фаланги. Или просто пальцы. Молодец, — похвалила Патрисия ребенка за старание и продолжила. — Сильнее всего это заметно на ногтях, потому обращайте внимание на людей, носящих перчатки. Не скрывают ли они недавний магический выброс? Не планируют ли дурного? Если заметите кого-то с длинными рукавами или каким-то еще образом прикрытыми пальцами, сразу говорите взрослым. Желательно полицейским!

Миссис Шерман назидательно воздела к небу собственный палец с тщательно подпиленным аккуратным розовым ноготочком.

— Повторю еще раз, на всякий случай! — она слегка повысила голос, поскольку самый старший сорванец снова отвлёкся на что-то за окном. — Не бабушке, не маме, не друзьям по секрету, а сразу полицейскому! Можно мэру или его помощнику. Все поняли?

Дети согласно загудели, кивая вразнобой, и только малышка Эбигаль продолжала хмуриться, что-то бормоча себе под нос.

— Ма… то есть миссис Шерман, а у всех магов пальцы обязательно светятся? — с серьёзным лицом уточнила девочка.

— Конечно, только недолго, — пояснила Патрисия. — Нужно очень внимательно следить за их руками: если заклинание было слабым, то искры едва заметны, их легко упустить из виду.

Патрисия Шерман с легкой улыбкой обвела взглядом ребятню, сосредоточенно записывающую новые сведения в тетради. Почерк у самых младших хромал, то и дело проскакивали печатные буквы. Нужно будет еще проработать прописи, а то не видать им работы клерком даже в самой захудалой фирме.

Все чаще при приеме на работу требовали знание пишущей машинки, особенно от девочек. Хорошо бы мэр прикупил хоть одну для школы, но при мысли, что этого жмота придется месяц уговаривать раскошелиться, у миссис Шерман заломило в висках. Нахмурившись, она строго взглянула на детей.

— К следующему уроку выучить, чтоб от зубов отскакивало, названия пальцев и их количество! Буду спрашивать! — заявила Патрисия.

Мучительные стоны были ответом на это тяжелейшее домашнее задание. Ребятня с шумом выбралась из-за стола, чуть не уронив общую лавку, и быстро скрылась за дверью, пока учительница не передумала и не добавила еще что-нибудь.

Малышка Эбигаль не спешила на улицу. Наоборот, она решительно подошла к Патрисии и одним прыжком устроилась у той на коленях. Строгая преподавательница не возражала, ласково потрепала девочку по голове и поправила один из покосившихся хвостиков.

— Мам… ты уже мама, да, без миссис? — все же уточнила малышка. Она всего полгода ходила на занятия в школу и никак не могла привыкнуть к тому, что ее ласковая родительница в стенах учебного заведения превращается в строгую учительницу.

Патрисия с улыбкой кивнула.

— Мам, а почему мои фа… то есть ногти не светятся? Может, я все же не маг? — с надеждой спросила девочка.

Улыбка учительницы увяла.

Она бережно взяла еще пухлую, но уже не младенческую ладошку и потрогала крохотные пальчики.

— Ты особенная, Эбби, — мягко произнесла она, поглаживая руку дочери.

И когда ее крошка успела так вырасти? Уже начинает задавать неудобные вопросы. Миссис Шерман тяжело вздохнула.

— Ты точно маг, дорогая. И поверь, тебе безумно повезло, что этого никак не определить.

Глава 1

Свисток поезда выдернул меня из тревожной дремоты.

Я распахнула глаза и поспешно огляделась, с облегчением сознавая, что вроде бы не храпела и попутчиц в качестве подушки не использовала. Измученного вида женщина средних лет, сидевшая рядом со мной на таком же неудобном кресле со слишком ровной спинкой, тихо посапывала, приоткрыв рот. Состав шёл уже пятый час, периодически подбирая все новых пассажиров, но сходить никто не торопился. Повезло еще, что я успела сесть и засунуть кофр под сиденье, в проходе уже собралось человек десять, и, судя по всему, это еще не предел. Многие селяне в поисках лучшей доли перебирались в города покрупнее, а уж Нью-Хоншир — столица штата, куда сейчас направлялся поезд, — так и вовсе представлялся многим землей обетованной.

Я поерзала на жесткой коже, стараясь делать это незаметно. Леди не пристало демонстрировать, что у нее затекла задница. Да и вообще, что у нее есть эта часть тела, лучше не вспоминать.

Ох, как неловко, все-таки заснула! Неудивительно, конечно, учитывая тот факт, что из дома пришлось выбираться до рассвета в попытке избежать цепких лап мэра. Вряд ли он караулил меня лично — много чести бесприданнице — но людей своих дежурить наверняка поставил. Догадывался, что так просто я не дамся и попытаюсь сбежать.

Ничего, сон их будет долгим и крепким. Еще одно свидетельство в копилку мэру, что я таки ведьма, но без вещественных доказательств (то есть меня) — это всего лишь слова. На таких шатких основаниях ордера на арест ему не дадут, что бы он там ни орал у забора.

Но напугал он меня вчера знатно.

То ли выпил, и в голове помутилось, то ли и впрямь решил свалить вину за стоящую третий год засуху на безвинную деву в моем лице… Явился сей человек под калитку, пошатываясь, и принялся вещать на весь городок о том, что смерть моей матушки была неспроста, и заплатила она таким образом цену за чёрное колдовство — потому и не родят поля, потому и не льётся с неба ни капли, а зимы стоят холодные и бесснежные.

И плевать идиоту, что подобное непотребство творится в пятнадцати штатах из двадцати четырёх, и одной человеческой жизни, даже отданной добровольно, на столь обширное заклинание не хватило бы. Да и откуда ему знать эдакие тонкости? Наш убогий городишко только величается так на карте, а по сути своей село селом. Центр на десяток домов, два из которых церковь и мэрия, да фермы вокруг с безжизненными полями и облетевшими раньше срока деревьями. Раньше в Сен-Саммерсе еще была школа, но со смертью моей матери, единственной учительницы в округе, ее пришлось закрыть. Я могла бы вести занятия, но вот беда — диплома-то у меня не было, и первый же проверяющий лавочку бы прикрыл. Так что пришлось дюжине разновозрастных детишек таскаться три раза в неделю в соседний посёлок покрупнее. Им даже старый полуразвалившийся бус выделили для таких нужд. Мэр тогда еще ругался долго, мол энербрикеты и без того дорожают год от года, еще тратить их на оболтусов… только вот родители хотят всего самого лучшего для своих чад, а обученным грамоте и счету гораздо проще устроиться на нормальную работу в городе, хоть бы и мелким клерком. Гнуть спину в полях, не родящих уже третий год, желающих все меньше.

Мелкая дробь по стеклу привлекла мое внимание к однообразному пейзажу за окном. С неба снова сыпалось не пойми что — то ли снег, то ли дождь — и, ударяясь о прозрачную поверхность, тонкими полосами стекало по диагонали вниз. По крыше забарабанило сильнее, громче — похоже, все же град. Прекрасно! Конец апреля, первые робкие ростки пробиваются сквозь промерзлую землю, тут-то их и поколотит.

Я вздохнула, искренне сочувствуя фермерам окрестных земель. И ведь на ненавистных магов не свалишь — их уже почти сто лет как повывели.

Ну, не всех, конечно, но кого нашли — так точно. Выжившие прятались, переезжали, притворяясь обычными людьми: ведь если ты не колдуешь, то и определить никак нельзя, одаренный ты или нет.

Чуть не хмыкнула вслух от издевательской формулировки, оставшейся с прежних времён, когда магов почитали и боялись.

Одаренный!

Скорее, проклятый. Обреченный таиться, не демонстрировать данную свыше силу, глушить все ее проявления, и горе тебе, если хоть искра прорвётся наружу… толпа не дремлет. Детей в школах учат распознавать магов: если заметил что подозрительное — сразу сообщай родителям или властям!

Я потёрла руки друг о друга, пытаясь согреть закоченевшие пальцы. Очередная дурацкая мода, диктуемая людским страхом — кружевные митенки. Говорят, раньше можно было носить плотные кожаные перчатки не только профессиональным рабочим, но и обычным людям. Теперь же разрешённый максимум — закрытая ладонь. Ногти всегда должны быть на виду, ведь они первыми начинают светиться при магическом выбросе. Глупость, как по мне.

Мои никогда не светились.

Подышав на ладони, я спрятала их в подмышки. Поза, недостойная приличной девушки, ну да я и не на приеме у мэра. Не то, чтобы часто я там бывала, хотя матушку регулярно приглашали. Она вообще пользовалась уважением горожан — хорошенькая вдова с образованием, не слишком демонстрирующая ум — мужчины вокруг нее так и вились, но замуж звать не спешили. Матушка, впрочем, туда и не собиралась. Хранила верность моему давно погибшему отцу.

Под ногами глухо скрипнуло, протяжно и пугающе, так что дама на соседнем сиденье подскочила и перестала похрапывать.

— Помилуйте небеса, это еще что? — пробормотала она спросонья.

Я мило улыбнулась ей и предупреждающе пнула по решетке. Бенджи иногда забывал о конспирации и порывался общаться, для чего сейчас было совершенно не место и не время. Животных в поезда не пускали, они обязаны были ехать в отдельном, багажном вагоне, где было еще холоднее, чем в пассажирском. Мой избалованный скворец там точно окоченел бы.

В суете посадки пронести его незаметно не составило труда. Плотно укрытая чехлом клетка походила на громоздкий саквояж, а характерную ручку-кольцо я давно заменила на чемоданную, как раз на такой случай. Причудливая дамская сумочка — сейчас женщины в дорогу что только не берут. Шляпные коробки богатых особ, путешествовавших первым классом, очень даже напоминали формой птичьи клетки, а их содержимое — самих птиц, пестрых и взъерошенных.

Глава 2

Глаза я открывала не без опасений. Болели ушибленная губа и почему-то нос. Как ни странно, лежала я не в луже, а с некоторым, не побоюсь этого слова, комфортом. Поверхность подо мной шевельнулась, и я с визгом рванулась наверх, но застряла.

— Не ори. Я чуть не оглох, — проворчал подо мной мужской голос.

Ресницы разлепились моментально, непозволительно близко являя мне скуластое лицо с отросшей щетиной, всклокоченные мокрые волосы и воротник дорогущего плаща. Так вплотную я парней еще не видела и, наверное, поэтому немного засмотрелась, пока не заметила насмешку в серо-зелёных глазах и самодовольную ухмылку.

Мамочки, я ж на нем лежу! К щекам неудержимо прилила кровь, когда я осознала, в какой компрометирующей позиции мы оказались. То колючее… это же была его щетина! Кажется, я его поцеловала! Не нарочно, случайно, но все равно…

Кошмар!

Попытавшись вырваться и встать, я снова потерпела неудачу. Теперь до меня дошло, почему — на моей талии поселилась чья-то не в меру наглая рука.

— Не трепыхайся, — поморщился блондин, придерживая меня без видимых усилий. — Деревня, а ты вроде и ничего. Тряпки так себе, конечно, но вот под ними…

И захватническая ладонь бесстыдно поползла с талии ниже, по пути ощупывая подворачивающиеся изгибы. Этого я уже стерпеть не могла. Брыкнула, лягнула и все же скатилась с хама. Бок и локоть сразу заледенели, пальто промокло насквозь.

— Сам ты деревня. Наглец! — фыркнула я, поднимаясь с четверенек в полагающуюся разумному человеку вертикаль и оглядываясь в поисках кофра и клетки. Как ни странно, их еще никто не утащил. Матушка предупреждала, что в столице на каждом шагу ворье, обкрадут и не заметишь. Не успели, наверное.

Спохватившись, я полезла проверять заначку.

Сбивший меня парень тоже встал, оказавшись каланчой под два метра ростом, и со смесью веселья и брезгливости пронаблюдал за моими охлопываниями.

— Так и знал, что женщинам верить нельзя, — прокомментировал он увиденное и резким движением головы отбросил с глаз мокрую челку, обрызгав меня заодно. — Такая юная, а уже обманывает честных людей.

Когда я поняла, на что он намекает, вспыхнула по самую шею.

— Проверяю, не украли ли чего, — выпрямившись, поправила я сползшую шляпку. — А то нравы в городе те еще. Зазеваешься — раз, и нет ценного.

Решительно шагнув к кофру, я не без труда перевернула его вертикально. Он подмок, но вроде бы не насквозь.

— Нужно мне оно, твоё ценное! — цыкнул блондин, без малейших усилий подавая мне на вытянутой руке клетку. А весит она немало, я страшно пожалела, что не приделала и к ней колесики. — Не зевай, деревня!

С этим напутствием он шагнул в пелену дождя и почти мгновенно исчез из виду. Оттуда, из сумрака, донеслись вереницей возмущённые гудки. Похоже, парень принципиально не смотрел, куда идет, предоставляя окружающим возможность уворачиваться от него как могут.

Клацая зубами и чувствуя, как со шляпки за шиворот уже не капает, а льётся, я доволокла багаж до стоянки. Народу за время нашей с блондином перепалки стало немного меньше, и мне удалось втиснуться под крышу. Стянув с головы тонкий фетр, я пару раз встряхнула его и, осознав, что хуже уже не будет, просто выжала, как тряпку. Собственно, так некогда приличная шляпка и выглядела.

Оглядев себя, я расстроенно прикусила губу. Пожалуй, в такси мне не стоит и соваться. Не возьмут. Доплачивать за испорченные сиденья я не готова, а в том виде, в каком я сейчас, только под забором лежать, в обнимку со свинками.

Как ни прискорбно, в настоящий момент противный блондин был прав. Деревня я самая натуральная. Местами еще и вонючая.

Вздохнув, я покосилась на очередное подъехавшее такси, что призывно распахнуло дверцу. В него тут же впорхнула девица в невесомом платье, невесть как оставшемся абсолютно сухим в проливной дождь. Вот уж кто ведьма, без сомнений!

Ожидающие молча продвинулись еще на полшага вперед. Люди сурово поглядывали на меня, хотя я вовсе не пыталась втиснуться без очереди. Оглядев хмурые лица и плотно сдвинутые плечи, молча развернулась и побрела к остановке общественного транспорта.

Здесь мне точно ловить нечего.

Народу на станции энбусов было немного, скорее всего потому, что навеса она не предусматривала. Только столбы с цифрами, обозначавшими маршрут, и единственная узкая полоса карниза над картой. Там-то все и столпились, так что я минут десять потратила, пытаясь разглядеть и понять, куда мне, собственно, нужно.

Адрес я знала наизусть — мама иногда получала письма из столицы. Прятала их под подушку, думая, что я не вижу, читала по ночам, а после сжигала, я находила обрывки бумаги в камине. Однажды мне удалось подглядеть надпись на конверте, а поскольку память детская цепка, увиденное врезалось намертво. Нью-Хоншир сорок шесть, сто двадцать семь, дом девять. Сначала мне показалось, что это какой-то диковинный шифр, пока в одной из книг не встретилась историческая справка. Оказывается, чтобы не мучиться с названиями, улицы столицы поименовали просто — по порядковым номерам. Лучи, исходящие из центра, стали четными цифрами, а расходящиеся как от брошенного в воду камня круги — нечетными. Значит, нужный мне дом расположен на перекрестье сорок шестого луча со сто двадцать седьмым кольцом.

Не ближний свет, как выяснила я, глядя на карту. Определившись с маршрутом, выбрала один из столбов с соответствующим номером и встала рядом, вглядываясь в сизую дымку. Дождь почти прекратился, оставив после себя тяжелый туман и мелкую взвесь, которая висела в воздухе, забиваясь под одежду.

Когда энбус наконец-то подкатил, я поняла, почему горожане предпочитают тратиться на такси. В салоне воняло так, что меня замутило сразу же. Старый бус, возивший детей в школу, тоже попахивал, но не до такой степени. Может, дело в том, что окна там не закрывали в любую погоду, и запах хоть немного выветривался? Здесь же все было задраено насмерть, как в батискафе. Ароматы смешивались, похоже, годами — старые носки, немытые подмышки, птичий помет и прочее вливались в общее амбре, создавая непередаваемую гамму.

Глава 3

Открывать не спешили. Я переминалась с ноги на ногу, поглядывая по сторонам и отмечая признаки запустения. Узкие здания лепились друг к другу и на первый взгляд казались идентичными, но вот у соседей покрашены ставни, а здесь краска облупилась, и явно не вчера. Все дома щеголяли разными дверями, стараясь хоть так выделиться из общей массы, да и надёжнее это — стандартные, поставленные строителями двери вскрывались взломщиками на раз-два. На этом же явно изначальная, ровесница самого здания.

Кажется, мои родственники не боялись быть ограбленными. Тоже скрытые маги? Вряд ли, демонстрировать свои умения в столице — неоправданный риск.

Или же попросту красть у них нечего?

Когда я уже собралась звонить снова и даже подняла руку, по ту сторону двери неожиданно щелкнула ружейным затвором щеколда. Вздрогнув, я расправила плечи и приняла самый благовоспитанный и невинный вид, который можно было принять в грязном и измученном дорогой состоянии.

На пороге возникла женщина неопределённого возраста, выцветшая и бледная, как старый фотоснимок. Наши фамильные глаза я узнала сразу — слишком характерный разрез, но смотрели они на мир и меня тускло и с какой-то беспросветной обреченностью.

— Вам кого? — не слишком любезно буркнула она.

Усилием воли я очнулась от ступора и стянула с головы потрепанную шляпку. Мне все говорили, что мы с мамой очень похожи.

Кажется, так оно и есть. Хозяйка дома отшатнулась, словно увидела привидение. Пользуясь неожиданным преимуществом, я шагнула вперед.

— Моя матушка, Патрисия Шерман, умерла три года назад. Я ее дочь. Вы, случайно… — мне пришлось сглотнуть, чтобы прочистить внезапно пересохшее горло. Узнавание в лице женщины было, а вот радости не заметно. Но я собралась с духом и все же закончила фразу. — Мы, случайно, не родственники?

— Убирайтесь, — едва слышным шепотом пробормотала она, почти не шевеля губами. Я с трудом разобрала слово, и потому решила, что мне показалось. Убираться? А если я правда ее племянница или внучка? Она даже не попытается выяснить, кто я? Неужели до такой степени безразлично?

— Послушайте, я только приехала. Дорога была долгой и утомительной, — миролюбиво поведала я, делая еще незаметный шажок вперед. — Можно я хотя бы немного передохну, мы побеседуем, уверена, что произошло какое-то недоразумение. Мне бы просто хотелось немного узнать о семье мамы…

— Вон! Отродье! Убирайся вон! — женщина взвизгнула и неожиданно проворно захлопнула дверь перед моим носом, да так, что я чуть не вошла с размаху лицом в шершавую дерматиновую поверхность.

— Мы честные люди! И к вашему проклятому семени отношения не имеем! — продолжали верещать за дверью.

Я попятилась, чуть не упав с полутора ступенек крыльца. Проклятое семя? Она намекает на наши магические способности?

Мама всю жизнь сдерживалась, позволяя себе плести заклинания лишь изредка, дома, закрыв наглухо все ставни и двери. Мне, малышке, были непонятны такие предосторожности, но поскольку магия пробудилась во мне слишком рано, приходилось учиться ею владеть. Пусть мои пальцы не светятся, но летающие вокруг предметы неизбежно навели бы людей на определенные мысли. Так что я старательно, высунув от усердия язык и изредка прикусывая кончик, повторяла за мамой мысленные руны спокойствия, сдержанности и контроля.

Более сложные плетения, вроде проклятий и поиска, я изучала уже сама, матушке сил на них не хватало. Она поддерживала меня, как могла, подсказывала, когда я ошибалась, и со слезами на глазах гладила по голове, повторяя, как я похожа на отца. Он, очевидно, тоже был магом, и сильным.

Вспоминать о своем прошлом матушка не любила. Ее глаза оживали, только когда я просила рассказать про папу. Она с ностальгической улыбкой описывала его темные смеющиеся глаза, их романтические встречи и иногда вскользь упоминала, что семьи — обеих сторон — были против их брака.

Увы, как слишком часто случается в жизни — счастливого конца у истории двух влюбленных не было.

Отец героически погиб во время пожара на фабрике. Вывел множество рабочих, но не успел выбраться сам. Я видела подборку старых газет, которую мама хранила все эти годы. Самые мелкие заметки, крупные статьи, упоминания о случае, которые становились все реже и реже, пока не исчезли совсем.

Дело было громкое — тогда погибло около полусотни человек. Расследование велось долго, но в итоге заглохло. Виновных в поджоге, если он имел место, так и не нашли.

Одна из газет опубликовала фото тех, кто работал на предприятии. Я неделями всматривалась в нечеткий снимок до рези в глазах, пытаясь понять, кто из них мой отец. Матушка ткнула куда-то в середину один раз и разрыдалась так горько, что переспрашивать и уточнять я не осмелилась.

Учитывая то, что жили мы далеко от столицы и родственников я никогда не видела, логично было предположить, что «неправильный» выбор маме так и не простили. Но чтобы не пускать на порог? Не слишком ли жестко? Прошло уже более двадцати лет!

Разумеется, нет ничего удивительного в том, что в семье знали о маминых способностях и как минимум подозревали о моих. Все же чаще всего это наследственное. Но именно поэтому внутри семьи обычно своих не сдают. Мало ли, чья бабушка тоже обладала магией? Или в чьих детях она снова проснётся? И вот так, на всю улицу заявлять, что я из проклятых… это новая столичная мода?

Или же живущие в этом доме и впрямь не имеют со мной кровной связи? Но как?.. Мы же похожи!

Ничего не понимаю.

Опасно балансируя на каменной кромке, я мучилась сомнениями — пытаться пробиться внутрь? Умолять? Доказывать что-то? Зачем, женщина явно признала меня, как и я ее, чисто по внешности.

— Я вызываю полицию! — выкрикнули из-за двери истерически.

Именно этот надтреснутый старческий голос сломал мое упорство окончательно. В нем отчетливо звучал страх, который был мне слишком хорошо знаком. Страх обнаружения, страх, что тебя кто-то заметит, опознает.

Глава 4

Инвалид молчал, нервируя меня все больше. Казалось, он не слишком хотел сдавать что-то в аренду, или же я у него не вызывала доверия как жилец? На мне, конечно, не написано, что у меня последние деньги в декольте, а новые неизвестно когда появятся, но грязная одежда и помятый вид говорят сами за себя.

— Есть у меня одна свободная, — наконец, нехотя выдавил хозяин дома. — Гостей не водить, в одиннадцать вечера двери закрываются, и откроются снова они в шесть утра. Оплата — десять тайлеров в месяц, половина при заселении вперед!

— Согласна! — выпалила я, пожалуй, слишком поспешно, но очень уж меня порадовала цена за жильё. Я-то готовилась к торговой битве не на жизнь, а на смерть, особенно в вопросе аванса. Столичная недвижимость, по слухам, безумно дорогая, даже если это всего лишь комната в полуподвале. — А животных можно? У меня птичка.

Скворец старательно чирикнул, подражая канарейкам. Суровый взгляд инвалида скользнул по чехлу клетки и смягчился.

— При условии, что он там так и будет сидеть, а не летать по всему дому, — пробурчал он с хрипотцой в голосе и легко, в одно касание развернул кресло, заставив колеса душераздирающе заскрипеть.

— Да-да, конечно! — заверила его я, за спиной скрестив пальцы. Запирать Бенджи в клетке не буду, само собой, но он достаточно умён, чтобы не улетать из комнаты. Так что считай условие выполнено — ну почти.

Мужчина был довольно стар, но не дряхл. Пусть болезнь и иссушила тело, силы его не покинули, и своеобразным транспортом он управлял весьма бодро, даже лихо. Кресло быстро исчезло из виду, затерявшись в полумраке холла, и я, схватив свой немудрёный багаж, поспешила следом. Рождающий эхо простор резко закончился тёмным коридором, в котором я едва различала стены, стараясь не войти в одну из них. Экономят они тут на освещении, что ли? Или же у хозяина болят глаза от яркого света?

На секунду мелькнула мысль попробовать диагностировать и вылечить болезнь или хотя бы попытаться помочь, но усилием воли я ее отогнала. Излишний альтруизм в моем случае может быть смертельно опасен. Пальцы у меня не светятся, это да, но если плоть под моими руками вдруг начнёт меняться и оживать, тут уж и слепой заподозрит неладное.

Кроме того, сказать по правде, лекарь из меня так себе. Даже родной матери помочь не смогла.

Споткнувшись в очередной раз, я чуть не выругалась вслух, но вовремя спохватилась. Все же долго жила одна, привыкла к некоторой свободе, особенно по части выражений, не присущих леди.

— Осторожнее. Ступенька, — запоздало пояснил хозяин дома, снова сворачивая за угол и тут же останавливаясь. — А здесь лифт.

Инвалид сообщил мне это с нескрываемой гордостью и нажал на кнопку, которая загорелась в темноте зловещим багрово-красным светом. Мои глаза постепенно привыкали к сумраку, и я сумела разглядеть выступающий вперед гигантский цилиндр с открытыми арками. Его явно достроили позднее, вмонтировав в сплошную стену, но постарались стилизовать под остальную усадьбу, дополнив резьбой и декоративными элементами.

Где-то наверху загудел механизм, и огороженная декоративным заборчиком платформа медленно и торжественно опустилась.

Подъемников я еще воочию не видела, хотя читала о них в газетах. В нашем городишке, где не было домов выше трех этажей, не устанавливали подобного. Лишние расходы! Зато в больших городах, говорят, без этих штук не обойтись. А как еще, если небоскрёбы строят под сто уровней, а то и выше? По лестницам, поди, не набегаешься.

Кнопка погасла, и старик первым вкатился на платформу, подавая пример. Я зашла не без опаски. Все же чемоданы тяжёлые, мало ли, на какой вес рассчитана конструкция — вдруг застрянем. Хозяин ткнул узловатым пальцем в одну из четырёх кнопок на панели — самую верхнюю — и над потолком снова натужно загудело. Пол под ногами дрогнул, и меня понесло вверх.

Помнится, самолевитация мне не подчинилась. Я пробовала плетение, показанное мамой, но у меня не хватило на него сил. О ней самой и говорить нечего. Тогда я расстраивалась, сейчас же меня это искренне порадовало. Нет ничего хорошего в полете (пусть и в лифте): сердце колотится где-то в пятках, в ушах гул, внутренние органы то ухают куда-то вниз, то потом подпрыгивают, когда платформа останавливается. Особенно старается желудок.

Вот тогда я поблагодарила свою финансовую стесненность, помешавшую мне поесть толком по дороге — расставаться было не с чем. А был бы внутри меня завтрак — точно бы не задержался.

В какой-то момент коробка лифтовой шахты сменилась витражом, почти как на станции. Что, вдобавок ко всем «восхитительным» ощущениям, закружило мне голову. Четвёртый этаж оказался куда выше старой яблони, на которую я лазила в детстве, считая, что покоряю горные вершины.

Уже знакомый скрип колес вывел из транса. Я тряхнула головой, заставляя себя оторваться от завораживающе-пугающего зрелища далекого пола, смутно виднеющегося в темноте. Дрожащие ноги понесли меня за бодро катящейся коляской.

Четвёртый этаж был посветлее, чем холл, с левой стороны коридора из окна лился рассеянный дневной свет, не сдерживаемый даже тяжёлыми портьерами. На фоне мрачного интерьера и закрытое грозовыми тучами небо казалось светлым и ярким.

Впереди, дальше по коридору, хлопнула дверь.

— Здесь уже живут двое, — ответил хозяин на мой невысказанный вопрос. — Люди тихие, приличные, вас не побеспокоят. Я здесь склок не терплю, если кто затеет скандал — сразу выселяю. Кстати, простите, что не представился — можете звать меня Кросс. Обращайтесь, если что-то придется не по душе!

— Да-да, конечно. Я и сама тихая, тише мыши! — клятвенно заверила его я. Сказать по правде, это моя затаенная мечта: жить так, чтобы никто не подозревал о моем существовании. Надеюсь, этот тёмный мрачный дом способен исполнить ее хотя бы отчасти. Было бы неплохо приходить сюда и закрываться у себя, зная, что никто меня не тронет. — Я Эбигаль Шерман, очень приятно познакомиться!