Монстр

Книга предназначена только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного ознакомления, запрещено.

Книга: Монстр

Автор: Джессика Гаджиала

Серия: Дикари #1

Количество глав: 23 главы + эпилог

Переводчик: Вера В

Редактор: Екатерина К

Вычитка: Екатерина К

Обложка: Светлана Р

Наша группа: https://m.vk.com/passion.oflove (Passion of love ♔ Перевод книг 18+)

Аннотация:

У Алекс была одна миссия с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать: уничтожить человека, который разрушил ее жизнь. И все шло по плану, пока однажды ночью огромный, гигантский мужчина не ворвался в ее квартиру и не похитил ее,держа в заложниках для того самого человека, которого она собиралась уничтожить.У Брейкера есть одно правило: он не имеет дела с женщинами. Но когда его заставляют работать на самого безжалостного криминального преступника города, он обнаруживает вспыльчивого хакера, от которого, похоже, он не может оторваться. Когда разгораются страсти и появляются чувства, сможет ли Брейкер утихомирить свои чувства, пока не стало слишком поздно, или их шаткий фундамент доверия начнет рушиться под их ногами?

Глава 1

Брейкер

Я не гребаное чудовище.

Хотя я почти уверен, что вы могли бы найти по крайней мере три дюжины людей, которые не согласились бы со мной в этом.

Видите ли, меня зовут Брейкер. Отчасти потому, что это моя фамилия. И отчасти потому, что это то, что я делаю. Я ломаю людей (прим.перев.: Breaker — разрушитель). Людей, которым нужно преподать урок. Люди, которым нужно подчиняться чьей-то воле. Люди, которые разозлили не тех мужчин.

Я их ломаю.

А потом мне за это платят. Хорошо платят.

Я хотел бы сказать, что это меня беспокоило. Что у меня был моральный компас, который боролся против того, что я делаю. Дело в том, что мне было наплевать. Вы не хотите, чтобы у вас были сломаны коленные чашечки или выбиты зубы, тогда не суйте свой нос в тот бизнес, где вам не рады.

Наверное, это делает меня бессердечным сукиным сыном.

Но, придя оттуда, откуда я пришел, да, на самом деле не было особых шансов стать кем-то другим.

Я взбежал обратно по лестнице и принялся расхаживать по складу. Давно заброшенный железной дорогой еще в восьмидесятые годы. Три этажа из красного кирпича, в основном разбитые окна, двери поездов давно закрыты наглухо.

— Черт, — прорычал я, расхаживая по покрытому листьями цементному полу, пиная зеленую пивную бутылку и наблюдая, как она разбивается о дальнюю стену.

Видите ли… У меня были правила.

Я выебу любого, кто встанет у меня на пути. Любого мужчину, за которого мне заплатят достаточно хорошо, чтобы он пострадал. Избить его. Чтобы он навсегда замолчал, когда того потребует случай.

Я не связывался с семьями.

Я бы разбил тебе лицо, но я бы ни за что не тронул твоих детей, чтобы напугать тебя и заставить делать то, что кто-то хочет. Я действовал не так. Тут было много больных ублюдков, которые бы так поступили. За половину того, что я беру. Но я провел черту именно тут.

И я ни при каких обстоятельствах не имел дела с женщинами.

Я их не похищал.

Я не держал их в заложниках.

Я чертовски уверен, что никогда не бил их.

Видите ли, проблема заключалась в том, что одним пролетом ниже меня в старом выпотрошенном вагоне поезда была заперта женщина.

Женщина, которую я похитил.

Женщина, которую я держал в заложниках.

Женщина, к которой мне могут приказать прикоснуться в любое время.

И у меня не было особого гребаного выбора.

Черт возьми, мать твою, Лекс, чувак.

Надо было развернуться и побежать в другую сторону, когда я увидел, что это он меня позвал. Я знал, что лучше не связываться с этим злобным ублюдком. Он сделал себе имя, пролив столько крови, сколько было необходимо, чтобы никто не смел думать о нем как о тощей, хнычущей крысе, которой он всегда был. К несчастью для всех его врагов, он был умным ублюдком. Ему потребовалось меньше пяти лет, чтобы полностью захватить улицы. Если вы занимались незаконной деятельностью, вам нужно было избегать таких, как он.

Такие мужчины, как я.

Я успешно избегал общения с Лексом с того самого дня, как начал заниматься бизнесом. В основном потому, что я всегда переезжал, брался за любую работу, которая мне попадалась, независимо от того, как далеко она была. Но также и потому, что я старался не попадать в поле его зрения. Оставался анонимным. Держась подальше от его больших рук.

Но все это рухнуло, когда я зашел в тот проклятый переулок неделю назад и увидел, как он прислонился к зданию, закуривая сигарету, выглядя как какой-то умник тридцатых годов в тренче и блестящих черных туфлях.

Мне следовало бежать.

Но, в конце концов, я не смог.

— Брейкер, Брейкер, — начал он маслянистым голосом, — Наконец-то мы встретились.

— Да, это не сработает, — сказал я, качая головой, возвращаясь к выходу из переулка.

— О, но у меня есть кое-что твое.

Я почувствовал, как мой позвоночник выпрямился, а тело застыло.

Нет.

В мире был только один человек, который что-то значил для меня.

И если бы он был у него…

— Ты, блядь, серьезно? — спросил я, мой голос был ледяным, когда я повернулся к нему, мои руки сжались в кулаки, каждый дюйм моего тела был напряжен. Мой гнев был холодным. Был ледяным. Смертельно.

— Я верну его тебе без единой царапины, — сказал он, пуская дым вокруг себя, — если ты согласишься на эту работу.

Выбора действительно не было.

— В чем заключается работа?

— Мне нужно, чтобы ты нашел, задержал и придержал кое-кого для меня.

Что касается работы, то она была обычной.

— Кто? — спросил я, мысленно прикидывая, что это был один из глав семей или какой-нибудь торговец, который забыл ему отстегнуть.

— Алекс Миллер.

— Кто, черт возьми, такой Алекс Миллер? — спросил я, зная, что в городе не было игрока с таким именем. Нет, это было не уличное имя. Алекс Миллер звучало властно.

— Мне кое с кем нужно поговорить. Он до сих пор ускользал от моих людей. Поэтому я решил обратиться за помощью к кому-нибудь извне.

— Мне чертовски повезло, — сказал я, качая головой.

Лекс пожал плечами, полез в карман и протянул мне листок бумаги, — это адрес. Наверное, лучше всего посреди ночи. И это не для того, чтобы сказать тебе, как делать свою работу, но тебе нужно быть быстрым. Дерьмовая квартира над каким-то дерьмовым китайским рестораном, но там есть все виды импровизированной охраны.

Здорово.

Импровизированная охрана.

— И за это я получу…

— Десять тысяч за захват. По две штуки каждый день после этого, пока я не разберусь со всем раз и навсегда.

Ну, по крайней мере, для разнообразия мне не нужно убивать.

— И? — подсказал я, приподняв бровь.

— И ты получишь его в том же виде, в каком я его забрал.

— Хорошо, — сказал я, направляясь к выходу из переулка. — Ты знаешь, где оставить деньги, — крикнул я, даже не потрудившись оглянуться через плечо.

Только вот я никогда не видел Алекса Миллера. Того, кто, блядь, жил в (дерьмовой) квартире над (дерьмовым) китайским рестораном, и не выходил оттуда три дня подряд. Шторы были задернуты. Свет оставался приглушенным. Никакого шума. Внутри ничего не было.

Я не мог видеть ничего из предполагаемой импровизированной охраны, о которой меня предупреждали, но это не означало, что ее не было на месте.

Я натянул кожаную куртку, натянул перчатки в тон и поднялся по старой шаткой пожарной лестнице.

Три часа ночи.

Свет в комнате погас почти два часа назад. Это было нужное время.

Я присел на корточки на лестничной площадке, вытащил отмычку из заднего кармана и принялся за дверь.

Тридцать секунд для обычного замка.

Мне потребовалось двадцать.

Вот тебе и безопасность.

Но как только я подумал об этом, поворачивая ручку, я понял свою ошибку. Бутылка с грохотом упала на пол. Алекс чертов-блядь Миллер поставил бутылку на дверную ручку.

Это был один из способов узнать, не вломился ли кто-нибудь.

Я последовал совету Лекса, не теряя времени даром, и распахнул дверь.

Я включил свет, ворвавшись в небольшое помещение.

И замер.

Всего на несколько секунд, прежде чем дотянуться до пистолета, спрятанного у меня за поясом, большого отвратительного Дезет Игл (прим.перев.: Desert Eagle — самозарядный пистолет крупного калибра (до 12,7 мм)) , и прицелился.

В нее.

— Где, черт возьми, Алекс Миллер? — потребовал я, мой голос был достаточно громким, чтобы эхом отразиться от стен.

Девушка осталась наполовину замершей, одна нога была на полу, вторая нога все еще была согнута под углом на кровати.

И она была чертовски великолепна. Как будто мне сейчас нужно было хоть как-то отвлечься.

Может быть, чуть больше пяти футов семи дюймов, стройные, длинные ноги, темно-каштановые волосы, подстриженные до плеч, взъерошенные после сна. Ее лицо было женственным, нежным. Мягкий подбородок, пухлые губы, нос, слегка вздернутый на кончике, и большие темно-карие глаза, кожа как фарфор, но на щеках румянец.

На ней была бледно-голубая легкая футболка и черные штаны для йоги.

Девушка сделала заметный вдох и с трудом сглотнула.

— Я Алекс Миллер.

Блядь.

Я должен был догадаться, что здесь есть подвох.

Конечно, она хотела поиздеваться надо мной.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной?

При этих словах ее брови сошлись на переносице.

— Кто ты? — спросила она дрожащим голосом.

Блядь.

Я пугал эту сучку.

Вздохнув, я сунул пистолет обратно в джинсы, подальше от ее глаз и достал шприц.

— Тебе не нужно знать, кто я такой. Но мне нужно знать наверняка, кто Алекс Миллер?

— Есть… удостоверение личности в моей сумочке, — сообщила она, ее взгляд переместился на сумочку на столе рядом с ноутбуком и стопкой блокнотов.

Этого было достаточно для меня. — Сядь, — сказал я ей, и ее задница чуть не упала на кровать.

Я подошел к сумочке, наполовину повернувшись, чтобы не спускать с нее глаз, пока рылся в ней. Нахожу типичное для легкомысленных женщин дерьмо: мятные леденцы, три разных помады, пилочку для ногтей, резинки для волос и, наконец, ее бумажник. Я открыл его, увидев ее права с фотографией, на которой она с гораздо более длинными волосами смотрит в камеру в отделе транспортных средств. И, конечно же, ее звали гребаная Алекс Миллер.

Иисус Христос.

Я вздохнул, бросил ее дерьмо обратно в сумку, увидел зубную щетку и пасту, засунутые в боковой карман, наморщил лоб, затем перекинул длинный ремень сумки через плечо.

— Эй, — начала возражать она, поднимаясь с кровати.

Мой взгляд переместился на нее, и она замолчала, снова садясь. — Во что, черт возьми, ты вляпалась? — спросил я, качая головой, направляясь к ней.

У меня не было выбора.

Никакого.

Я не выполню свою работу… Он умрет. Сначала пострадает. А потом умрет.

Мне пришлось нарушить одно из моих правил.

И эта сучка с ее испуганными глазами и сладким, как мед, голосом собиралась заплатить цену за то, что мне было насрать на другого живого человека.

— Я не знаю, что ты…

Остальная часть ее предложения была прервана визгом, когда я вонзил иглу ей в шею. Ее глаза метнулись к моим. Огромные. Умоляющие. И я чувствовал себя самым большим дерьмом в мире. Расплывчатость овладела ее чертами, и она начала сползать к своему матрасу.

Я оглядел ее комнату.

В конце концов, Лекс был прав.

Это был не просто трюк с бутылкой.

Ее окна были заколочены досками. Повсюду в комнате, на расстоянии вытянутой руки, были бейсбольные биты. На самом деле, скорее всего, именно за ней она и направлялась, когда я ворвался, когда она вставала с кровати. Иду за битой, прислоненной к подножке.

Я посмотрел на ее спящее тело, снова задаваясь вопросом вслух: — Во что, черт возьми, ты ввязалась?

Затем я поднял ее, прижимая к груди, и спустился по пожарной лестнице к своей машине, усадил ее на пассажирское сиденье, а затем направился обратно на склад.

Где я ее запер. А потом взбесился до чертиков.

Глава 2

Алекс

Я должна была работать. У меня было пять заданий в очереди. Хакерство всегда пользовалось большим спросом. Жены, которые хотели зайти в аккаунты своих мужей в социальных сетях, чтобы проверить и посмотреть, не валяет ли он дурака (они всегда так делали), люди, которые хотят удалить какой-нибудь сайт, который клеветал на них, покупатели билетов на ранние концерты. В любом случае, всегда был кто-то, кто хотел сделать это.

И у меня было прискорбно мало наличных.

Я должна была работать.

Но, ну, скажем так, мне трудно сосредоточиться.

Технически я работала. Просто не на работе, за которую что-то платят. Это была та же самая работа, над которой я работала с шестнадцати лет, и я узнала о нем.

Лекс Кит.

Это было такое ласковое имя для такого злобного ублюдка.

И он был хорош.

Осторожный.

Никто не трогал его.

Это была миссия моей жизни — уничтожить его.

Что включало в себя много информации.

Например, наблюдать за камерами, которые я установила. Вокруг его бизнеса. Вокруг ресторанов, которые он часто посещал. Публичные дома, в которых он проводил свое свободное время, избивая и издеваясь над женщинами, которые не могли ничего в своей жизни, кроме как продавать свое тело. Поговорим о том, чтобы воспользоваться преимуществом. Хотя это было даже не самое шокирующее в Лексе Ките.

У меня были блокноты с записями, заполненные (в коде, который я придумала, без ключа) всеми его действиями. Все смерти, за которые он был ответственен — своими собственными руками или по контрактам. Все изнасилования, которые он скрывал, потому что у него в карманах было несколько прикупленных детективов. Все наркотики, которые он ввез контрабандой и откуда. С какими бандами и семьями он был связан (а это были почти все из них). Каковы были его пороки (брюнетки, виски, итальянская еда, сигареты). Каковы были его слабые стороны (вспыльчивость, недоверие). Его сильные стороны (интеллект, его характер, внимание к деталям).

Он был делом всей моей жизни.

Хотя мне за это не платили.

Поэтому на третий день, запершись в своей квартире, я быстро справилась с накопившимися заданиями, наблюдая, как мой онлайн-аккаунт наполняется деньгами, которые позволили бы мне купить еще одну камеру, чтобы поставить ее за пределами спортзала, в котором он проводил свои ранние утренние часы. И хватило на покупку кое-каких продуктов и оплату аренды за неделю.

Люди, которым принадлежал китайский ресторан, были согласны с этим соглашением. Я платила за неделю. Я старалась не шуметь в рабочее время. Я не разрушала это место.

Я жила тут уже несколько месяцев, зная, что должна была переехать уже по крайней мере два раза. Я становилась ленивой.

Что было небезопасно.

Но было не так много мест, где бы не настаивали на том, чтобы вы подписали документы, внесли страховой залог и согласились провести там год своей жизни.

Я нигде не проводила так много времени.

С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.

Ни разу с тех пор, как я нашла тело моей матери в ванне, одетую в ее самое красивое бежевое льняное платье, которое прикрывало ее лодыжки и делало ее похожей на сказочную принцессу. Ее волосы были уложены. Ее макияж идеален. Она выглядела спящей. Но в ту же секунду, как я увидела ее, я поняла, что она мертва.

Я нашла записку на раковине рядом с пустой упаковкой от обезболивающего, которое она приняла.

Записка, которая преследовала меня. Она сказала мне правду.

Записка, которая направила мою жизнь в совершенно новое русло.

Я провела год в приемных семьях и вне их или в приютах, прежде чем окончательно решила, что мне лучше жить одной. Лучше, что бы у меня не крали мое дерьмо. Лучше, чтобы жуткие приемные отцы не приходили ночью в мою комнату. Лучше научиться заботиться о себе, идти своим путем.

Так я и сделала. Работая на любой работе, за которую мне платили бы из подполы. Копила деньги. Искала дешевые места для жизни. Покупала себе оборудование, в котором я нуждалась, чтобы начать процесс медленного разрушения жизни Лекса Кита.

Прошло уже десять лет, а мне так и не удалось. Я каждый год выкачивала немного денег у него. Деньги, которые были запятнаны кровью, поэтому я забирала их и отправляла в благотворительные организации, которые помогали женщинам, пережившим сексуальное или домашнее насилие. Я вызвала у него небольшое раздражение, когда отправляла вирус в его сотовую и компьютерную системы.

Хотя в основном… я просто собирала информацию. Его знакомства. Узнавала, как он действовал.

Ладно, значит, я была немного одержима.

Но победить его было единственным, что имело значение в моей жизни.

Что было немного грустно, если подумать об этом.

Так что я об этом не думала.

Я проверила время на своем мобильном (одноразовом, я была похожа на наркоторговца, испытывающего отвращение к обычным сотовым), выключила ноутбук, поставила бутылку на дверь (я не могла позволить себе хорошую охрану, и это был плохой район, но мои методы всегда оказывались достаточно эффективными), затем выключила свет и легла в постель.

Бутылка разбилась через некоторое время после того, как я наконец заснула. Мое тело пошевелилось еще до того, как мой разум проснулся настолько, чтобы осознанно отреагировать. Я была наполовину на кровати, мое сердце сильно колотилось в горле, пытаясь схватить одну из бит (или даже один из ножей), которые я спрятала вокруг своей кровати.

Вспыхнул свет, наполовину ослепив мои уставшие от сна глаза.

А потом появился мужчина.

С очень огромным пистолетом.

Направленным на меня.

— Где, черт возьми, Алекс Миллер? — потребовал он, его голос был грубым, гортанным и не допускал абсолютно никаких возражений.

На самом деле, все в нем, с головы до ног, было пугающим, предназначенным для того, чтобы напугать до чертиков любого, с кем он пересекался.

Под черными джинсами, обтягивающей черной футболкой и кожаной курткой у него было более шести футов крепких, несгибаемых мышц. На нем были огромные тяжелые армейские ботинки и кожаные перчатки. Перчатки показались мне странными, прежде чем я поняла, что он, скорее всего, пытался не оставлять отпечатков пальцев во время того, что, черт возьми, он собирался со мной сделать.

Его широкие плечи были отведены назад. Рука, державшая его пистолет, была твердой. Его голова была выбрита по бокам, волосы на макушке были длинными и ниспадали на одну сторону, действительно довольно естественного оттенка блонд.

Его лицо было решительным. Широкая челюсть, точеная, с окладистой бородой, которая была на тон или два темнее, чем волосы на его голове.

Потом были его глаза.

Они были самого светлого оттенка синего, который я когда-либо видела. Цвет, который я могла бы описать только как лед. И взгляд, который он бросил на меня, ну, он соответствовал.

Если бы он не был тут, чтобы, возможно, изнасиловать и убить меня, я бы сказала, что он действительно хорош собой. По-настоящему ужасающим образом.

— Я Алекс Миллер, — сказала я, решив сказать правду. Если бы он начал копать, то выяснил бы это сам. Я была не совсем в том положении, чтобы злить плохого парня.

И при этих словах, к моему полному шоку, он выглядел пораженным.

Как будто он хотел… чтобы я была Алексом Миллером.

Почему, я не была уверена. Но это было так. В напряжении вокруг его глаз, в его стиснутой челюсти, в том, как его позвоночник, казалось, еще больше выпрямился.

Затем он убрал пистолет и стал рыться в моей сумочке, чтобы подтвердить мое заявление. А потом он взял мою сумочку. Перекинул ее через плечо, как будто это была самая нормальная вещь в мире.

Именно тогда я поняла, что происходит. Потому что ему не нужна была моя сумочка. Он посмотрел ее. Он лазил в моем бумажнике. Он знал, что у меня нет денег. Так что он взял бы ее с собой только в том случае, если бы…

О боже.

Он похищал меня.

— Во что, черт возьми, ты вляпалась? — спросил он почти печально. И подошел. Как будто он не хотел этого делать, но должен был.

— Я не знаю, что ты… — моя фраза оборвалась, когда его рука быстро двинулась вперед. Я увидела блеск иглы, прежде чем он вонзил ее мне в шею сбоку, боль была острой и мгновенной, заставив меня вскрикнуть. Мои глаза поднялись к нему, безмолвно умоляя, и, к его чести, я увидела там сожаление, прежде чем мое зрение и разум начали плыть.

Потом ничего не было.

Блаженное забытье.

Я проснулась от того, что меня толкали, мое тело ударилось обо что-то твердое и холодное. Я почувствовала, как мои ресницы затрепетали, но держала глаза почти закрытыми, видя только узкую щель, но этого было достаточно.

Достаточно, чтобы увидеть, что я нахожусь внутри того, что выглядело как старый, грязный, выпотрошенный вагон поезда, освещенный строительными лампами, свисающими с крыши вагона, провода змеились из открытых дверей, где я слышала какой-то жужжащий шум. Генератор. За грязными окнами было похоже, что я нахожусь на железнодорожной станции. Только это было не так. Или, по крайней мере, это больше не было ею. Она была заброшена.

Мой похититель повернулся ко мне, и я полностью закрыла глаза, не желая, чтобы он знал, что я уже не сплю. А потом произошла самая странная чертова вещь. Он протянул руку и убрал мои волосы с лица.

— Черт возьми, — пробормотал он себе под нос, слова несли какой-то смысл, который я хотела понять.

Но потом он двинулся, судя по звукам, прочь от меня.

Я снова прищурила глаза и увидела, как он вручную закрывает двери вагона и что-то с ними делает. Я представила, как он запирал их каким-то образом, чтобы я не смогла сбежать. Затем он повернулся, опустив плечи вперед, и рванул вверх по лестнице.

Я медленно подталкивала себя вверх, заставляя свои мертвые конечности работать, одновременно раздраженная и испуганная, когда они двигались как мертвый груз — совершенно бесполезный для меня. Но в конце концов я заставила себя сесть и оглядеться по сторонам.

Я была права. Полуразобранный вагон поезда. Тут даже не было сидений. Только металлические поручни для стоящих пассажиров и покрытые грязью полы.

Нет. Не просто покрытый грязью.

Кровью.

На полу была засохшая кровь.

Черт возьми.

Я знала это.

Мое сердце отказывалось биться в груди, все еще притупленное какими бы то ни было лекарствами, которые он ввел в мой организм. Но страх сумел проникнуть в мой затуманенный мозг.

Он был огромен.

Не было никакого способа, которым я смогла бы отбиться от него. И у меня не было при себе никакого оружия. Я облажалась. Меня собирались пытать, и я окажусь в мусорном контейнере или где-нибудь в неглубокой могиле.

Не убрав сначала Лекса Кита.

Черт возьми.

Все эти годы впустую.

И он просто продолжит делать то, что делал всегда, когда никто не хочет ему противостоять.

Я могла быть девушкой. Молодой. Слабой. Но так или иначе, я была единственной, у кого хватило смелости пробить его броню. Сколько времени потребуется, чтобы кто-то другой сделает шаг вперед?

Стал бы кто-нибудь вообще беспокоиться об этом?

Я должна была, по крайней мере, найти группу, которая обнародовала бы компрометирующие доказательства в случае моего исчезновения или смерти. Просто чтобы информация была там, если кто-то начнет искать. Так что их работа была бы проще. Боже, я была такой глупой. И высокомерной. Думала, что никто не тронет меня. Что я была осторожна. Я была осторожна. Но просто не существовало такой вещи, как достаточная осторожность, когда имеешь дело с кем-то, кто управлял преступной империей.

Здорово.

Это было просто здорово.

Я должна была придумать запасной вариант. Я не занималась легальными делами. Я вмешивалась в жизнь людей и в их бизнес. Из-за этого люди злились и делали глупости. Например, похищали девушек.

И теперь я потеряю шанс сделать что-то, что могло бы что-то значить. Это сделало бы мое существование стоящим.

Черт возьми.

— Почему ты не ищешь, чем бы себя защитить? — спросил его глубокий, раскатистый голос, удивив меня, заставив меня с силой врезаться спиной в стену, к которой я прислонилась.

Я даже не слышала, как он спускался по лестнице. Или снова открыл двери. Или залез в чертов вагон поезда. Он был призраком.

— Это могло бы быть вариантом, если бы мои конечности работали, — сказала я угрюмо, и мои слова немного заплетались.

Его плечо слегка приподнялось и опустилось. — Наркотики скоро выветрятся.

— Ты не мог просто изнасиловать и убить меня сейчас, когда я этого не чувствую? — спросила я и моя челюсть сжалась от гнева. Мой гнев, который перешел в ярость. Это то, что всегда смущало и беспокоило мою маму, когда я росла, как я слетала с катушек, превратившись из нормальной в разъяренного монстра за две целых семь десятых секунды.

— Я не собираюсь насиловать тебя, — сказал он, не сводя с меня глаз, желая, чтобы я ему поверила.

И по какой-то причине я это сделала. По крайней мере, в этом вопросе.

— Так что тогда просто убьешь меня. Хотела бы я сказать, что удивлена. Ты собираешься сначала заставить меня страдать?

При этих словах его брови сошлись на переносице. — Что, черт возьми, с тобой не так? — спросил он с искренним любопытством.

Я подняла левую руку, и удивилась, когда она, следуя инструкциям, помахала в воздухе. — Сколько у тебя времени?

С этими словами я вздохнула, когда он присел передо мной на корточки, уперев локти в колени. — Ты преступница? Дилер? Вор? Кто?

— Не дилер и не вор. А что?

— Потому что нормальные гребаные люди не говорят о своей смерти так, как будто мы обсуждаем, в какой цвет ты собираешься покрасить свои гребаные ногти на ногах.

— Я никогда не говорила, что я нормальная, — уклонилась я. Это была чистая правда.

— Ты ввязалась во что-то криминальное, если меня вызвали, чтобы выкрасть тебя.

— Почему? Ты что, большая шишка или что-то в этом роде?

Честно говоря, мне было любопытно. Казалось, он вел себя так, словно был кем-то важным. Он подкупил меня тем, что казалось его профессионализмом.

Я никогда не видела его раньше. Но, с другой стороны, я смотрела только на Лекса и его коллег.

— Да, куколка, я чертовски большая шишка, — он сделал паузу, давая своим словам осесть, — во что ты ввязалась?

— Честно говоря, я не знаю, — ответила я. Это было правдой. Я действительно этого не знала, — я не совсем тот человек, у которого есть враги, — по крайней мере, не враги, которые знали, что они мои враги.

— Чем ты занимаешься?

— Что?

— Зарабатываешь на жизнь, малыш. Чем ты занимаешься? — спросил он нетерпеливо. Как будто я действовала ему на нервы.

Да, я чувствовала себя очень хреново. Мудак.

Кроме того, я была раздражена комментарием «малыш». Может быть, я выглядела молодо. И, может быть, я была моложе его, но мне никогда не разрешали быть ребенком.

— Я хакер, — сказала я, пожимая плечами, радуясь, что подвижность вернулась к моим плечам. Если бы еще и мои ноги начали реагировать, я бы чувствовала себя намного лучше.

— Хакер? — спросил он, его брови поползли вверх. — Ты хакер?

— Что? Потому что я не какой-нибудь прыщавый извращенец тридцати лет, прячущийся в подвале у своих родителей, я не могу быть хакером?

— Не встречал много хакеров с сиськами, вот и все, — сказал он, слегка ухмыляясь, когда мои глаза начали метать в него кинжалы.

— Слушай, придурок, — начала я, мои слова были гневными, — я понимаю, что у тебя здесь есть работа. Чтобы похитить меня и убить или что-то в этом роде. Но, пожалуйста, просто воздержись от того, чтобы мучить меня своими глупыми мужскими шовинистическими бреднями. Наличие сисек не отменяет наличия гребаных мозгов, идиот.

При этих словах он усмехнулся, звук был низким и глубоким, и, возможно, это заставило мои внутренности странно пошатнуться. Хорошо. Это определенно заставило мои внутренности немного пошатнуться.

— Хорошо, я беру свои слова обратно.

— Что забираешь обратно?

— Ты не преступник.

— Почему нет? — спросила я, безосновательно раздраженная тем, что он пришел к такому выводу. В каком-то смысле я была преступником. Я ежедневно нарушала тонны законов. Конечно, в основном законы о конфиденциальности и кибербезопасности. Но все же. Это были законы. И я их нарушала. Это сделало меня преступником.

— Потому что любой стоящий преступник знал бы что, не стоит называть кого-то, кто держит их в заложниках, придурком и идиотом, когда его жизнь ничего не стоит.

— Может быть, я думала, что ты слишком глуп, чтобы клюнуть на это.

— Не глуп, куколка. Вот почему я знаю, что ты больше, чем какой-то двусмысленный хакер, бесящий каких-то ничтожеств.

— О, пожалуйста, скажи мне, откуда ты это знаешь, — сухо протянула я.

— Я знаю это, потому что знаю, кто меня нанял. И он не никто.

— Кто тебя нанял? — спросила я, чувствуя, как у меня сжимается живот.

Его голова склонилась набок.

— Лекс Кит.

Святое.

Дерьмо.

Глава 3

Брейкер

Она отшатнулась, как будто я ударил ее, физически отпрянув от меня. Ее глаза, и без того большие, расширились.

Значит, она знала, кто такой Лекс Кит.

Что только подтвердило мои подозрения. Что она определенно не была каким-то добропорядочным гражданином, попавшим под перекрестный огонь. Или какая-нибудь случайная цыпочка, к которой Лекс питал слабость, отказала ему или что-то в этом роде.

Хорошие люди не знали, что существуют такие люди, как Лекс Кит.

Хорошие люди не знали точно, насколько плохо, что такой человек, как Лекс Кит, заплатил кому-то, чтобы похитить их.

Все, что оставалось узнать — это то, что она сделала, чтобы заполучить его гнев. Взломала его счета? Украла его деньги? Она жила в самой дерьмовой квартире, которую я когда-либо видел, запах соевого соуса просачивался сквозь стены, полы были потертыми и неровными. Если бы она украла у него, можно было бы подумать, что она могла бы, по крайней мере, купить себе что-нибудь получше, чем двуспальная кровать с разномастной кучей одеял, чтобы защититься от холода поздней осени.

Единственной ценной вещью в ее квартире был ноутбук, который стоял у нее на столе. Не один из простых тоненьких черных, которые можно зайти в любой магазин и купить. Нет. У нее был какой-то специальный, сделанный на заказ. Дорогой.

Что имело смысл, если она была хакером, как утверждала.

— Лекс Кит? — повторила она беззаботным голосом. Ее руки были крепко сжаты, ногти впились в ладони. Напуганная. Она была в полном ужасе.

— Зачем ты ему понадобилась?

Ее глаза встретились с моими, темные и отчаянные. — Я не знаю. Я не знаю, как он вообще узнал, кто я такая.

Я поверил ей. Можете назвать меня сумасшедшим, но я чертовски хорошо умел распознавать ложь. Она была честна со мной.

— Но ты же знаешь, кто он.

Ее голова кивнула вверх-вниз. — К сожалению.

— Так ты знаешь, что он сумасшедший ублюдок?

— Да.

— И знаешь, что он делает с женщинами?

При этих словах она с трудом сглотнула, ее голос стал намного слабее. — Да.

— Черт, — сказал я, поднимаясь на ноги и глядя в открытые двери вагона.

— Кто ты? — спросила она все еще слабым голосом. Я думаю, что мне больше понравилась цыпочка, которая несколько минут назад швыряла в меня ядом. Нет ничего хуже, чем знать, что ты (или ты по договоренности) вселяешь такой страх в женщину. Только самые худшие отбросы делали это.

Может быть, я все-таки был гребаным монстром.

— Брейкер, — честно сказал я. Что хорошего было бы в том, чтобы лгать ей?

— Это похоже на… настоящее имя? — спросила она.

Я обернулся и увидел, что она изучает меня. — Да, куколка, это настоящее имя. Моя фамилия.

— Как тебя зовут по имени?

— Зачем?

При этих словах ее глаза закатились. Закатились. Как будто она злилась на меня. — Отлично. Не говори мне. Мне просто было любопытно. Не нужно быть таким подозрительным. Не то чтобы я представляла для тебя угрозу. Боишься, что я взломаю твой компьютер и увижу, каким извращенным порно ты увлекаешься?

— Извращенное порно? — спросил я, чувствуя, как мои губы дернулись в улыбке.

— Да. Извращенное порно. Трахатели бабушек. Скотоложство (прим.перев.: вид полового извращения — удовлетворение полового чувства путем совокупления с животными). Или более приемлемые, но не менее отвратительные: групповухи, чудовищные огромные члены, анальная групповуха, сперма в жопе, на лице…

Господи Иисусе, мать твою.

Ни за что на свете крошечная цыпочка с большими, черт возьми, глазами лани сидевшая в вагоне поезда, в котором я ее запер, прекрасно зная, что может с ней случиться от рук Лекса, не говорила мне о сперме на лицах цыпочек.

Я провел рукой по лбу, чертовски стараясь не представлять ее голой, с открытым ртом, умоляющей меня кончить на нее.

Блядь.

Последнее, что ей было нужно, это чтобы я разгуливал со стояком. Она и так была достаточно напугана.

— У тебя обширные познания в порнографии. Ты, маленький извращенец, — продолжал я, пытаясь поднять настроение.

На это она фыркнула. — Мне платят за просмотр историй браузеров. Истории браузеров большинства мужчин на семьдесят процентов состоят из порнографии.

— Не мой, куколка, — сказал я, качая головой.

Еще одно фырканье. И закатывание глаз.

— Если я хочу киску, — сказал я, глядя на нее сверху вниз, — я иду за киской. Я не смотрю на это через гребаный экран компьютера. Я погружаю свои пальцы и член в реальную. И, может быть, если она действительно сладкая, я засуну в нее свой язык.

Я боролся с улыбкой, растянувшей мои губы, когда увидел, как она покраснела. Ярко-ярко-малиновая.

Учитывая, что она посмотрела кучу сексуальных актов, не дрогнув, я должен был предположить, что это было потому, что у нее появился сильный мысленный образ. Обо мне. Уткнувшегося лицом между чьих-то мягких бедер. Может быть, ее.

— Ты прям настоящий принц, — сказала она, пытаясь скрыть свое смущение. Но ее щеки все еще пылали.

— Когда девушки хотят цветов и конфет, они ищут хороших деловых мужчин. Когда они хотят хорошего качественного траха, который может заставить их увидеть лицо бога, они приходят к таким мужчинам, как я. Я не извиняюсь за то, что я такой, какой я есть.

— Что значит к таким мужчинам, как ты? — спросила она, ее глаза сузились, как будто она пыталась видеть меня насквозь.

— А что?

— Кто ты такой? Чем ты занимаешься?

На самом деле для таких мужчин, как я, не существовало названия. Мужчин, которые делали то, за что им платили. Никаких вопросов. Очень мало морали.

— Я делаю то, за что мне платят.

— Например?

— Например, вламываюсь в дерьмовые квартиры, расположенные над тем, что, как я могу только предположить, является худшим на вкус китайским дерьмом в городе, похищаю симпатичную девушку, живущую в полном одиночестве, и запираю ее в заброшенном вагоне, чтобы ждать дальнейших инструкций.

— И это все? Так ты что, типа, похититель? Это то, чем ты занимаешься?

— Когда цена достаточно высока.

— Сколько я стоила?

— Что? — спросил я, прислонившись к стене напротив нее, скрестив лодыжки и скрестив руки на груди.

— Сколько тебе заплатили за то, чтобы ты похитил и держал меня в заложниках?

Что ж, не было причин не говорить ей об этом.

— За похищение — десять тысяч. Две штуки за каждый день, который я должен удержать тебя.

На это она выдохнула воздух. — Похоже, я занимаюсь не тем бизнесом. — Последовала пауза, ее рука поднялась, чтобы провести пальцами по волосам. Нервная привычка? — Ну, это ненадолго…

Она казалась такой смиренной. Так смирилась со своей судьбой.

Я видел, как взрослые мужчины, закоренелые преступники, умоляли. Пресмыкаясь, плача. Я видел, как они мочились под себя, когда понимали, что для них нет никакой надежды.

И вот эта цыпочка, никто, просто девушка… спокойно сидела тут, понимая, что ее время на Земле закончилось, и у нее никогда не будет шанса что-то сделать со своей жизнью… и она была спокойна по этому поводу.

Какого хрена это было?

— Я не смогу отговорить тебя от этого? — спросила она мертвым тоном, зная, что у нее нет никаких шансов.

— Нет, куколка, — я бы отказался, если бы у меня был выбор. Я бы отказался.

Она кивнула, поджав губы. — Есть ли шанс, что ты дашь мне что-нибудь прямо перед тем, как передать Лексу?

— Что ты сказала? — спросил я, сдвинув брови.

— Похоже, ты знаешь Лекса, — сказала она, наблюдая за мной. — И, если ты его вообще знаешь… тогда ты знаешь, какие отвратительные, ужасные вещи он делает с женщинами. Многими женщинами. Случайными женщинами, которые ничего не знали. А теперь представь, что он сделает со мной… с кем-то, кто явно его чем-то разозлил.

В ее словах был смысл.

Бедная гребаная девочка.

— Так ты просишь меня… — я замолчал, желая, чтобы она заполнила пробел.

— Дай мне что-нибудь, чем я смогу покончить с собой. Прежде чем он получит возможность сначала поиграть со мной, — сказала она, ее бледная кожа стала почти зеленой при слове «поиграть».

— Ты, блядь, серьезно?

— Да, — сказала она твердым голосом. — Я мало что знаю о наркотиках. Но я думаю, что героин действительно легко передозировать. Я уверена, что найти его будет нетрудно. Он не дорогой. Это не повредит твоей прибыли, — продолжала она лепетать, как будто не говорила о самоубийстве. — Я никогда не употребляла наркотики, так что мне даже не понадобится много. Я могу просто… понюхать его, верно? — она посмотрела на меня, словно ожидая ответа, но продолжила без него. — Я тебя не знаю. И, может быть, ты ничем не лучше его. Может быть, тебе вообще наплевать на меня. Но я не думаю, что ты настолько хладнокровен. Я не думаю, что тебе понравятся те вещи, которые он будет делать со мной.

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе покончить с собой.

— Да.

— Черт, — сказал я, отталкиваясь от стены и расхаживая по небольшому пространству.

Она была права. Я был хладнокровным ублюдком, но я не был бессердечным. Просто осознание того, что я держал ее против ее воли, раздражало меня, оседая ощущением свинца в животе. Таково было правило. Я не связывался с женщинами. Это была нечестная гребаная борьба. И я не мог придумать ни одной чертовой вещи, которую могла бы сделать женщина, чтобы оправдать то, что Лекс мог сделать с ней.

— Это значит «нет»? — спросила она, чувствуя себя побежденной.

Я повернул голову, увидев, что она наблюдает за тем, как я расхаживаю, ее тело напряглось.

— Он придет за тобой, — сказал я, подходя к ней, мои ботинки почти касались ее ярко-фиолетовых ногтей на ногах, присев на корточки, чтобы я мог посмотреть ей в глаза, чтобы она могла увидеть в них искренность, — я дам тебе что-нибудь, чтобы покончить с этим.

На это она кивнула, ее глаза слегка заслезились. — Спасибо.

Затем я встал, повернулся и убрался к чертовой матери оттуда.

Глава 4

Алекс

Хорошо. Не было причин волноваться. Это всегда было возможно. С того первого дня, когда я сидела напротив его кофейни на ступеньках музея, притворяясь, что читаю какую-то книгу в мягкой обложке, которую нашла выброшенной в метро, хотя на самом деле я делала мысленные заметки о каждой манере поведения, о том, что он пил, что ел, сколько раз делал перерыв на перекур.

С этого первого взгляда всегда был шанс, что он узнает. Я, наверное, должна была быть шокирована тем, что ему потребовалось столько времени, чтобы поймать меня. Я имею в виду… десять лет. Для такого сверхосторожного и наблюдательного человека, как он, это было безумное количество времени. И если бы он имел хоть малейшее представление о том, как долго я следила за его жизнью, он бы чувствовал себя полным идиотом. Если и была одна вещь, которую такой гордый человек, как Лекс Кит, не потерпел бы, так это то, что его заставляли чувствовать себя идиотом.

Тем более женщина.

Дерьмо.

Часть меня была поражена тем, что я сижу в каком-то заброшенном вагоне поезда, а не в одной из пыточных комнат Лекса (их было три: одна в подвале химчистки, одна в сарае на каком-то заброшенном участке собственности, одна специально построена в убежище в лесу. Кстати, если бы вы оказались в первых двух, из вас, вероятно, вышибли бы дух и с вами веселились бы в течении одной-двух ночей. Если бы вы оказались в третьей, что ж, вам предстояло долгое мучение. И вы, вероятно, никогда не выберетесь отсюда живым).

Зачем он тратил время, держа меня под чьим-то присмотром? Это просто не имело никакого смысла. У него, должно быть, чесались руки дотронуться до меня. Хотя бы потому, что я женщина. Потому что ему действительно не нужна была никакая другая причина, чтобы жестоко обращаться с кем-то.

Была ли это какая-то тактика запугивания? Натравить на меня большого, страшного (но горячего в опасном смысле) парня, заставить его удерживать меня, позволить мне до смерти волноваться о том, что случится со мной до того, как он появится?

Это могло бы сработать. Если бы в Брейкере не было чего-то такого, что говорило бы о том, что он так же несчастен, как и я, во всей этой ситуации. Учитывая, что он был напряжен как… сокращающаяся мышца, это о чем-то говорило. Это говорило о том, что, возможно, ему не нравилось то, как вел себя Лекс. То, что он делал с девушками.

У Брейкера были очевидные проблемы с его заданием.

Что напугало меня (незначительно) меньше.

Он все еще собирался выполнить эту работу. Оставляя меня гадать, платил ли Лекс Брекеру, за меня. Зная его, у Лекса был какой-то запасной план. У Лекса всегда все было в порядке. Если план А не сработал, был план Б, затем план В. И так далее, и тому подобное.

Может быть, у Лекса было что-то на Брейкера, что делало его послушным.

Но он все равно собирался помочь мне покончить с собой.

За что он получил мою вечную благодарность. Даже если он держал меня в грязном, окровавленном вагоне поезда, в котором было чертовски холодно. Я яростно проклинала свой выбор пижамы, когда шок прошел, и я почувствовала, как холод проникает сквозь мои босые ноги в тонкий материал моих штанов для йоги и футболку. Если это была худшая пытка, через которую я собиралась пройти по приказу Лекса, что ж, черт возьми, это было не так уж плохо. Я бы пережила это. Или простудиться и умереть. И то, и другое меня устраивало.

Несмотря ни на что, я собиралась умереть.

Хотела бы я сказать, что это откровение было встречено с разбитым сердцем. Что мне было ради чего жить. Что у меня были надежды и мечты. Что я хотела встретить мужчину, влюбиться, родить двух детей и жить в безопасном районе. Что я хотела увидеть ночной Париж. Что я хотела выпить эспрессо в кафе в Италии. Что мне нужно зарыться ногами в песок тропического острова. Что я хотела издать книгу. Или создавать произведения искусства.

Но это была не я.

Это была не та жизнь, которую я вела.

Моя жизнь была посвящена заботе о моей матери. Мать, которая всегда была хрупкой. Нежной. Эмоционально нестабильная. Мать, которая плакала, если я опаздывала на пять минут, возвращаясь домой из школы, в ужасе от того, что со мной случилось что-то ужасное. Мать, которая никогда не была достаточно здорова, чтобы удержаться на постоянной работе. Так что наши шкафы в основном были пусты. Наш свет и газ раз в два месяца был отключен, заставляя меня делать домашнюю работу на улице, сидя под уличным фонарем.

Не было таких вещей, как мечты. Только обещание нескончаемой тяжелой работы.

Я смутно помню, как в детстве у меня было желание петь. Всегда втайне хотела научиться играть на гитаре, но знала, что никогда не смогу, потому что мы никогда не могли позволить себе уроки.

Но это желание угасло, когда в тот день я вернулась из школы и обнаружила, что моя мать в конце концов отказалась от борьбы, в которой она сражалась всю мою жизнь.

Затем желание сменилось потребностью в мести, когда я узнала правду.

Каждая секунда моей жизни с того дня была полна этой цели. Чтобы отомстить за мою мать и за ад, через который ей пришлось пройти.

Так что моим единственным сожалением в жизни будет то, что я не достигла этой цели.

Но это какое-то пустое разочарование.

В конце концов, я могла бы с таким же успехом вообще не существовать.

Это звучало удручающе и жалко, но это была чистая правда. Никто не будет скучать по мне. Никто бы не горевал, потому что я больше не делила с ними воздух. Смерть была печальна только тогда, когда позади оставались люди, которым было не все равно, что ты когда-то жил.

Никому не было до меня дела.

И никто не вспоминал обо мне уже более десяти лет.

На самом деле не о чем было грустить.

Я приму все, чтобы не принес мне Брейкер, любой наркотик… а затем погружусь в ничто.

Я не из тех, кто верит в жизнь после смерти. Поверить в идею воспарить в место, где нет боли, только покой и счастье. Это кажется чем-то сказочным. Что-то, чем можно накормить испуганных детей с ложечки. Что-то, что можно использовать, чтобы убедить людей, что жизнь — это какой-то волшебный опыт, придуманный каким-то всевидящим Богом.

Но жизнь была дерьмом. Жизнь была болью, жертвой и разочарованием. Это был не тот тест, который нужно было пройти или провалить. Это была бурлящая масса времени, где немногие счастливчики познали немного счастья, но большинство жило в страхе, боли и пустоте.

Ни один Бог не допустил бы этого.

По крайней мере, ни в какого Бога я не хотела верить.

Скоро, и неизвестно, как скоро, но скоро… я собиралась больше не существовать. Не было никакой загробной жизни. Не было никаких размышлений о той жизни, которую я вела. Или реинкарнации, чтобы попробовать снова (какая жестокая идея, черт возьми).

В одну минуту я бы дышала, думала и чувствовала.

В следующее мгновение я бы перестала дышать, перестала думать и перестала чувствовать.

Дело закрыто.

Но не было причин сидеть и размышлять об этом.

Я медленно поднялась с пола, мои кости болели от холода. Я пошевелилась, пытаясь согреть свои конечности. Пытаясь стряхнуть холод с моей души.

Трудно жить с грузом знаний на плечах. Знать, что на самом деле происходит вокруг всех нас ежедневно. Знать, что есть мужчины, которые крадут девушек с улиц, хороших, милых, невинных девушек, насилуют, калечат и бросают их. Не пойманные. Не наказанные. Невозможно не почувствовать, как от этого у тебя опускаются плечи. Или знать, что были люди, которые украли семью человека, отрезая пальцы детям, чтобы добиться своего, и не чувствовать, что мир был ужасным, извращенным местом для жизни.

У меня не было возможности увидеть солнце. Потому что я жила в гребаной канаве.

Были времена, когда мне хотелось оставить все это позади. Ночами, когда я лежала в постели, уставившись в стену, чувствуя, как слезы щиплют глаза. Не желая ничего больше, чем собрать свои вещи и уехать. Уехать куда-нибудь еще. В любое другое место. Найти настоящую работу. Найти хорошего мужчину. И, может быть, он бы игнорировал меня во время футбольного сезона, и мне придется ругаться на него, чтобы вынести мусор. Но он называл бы меня хорошенькой и целовал так, как будто так было на самом деле.

Я могла бы смыть с себя грязь моих двадцати шести лет. Я могла бы быть чистой.

Но для меня это был не вариант.

Некоторым людям нужно было пробираться по грязи, чтобы другие могли жить, не тронутые ею.

Моя жизнь была жертвой ради большего блага.

Я не имела права грустить по этому поводу.

— Холодно? — голос Брейкера раздался позади меня, заставив меня подпрыгнуть, мое сердце взлетело вверх. Боже, он был хорош в этом. Я догадывалась, что именно это делало его хорошим в его работе.

— Да, — сказала я, поворачиваясь к нему.

Чтобы найти его стоящим там с одеждой. Одеждой. И одеялами.

— Вот, — сказал он, протягивая мне пару мужских носков, и я практически набросилась на них, сунула ноги и подтянула их к икрам. Затем он протянул мне пару спортивных штанов. Мужских. Синих. Слишком больших. Но теплых. Я влезла в них, потянулась за темно-синей толстовкой и натянула ее через голову. — Лучше? — спросил он, как только я оделась.

— Да. Спасибо, — искренне сказала я.

— Не благодари меня, куколка, — сказал он, качая головой.

— Почему нет? Ты сделал что-то хорошее.

Он выдохнул, проведя рукой по голове. — После похищения и удержания тебя против твоей воли. Ты не можешь сказать, что это было приятно.

— Скольким еще заложникам ты приносил одежду и одеяла? — спросила я, наблюдая за ним. Он покачал головой, и я получила свой ответ. — Вот именно. Так что спасибо тебе за заботу о том, чтобы я не умерла от пневмонии. Ты знаешь… до того, как я получу передоз от героина. — Я имела в виду, что это для меня немного забавно. В каком-то болезненном смысле. Я даже улыбнулась, когда сказала это.

Все, что я увидела в ответ — это напряжение вокруг его глаз, тиканье в челюсти. Он выглядел почти… сердитым.

— У тебя действительно нет ради чего жить? — спросил он тихим голосом.

Я почувствовала, как мое плечо дернулось. — Мне действительно не для чего жить, — подтвердила я. — Я имею в виду… я не совсем рада, что умру, не дожив даже до своего тридцатилетия. Но я должна выбрать, как мне поступить. Лучше своими руками, чем быть соскобленной с тротуара после того, как пьяный водитель сбил меня, когда я переходила улицу. Или задыхающейся от витаминов размером с лошадиную таблетку, которые я принимаю в одиночестве в своей квартире, и меня не найдут в течение нескольких дней, пока мой домовладелец не придет за арендной платой.

— Господи Иисусе, а ты темная.

При этих словах я почувствовала, как мои губы изогнулись в улыбке. — Ты похищаешь и держишь людей в заложниках и, возможно, убиваешь их. И я темная?

— Да, куколка. Ты темная. Я работаю в темноте. Я этим не живу. Я не заворачиваюсь в нее, как в одеяло, прячась от гребаного мира.

— Я не прячусь от мира! — возразила я, хотя и знала, что это правда.

— Я просидел возле твоей квартиры три дня, и ты ни разу не вышла. Даже за едой. Не разговаривала и не встречалась ни с кем. Даже для того, чтобы потрахаться. Ничего.

— Я работала, — возразила я.

— Над чем? Сдавала мужчин, помешанных на порно, их подозрительным супругам?

Хорошо. Я начала немного злиться.

К несчастью для меня, не было такой вещи, как немного злиться. Один вид злости был так же плох, как и другой. А когда я злилась, казалось, что между моими губами и мозгом что-то шло не так.

— Пыталась разрушить чертову преступную империю, ты, придурок!

Упс.

Это было неудачно сказано.

Его брови изогнулись, в глазах появилось любопытство.

И я знала, что он ни за что не отпустит это.

— Повтори еще раз? — сказал он обманчиво мягким голосом.

— Ничего. Не бери в голову.

— Это не решит проблему.

— Что ж, очень жаль. Потому что я тебе не скажу.

— Куколка…

— Нет. И ты не можешь заставить меня.

Вероятно, это было еще одно неправильное замечание.

Я знала это по улыбке, которая, казалось, коснулась его глаз, но не губ.

— Хочешь поспорить?

— Ты собираешься ударить меня?

На это он вздрогнул. И я знала, что он этого не сделает. Он не был одним из тех людей.

— Нет. Я не собираюсь тебя бить.

— Тогда я не понимаю, как ты можешь заставить меня что-то тебе сказать.

— Нет? — спросил он, улыбка, наконец, появилась на его губах, когда он так медленно начал двигаться ко мне.

Здравый смысл подсказывал мне стоять на своем. Но мое тело не слушалось. Я так же медленно двигалась назад, прочь от него. Но потом я ударилась спиной о стену. А он все еще приближался.

Мое сердце сильно колотилось, грудь странно сжималась. И частью этого был страх — страх перед неизвестным. Но отчасти это было что-то другое. Что-то, что я не совсем узнавала или понимала.

Между нами был всего фут, его ледяные голубые глаза смотрели на меня, его лицо ничем не выдавало его намерений.

По собственной воле мои руки поднялись ладонями вверх, надавливая на его пресс, когда он начал сокращать небольшое расстояние между нами.

Его взгляд скользнул вниз по моим рукам, затем снова поднялся к моему лицу.

— Что ты делаешь? — спросила я, мой голос немного дрожал. Слабый.

Что, черт возьми, происходит?

Он придвинулся ближе, заставляя мои руки сильнее вжаться в его мышцы живота. И я поняла, что вернулась в свою квартиру, когда мне показалось, что под одеждой он был сильным. Он был как кирпичная стена под моими ладонями.

Мои глаза скользнули обратно к нему, странное ощущение закружилось у меня в животе, когда они поднялись, обнаружив, что он наблюдает за мной.

Одна из его рук поднялась, удерживая меня сбоку. Другая поднялась медленнее, на секунду зависла в воздухе, прежде чем легко провести кончиками пальцев по моей челюсти.

И все мое тело содрогнулось.

Жестко.

Потому что легкое, как бабочка, прикосновение, казалось, пробежало по каждому дюйму моей кожи.

Его голова слегка наклонилась, его теплое дыхание щекотало мою скулу. Но его глаза не отрывались от моих.

— Брейкер… — попыталась я, не уверенная в том, о чем я прошу, и я чувствовала, что он пытался сделать.

— Я не причиню тебе вреда, куколка, — сказал он низким и рокочущим голосом.

Затем его глаза, наконец, оторвались от моих, и он наклонил голову ниже.

Ощущение в животе усилилось и скрутилось в почти тошнотворный водоворот… всего за секунду до того, как его губы сомкнулись на мочке моего уха.

Воздух вылетел из моих легких, и мои руки инстинктивно впились в мышцы его живота.

Я не была испуганной маленькой девственницей. По воле судьбы это вылетело за дверь через десять дней после того, как мою мать закопали в землю.

Как бы то ни было, у меня не было особого опыта. В основном потому, что я держалась подальше от людей, как будто они были возможными переносчиками бубонной чумы. А также потому, что я была почти уверена, что у меня какое-то заболевание, из-за которого нормальное женское либидо двадцати с чем-то лет просто… исчезло.

Я не жаждала секса.

Я почти даже не думала о нем, за исключением тех случаев, когда я просматривала порносайты, которые клиенты невольно заставляли меня посещать.

Но ошибки быть не могло.

Это было в странном, трепещущем сердцебиении. В повышенной чувствительности моих нервных окончаний. По тому, как мурашки побежали по моей шее, груди и рукам. В яростном, почти болезненном напряжении глубоко внутри меня.

Я была возбуждена.

Клянусь, моим проклятым похитителем.

Святое дерьмо.

Что со мной было не так?

— Какого криминального авторитета? — спросил голос Брейкера, заставляя дрожь пробежать по моему телу, его зубы впились в мочку моего уха.

— Лекс, — выдохнул мой голос. Для меня это было едва слышно.

Но Брейкер отреагировал так, словно я прокричала это в мегафон.

Его другая рука опустилась рядом с моей головой, полностью заключая меня в клетку, его голова откинулась назад, его глаза пригвоздили меня к месту.

— Ты, блядь, серьезно?

Дерьмо.

Его тон отбросил желание назад, оставив меня дрожащей, холодной и неудовлетворенной.

И, может быть, немного, совсем чуть-чуть, разочарованной.

Что я могу сказать? Прошло много-много времени с тех пор, как я знала, что такое желание. И мне это вроде как понравилось. И я хотела посмотреть, куда это приведет. Возможно, это делало меня шлюхой, но меня это устраивало.

Но дело в том, что он использовал меня.

Он использовал мое тело против меня.

И это было довольно запутанно.

Особенно учитывая, что я была его чертовым пленником.

— Я не могу поверить, что ты только что сделал это, — обвинила я, мой голос был почти писклявым от смеси негодования и унижения.

— Сделал что? — спросил он, выглядя смущенным.

— Использовал… использовал… секс, чтобы получить ответ!

При этих словах его голова откинулась назад, и он издал смех, который эхом отразился от стен вагона и послал еще один укол желания в мои бедные, малоиспользуемые нижние области.

Его лицо снова склонилось к моему, все еще улыбаясь, но оно стало немного более снисходительным. — Я думаю, у тебя он был давно, — начал он, и я почувствовала, как мой позвоночник выпрямился, — но это был не секс, куколка. Это я просто ласкал твое ухо. Хотя, если ты хочешь, чтобы я попробовал использовать секс в качестве метода допроса… — он замолчал, его руки оторвались от стены и интимно скользнули вниз по моим бокам.

И будь я проклята, если это не было так приятно.

Но дело было не в этом.

Дело в том, что он развлекался за мой счет.

Я уже была долбаным пленником.

Это было просто… так нехорошо.

Прежде чем я обдумала это, по-настоящему, прежде чем я даже поняла, что это происходит, моя рука качнулась назад, затем метнулась вперед, приземлившись с удовлетворительным треском на его щеку.

На секунду в его глазах отразилось удивление. Затем снисходительная улыбка сменилась озорной, и я поняла, что снова облажалась.

— Нравится грубость, да? — спросил он, проводя рукой по щеке, которая была приятного красного оттенка.

— Иди трахни себя сам, — сказала я, ныряя под его руку и проносясь мимо него.

Я не успела пройти и двух футов, как он развернулся, и его рука обхватила мой живот, таща меня назад, пока я не врезалась спиной в его грудь. — Не так быстро, — сказал он, забавляясь.

— Отпусти меня, — прорычала я.

— Расскажи мне о разрушении империи Лекса, — сказал он обманчиво спокойным голосом. Как будто он почти не обращал внимания на мой гнев.

— Нет.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы это был твой ответ? — спросил он, его свободная рука медленно начала пробегать вверх по моему бедру, опасно скользя внутрь. Вопреки себе, моя голова упала ему на грудь.

Это было во всех отношениях неправильно. Как сотня оттенков дерьма. Если бы я не собиралась в ближайшее время оказаться в городской могиле, я бы обязательно сходила по этому поводу к психиатру.

Потому что я не хотела, чтобы он останавливался. Я искренне хотела, чтобы эта рука продолжала двигаться вверх, продолжала скользить внутрь, пока не найдет то, что искала. Пока я не получу некоторое облегчение от внутренней потребности в нем.

Но это была именно та причина, по которой это нужно было прекратить.

— Остановись, — сказала я, мой голос был странной смесью дрожи и силы.

Брейкер выдохнул так, что мои волосы заплясали вокруг лица. Но его рука соскользнула. — Зануда, — обвинил он, отталкивая меня и выходя из-за моей спины. Он направился к двери, давая мне понять, что он уходит. Но потом он повернул обратно. — У меня нет ничего, кроме времени, чтобы измотать тебя, — сказал он, и это прозвучало как обещание. — Ты расскажешь мне, во что, черт возьми, ты ввязалась.

А потом он исчез.

Глава 5

Брейкер

Что, черт возьми, со мной было не так?

Мне никогда не следовало прикасаться к ней руками (или ртом). Неважно, какую информацию я пытался из нее вытянуть. Она была маленькой и напуганной и очень серьезно размышляла о собственной смерти.

И я еще больше заморочил ей голову.

Это не было оправданием тому, что она была чертовски великолепна. Может быть, не в современном смысле — все эти задницы и сиськи. Она была классической — длинные ноги и высокая. Соедините это с этими глазами лани, этим острым языком и этим характером…

Блядь.

Выйдя из здания, я пошел пешком, оставив свой грузовик припаркованным перед складом. Это было не мой дом. Многим детям нравилось использовать это здание, чтобы пить, трахаться и драться. Но когда мой грузовик стоял у входа, они знали, что нужно развлекаться в другом месте. Это был гребаный мертвый город. Было много других заброшенных зданий, в которые можно было вломиться.

Я подошел к двери тату-салона на углу, ударив кулаком по двери, пока стекло зловеще не задрожало. Уже почти рассвело. Заведение было закрыто уже несколько часов.

— Лучше хотеть трахаться или драться, если ты появляешься в такой час, — проворчал голос изнутри за несколько секунд до того, как дверь открылась.

И там был Пейн.

И, да, это было его настоящее гребаное имя (прим.перев.: pain — боль). В его свидетельстве о рождении и все такое. Ирония судьбы заключалась в том, что он был татуировщиком.

Он был примерно моего возраста, на три дюйма выше и сложен примерно так же крепко. У него была светлая кожа, с поразительными светло-зелеными глазами. Без рубашки, все его тело было покрыто темными чернилами до подбородка. Сучкам он нравился — отчасти потому, что он был хорош собой, а отчасти потому, что он точно знал, какие фразы им скормить, чтобы вытащить их из трусиков менее чем за пятнадцать минут.

Он бросил на меня один взгляд и вздохнул. — Выпьешь? — спросил он, уже направляясь обратно в салон, мимо тату-кабинетов и вниз по коридору, который вел в его квартиру.

Пейну нравились хорошие вещи. Его квартира была полностью переделана. Стены перекрашены в темно-синий цвет. Полы отполированы и окрашены в темный цвет, просто избегая черного. Кухня (которой он не пользовался) была по последнему слову техники — белая плитка и белые шкафы, стойка из белого мрамора, приборы из нержавеющей стали. В противоположном конце комнаты стояла его огромная калифорнийская двуспальная кровать с белым одеялом. В центре комнаты гостиная зона в темно-синих цветах и самый большой доступный плоский экран.

Он прошел на кухню, где стояло несколько бутылок алкоголя, и налил нам по стакану.

Я подошел, выпил свой стакан залпом и прислонился к стойке.

— Во что ты теперь ввязался? — спросил он, потягивая свой напиток.

— Лекс Кит удерживает Шотера.

Воздух стал заметно гуще. — Что? — спросил он, его тон стал убийственным.

Видеть ли… дело было в том… мы с Шотом были вместе. Были вместе с того момента, когда я застал его спящим у моего дома, когда мне было девятнадцать. И под «моим домом» я подразумевал заброшенный магазин, в котором я жил. Никому не было дела до этого, и я был там уже полгода. Черт возьми, к тому моменту я уже оборудовал это место телевидением и электричеством.

Я вышел из своей парадной двери, и там был он. Пятнадцатилетний, маленький, неряшливый.

— Йоу, — сказал я, пиная его криперсы (прим.перев.: Криперсы (или криперы) — это полуботинки на утолщенной подошве и с небольшой шнуровкой, еще одно их название — флатформы) своими ботинками.

Его глаза распахнулись, его тело каким-то образом перешло от сна и сидения к бодрствованию и стоянию в течение мгновения. На нем были черные узкие джинсы, белая футболка и кожаная куртка. Из тех хороших. Которые стоят несколько баксов. Он не был уличным ребенком. Или он был на улице недолго. Его лицо было худощавым, волосы светлого оттенка, которые колебались на грани каштанового, коротко подстриженные, слегка зачесанные назад, и темно-зеленые глаза.

— Что ты… — остальная часть моего предложения оборвалась, когда его рука в тумане потянулась к поясу брюк и вернулась с пистолетом. Прицеливаясь. Идеально прицеливаясь, чтобы сделать дырку мне между глаз. И его гребаная рука была тверда, как у снайпера.

— Знаю, что это нечестная игра, но я бы никогда не победил тебя в бою, — сказал он, пожимая плечами.

— Я не собирался драться с тобой, малыш, — сказал я, качая головой. — Я собирался отвести тебя позавтракать.

— Почему? — спросил он, подозрительно глядя на меня.

— Потому что я голоден, — сказал я, отворачиваясь от него и его пистолета и направляясь вниз по улице.

Я не успел пройти и пяти футов, как он зашагал рядом со мной.

— Ты знаешь, как пользоваться этим пистолетом. — Это был не вопрос. Пятнадцать, и он держал пистолет, как опытный профессионал.

— Я не вырос бы в Алабаме, не научившись пользоваться оружием, — протянул он, давая понять, что активно работал над тем, чтобы избавиться от акцента.

— Далеко от юга, — заметил я, открывая дверь закусочной дальше по улице.

— Далеко от сукиного сына, который вырастил меня, — легко сказал он, одарив официантку, которая была по крайней мере на десять лет старше его, улыбкой, которая заставила ее покраснеть. Румянцем. — Ну так что? — спросил он, просматривая меню. — Ты просто добрый самаритянин? Помогаешь бездомным детям на твоем пороге?

— Черт возьми, нет, — сказал я, качая головой. В какой-то момент я был одним из тех бездомных детей. Я знал, как важна была для них гордость. Я не раздавал подачки, если только кому-то действительно не нужна была помощь. И даже тогда, в половине случаев это было брошено мне в лицо. Таково было отношение улиц. Это было то, что я уважал.

— Значит, только тем, кто наставляет на тебя оружие? — спросил он, усмехаясь над своим меню.

— Что-то в этом роде, — согласился я, кивая.

— Так у тебя есть имя?

— Брейкер, — немедля сказал я.

При этих словах я приподнял бровь. — Ну, если у тебя может быть такое идиотское имя, как Брейкер, я могу быть Шотером (прим.перев.: игра слов Breaker — разрушитель, Shooter — стрелок, снайпер).

С того дня его так и звали.

— Чем ты занимаешься, мужик? — спросил он несколько минут спустя, копаясь в огромной куче французских тостов.

— Мне не о чем говорить в переполненной закусочной, — сказал я, скользнув взглядом по столу менее чем в двух футах от нас, за которым пожилая пара не скрывала, что они подслушивали.

На это Шотер пожал плечами. — Нужна какая-нибудь помощь?

И с того дня он действительно помогал.

Пятнадцать лет казались намного старше на улице. И это было еще старше, когда ты рос с отцом, который выбивал из тебя все любящее дерьмо всякий раз, когда выпивал. Что было ежедневно. Шотеру было пятнадцать лет, он сходил на тридцать. Резкий. Сознательный. С удивительным контролем над своими эмоциями. Возможно, даже больше, чем у меня. Он был забавным. Скор на умные замечания. И еще более быстр в пикапе. И это всегда срабатывало. Он был чертовым подростком Казанова.

И когда он сказал, что знает, как обращаться с оружием, ну, это было преуменьшением. Он был чемпионом по стрельбе среди юниоров в штате Йеллохаммер (прим.перев.: прозвище штата Алабама). Лучший стрелок, которого я когда-либо видел.

Пока ему не исполнилось двадцать с небольшим, он работал на меня. Помогал мне в расследовании дел. Сбором информации. Поимкой людей, если я думал, что у меня будут проблемы. С возрастом он не стал таким большим и громоздким, как я, но его жилистая худоба имела свои преимущества в бою.

Затем, примерно в то время, когда ему исполнилось двадцать три, он решил, что пришло время разветвиться. Быть самими собой. Это был шаг, которого я ожидал некоторое время. И я также ожидал, что он его сделает.

Когда у тебя были такие навыки обращения с оружием, как у него, ну, чем еще ты мог заняться, кроме как заказными убийствами?

Он брал крупные заказы — работал на мафию или другие криминальные семьи, империи, больших парней.

Когда дело касалось моей работы, я зарабатывал деньги.

Из-за Шотера мой доход казался ничтожным.

Каждый месяц он посылал своему дерьмовому отцу ящик самого лучшего скотча, который можно было купить за деньги.

Можно было бы сказать, что у него все еще были какие-то проблемы с папой.

И он был, во всех смыслах и целях, единственной семьей, которая у меня была. Младший брат. Кто-то, на кого мне было не наплевать.

И Лекс Кит удерживал его.

— Он хотел, чтобы я похитил кого-то по имени Алекс Миллер, — сказал я Пейну, вырываясь из своих воспоминаний. — Сказал мне, что вернет Шотера в целости и сохранности, если я это сделаю. Поэтому я согласился. И черт возьми, он не сказал мне, что Алекс Миллер — гребаная цыпочка.

На это у Пейна опустились плечи. — Черт.

— Да, — сказал я. — Пока мы разговариваем, она уже сидит на складе. Я не очень-то разбирался в инструкциях. Захватить ее. Удерживать ее. Он не сказал до каких пор. Похоже, он хочет… сделать всю грязную работу сам, — сказал я, мои слова казались ядовитыми на языке.

— Я не могу позволить ему заполучить ее, — сказал Пейн, удивив меня.

Пейн, в отличие от нас с Шотом, происходил из хорошей семьи. Бедняга. С слишком большим количеством детей в квартире с двумя спальнями в дерьмовом районе. Но хорошая семья. С сильной матерью и бабушкой. Крутые тетки. И две младшие сестры. У него была сильная, укоренившаяся потребность уважать и защищать женщин. Так что, да, хотя он использовал их много раз для секса, он никогда даже не повышал на них голос и не давал обещаний или заявлений, которые не собирался выполнять.

Он точно знал, что Лекс приготовил для Алекс.

И он ни за что не согласился бы с тем, чтобы это произошло, когда этого можно было избежать.

Проблема была в том, что я не знал, как это сделать.

— Я согласился дать ей немного героина, чтобы она могла покончить с собой до того, как он доберется до нее.

Пейн оторвал взгляд от моих глаз, глядя в окно, где солнце начинало пробиваться сквозь небо.

— Послушай, ты же знаешь, что я люблю Шота, — начал он, и я знал, что это правда.

Мы с Пейном стали близки только потому, что знали друг друга, часто посещали одни и те же бары, делали ставки на то, кто из нас посадит самую горячую цыпочку ночи себе на колени (до нынешнего времени мы были довольно равны). И когда Шотер стал большой частью моей жизни, он стал большой частью жизни и Пейна. И Шот потратил большую часть своего дохода на поддержание татуировочного бизнеса Пейна. Шот был большим поклонником модификации тела — пирсинга (огромные заостренные в ушах, пирсинг языка, затем иногда губы, иногда носа). Это было по-разному. Потом были чернила. Он был покрыт ими, почти полностью: руки, грудь, спина. У него даже была татуировка орла на передней части шеи, крылья были расправлены назад к ушам. Шот провел много времени в кресле Пейна. Эти двое были близки.

Когда Пейн сказал, что любит Шота, именно это он и имел в виду.

— Но он взрослый мужик. Он занялся этим бизнесом. Он, как и ты, знал обо всех рисках. И он посмотрел им в лицо и сказал: «Да пошло оно, мать вашу». Так вот, эта девушка… эта девушка не делала такого выбора. Как бы она ни связалась с Лексом, это ни в коем случае не будет честной борьбой. Она невинна.

Он был прав.

Блядь.

— Я знаю это, — сказал я, наливая себе еще. Повисло молчание, мы оба не были уверены, какие границы мы готовы пересечь. Я заговорил первым. — Она хакер. Вот что она сделала. И она призналась, что пыталась уничтожить его.

— Уничтожить его с помощью компьютера? — спросил он, в его голосе смешались удивление и недоверие. — Мини-армии не смогли его уничтожить. С оружием и бутылками с зажигательной смесью.

— Да, — согласился я. Те первые дни были сплошным беспорядком. Повсюду были копы. В бизнесе каждого. Я уехал из города на год, устроился на работу на другом побережье, просто чтобы моя задница не попала в поле зрения. Шот пошел за мной, все еще пытаясь создать клиентскую базу, поэтому он работал на меня неполный рабочий день, а остальное время на себя. Много солнца, денег и сучек. Это были хорошие времена. Внезапно мне захотелось, чтобы мы никогда не возвращались.

Шот был бы свободен. У меня бы не было этой сексуальной штучки, сидящей в том вагоне поезда. И я бы не столкнулся с невозможным выбором между ними.

— Если я перейду Лексу дорогу, я тоже труп, — размышлял я вслух. Он бы не остановился, просто убив Шота. Это было бы просто для того, чтобы помучить меня, прежде чем он придет и убьет меня тоже. Вероятно, заставляя меня смотреть, как он насилует и мучает Алекс, прежде чем прикончить меня, просто чтобы доказать, что он одержал верх. — И Алекс тоже, — добавил я.

Пейн вздохнул. — Просто спрячь ее где-нибудь, чувак. Дай ей немного еды, денег и одноразовый телефон, и скажи, что, если она не получит от тебя вестей через две недели, пусть убирается. Она хакер… она может найти себе новую личность. Она может исчезнуть.

— Тогда что, чувак? Ждать, пока Лекс придет и убьет меня?

Пейн пожал плечами. — Или найти способ убить его.

— Что? В одиночку? Ты сам сказал, что преступные вооруженные формирования пытались и потерпели неудачу, чувак.

— Да, но девушка, которую ты удерживаешь… она наблюдала за ним… у нее, вероятно, много на него есть. Информация, которую ты можешь использовать. Попроси у нее доступ к ней. Посмотри, сможешь ли ты использовать что-нибудь из этого, чтобы найти способ убрать его.

— И ты ожидаешь, что я смогу сделать все это, блядь, хладнокровно, зная, что у него Шот, и не известно что он делает с ним?

— Ты помогаешь ему, стоя здесь и разговаривая со мной сейчас?

Что ж, он был прав.

— Иди домой. Поспи немного. Принеси этой бедной девочке немного еды. Затем заставь ее согласиться позволить тебе просмотреть ее файлы.

— Да, — согласился я, ставя свой стакан, внезапно почувствовав, как усталость проникает в мои кости.

Я не мог заставить себя пойти домой, вместо этого схватил спальный мешок и лег спать на верхней площадке лестницы, ведущей в вагон поезда. Когда я вернулся, чтобы проверить ее, то нашел ее зарывшейся под одеялами, которые я ей дал, лежащей на боку, с поднятым капюшоном, руками под лицом в молитвенной позе, мертвенно спящей.

На холодном, твердом, грязном, окровавленном металлическом полу.

Чувствуя себя, как самый худший дикарь, я провалился в измученный сон.

Глава 6

Алекс

Пробуждение было похоже на то, как будто я умерла. Каждая косточка в моем теле казалась хрупкой. Моя кожа замерзла, и весь бок на котором я лежала на полу, болел. Я шмыгнула носом от холодного утреннего воздуха, медленно принимая сидячее положение, ворча, когда все тело сводило и оно сопротивлялось движению.

Я подняла руку и прошлась по телу, массируя ноющие мышцы плеча.

— Извини за пол, — донесся до меня голос Брейкера, и я вскинула голову, обнаружив, что он наблюдает за мной стоя возле двери, прислонившись к стене, было похоже, что он был там некоторое время.

— Ты смотрел, как я сплю, ты, чудик? — спросила я, мои слова прозвучали более чем немного угрюмо. Я ни в коей мере не была утренним человеком. Тем более, когда я провела ночь ворочаясь на холодном, твердом полу.

— Сейчас полдень, — сказал он, пожимая плечами.

— Это не ответ, — сказала я, медленно поднимаясь на ноги и расправляя плечи.

— Иди сюда, — позвал его голос, звучавший почти мягко.

Моя бровь поползла вверх. — Это что, приказ?

— Господи, женщина, почему ты такая мрачная через секунду после того, как проснулась?

— Может быть, это как-то связано с тем, что меня удерживают против моей воли, — сказала я, скрестив руки на груди.

— Или, может быть, ты просто стерва, — сказал он, одарив меня ухмылкой.

Я почувствовала, что опускаю глаза. — Ты мудак.

— Да, — согласился он, ничуть не обидевшись. — А теперь иди сюда, — сказал он, опустив руки по бокам.

Хорошо.

Было безумием идти к нему.

Я знала это. На рациональном уровне.

Но моим ногам об этом никто не сказал.

Что, возможно, имело или не имело какое-то отношение к тому факту, что холодный, твердый пол был не единственной причиной, по которой я ворочалась и металась всю ночь. Нет, это также имело какое-то отношение к сну, который мне все время снился, с участием крутого светловолосого бородатого здоровяка, который просил меня подойти к нему.

Скажем так, сон был очень ярким.

И очень грязным.

Когда я была в футе от него, он вытянул руки и потянул их к моим плечам — вырвав из моего рта полу-стон, полу-всхлип. При этих звуках смешок слетел с его губ, а взгляд стал напряженным.

— Почему ты массируешь мои плечи? — спросила я, облизывая пересохшие губы.

— Почему ты должна задавать столько вопросов? — возразил он, одновременно потирал руками и притягивал меня ближе, сокращая расстояние между нашими телами, пока нас не разделило всего лишь дуновение воздуха, давая его рукам больше свободы движений по моей спине. Мне действительно пришлось сосредоточиться, чтобы не прислониться к нему. Потому что… это была проблемой. — После того, как я ушел отсюда прошлой ночью, я пошел навестить своего друга.

— Ты… бросил меня! — я взорвалась, вырываясь от него, выпучив глаза, когда жар распространился по моему телу. Он бросил меня. Запертой в вагоне поезда. Он был заперт снаружи. Оставив меня совершенно беззащитной. Любой мог забрести в явно заброшенное здание. Любой мог найти меня и сделать… что бы, черт возьми, они ни хотели со мной сделать. Пока он развлекался со своими долбаными приятелями.

— О Господи Иисусе, — проворчал он, глядя вверх и полу прикрыв глаза. — Понеслась…

— Да… понеслась. Что с тобой не так? Любой мог прийти сюда, увидеть меня совершенно беззащитной, изнасиловать и убить!

— Пять секунд прослушивания этого рта, и они потеряют интерес к этой задаче, поверь мне.

К… задаче?

То есть… изнасиловать меня или убить?

В любом случае, это было своего рода оскорблением.

— Я ненавижу тебя, — сказала я. По-детски, я знаю. Но он вытащил это из меня. Что забавного было в том, чтобы спорить с кем-то, когда все, что они делали, это отвечали совершенно нормальным, невозмутимым тоном? Это только еще больше разозлило меня.

— Это прискорбно, потому что ты будешь работать со мной.

Мой рот открылся, чтобы что-то сказать, но закрылся, как только его фраза закончилась, повиснув в воздухе.

— Кажется, я ослышалась, — сказала я через минуту.

— Ты слышала меня просто отлично. Ты и я… мы собираемся найти выход из этой передряги.

Этой… передряги?

То есть… с моим убийством (или самоубийством) из-за Лекса Кита?

— Почему?

Брейкер глубоко вздохнул, глядя мне в глаза. — Лекс захватил кое-кого, кто что-то значит для меня. Он сделал это, потому что хотел, чтобы я похитил тебя, и он чертовски хорошо знал, что я не распространяю свои… услуги на женщин.

— Правда? — я поймала себя на том, что удивленно спрашиваю.

— Да, куколка, правда. Если бы твое имя не звучало как мужское, мы бы сейчас здесь не стояли.

Я поверила ему.

— Кто у него? — спросила я.

Он не колебался. — Мой брат.

— Твой брат? — спросила я тихим шепотом.

Я ничего не знала о братьях и сестрах. Черт возьми, я ничего не знала о друзьях. Но я могла себе представить. Я могла представить себе эту связь. Я могла представить, какой выворачивающий внутренности ужас охватил бы вас, когда бы вы поняли, что кто-то, кого вы любили, был в руках Лекса Кита.

Неудивительно, что он был готов пойти на сделку, хотя и не имел дела с женщинами.

Я отвернулась, зная, что в моих глазах был маленький кусочек моего сердца. — Что тебе от меня нужно?

— Мне нужно знать, что у тебя есть на него, — немедля ответил он.

Я кивнула, потянулась к воротнику толстовки и, засунув руку, схватила цепочку, которую я носила на шее так долго, что едва ли даже осознавала, что она там еще есть. Я сняла ее через голову, протянула и смотрела, как большая, покрытая шрамами рука Брейкера взяла его.

— Ключ? — спросил он.

— Ключ от шкафчика, — ответила я, кивая. — От кабинки в тренажерном зале на Уиллоу.

При этих словах его бровь поползла вверх. — В тренажерном зале на Уиллоу? — повторил он, и улыбка тронула его губы. — Тренажерный зал, принадлежащий Малликам?

— Да, — сказала я, кивая.

Было не так много организаций, которые отказывались подчиняться требованиям Лекса. До сих пор, насколько я могла судить, единственными, кто не набивал его карманы, были МК Приспешники, Лионе, кокаиновый король, люди из лагеря выживальщиков под названием Хейлшторм, и семья Маллик — группа печально известных ростовщиков, которые, похоже, не имели никакого отношения ни к одной из других преступных организаций.

Я могла бы скрыть свою информацию от Приспешников. Но, честно говоря, они пугали меня до чертиков. И я знала, что Ричард Лионе вынудил бы меня работать на него. И я не хотела быть никому должна.

И Хейлшторм, ну, они были странными. Я почти боялась, что войду туда, чтобы заключить сделку, и никогда не выйду, потому что они… промоют мне мозги или что-то в этом роде.

Так что, в конце концов, Маллики были самой безопасной ставкой. Я пошла в тренажерный зал, спросила Шейна и спросила, может ли он дать мне доступ к личному шкафчику. Примерно через десять минут своего бесстыдного флирта, наводящего на размышления, он наконец согласился позволить мне пользоваться шкафчиком в комнате для персонала за пятьдесят баксов в месяц.

Это было безопасно, даже если и дороговато… поэтому я согласилась.

— Ты умнее, чем я думал, — сказал он, убирая цепочку в карман.

— Ну и дела, спасибо, — сказала я, закатывая глаза. — Тебе придется взять меня с собой.

— Почему?

— Потому что у нас с Шейном есть договоренность.

— Ты, — сказал он, наклонив голову, давая понять, что не совсем поверил, — заключила сделку с Шейном, блядь, Малликом?

Я почувствовала, как мои плечи откинулись назад. Было ли это еще одним «потому что у тебя есть сиськи» намеком? Только потому, что я была цыпочкой, означало, что у меня не могло быть прочных связей с некоторыми местными плохими парнями?

— Эта сделка подразумевает, что ты трахаешься с ним?

Я отпрянула, как будто он дал мне пощечину. Удивленная, конечно. Обиженная? Определенно.

— Прошу прощения?

— Ты встречалась с ним. Ты же знаешь, какой он.

— Значит, единственный способ, которым он мог бы мне помочь — это через секс? — спросила я, мой голос стал отрывистым. — То, что ты свинья, не значит, что и все остальные такие. — У его глаз снова появились странные морщинки, и я почувствовала, как делаю глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем просто… взорваться. — Не смей улыбаться мне своими глазами!

В этот момент я получила смешок. — Улыбаться глазами?

— Да, улыбаться глазами. Это, когда вокруг твоих глаз появляются морщинки, но губы не улыбаются.

— Ты много наблюдаешь за мной, да, куколка?

О боже мой.

Серьезно.

Он был самым несносным человеком, которого я когда-либо встречала.

И высокомерным.

Даже больше, чем Шейн Маллик.

Что действительно о чем-то говорило.

— Мне больше не на что смотреть, кроме твоей уродливой морды, — выплюнула я, надеясь, что это прозвучало убедительно, чертовски хорошо зная, что это было так далеко от правды, как только могло.

— Уродливая морда, — размышлял он, сжимая губы. — У тебя проблемы с тем, как я выгляжу, Алекс? — спросил он, и я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу при звуке моего имени на его губах. Все, на что я могла надеяться, это то, что дрожь была внутренней, и он не заметил.

Эта надежда длилась около одной десятой секунды, когда удовлетворенная ухмылка заиграла на его губах, и я поняла, что это была дрожь по телу.

Черт возьми.

Но мне не пришлось долго страдать от своего унижения.

Потому что секунду назад я просто стояла там, скрестив руки на груди, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы не покраснеть.

В следующее мгновение меня швырнуло о стену. Его тело прижалось к моему, обе его руки обхватили мою челюсть. И прежде чем я успела вдохнуть, чтобы возразить, его губы крепко прижались к моим.

Все мое тело содрогнулось от удивления, укол желания вспыхнул при соприкосновении и пронесся по прямой линии вниз по животу между бедер.

У меня было всего несколько секунд, чтобы понять, что его борода щекочет, прежде чем мой мозг зафиксировал его губы на моих. Твердые. Требующие ответа. И мои были слишком счастливы, чтобы ответить.

В ту секунду, когда они начали отвечать, его руки сжались по бокам моего лица, а зубы впились в мою нижнюю губу. У меня вырвался всхлип, мои руки потянулись, чтобы схватить футболку, прикрывающую его бока, впиваясь в косые мышцы его живота. Потому что мне нужно было держаться. Если я не буду держаться, я была почти уверена, что упаду. Мои ноги (и все остальное, если на то пошло) стали ватными.

Брейкер слегка наклонил мою голову, его язык вжался в линию моего рта и проник внутрь. Не дразня мой. Не играя с ним. Заявляя права.

Вот что я почувствовала.

Брейкер опустил руку с моей челюсти и переместил обратно в волосы у основания шеи, сжал их и дернул достаточно сильно, чтобы я вскрикнула, когда губами скользнул по моему языку и сильно пососали.

И вот тогда у меня подкосились ноги.

Он провел рукой вниз по моему телу, обхватив меня за бедро и притянул к себе.

Но ненадолго. Его губы отпустили мой язык. Его зубы впились в мою нижнюю губу. А потом он отстранился от меня. Отпуская волосы. Прижимая меня спиной к стене. И отступил в сторону.

Я глубоко вздохнула и распахнула глаза.

Чтобы найти его стоящим рядом.

Гребаные глаза, снова улыбающиеся мне.

— Не знаю, куколка, — сказал он, и улыбка расплылась на его губах, — возможно, тебе не нравится, как я выгляжу… но, похоже, тебе нравится то, как я ощущаюсь.

О боже мой.

Хорошо.

Мне нужно было не попасться на удочку.

Мне нужно было хоть раз в жизни взять себя в руки.

— О, приди в себя, — сказала я, притворяясь скучающим тоном. — Ощущаешься ты тоже не очень.

Улыбка не дрогнула. Он слегка сократил расстояние между нами, его глаза были прикованы к моим, и мне потребовались все силы, чтобы не отвести взгляд. Чтобы не струсить.

— Если я возьму свою руку, — сказал он, его рука медленно соскользнула по моему боку, — и суну ее тебе в трусики… на сколько ты хочешь поспорить, что эта сладкая маленькая киска будет приятной и влажной для меня?

— Ты не посмеешь… — начала я, затем его большой палец надавил на мою промежность, заставляя воздух вырваться из моих губ.

— Я не посмею? — спросил он, кончики его среднего и безымянного пальцев были в опасной близости от того, чтобы поиграть с материалом моих трусиков поверх штанов для йоги. — Хотя мне и не придется этого делать, — сказал он, скривив губы, — если ты признаешься в этом.

Я с трудом сглотнула, одновременно возбужденная и напуганная тем, что он… видит меня насквозь. Но также и в абсолютном ужасе от перспективы признаться, что я была возбуждена. — Признаться в чем? — спросила я.

— Признайся, что твоя киска мокрая от того, что я просто поцеловал тебя.

Просто. Просто?

Это было не просто.

Я была почти уверена, что мир свернул со своей оси на время этого поцелуя.

— Хотя можешь не говорить, второй вариант нравится мне больше, — сказал он, его рука скользнула к поясу моих штанов.

Черт возьми.

Хорошо.

Мне нужно было все это прекратить.

Потому что, если его рука залезет мне в штаны…

Нет.

Я не позволю себе думать об этом.

Потому что, если мой разум отправится туда, я была почти уверена, что хотела бы, чтобы его рука отправилась, ну, туда.

Я почувствовала, как мои щеки запылали, зная, что они становятся свекольно-красными. Мои глаза оторвались от его. Я могла бы это сказать. У меня был рот, как у моряка. Я могла бы выдавить из себя эти слова. Я просто не могла смотреть на него, пока делала это. Я почувствовала, что наклоняюсь вперед, слегка ударяясь лбом о его грудь.

— Я мокрая от твоих поцелуев, — вырвалось у меня с сдавленным хрипом, но я выдавила это.

Его рука соскользнула с моего пояса, и, к моему огромному облегчению, он не засмеялся. Он не ткнул меня в это носом.

Он поднял руку вверх по моему позвоночнику, пока не остановился на затылке, задержавшись там на секунду, сжимая, а затем отпуская меня.

— Хорошо. Давай сходим к Малликам.

А потом он отстранился, и он двинулся к двери, даже не потрудившись посмотреть, следую ли я за ним. И, не имея особого выбора, я пошла за ним.

— Эм, Брейкер, — попыталась я, добравшись до верхней площадки.

— Да? — спросил он, двигаясь дальше.

— У меня нет никакой обуви.

Он резко повернул голову ко мне, опускаясь к моим ногам, где его (я предполагала, что это были его) огромные носки поглотили мои ноги. — Точно, — сказал он, направляясь к двери. — Я сейчас вернусь.

— Ах… ты просто оставишь меня здесь? Не запертой?

Он обернулся, одарив меня легкой улыбкой. — Ты не слишком хотела быть запертой, когда меня не было рядом.

— Так ты просто собираешься… доверить мне остаться здесь?

— Тебе есть куда пойти, чтобы Лекс не смог до тебя добраться?

В его словах был смысл.

Он кивнул мне и вышел в дверь.

Оставшись одна, я думала о том, чтобы убежать. Я не была незабываемой девушкой. Я была средней во многих отношениях. Я могла бы проскользнуть в толпу и исчезнуть. Я могла бы куда-нибудь уехать. Залечь на дно. Прекратить появляться в сети, чтобы у меня не было следов. Принять новую личность.

Но, честно говоря, каковы были шансы, что я смогу отказаться от единственного, что имело значение в моей жизни?

Если бы я сбежала, я бы все равно попыталась его прикончить. И он найдет меня. И в следующий раз у меня не будет такого другого (большого, массивного, плохого парня), кто явно хотел бы мне помочь. Или достать мне героин, чтобы я покончила с собой.

Я даже не знаю, где достать героин.

Ну, это частично неправда.

Я знала, где его взять.

Проблема заключалась в том, что все места, где его можно было достать, принадлежали людям, которыми Лекс, так или иначе, владел.

Я глубоко вздохнула, снова натянула капюшон, спрятала лицо в его глубине и подошла к окну, чтобы выглянуть наружу. На улице не было ни одной машины Лекса. У него было четыре разных, которыми пользовались его ребята из службы наблюдения. Ранняя модель «Форда», похожая на старую полицейскую машину, блестящий серебристый «Мерседес» последней модели, типичный оранжевый хэтчбек (прим.перев.: Хэтчбек — это довольно популярный в наше время тип кузова, который уже давно является серьезным конкурентом седана. Слово «хэтчбек» образовано от двух английских слов «hatch» — люк и «back» — сзади) подростка и потрепанный синий пикап. Машины для любого района.

Но все, что я могла увидеть на улице — это толпящихся людей. В основном подростки, явно прогуливающие школу. В машинах, которые стояли вокруг, внутри никого не было.

Лекс не следил за Брейкером?

Это было неправильно.

Что-то было не так…

— У меня не было твоего размера, — сказал Брейкер, входя с обувной коробкой в руках. — Но это должно подойти в любом случае. Если только у тебя ноги не мужские, — сказал он, открывая крышку коробки и доставая пару выцветших коричневых армейских ботинок. Новые, но они выглядели старыми.

Они могли бы подойти мне.

— У меня восьмой, — сказала я, наблюдая, как он движется ко мне, ставя ботинки рядом с моими ногами.

— Это девятка. С ними все должно быть в порядке.

С этими словами я скользнула в ботинки и с некоторым удивлением наблюдала, как он зашнуровывал их для меня.

Я не помню, чтобы кто-то завязывал мне шнурки.

На самом деле, я помню о своих ботинках, только когда стала почти подростком, с ремешками на липучках. Я даже никогда не видела, чтобы моя мать склонялась над моими ногами, когда я росла.

Он встал, и я выскользнула из его огромных спортивных штанов, которые легко скользнули по ботинкам, только заставив меня слегка споткнуться. Я бы еще сняла толстовку, когда мы туда доберемся. Было слишком холодно, чтобы думать о том, чтобы оставаться в легкой футболке дольше, чем это необходимо.

— Хорошо, — сказала я, поднимая глаза и обнаруживая, что он наблюдает за мной настороженным взглядом.

Он провел пальцами по моему подбородку и направился к двери. — Не снимай капюшон, пока я не проедусь достаточно, чтобы убедиться, что у нас нет хвоста.

Я кивнула, но добавила. — Ни одной из его машин здесь нет.

Брейкер оглянулся на меня через плечо, слегка сдвинув брови, но ничего не сказав.

Его грузовик был хорош. Это то, что моя вызванная химическими веществами бессознательность не позволила мне заметить прошлой ночью. Новый, черный, дорогой, массивный. Когда я взбиралась наверх, вынужденная тащить свое тело вверх с помощью перекладины, я рассеянно задавалась вопросом, где живет такой человек, как он.

Черт возьми, насколько я знала, у него была какая-то квартира где-то на этом складе.

Это, казалось, почти устраивало его.

— Ты собираешься выйти или будешь сидеть тут весь день? — спросил он, заставив меня вздрогнуть.

Я была так погружена в свой собственный маленький мир, что даже не заметила, как он припарковался и заглушил двигатель. Я отстегнула ремень безопасности и потянулась к подолу толстовки, быстро задирая и снимая ее.

— Ты уверена, что хочешь пойти туда вот так? — небрежно спросил он, и это вызвало шок неуверенности, пронзивший меня.

В типичной для меня манере я превратила эту неуверенность в гнев. — Что не так с тем, что на мне надето? Если тебе не нравится моя одежда, тогда, может быть, тебе не следовало приходить в мою квартиру и…

Фраза оборвалась, когда его большая ладонь коснулась моей груди, пробежав по затвердевшему от холода соску, который не был скрыт под тканью лифчика.

Я почувствовала, что задыхаюсь, мои глаза нашли его, ожидая увидеть веселье или поддразнивание. Но все, что я могла видеть — это жар. Его пристальный взгляд удерживал мой, его большой палец двигался, поглаживая точку, которая внезапно стала твердой по совершенно другой причине.

— Брейкер… — выдохнула я, и он тяжело выдохнул, опустив руку.

— Просто говорю, что его глаза будут все время смотреть на твои сиськи.

И с этими словами он вышел и захлопнул дверь.

Я судорожно вздохнула и медленно вышла на улицу, обошла грузовик и поспешила внутрь здания.

Высокая, подтянутая, потрясающе сексуальная блондинка за стойкой регистрации окинула меня взглядом, прежде чем остановиться на Брейкере и одарить его душераздирающей улыбкой. Что, на мой взгляд, было невероятно непрофессионально с ее стороны. Понимая, что он со мной. Черт, он только что немного перебрал с толстовкой в машине за несколько секунд до этого.

— Чем я могу вам помочь? — спросила она таким тоном, как будто ее услуги могли бы включать минет, если бы он попросил очень вежливо.

— Нам нужно увидеть Шейна, — сказала я, и ее глаза снова скользнули ко мне, одна из ее идеальных светлых бровей приподнялась.

— Мистер Маллик не…

— Скажи ему, что это Алекс, — оборвала я ее. — И скажи ему, что это важно.

Она сжала губы, как будто пыталась сдержать свое мнение при себе, подняла трубку и начала говорить в нее.

— Он сейчас выйдет, — сказала она мне, затем снова сосредоточилась на Брейкере, делая очень медленный, очень тщательный осмотр. — Могу я спросить, как ты поддерживаешь форму?

— Он разбивает черепа, — произнес знакомый голос, раздавшийся рядом.

Я обернулась и увидела, как подошел Шейн.

Есть одна вещь о Шейне Маллике, которую все знают (помимо того факта, что если бы он появился у вашей двери с ломом, вам нужно было посмотреть на свои коленные чашечки, поблагодарить их за службу за всю жизнь и поцеловать их на прощание), это то, что он был большим. Огромным. Человек-мамонт. Да, потому что он был высоким, но также и потому, что он владел тренажерным залом и проводил в нем много времени. Он, как и все братья Маллик, был до смешного хорош собой. Все черноволосые и светло-голубоглазые. И, как и все остальные братья Маллик, он был злобным, жестоким, безжалостным, пошлым и чертовски обаятельным.

— Шейн, — сказал Брейкер, кивая головой на подошедшего мужчину.

— Брайан, — ответил Шейн, кивнув.

Брайан?

Брайан?

Какое ручное, нормальное имя для такого дикого, необычного человека.

Он сказал мне, что его фамилия Брейкер.

Так что это сделало его Брайаном Брейкером.

Черт, это даже звучало как имя преступника. У него никогда не было шанса на честную жизнь.

— Какого хрена ты делаешь… — сказал он, его взгляд остановился на мне. И я в ошеломленном молчании наблюдала, как его лицо превратилось из обычного горячего парня в дьявольски красивого флиртующего. И, позвольте мне сказать вам, это было чертовски интересное зрелище. — Алекс, детка, — сказал он, его глубокий голос проникал мне под кожу. Затем он двинулся к Брейкеру, хлопнув его при этом по плечу, и встал рядом со мной. Нет, не рядом со мной. Он занял все мое пространство. Моя грудь практически касалась его груди. И, как и предсказывал Брейкер, его взгляд переместился прямо на мои сиськи, прежде чем медленно скользнуть вверх, чтобы найти мое лицо.

— Привет, Шейн, — сказала я, раздраженная тем, что мой голос прозвучал немного легкомысленно. Я действительно не хотела его. Ни в малейшей степени. Я знала его репутацию. Он был настоящим кабелем. Но кто-то не сказал моему очень сбитому с толку либидо, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы оно исчезло.

— Шейн, — прорезался женский голос, и я увидела, как улыбка тронула его губы, услышав это. — Убери свои глаза от ее гребаных сисек и сделай шаг за пределы ее личного пространства, или я отрублю тебе яйца и буду носить их как серьги.

И вот тогда я ее увидела.

И она заставила Барби из тренажерного зала выглядеть как деревеньщину.

Потому что она была просто… чертовски сексуальна.

Мне даже не нравились цыпочки, но, черт возьми, она нравилась.

Она была выше меня, где-то около пяти футов восьми дюймов, я бы предположила, с впечатляющей фигурой, тонкой талией, великолепными бедрами и задницей, и стройными ногами. И ее лицо… у нее были пухлые губы, темные брови и глаза, которые можно было описать только как «соблазнительные». Ее длинные волнистые каштановые волосы рассыпались по плечам, когда она подошла к Шейну, сильно толкнула его плечом и улыбнулась мне. — Теперь его член принадлежит мне, — сообщила она мне, подняв на него глаза. — Иногда ему просто нужно напоминать. — Она протянула мне руку. — Я Леа.

— Алекс, — сказала я, слегка улыбнувшись.

— Алекс, — повторила она. — Ты же не хочешь его, верно? — спросила она, наклоняя голову к ее… парню?

— Нет, — сказала я, слегка качая головой.

— Видишь? Она не хочет тебя, — сказала она ему, приподняв бровь.

— Конечно, когда ты появляешься, как сумасшедшая.

— Ты хотела трахнуть его в последний раз, когда была здесь? — настаивала Леа.

— Эм… нет, — честно ответила я.

Шейн приложил руку к сердцу, изображая боль, но улыбнулся мне. Затем он обнял Леа за плечи, притянул ее к себе и крепко поцеловал. Я имею в виду… там был язык.

— Ну, теперь, когда с этим покончено, — вмешался Брейкер впервые с тех пор, как Шейн заметил меня. Он полез в карман, вытащил цепочку с ключом и помахал ею Шейну.

Взгляд Шейна остановился на нем, затем быстро направился ко мне, приподняв бровь. И вопрос там был ясен — ты действительно с ним или есть проблема?

— Попала в неприятности, — призналась я. Это было достаточной правдой. — Мне нужны мои вещи, чтобы исправить это.

— И он помогает? — спросил Шейн, не выглядя ни в малейшей степени убежденным. Мои глаза скользнули к девушке на ресепшене, и Шейн кивнул головой в ее сторону. — Исчезни на пять минут, — сказал он ей, и она, раздраженная, сделала это.

— Я тоже не думаю, что хочу это слышать, — сказала Леа, выскальзывая из-под руки Шейна. — Я собираюсь пойти к Фи и посмотреть, какие жуткие секс-звонки она получает сегодня.

И без дальнейших объяснений она ушла.

— И так проблемы? — подсказал Шейн.

— Ну, Брейкер был нанят Лексом, чтобы, эм, похитить меня.

— Блядь, серьезно? — спросил Шейн, переключая свое внимание на Брейкера. — Я думал, ты не имеешь дела с женщинами.

— Я, блядь, не знал, — ответил Брейкер, начиная выглядеть почти усталым. — Они схватили Шота. Какой, блядь, у меня был выбор?

На это Шейн пожал плечами. — Понятно. Давай пойдем заберем твои вещи, — сказал он мне, затем провел нас через свой спортзал в заднюю комнату, отпер дверь и впустил нас внутрь. Он прислонился спиной к стене, когда я взяла ключ из руки Брейкера, изо всех сил стараясь не прикасаться к его коже, и, судя по улыбке, которую я получила… он точно знал, почему. Я отвернулась от него, подошла к своему шкафчику и открыла замок.

— Вы двое трахаетесь? — спросил голос Шейна, заставив меня подпрыгнуть и повернуться так, что это выглядело почти… виновато.

— Что? Нет! — я ответила немного писклявым голосом. Затем, более спокойно. — Он похитил меня сегодня около трех часов утра, — сказала я.

Услышав это, Шейн рассмеялся. — Черт возьми, детка, я видел, как он подцепил девушку меньше чем за три минуты.

Ох.

Хорошо.

Тогда ладно.

— Только я не эта девушка, — твердо сказала я, доставая маленькую коробочку из шкафчика и оставляя его открытым. Мне больше не нужно было им пользоваться.

Бровь Брейкера была поднята в ответ на это высказывание. И его взгляд упал на коробку. — Что там внутри?

Я положила ее на стол в комнате отдыха, откинула крышку, чтобы показать две дюжины USB-накопителей.

— Дерьмо, — сказал Шейн. — Это все грязь, не так ли?

— Да, — сказала я, кивая.

Глаза Брейкера поднялись к моим. — Куколка, как долго ты над этим работаешь?

— Десять лет, — автоматически ответила я. — Мне было шестнадцать, когда моя мать покончила с собой из-за этого урода. Я хотела убедиться, что ему это не сойдет с рук.

— Что сойдет с рук? — спросил Брейкер, его голос был почти… нежным.

— Покончить со всем этим. Изнасилования. Убийства. Все. Я хочу, чтобы он заплатил.

Глаза Брейкера смягчились, чтобы соответствовать его тону: — Алекс…

— Хорошо, — сказал Шейн, прерывая момент, — я не могу быть вовлечен в это. Не напрямую. Не втягивайте мою семью в разгар войны, — сказал он, направляясь к двери. Его глаза нашли мои. — Удачи, детка. — Он переключил свое внимание на Брейкера. — Будь умным, или ты потеряешь их обоих, — сказал он ему и вышел.

— Хорошо, — сказал Брейкер, его тон вернулся к нормальному, и мне стало почти грустно из-за потери мягкости. — Давай убираться отсюда. Нам нужен твой ноутбук, чтобы посмотреть на это дерьмо, или мой подойдет?

— Любой ноутбук подойдет, — сказала я, пожимая плечами. Не имело значения, на чем ты их открывал. Единственной гарантией был тот факт, что я была единственной, кто знал пароли или ключ для открытия каждой из них.

— Хорошо. Тогда пойдем ко мне, — сказал он, повернулся и рванул через спортзал.

Мне пришлось бежать трусцой, чтобы не отстать от него, наблюдая за его напряженными плечами с растущим чувством неловкости.

Потому что мне показалось, что в той комнате отдыха что-то изменилось.

Но я понятия не имела, черт возьми, что это было.

Глава 7

Брейкер

Алекс снова натянула толстовку, как только мы сели в грузовик. Отчасти потому, что было холодно, но в основном из-за инцидента, когда я лапал ее за сиськи ранее.

Она не ошиблась, когда прикрылась.

Мне бы хотелось закончить то, что я начал.

Я не знаю, что, черт возьми, с ней было — почему я, казалось, не мог оторвать от нее своих рук. Но я не мог. Так что было лучше, чтобы она сохранила как можно больше слоев.

Если она обуздает этот чертовски сексуальный настрой, нам будет только лучше.

Мне нужно было перестать думать о том, чтобы залезть к ней в штаны, и сосредоточиться на составлении плана, как попытаться вытащить всех нас из этой ситуации живыми. Что, ну, было чертовски непросто.

Но, может быть, чтобы, черт возьми, у нее ни было на всех этих USB-накопителях, это сделает все менее сложным.

— Это твой дом, не так ли? — спросила она впервые с тех пор, как мы сели в машину. Сорок минут тишины, мы оба погрузились в собственные мысли.

Она указывала на вершину холма, где стоял одинокий дом. Не большой. Простое кирпичное строение с двумя спальнями на склоне, что было почти невозможно.

— Почему ты так решила? — спросил я, сворачивая на усыпанную камнями боковую дорогу. Я сам укладывал камни, вытаскивая их из кузова своего грузовика каждый день в течение нескольких недель. Это делало почти невозможным бесшумно подойти к моему дому.

— Потому что ты такой… ты знаешь…

— Преступник? — подсказал я, скосив на нее глаза и улыбаясь.

— Ну, да. Я имею в виду… ты связан со многими плохими людьми. Кажется, это важно жить в доме, где ты можешь видеть, приближается ли кто-нибудь на милю вперед.

— Так и есть, — подтвердил я, разворачивая грузовик к задней части и паркуясь. — Это так… выгодно иметь кирпичные стены и пуленепробиваемое стекло.

Услышав это, она хихикнула. На самом деле… блядь… хихикнула.

И черт возьми, если бы это не звучало как музыка.

— Что? — спросил я, борясь с улыбкой.

Она попыталась сдержать смех, проиграла и пожала плечами. — Я вижу, что многие люди пытались тебя убить, вот и все, — сказала она, улыбаясь шире.

Я усмехнулся, покачал головой и вылез из машины. В основном потому, что если бы я этого не сделал, то затащил бы ее на свое место и сцеловал бы эту умную ухмылку прямо с ее лица.

Из-за силы притяжения? Да, это становилось проблемой.

Мне нужно было сосредоточиться.

И ее милое маленькое «я не делало это легким».

Я открыл входную дверь, ввел пин-код в систему безопасности, когда она непрерывно сигналила о своем предупреждении, затем отошел в сторону, чтобы впустить Алекс.

В моем доме было уютно. Это был мой единственный дом, когда я наконец-то купил его — я хотел жить в уютном месте, когда я не был в дороге и не ночевал в старых мотелях.

Прямо и налево находилась кухня, шкафы светло-вишневого цвета, столешницы из белого и красного мрамора. Все полы были покрыты широкими досками из лиственных пород средней тонировки. Они тянулись от кухни слева к гостиной справа, двойные двери вели на задний двор. У меня был большой плоский экран в развлекательной зоне, уставленной бесконечными DVD-дисками, напротив черного кожаного дивана и потертого кофейного столика, которым я никогда не стеснялся подпирать свои ботинки. У дверей была пара плетеных ковриков землистого оттенка, лежавших там, так что я не перемазывался грязью в ботинках, так как не был большим поклонником мытья полов.

Я оглянулся и увидел, что Алекс оглядывается по сторонам, ее брови сошлись вместе, образуя две маленькие вертикальные впадины между ее темными бровями. — Что?

Она снова посмотрела на меня. — Просто это не то, чего я ожидала, — призналась она, но в ее голосе была странная печаль. — Как часто ты здесь останавливаешься?

Я пожал плечами. — Несколько дней в месяц. Зимой дольше, когда я не хочу так много путешествовать.

На это она кивнула, направляясь в мою гостиную и просматривая мои DVD-диски.

— В чем дело? — спросил я, заметив ее опущенные плечи.

Она пожала плечами. — Я была сама по себе с тех пор, как мне исполнилось семнадцать, — призналась она, ее голос был далеким. — А… все, что у меня есть, может поместиться в пару коробок.

Иисус. Она завидовала моему дому. Маленький и простой, каким бы он ни был. Ее жизнь была еще более пустой, чем моя.

Я подошел к ней сзади, наблюдая, как ее пальцы водят по корешкам коробок с DVD. Я положил руку ей сзади на бедро, на этот раз не сексуально. Всего лишь прикосновение. — Ты должна когда-нибудь пустить корни, Алекс.

— Да, может быть, как только Лекс исчезнет из поля зрения раз и навсегда, — сказала она, отстраняясь от меня. — Так где же твой ноутбук?

Момент был упущен. Ее щиты снова были подняты.

— Как насчет того, чтобы ты приняла душ? Я приготовлю кофе и немного еды, а потом мы сможем приступить к работе.

Она повернулась ко мне, качая головой. — Тебе нужно… освежить в памяти уроки похищения. Я почти уверена, что ты не должен предлагать мне душ и еду.

— Как насчет того, чтобы с этого момента притвориться, что я не твой похититель? Мы работаем вместе, если только нам не придется притворяться, что это не так.

На это она лишь пожала плечами. — Хорошо. Я могла бы принять душ. Пол в том вагоне был грязный.

Я кивнул, ведя ее по коридору в ванную, оставив ее на секунду, чтобы я мог пойти и взять ей футболку, чтобы она могла ее надеть. Штаны были бы бесполезны, она была слишком маленькой, чтобы мои вещи оставались на ее ногах без того, чтобы она не держала их на месте.

И я очень старался не думать о том, что она будет без трусиков и лифчика под одной из моих футболок, когда я пошел на кухню и начал готовить завтрак.

Я умел готовить. Когда того требовали обстоятельства. Находясь на окраине цивилизации, соблазн еды на вынос становился менее возможным. Поэтому я придумал, как собрать кое-что вместе, чтобы прокормить себя.

Я остановился на омлете, картофеле по-домашнему и тостах, и принялся за работу, пока капал кофе.

Дверь ванной открылась, когда я потянулся за тарелками.

И она вышла.

В одной только футболке.

Она была ей велика, ее худоба была примерно вдвое меньше, чем мой размер. Но не длинная. Может быть, до середины бедра. Открывая мне прекрасный вид на ее длинные ноги.

— Я не могу поверить, что ты готовишь, — прокомментировала она, войдя на кухню и потянувшись за кофейником, наливая кофе в две чашки, которые я оставил перед ним.

— Почему?

— Я не знаю. Наверное, потому, что я никогда не знала никого, кто умел бы готовить

— Даже твоя мама?

— Нет. Я имею в виду… нет, если только такие вещи, как спагетти и замороженная пицца, не считаются.

— Не считаются, — уточнил я.

— Тогда нет.

— Ну, в этом нет ничего особенного, — сказал я, когда она взялась за мою руку, чтобы взглянуть на еду на плите, — это не так уж и плохо.

— Пахнет хорошо, — заключила она, затем отодвинулась. К счастью, потому что она вся была пропитана запахом моего мыла, и это было немного слишком интимно. — Где твой ноутбук? Я могу показать тебе кое-что, пока мы едим.

— Ящик под телевизором, — сказал я, раскладывая еду по тарелкам.

Я поставил еду на кофейный столик, вернулся за чашками кофе, и когда я добрался туда, она уже залезла в мой компьютер. И я имею в виду… без проблем. Взломав все пороли.

— Какого хрена?

— Ты должен использовать буквы и цифры, ты знаешь. Я имею в виду… не то чтобы это помогло бы, но все же…

Я покачал головой, протягивая ей вилку и наблюдая, как она кладет ноутбук на колени и балансирует тарелкой на подлокотнике дивана, как будто она делала это тысячу раз раньше.

— Так что у тебя есть?

Она полезла в коробку, наугад вытащила USB-накопитель и вставила его в разъем. Я наблюдал, как она набрала код доступа, который, казалось, состоял по меньшей мере из тридцати цифр, ее пальцы двигались по клавишам так быстро, что я не мог даже уловить два из них вместе взятых.

Экран ожил. И там были папки за папками, каждая запаролена по отдельности. И даже когда она открыла одну из них, они были закодированы. Она была осторожна. Я оценил такое внимание к деталям.

— Просто нужно… О боже, — простонала она, запрокидывая голову и закрывая глаза. — В этом нет ничего особенного? — спросила она, пережевывая еду и закатывая на меня глаза. — Что черт возьми ты положил в картошку?

— Только лук и специи, куколка, — сказал я, пожимая плечами.

— Если я переживу все это, мне нужно научиться готовить.

— Мы переживем это, и я научу тебя.

Ого.

Какого хрена?

Я научу ее готовить?

Что, черт возьми, это было?

Я никого ничему не учил.

Я, конечно, не позволял женщинам слоняться вокруг и резать лук вместе со мной.

Иисус Христос.

— Я могу поймать тебя на слове, — сказала она почти застенчиво, снова переключив внимание на ноутбук, открыла какое-то окно и быстро набрала, пока страница внезапно не обновилась и код не исчез.

— Святое дерьмо, — сказал я, ставя свою тарелку обратно на кофейный столик и наклоняясь ближе. — Это то, о чем я думаю?

— Некоторое время назад я впустила неприятный маленький вирус на его мобильный телефон и компьютер. Я тут сама немного покопалась. Это список компромата, который у него есть на все организации в этом районе. Вот как он держит их под ногтем.