Молчаливое желание

1 Глава

Небольшая деревянная церковь постепенно наполнялась местными прихожанами. Обычное воскресное утро оживляло это помещение, источающее запах сырости и запустелости, ибо только в этот день люди приходили на мессу, чтобы послушать проповеди отца Якова.

Помещение трудно было отличить от жилого дома, поскольку отличалось лишь крестом на входной двери, которая начала проседать от октябрьской сырости и старости. Ранее был ещё крест на крыше, однако основа прогнила и обрушилась прошедшим летом.

Это поселение было маленьким по своим масштабам – всего лишь семнадцать домов. Однако церковь не могла поместить в себе и такое количество жителей.

Местные мужчины предлагали свою помощь в починке церкви, однако священник учтиво отказывал им, обосновывая тем, что в бедности и нужде находится вся радость. “Кто живёт в бедности, тому открыты ворота в рай!” – твердил отец Яков и сам придерживался своих слов.

Это был худощавый, высокий мужчина средних лет с высоким лбом и умными, проницательными глазами. Все двенадцать лет, что отец Яков пребывал в этой местности, он не изменял своим привычкам: волосы до шеи, манерность в движениях, легкая улыбка, тихий, слегка убаюкивающий голос.

Священник часто соблюдал посты и доводил себя до обморока в многочасовых молитвах за здравие местных жителей. Всё своё время он помогал больным и лично приходил к каждому страдающему, чтобы провести личную мессу.

Народ любил и почитал своего священника, который был для них лучшим утешением от всех житейских горестей.

Воскресный день – единственный, в котором не позволялось делать какую-либо работу, потому местные жители встречали каждый воскресный рассвет не в полях, а в церкви, не только из-за богобоязненных традиций, но и из-за любви и уважения к отцу Якову.

Наконец-то к деревянному алтарю, слегка пошатываясь, подошёл священник. Лицо было бледным, а под глазами появились синяки.

“Бедняжка, он ещё не вылечился, а всё равно проводит мессу!” – шёпотом произнесла одна из переживающих прихожанок.

“Совсем себя не бережёт. А всё ради нас…” – подтвердила рядом стоящая собеседница.

“Прислали бы кого на помощь! Кто ж сюда приедет, в такую глушь!” – пробурчал мужчина.

“Тшш, вспомни где ты находишься!” – одёрнула недовольного мужчину жена.

“А кто узнает о том, что ему плохо? Никто же письма не отправит! Писать мы не умеем. А отец Яков сам не хочет просить помощи…” – ответила пожилая женщина, а затем сразу запела молитвенную песню, которую подхватили все прихожане. Это ознаменовало начало мессы.

Всё проходило как обычно, однако в конце мессы отец Яков попросил жителей присесть на скамьи, поскольку он намерен объявить некоторую новость.

Такое случалось редко, однако жители не насторожились, а лишь проявили интерес, поскольку объявления касались праздников, постов или других знаменательных событий таких как крещение, свадьба или похороны.

Однако на это раз их ожидала новость, которая изменила бы всё, к чему они так привыкли:

– Вчера вечером мне пришло письмо. Вынужден вам сообщить, что скоро вас ждут серьёзные перемены, поскольку в следующее воскресенье я проведу последнюю мессу и передам вас в руки другому священнику, который прибудет сюда через несколько дней, – так начинал свою речь священник.

– Но как же так?

– Почему?

– А куда вы?

– Вы же столько лет были с нами?

– Меня отправляют в город Р. Там умер их местный священник. Решили передать эту паству мне. Своего рода это повышение, – грустно улыбнулся отец Яков.

– Но мы так к вам привыкли. Вы наша семья. Как только вы пришли к нам, ещё молодым юношей, мы сразу почувствовали, что вы наш.

– Понимаю. Но, поверьте, меня уверяют, что и этот священник тоже молодой. Недавно окончил учёбу и горит желанием нести слово Божье.

– Вы всегда помогали больным…

– Он тоже будет помогать. Это наша работа. Что ж, мне тоже тяжело принять эту новость, однако моё служение подразумевает кочевание и помощь там, куда меня призовут. К сожалению, я не могу остаться здесь по своему желанию, как бы я ни хотел. Я верен господу нашему и церкви, – тихо ответил отец Яков.

– Конечно, мы всё понимаем. Просто так жалко прощаться с вами. Это такая неожиданная новость. Мы к такому не были готовы.

– Рано или поздно это должно было случиться.

– Надеюсь, вы ещё вернётесь к нам. Отъедайтесь в городе и возвращайтесь к нам. Совсем себя не бережёте.

– Это вас господь одаривает щедростью за старание.

– Мы будем скучать.

– Давайте вместе прочтём молитву и затем я одарю вас благословением на целую неделю, – всё так же тихо продолжал говорить священник. Народ подхватил его инициативу, и по церкви раздался гул голосов, которые хором проговаривали молитву “Pater noster”.

В это время священник стоял с закрытыми глазами, опустив голову, а его губы беззвучно шептали молитву вслед за прихожанами, однако мыслями отец Яков ненавидел эту паству и радовался тому, что скоро покинет это гиблое место.

“Тупой скот. Наконец-то после стольких лет многочисленных письменных обращений мне наконец-то дали новое место! Наконец-то это старик помер, хотя должен был умереть ещё пять лет назад. Всё никак не хотел отдавать своё накормленное местечко!

Наконец-то я перестану видеть одни и те же рожи. Тупое, блеющее стадо, которое скоро вымрет! За все эти годы молодые люди уходят отсюда, пока есть возможность. Пока здоровье их пышет, а цвет их молодости не затух! Особенно женщины. Как же они здесь мерзки! Они остаются здесь, пахают наравне с мужчинами и рожают бесчисленный выводок, который умирает, не дожив и до пяти лет!

Многие из них младше меня, а выглядят как старухи. Мерзкие, убогие женщины! Им всегда что-то нужно, в отличие от мужчин: он не хочет жениться, покрестите ребенка, помолитесь, чтобы дитя вылечилось, помогите старцу, он болен, он при смерти, он умер. Помогите. Помогите. Помогите!

Они носили мне свои плоды с огородов, заставляя голодать себя и своих детей, лишь бы молитва сработала! Как же они жалки! И вскоре я уйду отсюда, но заберу с собой одну награду, которая должна служить мне расплатой за все те годы, что я отдал этому месту.

Если бы я сделал это здесь, никто бы не благоговел передо мной, а в большом городе никто об этом не узнает. Я изначально этого желал, но меня сразу же отправили после учёбы в эту глушь! Как же я жаждал покинуть это место. Сорвать с него последний жизнеспособный плод и унести прочь из этой гиблой земли! Наконец-то моё время пришло!

И я сделаю это!”

Гул замолк. Молитва кончилась. Священник сделал крестное знамение в воздухе, а народ повторил за ним. Отец Яков глазами встретил тот самый плод, который жаждал забрать с собой. Это была девушка четырнадцати лет, которая следила за своей умирающей тётей – единственной, кто остался в живых, среди её родни.

Девушка, несмотря на свой юный возраст уже сбросила с себя оковы подростковой неуклюжести и выглядела настоящей красавицей среди незрелых сверстниц.

Отец Яков приметил её ещё давно, но он мог лишь наблюдать, как очередная местная девушка смогла бы выйти замуж и окончательно убить свою молодость спустя семь лет после многочисленных родов, смертей и работы.

Однако вчерашнее письмо дало священнику шанс на то, что на этот раз он может получить то, чего желал так многие годы. Власти. Не только над людьми, но и над женщиной.

Отец Яков знал, что к этой девушке уже сватался местный парень, однако священник намеревался забрать с собой это напуганное дитя. Осталось только уговорить её умирающую тётю. А если она не согласиться…

Что ж, священник уже и здесь всё предусмотрел…

2 Глава

Маленький Яков вытирал слёзы рукой, которая меньше всего пострадала от ударов. Во дворе разливался детский смех местных ребят, которым была чужда грамота и учение латыни. Это ещё больше заставляло мальчишку досадовать на несправедливость.

Почему он не с ними? Почему его отец стал священником, а не обычным крестьянином? Почему у него есть сёстры, но нет ни одного брата? Почему они не могут учиться, а он, как мальчишка, должен? Почему бумага и проклятые чернила стоят так дорого? Почему учёба так скучна? Почему так тяжело?

Сегодня отец разозлился не на шутку, когда Яков пролил флакончик с чернилами на пергамент с письменами. Письмо Якову давалось особенно тяжело, но сегодняшний случай окончательно вывел из себя и без того сурового отца.

Когда мальчишка получал свои положенные удары, мать молча смотрела, глаза её были сухи, а лицо не выражало никакого сожаления. Яков до последнего надеялся, что она заступится за него, заставит отца остановиться, как обычно она заступалась за девочек, однако с ним мать и в этот раз была холодна.

“Почему ты не остановила его?” – спрашивал Яков, когда отец покинул комнату.

“Ты мужчина. Тебя ждёт иное будущее. Тебе действительно нужно стараться. Ты не представляешь, как дорого обучать тебя. На тебя возложены великие надежды. Ты не должен подвести”.

Девочкам проще. Они должны уметь шить и готовить. Им не надо учиться. Они выйдут замуж и будут следить за домом и воспитывать детей. Что в этом сложного?

Слёзы высохли, а жгучая обида на мать и сестёр засела глубоко в маленькой, несозревшей душе. Яков достал из ящика новый пергамент и, макнув перо в чернила, повторно принялся за ненавистную работу.

…

“Вот! Вот они!” – восхищённо прошептал долговязый мальчишка, продолжая глядеть в щель между плохо сколоченными досками. Группа из остальных ребят подбежала к щели и наперебой пыталась взглянуть. Среди них был и Яков, который тщетно пытался наладить общение с ними, однако различие в социальном статусе создавало невидимую пропасть.

Врождённая скованность и жеманность создавали впечатление, будто Яков брезгует и, в некотором роде, презирает других. Однако это было не так. Мальчику было весело с ними, своего рода он восхищался их смелостью, задору и свободе.

Его недолюбливали и даже завидовали тому, что он живёт в доме с двумя этажами, умел читать и писать, а также всегда имел сытую пищу и тёплую, непоношенную одежду. Неприязнь была незначительна, поскольку Яков подкупал тем, что приносил с собой остатки обедов. Дружба была выгодна до тех пор, пока мальчишка мог приносить еду.

“Ого! Они абсолютно голые!” – подхватил другой мальчишка. Остальные ребята стали активнее выбивать себе место у щели. Это была общественная баня, и сегодня был день женщин.

Это был первый раз, когда мальчики решились на подобное. Несмотря на то, что Яков воспитывался в достаточной строгости, ему не чужды были и вполне мирские шалости. Всё началось с кражи еды для установления дружбы, а далее мальчик почувствовал некоторую внутреннюю свободу, которая смещала совесть в дальний угол.

Вот и сейчас Яков охотно засматривался в щель и наблюдал за голыми женщинами, когда подходила его очередь. Это было недолго и неуютно, однако и этого было достаточно для восторга: особенно для того, кто впервые открывал для себя иной мир.

Уступив своё место, чтобы дать посмотреть остальным ребятам, Яков отошёл в сторону и, почувствовав знакомое ощущение возбуждения, он запустил руку в штаны, чтобы слегка подразнить себя. Он не считал это чем-то постыдным, поскольку уже не в первый раз видел, как ребята делали подобное, не стесняясь присутствия других. Он думал, что это своего рода посвящение, мост, позволяющий перейти тот самый невидимый овраг отчуждения. Он желал стать равным им.

“Что ты здесь делаешь, Яков?!” – раздался грозный мужской голос из-за угла. Это был отец, который проходил мимо бани и заметил свору подглядывающих ребят. Всё внимание мальчишек переключилось на отца, а затем на Якова, который от неожиданности застыл на месте, забыв о том, что его рука до сих пор находится в штанах.

“Паршивец! Паршивцы!” – свирепел отец, приближаясь к мальчишкам. Детский смех разлился по улице, когда ребята начали врассыпную разбегаться по улице.

Священнику было уже всё равно на разбежавшихся ребят, он схватил Якова за плечо: “Убери руку! Это грех! Как ты посмел?! Ты позоришь меня! Меня! Священника!”

В тот день Яков получил щедрую порцию побоев, а мальчишки с тех пор одарили его обидным прозвищем, которое закрепилось за ним на несколько лет. Тонкая связь, которая сдерживала неприязнь, порвалась, и Яков стал посмешищем в глазах местных ребят.

Яков тяжело справлялся с новым статусом изгоя. Лишь спустя некоторое время отец сжалился над сыном и объяснил, что даже если бы этого не произошло, любой другой случай рано или поздно спровоцировал бы подобную вражду.

“Каждый из нас утопает в страстях. Гнев, прелюбодеяние, уныние, зависть. Ты, хоть и мал, но уже погряз в грехах. Даже сейчас ты пребываешь в унынии, пока они пребывают в зависти. Они завидуют твоей сытости и потому ещё больше потешаются над тобой…учись…тебя ждёт лучшее будущее…их ждёт бедность…выживание…борись со своими страстями…”

Остальные слова для Якова были неважны – он услышал то, что желал. Наставление отца стало желанным толчком к тому, чтобы стать лучше. Все свои силы Яков перенёс на учёбу, прервав общение с ребятами.

Он поселил в своём сердце чувство собственного превосходства, постепенно насыщая его представлениями о том, как печально сложатся их жизни. У него будет сытое будущее – он будет читать им наставления, исповедовать их. У него будет власть, о которой они и не смеют мечтать.

Он может отказать им в венчании, погребении, крещении, если сочтёт неприемлемым их ситуации. Они будут умолять и благодарить, если он снизойдёт и озарит их крестным знамением. Вот для чего ему стоит учиться и становиться каждый день всё лучше и лучше.

…

Несмотря на то, что спустя годы случай был позабыт, о былом отношении между Яковом и теми ребятами не могло быть и речи. Более того Яков вообще ни с кем не мог завести отношения, будто намеренно избегал этого. Теперь это был высокомерный юноша, который не позволял себе даже взглянуть в сторону людей, которые были ниже его по статусу.

Часто он встречал едкие уколы в свою сторону, когда всё-таки приходилось встречаться с прошлыми “друзьями”.

“Ох простите, от нас слишком воняет, раз морщишь свой нос при виде нас”.

“Да его только старые монашки прельщают”.

“А может ему по вкусу свиньи? Они же не смеют ему отказать?”

“Да он кроме своих книг ничего не видит!”

Яков стоически выдерживал подобные высказывания, утешая себя тем, что скоро всё изменится.

Скоро его ждал переезд в семинарию и дальнейшая учёба вдали от дома. Яков знал, что это будет место, в котором живут одни мужчины, выдерживающие месяцами длительные посты. Это место станет для него новым домом, а дальше – путь в священники.

Перед тем, как отправиться в то место, он должен был отринуть всё мирское, чтобы его молодая и ещё пылкая душа смогла пережить все утраты и испытания. Яков решил во что бы ни стало вкусить самый желанный плод, прежде чем от него отказаться. Молодое тело давало о себе знать, а разум не мог спокойно отказаться от того, чего тело ещё не пробовало, но так сильно желало.

Изменив своим принципам, он начинал общение с крестьянками, чтобы получить желаемое. Чем беднее была семья, тем более встречались раскрепощённые и беспринципные девушки.

Наконец-то Якову улыбнулась удача, и местная девушка Энн дала своё согласие. Они договорились о встрече, когда наступила очередь Энн пасти овец.

В назначенном месте Яков и Энн уединились вдали от людских глаз. Девушка знала, что нужно делать, и потому уже в скором времени Яков впервые видел так близко обнажённую девушку. У неё были большие груди, круглый, но соблазнительный живот и крутые, широкие бёдра. Юноша принялся неумело, но страстно целовать груди и бёдра Энн.

От сильного желания, смешанного с первичным страхом неизвестного, Яков не успел познать женщину и изверг семя на бедра Энн. Смущение овладело юношей и более он не мог заставить себя вновь возбудиться, хотя до этого он не испытывал с этим трудностей, когда втайне предавался одинокому блуду.

– Может в другой раз? – с ухмылкой спросила Энн.

– Сейчас. Сейчас. Подожди, возьми его в руки, – Яков отчаянно прижался к девушке, намереваясь осыпать её новой порцией неловких поцелуев.

– Такое бывает. Успокойся, – Энн пыталась оттолкнуть пылкого любовника, не скрывая раздражения.

– Мы ещё встретимся? – умоляюще спросил Яков.

– Посмотрим. Скоро придёт моя сестра на замену, так что тебе стоит поторопиться.

– Хорошо, – Яков спешно натягивал штаны.

Вскоре к обычным издёвкам со стороны местных юношей прибавились и пикантные оскорбления о неспособности удовлетворить женщин.

“А наш святоша вовсе и не святой!”

“Так сильно рукоблудил над книгами, что не знает, как обращаться с женщинами!”

“Да у него из-за этих книг член усох, даже в её руке он был мал!”