Магия остролиста

Глава 1

Лимонеро, Калифорния. 1900 год

Джон Уолкот сидел развалясь на пороге салуна «Республика» и потягивал холодное пиво. Его ботинки и низ джинсов были перепачканы нефтью. Изношенная рубаха без рукавов льнула к потной спине, ее полы спускались до самых бедер.

Джон с интересом наблюдал за происходящим на Главной улице. Термометр позади него показывал около ста градусов. Ну какое, к черту, Рождество при такой жаре? Однако по календарю праздник наступал через неделю.

В очередной раз прикладываясь к бутылке, Джон вдруг заметил женщину, идущую по проспекту Сэсп. Она только что отошла от высоких лотков с сушеной горчицей и разными травами. Она несла два ведра. С каждым ее шагом вода выплескивалась через край, мгновенно впитываясь в выжженную зноем землю, и покрывала темными пятнами серо-зеленую материю юбки. На голове у женщины была соломенная шляпа, тулью которой украшал пучок маков. Шляпа служила довольно сносной защитой от палящего солнца, а чтобы ее не сдуло ветром, ленты были туго стянуты под подбородком.

Сумасшедшая Изабель Берш.

Джон знал ее, хотя никогда с ней не разговаривал. Эта чудачка была среди людей как кактус в фруктовом саду. Выложить тридцать долларов за клочок земли в пять акров, ради которого ни один нормальный человек не расстался бы и с десятипенсовиком, и все для того, чтобы выращивать лимонные деревья! Камней там больше, чем на дне горной реки, и делать там абсолютно нечего, разве что стаптывать башмаки. К тому же у Изабель не было ни лошади, ни коровы.

Глотая пиво, Джон проводил ее взглядом до поворота в маленький переулок и потерял из виду. Через некоторое время шляпа с маками вынырнула из моря колосьев, когда Изабель пошла по полю в направлении ветхой хижины, заброшенной еще в девяносто первом году. Вокруг своего убогого жилища Изабель насадила разнообразных горных растений. Дикий мак пустил корни и был уже выше просевшей кровли веранды; темная зелень ждала весны, чтобы зацвести.

Он видел, как она поставила ведра, смахнула пот со лба тыльной стороной ладони и принялась поливать лимонные деревья. Это был адский труд, потому что, вылив воду — по одному ведру на дерево, — нужно было опять спускаться на проспект Сэсп за новой порцией воды. Всего шесть деревьев, а таскаться с ведрами туда-сюда приходится раз по двенадцать или больше в день. Городской водопровод сюда не доходил, поэтому кроме как из ручья Санта-Паула воду брать было неоткуда, а до него — миля и столько же обратно.

Изабель Берш жила в Лимонеро около года. Она перепробовала множество разных занятий. Пожалуй, даже больше, чем он, Джон Уолкот, что само по себе требовало немалого мужества.

В первый же день она получила комнату в «Бутоне», местном доме терпимости. Джон тогда был в Вентуре и не успел познакомиться с новенькой поближе, но, по словам Ньюта Слокума, она была веселенькой штучкой. На следующее утро она без лишних слов покинула заведение и устроилась на мельницу шить мешки.

Потом она упаковывала лимоны, служила в торговой конторе, работала официанткой в кафе «Калько ойл» и еще чем только не занималась — даже Джону не все было известно. Не то чтобы он специально интересовался ее судьбой. Просто в таком маленьком городишке нельзя было не узнать все обо всех, как нельзя не наглотаться пыли, прогуливаясь по его иссохшим улицам.

Горячий ветер влетел под навес салона, покружил там как бы замешкавшись, на мгновение исчез, а потом примчался с противоположной стороны улицы, принеся с собой невесть откуда целую кипу листовок. Казалось, что этот бумажный переполох на дороге возник сам по себе, как нездоровое явление одуревшей от жары природы. Джон нагнулся и оторвал прилипший к подошве листок, но чтение отложил на поток.

Спускаясь с крыльца, он слышал шелест бумаги на крыше, а затем что-то более весомое гулко пробежало вниз по скату. Бамс! Маленький белый мячик отскочил от коновязи, больно стукнул его в плечо и скатился к ногам. Джон посмотрел на него.

Мячик «Полет» для гольфа.

На улице не было никого, кто искал бы улетевший мяч. Джон пожал плечами и пошел прочь. Идиотские шутки.

Пиво утолило жажду, теперь можно выпить текилы в «Республике». Сегодня выдали жалованье, деньги жгут карман и до завтра не останется ни цента — обычная история для него.

Не имея терпения заниматься каким-нибудь одним делом достаточно долго, чтобы вышел прок, Джон Уолкот жил как Бог на душу положит. Бурильщик нефтяных скважин, специалист по поиску воды при помощи ивового прута, хвастун-профессионал и любитель выпить. Сложить все вместе — и получится виртуоз-бездельник.

Ему нравилось думать, что он живет в ожидании верного шанса и не разменивается по мелочам.

Изабель Берш сидела на крыльце в кресле-качалке, сплетенном из ивовых прутьев. Пламя заката отражалось бронзой и медью на поверхности взволнованного моря травы, простиравшегося у ног Изабель. Ветер Санта-Ана немного поутих, но не пропал вовсе. Она открыла в хижине все окна, надеясь, что бриз с далекого океана, заплутав, заглянет в долину, но дышать в доме было по-прежнему нечем.

Мышцы болели. Ладони еще не успели как следует отвердеть, от волдырей кожа становилась мягкой, и даже дотронуться было больно. Перчатки, которые она надевала, когда принималась за поливку, не спасали от врезавшейся в руку проволоки ведерных ручек; непрерывный уход за растениями и лимонными деревьями выматывал ее напрочь.

Но она не сдавалась. Эти деревья — ее первый реальный шаг на пути к самостоятельности. До этого она еще никогда не полагалась на себя целиком и полностью. В свои двадцать восемь, считала она, пора уже становиться независимой.

Когда деревья начнут плодоносить в полную силу, Изабель сможет основать прибыльный бизнес. Лимонный сок и сироп можно выгодно продавать. Но лимоны растут медленно, и пока весь урожай, который удалось собрать, помещался в одном-единственном ящике. Из него вышла канистра сока. На такой товар всегда найдутся покупатели в здешних местах. Вот уже полгода Дастер спрашивал бурильщиков, хотят ли они покупать сладкое питье. И ответ почти всегда положительный.

Все, что сейчас нужно, это чтобы сад начал поскорее давать большой урожай.

Сквозь колеблемую ветром траву она вдруг увидела широкие плечи в проймах полуистлевшей рубашки. На мгновение заросли дикой горчицы раздвинулись, и вся фигура предстала взору Изабель.

Высокий и мощный, как буровая, на которой он работал, Джон Уолкот шагал по проспекту Сэсп. В долину спускались сумерки, и, скрытая в тени крыльца своей лачуги, Изабель могла вдоволь наглядеться на него.

«Рановато он сегодня», — подумала она. Обычно он выходил из «Республики» не раньше десяти, если вообще выходил. Бывало так, что Изабель видела его вываливавшимся из дверей салуна с бутылкой ликера в руке рано утром, когда в первый раз шла за водой. Душными вечерами спать в доме было просто невыносимо, и она засиживалась на крыльце допоздна, ожидая, пока спадет жара. Глаза начинали слипаться от усталости, и часто она вскакивала среди ночи со своего кресла-качалки, разбуженная пьяными воплями Джона, горланившего песни на испанском. Дури у этого Уолкота больше, чем у бешеного койота.

Изабель прищурилась, когда он показался в прорехе между домами, где ее переулок вливался в проспект. Все же, глядя на него, нельзя было не подумать: «Какой красавчик!» Она никогда не видела его вблизи, да это было и не обязательно. По одной только походке или манере держать голову любая женщина могла безошибочно определить, какая в нем заключается угроза ее душевному покою.

В тусклом свете умирающего дня она увидела, как в руке его мелькнуло что-то зеленое. Флегматичный стрекот сверчков и возня Санта-Ана в маковых стеблях заглушили шелест бумажек, беспокойной стайкой впорхнувших на двор. Листовки кружили над ступеньками, и одна из них опустилась на колени Изабель.

Изабель поднесла листовку к глазам, стараясь разобрать, что там написано. Слишком темно. Она вошла в дом и зажгла керосинку, которая зашипела, распространяя вокруг себя слабое сияние.

КОНКУРС «МАГИЯ ОСТРОЛИСТА»

Участник конкурса, собравший наибольшее количество ягод остролиста для украшения рождественской елки, которая будет установлена в четверг во дворе дома на пересечении Девятой и Мельничной улиц, получит награду. Крайний срок сдачи ягод — 24 декабря 1900 года в полночь. Приз не похож ни на что, известное вам доселе. Богатство, которое вам и не снилось. Ключ к вечному счастью. Процветание, о котором вы и не мечтали. Вы всю жизнь будете благодарить судьбу. Настало время радостных предпраздничных забот, так что присоединяйтесь и получите награду.

Беллами Никлаус.

Изабель не знала никакого Беллами Никлауса. К тому же последний раз, когда она проходила мимо дома на углу Девятой Мельничной — это было вчера, — он выглядел пустым и ужасно запущенным. Все это могло быть розыгрышем.

В то время как она обдумывала это предложение, в дымоходе ее пузатой печки раздался глухой треск. Белки. Она рассеянно постучала ложкой по черному цилиндру топки. Треск прекратился. Но тут вдруг произошла странная вещь: дверца топки медленно отворилась, и из нее к ногам Изабель выкатился перепачканный сажей белый мячик величиной со сливу. Не долго думая она решила, что дети потеряли этот мяч, играя у нее на крыше, и он застрял в трубе. Удивительно, что она не продымила весь дом, растапливая печку.

Изабель вернулась к размышлениям о конкурсе. Награда действительно могла ей пригодиться. Сколько всего денег они заплатят? В листовке об этом не сказано. Даже если сумма невелика, она сможет кое-что улучшить в хозяйстве. Например, вырыть во дворе колодец, чего она пока не может себе позволить. Большая часть ее сбережений ушла на покупку земли и починку дома, которая еще так и не завершена, хотя лачуга сейчас куда больше похожа на жилье, чем раньше. Выигрыш также мог бы избавить ее от необходимости искать дополнительный заработок. В Лимонеро она уже занималась почти всем, чем только можно. Выбирать-то особенно не из чего.

Она провела по бровям усталой рукой, выпрямила спину, что бы уменьшить боль, и снова вгляделась в листовку. У Джона Уолкота была в руке точно такая же. Может быть, у всех в этом городе уже есть по листовке.

Крайний срок сдачи ягод — 24 декабря 1900 года в полночь.

В ее распоряжении восемь дней.

Она позабыла про сон. Воображение рисовало кусты остролиста, усеянные ярко-красными ягодами. Ей было известно одно местечко — ближайший овраг за ручьем Санта-Паула, там, где ивовые заросли.

Решительным шагом пройдя на кухню, она схватила садовую корзину; это была очень старая, но крепкая корзина с крышкой, когда-то в ней носили завтрак работникам на поля. Сюда поместится много ягод.

Изабель не сомневалась, что получит приз.

«Калько ойл» начинала разработку месторождения на Голландской равнине номер три, но через полгода, когда запасы нефти истощились, скважина была заброшена.

Огрызок луны испускал скудное сияние, освещая рельсы, вдоль которых шел Джон Уолкот. Вместо мешка через плечо у него была перекинута наволочка от подушки; руки были спрятаны в карманы. Ветер то и дело принимался кружить, встревоженный появлением человека, однако в этих порывах не чувствовалось даже намека на прохладу.

В такой час, конечно, приятнее пить текилу в «Республике», но соблазн победить в конкурсе был слишком велик, чтобы сидеть сложа руки. Джон не успел опорожнить и трех рюмок, когда до него дошел смысл прочитанной листовки. Богатство, которое вам и не снилось. Ключ к вечному счастью. Процветание, о котором вы и не мечтали. Ничего удивительного, что «Республика» вместе с текилой пошли к чертям собачьим.

Это был тот самый шанс, которого он так долго ждал, — возможность заработать легко и быстро, получить в банке наличность и тратить деньги, ничего не делая. Он может выиграть. Найти ягоды — дело нехитрое. Он знает, где их целая прорва: в нескольких местах, разбросанных по всей долине, в предгорьях, еще больше — за горным хребтом, ближе к побережью. Он оберет каждый куст подчистую. Потом, когда награда будет уже у него в кармане, он зайдет в «Республику», выпьет пива и поразмыслит, как лучше поступить с деньгами.

Джон не любил тяжелую работу, хотя большую часть своей жизни занимался именно ею: сначала в Тексаркане на ферме своего отца, затем на других фермах в западных штатах. Он нигде не пускал корни. Везде ему рано или поздно становилось скучно. Только в Калифорнии ему всегда нравилось. При первой же возможности он был готов рвануть к океану, чтобы полюбоваться раскаленным шаром закатного солнца, висящим над волнами. Лимонеро, пожалуй, он мог бы назвать своим домом.

На деньги, полагавшиеся за выигрыш в конкурсе, он смог бы купить древесину, лебедку, манильскую пеньку, паровой котел и двигатель мощностью двенадцать лошадиных сил. Построить собственную вышку и качать свою собственную нефть, вместо того чтобы горбатиться на «Калько», — вот это было бы дело.

По дороге на ту сторону ручья Санта-Паула Джон дал своей идее оформиться.

Джон брел на неверных ногах по узкой тропинке и таращил глаза, выискивая в темноте кусты остролиста. Вдруг по его лицу мгновенно пробежала ослепительная вспышка света. Он замер. Тот, кто стеганул его лучом своего фонаря, как видно, его не заметил, потому что луч скользнул дальше, не задерживаясь. Человек с фонарем, судя по всему, не стоял на месте. Было видно, как сноп света скачет вверх по склону вместе со звуком удаляющихся шагов.

Джон припустил следом за световым пятном, и, по мере того как фигура человека с фонарем виделась ему все более и более отчетливо, глаза его раскрывались от удивления все шире.

Изабель!

Хоть он и не был сильно пьян, его попытка идти бесшумно провалилась. Изабель резко развернулась, фонарь в ее руке дернулся в сторону. Джона ослепило сверкающей белизной. Он выругался про себя. Затем луч уперся в землю. Обросшая по краям толокнянкой тропинка, на которой они стояли, была достаточно освещена, чтобы им видеть друг друга.

Какое-то время оба стояли молча.

Он заметил, что она в фартуке, без шляпы, и в руках у нее корзина. Ее черные волосы были заплетены в толстую косу, которая усиливала бледность шеи и покоилась на груди как ласкающая рука. Цвет глаз было невозможно разобрать. Лицо напоминало правильный овал, линия губ нежно изогнута. Тонкие полукружья бровей выдавали чувствительность натуры. Он бы ни за что не подумал, что сумасшедшая женщина может быть так хороша.

Она заговорила первой, с любопытством разглядывая наволочку на его плече.

— Что ты здесь делаешь?

— Видать, то же, что и ты, — протянул он, разбавляя свою речь остатком родного техасского наречия.

— Ну так делай, что хочешь, только не здесь, а подальше. — Она ткнула пальцем в темноту. — Это место за мной.

— Кто это сказал?

— Это я тебе говорю. Я тебя опередила.

Качнув фонарь взад-вперед, она указала ему на разницу их позиций, но в этом не было никакого смысла, все равно что считать выпивку наперстками. Земля не принадлежала ей. Он мог находиться там, где ему заблагорассудится.

— Всего лишь на шаг, — сказал он и одним махом пересек пространство, разделявшее их. — Теперь мы сравнялись. Что ты на это скажешь?

Она нахмурилась и надула губы. Он опустил глаза и принялся разглядывать ее лицо вблизи. Ротик был очень соблазнительный. Они стояли так близко, что фонарь грел его бедро. По крайней мере он был уверен, что это пламя керосинки. Ему еще в жизни не доводилось испытывать жар от присутствия рядом женщины.

— Да ничего не скажу, — произнесла она одними губами. Погрузившись в созерцание ее рта, он напрочь позабыл о том, что они разговаривали, и не сразу сообразил, что она имеет в виду.

Он прочувствовал вызов, заключавшийся в ее ответе, лишь когда Изабель повернулась и пошла прочь, унося с собой фонарь, отчего вокруг него сразу воцарилась непроглядная темень.

Наволочку с его плеча сдуло ветром, а он все стоял не шелохнувшись. Потом, бормоча ругательства себе под нос, нагнулся, поднял свою котомку и пошел вслед за женщиной.

Изабель слышала шаги за спиной все ближе и ближе. Она изо всех сил старалась не подать виду, что знает, где он. Но это было очень трудно. Его присутствие наполняло собой все пространство вокруг нее, давило напором непреклонной мужественности.

Он был даже выше, чем ей представлялось. Макушкой она едва доставала ему до подбородка. Когда она посмотрела в его лицо, у нее защемило под ложечкой, и это ее обескуражило. Сказать, что он был красив, значило ничего не сказать. Даже во мраке ночи его лицо поражало необъяснимой мощью и властностью выражения — квадратные выдающиеся скулы, прямой лоб и жесткий, но в то же время чувственный рот.

Ее муж тоже был красив. Они были женаты меньше года, когда он покинул ее. Он не пытался вовсе скрыться из виду, периодически появляясь то тут, то там, пока наконец не осел в Сан-Диего. Она ждала два года, надеясь, что он образумится и вернется. Этого не произошло, и она подала на развод. Пережить такое было нелегко, и с тех пор мужчины потеряли в ее глазах всякую привлекательность.

Ее отношение к мужскому полу нельзя было назвать ненавистью. Просто после плачевного опыта жизни в браке она стала осторожной и оберегала свое сердце от возможных волнений. Ошибки, подобной той, она никогда больше не совершит.

Краешком глаза она наблюдала, как он взбирается по склону оврага к кустарнику. В его движениях сквозили твердость и упрямство. Линия его плеч говорила ей, что он не из тех, кому можно указывать, что делать. И все же она пришла сюда первой.

На противоположном, более отлогом берегу копошилась уйма народу, но она ушла дальше, к самому ивняку, потому что знала — там ягод больше. Оказывается, Джону тоже было это известно.

Свет отражался на глянцевитой поверхности листьев кустарника. В Калифорнии остролист имеет жесткие, остро зазубренные по краям листочки. Изабель взяла с собой пару перчаток, чтобы не исцарапать руки. Кроме того, у нее с собой фляжка воды, печенье с джемом и лимонный леденец, чтобы во рту не пересыхало.

Она поставила фонарь на землю, изо всех сил стараясь забыть, что где-то совсем рядом Джон шарит по кустам. Они разделились: Изабель пошла по левой стороне зарослей, Джон — по правой.

Керосиновый фонарь достаточно ярко освещал пространство вокруг нее, тогда как Джону приходилось промышлять в абсолютной темноте. Улыбка против воли овладела уголками ее рта. Она попыталась согнать непрошеную гостью с лица, закусив губы, но та упрямо вылезала обратно. Его самоуверенность раздражала ее. Он хочет честной игры? Пожалуйста. Благодаря ее предусмотрительности у нее есть ряд неоспоримых преимуществ перед ним.

Ну кто виноват, что он не додумался прихватить с собой ни еды, ни огня? Должно быть, не рассчитывал долго здесь проторчать. Она же, напротив, запаслась всем необходимым, чтобы можно было работать всю ночь.

Изабель принялась трудиться, непрерывно думая о награде и о том, как она потратит деньги. Немного погодя взглянув на часы, прикрепленные булавкой к корсажу, и обнаружив, что уже почти три часа, она заставила себя сосредоточиться на работе. В корзине оставалось еще столько места!

Спина болела оттого, что приходилось постоянно наклоняться. Колени, несмотря на то что она подкладывала под них маленький плетеный коврик, покрылись синяками.

С приближением рассвета Изабель и Джон все ближе и ближе сходились в центре остролистовых зарослей. За все это время между ними не было произнесено ни единого слова. Ее это не волновало.

Он много ругался и скорее сдирал ягоды с веток, чем собирал их. Она могла поспорить, что раздавил он не меньше половины того, что положил в мешок.

Видя, что она постепенно подбирается к нему, Джон посылал ей взгляды, в которых смутно читалась угроза. Но в темноте толком нельзя было разобрать, что они означали, и Изабель боролась с искушением посветить ему в лицо и проверить свои подозрения. Пусть прямо скажет, чего он хочет, если он такой смелый!

Но тут произошло такое, что заставило ее раскрыть рот от изумления.

Он вскочил на ноги и встал на ее пути к кусту, с которого она собиралась нарвать ягод.

Ни капельки не сомневаясь в своей правоте, он заявил:

— Этот на моей половине.

Изабель поставила корзину наземь.

— Нет ни твоей, ни моей половины.

— Теперь есть.

Она скрестила руки на груди.

Спорить о том, кому принадлежит куст, было ниже ее достоинства. Поэтому она, ничего не сказав в ответ, расправила коврик, уселась на него и достала печенье с джемом и воду.

Ей не доставляло удовольствия наблюдать, как он изможденно утирает пот со лба и облизывает губы, умирая от жажды. Однако стоило ему посмотреть в ее сторону, как она принималась жадно пить воду из фляжки, смакуя каждый глоток. Подкрепившись, она смахнула крошки с колен и встала.

— Я тебя знаю. — Его звучный голос прорезал тишину ночи. Она обрадовалась случаю показать ему, Насколько он ей безразличен.

— Да неужели?

— Ты — Изабель Берш.

— Я тоже знаю тебя, ну и что? — бросила она, не поворачивая головы.

— Это факт?

— Джон Уолкот.

Он поднял свою наволочку.

— Ну вот что. Я знаю твое имя, ты знаешь мое, и больше нам ничего не надо знать друг о друге. Только это и еще тот факт, что конкурс выиграю я.

— Что касается имен, я согласна. Но выиграть я тебе не дам.

— Это не факт.

— Почему это?

— Потому что я опередил тебя, — буркнул он и направился к холмам беззаботной, самоуверенной походкой. Наволочка за его спиной была до краев набита ягодами, которые натягивали материю бесчисленными мелкими бугорками.

Изабель последовала за ним, держась на приличном расстоянии, но и не отставая. Сначала она думала, что ей только кажется, но потом одна… другая… четыре… десять… тринадцать… четырнадцать… шестнадцать! Ягоды! Ярко-красные ягоды! Падают и рассыпаются на тропинке!

Она остановилась и посветила в спину ничего не подозревающему Джону. При каждом шаге наволочка на его плече подпрыгивала, и озорная компания румяных беглецов выскакивала из дырки в нижней части мешка.

Изабель боялась расхохотаться. Она быстро опустилась на корточки, сгребла ягоды и бросила к себе в корзину. Затем не вставая проковыляла несколько футов вперед и сделала то же самое. От неловкого передвижения прутья корзины заскрипели. Изабель вся съежилась от страха, что Джон заметит ее.

Проворно работая пальцами, она перебегала взглядом от одной кучки ягод к другой, а от них — к удалявшемуся силуэту. Несомненно, очень скоро он почувствует, что его круглый мешок становится похожим на блин. Вставая, она наступила на сучок, который с треском переломился у нее под ногой, и корзиной задела за ветки толокнянки, отчего по всему подлеску разнеслось зловещее шуршание. Не успела она оправиться от испуга и потянуться за следующей партией, как Джон остановился и посмотрел на нее — через плечо.

Изабель не растерялась и проворно убрала фонарь. Усеянная ягодами тропинка погрузилась во тьму. Направив луч прямо на него, она увидела, как длинная дуга из красных точек на мгновение протянулась от наволочки до земли, когда он резко развернулся.

— Чем ты там, черт возьми, занимаешься? — Он прикрыл рукой глаза от яркого света.

— Ничем, — отрезала она.

— Я вот все слушал, слушал. Странно как-то ты идешь.

— Иду, как всегда хожу. Тебе-то откуда меня знать?.. Ну то есть, как я хожу.

— Убери ты этот чертов светильник, а то я сейчас ослепну.

Изабель направила луч в сторону, намеренно избегая светить на тропинку.

— Ничего удивительного, что ты натыкаешься на все подряд. Ты даже не видишь, куда идешь.

Он шагнул к ней. Ее глаза расширились. Нельзя позволить ему пойти назад по тропинке — он может заметить выпавшие ягоды. Она побежала навстречу и чуть было не врезалась со всего размаху головой ему в грудь. Так бы и получилось, не схвати он ее вовремя за запястье той самой руки, в которой она держала фонарь. Световое пятно заметалось взад и вперед по верхушкам стеблей горчицы и шалфея.

Изабель посмотрела в его скрытое тенью лицо. Хорошо еще, ей не видно его выражение. Сердце отчаянно колотилось о ребра. Она чувствовала себя полной дурой. Не сложись обстоятельства таким образом, она ни за что не бросилась бы ему на грудь.

Пальцы Джона сжимали ее руку плотным горячим кольцом. Может быть, он не обратит внимания на бешеную частоту ее пульса? Его хрипловатый голос прошел сквозь нее невидимым градом.

— Что это с тобой?

Она не могла рассказать ему, что с ней. Необходима какая-нибудь отговорка. Она посмотрела на холмы и закричала: — Ой, посмотри — кролик!

— Ну и что?

Медленно повернув голову, она снова поглядела в его лицо.

— Я думала, вдруг ты захочешь его подстрелить.

Он выпустил ее руку. В его тоне послышалось недоверие.

— У меня нет с собой ружья. Да и с чего бы это я вздумал стрелять в кролика?

— На ужин себе…

— Я ужинаю в кафе.

— А-а…

— Всегда знал, что ты… — Мысль, которую он начал было излагать, куда-то вдруг исчезла.

Изабель нахмурилась. Он всегда знал, что она… что? Откуда ему было знать про нее хоть что-нибудь?

— Держись от меня подальше! — рявкнул он, а затем вновь резко развернулся.

При этом движении в Изабель как будто выстрелили из мешка ягодной дробью. Одна ягодка угодила ей в щеку, другие ударились в грудь, в плечо. Джон скрылся, и у нее хватило благоразумия сдержать радостный вопль. Итак, один — ноль в ее пользу.

Как только Изабель почувствовала себя в достаточной безопасности, она сгребла рассыпавшиеся вблизи ягоды; затем принялась снова подчищать тропинку.

Всю дорогу вниз по холму Изабель подбирала потерянные Джоном ягоды и складывала их в свою корзину. Да, хорошо принадлежать к умной половине человечества.

У женщин наволочки без дыр.