Матан и его семья

1. Шелковое платье мудреца

Город Нагардея, где встречают нас событья, стоит на берегу реки Евфрат, что в жаркой Вавилонии. Проживают тут почти одни только иудеи. Есть, конечно, и чиновники из персов, блюстители царских законов. Они присматривают за местным народом, дабы не сворачивал с пути лояльности властям. В обмен на благонадежность и исправную уплату налогов стражи монархии порой по нескольку лет подряд не чинят иудеям слишком большого вреда.

В Нагардее все спокойно. Персидский монарх высоко, а римские легионы далеко. Тучная земля, вода и солнце в помощь издольщикам. Мастеровые умелы, знают свое дело отменно. Торговцы оборотисты. Землевладельцы строги к работникам и выгоду свою, а через подати и государственную, неизменно соблюдают. Иными словами, каждый трудится по-своему, и все несут повинности казне, сообразно величине доходов.

Есть еще одна категория обитателей Нагардеи – законоучители и их питомцы. Правда, от этой странной породы людей нет никакой материальной пользы царю, однако книжники учат простых иудеев быть заодно с властями, блюсти государственные законы, работать не покладая рук и не бунтовать. Прав царь персидский: нельзя исходить лишь из выгоды, дабы не множить злобу.

Иудеи называют своих учителей мудрецами, почитают паче всех прочих соплеменников и ставят даже выше богачей. Последнее обстоятельство крайне важно, и оно еще проявит себя в нашей повести.

***

Купеческие караваны двигались из Китая на запад, и горбатые труженики-верблюды везли на своих спинах и боках тюки с шелком. Нагардейские торговцы и портные покупали у купцов красивейшие ткани и продавали их или шили на заказ нарядную одежду. Материя сия весьма дорогостоящая, и поэтому одеяния из шелка могли разрешить себе только обладатели тугих кошельков. Заниматься дорогим товаром штука выигрышная: всякий, кто ведет дела с богатыми – и сам бывает не беден.

Одним из нагардейских шелковых дел мастеров был Гедалья. Он отлично разбирался в тканях, закупал товар оптом, а затем продавал в розницу, получая немалый барыш. Он владел мастерской, где трудились умельцы – снимали мерку с заказчика, кроили ткань, шили платье. А еще у магната имелись сады и рисовые поля, и мельница своя и винодельня.

Успешный делец Гедалья умел угождать: им и казна царская довольна, и работникам платит, не скупясь, и свои семейные как сыр в масле катаются, и на нужды города он первым жертвует. Не лишним будет добавить, что Гедалья причислялся общественным мнением Нагардеи к лучшим мужам города и входил в почетный совет семерых, всё решавший и всем управлявший. Даже в авторитарной общине, если разумна она, последнее слово – за общественным мнением.

Гедалья не чурался книги. Вечера буден и субботы напролет проводил он в доме учения, читал письмена пророков, слушал проповеди мудрецов, любил обсуждать с ними сложные пассажи Святого Писания. Пусть стержнем жизни магната были занятия коммерцией, но в душе его прочно угнездилось хотение стать подлинным знатоком Божьего слова. Он непременно и сделался бы таковым, да мирская суета не пускала.

Семейную свою жизнь Гедалья считал не вполне удавшейся. Почему не вполне? Да потому, что жена рожала ему только девочек, а единственный мальчик умер в младенчестве. Что дочери – это хорошо, знают матери, а рвущиеся к успеху отцы ни в молодости, ни в зрелости не догадываются об очевидном. Правда, некоторые из тех, кому повезет дожить до старости, прозревают.

Гедалье нужен был сын, и такой, чтобы сызмальства решительно опережал умом сверстников, и вырос бы из него настоящий мудрец, знаток Святого Писания. Богатство дает прочность и любовь сограждан, впрочем, лицемерную. Но коли признает народ, что отпрыск Гедальи подлинно познал глубины Учения Господа, то род богача навсегда обретет вожделенную славу и истинный почет.

***

Жил в Нагардее малоимущий, но всеми уважаемый законоучитель по имени Эвитар, воспитатель юношества и бескорыстный советчик зрелости. Он не пал до положения совершенного бедняка, ибо община не допустила бы до такого позора – мудрец и голодает – но и зажиточным его никак нельзя было назвать. Существовал, кое-как сводя концы с концами.

Сей мудрец полагал, что познания в Священном Писании не следует применять для наполнения собственной мошны. Однако не все законоучители держались такого мнения. Мимоходом заметим, что с течением столетий оппоненты Эвитара оказались в подавляющем большинстве. Сам же он первую половину дня трудился на огороде возле дома, выращивая овощи для пропитания, а после умеренной трапезы отправлялся к ученикам и книгам – исполнять главное свое предназначение.

Эвитара хорошо знали в городском совете семерых, ибо его частенько приглашали на заседания. Если предстояло принять решение практическое, но духовно значимое, то наставления просвещенного Эвитара приходились очень кстати. И это не удивительно: хотя семеро богачей были не достаточно сведущи в вопросах веры, но достаточно умны, чтобы сознавать свой изъян и не стыдиться занять ума.

У Гедальи сложились с Эвитаром отношения взаимно уважительные, отчасти даже напоминающие дружеские в минуты теплых бесед. В своем рвении проникнуть в подробности Священного Писания, шелкоторговец не упускал случая вступить в диалог с мудрецом, задать хитроумный вопрос Эвитару, который ценил и поощрял подобный интерес к тонкостям Учения.

Как-то раз Гедалья завлек к себе домой Эвитара, и тот охотно согласился поужинать вместе с хозяином. Невзначай Эвитар заметил, что скопил немного денег и хотел бы заиметь парадное одеяние для праздничных торжеств. Не взирая на слабые протесты гостя, Гедалья самолично снял с него мерку и заверил, мол, считанных дней хватит ему для исполнения заказа.

На третий день утром Гедалья явился к Эвитару. Тот в это время выпалывал сорную траву с грядок. Сияя, Гедалья обрадовал огородника, мол, заказ готов, и нужно пройти в дом, дабы примерить обновку. Опасаясь, что скромных накоплений не хватит для оплаты дорогого шелкового платья, Эвитар заявил, дескать, договор-то состоялся только на словах, а на пергаменте не был записан, стало быть, никакого заказа он не делал.

Гедалья ничуть не огорчился подобным оборотом дела, словно именно такого ответа и ожидал. Он многозначительно заявил: “Слово истинного мудреца весит больше целой кипы исписанного пергамента. А кроме того, драгоценный Эвитар, это шелковое одеяние – мой подарок тебе, скорее примеряй платье!”

Возможность сохранить нетронутыми скромные сбережения, несомненно, хотя и умеренно, порадовала Эвитара. Однако лестное мнение Гедальи об исключительной значимости слов мудреца по-настоящему осчастливило законоучителя. Он был в высшей степени польщен. Мозолистыми, привычными к труду руками, он горячо пожал пухлую нежную кисть Гедальи.

Желая достойно отблагодарить щедрого богача, Эвитар воскликнул: “Твои мысли, Гедалья, о несравненной ценности речей из мудрых уст, воистину справедливы. Через девять месяцев тебе представится прекрасный случай убедиться в этом. А теперь слушай меня со вниманием. Я предрекаю, что родится у тебя сын, мальчик способностей выдающихся, и вырастет из него великий законоучитель, и прославит он твой род. Немедленно возвращайся домой к супруге своей. И прими мою благодарность за подарок!”

Взволнованный Гедалья поспешил в семейные хоромы. Говоря Эвитару о величии слов мудреца, он хотел всего лишь польстить тому, дабы размягчить и побудить не отказываться от дара. Однако Эвитар в своем предсказании коснулся самой грустнозвучной струны родительского сердца отца, слишком давно мечтающего о сыне. Гедалья принял пророчество всерьез. Не дожидаясь ночи, он вошел к жене, и в положенный срок сбылось доброе предвещание Эвитара.

2. От учителя наука

Деловитый и прагматичный Гедалья хоть и стремился окунуться в самую пучину Божественной науки, все же в глубине души скептически относился к разного рода предсказаниям и в историях о чудесах усматривал смысл скорее метафорический, нежели буквальный. То ли род занятий, то ли природная испорченность толкали его к пресному практицизму. Человеку трудно поверить тому, что находится за пределами его горизонта. Но когда слова мудреца Эвитара затронули самое сокровенное, Гедалья невольно раздвинул рамки своего ограниченного утилитарного кругозора.

Вскоре после памятного пророчества Эвитара, супруга Гедальи сообщила мужу о ниспосланной на нее Небесами очередной беременности. Жену торговца осмотрела известная в Нагардее повитуха, и она авторитетно заявила, что на сей раз родится мальчик. Гедалья уже ничему не удивлялся и, счастливый, с полным доверием отнесся к словам знахарки.

Загодя принялся Гедалья готовиться к появлению наследника. По совету Эвитара, плоду, пока еще безмятежно пребывавшему в материнском чреве, было заготовлено имя Матан. Неприятных неожиданностей, слава Богу, не случилось. Упомянутая повитуха помогла роженице благополучно опростаться. Жаль, что малютка Матан не подозревал, сколь он желанен и какого радостного шуму он наделал своим пришествием на свет.

Перечень приглашенных к праздничному ужину, посвященному исполнению обета обрезания, Гедалья продумал заранее. Лучшие повара готовили угощение. Самое почетное место занимал отец младенца. Городской совет семерых присутствовал на торжестве в полном составе. Тут же разместились местные мудрецы. Их выдающиеся ученики, молодежь, как правило, занимали периферийные места за столом. Не были обойдены вниманием и случившиеся этими днями в Нагардее значительные иностранные купцы. Разумеется, главным гостем торжества стал человек, осчастлививший хозяина дома верным пророчеством. Взаимно комлиментарные речи украшали тосты Гедальи и Эвитара.

***

Пока Матан был совсем крошкой, участие Гедальи в воспитании ограничивалось заботой о здоровье и надзором за полноценным питанием чада. Когда ребенок подрос, научился немного говорить и, по мнению родителя, стал способен к восприятию первых знаний о внешнем мире, отец принялся учить сына.

Говорят, не успеет дерево упасть, а уж дровосеки хватаются за топоры. Вот и Гедалье не терпелось увидеть сына в позиции превосходства не только над сверстниками, но и над более старшими детьми. В три года Матан выучил начала арифметики и уверенно решал несложные задачи, например, такого рода: допустим, за один тюк шелка купец просит с тебя один золотой, сколько же тебе придется заплатить алчному торговцу за четыре тюка? Ребенок давал правильный ответ – четыре золотых. Гедалья попытался пойти дальше и довести до сознания мальца, что, если распродать в разницу тюк шелка стоимостью в один золотой, то вернешь добрых пять золотых. Однако сия простая для взрослого рассудка вещь не покорялась пока еще слабому детскому уму.

Только исполнилось Матану четыре года, как отец принялся обучать сына грамоте. Букварей в те давние времена еще не придумали, поэтому Гедалья показывал ребенку буквы на листах рукописных Святых книг. К радости родителя, малолетний питомец очень быстро освоил чтение и даже письмо. Не прошло и полгода, как Матан уже наловчился бегло складывать слова, а, главное, задавал отцу множество вопросов о прочитанном, что свидетельствовало в пользу пытливости детского ума и рано пробудившегося интереса к вероучению.

Жена Гедальи с досадой смотрела на педагогическое рвение мужа. Желая задеть самолюбие коммерсанта, он говорила, мол, ты, дорогой, забросил дела, доходы упали, так, глядишь, скоро семью по миру пустишь. Однако за женским неудовольствием крылась иная, отнюдь не корыстная причина. Обидно было матери, что всё свое внимание к потомству отец посвящает только сыну. А дочери чем хуже?

Ворчание супруги возымело действие. Гедалья нашел Матану наставника, на которого возложил труд обучения сына, а сам вернулся к занятиям коммерцией в полную силу, энергично наверстывая упущенное. Впрочем, он не спускал глаз с Матана. Наблюдал за быстрым прогрессом отрока в приобретении новых знаний, беседовал с ним, расспрашивал, разъяснял.

Матан обладал исключительной памятью и не по годам рано развившейся способностью логически мыслить. Мальчик сызмальства и всем своим юным сердцем принял идею незыблемости закона. Отец внушал сыну: “Каким бы странным не казался закон – он, прежде всего, должен быть соблюдаем, а уж потом можно рассуждать о его справедливости или целесообразности. Страсти человеческие – болезнь общества, дисциплина – лекарство от недуга”.

***

Велико было духовное влияние Гедальи на сына во всех моральных аспектах и, конечно, в части воспитания любви к закону. Возьмем примечательный случай из детства Матана – пример, который приводят биографы будущего мудреца. Как известно, всякий иудей перед приемом пищи должен омыть руки. Порядок сей незыблем и обсуждению, казалось бы, не подлежит. Однако вот какой диалог состоялся между вернувшимся от учителя отроком и его отцом.

– Здравствуй, сын мой! – промолвил Гедалья, – проходи в дом, тебя ждет отменный ужин.

– Спешу за стол, отец, – ответил Матан, – я голоден, но прежде омою руки.

– Я полью тебе из кружки. Как прошел день учения?

– Да, как обычно, – ответил Матан, потупившись.

– Дружок, а ведь у тебя глаза-то красные! Уж не плакал ли ты? – спросил Гедалья с тревогой.

– Самую малость…

– Кто тебя обидел?

– Учитель побил меня…

– В чем ты провинился, дружище?

– Ах, пустяки…

– Нет, нет! Рассказывай по порядку!

– Хорошо, отец. Учитель велел мне покормить из ложки своего годовалого сыночка и …

– Неужели ты отказался? Тогда прав твой наставник – непослушание наказуемо!

– Я покормил малыша, но был наказан за неомытие рук.

– Не понимаю! Садясь за ужин, ты исполнил заповедь и этим доказал верность ей!

– То-то и оно, отец, что закон предписывает омывать руки перед собственной трапезой. Но ведь в доме учителя я не ел сам, а кормил его дитя. Почему же омывать руки должен был я?

– Учитель напоминал тебе о заповеди?

– Напомнил и вышел из комнаты. Вернувшись, убедился, что я сделал по-своему.

– Ты был не прав, Матан. Следовало сначала поступить по закону, аж потом размышлять над ним. Да и приказа ты ослушался – тоже плохо. Однако хвалю тебя за вдумчивость. Интересный казус. В доме учения я обсужу его с мудрецами. Тебя же прошу не сердиться на учителя, ибо наставник всегда благонамерен. Мысль сию навек сбереги в сердце твоем.

Сын усвоил урок отца. Забегая вперед, заметим, что неколебимую приверженность дисциплине Матан пронес через всю свою карьеру вавилонского мудреца.

***

Гедалья вступился за учителя, преследуя цель педагогическую и, отчасти, под воздействием инстинкта солидарности. Тем не менее этот случай заставил отца думать, что умница Матан сравнялся знаниями со своим ментором, а то и превзошел его. Стало быть, дальнейший прогресс в обретении мудрости возможен только со сменой наставника.

Отец взял сына за руку, и оба отправились в дом учения к Эвитару. В этот час педагог проводил практические занятия с питомцами. Он выслушивал вопросы отроков, затруднявшихся в понимании сложнейших мест Святого Писания, и давал краткие, но ёмкие ответы. Школяры запоминали, кивали головами, восторженно переглядывались.

Войдя в открытую дверь и остановившись у порога, отец и сын прислушались к словам наставника юношества. Чувство глубокого почтения к мудрым речам Эвитара охватило душу Гедальи. Он взглянул на Матана – лицо последнего выражало восхищение. Не по чину робко уселся Гедалья на краешек скамьи в последнем ряду. Матан не посмел последовать примеру отца и остался стоять на ногах.

Эвитар заметил вошедших, дружелюбно кивнул. Закончив урок, он, приветливо улыбаясь, подошел к отцу с сыном, пожал руки обоим. Сохраняя достоинство и необидно соблюдая дистанцию, он осведомился о цели их визита, хотя, несомненно, намерения гостей были ему вполне ясны.

В лестных выражениях Гедалья заверил мудреца, что только у него Матан сможет получить подлинные знания. Польщенный Эвитар принялся расспрашивать юношу об изученных им предметах, одновременно экзаменуя его. Наставник остался в высшей степени доволен познаниями и умом молодого человека и немедленно принял решение взять его в ученики. Отец был счастлив и горд.

Следуя своим жизненным правилам, Эвитар отказался принять от отца Матана плату за обучение отпрыска. “У твоего сына, Гедалья, – сказал наставник, оставшись наедине с родителем, – светлая голова, и я уверен, что воспитаю глубокого знатока Писания. Придет время, и парень примет от меня духовное наследство. До конца сбудутся мои пророческие слова, и Матан станет великим законоучителем и прославит твой род!”

Надо ли говорить, с каким восторгом выслушал Гедалья сей восхитительный вердикт? Отцовская радость не помещалась в трепещущем сердце. Осчастливленный судьбою родитель горячо пожал руку Эвитару, затем бросился к Матану, ожидавшему в саду дома учения, и расцеловал отпрыска. Отец с сыном отправились домой, оживленно беседуя и строя смелые планы на будущее.

***

Годы учения у Эвитара стали самым светлым периодом жизни Матана. Ибо для юноши, щедро наделенного талантами, впитывать знания, обогащая ум, есть высшее наслаждение молодости.

По прошествии нескольких лет, убедившись в научной зрелости Матана, наставник отправил лучшего своего ученика в поездку по Эрец-Исраэль. Мечталось Эвитару: пусть бы лидеры духовной метрополии воочию узрели бы, что может Нагардея, да и вообще иудейство земли Вавилонской, рождать собственных быстрых разумом мудрецов.

3. В семье каша гуще

В те давние времена, о которых повествует наша история, у иудеев существовало два духовных центра – один в Вавилонии, а другой в Эрец-Исраэль. Если основательно мнение, что конкуренция благотворно сказывается на прогрессе любой области человеческой деятельности, то, надо полагать, состязание меж вавилонскими и иерусалимскими законоучителями оказалось полезным всему народу.

В современных ученых кругах принято считать, будто бы с годами эпицентр талмудической мудрости медленно но верно перемещался из Эрец-Исраэль в Вавилонию. По всей вероятности у сторонников этого суждения имеются надежные критерии сравнения для подобного научного вывода.

Между Вавилонией и Эрец-Исраэль курсировали специально назначенные на то посланники. Через этих людей осуществлялся обмен идеями и важными интеллектуальными находками. Эвитар и Матан выслушивали посланников из Иерусалима, читали привозимые ими письмена-толкования, да и сами передавали западным коллегам плоды собственных холодных наблюдений ума и замет горячего сердца.

Не смотря на стабильное и десятилетиями оправдывающее себя статус-кво, Эвитаром владело чувство некой неудовлетворенности. И в самом деле, установившаяся традиция взаимного обогащения хоть и была полезна, но она не могла достаточно полно раскрыть перед иерусалимскими законоучителями завоевания вавилонских мудрецов. Поэтому Эвитар решил отправить Матана в Эрец-Исраэль с наставлением показать иерусалимцам всё то лучшее, чему он выучился в Нагардее, а, главное, продемонстрировать собственные незаурядные достижения толкователя Святых Книг.

В Эрец-Исраэль жил один совершенно незаурядный человек, коего народ горячо любил и ласково и просто называл “Раби”. До нас дошло немало сведений о Раби. Вот далеко не полный перечень их. Во-первых, он был правителем Иудеи, во-вторых, превосходил богатством всех жителей страны и, в-третьих, слыл самым большим мудрецом. Если найдутся скептики, которым покажется странным, а то и неправдоподобным, такое удивительное соединение в одном лице главнейших человеческих приоритетов – пусть относятся к сему явлению как к случайному стечению фактов.

По прибытии в Эрец-Исраэль молодой представитель Вавилонии явился в резиденцию правителя, то есть к Раби. Слуга доложил о прибывшем, и визитер был принят. Матан вручил хозяину дворца рекомендательное письмо от своего нагардейского учителя. Раби со вниманием и почтением прочел послание, отложил его в сторону и затеял с Матаном ознакомительную беседу.

Начавшись с вежливых обсуждений пустяков, разговор постепенно перешел в научное русло. Раби быстро убедился, сколь справедливы похвалы Эвитара его ученику. Изобилующая мыслями беседа затянулась. Слуга принес на подносе обед и кувшин с водой для омовения рук. После трапезы собеседники вышли в сад и продолжали дискутировать до захода солнца. С появлением звезд, Матан сотворил вечернюю молитву, по приглашению Раби присоединившись к нему и его приближенным.

Раби предложил Матану задержаться в Эрец-Исраэль и примкнуть к руководимой им ешиве в качестве его помощника, одновременно углубляя познания в науках. Молодой вавилонец с радостью принял лестное предложение. Он понимал, что ему есть еще чему поучиться, тем более, когда наставником будет сам Раби. Вместе с тем Матану хотелось пожить самостоятельно и отдохнуть от затянувшейся отцовской заботы, в последнее время выглядевшей несколько навязчивой.

***

Матан помогал Раби в обучении школяров и одновременно черпал новые знания из общения с учителем. Смело заглядывая в собственное будущее, Матан наматывал на ус уроки политического мастерства Раби, умевшего виртуозно лавировать между прихотями римских владык и чаяниями своих людей. Он восхищался искусством наставника не сердить первых и не обижать вторых. Приобретенный Матаном опыт пригодился ему впоследствии по возвращении в Нагардею.

Довольно скоро Матан пришел к заключению, возможно справедливому, что его познания в Священном Писании вполне сравнялись с научным багажом Раби. Однако посланец Нагардеи не спешил возвращаться в Вавилонию, ибо молодой пытливый ум устремился к новым горизонтам. Матан увлекся медициной и достиг в этой области впечатляющих успехов не только как теоретик, но и как практикующий лекарь.

Матан пристально изучал природу человеческого организма, привлекая существовавшие до него научные воззрения в области медицины. Он сделал вывод о том, что болезни проистекают вовсе не от дурного глаза, как склонны были думать в то время многие авторитеты. Подлинными причинами большинства недугов он назвал вредное воздействие дурного воздуха, а также перемены в расположении небесных тел. Что касается желудочно-кишечных заболеваний, то для избежания подобных неприятностей Матан советовал не нарушать привычные условия жизни и питания.

Увлекшись практическим врачеванием, Матан собственноручно составлял весьма действенные мази для излечения экземы. Как один из первопроходцев тропы медицинской профилактики, он рекомендовал в целях предупреждения всевозможных недугов по утрам промывать глаза холодной водой, а по вечерам делать горячие ванны для рук и ног.

Пожалуй, самым ярким достижением Матана в медицине стало изобретение особой глазной мази. Снадобье оказалось настолько эффективным при лечении глазных болезней, что мазь получила имя ее автора. На волне успеха Матан дерзнул утверждать, что он умеет исцелять почти все известные недуги.

Еще одной сферой приложения талантов Матана стала астрономия. По его собственному признанию, пути звезд на небе были знакомы ему как дороги его родного города Нагардеи. Он тщательно изучил движение луны и мог безошибочно определить начало месяца и даты первых дней праздников. Как в медицине, так и в астрономии, Матан стремился к практическому приложению теоретических знаний. Следуя этому стремлению, он составил календарь на шестьдесят лет вперед и отправил плод своего труда на родину в подарок Эвитару. Составляя календарь на будущее, астроном не думает, что оно скрыто от нас.

***

Раби весьма ценил научные достижения Матана. В особенности его подкупал демонстрируемый молодым ученым материалистический подход ко всякой проблеме. И это не удивительно, ибо сам Раби, глубоко верующий иудей, по природе своей был рационалистом. Вот только смущали учителя некоторые заявления питомца, выглядевшие, порой, хвастливыми. Именно по этой причине Раби, страдавший заболеванием глаз, не торопился применять мазь Матана, считая ее не достаточно апробированной.

То ли из любви к учителю, то ли из тщеславного желания доказать себе и миру силу выдающегося изобретения, то ли по обеим причинам вместе, но Матан пошел на обман, казавшийся ему вполне безобидным. Когда Раби уснул, лекарь тихо на цыпочках пробрался в спальню и осторожно просунул смазанную мазью тряпицу под подушку спящему. Утром, проснувшись, Раби с восторгом обнаружил, что глаза его совершенно здоровы. Матан признался в обмане. Исцеленный шутя погрозил пальцем своему врачевателю и горячо обнял его.