— Я хочу другую женщину.
Я поворачиваю лицо к Егору, и мне кажется, что в гнетущей тишине слышен хруст моих шейных позвонков.
— Что? — мой голос скрипит тихим недоумением.
— Хорошо, Инга, я повторю, — Егор медленно выдыхает через нос, глядя черными глазами на дорогу. — Я хочу другую женщину.
Я издаю звук между смешком удивления и глухим клекотом отчаяния.
— Ты издеваешься? — шепчу я.
— Нет, я вполне серьезен, — сжимает руль до побелевших костяшек. — Меня привлекает другая женщина, — едва заметно хмурит свои черные брови, — сразу оговорюсь. Измен не было.
Машина притормаживает у ворот дома. Они медленно отворяются, а я продолжаю смотреть на Егора. Уголки моих глаз сейчас разойдутся до висков.
— Это твоя очередная тупая шутка?
— Нет, — коротко и серьезно отвечает Егор.
Машина заезжает на территорию дома. Шины шуршат о мелкий гравий, которым посыпана подъездная дорога к гаражу.
А я все продолжаю смотреть на Егора.
— Я не знаю, как и когда стоило это сказать, — говорит он. — Решил не тянуть.
Машина останавливается у ворот гаража. Они поднимаются, а я прижимаю пальцы к губам.
Машина заезжает в гараж. Егор глушит мотор и откидывается назад.
— Ты же не будешь спорить, что…
— Заткнись, — шепчу я.
— Инга, я бы все равно поднял этот вопрос, — закрывает глаза. — Вырвалось сейчас. Да, возможно, не к месту, — тихо шипит, — но я не знаю, как об этом правильно говорить… И, возможно, если не сейчас, то я бы… Я не знаю…
С щелчком отстегиваю ремень безопасности. Без лишних движений открываю дверь и выскакиваю из салона.
— Инга!
Оглядываюсь и рявкаю:
— Я ничего не хочу слышать!
— А ты меня выслушаешь! — он хлопает дверцей.
— Хочешь другую, так катись к ней! — я уже кричу.
— Я хочу спасти наш брак! — он обходит машину. — И у нас не все так радужно! Совсем, черт тебя дери, не радужно! Или ты хочешь с этим поспорить?! Я люблю тебя, Инга!
— Да как ты смеешь после подобных слов еще и про любовь говорить?!
— Ты всегда требовала от меня быть с тобой честным! Вот я с тобой честный! — разводит руками в стороны. — Я… мать твою… Господи! Инга! Мы слишком долго с тобой вместе!
— Замолчи!
— У нас есть проблемы! — рычит он, делая ко мне шаг. — Усугублять все это я не намерен. Ты у нас на днях обмолвилась о семейном психологе, да? Вот и пойдем к нему.
— К психологу?! — охаю я.
— Да, — он обнажает зубы в оскале. — Я не хочу все довести до того, что я не захочу оказаться с тобой под одним одеялом. И вот наша проблема, Инга! Я обратил внимание на другую! Ты начинаешь меня раздражать! Но! — он щурится. — Это не означает того, что я хочу терять тебя, как жену, и уходить из семьи!
— Ты хочешь разрешение на любовницу?! — в ярости взвизгиваю я. — Чтобы я дала тебе зеленый свет?!
— Я хочу пойти с тобой к семейному психологу! И чтобы у меня на тебя колом стоял, — через пару шагов он уже нависает надо мной и хрипит, — как стоял раньше. И чтобы мне с тобой не в дремоту тянуло, Инга.
Замахиваюсь для пощечины, но Егор перехватывает мое запястье и глухо чеканит:
— Я должен был…
— Проваливай.
— Нет, Инга. И мягким этот разговор бы не вышел.
— Это развод.
— Нет, — щурится. — Не развод. Я перед тобой ни в чем не виноват кроме крамольных мыслей о чужой заднице. И я не хочу тебе изменять. И не хочу ложиться в кровать с мыслями о другой. И у нас, моя милая, все ведь затухло, — сжимает мое запястье крепче, когда я дергаюсь. — Несерьезно, Инга, раз в неделю отдавать супружеский долг. И он для нас двоих долг.
— Отпусти, — цежу я сквозь зубы.
Меня начинает трясти.
Через два часа вернутся наши сыновья с хоккея, а мне надо еще ужин приготовить.
Господи, я цепляюсь мозгами за борщи и котлеты, лишь бы не впускать в душу слова Егора. Лишь бы не осознавать его фантазии о другой.
— Это ты говорила, что мы должны быть современными и открытыми друг другу, — он тяжело дышит, будто пребывает на грани от решения сломать мне руку. — Говорить правду и решать проблемы вместе.
— Я не об этом говорила… — сипло и тихо отзываюсь я. — Не о таком… нет…
Да без понятия, что я имела в виду, когда хотела поумничать после короткого видео с серьезным дядечкой-психологом, который сказал, что мужчина должен чувствовать к своей женщине полное доверие, иначе лодка любви и семьи разобьется о скалы лжи.
Ни черта этот дядечка не понимает в жизни, пусть и говорит очень проникновенно.
Я не чувствую ни ног, ни рук от оглушительного признания Егора. Только щеки. Вот они горят ожогами, будто мой муж отхлестал меня жестокими и унизительными пощечинами
— Оставь меня…
— И раз ты мне так отчаянно намекала про психолога, то тебе тоже есть, что обсудить с ним, да?
— Пусти, — я вновь дергаюсь.
— И если мы подойдем к кризису, то должны верить друг другу, — Егор припоминает мне мои слова.
— Хватит, — я не могу сделать вдох. Воздух застревает где-то на полпути к легким.
— Я хочу вернуть себе свою жену, — хмурится. — Ты не должна стать для меня женщиной, в которой я буду видеть только мать моих сыновей. Слышишь?
— Ты…
— Меня не устраивает то, к чему мы идем, — прожигает меня взглядом. — Три столпа семьи — честность, доверие и открытость. Никто никуда сейчас не убежит, Инга. Я тоже не в восторге от всего этого, но я теряю тебя… и себя.
— Хочешь другую, то вали к другой! — швыряю на стол пакет с фаршем. — Мудак!
И я знаю, что нет никакого толка скандалить с моим мужем.
Мои истерики и крики он принимает всегда с упрямым молчанием и взглядом исподлобья. Эдакий бородатый бегемот в засаде.
— Это развод!
— Милая, у нас не будет развода только из-за моих мыслей и неудовлетворенности, — напряженно щурится в планшет. — Измен не было.
У меня одно желание — все бросить и бежать.
Да какая женщина спокойно воспримет слова мужа, что он не доволен близостью и что он хочет другую?
Вот так в лоб. После то, как он забрал меня с йоги.
И ведь урод такой еще и поцеловал при встрече.
Конечно, без страсти и рыка, но какая к черту страсть при толпе посторонних людей?
— Кто она?
Разглядывает какие-то графики, сводит брови вместе и подхватывает со стола телефон. Подносит его ко рту:
— Что за дерьмище ты мне прислал, Вась? Мать твою за ногу, ты, блять, сам смотрел этот отчет? Откуда цифры? Они, сука, на графике одни, в отчете другие! Ты куда своими глазами долбишься?
Откладывает телефон и поднимает на меня взгляд:
— Мы пойдем к семейному психологу и все обсудим, — голос опять становится нарочито спокойным. — Тебе помочь с ужином?
Если я сейчас зарежу Егора, то мой адвокат сможет все перевернуть в состояние аффекта?
— Да как ты можешь… Сейчас… Спрашивать меня о таком…
На столе вибрирует телефон, и Егор с тяжелым выдохом включает аудио-сообщение:
— Егор Дмитриевич, сейчас все исправлю. Проглядел. Глаза замылились.
— Я тебе эти глаза на жопу натяну! — рявкает Егор, прижав палец к экрану смартфона. — И всем твоим цыплятам, Вась! Ты мне должен отправлять чистый и идеальный отчет! Графики красивые нарисовали и довольные, блять, разъехались по домам! Да? Я угадал? В офисе никого не осталось?!
— Ты можешь сейчас со своим Васей не говорить?! — взвизгиваю я.
— Ты права, — выключает телефон и откладывает планшет.
Приглаживает волосы, разминает плечи и встает:
— Прости, квартальные отчеты, — проходит мимо и подхватывает фартук с дверцы одного из кухонных шкафов. — Конечно, мог задержаться, — оглядывается, — но зачем тебя нервировать?
Я открываю рот, чтобы ответить ему, но не нахожу слов. Мозг будто перегорел и сейчас коптит черепушку густым дымом недоумения.
— Так, — накидывает на себя фартук, заводит руки за спину и затягивает завязки. — Котлеты тогда на мне, — переводит на меня взгляд, — или мне картошку почистить? Давай указания.
— Ты серьезно?
— Инга, я тут, — он вскидывает бровь. — Рядом с тобой. Я когда женился на тебе, то сделал осознанный выбор быть с тобой. Родить с тобой детей. Воспитать их и в старости мотать нервы бубнежом, что у меня болят колени и что опять заклинило спину.
— Ты должен уйти.
— Нет, не должен. Вот оно время для твоей осознанности, о которой ты со мной часами перед сном рассуждала, — говорит мягко, но я слышу под этой мягкостью сталь. — Все-таки я почищу картошку, а то у тебя ноготки свежие.
Я бы этими ноготками его глаза выцарапала.
И я хотела быть осознанной только в стороне от чужих проблем, а не оказаться в них.
Выхватывает из стойки небольшой нож, достает из ящика мешок с картошкой, которую через пару мгновений тщательно моет под струей воды.
— Инга, — вздыхает он. — Ты мой любимый человечек, — закидывает картошку в глубокую миску, — и как ты говоришь, роднулька, — разворачивается ко мне, стискивая нож. — Меня, блять, тошнит от этой твоей роднульки. Ты этого говна понабралась у своих подружек? Да? Роднулька, блять! Инга! Давай еще писюлькой меня обзови!
Всхлипываю, прижимаю ладони к лицу и отворачиваюсь.
— Вот поэтому все разговоры только с тем человеком, который нас направит.
— А ты, что, уже подыскал того человека? — в гневе оглядываюсь.
— Нет, — садится за стол и выуживает одну картофелину из миски, глядя на меня, — либо у тебя кто-то есть на примете? Или вместе сядем и поищем. Я решил, что мы и это обсудим. Мы же, по сути, впустим постороннего человека в наши отношения.
— Я хочу развод… — повторяю я и руки дрожат, а затем повышаю голос до крика, — мне твоя картошка и котлеты не нужны!
— Я сам справлюсь, — поддевает кожуру картошки лезвием ножа, а я вылетаю из кухни с бешено колотящимся сердцем.
— Господи… Да что же это такое?!
— И ты ведь понимаешь, что твой побег ничего не решит?
— Сука! — взвизгиваю я, когда дверца шкафа бьет по пальцам.
А затем я пинаю шкаф, прижав пострадавшую ладонь к груди. Что я творю?
Смотрю на чемодан и на свои шмотки, что кинула на кровать и вытираю слезы.
И куда я собралась?
Куда побегу от своих сыновей, которые скоро ворвутся в дом, шумные и дикие?
И схватить я их не смогу, чтобы утащить от Егора, который на кухне невозмутимо готовит ужин.
Выплеснул на меня ведро холодной воды и живет дальше.
И он всегда такой был.
Рубанет хладнокровно, но других проблем никто не отменял. Например, картошки или квартального отчета.
— Вась, — долетает разъяренный крик Егора, — через час не будет отчета, я тебя к хуям уволю! Я тебе за что плачу?! И никакой премии вашему отделу! Вы мне остопиздили со своими меканьем! Ой, не заметили! Ой, перепутали! Ой, потеряли! Зато обед у вас по расписанию! В час дня никого нет! Перекати поле! Усвистали!
Вероятно, эти крики предназначаются мне.
Егора рвет от гнева, и влетает по полное число подчиненным. И им невероятно “повезло”, что они именно сегодня накосячили с бумажками.
Медленно выдыхаю и прижимаю ладонь к горячей щеке.
Хочет другую.
Но измены не было.
И как-то от отсутствия измены и мужского эгоистичного вранья совсем не легче.
Может дело в том, что его “хочу” уже сравнимо с предательством?
Или в том, что он ловко и будто с издевкой ввернул в разговор то, что я зануда со своими беседами об осознанности, разумности и здравом смысле в семье?
Но я же не думала, что все это мне придется натягивать на его “хочу другую бабу, а на тебя если и стоит, то без огонька”. Ничего там в штанах не лопается от нетерпения!
И кто же его так привлек, что он решил на меня вывалить свою правду? Кто она?
Это не просто голая жопа в интернете. Нет. Это реальная девка.
Молодая, наверное!
Секретарша?
Нет. У Егора в секретарях замужняя серьезная дама сидит, с которой шепотом все разговаривают. Зычная, злая и в выражениях не стесняется.
Может, кого-то недавно нанял? Бывшую студентку? Амбициозную, умную и с большими глазами?
Кто?
Кто запал моему муженьку в душу?
Или это чужая жена?
Нервно покусываю ноготь.
Тогда его честность вполне объяснима. Встал на жену одного из партнеров, и как-то некомильфо в такой ситуации подкатывать яйца. Не по-мужски.
А он же у меня мужик. Честный, принципиальный и суровый.
Чужую жену не станет уводить из семьи.
А вот на свою можно ушат дерьма вылить.
Нет.
Его потянуло на юную с гладкой бархатной кожей и упругой задницей.
Мужиков к сорока годам тянет на малолеток. Они осознают, что они не бессмертные жеребцы и в страхе перед угасанием своей мужской биологии всем хотят доказать, что они еще огого какие!
Колом стоит!
Да как после такого о любви можно говорить?! О том, что я должна быть осознанной и терпеливой?
У него под носом профурсетка шастает, пятой точкой виляет, а он на нее слюни пускает!
Перевожу взгляд с вороха своих вещей на чемодан.
Ну, побегу я к маме сейчас в соплях и слезах, а дальше что?
На мои претензии покрутит у виска пальцем вместе с отцом, который видит в Егоре мужицкого мужика, и от такого можно и измены потерпеть.
А что? Серьезный человек, в мальчиках души не чает, с меня пылинки сдувает, а еще на рыбалку можно съездить, и на этой рыбалке, если надо, то пьяного тестя вытащит из камышов.
И толковый. Рукастый. Какой курятник забабахал! А курей каких заморских купил! Ни у кого таких нет в округе, только у моих родителей!
Буду я дурой в глазах родителей со своими криками “Развод и девичья фамилия!” и выпнут они меня обратно к “нашему Егору Дмитриевичу”.
Да, они его по имени-отчеству сейчас называют, а соседи их тихие, потому что зять-то у них какой-то бандит и лучше на глаза не попадаться. Сидят по своим домикам и тихо завидуют курятнику с заморскими курицами.
Смеюсь.
Похоже, курицы с медными перьями на грудке будут моим родителям дороже, чем их дочь и ее гордость. А там в перспективе еще маячит коровка редкой породы. Такая молочная, некрупная и с шоколадной шерстью.
Ладно, мама и папа отменяются. Не поймут. Сядут на уши, начнут промывать мозги, что я дура, а муж мой - молодец. Потом все сведется к крикам и скандалам. Это они с Егором Дмитривиевичем никогда не ссорятся.
В тридцать пять лет оказаться в луже.
— Боже мой, — прикрываю глаза ладонью.
Егор нагнул меня своей честностью. И если я сейчас поддамся упрямству и столкну семью к разводу, то это я буду истеричной идиоткой.
Он же заявил, что хочет бороться за семью. За меня, а я вот, стерва такая, верещу о разводе и не даю ему шанса.
Сыграл, как по нотам.
Развод будет только моей ответственностью перед сыновьями и родственниками. Моей виной, что не боролась за крутого мужика, у которого стрелочка его компаса повернула налево.
Выхожу из спальни, спускаюсь на первый этаж. Через минуту стою в дверях кухни, на которой Егор во всю кулинарит. На сковороде котлеты, в кастрюле бульон закипает.
— А ты молодец, — проваливаюсь к косяку и щурюсь на его широкую спину.
Оглядывается и приподнимает бровь.
— Хорошо сыграл, — горько усмехаюсь я. — Мастерски, я бы сказала.
Закидывает кубики картошки в бульон:
— Ты подожди, борщ еще не сыгран, чтобы ты его хвалила.
Отставляет миску и разворачивается ко мне:
— Хотя это я зря, да? Мои смехуечки сейчас не заводят?
— Нет.
— А раньше заводили. Помнится мне то золотое время, когда ты кончала и смеялась.
— Прекрати.
— Я обожал это, — он с угрозой щурится, — у тебя там все сжималось.
— Значит, об этом будет с психологом говорить? — вскидываю бровь, а у самой все внутри от слов Егора покрывается изморозью.
— Ну, — скрещивает руки на груди. — Еще пожалуешься на меня, как тебя бесят мои тупые шутки.
Егор закидывает нашинкованную капусту в кастрюлю, зачерпывает ложкой бульон и дует на него.
Мужик на кухне — это очень сексуально, но не после того, как он сказал жене, что у него стоит на другую.
— На соль попробуешь?
— Невероятно, — я выдыхаю, приподнимаю брови и сажусь за стол.
Егор сам пробует бульон и откладывает ложку:
— Вроде нормально.
— Нормально? — повторяю я.
— Ага.
— Ничерта у нас ненормально!
Егор вздыхает, переворачивает котлеты и закрывает сковороду крышкой:
— С этим соглашусь, — вздыхает, — Инга… Мы можем, конечно, поскандалить, — подхватывает деревянную лопаточку и сосредоточенно мешает зажарку для борща. — И я… как бы тоже на грани, знаешь ли, но мы наговорим друг другу всякого неприятного.
— А тебе, видимо, есть что сказать, — хмыкаю я.
— Я пытаюсь быть…
— Осознанным? — зло усмехаюсь я.
— Да! — бьет лопаточкой по краю сковородки и замолкает, шумно выдыхая через нос и глядя перед собой. Цедит сквозь зубы. — Очень пытаюсь.
Я замолкаю.
Пытаюсь в мыслях разделить себя на двое.
Вот одна я — шокированная предложением Егора сходить к семейному психологу. Разъяренная с бурлящей в груди ревностью.
Вот вторая я — разумная и та, которая читала несколько книг об отношениях. И эта я ждала кризиса мужа.
Что бы сейчас сказала вторая я первой мне? Эта вторая глупая и наивная зануда?
“Твой муж запутался, и он просит у тебя помощи. Он не изменял, не завел на стороне роман, а пришел и честно признался.”
Закрываю глаза и подпираю лоб кулаками. Какая же вторая я бесячая дура. Просто слов нет.
А, может, Егор лжет?
И интрижка все-таки была?
Так.
На работе не задерживался, всегда был со мной на связи, с телефоном по углам не ныкался, пароли от его гаджетов я знаю. Обычно не дергался, когда я заглядывала к нему в планшет, ноутбук или смартфон.
Деловые поездки редкие. В командировки обычно отправляет своего заместителя. На рубашках сомнительных пятен от помады ни разу не находила. Презервативы по карманам не рассовывает.
— Ой будто мужики не могут быть изворотливыми…
— Что? — спрашивает Егор.
— Чтобы потрахаться на стороне не так много времени надо, — поднимаю взгляд на Егора, который медленно моргает.
— Я не трахался на стороне, — зло щурится.
— Но хотелось.
— Да еб вашу мать, — Егор возвращается к зажарке.
— Кто она?
— Нет, Инга, — шипит Егор. — Я сейчас на минном поле. Руку мне уже оторвало, моя дорогая. Без сапера я не сдвинусь с места. Мне нужен, сука, сапер. Я, блять, женщин нихрена не понимаю, — подхватывает сковороду и аккуратно отправляет зажарку в борщ. Копирует мой голос, — Будь со мной, милый, честным. Пожалуйста, я тебя всегда выслушаю, моя роднулька. Ближе нас друг у друга никого нет, и мы должны ценить нашу семью, и любой кризис пройдем вместе, — отшвыривает сковороду в раковину и басом гаркает. — И Егорка купился!
Я вздрагиваю, и он разворачивается ко мне. Весь красный от злости.
— Я тебя никогда Егоркой не называла! — повышаю голос, чтобы скрыть свой испуг.
— Да только тупой Егорка может на эту хрень купиться!
— Хорошо, — напряженно шепчу я, вглядываясь в его горящие глаза, — я пойду к психологу. Пойду.
Тянусь к планшету, не отрывая взгляда от красного лица Егора:
— Особые пожелания к саперу есть? Тебе помоложе, да? С сиськами побольше? С ногами от ушей?
— Инга, не выводи меня.
— А то что?
Егор медленно вскидывает бровь. Тень недоумения, и он спрашивает:
— Ты у наших сыновей этому научилась? Что это еще такое?
— У тебя котлеты не горят?
С рыком возвращается к плите, а я торопливо набираю пароль на планшете. Блокировку все же снимаю. Пароли не менял.
Смахиваю графики и лезу в интернет.
Как искать семейного психолога?Я лишь в теории говорила, что можно однажды обратиться к нему за взрослыми и серьезными разговорами.
Тыкаю в ссылки, изучаю личные сайты всех этих умников, странички в социальных сетях.
— Вот эта, — раздается позади мрачный голос Егора. — Толстая, точно старше меня, некрасивая, с рожей, как у бульдога, и взглядом, как у каннибала.
Оборачиваюсь.
— У меня точно на нее не встанет, — поскрипывает зубами. — Будешь спокойна.
— То есть на остальных…
— Инга, — клокочет Егор.
Понимаю, что мое поведение было бы простительно подростку, но не тридцатипятилетней женщине, которая считала себя серьезной и спокойной дамой. У меня дергается верхняя губа, и я вновь пялюсь в экран планшета.
Кукушкина Лидия. С образованием вроде все чисто. Выложены дипломы, документы о повышении квалификации, положительные отзывы.
И отзывы эти не только о том, что волшебная тетка спасла семьи, помогла разобраться в кризисе отношений, но и о том, что она направила пары к разводам.
— Хорошо, — ухмыляюсь, — берем эту.
— Мы дома! — кричит из прихожей Саша. — Блин, Паш, отвали.
Раздается гогот Паши. Выключаю планшет, приглаживаю волосы и выпрямляю спину. Через минуту на кухню вваливаются наши красавчики.
У нас близнецы. Саша и Паша. И им по 12 лет. И они похожи на отца. От меня у них только по родинке на шеях.
— Котлеты? — глаза Сашки загораются голодом.
— Переодеться, руки помыть, — строго говорит Егор. — И причесаться. Через пять минут ужин.
Оба лохматые. Толстовка у Саши порвана на боку, а у Паши джинсы на коленях в грязи. Успели подраться? Замечают мой усталый взгляд и торопливо ретируются:
— Ты ничего не видела.
Посмотреть сейчас на нас со стороны — красивая и приличная семья. Обзавидоваться, умереть и не встать.
Отец — суровый богатырь.
Сыновья — орлята с хорошим аппетитом. Здоровые и румяные.
Мама — красавица…
Хотя с этим можно уже поспорить.
— Вы, что, посрались? — Сашка кладет кусочек соленого сала на ломтик черного хлеба и отправляет в рот. Жует и сует в себя ложку с борщом.
— Саш, за столом так не выражайся, — Егор смотрит на него строго и прямо.
— Извини.
— Поссорились? — Паша с аппетитом причмокивает и тянется к хлебной тарелке за новым куском.
— Да, возникли некоторые разногласия, — сдержанно улыбаюсь я.
— По поводу? — спрашивает Саша.
Не имею я сейчас никакого морального права быть с сыновьями честной.
Потому что мы с Егором как бы спасаем брак, и мальчикам не стоит знать интимные подробности наших разногласий.
— Да так, — отправляю в рот ложку, — кто будет готовить ужин.
— И папа проиграл? — Пашка хмыкает.
— Верю, что я сумел сохранить достоинство.
— Однозначно, — Сашка с аппетитом поглощает последнюю ложку борща, отставляет миску и придвигает к себе тарелку с котлетой и пюре, — вкусно, пап.
— Самое то, — бубнит с набитым ртом Пашка.
— Не торопитесь, — тихо отзываюсь я.
— Мама права, — поддерживает меня Егор в моем замечании.
Наши взгляды встречаются. Надеть бы на его голову тарелку с борщом, но жалко, ведь он у него вышел очень неплохим.
Вот еще один плюсик. Он умеет готовить. Не бытовой инвалид, который не может найти кастрюлю в холодильнике.
— Кажись, тебе еще посуду мыть, — Саша кусает котлету.
— Нет, — Егор переводит на них спокойный взгляд, — посуда на вас. Один моет, второй вытирает и складывает.
— Не прокатило, — Паша пихает в бок брата. — А ты так был близок.
— Может, мы посудомоечную машину купим, а? — Саша цыкает.
— Нет, — Егор щурится. — Вам полезно мыть посуду, парни. Не переломитесь.
Какой у меня муж умный, в меру строгий и авторитетный глава семейства.
— Что в школе? — спрашивает Егор и пытливо смотрит на сыновей.
— Сегодня ничего, — Паша пожимает плечами. — Тихо, мирно и скучно.
— Ага, скукота та еще… — Саша закатывает глаза.
— То есть драк не устраивали, поджоги не планировали и не дерзили учителям? — Егор продолжает цепко смотреть на сыновей.
— Я четверку по русскому получил, — скучающе отвечает Саша.
— Четверку? — охаю я.
— Да, — вот тут он уже приосанивается.
— Ты? — Егор смотрит на Пашу.
— Про минус ты забыл, — тот пихает брата.
— Но четверка же, — Саша недовольно фыркает.
— Павел, — голос Егора становится тверже. — Что у тебя по русскому?
Паша с легким вызовом смотрит на него:
— Три с плюсом.
На лице Егора полное недоумение, и он переводит взгляд на меня, чтобы я объяснила систему оценок у учительницы наших сыновей.
А я тоже что-то ничего не понимаю.
Четыре с минусом и три с плюсом. Я, видимо, не улавливаю тонких нюансов в практически равнозначных оценках.
— Вот я тоже ничего не понял, — Паша пожимает плечами. — Просто Саня у нее в любимчиках, а я нет, потому что только Цинка нас различает. Остальные путают. Ваще, да? Мы же разные.
Перевожу с подросткового. Цинка — это Цинкова Любовь Ярославна.
— Мы близнецы, — Саша кривит лицо.
— Довод, да, — Паша выпивает залпом стакан компота и откидывается назад, похлопывая себя по пузу. — Близнецы, точно, да. Каждый раз об этом забываю.
— И твои косяки вешают на меня, — Саша морщит нос.
— А твои на меня.
Смотрят друг на друга и одобрительно стукаются кулаками.
— Каждый сам за свой косяк должен отвечать, — делаю глоток прохладного компота.
— А кто против? — Саша вскидывает бровь. — Но никого же не переспоришь. Я не хочу быть Пахой, а Паха мной, но нас путают. Говоришь, что я не Паха, так начинают заводится еще больше.
— Вы поэтому на прошлой неделе свои имена на лбу маркерами написали? — Егор устало потирает левую бровь.
— Да, — Саша кивает. — И не помогло. Опять получили люлей. Это какой-то замкнутый круг.
— Замкнутый круг люлей и отчаяния, — смеется Паша.
— Точняк.
Опять бьются кулаками, зевают и синхронно похлопывают себя по животам.
— А еще мы клюшки сломали, — Саша вздыхает. — Да. Случайно.
Я перевожу взгляд на Егора, который потирает свою короткую бороду. Они уже по третьей клюшке сломали.
— Как именно? — он задает вопрос и не спускает взгляда с сыновей. — Как в прошлый раз? Устроили фехтование? Или пытались пером клюшки срубить березу?
— Хотели приподнять шкаф, — Паша выдерживает взгляд Егора.
— Какой шкаф?
— Под который закатилась монетка, — медленно проговаривает Саша.
— Какая монетка? — интересуюсь я.
Замечаю румянец на щеках сыновей, и Паша сердито ворчит:
— Да у одной девки монетка закатилась под шкаф.
Встает, торопливо собирает тарелки. Саша следует его примеру. Через минуту их уже нет в столовой.
— Какие джентльмены, — Егор озадаченно постукивает пальцами по столу. — Рыцари с клюшками, — поднимается на ноги и идет прочь из столовой твердым шагом, — пойду свяжусь с этой Кукушкиной. И она должна нас принять завтра.
Опускаю лицо и закусываю губы до боли, чтобы отрезвить себя. Нельзя все вырывать с корнем.
Нельзя.
Егор - отец моих сыновей. Хороший отец. И даже моя обида и ревность не может с этим поспорить.
Господи, к чему в итоге придем?
— Спишь на диване или в гостевой комнате, — зло шепчу я, когда в спальню заявляется Егор.
Делаю вид, что очень увлечена чтением книги.
Расстегивает рубашку, шагает в ванную комнату, игнорируя мое возмущение:
— Рыцари с клюшками дрыхнут, — задумывается на секунду. — Им бы клюшки из чугуна. Хотя… они и их сломают.
— Ты меня слышал? — откидываю одеяло, встаю и следую за Егором в ванную. — Эй, — сжимаю книгу.
— Почему я должен спать на диване или в гостевой? — Егор оглядывается и скидывает с плеч рубашку.
Помнится мне, как я вспыхивала румянцем, когда он так небрежно оголялся, а сейчас кроме злости ничего не чувствую.
И он не обрюзг. Не растолстел.
Он занимается в спортзале. По четным дням — кроссфит, по нечетным — тягает железо.
Он, подлец такой, здоровый, как медведь. Широкие плечи, мышцы, рельефный пресс… Все при нем, но я уже не смущаюсь, например, его линии темных волос, что идет дорожкой от лобка до пупка.
Когда у нас был головокружительный вираж страсти и громкого секса, эти завитки мне просто сносили крышу.
— Что? — спрашивает Егор, когда замечает мой взгляд на его животе. — Сбривать не буду. И не проси. И никакого шугаринга, — наигранно вздыхает, — у меня кожа чувствительная, и волосики мои врастут в кожу, — имитирует женский капризный голос, — фу, отвратительно.
Расстегивает брюки, но без вызова в глазах, а через несколько секунд с голой задницей уже стоит у раковины и выдавливает зубную пасту на щетку:
— Спать я буду в своей кровати, — откладывает тюбик с зубной пастой, глядя на меня через отражение в зеркале. — Рядом со своей женой.
И он не возбужден. Его член даже не приподнялся, не дернулся.
Возмутительно.
Устроил мне домашний быстрый стриптиз, и теперь бесстрастно чистит зубы.
Однако и у меня тоже внутри ничего не шевелится. Но мне простительно. Я обижена. Мне наговорили сегодня кучу гадостей, а вот у Егора нет оправданий. Мог хотя бы для приличия…
На выдохе прижимаю корешок книги ко лбу. Я могу отстраненно признать, что мой муж в хорошей физической форме, согласиться, что он привлекательный, но без волнения в груди и бабочек в животе.
— Тогда я пойду в гостевую.
Выхожу из ванной.
Дверь заперта на ключ, а самого ключа нет. В прошлом, когда меняли при ремонте двери, Егор отказался просто от защелки. Супружеская спальня, по его мнению, должна запираться на ключ. Я тогда не спорила. У него много неожиданных бзиков по поводу и без, и переспорить его часто не представляется возможным. Нервы потрачу, но в итоге приму его решение.
Оглядываюсь.
Стоит голый и чистит зубы, меланхолично взирая на меня, а затем опять скрывается в ванной.
Я за ним.
— Это несерьезно, Егор, — шепчу я. — Где ключ?
Сплевывает белую пену, наливает в стаканчик воды и полощет рот.
Господи, как же он меня бесит.
Сплевывает воду, вытирает губы полотенцем и разглядывает свою бороду, которую я готова по волоскам повыдирать.
— Егор, — цежу я сквозь зубы. — Я не лягу с тобой в одну кровать.
— Сейчас приму душ и буду чистеньким, — зевает и заходит в душевую кабину.
— Егор! Ты ведешь себя как мальчик!
Включает воду:
— Возможно, — отвечает он. — Но за весь наш брак мы не спали отдельно даже после ссор, Инга. Это наше правило. И сегодня мы его не будем нарушать. Я не касался чужих женщин, чтобы у тебя сейчас была ко мне брезгливость. Не целовал, не гладил… Я чист.
Стоит ко мне спиной. Подозрительно.
И заговорил о чужих женщинах.
— Развернись, милый, — медленно выдыхаю.
Егор неторопливо разворачивается. Сжимаю книгу пальцами до боли в суставах. Эрекция.
У него эрекция. У моего мужа эрекция от разговора о других женщинах. Стекло душевой медленно запотевает.
На меня у него не стоит.
— Урод! — швыряю в дверцу душевой книгу.
Она отлетает, и я издаю клекот отчаяния.
— Я могу, конечно, сейчас извиниться… — намыливает голову.
— Заткнись!
Молчит, и я вижу сквозь запотевшее стекло, как он проходит рукой по подмышке.
— И после этого я должна лежать с тобой в одной кровати?
— Так мне молчать или вести с тобой беседу?
— Ты же еще полезешь ко мне!
— Ну, знаешь, мне особого удовольствия не доставляет, когда сухая и ныряешь в тумбочку за смазкой. Это унизительно. Поэтому не полезу. У меня есть скорая помощь. Мой крепкий мужской кулак.
— И как часто ты…
— Дрочу в душе? — снисходительно спрашивает Егор. — Может, мы об этом поговорим в присутствии психолога, Инга? Я серьезно. Одно неосторожное слово и ты мои яйца сегодня проткнешь шпилькой, пока я сплю. Или отрежешь маникюрными ножничками. И я верю, что у тебя это получится.
— Говори.
— Каждый день. Обычно утром.
Прижимаю ладонь ко лбу и выдыхаю.
— Почему ты…
А затем сама замолкаю. Утро у меня всегда бешеное, и поползновения Егора я бы встретила с утренним раздражением. И надо ли сейчас мне оправдываться?
— И я из-за уважения к тебе сейчас не стану рукоблудить.
— У нас проблемы, — приваливаюсь к стене и закрываю глаза.
— А я опять не смог сдержаться от тупой шутки, — мрачно отзывается из душевой кабинки Егор. — Прости, Инга.
— Какой кошмар, — едва слышно отвечаю я. — Я не хочу в это верить…
Прижимаю пальцы к глазам в желании остановить слезы, и торопливо выхожу.
У нас проблемы.
И я теряю мужа с его глупыми шутками, которые раньше меня смешили до икоты.
— Инга, ложись спать, — зевает Егор.
Я сижу на краю кровати и смотрю в окно.
Во мне проснулось упрямство. И хочу сейчас подползти к Егору, возбудить его и склонить к близости, чтобы самой себе доказать, что я еще контролирую ситуацию.
Однако я понимаю, что это ничего кардинально не изменит.
— Инга, — шепчет Егор.
— Тебе исправленный прислали?
— Какой внезапный вопрос.
И да. Это опять уловка моего сознания, которое пытается переключиться с насущной проблемы на менее важную.
— Ну да, прислали, — устало вздыхает Егор. — И быть увольнению.
— Опять Вася налажал?
Я оглядываюсь. Егор в полумраке молчи, и невесело отзываюсь:
— Да, я как-то не в тему…
Забираюсь под одеяло и цокаю:
— Я сейчас совсем не в тему.
— Ладно, — Егор складывает руки на груди, — у тебя что?
— У меня… да все тихо. Копалась в архиве, проверяла девочек, как оцифровали часть документов…
Замолкаю, и через минуту шепчу:
— Боже, какая все это ерунда.
Между мной и Егором будто не тридцать сантиметров матраса, а целая пропасть, которая разверзлась в одночасье.
— И ведь я уверен, если бы я витиевато подошел к проблеме, то ничего бы в итоге не поменялось, — говорит Егор.
Задумываюсь.
Будь Егор чуть аккуратен в словах, к чему бы все пришло?
Да тот же шок.
А после я бы его раскрутила на ту честность, с которой он все начал.
Да и витиеватость и осторожность в словах никогда не была про него.
Он бы мог начать с шуточек-прибауточек, которые бы точно не были уместны в попытке встряхнуть нас и показать, что кораблик-то тонет.
— И клюшки надо новые купить, — вздыхаю я.
— Да.
Сажусь. Смотрю на Егора, а он на меня.
Два человека однажды встретились, вспыхнули, нырнули в романтику, любовь, страсть, создали семью и оказались спустя года у потухших угольков.
— Как так получилось, — едва слышно спрашиваю я.
— Я не знаю, Инга.
— Может, это уже конец?
— Ты уже успела залезть на свои женские форумы, да? — Егор не отводит от меня взгляда. Слышу в его голосе злость. — Успела спросить у куриц, как тебе быть, да? И дай угадаю, — она садится и вглядывается в мои глаза. — Орут про развод, про то, что членоносца надо с чемоданом на выход?
— Нет, — у меня сбивается дыхания от вспышки гнева. — И, мой милый, я на форумах никогда ничего не пишу. Только читаю.
— Только читаешь? — вскидывает бровь. — И тебе нравится вся эта женская грязь, да?
— Почему сразу грязь?
— Это, Инга, не конец, — глухо рычит Егор мне в лицо. — И в горести, и в радости, моя дорогая. Знаешь, я вот отца своего презираю за то, что он всегда лгал матери. И он любит говорить, что с женщинами никогда нельзя быть честным. И вот я смотрю на тебя и думаю… а, может, мой отец — прав? А? Не нужна вам честность, Инга. Вы только говорить о ней любите. Пиздеть, не мешки ворочать.
— Не выражайся.
— У меня сейчас только одни маты и лезут, Инга. Я тебе говорю, что мне не нужна другая баба…
— Нужна если на нее стоит!
— Ох моя, милая, — шипит и щурится. — Если бы тупые мужики руководствовались только стояком, то не пришли бы мы к институту брака с одной женщиной. Ты уж прости, что реальные мужчины не из фильмов, сериалов и ваших идиотских книжек не могу взять перепрограммировать своего дружка только на одну единственную. Это не так работает!
— На меня вот и не работает!
— А у тебя на меня, — Егор усмехается. — Один-один, Инга.
— Но я на других мужиков…
— О, дорогая, ты сейчас затягиваешь меня на поле игре, в которой мне тоже есть, что тебе сказать, — он недобро щурится. — На других мужиков она не смотрит. То-то у тебя куча закладочек в браузере с актерами из сериалов. И они там со всех ракурсов сняты. И в одежде, и без. Со взглядами томными, и с подробностями из личной жизни.
— Ты в моем ноутбуке шаришься?
— Да, — Егор хмыкает. — Заглянул из любопытства. И ты уже пятидесятую серию “Рокового бабника” посмотрела? Или у тебя еще не выдалось в архиве свободного часа на чернявого мужика, — приближает свое лицо к моему, — а? Или ты его не смотришь в спешке?
— Прекрати, это просто сериал.
— Просто сериал, о котором ты со мной ни словом не перекинулась. Ты со мной перетираешь всякую херню из интернета, а вот про бабника ни словечка. Я, мать твою, даже в курсе об охренительном отбеливателе, рекламу которого ты увидела.
— Это глупо…
— Да ну? — вскидывает бровь.
— Это не существующий мужик…
— Но и бабы другой сейчас между нами нет! — рявкает Егор, а затем понижает голос. — Сейчас как завалится к тебе в твой милый уютный архив Бурат…
— Бурак.
— Ах ты ж, моя зайка, — цедит сквозь зубы Егор. — Как же это я мог ошибиться в одной букве имени. Как же я мог проявить такое неуважение к такому альфа-самцу?
— Это какой-то идиотизм, — вскакиваю с кровати.
— А что ты так разволновалась? — цепко наблюдает за мной и опять щурится. — И трусики у тебя там не намокли?
— Да ты совсем охамел… — охаю я.
— Я прекрасно знаю, какая ты, когда ты заводишься, Инга, — смотрит на меня исподлобья. — И я уверен, что сейчас ты в тумбочку за смазкой не полезешь.
— Это бред!
— Правда? — Егор медленно встает, откину одеяло. — Может, проверим?
— Не подходи ко мне…
— А тебе есть что скрывать от меня? — Егор делает ко мне шаг, и мы оба замираем, когда до нас доносится грохот, звуки агрессивной возни и приглушенные злые голоса наших сыновей.
— Да твою ж… — Егор с рыком возвращается к кровати, выхватывает из-под подушки ключ и шагает к двери. — Дети — это цветы жизни, но иногда они пытаются друг друга сожрать. Или убить.
Торопливо проворачивает ключ, распахивает дверь, и вновь я слышу рык и ругань с матами.
— Парни! — Егор повышает голос. — У вас есть еще шанс самим разойтись по разным углам! Считаю до трех и иду к вам! Раз, два, три… Я иду, парни. И злой, как черт.