Майки и ее пчелы

– Её звали Майки. Майки Донн, – сказал он. – И есть у меня подозрение, что знаменитый поэт Джон Донн – один из её далёких предков…

– Тебе было легко с ней? – спросил Билли.

– Я любил её, – вздохнул Алекс. – Точнее, она мне очень и очень нравилась. Пока, одной прекрасной ночью, я не понял….

Майки Донн никогда не охотилась, грубо говоря, «вживую». Ей куда приятнее было сидеть под сводами тихой и уютной квартиры, шаркать тапками по паркету и расписывать стены всяческими супер-классными (и просто красивыми) эпизодами. Например, как Алекс – её лучший друг и спаситель во время полного одиночества – лезет по горам в поисках орлиного гнезда. Как он бьёт дикую орлицу из винтовки прямо в полёте…. А потом, на стене возле уборной, она рисовала могилу этой орлицы. Заросшую травой всех оттенков, от прозрачно-синего до серо-стального.

«Так не бывает», – бурчал Алекс. Он приходил к ней в гости, скидывал винтовку прямо на диван, освобождался от грязных унтов, камуфляжа и (неожиданно) по-джентльменски чистого, аккуратного белья. «Майки, лапушка, кончай писать – когда в твоём доме нагой парень, изо всех сил стомившийся по ласке, предаваться одному лишь творчеству как-то… неприлично, мнэ-э?»

И она шла обнимать его, утешать, нежить, как старшая и более опытная по возрасту (эдакая любящая мамаша). Тянулась к его губам. Ну а потом уж и Алекс давал себе волю…

Охотничьи рассказы по ночам, вперемежку с подогреванием густого чёрного чая на спиртовке, вперемежку с разговорами ни о чём: «Я читала – наш мир не больше, чем просто череп. Мы – паразиты мозга! А где-то там, во тьме внешней, другие черепа… э-э-э… витают».ил

«Это Лейбер», – отвечал Алекс. – «Фантаст по фамилии Лейбер. Не знал, что ты его читаешь. Но, как бы там ни было, он прав. Мы все – паразиты мозга, а мозг принадлежит кому-то… очень крутому. Может, Богу, может, дьяволу… Вот потому я и хожу на охоту. Других паразитов бью, мешающих мне жить – например, орлов. Или Крылатых Кровососов». А потом он оглушительно хохотал. «Забей, Донн! Всё это не так важно. Просто привыкай, что мы, охотники – Санитары этого Мира. And that accounts for that».

Ночью они крутились вдвоём на тесном диване, каждый пытаясь найти себе место. Мишель была в плотных джинсах, хоть и раздета до пояса (на её языке сие значило: «с шейкой, плечами и зоной „декольте“ можешь баловаться, сколько влезет…. а вот насчёт чего-нибудь серьёзного – скажем, попы – это уж, брат, погоди!») Но Алекс привык. Он не затем приходил вечером торчать на её тахте, чтоб добираться до сладких полукружий. На это (юноша знал) должно быть особое настроение. Особое время и место, скажем, в курортной поездке, или при вылазке на пляж. Сейчас же, пребывая в её доме, он хотел прежде всего две вещи: 1) не быть одиноким и 2) – связанное с этим – меньше думать о себе, больше о подруге. «Потому что когда ей хорошо, то и мне… э-э-э… соответственно».

Утром Майки просыпалась в измятых брюках, полу-разорванной майке, на скомканной простыне – и не находила следов любви. Ну ни одного пятна! «Что ж, значит, наш ловец… того… не поохотился как следует». И она бежала в ванную, отмокала под тугими прохладными струями, понемногу приходила в себя… нацепляла халат и ворсистые тапки, шлёпала в студию, а затем – снова принималась писать.

Вот охотники древних времён. Барон Мюнхгаузен, целящийся в прожорливого кота с окровавленным ртом. Согласно его рассказам, он попал коту в лоб косточкой от вишни, и у того между ушами выросло целое дерево. Цветущее в апреле, а к маю-июню уже приносившее ягоды (и то, и то было отражено на картинах мисс Донн). Откинувшись в кресле и выпростав бледные ноги в лиловых шлёпанцах (что было, конечно, о-очень неопрятно – но при том и о-очень живописно!), наша героиня воздымала фарфоровую чашечку, из которой шёл пар, в честь героя своего нового триптиха. И – покорно ждала, смакуя восточный напиток, пока её Алекс, закончив своё задание, придёт домой.