Глава 15

Звук, который они услышали, издавала Гермиона. Казалось, она была встревожена, но Руперт не был в этом уверен. Звуки здесь странно искажались. Неудивительно, что миссис Пембрук, поглощенная древнеегипетскими находками, не слышала как он звал ее.

— Что-то испугало Гермиону, — сказал он. Ему не хотелось выпускать из своих объятий эту женщину, такую нежную и податливую, но он не мог допустить, чтобы ослица вырвалась и убежала. Она была бы им необходима в случае, если бы кто-то из них пострадал или заболел. А в крайнем случае и послужила бы им пищей.

Руперт осторожно усадил Дафну.

— Надо посмотреть, что случилось. — Он наклонился, подобрал шаровары, натянул их на себя и, пытаясь на ходу завязать пояс, направился к выходу.

— Подождите, подождите, — попросила Дафна.

Он обернулся. Она, голая по пояс, пошатываясь, шла за ним, придерживая одной рукой шаровары, а другой протягивая ему свечу.

— Возьмите, у меня есть еще одна.

Господи, каким же великолепным образцом женственности она была, с сожалением подумал Руперт, торопливо пробираясь к взбудораженной Гермионе.

Дафна не отставала от него. Она успела надеть свою «камее» еще до того, как они добрались до первой камеры, где в страхе металась Гермиона.

— Я подумал, что это змея, — сказал мистер Карсингтон, перекрывая истошные вопли ослицы, — но я не заметил ничего, что выдвигалось. Ни змей, ни скорпионов, никаких опасных тварей.

Дафна присела и медленно водила свечой, разглядывая пол.

— Я тоже не вижу ничего живого, — сказала она. — Обломки камня и штукатурки. Сухой тростник или сухой навозили… о!

Карсингтон увещевал ослицу:

— Успокойся, дорогая моя, все хорошо. Мы здесь. Ты, наверное, испугалась темноты, бедная девочка. Мы бросили тебя, и тебе привиделись разные чудовища.

— Я думаю, дело вот в этом, — сказала Дафна. Она подняла слегка приплюснутый предмет удлиненной грушевидной формы.

Гермиона громко запротестовала и попыталась выбежать наружу, таща за собой Карсингтона. Пока он боролся с животным, Дафна отошла в дальний угол пещеры. Гермиона немного утихла, хотя все еще беспокоилась и издавала жалобные звуки.

— Что это, черт побери? — спросил Руперт.

— Пока не знаю. — Дафна капнула воском на пол и укрепила на нем свечу. Затем присела на корточки, чтобы разглядеть найденный предмет. — Какое-то животное или птица. Знаете, они мумифицировали кошек, а в этой местности — волков и шакалов.

— Мумия. — Его голос звучал холодно и равнодушно. — Мне следовало бы догадаться. Вы уверены, что она не человеческая?

— Безусловно. Ее не разворачивали, но она слишком мала и по форме не похожа на человеческую, даже детскую. Полагаю, Гермиона наступила на нее. Или понюхала, когда искала пищу. Она удивительно брезглива, вы не находите? Можно было бы предположить, что египетская ослица к ним должна бы привыкнуть…

— Может быть, вы уберете ее куда-нибудь? — тем же холодным тоном предложил Карсингтон. — Подальше, чтобы она не пахла.

У Дафны мелькнуло воспоминание: мистер Карсингтон смотрит на обломки и обрывки на земле возле ступенчатой пирамиды в Саккара… мрачное выражение на его лице… поспешный подъем по песчаному склону.

— Вы тоже брезгливы? — спросила Дафна.

— Конечно, нет.

— Удивительно. Я думала, вы совершенно бесстрашны.

— Я не боюсь куска окаменелостей, — сдержанно ответил он.

— Идите сюда, — позвала она.

— Я пытаюсь успокоить Гермиону.

— Она успокоилась. Мумия достаточно далеко, чтобы она не тревожилась. Разве вы не хотите взглянуть? Это очень интересно. Я никогда раньше не видела мумий животных, по крайней мере… в более или менее целом виде, а эта только немного помята.

— Гермиона не так спокойна, как кажется. Лучше не давать ей повода сбежать. Если она нас покинет…

— Вы боитесь, — констатировала Дафна.

— Не говорите глупостей!

— Тогда идите сюда.

Руперт продолжал ласково гладить ослицу.

— Идите сюда, — повторила Дафна.

Он что-то тихо сказал Гермионе о «глупых женщинах».

— Мистер Карсингтон, идите сюда.

Он потрепал ослицу по шее и тихо начал что-то насвистывать.

— Руперт, — сказала Дафна.

Наконец он повернулся и посмотрел на нее.

— Та ала хенех, — сказала она.

«Типичный случай, — подумал Руперт. — Переспишь с женщиной, и она уже думает, что ты ее собственность».

Но может быть, так и есть?

«Руперт», — невольно вырвалось у нее. Она назвала его по имени, а сейчас они даже не занимались любовью. Но в его ушах это прозвучало как любовная ласка: и от того, как Дафна произнесла его имя, и от того, как слова чужого языка звучали в ее устах. В его воображении возникали гаремы, наложницы и танцовщицы, и все они были в ней, казалось, все самые очаровательные женщины мира слились в одну.

О, ему было плохо, тоскливо и одиноко!

Руперт подошел к ней и покорно взглянул на то, что она держала в руках. Его ум возмущался, а взгляд перемещался на ее грудь. Она была почти ничем не прикрыта, поскольку Дафна не потрудилась завязать ворот сорочки. Если не считать мерзких вуалей, египтяне понятия не имели, как прилично одеть женщину.

— Это вызывает у вас отвращение? — спросила она.

— Конечно, нет.

Она опустила глаза на свою едва прикрытую грудь, золотисто светившуюся в свете свечи.

— Я говорю о мумии, — сказала Дафна, даже не делая попытки прикрыться.

Подобное отсутствие стыдливости его вполне устраивало, но мешало думать. Он пытался, не совсем понимая зачем.

— Нельзя сказать, что отвращение, — наконец ответил Руперт.

— Вам неприятно смотреть на мумии, — сказала она. — Я и раньше это замечала. Мне тоже неприятно, особенно когда я нахожу их куски после того, как кто-то разорвал их в поисках амулетов и прочего. Но в то же время они зачаровывают меня. — Она слегка погладила пальцем лежавшую на ее ладони вещь. — Посмотрите, как красиво она обернута, как заботливо ее сохраняли.

Руперт пытался увидеть красоту, о которой она говорила, но не мог. Смотреть на эту вещь было просто противно. Он отвернулся.

Они помолчали. Он почти чувствовал, как она думает.

— В Лондоне я видел, как с мумии снимали покровы, — нарушил молчание Руперт. — Какое это было представление! Множество аристократов жадно глазели на процедуру, которой руководил врач. Когда с мумии сняли бинты, в которые она так заботливо была завернута, оказалось, что это женщина, совсем голая, бедняга. Они притворялись, что это научное исследование, но большинство присутствующих жаждали сенсации. Для них это было только зрелище, как будто она никогда не была живой, такой же, как их жены и сестры, матери и дочери. — При воспоминании у него сжало горло. Больше он не мог ничего сказать, он бы задохнулся.

— Я понимаю. — Дафна положила мумию и встала.

Он посмотрел на нее и на вещь, которую она отложила. Руперт знал, что ей хочется взять ее, он видел это по ее глазам. Такое же выражение у нее было, когда он нашел ее разглядывающей картинки на стенах. И все же она отложила в сторону маленькую мумию ради него. У него сжалось сердце.

— Это всего лишь птица или кошка, — сказал он. — Чей-то любимец или священное животное. Вы нашли его. Вы вполне можете взять его себе. Кто-то еще придет и случайно растопчет его или намеренно разорвет, надеясь найти сокровище. Вы по крайней мере будете добры к нему. — Он наклонился и поднял с пола мумию, от запаха его затошнило. Он задержал дыхание и протянул мумию ей.

Дафна подняла брови.

— Да, да, возьмите, — задыхаясь сказал он, сдерживая желание швырнуть в нее мумией.

— Вы уверены? — Однако, слава всем богам, она взяла ее.

Руперт шагнул в сторону.

— Конечно. Разве я не говорил вам, что со мной легко справиться? Приятное занятие любовью превращает меня в воск в ваших руках. Клянусь, меня переполняют доброта и великодушие.

…И что-то еще, что-то непохожее на чувство удовлетворения, которое он обычно испытывал. Какая-то странная боль.

— Но я ужасно проголодался, — поспешно добавил он. — Насколько я помню, у нас в дорожных сумках есть хлеб.

Дафне было ясно, что для него это не имело большого значения. Он говорил о чувствах, имея в виду всего лишь желание. Он удовлетворил свою похоть, по сути, ничем не отличавшуюся от голода. Так он это видел. Он так и сказал: она хотела его и, вполне естественно, отдалась ему. Голод удовлетворяют едой.

Другими словами, страсть значила для него не больше, чем простые хлеб и вода, которыми вскоре они утоляли голод в первой камере, в окружении изображений хозяина гробницы, его жены и длинных столбиков иероглифов.

Тем временем мир рушился над головой Дафны. Невидящими глазами она смотрела на дрожащие в свете свечи иероглифы. У нее мелькнула мысль, что она какую-то часть своей взрослой жизни провела в темноте.

— Понимаете, о чем здесь говорится? — спросил он.

Она с трудом перевела взгляд на него. Отблески слабого света играли на его бронзовой коже, очерчивая мускулистый торс. Взгляд темных глаз был непроницаемым.

Она не могла понять этого взгляда даже и при лучшем освещении. Глаза Руперта Карсингтона не были окнами его души, как у Верджила. И в то же время казалось, что Руперту Карсингтону почти нечего скрывать. Его слова и поступки были простыми и ясными. Как и его гнев. Он не прикрывал его маской любезности и терпимости святого. Он говорил то, что думал… вместо того, чтобы выпытывать, что думает она.

— Вы знаете, что нет, — сказала Дафна. — Я много раз объясняла вам, в чем заключаются трудности дешифровки.

— Да, но теперь, когда вы освободились от ужасного бремени похоти, давившего на ваш ум, я подумал, что у вас может пробудиться интуиция или вас осенит вдохновение. — Я обладаю интуицией, но не по отношению к иероглифам. Что касается похоти…

— Ах да! Не совсем удовлетворенной, как мне кажется.

— Я не то хотела…

— Секрет похоти заключается в том, что вы можете избавиться от нее только постоянным удовлетворением. Постоянным, повторяющимся удовлетворением. Как только она начнет снова досаждать вам, обязательно скажите мне об этом.

— Это не то, что… — Но об этом Дафна тоже думала, и поэтому, чтобы покончить с этой темой, спросила: — Вы находите меня женственной?

— Уж не высушила ли буря ваши мозги? — спросил Руперт. — Неужели вы думаете, что я принял вас за мужчину?

— Я имела в виду, не находите ли вы меня неженственной?

Он наклонился и пристально посмотрел ей в лицо, она не сомневалась, что густо покраснела.

— В чем? — спросил он. — Где?

— Не… такой, как подобает женщине. Нескромной. Слишком… — Она вспомнила упреки Верджила, его доводящее до ярости терпение и ее гнев, угасающий от стыда. — Слишком смелой, — с трудом произнесла она, — в проявлении чувств.

— Женщина… слишком смелая… в проявлении страсти? — изумился Руперт. — Да такого не бывает! Откуда у вас такие идиотские понятия? Ладно, можете не говорить. Я сам могу догадаться. Вам не следовало выходить замуж за старика.

— Верджилу было пятьдесят четыре, когда мы поженились. Это еще не возраст Мафусаила.

— А сколько было вам?

— Девятнадцать с половиной.

— Вам бы больше повезло с двумя мужьями, которым было бы по двадцать семь. А что касается покойного, ему следовало бы выбрать женщину, ближе ему по возрасту! Он мог бы прожить дольше. И что еще важнее, ему бы не пришлось прикрывать собственное бессилие осуждением своей красивой и страстной жены.

— Его… бессилие, — повторила Дафна. — Это было…

— Но это его не извиняет, — продолжал возмущаться Руперт. — Прибегать к такой оскорбительной лжи, а еще священник! Я надеюсь, вы лишали его близости на долгое-долгое время, по меньшей мере на пару недель, чтобы проучить. Господи, джентльмены так себя не ведут, и вы были на всю жизнь связаны с этой скотиной. Он заставил вас чувствовать себя неженственной, вас, когда сам не был мужчиной. У меня кровь кипит от такой подлости. Идите сюда.

— Не джентльмен? — повторила Дафна. — Не мужчина?

— Он был мелкой личностью, иначе не пытался бы подогнать вас под свой размер.

Она не водила с него глаз, пытаясь осознать его слова. Он сказал, что она не была неженственной, а он был человеком с огромным опытом.

— Я должна знать правду, — потребовала она, — не надо быть тактичным. Это очень важно для меня.

— Тактичным! — возмутился Руперт. — Не могу поверить, что женщина с вашим умом не видела, чего он добивался. Самому глупому тупице было бы ясно, что он завидовал вашему уму, потому что знал, что сам большим умом не отличается. Он боялся, что вы чего-то добьетесь, а он останется в тени. Вот почему он запрещал вам изучать письменность Древнего Египта. Также очевидно, что он завидовал вашей энергии и страстности. Для него вы были слишком женщиной.

— Слишком женщиной, — повторила она, наслаждаясь этими словами. Она была довольна. Но не так, как был бы доволен мужчина. Она обладала умом, не мужским, а просто своим собственным умом. Вот и все.

— Возможно, вы заметили, что для меня вы не слишком женщина. — Его черные глаза лукаво блеснули.

— Вы не против моего ума, — сказала она.

— Я не боюсь вашего ума. Иди сюда. Та ала хенех. — Он притянул ее к себе и поцеловал.

Поцелуй не был ни приличным, ни нежным. Он был долгим и настойчивым, греховным и сладострастным, она слабела и таяла вместе с остатками своих моральных принципов. Она даже не притворялась, что сопротивляется. Дафна погрузилась в жаркие объятия, и ее руки изучали его тело.

Она не знала, насытится ли когда-нибудь этими прикосновениями. Она удивлялась, как могла так долго не дотрагиваться до него. Он был теплым и сильным, полным яростной жажды жизни… О, как прекрасно он сложен и поразительно пропорционален. Она обеими руками обхватила его ягодицы, такие гладкие и тугие, а Руперт со стоном оторвался от ее губ и отстранился от нее.

Дафна в смятении открыла глаза. Она вела себя слишком смело, это оттолкнуло его. Но нет, он же сказал, что она не может быть слишком смелой.

— Я хотел доставить тебе удовольствие, — сказал он, как будто оправдываясь.

— Ты и доставил. — Никогда в жизни она не испытывала такого наслаждения. Дафна даже не догадывалась, что такое наслаждение возможно.

— Но я спешил, я чертовски долго ждал, когда ты наконец придешь в себя.

— Я была полностью удовлетворена, — сказала Дафна. Она в ту минуту думала, что умрет от счастья и наслаждения. Она думала, что ей не выдержать такого наплыва чувств и ощущений.

— А что ты знаешь? Твоим предыдущим любовником был старик. — Он поцеловал особое местечко за ухом. Ее шею, ямку на горле.

Дафна не возражала. Что она знала? Оказалось, ничего, когда дело дошло до занятий любовью.

Но этот человек знал. Своими поцелуями Руперт писал таинственные письмена на ее коже. Он разжал объятия и опустил ее на коврик. Одежда соскользнула с нее, подставляя его губам ее кожу для поцелуев.

Его губы рассказали на ее животе длинную и запутанную сказку, а пальцы познавали самое потаенное местечко. Эти прикосновения вызывали внизу живота сладкую, острую боль. Боль была повсюду, в биении ее сердца, в бегущей по жилам крови, пронизывала кожу. О, и там… крошечный бугорок, такой порочный… его палец… и он взял его губами.

«О нет, не надо! Это… непристойно… стыдно. Нехорошо. Мы будем навеки прокляты… Ну и пусть! Пусть я буду проклята. Не останавливайся, только не останавливайся!»

Наслаждение, почти невыносимое, охватило ее волнами мрачной радости. Снова и снова трепетала она на грани экстаза, снова и снова он возбуждал ее. Дафна больше не могла выносить этого одна. Она выгнулась и схватилась за его плечи.

— В меня! — выдохнула она. — Войди в меня.

Он опустился на колени. Она провела руками по его груди, твердому животу и вниз до его мужского естества, набухшего и горячего. Она гладила его нежно и любовно, и он приглушенно усмехнулся. Он положил свою крупную руку ей на грудь, толкнул ее и на мгновение остановился, глядя на нее.

Она взглянула на него, и в темноте при слабом мигающем свете свечи ей показалось, что она вступила в подземный мир и не простой смертный, а полубог возвышается над ней. Руперт улыбнулся и вошел в нее так медленно, так осторожно, но и глубоко-глубоко, как ей хотелось.

— Так? — спросил он. — Тебе так нравится?

— Да. — Она пошевелилась, впуская его еще глубже. — И вот так.

На этот раз он не спешил, как будто впереди у них была целая вечность. Она тоже не спешила, наслаждаясь жаром нараставшего наслаждения. На этот раз она принадлежала ему, а он принадлежал ей. Она не торопила приближение конца, который неизбежно разлучит их тела.

Руперт наклонился и поцеловал ее в щеку с такой нежностью, что Дафна испугалась, что у нее разорвется сердце. Она тонула в желании, как в волнах разбушевавшегося моря. Но он был здесь, в ней, и буря была прекрасна в своей силе и неукротимости. Дафна следовала за ним, как шла с ним в пирамиды навстречу опасности. Мир осветился золотыми потоками света, пронзавшими ее, все, что ее окружало, — это было счастье, обещавшее прекрасное будущее. Руперт тихо вскрикнул, содрогнулся, и горячее семя наполнило ее. Буря утихла, он без сил упал на нее, и они оба погрузились в приятную тишину и покой.

Как только Руперт пришел в себя, то понял, что он наделал. Это случилось во второй раз. Первый раз это было с его первой любовницей, еще в юности. Тогда он страшно спешил, как будто это был единственный и последний шанс в его жизни, и смерть ждала его на пороге. Сейчас он так стремился доставить ей удовольствие, что в последний момент забыл обо всем.

Он не только навалился на нее эдаким неуклюжим олухом, каким он и был, а она лежала на тонком коврике на каменном полу, но и излил свое семя в нее.

Идиот, идиот! Глупая тупая скотина.

Что, если… Ничего не поделаешь, беспокойством ничего не изменишь.

Руперт поднялся и взял ее на руки. Сел и усадил ее на свои колени. Дафна положила голову ему на плечо, и он чувствовал на своей коже ее дыхание. Он гладил ее волосы, в свете свечи казавшиеся усыпанными рубинами и гранатами. Он перевел взгляд ниже и там тоже увидел рубины и гранаты.

Он улыбнулся, забыв о недовольстве собой. То, что он сделал, удивило ее. Она была женщиной с опытом, это так, но ее опыт был невелик и неудачен. Эта мысль вернула ему хорошее расположение духа.

Что касается его промаха — что сделано, то сделано. Ему оставалось лишь позаботиться о ней. Для этого у него много возможностей. Он расслабился, прислонился к стене и тотчас же уснул.

— Проснись! Проснись!

В темноте слышался испуганный шепот, кто-то расталкивал его. С Руперта мгновенно слетел сон.

— Что? — спросил он. — Что такое?

— Там, снаружи, кто-то есть, и я… Тише!

Руперт прислушался. Мужские голоса. Их охрана? Он поднялся и начал одеваться.

— Их там много, — прошептала Дафна. — Я вышла посмотреть на Гермиону, потому что она снова забеспокоилась, и услышала их. Не знаю, слышали ли они ее. Но я знаю, они ищут нас.

— Да уж пора кому-нибудь… Она зажала ему рот рукой:

— Я слышала, как они спорили — убить тебя или взять в заложники для выкупа. Нам надо спрятаться.

Руперт убрал ее руку. Он торопливо обвязал пояс вокруг талии, нашел свой пистолет и засунул его в пояс.

— Мы не можем спрятаться, — сказал он. — Потому что…

— Замолчи и только слушай. Ты думаешь, что говоришь шепотом, но тебя прекрасно слышно. — Она подтолкнула его. — Назад, в самую дальнюю камеру.

Руперт не знал, куда это — назад. Либо свеча сгорела, либо она благоразумно затушила ее. Темнота была непроницаема. Но Дафна схватила его за руку и повела за собой, казалось, она знала, что делает. На этот раз они недолго добирались до тупика.

— Мы окажемся в ловушке, — тихо сказал он. — Я это и пытался тебе сказать, если только ты не нашла тайный ход.

— Не совсем.

— Так что же? — Руперт ощупал стены и нашел нишу. Он вспомнил французские схемы, о которых она ему прочитала лекцию «Место шахты обозначается входом, настоящим или ложным, как эта ниша». Она потянула его за руку.

— Не в середине. Сюда.

— Мы будем прятаться в погребальной шахте, — сказал он. — Это твой хитрый план.

— Другого выхода нет. Я еще раньше обследовала всю эту комнату, потому что я читала, что некоторые из фиванских гробниц представляют собой лабиринты. Эта не такая.

Говоря это, Дафна тянула его влево.

— Быстрее, — торопила она.

Теперь Руперт слышал голоса, искаженные расстоянием. Но он знал, что они не так уж далеко. Здесь было не так, как в пирамиде. С факелами или фонарями эти люди найдут их через несколько минут.

Ему хотелось встретить их стоя и сражаться, он так бы и поступил, если бы имел представление о том, сколько их. Но этого нельзя было узнать, как и то, как они распределят свои силы. Внутрь могут войти трое, а десять или двенадцать будут ждать у входа. И если они убьют его, то что будет с ней?

— Лучше пропусти меня вперед, — сказал он, хотя его разум восставал против этого: узкая погребальная шахта, тесное помещение на дне, где стоит саркофаг, и, вероятно, больше ничего. Если кто-то желал им смерти, то легко мог это устроить.

— Нет, позволь мне, — сказала она. — Я знаю, где это. О, побыстрее! Я их слышу. Наклонись, лучше ползком. Кто-то раскопал… а-а, вот оно. Ты его чувствуешь?

Она схватила его руку и положила на край отверстия.

— Вот оно. До дна все чисто, я проверяла.

— Я спущусь первым, — сказал он.

Наклонная шахта шла вниз под крутым углом. Руперт спускался спиной вперед и соскользнул на дно. Дафна следовала за ним. Погребальная камера оказалась на удивление большой, но пол был засыпан мусором, и знакомый неприятный запах свидетельствовал о близости мертвых. Но ему некогда было думать о мертвецах. Едва Дафна достигла дна, как он услышал голоса. Он оттолкнул ее как можно дальше от отверстия. Свет упал на то место, где они только что стояли, и голоса что-то крикнули вниз по-арабски.

Руперт зарядил пистолет.

Раздался новый голос, на этот раз говоривший по-французски, но с сильным акцентом. Им нечего бояться, сказал голос. Он и его друзья пришли, чтобы спасти английскую леди и джентльмена. С захода солнца, когда утих ветер, все в Ассиуте их ищут.

Руперт приложил палец к губам миссис Пембрук, чтобы она молчала, и осторожно оттащил ее еще дальше от шахты, пока они не оказались в углу камеры.

Дальше идти было некуда.

Он встал впереди нее. Тишина длилась долго, нарушаемая лишь их дыханием. Без сомнения, те, наверху, тоже прислушивались в ожидании каких-нибудь признаков жизни. Но они должны были бы находиться гораздо ближе, чтобы что-то услышать. Наконец кто-то заговорил. К нему присоединился другой голос. Казалось, они спорили. Руперт уловил слова «инглизи», «джинн» и «ифрит».

Они говорили о нем?

Том часто рассказывал нелепые сказки о якобы магических возможностях Руперта, заставившего кашефа Миньи оказать им содействие. Мальчишка бессовестно приукрашивал разные случаи, происходившие во время их путешествия вверх по реке, используя их как доказательства о близких связях своего хозяина со сверхъестественными силами. Отсюда следовало, что Руперт обладал ужасным даром сглаза, то есть мог насылать проклятия и несчастья на тех, кто вызывал его недовольство.

С другой стороны, они могли просто спорить, застрелить ли его или отрубить ему голову, или обсуждать, продать ли английскую леди в рабство, или воспользоваться ею и убить. Они могли упоминать демонов только потому, что было известно, что они обитают в гробницах.

Руперт повернулся и прижался губами к уху Дафны.

— Что они говорят?

— Что в гробнице привидения, — прошептала она. — Зачем лезть вниз, когда демоны или голод скоро заставят нас выйти наружу? Так говорит один. Другой боится, что мы найдем выход. Кажется, они… — Она замолчала, потому что шум над их головами прекратился.

Руперт услышал какое-то движение над шахтой, шорох и скрип. Очевидно, кто-то решил рискнуть и встретиться с демонами. Руперт взвел курок.

Они сразу увидели этого человека еще до того, как он спустился. В руке он держал факел, кроме того, его сверху освещали факелы или фонари, но внизу, в темноте, он еще не заметил Руперта и Дафну. Судя по звукам, за ним спускался еще один человек. Руперт прицелился.

Но тут что-то пролетело мимо него, и человек свалился на пол. Миссис Пембрук прижала к боку Руперта какой-то твердый, неопределенной формы предмет — осколок камня. Она ничего не сказала, но Руперт понял. Он наклонился и подобрал с пола несколько камней. Когда спустился второй бандит, Руперт со всей силой швырнул в него камень. Бандит упал. Кто-то сверху окликнул их.

Пока находившиеся наверху звали своих потерявших сознание товарищей, Руперт поспешно схватил одного из них за ноги и оттащил в глубину камеры. Дафна не нуждалась в указаниях и сделала то же самое с другим.

Видит Бог, она была удивительной женщиной! Камни вместо пистолетов, почти бесшумная расправа. Не сравнить с выстрелами — пули рикошетом отлетали бы от стен, и, вполне возможно, все ветхое сооружение обрушилось бы им на голову.

Все, что могли услышать находившиеся наверху, — это шум падающих камней, это могли осыпаться груды обломков. Им трудно было судить, что там находилось внизу: их жертвы или голодные вампиры.

Теперь уже несколько голосов звали Амина и Омара. Пользуясь шумом, Руперт тихо сказал:

— Если они придут…

— Помоги мне положить эту пару в саркофаг, — шепнула она.

— Сарко… Что?

— Я не могу хладнокровно убить человека, — сказала она. — Нам нечем связать их. Он вот здесь. Крышка сломана.

Факелы бандитов лежали на полу, куда их уронили, один еще горел. Он почти ничего не освещал. Сначала Руперт не мог разглядеть саркофаг. Но Дафна уже подтаскивала одно из неподвижных тел. Руперт потащил другого, ориентируясь на ее дыхание.

Засунуть бандитов в гроб оказалось довольно просто. Другое дело — удержать их в нем. Руперт водрузил сверху несколько кусков разбитой крышки. Это задержит их на некоторое время.

Он не был уверен, что они окажутся достаточно любезны и не очнутся до того, как их приятелям надоест ждать.

Он сомневался и в том, что эти приятели бросят все и уйдут с миром.

Может быть, разумнее просто убить этих двоих сейчас и улучшить соотношение сил. Кинжал сделает это без большого шума. Все его существо содрогнулось от отвращения. Он никогда никого не убивал, и, как и Дафну, мысль о хладнокровном убийстве приводила его в ужас.

Вдруг она сказала:

— Я ошиблась.

Он повернулся на звук ее голоса. Он едва различал ее силуэт в окружавшей их темноте.

— Позади саркофага есть отверстие.

Загрузка...