Лариса Шубникова Манкая

Глава 1

Зима в Москве этим годом выдалась смурная, невеселая: снега нет, холодов нет. Дожди, слякоть и серость. Столица потемнела, потухла и люди, которые топтали тротуары города, тоже потемнели, посерели и на их лицах читалась обида. Именно так – обида на погоду. К слову, виноватого нашли: то тут, то там, шептались, будто отсутствие снега, такое необычное и редкое для Москвы, не что иное, как жуткая и кошмарная диверсия со стороны враждебно настроенных государств. Бред, конечно, но коллективный разум сработал так, а не иначе.

Народ негодовал и сетовал: ни тебе на коньках покататься, на лыжах пробежаться, на санках проехаться. Да и не это самое печальное. Что зимние забавы? Пустое. Красивых фотографий на фоне ёлок не вышло этой зимой. Да, расстроились инсталюди.

Ну, человек ко всему привыкает. Адаптируется. Нет снега? Переживем! Так решили жители столицы и расползлись по кафе, барам, гостиным, музеям и ресторанам. Там и красиво, и фотографии делай не хочу.

Вот в одном из московских ресторанов и начинается наша история.

***

– Вера, в банкетном зале нужно проверить вентиляцию. Дальше – смени поставщика зелени. Последняя партия сухая и желтая. Потом распорядись починить печь на третьей линии. И еще, дай задание Кудрявцеву пусть решит что-то с полом на входе. Тупая была идея выложить холл светлой плиткой. Вся грязь от обуви на ней заметна. Неприемлемо! Гости приходят есть, а видят свинячество, – молодой, энергичный мужчина давал распоряжения приятной барышне бальзаковского возраста.

Думаете странное сочетание? «Барышня» и «бальзаковсий возраст»? Отнюдь. Столичные красавицы следят за собой, ухаживают: одеты, накрашены, причесаны. Потому и бальзаковский возраст – лет эдак тридцать пять – в наше время вовсе и не зрелость, а всего лишь расцвет молодости. А если верить статье на одном из сайтов, то старость в России «отодвинули» лет на «цать». Информационный ресурс уверял, что после сорока пяти лет наступает период "расцвета" и заканчивается только с наступлением шестидесяти. Москвичи склонны иронизировать, потому и решили, что подобная информация не что иное как «реклама ПФР», чтобы народ не слишком бурно реагировал на увеличение пенсионного возраста.

– Дмитрий Алексеевич, а что с новым меню? – Вера Стрижак, та самая барышня бальзаковского возраста, пыталась угнаться за молодым человеком.

– Все под контролем. Вернусь и доработаю разблюдовку. Передам меню технологам и пусть себе ковыряются. Все, Вер, горю по времени!

Мужчина вынырнул из ресторана и быстро зашагал к парковке. Там ждал его страшенный и агрессивный внедорожник. Показатель статуса и дохода владельца.

Дмитрий Алексеевич Широков. Так звали владельца ресторана, а по совместительству и шеф-повара. Крепкого симпатичного мужчину очень высокого роста. Тридцатидвухлетний стильный русоволосый и работящий уроженец славного города Ярославля, явился в Москву чуть более двух лет тому назад и решительно начал борьбу за свое место под солнцем сковороды и поварешки. Впрочем, повар из него получился изумительный, говорили – от Бога. А что касается предпринимательской жилки, то и она приложилась. Столица людей меняет, заставляет двигаться, добиваться, доказывать. А Митя Широков не привык отступать, потому и ресторан его «Ярославец» чудесным образом стал знаменит и посещаем. С того Митя жил, богател и строил планы на будущее.

Вот один из таких планов он и ехал осуществить. Спросите, какой? Самый что ни на есть приятный. Митя купил шикарную квартиру в Москве. В самом Центре. Дом старинный, квартира огромная, потолки высокие, а самое главное, что населяли дом сплошь москвичи. Да не те, что стали таковыми лет так двадцать или тридцать тому назад, а те самые, что помнили скверы и парки столицы, которые теперь занимали магазины и закусочные, и до сих пор называли улицы старыми именами. И хлеб они покупали в «булошных», и молоко в «молошных».

Вот и мчался Широков в своем агрессивном внедорожнике по московским слякотным проспектам. Благо, по дневному времени пробок особенно не было. Добрался до нового своего пристанища затемно. Припарковал машину во дворе, в специально отведенном для этого месте и оглядел фасад теперь уже своего дома.

Три высоких этажа. Красивые эркеры. Все ухожено и облагорожено. Входная дверь парадной лестницы – массивная, новая – прекрасно вписалась в стиль неоклассицизма, была неброской, но шикарной. Цвет дома – этакий благородный беж. Двор в виде небольшого сквера с липами и кленами. Улица тихая, респектабельная.

Широков немало заплатил за возможность жить именно на этой улице и именно в таком доме. Вот смотрел он на него, бежевого красавца, и на ум приходили фамилии – Морозов, Барятинский. Рябушинский…

Нет, Митя Широков вовсе не страдал манией величия, никоим образом не ровнял себя с дворянами, просто этот дом, этот сквер и тихая улица напоминали ему родной Ярославль.

Набрал на домофоне номер своей квартиры. Электронный замок присвистнул, открывая путь к лестнице. А она, надо отметить, впечатляла. Широкая, плавная, с удобными ступенями и красивыми перилами. Просторные площадки этажей, массивные двери квартир с блестящими табличками на них. Высокие окна, и что характерно, чистые.

На втором этаже, где и располагалось новое жилье нашего повара-богатыря, его уже встречал счастливый риелтор.

– Дмитрий Алексеевич, жду вас, как соловей лета! Удачная сделка для всех сторон и со всех сторон.

А Митя подумал, что он совершенно прав, этот приятный парень с хитрыми глазами.

Бывшему владельцу очень нужны были деньги и вся сумма сразу, потому и цена оказалась приемлемой. По этой причине и купил квартиру Широков, не влезая в долги глубоко ипотечного характера. А сам риелтор, Митя был в этом уверен, получил неплохие проценты с продажи.

– Ну, что же, Георгий Евгеньевич, давайте мне ту бумагу, где я должен поставить еще одну свою подпись и расстанемся чинно и благородно.

Риелтор моментально вытащил из портфеля листки, и сделка была закончена прямо на кухонном «острове».

– Мои поздравления. Это, правда, редкая удача приобрести за такие деньги такую квартиру, – Георгий Евгеньевич спррятал драгоценную цидульку в портфель, выдал комплект ключей Широкову, и, сделав «дяде ручкой», отбыл.

Квартира – холл, две спальни, кабинет, кухня-гостиная, два санузла, чулан и выход из него на черную лестницу. Прекрасный ремонт, полный кухонный и сантехнический «фарш» высшего качества. Прекрасно подобранное освещение и верхнее и круговое. Мебели нет, но ее привезут завтра, можно и потерпеть денек, так ведь? Предыдущий владелец не стал мастерить из квартиры нечто невообразимое и вышла на редкость стильная берлога: выбеленная каменная кладка, дубовый пол и небольшие вкрапления цвета в виде деревянных панелей на стенах.

Широков достал из кожаной сумки фотографию и поставил на кухонный остров – единственную пока, горизонтальную поверхность, не считая подоконников.

– Ну вот, мам, я и в новом доме. Жаль, что ты не видишь. Жаль, не со мной сейчас, – русая стильная челка печально опустилась на глаза Широкова. – Не волнуйся там за меня, ладно? Все у твоего «кавалергарда» хорошо. Тебе же сверху все видно, правда?

Потом он побродил по квартире, посмотрел в окна, потрогал каменную кладку на стене.

– Надо же, как дома…

Не стал предаваться унынию и вышел, аккуратно заперев дверь за собой.

Ехал обратно в свой «Ярославец» работать, а точнее, творить. Он озадачился новым меню примерно половину года тому назад, когда гостям ресторана, чуял он, уже поднадоели любимые блюда. Создал новое меню по старым рецептам, добавив свои собственные, неповторимые кулинарные ноты. Рецептурная книга почти готова, осталось принять решение по соусам и заправкам и вуаля.

Да никакой не вуаля! Он вложил в новое меню много сил, бездну терпения, вагон нервов и кучу времени. Но это того стоило. Су-шеф, ребята-подмастерья, Вера Стрижак и заведующий хозчастью, невероятный Кудрявцев, сняв пробы, решительно заявили – меню шикардос! А если они так сказали, стало быть, так и есть. Лживых, мутных, ленивых и наглых людей Широков на дух не выносил, определяя их, порой, на глаз. Иных на звук. Не удивляйтесь. Митя Широков по голосу мог определить, что за человек перед ним. И это вовсе не суперсила, а простой жизненный опыт. Обманывали часто, вот и научился держать нос по ветру, ушки на макушке, рот на замке, а глаза широко открытыми.

Уже далеко за полночь Широков прекратил, наконец, переводить продукты, определился с заправками и улегся на диван в своем кабинете. Ну, ничего, завтра спать будет не в пример удобнее. Он надеялся, что дизайнер-новичок, которому доверил он обстановку нового своего дома, успеет к вечеру расставить все по своим местам. Лишь бы павлиньих перьев не натыкал по углам, наглец малолетний.

Глава 2

– Фира! Фира, ты это видишь? – шептала приятная бабуля другой, абсолютно такой же приятной бабуле. – Боже мой, этот новый жилец устроит нам катастрофу. Ты разглядела кровать? Гигантских размеров. Нам ждать шансона и жриц любви в нашем доме?

– Дорогая, ну почему обязательно, жриц любви? – бабули двойняшки, экая милота, кудрявые и миниатюрные, внимательно следили за грузчиками с лестничного пролета третьего этажа подъезда.

– Думаешь, жрецов любви? Впрочем, удивляться нечему. Сейчас кругом сплошные pédale*.

– Ну, полно тебе, Дора, отчего дурные мысли? Хочешь творожников купим? Пойдем на бульвар и заглянем к «Метасову», – Фира пыталась отвлечь сестру от надвигающегося разочарования.

– Ты в каком веке живешь, дорогая? Кулинария «Метасова» снесена уже лет пять как. Вместо нее помещение больничного типа с названием, которое сможет произнести только коренной житель Детройта. Там все в больших белых шкафах. Клянусь, когда заглянула туда, думала лечебница, а оказалось, комбинат здорового питания. Комбинат… Фира, дорогая, звучит так, будто нас кормят там, чтобы потом зарезать, приготовить полуфабрикат и продать там же, в комбинате.

– Ну, фу! Что ты такое говоришь? – в этот момент послышалась ругань грузчиков, что-то упало, и приятный женский голос забубнил взволнованно.

На площадку второго этажа поднялась молодая женщина.

– Юленька, – зашептала Дора, – подойди к нам, детка. Что там такое?

– Добрый день. Я нечаянно толкнула грузчика и он чуть не выронил большое кресло. Знаете, изумительной работы. Такое у папы было когда-то. Прямая спинка и потертая кожа. Мне даже показалось, что оно то самое, папино.

Юлию Аленникову никто не называл иначе, как Юленька. Весь дом помнил ее с младенчества, любил и отчаянно защищал. Она же платила своим соседям постоянной заботой, бесконечным сиянием доброты и удивительным самопожертвованием. Юленька родилась и воспитывалась в старинной московской семье. Род ее брал начало свое еще при Императоре Александре Первом, правда, не дворянской кровью блистал, но славился прекрасной династией врачей.

Юленька по совету отца, к слову, он ее и воспитывал, после того, как мама ее сбежала с любовником в теплые страны, окончила медицинский, но практиковать не стала. Не лежала душа ее к терапевтическим заботам. Потому вторым высшим образованием получилось из нее нечто сродни детскому психологу. Юля открыла студию для детей со сложностями в общении и принялась социально адаптировать их по собственной методике. Знаете, помогало.

Она учила детей работать руками и творить, одновременно. Шила потрясающие игрушки! И детки в ее студии, прекрасно занимались тем же. Сначала рисовали то, что хотели бы осязать, потом Юленька помогала им в конструировании, тем самым ребята и получали «мягких друзей», общение между собой в студии и навыки обращения с карандашом, иглой, спицами и много чем еще.

– Фира Рауфовна, я купила для вас крем дня ног и масочку для волос, – Юленька полезла в необъятную сумку, которая болталась на ее плече. – А для вас, Дора Рауфовна, вот, ватные диски. Чуть позже, после занятий, я заскочу в лавку и куплю яблочной пастилы для вас. Вы, пожалуйста, сами не ходите на бульвар. После дождя подморозило, скользко. Не ровен час перелом…

Договорить Юленька не успела. Шикарная женщина лет шестидесяти (а мы с вами помним, что это возраст «цветения», согласно «рекламе Пенсионного фонда»), показалась из квартиры площадки второго этажа, и проговорила прекрасно поставленным голосом:

– Шейки бедра? Юля, моншер, эти два пуделя уже давно мумифицировались. Там и ломаться нечему, – Ирина Шульц, соседка Юленьки по площадке, терпеть не могла сестричек Собакевич – Фиру и Дору.

Те отвечали красавице взаимностью. Поэтому любая встреча этих трех москвичек в чёрт знает каком колене, начиналась и заканчивалась одинаково – склокой. Однако склоки никогда не заходили слишком далеко, ограничиваясь легкими оскорблениями с оттенком высшего образования.

– Дора, ты слышишь? Кажется, ворона каркает. Не иначе, к дождю, – бойкая, кудрявая Фира не осталась в долгу за «пуделей».

Юленька не любила этих склок, потому и поспешила пресечь:

– Ирина Леонидовна, завтра, как и договаривались, в бассейн? Можете подхватить меня в Бобровом? Кирилл не сможет отвезти. – Как всегда при упоминании мужа Юленьки повисло молчание.

После смерти отца, Юленьку опекали и берегли всем подъездом. Но вот уберечь от неудачного замужества не смогли. Кирилл Раевский, красавец и умница, покорил сердце Юли. Добился ее руки и поселился в ее квартире, считая себя хозяином и сотни квадратных метров, и самой Юленьки. Впрочем, так оно и было бы (на счет квартиры), если бы не сосед Яков Моисеевич Гойцман. «Большой» юрист, член коллегий и ассамблей. Знаменитый на всю Москву, точнее ту ее часть, что нуждалась в услугах такого подобного человека. Он вправил Юле «часть головного мозга» и потребовал не давать прописки этому «прощелыге». Юленька отказать не смогла, поскольку должна была дяде Яше. История древняя, потому и вспоминать о ней смысла нет.

Юлю воспитывал отец, талантливый хирург, доктор наук, но безусловный сатрап. После демарша жены он из обычного хмурого врача превратился в угрюмого патриарха. Юленьке приходилось несладко, но судьбою ей был дарован мягкий характер, долготерпение и удивительная способность мириться с предложенными обстоятельствами.

Отец привил ей качества, о которых можно было сказать только одно – вечная жертва. Она выслушивала, утешала, хлопотала, бегала по магазинам с тяжелыми сумками. Дома всегда был обед, на лице улыбка, в дневнике, а позже в зачетке, пятерки.

Сама по себе Юлька не могла не понимать, что живет не так как хочется. В юности даже была попытка протеста. Юльку так достало домашнее рабство, что она ушла из дома на целых четыре часа! Отец заметил это, прекрасно понял, почему и зачем, и начал прессовать еще сильнее. Но, к этому всему, добавилось и взрослое…коварное. «Унижай и властвуй» – принципиальная позиция Виктора Аленникова. Помимо всего прочего, культивировалось в Юльке чувство вины, а, как известно, виноватый человек – покорный человек.

Соседка Ирина Леонидовна, дама не робкого десятка, пыталась говорить с отцом Юли. Воздействовать, угрожать и увещевать. Она твердила неуемному сатрапу, что он погубит дочь, а тот не слушал. Вдобавок, начал выпивать, сначала незаметно, потом сильнее и далее скончался в возрасте пятидесяти двух лет, оставив Юльке шикарную квартиру, весьма убедительный трастовый фонд и приличный счет в банке.

Казалось бы, живи и радуйся, но снова не повезло бедняжке. Встретила Кирилла. Тот же, парень не промах, сразу оценил какое сокровище Юлька и соблазнил девушку романтикой, горячим сексом и безопасными подвигами. Она надела на палец колечко и снова принялась выслушивать, утешать, хлопотать, бегать по магазинам с тяжелыми сумками. И снова готовка, улыбка…

Кирилл и Юля наняли было домработницу, благо, средств достаточно, но хитрый Кира быстро сообразил, что если у юной жены появиться свободное время, то одному Богу известно, на что она станет его тратить. Потому вывернулся наизнанку, но убедил Юленьку, что кроме нее самой мужа ублажить и обиходить никто не сможет.

Кира, кстати, не зря боялся… Юля неяркая красавица. Да, бывают и такие. Поначалу вроде бы не замечаешь ее. Тихая, спокойная, одета неброско, но если уж задержался взглядом на ней, то отлепиться никакой возможности не было. Нет, никаких пышных форм, никакой показной сексуальности, но… Есть слово такое – манкая. Чем манила Юленька мужчин, чем так изумляла их – неведомо никому. Думается, и сами мужчины, попавшие под действие ее удивительного обаяния, не смогли бы ответить.

Среднего роста, стройная. Даже подтянутая, спасибо Кириллу, который направил ее на йогу. Русые волосы необычного пшеничного оттенка: густые и волнистые. Очень яркие серые глаза. Черные брови и ресницы. Губы пухлые … Вот, их и можно было назвать манкими. Так, что, мужики из-за губ, да? Да, и не только. Что-то было в ее взгляде, в повороте головы, в плавных движениях рук и походке.

В краткий период свободы Юленька расцвела, чем обеспокоила соседей своих. Она задерживалась в институте, и редкий день приходила домой без провожатых. То пристанет кто на улице, то одногруппник сопроводит, то старый знакомец увяжется. Так вот и караулили соседи Юльчишку у подъезда, опасаясь за молодую девушку. Были, кстати, прецеденты! На этот случай командировали к выходу Артёма Заварзина, соседа с третьего этажа. Редкозапойного громилу, бывшего боевого офицера Российской Армии. Он, конечно, контуженный, но треснуть мог так, что незадачливый ухажер запросто валился «с копыток».

– Юля, ты слышишь меня, детка? – Ирина Леонидовна дергала Юльку за рукав дорогой, безразмерной куртки. – Я пошлю за тобой машину, а сама буду ждать тебя в раздевалке бассейна либо в кафетерии. Хорошо?

– Ой, нет. Что вы. Езжайте с шофером, я схвачу такси. Ириночка Леонидовна, честное слово, лишние хлопоты.

– Девочки, смотрите, какие сковороды, – Дора привлекла всеобщее внимание к переезду нового жильца, – Чистая медь. Стало быть, женат. Ну, или женщина есть. Просто так подобную посуду не покупают. Готовить будут. Экое счастье, а мы с Фирочкой испугались ночных дебошей. Помните, что тут творилась, когда в квартире Боря проживал?

Все «девочки» дружно закивали, позабыв про склоки, Кирилла и такси. Так было всегда. Жили-то дружно, одной семьей. И уютно им было в закрытом мирке бежевого дома и сквера при нём.

– Ви тут снова глаза протираете? – А вот и Яков Моисеевич, в дорогом пальто и мерлушковой шапке-пирожок, поднялся по лестнице. – Я вам вот где скажу, знаю я за того соседа. Не напрасно же Яша Гойцман есть тот, кто есть. Ви думаете я просто так смотрел в глазок, когда сюда приходил риелтор? Таки нет. Все вияснил, могу и вам передать. Дмитрий Алексеевич Широков. Ресторатор. Ярославский богатырь. Ну, судя по его ресторации, если и дурак, то неявный. А ви тут – женщина, женщина! Повар таки сам себе сможет мацу заварить и форшмак накрутить.

– Яша, так что же ты молчал? – Дора рассердилась. – Мы мандражируем, все в ожидании катастрофы. Напридумывали разного, а ты все уже знаешь.

– Дорочка, ви не трепыхайтесь. Пойдите творожников покушайте, сейчас самое время для них. Полдник. Ну, хорошего дня. А я таки пойду и выпью коньяку.

Сказал и не пошел никуда. Как же уйти, если вот он, нарисовался новый сосед. Поднялся по широкой лестнице и застыл ярославским богатырем посреди площадки второго этажа.

Глава 3

Широков оглядел странное собрание и понял, что это и есть те самые коренные москвичи, о которых он так много слышал от риелтора. Митя давно научился различать лоск показной и лоск натуральный. Тут все было натюрлихь. Неброско и очень дорого. Даже, антикварно.

Вот две старушки-пуделя (похожи очень!), с серьгами в старческих ушках стоимостью сопоставимой, пожалуй, с его квартирой и старинных настолько, что навевали они мысли о Екатерине Второй.

И гранд дама, красивая и ухоженная, выглядела так, словно не Жаклин Кеннеди была женой президента когда-то, а именно она, эта москвичка.

Кошерный гражданин, неброско отсвечивал часами, выполненными на ОЧЕНЬ редкий заказ.

А вот еще какая-то старушка. Куртка дорогая и модная, но огромная. И капюшон такой унылый. Сбился набок, и напомнил Мите о «Тихом Доне». Наталья, жена Григория, порезав себе шею, выглядела так же наверно. Скособочено, криво, уныло. Старушка ковырялась в огромной сумке, но поняв, что происходит нечто, подняла голову в своем дурацком капюшоне и посмотрела на него, на Митю.

Пожалуй, поторопился он с выводами. Никакой старушки под капюшоном не оказалось. А была там девушка… И дальше Митя, даже если сильно захотел, описать бы не смог.

Единственное, что сейчас было доступно парню, это отодрать взгляд от девушки-старушки и понять, как приветствовать роскошное собрание.

Думаете странная мысль? Вовсе нет. Рассыпаться в любезностях? Ну, честно говоря, не особенно и хотелось. Пройти мимо, кивнув? Неправильно. Митя не ждал от незнакомых людей ничего, но подумал о том, что когда и если у него появятся дети и будут бегать по этой вот роскошной лестнице, то было бы недурно, чтобы вот эти старушки, красотка, кошерный и девушка, улыбались им. А не делали неприятные лица, помня о неприятном их папаше.

Значит, нужно поздороваться и ничего из себя не корёжить. Мама в таких случаях советовала говорить правдиво. Точнее, если не знаешь, что сказать, говори правду или молчи. А маме своей Митя верил и вспоминал ее советы даже после ее смерти.

Митю воспитывала мать. Отец растворился в потоке жизни, когда Мите не стукнуло и десяти лет. Мать взвалила на свои хрупкие плечи все заботы маленькой их семьи. Работала в издательстве корректором, а зарплата там совсем невелика. Добавьте сюда то, что издательство было не столичным, а ярославским, и поймете масштаб катастрофы.

Маленькая женщина билась на двух (иногда на трех) работах, чтобы маленький сын ни в чем не нуждался. Чтобы не слышал обидных слов от детей и взрослых во дворе, что оборвыш или босота.

Митя маму свою боготворил. Обожал. Жалел и понимал. Уже в тринадцать лет парень понял, что не может просто так сидеть и ничего не делать, видя, как мать, уставшая до синевы под глазами, приходит домой и валится на постель. Митя «приписал» себе год и прекрасно устроился на работу в городской парк помощником садовника, по нашему озеленителя. Свою первую честную зарплату, мальчик потратил на то, чтобы купить матери новые ботинки. Ее старая пара превратилась в дырявое, ветхое нечто.

Широков до сих пор помнил выражение лица матери, когда он вручил ей свой дар. Слезы, восхищение и гордость, огромная, как ее глаза, родные и добрые. Она ничего не сказала Митьке, просто обняла и поцеловала. А утром категорически запретила работать! Привела веский аргумент на счет учебы и убедила сына, что она справится. Митька кивнул, но мнения своего не изменил.

Мама совсем не умела готовить. Ну, она, конечно, варила супы, жарила котлеты и делала компоты. Но, увы, не вкусно. Так бывает, честно! Не дано и все тут. Ну, Митька, пообещавший матери, что будет учеником школы, а не работником городского парка, решил, что помогать можно и будучи в таком статусе. И начал с того, что запретил матери таскать тяжелые сумки с продуктами, а потом стал заниматься готовкой… Полагаю, вы уже догадались, что получилось у него шикарно. Забавно, но именно это и спровоцировало митино призвание. Оно проявлялось в каждом его нехитром, поначалу, блюде. Вот это призвание и определило его стезю.

С шестнадцати лет Митька работал как проклятый. Учился, как сумасшедший. Влюблялся, как очумевший. Дрался, как психический. Иными словами, все прелести жития юного создания мужеского пола. Но, и замечательная школа жизни! А если учесть прекрасное воспитание и привитые матерью духовность, принципиальность, любовь к чтению, то вывод можно сделать только один– Дмитрий Широков не вырос козлом и эгоистом! Не милашка –святоша, а нормальный мужчина.

А потом умирала мама. Долго. Месяц. Сердечная недостаточность. Прощаясь с сыном, она сделала ему подарок.

– Сыночка, я не говорила никогда. Хотела приберечь деньги, чтобы у тебя была возможность делать то, что хочешь. Я выиграла в лотерею. Удача большая и деньги неплохие. Ты возьми и потрать с умом. И еще одно, продай квартиру нашу. Хорошо заплатят. Вот прямо сейчас и пообещай мне, что сделаешь так, как я прошу!

После ее смерти он впал в ненормальный транс, не в силах осознать всю глубину своей утраты и жертвы этой Женщины! Копить для сына, отказывая себе во всем. Даже в самой малости. И умереть как раз тогда, когда он мог обеспечить и ее и себя и даже больше!

От глубокого кризиса спасла его армия. Год своей жизни он провел в Мурманске. Да, дорогие мои, морфлот. А вернувшись, поступил в Технологический Институт пищевой промышленности (после армии все было проще) и устроился на работу в одно из заведений Ярославля. Уставал, как тысяча чертей, но добился таки и диплома и отличной работы в ресторане пятизвездочного отеля Ярославля.

Потом открыл свой собственный ресторан, потом, все же продал квратиру, бизнес и отправился в Москву. По дороге ему крупно повезло, но об этом чуть позже, ладно?

Все смотрели на него, ожидая первых его слов, будто вопрошая: «Ну, с чем пришел?».

– Добрый день, – и все.

Новые соседи помолчали, видимо ждали продолжения, но, не дождавшись, нестройно приветствовали Широкова. Сам Митька поглядывал на девушку-старушку и поражался ее сияющим глазам, добродушной улыбке. Она так славно поздоровалась, так просто и мило, что он заподозрил ее в желании подбодрить его, здорового мужика. Умилился и продолжил таки говорить.

– Я Дмитрий Широков, ваш новый сосед. Если у вас есть ко мне вопросы, я готов на них ответить, – как он и ожидал первой заговорила бабушка-пудель, та, что с изумрудами в ушах.

– Молодой человек, вы к нам надолго? – Если Митя и удивился ехидному вопросу, то никак этого не показал.

– Лет на шестьдесят, думаю, – ответ его вызвал легкую улыбку на лице красивой дамы.

– Ви ведь не станете устраивать оргии и дебоши? Дом у нас тишайший, лишние звуки неприятны, – господин в шапке попытался выяснить, чего ждать от него, Митьки.

– Обязательно буду, но не дома. Я много работаю и тут планирую только спать. Есть вероятность, что за шестьдесят лет соседства, мы с вами ни разу не увидимся, – после этих слов господин внимательно посмотрел на Митю и кивнул, скорее одобрительно, нежели с осуждением.

– А зачем тогда нужен дом, если в нем только спать? Спать можно там, где дебоширишь и безобразничаешь, – гранд-дама с любопытством ждала ответа.

– Для детей. Они точно не смогут спать там, где дебоширят и безобразничают, – да, Митя был честен, помня о мамином совете.

– У вас есть дети? – девушка даже дышать перестала от восторга.

– Пока нет, но обязательно будут. – Услышав его ответ, она слегка расстроилась, но постаралась скрыть это за улыбкой.

– Яков Моисеевич Гойцман, – господин протянул руку Широкову, получил ответное рукопожатие.

– Меня зовут Ирина Леонидовна Шульц, – еще одно рукопожатие, – А это Фира Рауфовна и Дора Рауфовна Собакевич. Ну и Юленька Аленникова.

Фира и Дора кивнули, а Юля протянула узкую ладошку, на которой Широков заметил ожёг и как опытный повар, понял сразу – от сковороды. Он сам постоянно обжигался. Это часть профессии и ее риск. Так же, как и порезы.

– Я из пятой квартиры. Слева от Вашей, четвертой. Ирина Леонидовна Ваша соседка справа, из третьей, а Яков Моисеевич из шестой. Мы соседи по площадке, – Юля улыбалась и указывала на двери, – Дора Рауфовна и Фира Рауфовна над нами, в седьмой.

Потом она спохватилась.

– Простите, я много болтаю. У вас усталый вид. Вам нужно отдохнуть. – В ответ на ее слова Митя кивнул, но не рассказал,что давно уже перестал замечать усталость свою.

– Я выживу, честно.

Юля немного подумала над его словами и ответила:

– Да, вы сказали, что еще лет шестьдесят точно будете живы.

Все заулыбались, и Широкову стало понятно, что знакомство скорее удалось, чем провалилось.

Любопытная Фира подошла ближе к Митьке.

– А чем это вы так сильно заняты, Димитрий? Настолько, что дома только спать планируете.

– Фира Рауфовна, я занят любимым делом.

Дора, тоже любопытная, но не такая быстрая, как сестра, решила вставить свои пять копеек:

– Дебошами и безобразием, да? – ну, старушки Собакевич не были лишены некоторого ехидства и чувства юмора.

– И этим тоже, но реже, – Митьке захотелось посмеяться, но он сдержался.

– Ви, молодой человек, не говорите при сестрах о безобразиях. Замучают вопросами. Кстати, а как ви отличили одну бабушку от другой? Гойцману до сих пор это тяжело дается. Хоть и знаю я их побольше вашего, лет так на сорок пять.

– По серьгам, – за Митю ответила Ирина, которая всегда была наблюдательна.

Скажем так, в свое время это было ее профессией. Она никому об этом не рассказывала, потому и весь дом полагал, что дело ее жизни связано было с магическими буквами «КГБ».

– Серьезно? Все так просто, что я готов посмеяться. Ирина, радость ви моя, могли бы и раньше помочь несчастному еврею. Я уж хотел одну из них зеленкой мазнуть.

Мадам Шульц шутку оценила и заулыбалась юристу Гойцману.

А вот Митя уже не слушал болтовни соседей. Удивляясь самому себе, он снова глазел на Юленьку. У той с головы сполз таки, окаянный капюшон. На фоне стены красивого жемчужного цвета профиль его соседки смотрелся, ни много ни мало старинной камеей, его, Митиной, матери. Тонкая, длинная, какая-то беззащитная шея. Над ней тяжелый узел шикарных пшеничного оттенка волос. Полные губы. Длинные ресницы.

Юленька между тем, совершенно женским жестом, поправила волосы, пробежавшись тонкими пальцами по прическе, проверяя, не выбился ли непокорный локон. На пальце ее Митя приметил обручальное кольцо. Приметил и слегка обиделся? Расстроился? Чепуха. Ему не было никакого дела до соседки, пусть даже и привлекательной.

Замужняя Юленька. А чему тут удивляться? Молодая, милая, небедная. Разумеется, нашелся герой. Пожалуй, Митя порадовался за приятную соседку. Почему? Потому, что глаза у нее сияли, вот почему. А коли так, стало быть барышня счастлива за мужем. Кто бы он ни был.

– Димитрий, наверно Юленька наша права. Пойдите и отдохните уже. Вы засыпаете стоя. Я уже минуту пытаюсь узнать, кем были ваши родители, а вы молчите и смотрите в стену, – Фира обиженно глядела на Широкова.

– Простите, задумался. Моя мама работала корректором в ярославском «Вестнике». Об отце я бы говорить не хотел.

Москвичи промолчали, усваивая информацию.

– Добро пожаловать, Димитрий. Надеюсь, мы неплохо уживемся под одной крышей, – Ирина Леонидовна дала понять, что беседа окончена и все могут расходиться.

Так и поступили. Яков Моисеевич ушел пить свой коньяк, бабушки уползли на третий этаж. Юля и сама гранд дама, разошлись по квартирам.

Митька открыл свою дверь и огляделся. Ну, новичку дизайнеру удалось сделать из жилища то, что хотел увидеть Широков. Все просто, удобно и неброско. Дорого, но оно того стоило.

Решив, что разборка личных вещей подождет, Митя принял душ и упал в свою огромную кровать. Три часа сна и снова на работу. Да, такой и была жизнь ярославского (теперь московского) шеф-повара.

Отдохнул и в путь. Уже на выходе, Митька увидел Юленьку. Снова в куртке ее дурацкой и с тяжеленными сумками, шла она по лестнице. Из под скособоченного капюшона свисали волнистые пряди, мешая ей видеть. Руки-то у нее две, обе заняты сумками, потому и не было возможности смахнуть с глаз пушистую завесу. Широков в два шага оказался рядом с приятной соседкой.

– Давайте, Юля, – сказал так, для проформы, а сам уже цапнул тяжелые вьюки (с продуктами) и понес к ее двери.

– Что вы, Дмитрий Алексеевич, я сама прекрасно справлюсь, – он уже поставил баулы на пол возле квартиры, – Спасибо большое.

И снова ее улыбка, чистая, детская, почти святая. Это изумляло. Чем? Искренностью. Она улыбалась от души, никакой фальши не было в ее губах и глазах. Откуда столько благодарности за обычный поступок? Любой сделал бы так же на его месте. Или нет….? Митька удивился, но виду не показал.

– Не на чем, Юля. Доброго вечера, – и ушел.

«Ярославец» полон был гостей. Вечер предстоял не из легких, поскольку публика собралась взыскательная. Капризная. Стало быть, нужно постараться! И Митька старался. Заказы на блюда от шеф-повара сыпались непрестанно. Разные. С претензиями. Но, ему не привыкать. Большие руки, крепкая спина, надежная команда на кухне и любовь к своей работе.

Ресторан удачно располагался на пересечении бизнес путей. Как это? А так. Рядом с «Ярославцем» много шикарных офисов, три банка, театр и клуб. Место «сладкое», доходное. И не видать бы Мите, как собственных ушей, такого местечка, если бы не один случай. Тот самый, что выпадает раз в жизни.

В день, когда Митя решил отправиться в Москву за лучшей долей, он стоял на вокзале в задумчивости. Дело в том, что на экспресс до Москвы остались билеты только в бизнес салоне. Дорого, но поворачивать поздно. Он и купил дорогущий билет в бизнес класс, хоть и принял волевое решение экономить каждую копейку, пока не наладит свое дело в столице. Нет, Широков не бедствовал, но кто его знает, как все повернется?

На платформе Митька заметил женщину с двумя детьми. Та, бедняжка, тяжело волокла кладь, ручную и колёсную, пытаясь прижимать к себе еще и двух пацанят дошкольного возраста. Широков подхватил чемоданы, парней, и засунул все это в вагон. Выслушал горячую благодарность от женщины, кивнул и ушел в роскошный бизнес класс. Уселся на свое место, краем глаза приметив соседа, мосластого, жилистого мужика с тяжелым свинцовым взглядом.

– Что, кавалергард, помог бабёнке? – голос у мужика скрипучий, неприятный, но не это подкинуло Митьку, будто ошпаренного.

Мать называла так его. Кавалергард. Митя смеялся и просил маму не позорить его такой стародревней кличкой.

– Сыночка, это похвала. Ты на офицера похож. Знаешь, а ведь в нашей семье есть немножко голубой крови, – и мать рассказала старую историю.

Еще во времена революции в Ярославле прятался один белогвардейский офицер. На свое счастье и на счастье пра–пра–прабабки маминой, он полюбил ярославскую мещаночку. Женился на ней и осел учителем в местной школе до поры до времени. Его посадили за подозрение в принадлежности к дворянскому сословию, но скоро выпустили. Вот от него и пошли в их роду симпатичные, крепкие мальчишки. Высокие, русоволосые, не лишенные обаяния «настоящих полковников».

Так вот слова мужика изумили Широкова. Откуда этот простоватый на вид дядька, знал это слово. Более того, употребил его именно по отношению к нему, Мите?

– Что уставился? Твоя что ль? А чего ты тут в красоте, а баба твоя в простом вагоне?

– Женщина не моя. Просто помог.

– Жалостливый, да?

– При чем тут жалость? Тяжело ей было, вот и помог. Да, вам-то какое дело?

– Вот я и говорю – кавалергард. Рыцарь, млин, – ну потешался мужик, как умел.

Митя такого не позволял никому.

– Дуло залепи, – его словами мужик не обиделся, даже засмеялся.

– Эва как. Борзый?

– Борзый, не борзый, а ржать надо мной не нужно. Сел в вагон и сиди себе, в окно смотри. Я в собеседники к тебе не набиваюсь.

– Ладно. Остынь, – мужик беседу решил продолжить, – Ты никак в Москву? На заработки или на постоянку?

– Тут все в Москву. Экспресс. Без остановок.

– Я это к чему, просто рожа у тебя решительная и напуганная разом. Я сам такой был, когда рванул из Ярославля в столицу. Что делать там будешь? – ну докопался по полной.

Митя не хотел заводить долгой дорожной беседы, но попал таки под обаяние «поезда». Да, в поездке случайному попутчику можно было рассказать даже то, что таилось ото всех. Просто потому, что знаешь – случайная встреча. И нет никакой надежды на то, что увидишь ты своего соседа хотя бы еще раз в жизни.

– Хочу открыть свой ресторан. В Ярославле было у меня свое дело. Но… В общем, хочу большего.

Мужик покивал и выдал свой вердикт:

– Дохлый номер.

– Вам откуда знать?

– Ты не кипятись, кавалергард. Если говорю, значит, знаю, – и на митькиных глазах превратился мужик из вальяжного, пошловатого типа, в серьезного «пахана».

Как? А так. Ехидный взгляд уступил место, хмурому, стальному. Лицо затвердело. Брови сошлись над переносицей. И голос тоже изменился.

– Я на платформе стоял и охреневал. Ведь ни одна тварь не подошла к бабе. Сам уж было ломанулся, а тут ты. Мля, что за долбучее время? Все боятся пупы надорвать. Лишний раз задницей ворохнуть не хотят. Ушлёпки. Бабе помочь чемодан дотащить – уже подвиг. Козлячья демократия.

Митя разумно промолчал в ответ на вдохновенную речь.

– Ресторан в Москве дело гиблое. Там их, как грибов после дождя. Все закрываются, не успев открыться, – а дальше пошла беседа обо всем.

Двое мужчин говорили долго. Ночь промелькнула незаметно. Высказано было много. Похоже, что разговор принес облегчение обоим. О чем говорили? О жизни. Пересказать такое сложно, да и не нужно.

На вокзале в Москве Митю ждал сюрприз и тот самый, заветный, счастливый случай. Шанс. На платформе встречали того мужика (дядю Славу) крепкие ребята в костюмах. Подхватили его вещи и застыли в ожидании приказа. Дядя Слава обратился к Мите, не замечая своих подчиненных, видимо.

– Митяй, я не благодетель по жизни, сам понимаешь, но долг хочу один отдать. Когда в Москву приперся, ошалевший и дурной, мыкался как умел. Бедовал. И тогда помог мне мужик один. Помер потом, а я так и не успел ему отплатить. По ходу придется мне тебе помогать, раз такая оказия вышла. Забирай свои манатки, и поехали. По дороге озвучу тебе свое решение, а ты сам думай.

В салоне дорогого авто премиум класса дядя Слава (Вячеслав Сергеевич Бахирев) сделал Мите предложение от которого никто бы не отказался. И Митя тоже, не отказался.

– Есть у меня здание одно. Сойдет тебе под ресторан. Я бы мог стрясти с тебя бабла, но если уж долги отдавать, то сполна. Даю тебе год. Если к исходу выгорит у тебя дело твое, здание подарю. Если нет, не обессудь. Стрясу аренду по полной программе.

Выгорело. Но, не просто так. Митька жилы рвал. Работал до темноты в глазах. К концу оговоренного срока, дядя Слава пришел в «Ярославец», поужинал. Огляделся.

– Да. Парень ты не фуфло. Добро. Забирай дом. Мне уже ни к чему. Врачи говорят, допрыгался дядя Слава.

Дальше они напились. Что было, что творилось, Митя не помнил. Да это и неважно. Просто знайте, что Митька был с дядей Славой до самого его конца и все время думал о том, что слово «кавалергард» было Знаком. От мамы. Оттуда. Даже за гранью, она нашла способ помочь ему, своему сыночке.

***

– Дмитрий Алексеевич, – Гена Кудрявцев, завхоз «Ярославца» гудел приятным басом над ухом уставшего хозяина, – Все путём. Гости разошлись. Езжайте домой. Вера сказала мне про пол в холле. Завтра днем порешаю. Печку починим, по гарантии. Я заменил диван в эркере на новый. Там стол большой, диван нужен покрепче. Гости подлокотники расшатали. Непорядок.

– Ага, – Митя выдавил из себя одно только слово и направился к выходу.

Дома был к двум часам ночи. Переоделся, умылся, сварил кофе и захотел курить. Широков не был курилкой. Но, от усталости бывало, хотелось посмолить. Взял сигарету из пачки, купленной месяца два тому назад, чашку с кофе и вспомнил о новом законе, который запрещал курить на балконах. Ладно, не проблема. Спуститься по лестнице и покурить у подъезда тоже недурно. В доме не смолил, потому, что запаха въевшегося табака не выносил.

Накинул пальто на плечи и вышел на площадку. Из двери квартиры Якова Моисеевича показался молодой человек, характерной внешности. Высокий, сутуловатый, с печальными черными глазами. И это в два ночи? Кто таков?

– Приветствую. Новый сосед, верно?

– Здравствуйте. Он, самый, – Митя протянул руку черноглазому, получил солидное рукопожатие, – Дмитрий Широков.

– Давид Гойцман. Можно – Дава.

Стало быть сын Якова Моисеевича?

– Можно – Митя, и на ты. Я покурить, – Широков кивнул в сторону лестницы.

– Идем. Место покажу.

Парни тихо, ночь же, направились туда, куда вел Дава. А вел он на черную лестницу. Между вторым и третьим этажом была дверца неприметная. Вот туда соседи и ввинтились. Прошли коридорчиком, который заканчивался небольшой площадкой с тремя дверьми. Одна – на лестницу и две в помещения, предположительно, хозяйственные. На площадке диванчик искусственной кожи, стоячая пепельница, фикус в огромной кадке и окошко. Его и приоткрыл Дава.

– Здесь курильщики кучкуются. Уютно.

Они сели и молча закурили.

Митя прихлебывал кофе, а Дава делал из дыма колечки и пускал их к потолку. Ну, не самое интеллектуальное занятие, однако они же не на лекции в Политехе, верно?

– Слышал, ты успел познакомиться с нашими? Ну и как? Не уели тебя соседи?

– Люди, как люди.

– Не скажи, Мить. Ни одной простой фигуры тут нет. Собакевичи, например, те еще ехидны. Я люблю бабулек, они интересные, но это не значит, что они милашки. Кстати, дочери известного ювелира. Внучки еще более известного ювелира. И правнучки ювелира Царского двора. В их семье много секретов. Ну, и денег, разумеется, – это Мите было понятно и без пояснения Давы, одни серьги Фиры чего стоили!

– Династия. А их дети? Мужья?

– Нет никого. Так и живут одни. А Ирэн? Видел? Загадка для всех, кстати. Чем жила, чем живет? Непонятно. Есть у отца догадки, но опять таки, все мутно. Но, женщина большого ума и острого языка.

– Дава, а с чего ты мне все это рассказываешь? Я же чужой. Вдруг, мошенник, а ты мне тут … – кстати, хороший вопрос.

Парень только ухмыльнулся.

– Мой папа, сиятельный юрист Яков Моисеевич, еще ни разу в своей жизни не ошибся ни в одном человеке. Он так и сказал мне: «Нормальный гой этот Широков». Я папе своему верю.

От автора: Гой– не еврей.

Ну, спасибо,– Митя изобразил шутовской поклон.

– Ешьте с маслом, – отпел Дава.

Поулыбались. Закурили еще по одной. Мите пришлось угоститься давиными, ароматными.

– А Юля? – не удержался от вопроса Митька.

Глаза Давы стали еще темнее и еще печальнее.

– Что, понравилась?

Широков сразу понял, что парень влюблен в соседку, похоже давно, и совершенно безнадежно. С такими глазами можно только о горячо любимой и абсолютно недоступной Женщине говорить.

– Интересная девушка.

– Забудь.

– И не думал даже, – приврал Митька, – Она же замужем.

– Юродивая она. Для всех хлопочет, обо всех печётся. А о себе не думает, – сказал горячо и глубоко затянулся.

Широков понял, что тема больная, и решил перевести разговор в другое русло:

– А кто на первом живет?

– О, там у нас культура высокая. Тенор Ведищев и скульптор Гасилов. Ведищев вечно в поездках, а Гасилов в вечном запое и поисках новых форм. На третьем Собакевичи и Заварзины. Ты с Артемием Заварзиным аккуратнее. Он кадровый офицер. Контужен. Сильный и без кукушки в голове. Выпивает раз в половину года, но последствия всегда катастрофические. Жена у него очень хорошая. Света. Героиня, честное слово. Он жив только благодаря ей. Бездетные. Мы тут все бездетные, кроме папули моего.

– Что так?

– Вымирающий вид. Коренных москвичей почти не осталось. Вот мы и вырождаемся, не оставляя потомства. Впрочем, у меня еще есть шанс. Правда, нет желания. Абы с кем детей заводить не хочу, – Дава снова запечалился.

А Широков был согласен с младшим Гойцманом. В его жизни было много женщин, но ни одной из них он не сделал предложения. То занят был, то «абы кто»… Неважно.

– Ладно, Дава. Спасибо тебе. Пойду спать.

– Устал котлеты жарить? Что? Отец выяснил о тебе все. Он же не просто так Гойцман.

– А ты какой Гойцман?

– Я в папулю. Адвокатура махровая, – смеялся Давид.

Тихо прошли обратным путем к своим квартирам и распрощались теплее, чем сами планировали.

Субботнее утро Митька прекрасно проспал, но это позволительно. Ресторан начинал работать в полную силу только после часа дня. Как говорила помощница Широкова, Вера Стрижак, суббота, это «день выгула девчулек». А что это значит? А это значит, что в субботу в «Ярославце» заказывались невообразимые блюда и, желательно, чтобы все это было красиво украшено. И в конце, непременно, «десертик». Малинка, клубничка, сливочек побольше. На этот случай кондитер «Ярославца», Илья Сомов, готовил побольше бисквитов (прекрасного вкуса и качества, надо сказать) и творил для них прекрасные кремы и начинки. И вот что измыслил, хитрец татуированный, крем делал чётко под цвет платья гостьи. Работало безотказно! Особенно тогда, когда он сам, брутальный громила, выносил в зал свое легкое, воздушное и сладкое творение. Дамы пищали от восторга, а он, шельмец, говорил.

– Красное платье? К нему прекрасно подойдет красный крем. Земляника – это ваше. Никаких сомнений! – ставил десерт перед очарованной гостьей и делал «горячий» взгляд.

Митька и сам иногда выносил блюда особо важным гостям. Правда, притворяться не умел, а потому просто ставил тарелку на стол и говорил:

– Мы все очень старались, – кивал гостю и достойно удалялся.

Тоже работало.

Так о чем мы? А, да… Субботнее утро Митя проспал, но днем вышел таки из дома, и столкнулся на лестничной площадке с Юлей и каким-то …. Нет, слово для того мужика, что стоял рядом с Юлькой у Митьки было, только оно непечатное.

Представьте себе павлина, а рядом с ним воробышка. Вот так и выглядела эта пара. Юля, закукленная в широчайшую, дорогую куртку длинною ниже колена, и ее муж, в моднейшем пальтишке, стильной, цветной рубашечке. Брючки со стрелочкой. Часики на руке сияют престижненько. Причесочка , волосок к волоску. Бородка подбрита по последней московской моде.

– О, новый сосед? Наслышан. Кирилл Раевский, – муж Юленьки протянул руку и Митя ответил, – Юля рассказала мне. Как наш дом? Понравился?

И слова, вроде, правильные. И улыбка, вроде, нормальная, но что -то в этом парне было неприятненькое. Чуял Широков и ложь и муть. Впрочем, неважно. Сосед не брат, потому и не стал Митя выёживаться, а ответил просто и по существу.

– Дмитрий Широков. Дом хороший и соседи интересные.

– Да, этого у нас в достатке. Соседей имею в виду. Может на ты, а? – ну, на ты, так на ты.

– Как скажешь, сосед, – Широков смотрел на Юлю и снова поражался ее виду.

Глаза ясные. Волосы сияют. Улыбка приветливая. И сама она, ровная, тёплая. Будто свет от нее идет. Не успел он мысли свои додумать, как Кирилл поинтересовался.

– Это твоя тачка на четвертой парковке? Знатная! Давно говорю Юленьке, надо нашу менять! – приобнял жену, – Да, малыш? Мы же купим внедорожник?

А «малыш» кивнула и прижалась щекой к груди мужа.

– Мне пора. Хорошего дня, – Широкову стало неприятно смотреть на все это, а в особенности на выражение лица Раевского.

– Пока, пока, – это Кирилл.

– До свидания, Дмитрий Алексеевич, – а это приятный голос соседки…

Уже на спуске, Митьке пришлось подслушать разговор супружеской четы.

– Юльчишка, я совсем забыл! К вечеру гости у нас будут. Человек десять, не больше. Ты уж пошурши на кухне, ладно?

– Кирочка, а как же…? У меня занятия с группой вечером. Боюсь, не успею.

– Все ты успеешь. Ты же у меня чудо! Зайдешь за продуктами? Я не смогу привезти.

– Хорошо. Я все сделаю.

До Широкова донесся звук поцелуя. Митька толкнул парадную дверь и вышел на воздух. Пока заводил машину, видел как Юля и Кирилл попрощались. Девушка побежала в одну сторону (торопилась, похоже), а Кира подошел к шикарной ауди. Пока машина шумела двигателем, достал телефон. Митька счищал снег (ночью прошел) с лобового и разговор услышал.

– Киса, вечером жду у себя. Что? Нет! Ничего не нужно. Юлька все сделает. Просто приходите и посидим. Кого? И Егора с Ульяной берите, где десять, там и двенадцать.

Митька сел в машину и поехал на «выгул девчулек».

Глава 4

То ли из-за погоды, переменчивой, невнятной, то ли из-за серого неба, но дети сегодня были не в настроении. Группа занималась сложная. Хмурые детские лица, глаза пустые. Даже не так, широко закрытые. Как? А так. Вроде бы слышат, вроде бы видят, но не реагируют.

Юленьке всегда удавалось достучаться до ребят, но сегодня все шло не так. Витя Пёрышкин сидел в углу, не хотел подойти к рабочему столу и взять в руки карандаш. Алина Бескудникова и вовсе собралась заплакать. А Саша Прокопенко дробно и настойчиво лупил по столу пластмассовой линейкой. Нервничали все.

Ну, что же… Юленьке пришлось прибегнуть к крайнему средству. Она запела. Сначала тихо потом чуть громче. Тут главное соблюсти баланс. Пела на корейском. Не удивляйтесь. Язык плавный, напевный, никому не понятный. Детки в группе, не все, но многие, знали иностранные языки и Юленька рисковать не хотела. Нужно было привлечь внимание детей незнакомым напевом и трудным языком. Получилось.

– Юлия Викторовна, а про что песня?

– Про то, что весна наступает тихо. Про то, что скоро теплый дождик смоет все сугробы, льдины и зацветут цветы. Листья появятся. Небо станет голубым, а солнце теплым.

– А на каком вы пели?

– На корейском. Меня этой песне соседка моя научила. Ирина Леонидовна, – дети потянулись ближе к Юленьке и приготовились слушать.

Время сейчас стремительное. Все торопятся, спешат. Работа, деньги, кредиты, заботы. Иной раз родителям просто некогда поговорить с ребенком. А им, детям, нравится слушать. Думаете, они любят сами поболтать? Вовсе нет. Точнее не всегда.

– А зачем? – хмурый Витя Пёрышкин вылез из своего угла.

– Да просто так, Вить. Иногда мы делаем что-то просто так, – и начала плавно рассказывать обо всем, что диктовала ей интуиция.

О цветах, о корейской морковке, о страшной рыбе-фонаре, что живет глубоко в океане. Сначала говорила сама, а потом дети принялись обсуждать между собой полученную «инфу», как выразился Саша Прокопенко.

Беседа зажужжала, закрутилась. И вот ребята уже смеются, Взаимодействуют.

Юля любила такие вот спонтанные занятия, когда из ничего возникает взаимопонимание. Цель занятий – социализация. Вот и социализировались ее аутсайдеры, ее любимые изгои. Она не стала прерывать их детской болтовни. Не стала делать замечаний по поводу шума и последующей беготни. Пусть просто подурят, похулиганят.

К моменту, когда родители явились за своими чадами вся студия была вверх дном, но дети довольны, взрослые рады их улыбкам, а Юля… Устала. Много сил уходит на такие вот уроки. Но, у нее еще целая куча дел!

Во-первых, нужно довязать берет для Доры Рауфовны. Старушка просила головной убор цвета «лосось» и непременно из пуха норки. Потом побег в магазин и готовка для большой компании: друзья Кирочки приедут к ужину. Хорошо бы успеть в аптеку за мазями для Ирины Леонидовны. Она сама, наверняка, забыла.

И побежала Юленька привычным маршрутом. Аптека, магазин продуктовый, магазин винный, дом. Еле дотянула сумки до квартиры, в коридоре скинула верхнюю одежду и принялась хлопотать. Кира еще не вернулся. У него по субботам встречи в клубе. В каком? Юленька точно не знала, а Кира не рассказывал.

Крутилась девушка на кухне, готовила: парила, жарила, резала. Успела и прибраться слегка. Правда, на себя времени не хватило, но на вечеринке будут друзья, а значит совсем не обязательно быть при полном параде.

Правда, приехавшие с друзьями Киры девушки считали иначе: и платья нарядные, и маникюр свежий. Юленька усадила всех за стол и принялась сновать в кухню и обратно, поднося, накладывая, подливая. Кира был счастлив и постоянно ловил Юльку за руку, чтобы чмокнуть в нос или в губы. Как здорово, приятно…

Кирочка последнее время был не в духе. С работой проблемы. Зарплата совсем маленькая. Юленька рада была, что обеспечена и они с мужем могут спокойно жить так, как хочется, но Кира все время сокрушался.

– Живу как альфонс! Это неприемлемо!

Юленька утешала, успокаивала:

– Что ты такое говоришь? Мы же семья. Кира, все это временно. Я уверена, что ты со всем справишься и всего добьешься!

«Временные сложности» длились уже лет пять. Юленька верила в Киру и всячески это показывала. Заботилась, подарки дарила дорогие. Вот машину собралась ему купить, ту, которую он всегда хотел. Но все же была одна неприятность, о которой и говорить-то неловко…

Юленька Киру любила, и секс с ним доставлял молодой женщине большое удовольствие. А его, секса, становилось все меньше и меньше: то Кира устал, то Кира в печали, то у Киры не дела неотложные.

Нет, Юля не была стопроцентной курицей, или дурёхой. Понимала, что не всегда будет медовый месяц. Так же, понимала, что она Кире «приелась». Знала, что муж «слегка погуливает на стороне», но закрывала на это глаза. Ведь возвращался он всегда к ней! И цветы дарил, и стихи читал, и доверял ей все самое сокровенное. Мужчинам нужен «отдых» от семейных обязанностей. Как говорил папа: «Если все время есть малину, рано или поздно потянет на селёдку». Тем Юленька и утешала себя.

Верность и преданность – это то, что более всего ценил в женщинах папа. И Кира тоже! Да, непросто прощать, непросто выносить обман, но он ее муж и потому, обязана терпеть и быть с ним «и в горе, и в радости». Правда в этом своем самоотречении, Юленька забывала, что в семье каждый должен чем-то жертвовать. Её жертва очевидна. А Кира? Чем пожертвовал он, этот красивый, сильный мужчина, тридцати двух лет? Если и мелькал этот вопрос на задворках сознания маленькой Юльки, то быстро уносило его потоком всепрощения и постоянного оправдания «невезучего Кирочки».

Вечеринка шла своим маршрутом: ужин, выпивка, танцы, побеги в курилку, болтовня в кухне. Юленьке, как хозяйке, отдохнуть не пришлось – посуда, уборка. Уморилась совсем и уснула тихонько в кресле гостиной. Очнулась на мгновение только тогда, когда Кирочка взял ее на руки, перенес в постель, укрыл одеялом и прошептал на ухо:

– Ты самая лучшая на свете, Юленька моя. Люблю тебя! – обнял и лёг рядом.

Ради этих слов Юлька готова была на всё! Ее ценят, ее любят, она нужна, необходима.

Утро началось неожиданно приятно. Кира любил ее и Юленька, обрадовавшись долгожданному сексу, простила мужу и ранний его финал и свое несостоявшееся удовольствие. В благодарность она приготовила Кирочке вкусный завтрак и оставила его нежиться в постели, а сама побежала, как обычно, по делам.

Не стоит и говорить о том, что Кира у Юльки был первым и единственным мужчиной. Сосед, Давид Гойцман, за Юленькой ухаживал, но не получилось. Было много и других претендентов, но, ни к одному из них склонности не приключилось. С появлением в ее жизни Кирочки, все стало иначе. Чувственность, нежность, влюбленность… Влюбленность прошла, у Киры совершенно точно, но Юля знала наверняка, что мужа любит. Правда, последнее время, ей приходилось самой себе напоминать об этом. И вот в таком напоминании, в постоянном убеждении самой себя, чудилось Юленьке страшное, безысходное. Были бы дети… Но, Кира, поначалу, просил Юлю повременить, пожить для себя. Потом, вроде бы, согласился, но беременность не наступала. Пять лет совместной их жизни не подарили им дитя и Юленька загрустила. Никогда и никому не показывала этого, но… Были бы дети, она не чувствовала бы себя несчастной. Да, кризис не миновал и эту влюбленную, святую, дурёху. И сама дурёха понимала, что к чему, но все же, Кирочка, Кирочка и еще раз он.

Папа не любил дочь, мама тоже, вероятно, иначе не оставила бы ее малюткой. А Кира ее любил! Просто любовь разная бывает. Ее, Юлькина, вот такая. Такими измышлениями дипломированный психолог успокаивала себя. Ну, что тут скажешь? Сравнить девушке было не с чем и не с кем. Откуда ей, неудачнице, знать, что такое любовь и любовь настоящая? Бедная девочка…

– Боже, Юленька, куда в такую рань? Честное слово, ты как старушка. Только они в такое время уже на ногах от старческой бессонницы,– Ирина Леонидовна выходила из квартиры. – Куда ты, милая?

– Ой, Ириночка Леонидовна, мне нужно заскочить в Пассаж и купить Кирочке рубашек. Вы же знаете, у него в офисе все такие модные. Потом Света Заварзина просила в «Глобусе» взять альбомов. Там бумага отличная и подходит для пастельных красок. Ей для работы нужно. Ну и так по мелочи.

– Ты в Пассаже лучше одежды нормальной себе купи! – от слова «Кирочка» Ирина Леонидовна приходила в бешенство, тщательно скрываемое, но периодически вылезающее наружу.

И про одежду тема тоже непростая. Юля вышла замуж в двадцать один: .ная, симпатичная, манкая, опять же/ Кира и принялся увещевать жену, что надо бы перестать одеваться броско, мол, ревную так, что слезы текут. И вообще, ему лучше знать, как Юля, жена его молодая, должна выглядеть. Вот и появились в гардеробе Юленьки безразмерные крутки, толстые свитера и длинные юбки. Правда, когда Кира и Юля «выходили в свет», ну ресторан, театр или выставку, Кира требовал полного парада.

Сначала Юленька умилялась, потом, заметив, что муж разглядывает исподволь на улице ярких девушек, расстроилась. Попыталась даже приодеться, но случился первый и единственный в их семейной жизни скандал. Кира все выкинул и Юля, не смея возразить, снова принялась носить на себе безразмерные вещи. А вот роскошное нижнее белье, маникюр, педикюр, эпиляцию и массаж для упругости кожи Кира приветствовал. Даже сам возил жену в салон. И на йогу. Впрочем, за йогу Юля и сама сказала Кире спасибо, поскольку на занятиях не была такой уж…несчастной? Ох, она и сама себя не понимала!

– А Вы куда, Ириночка Леонидовна? – На вопрос Юли дама не ответила, закатила глаза и повествовала.

– К Фире.

– Опять «помирать» собралась?!

История старая и забавная. Ирина и обе сестрицы Собакевич друг друга недолюбливали, мягко говоря. И все из-за одной безделушки. Сестры хранили у себя (или еще где?!) баснословной стоимости и красоты коллекцию драгоценных украшений. И вот одно из них просто «до трясучки» (со слов старшего Гойцмана) понравилось Ирине. Браслет с рубинами. Тогда участникам драматических событий было лет немного. Ирине лет двадцать, бабушкам Собакевич тридцать примерно. Ирочка просила продать, те ни в какую. Ирочка сердилась, те в ответ. Вот и прогремела фраза владелицы браслета, Фиры: «Только тогда, когда помирать буду!»

С возрастом Фира, оно и понятно, стала чувствовать себя не так хорошо, как в тридцать лет, потому и «помирала» часто. Не более чем хандра, но в преклонном возрасте об этом думается чаще, чем в юном, согласитесь. И вот всякий раз при таком стечении обстоятельств, Дора бегала к Ирине и звала ее наверх в огромную квартиру. Ирина приходила, говорила с Фирой «за жизнь». Та обещала отдать браслет, они мирились, а потом «помирать» откладывалось и все возвращалось на круги своя.

– Врача вызывали? Я могу посмотреть. Все же, Фирочке Рауфовне за семьдесят. Мало ли что? – забеспокоилась Юленька.

– Дорогая, эти попугаи-неразлучники нас с тобой переживут.

– Вы очень добрая. Вы ведь ходите к ним вовсе не из-за браслета. Просто Вам жаль Фиру. И Дору. И любите Вы их. Мы все так давно вместе, что стали семьей.

– Фу, Юля. Эти твои сантименты совершенно ни к чему, – Ирина Леонидовна поцеловала Юлю в лоб и отправилась на исповедь.

А Юля отправилась по делам. У подъезда встретился ей новый сосед.

– Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, – он повернулся к Юле и посмотрел прямо в глаза.

Юлька еще в первую встречу отметила, что глаза у нового соседа очень красивые. Такие внимательные что ли. И сам сосед мужчина видный. Даже, парень. Что такое тридцать два? Да ничего. Расцвет молодости.

– Доброе утро. Юля, а есть возможность не выкать мне? Честно, будто я дедуля или господин в бобровой шапке, – заулыбался, она в ответ.

И вот, что странно, так приятно стало. Улыбка у него теплая, не заискивающая, открытая. И лицо очень симпатичное. Если бы можно было употребить такое слово, то Юля назвала бы это лицо «необабленым». Высокий, широкоплечий. Ему бы военный мундир и получился бы прекрасный кавалергард! По крайней мере, именно так Юля себе их и представляла. Императрица Екатерина Вторая лично отбирала самых рослых, сильных и красивых офицеров для собственного охранного полка, а новый сосед таким и был.

– Я очень постараюсь. Знаете, у меня с этим проблемы. Всех на «вы». Простите. – В ответ он только головой покачал.

– Куда ты так рано? Что? У меня нет проблем с «вы».

– Я в Пассаж. Оттуда в «Глобус», – а сама подумала, что вряд ли уроженец Ярославля знает все эти места и принялась объяснять, – И Пассаж, и «Глобус» – магазины.

– Спасибо, я знаю, – он улыбнулся. – Это далеко.

– Что вы, совсем нет, если знать, как пройти дворами. Вот вы где работаете?– он назвал улицу, – Это ровно двадцать минут отсюда неспешным шагом.

Дмитрий удивился и очень сильно, а Юлька засмеялась. Ну, смешно было видеть на его лице, мужественном и уверенном, такое выражение.

– Ты серьезно? Я в пробках стою по часу.

– Могу показать путь. Вы только скажите когда, и я провожу вас.

– Я могу сейчас.

– Тогда идемте. Мне по пути, – Дмитрий закрыл машину, и они отправились дворами и проходами, арками и переулками.

Болтали легко. Редко, когда такое бывает, особенно с незнакомыми людьми. По дороге Юля рассказывала о домах. Кто где жил. Дмитрий слушал во все уши и подолгу «застревал» у того или иного двора, здания.

– Тут и жил?!

– Именно так. И Наташу свою Ростову писал со свояченицы, Татьяны Берс. Кстати, вон там и улица ваша.

– С ума сойти! Двадцать минут спокойным шагом! – сосед снова удивился, а Юля снова засмеялась, – А там, чуть левее, мой ресторан. Зайдешь? За такую экскурсию я просто обязан угостить тебя.

– Что вы, Митя. Я сама была рада прогуляться. Давно мне не приходилось рассказывать о таких вещах. Тем более, благодарному слушателю.

Он смотрел на Юльку внимательно и долго.

– «Митя», это хорошо. Еще один «Алексеевич» и я бы принялся кланяться тебе при встрече.

– За что же мне кланяться? Не велика птица, – она хотела пошутить, а он не понял.

Взгляд его, вдумчивый и внимательный, слегка напугал Юльку. Он чудесным образом понял это, взгляд погасил и ответил:

– Ростом, правда, не вышла, – и как понять слова его?

Юлька задумалась и приняла высказывание, как комплимент. Она всегда видела в людях только хорошее.

– До свидания, Митя. Хорошего дня!

– До свидания, Юля.

Она пошла, куда собиралась. Правда, чувствовала, что сосед на месте стоит и смотрит ей вслед. Потому, и поскользнулась, наверно. Хорошо, что не упала.

Глава 5

– Доброе утро, Дмитрий Алексеевич. Рано вы сегодня. Пробок нет? У нас столики заказаны с первого по восьмой. За пятым воскресный обед и семейство из шести человек. Хотят солянки. Настаивают, – Женя Федорук, су-шеф второй смены, докладывал обстоятельно.

– Ага, – вот и все, что пришло на ум Широкову.

Да что, в самом деле, случилось? Ничего такого особенного. Ну, прогулялся с приятной барышней по улице. Ну, поболтали. Ну, улыбнулись друг другу. Ей Богу, у него, Митьки, бывали прогулки и попикантнее, чем эта. Барышня замужем. Счастлива, вероятно. И совсем не за чем лезть ему, Широкову, во всю эту историю.

Только вот Юленька очень красивая. Да нет, ничего такого в ней нет, но все равно есть. Широков воспринял это, как опасное нечто, прояснив лично для себя ситуацию, и принял решение видеть приятную соседку как можно реже.

– Давай, Жень, посмотрим, что там за солянка такая, – и кухня ожила, запыхтела, заскворчала.

Работа всегда помогала Мите. Чем? Да всем. Помогала жить, особенно после смерти мамы. Помогала творить, ведь поварское дело – искусство. Помогала зарабатывать и это закономерно. Не помогала только от мыслей отключаться. Вот и сейчас Митя жил, творил, зарабатывал, а думал о Юленьке. В итоге решил, что давно не был на свидании, и позвонил одной своей старой знакомице – Насте Шустовой.

Она встретились в Мурманске в то время, когда Митя проходил военную службу. Москвичка Настя оказалась там волею случая и таким же случайным образом молодые люди пересеклись, познакомились и понравились друг другу. Любви не случилось меж ними, но теплые отношения они сохранили. Да и в постели прекрасно совпали. Вот сами и считайте, как долго длилась их связь – не постоянная, но приятная.

– Привет! – оживленный голос барышни в трубке. – Пропал совсем!

– Прости, работы много. Ты чем занята сегодня?

На том конце провода без запинки повествовали:

– Тобой, конечно! Я еду с Юго-Запада. Заскочу к тебе. Накормишь?

– Как всегда? Белые грибы и кедровые орешки?

– Все-то ты знаешь, Дим. Уже еду!

Ну и прекрасно! Давно пора было позвонить. Живой же мужик: молодой, здоровый. А Настя то, что нужно и рада ему. Симпатичная девушка без претензий и комплексов и уж точно без всякого там дополнительного сияния и ауры ангельской, как у некоторых.

Настя приехала в «Ярославец» часам к шести вечера. Ресторан почти пустой – мало кому в голову придет заседать накануне рабочего понедельника. Они с Митькой болтали душевно, смеялись и вспоминали себя – молодых и смешных. Митя накормил барышню, оставил на кухне Женьку и поехал показывать Насте свое новое жилище.

– Добрый вечер. Какие люди! – Кирилл торчал на площадке второго этажа с бутылкой пива в руке.

– И тебе привет, Кир, – Широков останавливаться не стал, заметил только тягучий взгляд соседского мужа в сторону яркой своей спутницы и хлопнул дверью громче обычного.

В новой квартире Настасье понравилось и даже больше. Сам Митька прекрасно провел время, потому и был в приподнятом настроении, когда провожал барышню к машине.

– Дим, не пропадай! Вот, правда, скучаю иной раз по тебе, – Настя улыбалась тепло.

Слышать такое всегда приятно, а особенно тогда, когда никаких недомолвок, обещаний и мук совести.

Митя поцеловал Настю крепче обычного на прощание и захлопнул за ней дверь авто, показав жестом, что будет ждать ее звонка по приезду. Она закатила глаза, мол, сколько заботы, и дала по газам.

Дома Митька побродил туда-сюда, заварил чаю, но пить не стал. Исходящая паром чашка так и осталась стоять на столе. Мысленно обругав себя «курилкой», Широков вытащил долгоиграющую пачку сигарет и направился черной лестницей к диванчику и фикусу.

– Да пошёл ты, – злобноватый голос Давы Широков услышал на подступах к заветной курилке.

– Грубо, Давид. Чем тебе пиво-то мое не угодило? Я же от чистого сердца угощаю, – а это Кирочка гундит.

Митька вошел и кивнул обоим.

– О, Митя, здорово. Пива хочешь? Какая девушка с тобой была! Фея! Только ты невеселый какой-то. Осечка? – глумливый смех подвыпившего Кирочки был, мягко говоря, неприятен.

– Это у папы твоего произошла осечка, когда он тебя делал, – высказался Дава.

Митька мысленно поблагодарил его за меткое замечание и уселся на диван рядом с черноглазым соседом.

– Пива не хочу, спасибо, – вытянул сигарету и закурил, слушая разговор Давы и Кирилла.

– Вот скажи мне, почему ты так меня ненавидишь, а? Я же не виноват, что Юлька меня выбрала.

– Захлопнись, Кирюша. И никогда больше не говори со мной о Юле.

– Опять грубишь, Давид, – Кире наскучило трепаться с Давой и он повернул довольное лицо свое к Мите, – Мить, ты компьютерными играми не увлекаешься? Я тут подсел на одну игрушечку, даже спать перестал. Утром прямо несусь в офис! У нас там по сети хлесталово намечается. Победителю приз – ящик вискаря.

– Нет, не увлекаюсь. Времени нет.

– И что вы двое такие скучные? Ни потрепаться, ни бухнуть, – Кира почувствовал, что он не в «кассу». – Ладно, пойду. Юленька обещала печеной картошки.

И ушел довольный жизнью, пивом, предстоящим «хлесталовом» и картошкой.

– Не говори ничего, – Дава смял недокуренную сигарету и выскочил из курилки, оставив Митю одного.

Тот посидел еще немного и пошел спать.

Утро понедельника всегда непростое. Ночью выпал снег и не растаял. Столица принарядилась, засверкала, но скажите, кому нужен снег после новогодних праздников?

Уже открывая дверь, Митя понял, что встречи с соседкой избежать не получится.

– Кирочка, он течет. Честное слово! Прорвало кран. Если сейчас ничего не сделать, то мы затопим Гасилова! – Юленька в мокрой футболке и джинсах стояла на площадке и взывала к мужу.

– Ну, никак! Никак не могу! Юленька, ты же у меня умница, справишься. Ну, позвони в службу, какую там нужно. Они все починят. Мне срочно на работу! – похоже Кира торопился выиграть ящик вискаря.

– Кирочка, а как же…?

Нарядный муж сделал «ручкой» и умчался, впрочем, с лестницы уже крикнул:

– Малыш, я тебя люблю!

Широкову хотелось завыть. Вот взять и издать страшный звук: «Ыыыыы!». Юленька стояла такая растерянная и такая…красивая.

Он впервые видел ее без огромной куртки и постоянного узла волос на затылке. Мокрая футболка живописно облегала очень стройную фигуру соседки, джинсы сидели великолепно и Широков с удивлением отметил, что у Юльки есть ножки и вполне себе длинные и стройные. А еще у нее длинные и волнистые волосы.

– Юль, иди домой и перекрой воду. Дверь оставь открытой. Я сейчас, – и пошел за инструментами.

В квартиру Юленьки Митька ввинтился очень осторожно, будто опасаясь нападения ее, юлькиного, сияния. Вошел и обомлел.

Большой холл весь был уставлен книгами. Высокие шкафы заполнены томами. На полках фотографии и …игрушки. Немного, но все, как одна – изумительные. Вон там на средней полке справа сидел печальный заяц с поникшими ушами в вязаном свитере с рисунком. А чуть выше и правее – медведь, хитрющий и нагловатый. На нем шапка смешная соломенная.

Пока искал кухню, прошел коридором и совершенно четко ощутил Дом. Тот самый родной очаг, то самое тепло и уют, который умела создать только его мама и только там в Ярославле. Книги, фотографии, милые безделушки. Нет, хлама не было, все в меру, но вот такие приятные мелочи и создают дом. И кому, как не Митьке было знать, как тяжело и паскудно утратить все это в один миг.

– Митя, я все перекрыла, – Юлька умудрилась и волосы намочить.

– Так сильно хлещет? – деловитый ярославец пошел обозреть место житейской проблемы. – Юль, ты иди, присядь. Не мельтеши.

Юлька, мокрая и смешная, скакала за Митей, и действительно, мельтешила.

– Как же я сидеть буду? А вы? Я могу помочь, честно. Я даже знаю, как выглядит разводной ключ.

– Я тоже знаю, как он выглядит. Только я еще и пользоваться им умею. Юля, сядь. Или пойди чаю попей. Что ты, в самом деле? Какая помощь?

Юля слегка задумалась, но возражать не посмела. Никакого чаю она не стала пить, а просто села на диванчик кухонный и стала наблюдать за Широковым. Сам Митька быстро определил, что катастрофа не масштабная и прекрасно починил все за половину часа. Заодно и прокладки сменил, при этом кляня Киру и его безрукость в хозяйственных делах. Разумеется, мысленно.

– Все, хозяйка. Принимай работу.

Юленька просияла улыбкой и открыла вентиль с водой.

– Митя, Вы герой! Спасибо большое!

– Не на чем.

– Как мне благодарить вас? Хотите чаю? Нет? Тогда завтрак? Хотя, уверена, готовите вы лучше, чем я . Ну, и краны чинить умеете, в отличие от меня.

Митька собрал инструменты, вымыл руки и направился к выходу. Юля снова скакала за ним и пищала от восторга. Уже на лестничной площадке, она снова начала благодарить Широкова:

– Митя, это было потрясающе! Какие руки у вас! Золотые!

В этот момент раздалось ехидное покашливание и на площадке возникли Ирина Леонидовна под руку с Яковом Моисеевичем. Не понятно, куда эти двое ходили ранним утром, но оба выглядели довольными.

– У нас тут легкий адюльтер наметился? Ирина, дорогая, ви только посмотрите! Муж за порог, а наше сокровище уже привечает красавца-соседа. Заметьте, ей все понравилось! – разумеется, Гойцман шутил.

Да, шутка была «ниже пояса», но Ирина засмеялась и ответила в тон дяде Яше:

– Ну, а как вы хотели, Гойцман? Когда мужа дома нет, такое вот и происходит. Я все еще помню ваше появление в моей спальне в венке цезаря и простыне в цветочек на голое тело.

Широков и Юленька не успели смутиться словами Гойцмана. Они оба с удивлением смотрели на пожилых своих соседей и бесконечно любопытствовали, что же за история такая, с простыней и венком?!

– Ирина Леонидовна, да сколько же можно вспоминать мне этот досадный случай?! Еще и при молодежи. Ви очень ехидная женщина! – Яков Моисеевич сердился, но как-то не убедительно.

– Досадный? Яша, быть может это самое яркое воспоминание в моей долгой жизни! – и она захохотала, превратившись разом в молодую очаровательную барышню.

– Ирина Леонидовна, не поймите неправильно, но хотелось бы знать подробности. Честное слово, очень любопытно, – Митька не удержался, понимая, что в истории нет ничего интимного, а есть веселое, забавное.

– Да, дядя Яша! Это как понимать? Расскажите, ну расскажите, – Юля упрашивала Гойцмана так мило, что он махнул рукой, засмеялся и разрешил Ирине рассказать.

– Яша тем годом получил членство в Коллегии адвокатов России. Я никогда не видела Гойцмана пьяным, но тут, от счастья, полагаю, он натрескамшись. И прилично так. Жена его, Фаина, царство Небесное, жива еще была. Так вот, он укушался, видимо заплутал в своем доме, и вынесло пьяненького на лестницу. А моя дверь была открыта. Не заперла вот именно этой ночью. Лежу в постели, дверь открывается, входит Яша – на голове пластмассовый венок, а сам завернут в простыню наподобие римского патриция. И громко так, внятно говорит: «Дорогая, твой цезарь готов!». И падает. Занавес!

Смеялись все: и Митя, и Юленька, и Ирина Леонидовна. Даже Яков Моисеевич. На смех, будто мотыльки на свет, подтянулись старушки Собакевич.

– Дора, я говорила тебе, дебош на втором этаже, а ты не верила! Что мы пропустили? – маленькая, кудрявая Фира, «помирать» снова отложила и теперь любопытствовала, что и было признаком возвращения к жизни.

– Фирочка Рауфовна, а про историю с венком вы знаете? – Фира заулыбалась Юлиным словам, а потом захихикала.

Мите пора уже было в «Ярославец», но не мог он уйти сейчас. Уж очень тепло и уютно было стоять рядом с Юленькой на лестничной площадке, слушать истории из жизни соседей и смеяться вместе с ними.

– Димитрий, так что вы делали у Юли? Смотрю, инструменты при вас? – Ирина Мите, – Впрочем, и так понятно. Кран? Снова тот самый? Юля, помнится, ты говорила Кириллу починить. Не сподобился? Хорошо, что сосед появился рукастый.

– Надо же! Димитрий, вы краны починяете? А Яша говорил, вы ресторатор. Снова солгал? Хотя, чему я удивляюсь, он же юрист, – ну, высказывание Доры спорное, хотя юристы и, правда, подвирают.

Соседи поболтали еще немного но, припомнив, что есть еще дела, распрощались и разбежались кто куда. Ирина делать маски для лица, Гойцман составлять очередную монографию, бабушки Собакевич лепить творожники, Юлька собираться на занятия, а Митя, потоптался и пошел переодеться. Ну, согласитесь, неприлично появляться в собственном ресторане в угвазданной сорочке и мятых брюках.

На днях Митя озаботился домработницей. Прибрать, постирать и погладить, это все, что требовалось ярославскому кавалергарду. Явилась некая Татьяна (по совету Давы) и прекрасно разобрала вещи Широкова, сложила в шкафы. Перегладила его сорочки и брюки, перестирала белье и запросила за все это великолепие вполне умеренную цену. Вот одну из таких выглаженных Татьяной рубашек и натянул он на себя. Брюки сменил. Накинул пальто, шапку и пошел к выходу, понимая, что обязательно воспользуется маршрутом, предложенном ему Юленькой.

А на улице снег и солнце. И так нарядно и радостно, что Широкову, будто малолетке, захотелось глаза зажмурить и подпрыгнуть, присвистнуть, а потом побежать быстро, да так, чтобы пальто нараспашку, а волосы в разные стороны.

Может и началось утро ярославского парня не очень, зато продолжилось чудесно. Сегодня, когда стоял он на площадке со своими слегка ненормальными соседями, смеялся старым байкам, накатило на него давно забытое чувство, что дома он. И не один, а с близкими людьми. И вовсе не понятно, откуда взялось оно, чувство это. Знает Митька москвичей этих всего ничего! Да вот, поди ж ты…

Ну и Юлька… А тут все сложно. И думать бы об этом не надо, а думается.

Вот они арки и переулки, проходы и тупички. Москва город старый, но не старше Ярославля. Родной город Широкова на полтора века древнее, так-то. Вот и размышлял Митя о чем придется, стараясь не думать о Юльке, не вспоминать ее волос и ножек, а более всего, ее теплого дома и сияния. И того самого, непонятно-ангельского.

– Митя! Да, Митя, же! – запыхавшаяся Юленька нагнала Широкова, – Кричу вам, кричу, даже неловко перед людьми. А вы не слышите. Да и ходите быстро.

– Случилось что-то? Гойцман решил молодость вспомнить и послал тебя за венком в Пассаж, а ты решила мне все рассказать и еще раз посмеяться?

Она снова сияла, манила Митьку.

Вот скажите, почему он, занятой человек, со своим бизнесом, требующим его присутствия в ресторане, стоит сейчас посреди старого московского переулка и откровенно любуется чужой женой? Не иначе, как московский воздух в голову стукнул. А говорил его странный приятель, Мишка Давыдов, что Москва и не Москва вовсе, а рассадник заразы! И воздух там гадкий, и люди злые, жадные и бесчувственные! А вот стоит сейчас перед ним прямо демон натуральный, в огромной куртке, с сияющими глазами и локонами из под капюшона. Манит его, Митьку Широкова, плюнуть на все свои дела и идти с ней по улицам, и слушать ее рассказы о старой Столице и жмуриться от зимнего солнышка и такой редкой радости бытия.

– Вот и нет. Я подумала, что до вашей работы есть путь короче. Нужно было повернуть много раньше, но я кричала, а вы не откликались. Теперь уж следующим разом покажу.

– Ты ради этого бежала за мной от самого дома? – Митя не сомневался, что Юлька могла бы такое исполнить.

– Нет. Я в студию. У меня группа с утра. Дошколята.

– А чем ты занимаешься?

– Я детский психолог. Беру детишек с проблемами в общении, формирую группы и стараюсь помочь им.

Разумеется, Митька спросил, как, что и почему?

Они и не заметили, как разговорились и потянулись в сторону Юленькиной студии. Наверно долго шли, но тут непонятно. Время никто не засекал, минут и шагов не пересчитывал.

– Собственно, вот. Тут я и работаю. Митя, а это ничего, что вы со мной идете? У вас, наверно, дел много? Простите, Бога ради, это все я со своей болтовней. Кира меня ругает за это. Говорит, что «трещу» много. Митя, вы слушатель такой прекрасный. Не удержалась.

Сам Митька ругал бы Киру за такие слова, но вслух сказал иное:

– Мне любопытно, вот и иду за тобой, как осёл за морковкой. Юль, я работаю много и кроме ресторана своего мало где бываю. Для меня поход в кино целое событие. А тут и экскурсия, и лекция по психологии, и прогулка по городу, – Широков говорил и думал, что напрасно он вываливает на нее все это.

Для чего Юленьке эта информация? И про работу его и про кино и…

– Знаете, Кира тоже много работает. Иной раз приходит такой уставший. Митя, вы постарайтесь отдыхать больше. Нужно поддерживать организм. Знаете, я ведь первым образованием терапевт. Хотите, уколы поделаю витаминные? Все соседи ко мне обращаются. И вы, пожалуйста, не стесняйтесь.

Как бы так сказать поинтеллигентнее… Всего, чего угодно ожидал Митька от Юленьки, но в последнюю очередь разговоров о его здоровье и уколах. Вот вам придет в голову беседовать с очаровательной девушкой об авитаминозе? О болях в пояснице?

И еще, Юля все время говорила о Кирочке. «Кирочка любит это, Кирочка хочет так, Кирочка туда, Кирочка сюда…». И ни одного слова о том, чего хочет она сама. Складывалось ощущение, что живет и дышит за нее муж разлюбезный, а она бесплатное и удобное приложение к нему.

– А куда бы ты хотела пойти? – вопрос задал простой, а она с ответом замешкалась, отчего-то.

– Кире нравятся концерты, где шум, толпа и все в движении.

– Это Кире нравится. А тебе? – заметил, что она снова в затруднении.

– Ну, еще мы ходили на танцевальное шоу.

Широков понял, что Юленькины желания от нее самой не зависят. Также стало совершенно очевидно, что случай её запущенный и глубоко клинический. Любая из его знакомых девушек, сразу бы озвучила миллион желаний. Например, «хочу на Бали», «хочу на новый спектакль Олега Меньшикова», «хочу на шопинг в Италию». А Юлька…Она хочет то, что хочет за нее Кирочка. Весьма удобно для него и смертельно для нее. Так и исчезнуть недолго. Стереться из мира этого. Раствориться во мгле желаний далеко не порядочного человека и убить свое «Я». А это самое «Я» у нее исключительное. Говорит она, двигается, слушает так, как никто другой. Речь ее ровная, изящная, а такая может быть только у образованного, думающего человека.

А Кирочка ее «под плинтус»! И так стало Широкову злобно и сердито, что захотелось … Но, он вовремя себя остановил, припомнив, что Юля замужем. Это ее выбор. И все, что может он, Митька, это слушать ее и молчать. Самая ужасная пытка для Широкова – наблюдать и бездействовать.

– Митя, с вами все хорошо? – наверно лицо широковское «опрокинулось», – У вас лицо такое, словно война началась и вам нужно в бой.

– Все хорошо, Юль. Не волнуйся.

Он отвернулся от проницательной соседки и посмотрел на студию. Двухэтажный дом из красного кирпича. На первом этаже расположились детское кафе с одной стороны и студия с другой. Окна в пол, за стеклом видны столики, стульчики и стеллажи с игрушками, поделками, кистями, красками. Все очень нарядно и в то же время, деловито. Заметно, что все это не украшение, не предметы обстановки, а самое что ни на есть используемое оборудование.

– А можно мне на занятие?

Юлька даже замерла на мгновение.

– Вы уверены, Митя? Это для детей. Кирочка никогда не приходит ко мне в студию. Шумно, все бегают.

– Уверен.

– Ну, тогда, милости прошу.

Лучше бы Митька не ходил туда. Никогда не видел бы этого всего. Как теперь «развидеть»?

Юленька светилась, и дети, что собрались вокруг нее, окутаны были ее светом, ее улыбкой. Ничего подобного Митька никогда не видел. Да, Юля сказала, что ее уроки большей частью, трудотерапия, но она ошибалась! Теперь Широков знал это наверняка. Это была добротерапия. Светотерапия. Теплотерапия. Любоветерапия. А самое паскудное заключалось в том, что Митька окончательно сбрендил и попал под все эти Юлькины терапии разом. Зашел он в эту студию окаянную просто заинтересованным парнем, а вышел влюбленным идиотом.

И что теперь?

Глава 6

– Как занятие? Скучно не было? Вы все время молчали и сидели тихо, как мышь. Митя, все в порядке? – Юленька вопросы-то задавала, но понимала и без всяких ответов что-то случилось.

Ей было очень приятно, что Митя прогулялся с ней, внимательно слушал, задавал вопросы, на которые она, Юлька, давно хотела ответить хоть кому-нибудь.

Кирочка не особенно интересовался ее работой. Юля не обижалась. Дети, правда, шумные, подвижные, иной раз хулиганистые. Не каждый мужчина выдержит час с группой малолетних пострелят. Сама-то она детей обожала.

Сейчас, стоя у двери студии, Юленька испугалась. Знаете чего? Митиного взгляда. Странного, глубокого и очень напряженного. Некая мысль, пугливым росчерком, пронеслась в ее сознании и умчалась. Правда, заставила щеки Юленьки порозоветь. С чего? Юлька и сама не поняла, но факт есть факт.

– Все в порядке. И занятие мне понравилось. Ты, Юль, большая умница. Я, конечно, не психолог, но, так скажу – детям с тобой комфортно. Доверяют тебе и тянутся. Молодец, – сказал и замолчал, глядя на Юльку.

– Спасибо, Митя. Да что вы, какая умница? Просто есть такая методика, правда, я ее немного доработала.

Он кивнул и снова уставился.

– Юль, мне пора. Спасибо, – наклонился и легко так чмокнул в щеку. – До свидания.

Ей бы, дурочке, ответить. Сказать: «Пока», хотя бы, а она застыла изумленным столбиком и смотрела вслед высокому мужчине. Ее и раньше чмокали в щеку друзья Киры. Давид всегда целовал, когда поздравлял именинами или в день рождения. А Митя… Ну, видимо, от хорошего к ней отношения.

Юлька еще раз упустила мысль странную о красивом соседе, снова покрылась румянцем, но вспомнив о важных делах, накинула капюшон и побежала московскими маршрутами. Заглянула в овощную лавку, потом в молошную, и, нагрузившись продуктами, пришла домой. Все, как обычно – уборка, готовка. Одно только сбивало нашу милую москвичку с толку, мешало и отвлекало. Мысли о Мите Широкове то и дело сновали в голове мышками и улитками. В конце концов, заставили Юлю присесть в некоем трансе, а потом и вовсе подойти к зеркалу и внимательно посмотреть на свое отражение.

Широкий джемпер цвета опавшей листвы, длинная юбка в клетку. Волосы стянуты в узел. На лице ни грамма косметики, а глаза блестят так, что сама Юлька удивилась сему факту. Впрочем, как и говорилось, Юлька не была стопроцентной дурочкой, а потому и поняла сразу, что блеск из-за Мити. Его внимание и искренний интерес к ней, порадовали Юльку намного больше, чем ей самой думалось. Очень давно никто не задавал ей вопрос – чего ты хочешь?

Ирина Леонидовна иногда спрашивала, но Юлины ответы ее злили, потому, вероятно, и перестала интересоваться. Иногда только звала Юлю с собой в Рим или на Майорку. Кира не отпускал, а сам за границу ехать не мог. Какие-то проблемы с военной службой. За пять лет супружеской жизни они побывали один раз в Анапе и дважды в Сочи. Кирочка не любил теплые моря – зной его утомлял. Юле нравилось, но как же она могла наслаждаться теплом, зная, что мужу невыносимо? Нет, так нельзя.

Стояла Юлька перед зеркалом и мучительно пыталась ответить на давешний вопрос Мити – куда бы ты хотела?

Когда-то давно после смерти папы, Юля мечтала о поездке в Санкт-Петербург. Хотела сесть в машину и отправиться в путешествие, полюбоваться белыми ночами и разводными мостами, внимательно рассмотреть Исакий. Пролететь на катере до Петергофа, увидеть Адмиралтейство и Биржу.

Казалось бы, чего проще? Бери машину и езжай! Но Кире не нравился город на Неве, потому и отложена была эта мечта, упрятана подальше туда, где хранились сотни Юленькиных «мечт».

Юлька приблизила лицо к зеркалу, еще раз всмотрелась в свое отражение. Там, на самой глубине ее серых ярких глаз плескалось разочарование. Она понимала, что жизнь ее немножко треснула, немножко подкачала. Но сегодня, после того, как Митя ее выслушал, после того, как похвалил ее работу искренне…

– Юльчишка! Я дома! Как там наш крантик? – Кирочка пришел и снова Юля «не додумала» мысль свою.

Она, было, бросилась к нему, но увидев его улыбку, притормозила. Кирочкина улыбка не была такой открытой и искренней, как улыбка соседа ее, Широкова. И на контрасте по свежим еще воспоминаниям, Юльке это стало вдвойне очевидно.

– Кран починили. Все в порядке, – впервые в жизни Юля не захотела рассказать Кирочке правды.

Глубинным, женским, поняла, что не стоит говорить ему о Мите и его помощи, тем паче, об их прогулках.

Ох, нет! Нельзя так…

– Митя Широков починил. Представляешь? Всего за половину часа.

– Серьезно? Вот спасибо ему. Нужно будет его к нам в гости позвать. Ну, когда ребята соберутся. Ему, приезжему, тут и пообщаться не с кем, наверно.

– Я показала ему короткий путь к его ресторану и провела дворами.

И снова Кира одобрил:

– Умница ты моя, московская, – поцеловал в нос. – Что на ужин?

Юля уже хотела рассказать про студию, мол, был Митя и там, но Кира уткнулся в телефон, потом позвонил приятелю. Так и прошел их ужин. Кира «висел» на телефоне, а Юля глядела в тарелку. Интересно, заметил ли Кира, что сегодня впервые за пять лет семейной жизни, Юлька не задала ему вопроса – как прошел твой день?

***

Юленька не видела соседа уже недели две. Слышала, конечно, как открывалась и закрывалась его дверь, как топал он по широкой лестнице, вверх-вниз, но пересекаться не пересекались. Странно, раньше виделись часто, наверно, по графику совпадали, а теперь нет…

Вечером дня, когда Юлька осознала, что Митю давно не видно, Фира Рауфовна снова собралась «помирать».

– Юленька, что и делать-то не знаю. Лежит и ничего не хочет. Только про творожники от «Метасова» твердит. Совсем в тоску впала Фирочка моя, – Дора стояла растерянной птичкой у Юлиной квартиры, не желая входить.

Кира был дома, а Дора Рауфовна его недолюбливала.

– Может сбегать купить творожников в местном магазине, а?

– Что ты, детка, сразу поймет! Да не в этом дело. Понимаешь, ей кажется, что все уже давно умерло и исчезло. И она сама, как та лавка «Метасова» скоро исчезнет.

– Дора, что вы тут расчирикались? – Ирина Леонидовна в роскошном домашнем халате, появилась перед соседками. – Опять «помирает»?

– Да, опять. Только в этот раз серьезно!

Три дамы удрученно замолчали.

– Подождите! Давайте сами приготовим? Есть же рецепт? Это творожники, не буйабес – Ирина Леонидовна предлагала хороший вариант.

– Если догадается, будет только хуже, – Юля была уверена в этом.

В этот момент по лестнице поднялся сосед Митя и Ирина Леонидовна с возгласом: «О!», бросилась к нему. А Юлька вздрогнула.

– Димитрий, выручайте! Вы же повар и не какой-нибудь, а шеф! У нас тут кризис небольшой. Фира Рауфовна помирает, просит творожников от «Метасова». Может, научите нас? Или предложите рецепт позабористей? Кулинарию «Метасова» закрыли давно.

Митя оглядел трех встревоженных женщин, вздохнул и ответствовал:

– Через пятнадцать минут будьте тут, – мужчина сказал, женщины исполнили.

Соседки простояли все это время у его двери, а когда он вышел, уставились, как на спасителя.

– Дора Рауфовна, я могу войти к вам с сестрой? – в ответ на слова Мити Дора закивала и вся толпа поднялась по лестнице на третий этаж.

Уже в холле огромной квартиры Собекевичей, Юля почувствовала изумительный аромат творожников, которые нес Митя. На тарелке, прикрытой белоснежной салфеткой, вероятно, лежало нечто волшебное, судя по запаху.

– Где ваша сестра?

Дора повела всех к спальне и приоткрыла дверь.

– Фирочка, к тебе гости. Непростые и много. Можем войти? – тихонько спросила Дора.

Фира ответила и Дора распахнула дверь, приглашая в спальню. Гости вошли и встали, как на параде. Фира, сидя в постели, изучила пришедших, но промолчала. Широков кивнул «параду», мол, стойте смирно, а сам присел на край кровати старушки Собакевич и снял салфетку с блюда. Все увидели пышные сырники, политые белоснежным соусом.

– Угощение, Фира Рауфовна, – Митин голос отозвался приятным чем-то в Юлином организме и снова заставил ее щеки порозоветь.

– Спасибо, Димитрий. Но это не от «Метасова», – и отвернулась, капризничая.

– Верно. «Метасова» уже давно нет. Но есть я, и буду рядом примерно лет шестьдесят. Вас устроит такой срок?

– И что, будете все время лепить мне творожники? Пф…

– Вы правы, все время не буду. Знаете, мне мама говорила, что нет ничего вечного. И с нами все время только мы сами и до самого конца. Поэтому, я готов научить вас лепить творожники. Метасов? Плюньте. Есть одно и то же глупо. Я научу вас делать разные соусы и выбирайте тот, который по вкусу. Творите самостоятельно и наслаждайтесь. И, поверьте, этого у вас точно никто не отнимет. И оно от вас никуда не денется.

Митя сказал так искренне и с такой уверенностью, что Юлька прониклась и высказыванием, и настроением. Хотела пустить слезу, да вовремя одумалась. Дора пустила. Ирина Леонидовна внимательно изучала Широкова. А Фира..

– Имейте в виду, молодой человек, если мне не понравятся ваши сырники, я так прямо и скажу!

Дора метнулась за вилкой, и Фира «сняла пробу». Прожевала, помолчала и выдала.

– Шельмец ты, Митька. Ваниль-то из пакетика. А я люблю из стручка! – но прекрасно умяла изысканное творение.

Юльке же стало понятно – сумел Широков достучаться до Фиры и даже без диплома психолога. Восхитилась его терпением и искренностью. Об одном только думать себе запретила… О том, что сосед очень красивый….

Потом все поболтали немного. Фира поднялась с постели и даже проводила гостей до двери.

Когда все разбрелись по квартирам и Юля осталась на площадке одна, стало ей неказисто как-то и тоскливо. Толкнула свою дверь и уже в холле услышала «стрелялки» с компьютера Киры. Поняла, что муж занят и вряд ли обрадуется, если она пойдет к нему просто поболтать, просто стряхнуть с себя одиночество. Побродила по дому, посмотрела в окна. Потом метнулась рыбкой на кухню, открыла шкаф со специями и достала вязаночку ванили в стручках. Зажала в кулачке и вон из квартиры! Слегка опешив от собственной смелости, уже жала кнопку звонка у Митиной двери.

– Юля? – и снова взгляд, как тогда, у студии.

– Вот, – Юлька протянула ваниль. – Я понимаю, что у вас наверняка есть и такая, ну а вдруг, нет?

– Через порог не передают. Примета плохая. Зайди. – И вот тут Юлька застопорилась, застыла и замерла. – Я тебя не съем, честно.

И снова смотрит…

И вот прямо сейчас, в этот момент, дошло до нее, что неслась она с этой окаянной ванилью к нему только для того, чтобы еще раз ощутить на себе его взгляд. От этой мысли кошмарной, она сжалась, заиндевела.

– Я в приметы не верю, – прошептала Юлька, отдала ваниль Широкову и быстрым шагом ушла домой.

Захлопнула за собой дверь, а для надежности еще и спиной к ней прижалась. Старалась привести в порядок чувства и мысли, а они не приводились. И сколько бы не уговаривала себя Юленька, как бы не старалась оправдать себя перед самой же собой – ничего не получалось. Чувствовала и вину свою, и стыдилась.

Почему стыдно и виновато? Да из-за Кирочки. Юля по себе знала, как неприятно, когда любимый муж на других женщин заглядывается. А теперь она сама поддалась обаянию ярославского кавалергарда, и на минутку забыла о Кире.

Немного пометалась наша москвичка по холлу, потом вспомнила, что время позднее и пошла спать. Легко сказать, сложно сделать… Кира сидел в кабинете за компьютером и радостно «стрелял», а Юля, лежа в большой постели, уснуть не могла. Все беседовала с Митей. Мысленно. Вела диалог, говорила что-то, оправдываясь. Так и уснула вся в раздумьях о красивом соседе.

Утром разбудила Киру на работу, а сама засобиралась. Юленьке нужно было сбегать по делам в банк, затем она обещала помочь своей подруге по институту. Та практиковала, как детский психолог (выискался сложный случай в виде пятилетнего мальчика), и хотела получить консультацию независимого эксперта в лице институтской приятельницы. Потом занятия уже в ее, Юлиной студии. Группа сегодня несложная. Вроде и дел немного, а бегать придется по всему городу. Как говорит Кира «не ближний свет».

– Кира, я побежала, – это она мужу, который допивал утренний свой кофе и доедал вкуснейший омлет.

Оделась потеплее. Закуклилась в огромные куртку и шарф, натянула на голову вязаную шапочку и поспешила на улицу. Уже у подъезда увидела Митю Широкова. Он очищал машину свою от снега. Ох уж эти предвесенние снегопады! Одно расстройство. Хочется уже сухих тротуаров и тепла, а тут на тебе, подарочек.

Юленька хотела прошмыгнуть мимо соседа, но остановилась. Хотите верьте, хотите нет, но поняла она, что нужно сказать ему спасибо за творожники для Фиры Рауфовны, да и про себя кое-что добавить…

– Митя, доброго утра.

Широков развернулся так резко, что Юля от неожиданности подпрыгнула.

– Юль, напугала! – широковские глаза, сначала удивленные, а потом заинтересованные, сверкнули ей серебром и снова заставили зарумяниться.

– Простите, я не хотела напугать. Митя, спасибо вам большое за Фиру Рауфовну. Честно, никогда не видела ее такой воодушевленной. Имейте в виду, она непременно явится к вам на мастер-класс по лепке творожников, – Юля попыталась улыбнуться, а Митя просто смотрел и молчал. – И вы спрашивали, куда я хочу. Я подумала…

– И? – Широков подошел ближе и ждал Юлькиных слов.

– В Санкт-Петербург. Я никогда не была там. Странно, правда? Кире город не нравится, а я бы посмотрела, – выдала Юлька на одном дыхании.

Широков моментально открыл дверь автомобиля, и сделал приглашающий жест. Юлька не поняла сначала, что он хотел сказать этим, а когда до нее дошло, заволновалась.

– Митя, вы шутите?

– Ни разу. Садись и поехали.

– А как же…? Но, я же… Митя, да вы шутите! – Юлька совсем растерялась.

– Юль, сказал же, не шучу. Садись и поехали. Что? Иначе ты никогда не соберешься.

– Вот просто сесть и поехать? Нет, я не могу. У меня Кира, занятия. Ирине Леонидовне нужна будет помощь завтра. И Дава просил кое-что для него сделать. Как же я все брошу? И как вы все бросите?

Широков сдвинул брови, но не выдержал и засмеялся. Юля, поняв, что это была шутка, облегченно выдохнула и поддержала Широкова смехом, негромким, но заразительным.

– Митя, а если бы я согласилась, как бы вы тогда изворачивались и отказывались от своего щедрого предложения? –

Загрузка...