Мой большой... Босс

Гость

- Тебе чего, козочка? 

Капли воды, прозрачные-прозрачные, катятся по смуглой коже. От шеи, по ключице. И ниже, по груди, заросшей черным волосом… А потом – к животу… И ниже, к…

- Эй! Ты чего тут делаешь? 

Моргаю. Майка, мать твою! Приди в себя! Вотпрямщас! В себя! Мая! 
Верхняя пуговица джинсов расстегнута… И пояс мокрый… Еще бы, ведро воды ледяной с колодца. Да на себя. С размаху. Ох…

- Да черт…

Ведро отброшено в сторону, идет ко мне. Приближается. Огромный. Ой… Руки, как моя талия, наверно… Если не шире. На плечо можно сесть и еще место останется…

- Ты чего замерла? 

И голос… Ой… Не пугает, нет. Завораживает. Отдается в глубине тела дрожью, сладкой-сладкой, бьет по ногам, подгибая колени…

- Тебе плохо? 

Да, мне плохо. Мне плохо! В глазах темно даже, так мне плохо… 
Упасть не успеваю, подхватывает. И это – тройной удар просто по мне, мелкой и глупой! Потому что к визуальному прибавляется осязательное и обонятельное! 
Он горячий. Кожа после ледяной воды холодная, а сам он – горячий! И  пахнет чем-то терпким, звериным. Голова кружится. Все вокруг летит, все вокруг с ума сходит. Или это я с ума схожу? 
Сошла. Точно сошла. 

- Да черт! 

Ругается, слышу досаду в голосе, несет меня куда-то… Пусть несет. Хорошо в его руках. Сладко. Все внутри замирает от неясного предвкушения… Чего-то. Я не знаю, чего, не понимаю просто. 
В старом деревенском доме пахнет пылью, сухими травами и тем непередаваемым духом деревянного дома, в котором жили из поколения в поколение, семьями. Хорошо жили, дружно. 
Кладет на кровать. Осторожно отводит волосы с лица. Я ощущаю эти прикосновения ожогом, сумасшествием. Болью. Острой и нужной мне сейчас. 

Открываю глаза. И не дышу. Не могу даже пошевелиться. 

У него темные радужки. И черные зрачки. Так не бывает. Не бывает у людей таких темных глаз. Таких…
А он тоже смотрит. И, кажется, словно впервые видит меня. Словно совсем не ожидал, и теперь удивлен. 

Тяжелые грубые пальцы, убирающие волосы с лица, останавливаются, а затем, помедлив, проходятся по щеке. Неожиданно легко и мягко. Трогают губы, послушно размыкающиеся под чужой властью.

Я завороженно слежу, как черные зрачки расширяются. Это особенно странно на совершенно не эмоциональном  грубом лице. 
Он опять ведет пальцем по губам, словно проверяет, насколько податливые, насколько гладкие.
Я невольно сглатываю, вспомнив, наконец-то, что надо бы и подышать. 
Отслеживает движение моего горла, пальцы дергаются, словно… Словно хочет руку положить на шею! И наощупь проверить… Еще раз…
Судорожно втягиваю воздух, он возвращается к губам, потом моргает. И взгляд становится прежним. Спокойным и мрачным. 

- Ты кто такая вообще? Откуда здесь? 

Он не отстраняется, по-прежнему сидя боком на кровати, чуть навалившись на меня. И голая мокрая грудь совсем близко. А руки, огромные, мощные, по обе стороны от моего лица. 
Еще чуть-чуть  -  и наклонится, укроет меня собой. 
А я и пискнуть не успею. Не смогу. 
Не захочу? 
Облизываю губы, дышать становится совершенно нечем. 
Хмурится, смотрит на губы, выдыхает. 

- Ты немая? 

Блин… Немая, да. И дурочка. Такая дурочка…
Киваю. 

- Черт… 

Он медлит чуть-чуть, словно прикидывает, что дальше делать, а потом отстраняется. 
Рывком отжимается на руках, встает, оставляя после себя только ощущение тепла рядом. И твердых подушечек пальцев на губах. 
Привстаю, а затем аккуратно сажусь на кровати, смущенно поправляя задравшийся сарафан. 
Ловлю  темный внимательный взгляд на своих ногах, замираю, глядя на него снизу вверх. 
Ругается и отворачивается. 
Смысл его ругательств понятен. Он в растерянности, не знает, что со мной делать. 
Встаю, жестами указываю на выход. Мне кажется, что нам здесь нельзя вдвоем. 
Смущает. 

- Ты себя нормально чувствуешь? Идти можешь? 

Киваю. 
Пропускает, торопливо выбегаю из дома, нагнув голову. 
Стыдно, Боже мой, стыдно как! Щеки жарит огнем, губы горят, в глазах темень!

- Мая, что ты? Куда? – это в сенях меня тетя Маня ловит, встревоженно смотрит в глаза. 

Отворачиваюсь, еще больше вспыхивая. Потом шарю по карманам и протягиваю ей записку от бабушки. 

- Да погодь ты, щас прочитаю! Ответа надо же? – держит она меня за локоть, но я отрицательно качаю головой и, услышав тяжелую мужскую поступь в доме, приближающуюся к нам, дергаю руку, высвобождаюсь и несусь прочь, как заполошная курица без башки. 

Не в сторону деревни, нет!
Дом тети Мани стоит с самого края, на отшибе, как и положено жилью нормальной деревенской ведьмы-знахарки, а потому я бегу в сторону леса. 
По узкой тропинке, прочь, прочь, прочь! 
Словно гонится он за мной!
Словно сейчас поймает!
Возле ставка пусто, утро же раннее, даже рыбаков нет. 
Я без сил валюсь на траву и какое-то время просто дышу, успокаивая бешеное сердце. 
В горле все клокочет, и хочется кричать. И плакать. И…
Но, как всегда, ни звука. 
Только тяжелое дыхание со свистом вырывается из груди. 
А в голове… Сумбур полный. Кошмар. 
Потому что лишь теперь приходит понимание собственного идиотского поступка.

Да, Майка, ты – дура. И это официально. Чего так повела себя? Никогда голого по пояс мужика не видела, что ли? 

«Такого – не видела», - коварно пищит внутренний голос. Это забавно. Внешнего голоса нет, зато внутренний – ого-го какой разговорчивый!

Правда тут я в кои-то веки согласна с ним.

Закрываю глаза, и снова вижу мужчину. Огромного, сильного, как… Как… Как буйвол, вот! Он стоит возле колодца тети Мани и с размаху опрокидывает на себя ведро воды. 
И отфыркивается довольно. А вода льется по его смуглой коже, по шее бычьей, по груди, животу и ой… Руки у него перевиты мускулами, жилистые, крепкие очень. Твердые. 
И весь он такой. Твердый и горячий. 
А взгляд… Дикий. Напряженный, словно в душу целится. Убивает. 
Майка, ты – совсем с ума сошла в этой деревне. Невозможно же так! Невозможно, чтоб от вида полуголого мужика так крыло!
Это просто эффект неожиданности, испугалась… 
У тети Мани, вроде,   родни не осталось, а этот вел себя так, словно дома находится. Да и сама тетя Маня шаги мужские слышала и не удивилась. 
Значит, знакомый…
Родственник.
Интересно, как его зовут? 

Вечера в деревне

- Вот вечно ты чего-то не так сделаешь, - ворчит бабушка, споро раскатывая тесто по столу. 

Ее сухие руки, натруженные, костистые, настолько ловко переминают белый, обсыпанный мукой пласт, что я не могу оторвать от них взгляда. Честное слово, гипноз какой-то… И даже ворчание ее кажется уютным. 

Она привыкла со мной разговаривать, как, наверно, многие одинокие люди разговаривают, например, с кошкой. Не ожидая ответа. Хотя я могу ответить. И я разумная, в отличие от животных. Ну, по крайней мере,  я надеюсь на это. 

Но обычно наше общение ограничивается ее пространными беседами и моими жестами: кивание, пожимание плечами, улыбка. 
Ей хватает. Мне тоже. 

- Я же тебе говорила, надо дождаться ответа от Мани, она должна мне мазь приготовить. Спину прихватило опять, ты же знаешь… 

Я выразительно закатываю глаза. 
Бабушка опять наогородничалась    и теперь ходит, недовольно проминая поясницу. Кто ей виноват? Могла бы меня попросить. 

- И нечего мне тут глазюки свои катать, - хмурится бабушка, шлепая тесто обратно на стол, - почему не дождалась? Убежала, заполошная, полдня где-то бегала! Куры в огород пробрались, поросенку надо дать, воды еще натаскать…

Я только вздыхаю. 
Не объяснить бабушке, почему я убежала. И слов таких не знаю, какими можно описать все, что чувствую, что думаю. 
Вечером сяду, в дневник запишу. 

- Тебя уже Варька прибегала, искала, - продолжает бабушка, убирая тесто в сторону и накрывая его чистой тряпочкой, - и чего ходит, чего ходит… Непутевая… Опять с Витькой спуталась… Не гуляй с ней, Майка. Шоболда она. 

Киваю, глажу бабушку по плечу и иду делать домашнюю работу. Кормить поросенка, набирать воду из колодца… И думать про загадочного мужчину во дворе тети Мани.
Хорошо, что это все можно делать одновременно.
Варька застает меня как раз, когда я набираю воду во второе ведро. 

- Майка! 

Я поворачиваюсь, улыбаюсь, машу ей, чтоб заходила. 

- Бабка твоя дома? – оглядывается настороженно, она в курсе, что бабушка ее терпеть не может. 

Показываю, что нет. Она забегает во двор, скептически осматривает мой ситцевый халатик, ведро и заколотые небрежно волосы. 

- Ты чего тут? До ночи впахивать собралась? 

Пожимаю плечами. Как закончу, так и закончу. Куда торопиться?

- Давай, вечером в клубе будут танцы. Васильевские, говорят, приедут. Пошли. 

Я отрицательно машу головой. Нет уж. Мне наш клуб деревенский не нравится, музыка там ужасная, да еще все время ставят блатную по запросам местного населения. 
Ну и народ, соответственно… 

В бабушкиной деревне на удивление много молодежи живет. В основном, потому, что здесь есть школа, причем одиннадцатилетка, детский сад, и все прямо в деревне. Кроме этого, здесь до сих пор  существует совершенно не разваленный колхоз, который теперь называется по-другому, конечно, но суть прежняя. И народ там работает. Там, да на лесопилке. 
В целом, богатая деревня, уже даже не деревня, а село. 
Я здесь отдыхаю каждое лето, начиная с июня и завершая августом. 
Правда, последние три года – с середины июня только, потому что экзамены в колледже занимают большую половину первого летнего месяца. 
Но потом стабильно сюда. 

В принципе, за столько лет могла бы и привыкнуть к местным развлечениям. Но никак. Не привыкла. 

И потому клуб деревенский не переношу, а уж когда там в гостях русские байкеры на «Явах» из соседней Васильевки, то вообще лучше не соваться. 
Сначала все будут надираться, потом смотреть на танцующих девчонок, потом делить тех из них, кто круче раздает авансы, а потом драться. 
Это обязательная программа, видела сто раз. Не интересно. 
Я лучше дома. 
Посижу, попью чай, почитаю. Запишу в дневник все свои переживания за сегодняшний день. Вернее, одно, очень яркое переживание… 
Варька смотрит на меня скептически, дует губы. 

- Майка, ну хватит уже! Так и просидишь до конца лета у бабки под юбкой? Парни уже ржут над тобой! 

Опять пожимаю плечами. Какое мне до этого дело? Они все время надо мной ржут. Думают, если не говорю, значит дурочка. 

- Майкаааа… - Варька прыгает вокруг меня, теребит крашенную челку, - ну пошли-и-и… Там будет Гарик васильевский, прикинь? 

Ну и что? Опять пожимаю плечами, занимаюсь делами. 
Поднимаю ведро, несу в дом. 

Варька топает за мной и ноет. 

Я особо не вслушиваюсь. Ее нытье по Гарику из Васильевки, гордому обладателю новенькой, купленной с родительской премии за страду «Явы», я слышу уже второй год. По этому Гарику сохнут все девчонки, из нашей деревни, Васильевки и еще парочки соседских. 
Хотя, по моему мнению, там особо не по чему сохнуть. Конечно, парень он видный, про таких говорят: «Первый парень на деревне», но с девушками обращается ужасно. Гуляет,  а потом бросает, как надоест. Говорят, от него уже даже кто-то  аборт делал. Бр-р-р…
В деревне слухи очень быстро распространяются, тут все на виду… И, по моему мнению, хотеть отношений с таким типом – это поставить на себе жирную печать… Как там бабушка говорит? Шоболды, вот. 
После такого только в город… 
А там не очень-то ждут молоденьких наивных дурочек. Разве что,  в дешевых забегаловках и на трассе. 

- Майка! – Варька испробовала все способы и теперь просто повышает голос. Интересно, она тоже считает меня дурочкой? Может, думает, что до меня не доходит с первого раза и надо сказать громче, чтоб услышала? – Ну,  пошли-и-и! 

Отказываюсь опять. 

- Ну и черт с тобой!

Разворачивается, гордо взмахнув хвостом светлых волос, выбегает из дома. 
А я продолжаю заниматься домашними делами, которых в деревенском доме всегда много. 
Через час приходит бабушка, уже с мазью от тети Мани. 

- А у Маньки-то родня приехала! – с порога начинает рассказывать она, и я замираю, вся превратившись в слух, - такой здоровенный мужичара… Нерусский какой-то, что ль… Черный весь, и нос здоровенный. И борода. Не видела, когда заходила? 

Принц на белом... то есть, черном байке

- Че у тебя там в телефоне, Малинка? Музон есть нормальный? – Гарик забирает мой телефон, буквально силой разжимая побелевшие пальцы, а я только выдыхаю взволнованно и огорченно. Не удалось мне его незаметно достать, отправить бабушке дозвон…

Последняя надежда пропадает. 

Смотрю перед собой, стараясь быть как можно дальше от Гарика и его смрадного дыхания. Но это невозможно сделать, потому что он так и не отпускает меня, держит у себя на коленях, как кошку! И лапает! 

Лапает, не давай времени прийти в себя, принять правильное решение! Не могу я думать, когда вот так, бесцеремонно… Не могу найти выход! 
Только животное что-то пробуждается, инстинкт жертвы – бежать, вырываться, сопротивляться! 

Оглядываюсь в панике вокруг, скольжу по лицам парней и девчонок, сидящих здесь. Надеюсь найти хоть в ком-то поддержку. И не нахожу!

У парней откровенно тупые и похабные взгляды, а девчонки… Одна из них – васильевская, занята только своим парнем, ей вообще плевать на происходящее, а Варька… Варька смотрит злобно и завистливо. Ее саму в этот момент обнимает тот самый парень, что первым схватил меня, и, похоже, ей такой расклад совершенно не нравится. 

Она недовольна тем, что Гарик предпочел меня ей. Я настойчиво и умоляюще смотрю в глаза своей якобы приятельнице, пытаюсь донести, что мне не нужен ее Гарик! Господи, мне вообще никто не нужен! 
Я не хочу здесь быть! 
Я домой хочу, к бабушке!

Но Варька, поймав мой, полный слез и мольбы взгляд, неожиданно кривится презрительно и отворачивается. 
Сердце в этот момент просто перестает стучать, и предательство до такой степени жутко и обидно, что я закрываю глаза и плачу. 

- Эй, ты чего ноешь, Малинка? – Гарик отвлекается от разговора с соседом, начинает меня лапать интенсивней, забирается за пояс джинсов, и я , умирая от омерзения, смешанного со стыдом, бьюсь в его руках, - да чего ты? 

Он удивляется, а затем вытаскивает руку из моего белья, хватает за подбородок  и присасывается к губам. 
Мерзко, противно елозит вонючим языком внутри, вызывая только рвотные позывы,  я изо всех сил цепляюсь за его шею, вгоняю ногти в толстую шкуру.

- Ого! – отрывается он от моих губ, взгляд дурной, бешеный, - вот это да! А ты горячая, а? 

Вокруг нас улюлюкают, орут, говорят какие-то гнусности его друзья, и никто, никто не видит моих слез, моих попыток прекратить это, спастись! 
Ощущение полнейшей безнаказанности этих тварей  и своей беспомощности, ущербности накатывает  мощно и лишает сил. 
Мне ведь и в самом деле никто не поможет. И этот ублюдок совершенно спокойно сделает со мной все, что ему захочется. 
И не важно, что потом он за это ответит ( не факт, кстати). 
Не важно. 
Важно, что я этого не переживу. Точно не переживу. Просто не буду уже такой, какая сейчас. Другой буду. 

- А ну пошли, - Гарик встает, хватает меня за руку и, никак не реагируя на мое сопротивление, тащит по тропинке куда-то в сторону речки. 

Мы уходим, провожаемые мерзкими комментариями и пожеланиями. 

Я все еще пытаюсь выдрать руку из его клешни, но добиваюсь только того, что он останавливается и… Несильно, но чувствительно бьет меня по щеке!

- Засохни, сучка, а то прямо при всех выебу, - злобно говорит Гарик и опять целует в губы. 

Затем тащит дальше.
А я… 
Я не сопротивляюсь больше. Иду, ошарашенная происходящим. Меня никто никогда не бил. Ни по лицу, ни вообще… Этот унизительный удар словно в один момент низводит меня до положения бесправного существа, не имеющего своего мнения и голоса. 
Губа немного немеет, ощущается металлический привкус крови, но это уже не важно… Кровь… Такая ерунда…
Слезы застилают глаза, кусты, куда мы углубляемся, бьют по лицу, я теряюсь в пространстве и потому не сразу понимаю, что мы стоим. 
Натыкаюсь на спину Гарика по инерции, тут же пытаюсь отшатнуться. 

- Какие вопросы, дядь? – говорит он кому-то нахальным, развязным тоном, по которому понятно, что тормозов у ублюдка нет. 

А я неожиданно понимаю, что мы умудрились кого-то встретить! Здесь! Возле речки, в темноте! 
Что это, если не спасение? 
Начинаю дергаться, пытаясь вырвать руку из хвата Гарика, он злобно и матерно что-то рявкает и прижимает меня к себе. 

- Никаких, - голос, низкий, глубокий… Знакомый. И фигура, еле различимая в полутьме, а для меня, учитывая залитые слезами глаза, вообще не различимая… Но огромная. Куда выше гада Гарика! 

- Тогда гуляй мимо, - выплевывает Гарик, - у нас тут свидание. 

И в доказательство он еще сильнее жмет меня поперек тела, полностью лишая возможности дышать и  двигаться. 

- Не буду мешать, - вежливо отвечает мужчина и идет мимо, а я могу только беспомощно раскрывать рот, царапать ногтями лапу Гарика и плакать. 

Он равняется с нами, и я понимаю, что не ошиблась! Это – тот самый гость тети Мани! Мужчина на мотоцикле! 
И он сейчас пройдет мимо. Он чужой. Он не станет мешать Гарику, да и меня точно толком не рассмотрел ни тогда, ни сейчас , в темноте… 
Он пройдет, а я останусь тут! 

Гарик победно хмыкает, чуть ослабляет хватку, уже понимая, что никуда я не денусь…

А мужчина неожиданно тормозит рядом и смотрит на меня в упор! 
И я понимаю: он видит! Он все видит! И мои пальцы белые на запястье Гарика, и полные слез глаза, и губы в крови! 

- Вот только вопрос один все же есть… - Он переводит невозмутимый взгляд с меня на Гарика, - девушка в курсе, что у вас свидание? По-моему, нет. Отпусти ее, по хорошему. 

- А не пошел бы ты, сука? Че здесь забыл? – рычит Гарик, стискивая меня еще сильней одной лапой, а второй толкая слишком близко стоящего мужчину в грудь. 

И тут же орет громко и жалобно, когда тот легко перехватывает его запястье и как-то по-особенному нажимает и выворачивает. 
Одновременно мужчина дергает меня за руку к себе, и Гарик, занятый лишь тем, чтоб не рвануться лишний раз, потому что, судя по всему, боль невероятная, отпускает. 

Чем принцессы платят за спасение

Прихожу в себя от влажного ветра с воды. 
А еще от того, что мой спаситель аккуратно ставит меня на ноги, заботливо придерживая за талию, чтоб опять не упала. 
Ладони его, огромные по сравнению с моим мелким, худосочным телом, спокойно фиксируют нужное положение. А еще они горячие, как печка у бабушки в комнате. 
Тепло от них такое же. Сразу по всей коже, волнами расходится. 

- Ты как, коза? 

Знакомое прозвище указывает на то, что он меня тоже узнал. Может, не сразу, может, только теперь… Или нет… 
Иррационально накатывают воспоминания о моем утреннем конфузе, когда чуть сознание не потеряла перед ним. Краснею, торопливо хватаюсь за щеки ладонями… Тут же дергает болью  разбитую губу. 

- Эй, ты потише… - он моментально реагирует на мои хаотичные стыдливые движения, - стоишь? 

Киваю, не убирая ладоней от щек. В голове – бедлам. Вроде, и понимаю, от чего спаслась, чего избежала, а вот ощущения прошедшего буквально в сантиметре несчастья нет. Словно даже его этот грозный мужчина отпугнул. 
Рядом с ним мне удивительно спокойно, тепло настолько, что невольно хочется еще ближе подойти. Чтоб источник тепла был рядом. И только моим. 

Я невольно подчиняюсь своему внутреннему позыву. И легко подаюсь к нему навстречу. 
Задираю подбородок и бесстрашно разглядываю белеющее в полутьме лицо. 
Луна, яркая и безумная, отражается в водной глади ставка, дробится и рассыпается на мелкие искры. И все они – в его глазах. 
В это мгновение он не кажется мне пугающим. Не смотрится страшным. 

Нет, он похож на какого-то древнего воина-защитника. Знаете, раньше ставили такие каменные статуи,  с мощно высеченными скульптурными лицами, возле крупных городов и сел. Считалось, что в них заключен дух-защитник. Тот, кто выручит, если придет беда. 
Я в свое время настолько впечатлилась этой историей, что даже пробовала рисовать подобные статуи. Исключительно,  по своему воображению. 
Они ведь  только в легендах сохранились. 
И вот сейчас такой дух-защитник рядом со мной. Так близко. И спас меня, выполнил свое предназначение. 

- Больно? – он говорит тихо, голос его, низкий и приятный, словно резонирует во мне, какие-то струны задевает, о существовании которых я и не подозревала. Только сегодня узнала. Этим утром буквально. 

Я не реагирую  на его вопрос, продолжаю смотреть, не моргая, и тогда он, видимо решив, что я в шоке от произошедшего, аккуратно кладет свои огромные ладони прямо поверх моих рук, до сих пор прижатых к лицу… И мягко отводит их в сторону. 

А я получаю такой заряд тепла, что ноги опять подрагивают. Но в этот раз я удерживаюсь, исключительно на силе воли, конечно. И на стыде. Потому что третий раз за день падать при виде мужчины… Это слишком даже для такой, как я. 
Его ладони держат мои бережно, аккуратно. Он вообще такой… очень аккуратный. Сдержанный очень. 
И есть у меня внутреннее ощущение, что ему привычна эта сдержанность, это постоянное умение держать себя в оковах разума. Потому что если такой большой человек не сумеет сдерживать свою чудовищную силу, то… То будут разрушения. 
Мужчина двигается так,  словно знает за собой способность к подобному. Словно они уже были. Разрушения. И теперь ему совсем не хочется повторения. 

- Давай я тебя отвезу в больницу, да? – опять говорит он, и , наконец, отводит от меня взгляд, косится куда-то в сторону. 

Я отслеживаю это движение и вижу глянцево поблескивающий бок байка. 
Похоже, мужчина решил ночью искупаться в ставке. И приехал сюда специально, чтоб не мешать никому. 
И вот надо же такому случиться: помешал! Поганому Гарику! 
Так удачно помешал! 
Пока я разглядываю черный байк, мужчина начинает медленно сдвигаться в его сторону, придерживая меня за руку. А я понимаю, наконец, смысл сказанной до этого фразы про больницу. 
И тут же торможу пятками в песок! 
Какая больница, Господи? Он с ума сошел? 
Да и закрыто все ночью. Это к тете Тамаре идти, медсестре поселковой. 
Зачем? Из-за царапины? 
Да и вопросы будет задавать… 
От одной лишь мысли про то, что может подумать тетя Тамара, увидев меня в компании с таким мужчиной, ночью, да еще и с разбитым лицом, становится страшно. 
Клянусь, гораздо страшнее, чем до этого, с Гариком! 
Отрицательно мотаю головой, умоляюще таращусь на вопросительно смотрящего на меня спасителя. 

- Почему? – спокойно уточняет он, - он тебя ударил, может быть сотрясение… 

Опять показываю, что не надо. Сжимаю пальцы в большой ладони взволнованно. 

- Тогда в полицию. Заявление надо написать на попытку изнасилования. 

Ох! А вот это уже совсем ни в какие ворота! 
Если до этого я думала, что мне страшно, то сейчас понимаю, что до этого – вообще лайтовая версия была! 
А вот теперь – да! Теперь страшно! 
Не дай Бог,  вообще кто-то узнает, как я по кустам с Гариком лазила! Меня же… На всю деревню…
А бабушка… Ей же плохо будет! У нее сердце… И спина…
Мужчина тащит уже меня к байку, а я упираюсь сильнее и дергаю руку из его ладони. 
Он разворачивается. Смотрит вопросительно и грозно. 
Опять мотаю головой, умоляя не делать ничего из того, что намеревается. 
Он изучает меня пару мгновений, затем подходит ближе и говорит неожиданно мягко:

- Слушай, я понимаю, ты боишься… Но это – самый правильный путь, пойми. Ты – беззащитная, парень этот – настоящий подонок. Он должен получить по заслугам, понимаешь? Нельзя такое спускать. Никогда нельзя. 

Но я упрямо качаю головой. 
Мужчина пробует настоять, опять хватает меня за руку, намереваясь силой утащить к байку, но я начинаю отталкивать его и плакать. На меня накатывает настоящая истерика, похоже, позднее зажигание срабатывает, отходная волна после произошедшего. 
Мой спаситель тормозит, рассматривает меня с недоумением. А затем,  вздохнув, неожиданно привлекает к себе, обнимает, крепко, но бережно, щедро делясь своим теплом,  своей силой со мною, маленькой и слабой. 
Неудивительно, что я тут же утихаю и только всхлипываю беззвучно в его объятиях. 

Поцелуй Темирхана

Знаете, каково это, когда тебя внезапно подхватывает ураганом? И несет, несет, несет… А ты кружишься в этом безумии и понимаешь, что вообще ничего от тебя не зависит. Твое тело, такое привычное, родное, можно сказать,  до каждой клеточки знакомое, неожиданно становится чужим. 

Потому что ты не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, внутри все сжимается и болит. Но страха нет. 

Есть восторг, ощущение безумия, полета, чудовищной в своей наготе свободы. От всего. 
И не думается, что будет, когда ураган унесет тебя туда, откуда не выбраться. Или просто с размаху шлепнет о стену. Или разожмёт объятия… 
Есть только это мгновение, ощущение полета, безумия, свободы. 

Темирхан целует меня, и, кажется, вообще не понимает, что делает со мной этим ответным движением губ. 

Ладони его занимают уже привычное и такое правильное место на моей талии, а губы непривычно настойчивы и грубы. Но я едва ли замечаю сейчас сухость кожи, силу огромных рук, напор жесткого, привыкшего брать свое без разговоров, мужчины. 
У меня словно часть мозга выключается. Та, что за осознание происходящего отвечает. 
И за инстинкт самосохранения, конечно же. 
Потому что ответ моего спасителя вообще никак не похож на простую поддержку моей глупой инициативы. И не факт, что он меня захочет отпустить теперь. 

Темнота улицы, тишина, такая, какая обычно бывает в деревне летом, все это делает мир вокруг нас маленьким, интимным. И в этом мире он – мой хранитель и одновременно пленитель. 
Мне кажется, что, даже захоти я сейчас все остановить, не смогу. Темирхан не услышит и не захочет этого сделать. 
Здесь, в моей маленькой Вселенной, хозяин – он. 

Хорошо, что я не желаю все прекращать. 
Наоборот, его ответ пробуждает во мне что-то невероятно мощное, чувственное, кажется,  что я горю в его руках, плавлюсь, умираю. С трудом осознаю, что меня уже не просто держат, меня гладят, основательно и грубовато, сминают ягодицу через джинсы прямо, а ощущается это так, словно по голой коже – сильно, жестко. Дышать мне давно уже нечем, только беспомощно держусь за широченные печи Темирхана, прижимающего меня все сильнее и сильнее. 

А через секунду меня подбрасывает вверх, испуганно и растерянно цепляюсь за его плечи, машинально обхватываю ногами бедра… И замираю, осознавая, наконец, происходящее. 

Мы посреди улицы, Темирхан держит меня одной рукой под попу, как ребенка, легко и совершенно не напрягаясь, а второй рукой продолжает гладить по спине. И целует, абсолютно по-взрослому, проникая языком в мой рот, настойчиво, не давая вздохнуть, опомниться…

Мои жалкие усилия удержать голову над водой, гаснут, и я погружаюсь во тьму. Он меня туда тащит, словно не ураган теперь, а водоворот. В глазах темнеет, мысли, едва появившись в голове, тут же уплывают на поверхность, никак не затрагивая меня, идущую ко дну. 
В какой момент трещит моя рубашка,  в какой момент застежка лифчика отстреливает, словно в давно виденном популярном фильме… Там героиня кричала, что не виноватая она…

Не мой вариант, однозначно не мой. 
Я виновата в происходящем. 
И плевать…
Так хорошо, так сладко, так безумно мне никогда не было, никогда. 

И я тянусь к источнику своего безумия, чтоб повысить градус. Его надо повышать, все во мне горит и требует продолжения. 
Я не знаю,  какого, опыта совершенно нет в этой теме, но и не дура все же, несмотря на общее мнение на эту тему окружающих. 

Огромный , несдержанный мужчина – не тот, с кем нормальной девушке стоит проводить ночь. Первую. Получать первый опыт. 

Но кто сказал,  что я нормальная?

Губы скользят по нежной коже шеи, ловя то неизвестное мне до этого момента сладкое местечко, от которого по телу дополнительная дрожь, и я , не в силах сдерживаться,  вонзаю ногти в мощную спину,  прогибаюсь так, чтоб еще больше получить его ласки, дышу с всхлипом и , кажется, плачу… Наверно, потому что глаза щиплет. Слезы текут… Это такая дикая реакция на удовольствие. На сладость и безумие происходящего. 
Губы ловят мои слезы… 
Замирают…
И все прекращается. 

Большие руки на моей попе разжимаются, я растерянно скольжу вниз, прямо по груди своего спасителя, кажется, ему это приятно… По крайней мере, пальцы на мгновение сжимаются, словно тормознуть хотят мое скольжение, но затем, наоборот, надавливают, да еще и отстраняют сразу. 

Я стою, все еще шальная, безумная, красная, с распухшими губами и залитым слезами лицом. 
Темирхан придерживает меня за плечо, аккуратно, чтоб не упала, а второй ладонью приподнимает за подбородок, смотрит своими невозможными горячими глазами, на дне зрачков затухает безумное марево. В котором мы чуть было не утонули. 
Сейчас на его место выходит забота и… досада? 

- Не плачь, козочка, - хрипит он своим низким, грубым голосом, затем утешительно стирает слезы с моих щек, - я виноват, напугал… Прости. 

Я не хочу, чтоб он просил прощения за то,  что я сделала! Это я! Все я! Он просто… Поддержал… 
Мне становится невероятно стыдно за произошедшее. 
Весь боевой настрой куда-то пропадает, и остро ощущается сама дикость ситуации. 

Я сошла с ума. Определенно. Может, в самом деле стоило к врачу? Может,  Гарик ударил сильнее, чем мне показалось сначала? 
Иначе с чего бы мне так себя вести?
С чего бы мне набрасываться на человека, которого второй раз в жизни вижу? Позволять ему себя трогать, тискать. Целовать. 
Он все еще стоит, не отпуская мой подбородок и жадно изучает зареванное лицо. 
Наверно, я сейчас на редкость ужасно выгляжу… Наверно, глаза красные, и нос красный… И щеки… И вообще… 
Стыдно. Так стыдно! 

Веду подбородком, пытаясь высвободиться, но он не позволяет. Удерживает силой, кажется, даже не замечая этого. 
И смотрит на меня. Взгляд его тяжелеет опять, рука на моем плече не помогает стоять ровно, а… Принуждает. 

Без вины виновата

- Говорила я тебе, непутевой, с Варькой не шаландаться? Говорила? Но ты ж не слушаешь никогда! Ну ладно… Ладно, не реви. Не реви, говорю! Ох, беда ты моя… 

Бабушка садится рядом на кровати, обнимает, и я благодарно и с облегчением утыкаюсь носом в ее сухонькое плечо. 
И рыдаю. Так, что все внутри сотрясается от боли и спазмов. А она уже не ворчит, просто гладит меня по спине, вздыхает только. 
Ну да, что тут говорить? 
Все уже до этого сказано. 
Да я и сама понимаю, что глупая. Что , в самом деле, не надо было. Не надо с Варькой, не надо ночью выходить, не надо быть такой доверчивой. 

Но черт… Я же не в городе! 
Это там я все время осторожничаю, потому что привыкла, что люди чужие, все незнакомые, никому до меня дела нет. 
И особенно становится мало дела, когда выясняют, что я – немая. Это как клеймо, словно то, что не говорю, автоматически означает умственную неполноценность. 
За столько лет я уже привыкла и внимания не обращаю. Даже особенно не цепляет. Но вот раньше, в самом начале, после травмы, было тяжело. А, учитывая, что лечение не помогло, совсем нерадостно. 
В городе, в большом областном центре, мне было сложновато. 

А в деревне, у бабушки, где все знали и косо не смотрели, я словно выдыхала. Напитывалась за лето солнечным теплом, как цветок, жадно старающийся ухватить как можно больше света за короткий жизненный цикл. 
И никак, ну вот никак не могла я ожидать, что здесь, где всегда было безопасно, где все знакомо и просто, меня будет подстерегать беда! 

Утром того дня, когда уехал Темирхан, я , не в силах сдерживать внезапно задрожавшие губы, убежала к себе и долго лежала на кровати, уткнувшись в подушку и не реагируя на бабушкины тревожные вопросы. 
В конце концов, она решила, что я заболела, и позвала тетю Маню. 
А та посмотрела, покачала головой, как мне показалось, словно понимая, из-за чего со мной это все, и приказала заваривать успокаивающий сбор. 
Я его послушно пила, но вообще не успокаивалась. 
Да и как тут успокоишься? 
Он уехал! Просто уехал! И даже… Даже…
Ох, глупая Майка! А что он, по-твоему, должен был сделать? Зайти попрощаться? Или с собой позвать? Ага, сразу замуж! Да… 
Даже то, что у меня мысли в эту сторону повернулись, указывало на основательно слетевшую крышу. 
И успокаивающие травки тети Мани были в тему, да. 
И особенно стали необходимы, когда в полдень по деревне пронеслась весть, что васильевский Гарик в больнице с сотрясением мозга и переломом двух ребер. 

Это как же… Это с какой же силой приложил его Темирхан? 
Я четко помнила один удар всего. И его хватило, чтоб такие травмы получить! 
Конечно, Гарика мне было не жаль, потому что, несмотря на свою некоторую отмороженность, могла себе представить, что случилось бы, не появись Темирхан. 
Но все же мощь моего спасителя впечатляла… Как и то, что при такой звериной силе он мог легко сломить мое сопротивление… Несуществующее, да. 
Не зря я чувствовала исходящую от него дикую опасность. 
И все же зверь не стал трогать. Отпустил. А потом и вовсе… Уехал! И не попрощался! После его жадных поцелуев и тяжести рук это казалось настоящим предательством. 
А я себе казалась редкой дурой. 

Впрочем, я такой, наверно и была. 
Потому что, когда на следующий день пришла Варька, как всегда, шухерясь от бабушки, я не спустила ее с порога поганой метлой, а позволила зайти в дом. 

- Слышала, чего с Гариком? – вместо «привет, прости за то, что я так поступила» выдала она, бодренько топая через сени в комнату, - говорят, память отшибло. Не помнит ничего. Кто это его так? Ты? 

Я молчала, показательно сложив руки на груди и хмурилась, удивляясь про себя невероятной Варькиной непрошибаемости. 
В отличие от Гарика, потерей памяти я не страдала, прекрасно помня и взгляд ее злобный, и саму подставу. 
Прощать ничего не собиралась, конечно, но думала, она хотя бы повинится. 
Но нет. 
Варька была из тех, кому в лицо плюнут, а она утрется и дальше пойдет. 

- А у вас, вообще, было че? – она прошлась по комнате, старательно не глядя мне в лицо и делая вид, что все отлично, - а то ушли вы вместе… А потом его пацаны нашли в кустах неподалеку от ставка. 

Я стояла, рассматривала ее, как музейный экспонат, не имея ни малейшего желания как-либо реагировать на вопросы. Уже поняла, что пустила зря. Не извиняться пришла моя подружка закадычная, а просто информацию выяснить. На разведку. 

- Ладно… - она выдохнула, уселась на табуретку и впервые посмотрела на меня прямо, - Майк… Сердишься? А это мне надо сердится! Я, между прочим, за Гариком уже два года бегаю! А тут ты пришла и отбила! 

От такой наглости я растерялась даже. 
Я? Отбила? То есть, мои слезы и сопротивление – это флирт такой? 
А не сошла ли с ума моя подружайка? 

- Ну чего смотришь? – неожиданно повысила голос Варька и заговорила быстро, с обидой и презрением, - думаешь, удастся все такой же чистенькой казаться? Не получится! Тоже мне, принцесса Несмеяна городская! На пацанов не смотрит, ходит, гордая, нос воротит!  А вот я знала, что ты не такая! Стоило Гарику поманить – и рванула с ним в кусты! Так я и знала, что ты – прошмандовка! Наверняка,  это из-за тебя Гарику по башке дали! Спала с кем-то, наверно, с женатым! Вот он и подкараулил! Из-за таких, как ты, шалав, потом нормальным девчонкам мужиков не достается! 

И тут я не выдержала творящегося бреда, усмехнулась. 
Грустно, на самом деле. Осознавать собственную дурость всегда грустно. 

Варька, видно решив, что я над ней смеюсь, вскочила, обложила меня матом трехэтажным и выбежала из дома. 
Напоследок она пообещала устроить мне веселую жизнь. 

Тогда я, удивленная и ошарашенная произошедшим, не восприняла ее слова всерьез. 

И, как выяснилось, очень даже зря. 
Потому что слухи по деревне поползли тем же вечером. Мерзкие слухи. В них фигурировала я, парни, еще какие-то женатые мужики, наши соседи… 
И много чего еще. 
Гарик выходил невинной жертвой, которую я коварно сманила в кусты и там на него напал мой любовник, страшно меня ревнующий. 
Бред полнейший, но, как и все самое бредовое, вирусно распространившийся не только по нашей деревне, но и до Васильевки доползший. 

Шанс на новую жизнь

- Мы не можем вернуться раньше, мам, - отрывисто отвечает мама бабушке по телефону. Звук разносится по всему дому, так что я волей-неволей слушаю. И вздрагиваю от холодности в голосе мамы. 

В принципе, могла бы и привыкнуть за столько лет, но все равно цепляет. Особенно сейчас, когда мне очень-очень нужна ее поддержка. 

- Марина, вот вы там по европам своим катаетесь, а тут девчонку со свету сживают! – бабушка голос не повышает, наоборот, старается говорить тихо и, подозреваю, косится в сторону моей комнаты. Не хочет лишний раз тревожить. 

Но маме на все эти предосторожности плевать, она орет в трубку, не пытаясь хотя бы немного приглушить звук:

- А нехер было по кустам с парнями лазить! И вообще… Не ожидала я от нее такого. Ишь ты, тихоня-тихоня, а все туда же! Еще надо проверить, не беременная ли. Только этого мне не хватало! И куда ты смотришь там, мам? 

Я вздрагиваю от несправедливости и начинаю тихо плакать, уткнувшись лицом в подушку. 

В кухне бабушка посылает свою дочь матом в «ее сраную Европу» и клянется, что если она «или твой хахаль переступят порог дома, то поганой метлой вымету!». 
После этого отключается и какое-то время раздраженно гремит посудой. 
Затем заглядывает ко мне. 

- Слышала, что ль? 

Я не отвечаю, не поворачиваюсь, чтобы не видно было, насколько больно по мне мамины слова ударили. 
Бабушка вздыхает, присаживается на кровать, гладит по плечу:

- Не слушай ее, дура она. Вот нельзя так про дочь родную… Но не в нашу породу пошла, дура-дурой… В папашу своего заполошного. Тот тоже, бывало, выжрет самогонки бутыль -  и ну по селу скакать с гармошкой. Все думал, что первый парень на деревне. Был когда-то, это да. Потому и глянула на него ласково… А мне за то, что матерью твоей забеременела, бабка ремнем всю спину ободрала… Батюшка мой вступился, отобрал… Сильный был человек, Царство ему небесное… Сказал, ничего страшного, путь рожает. Кровь наша, говорил… 

Она гладит мне плечо, а я затихаю, не шевелясь, слушая историю, которую бабушка никогда не рассказывала. Она вообще не очень любит вспоминать своего первого мужа, отца моей мамы, да и свою семью тоже. 

И эта откровенность ее – словно дар мне, непутевой, знак того, что семья поддержит, семья – за меня. Мои предки, стеной за спиной встающие. И становится легче. Правда, легче. 

- А Мишка-то, - продолжает бабушка, - как узнал, что я тяжелая, обрадовался… Жениться собрался. К отцу своему пошел. А тот оглоблю схватил, да погнал его по деревне. Кричал, что не достоин он нашей семьи. Опозорит… Тоже хороший был человек. Хоть и запойный пьяница. Потом мы с Мишкой поженились, потом мамка твоя родилась… Эх, неправильно я ее воспитывала. Пороть надо было, пока поперек лавки лежала, а потом уж поздно было… Ну ты не плачь больше, Майк, слышь? Не к лицу тебе это. Ты, слава Богу, в меня пошла, в батюшку моего, в нашу породу, Сомовых. А Сомовы – это тебе не пьянь подзаборная. Нас всегда уважали. И тебя уважать должны. Оступилась, подпустила близко к себе тварь… Бывает. Ты у меня чистая же, неиспорченная, людям веришь. А люди – они недобрые. И тебе надо строже быть. Не пускать к себе, поняла? Урок  тебе будет, Майка. Урок. 

Голос бабушки журчит тихо-тихо, спокойно так, и я успокаиваюсь. Предательство мамы, очередное в моей жизни, уже не так остро ощущается. 

- Хозяева! Галя! – голос тети Мани разрушает нашу тишину, - дома, что ль? 

- Дома, дома, - бабушка торопливо встает и идет встречать гостью. Дверь в мою светелку прикрывает заботливо. 

Я укрываюсь с головой пледом, стараюсь выровнять дыхание и, может, уснуть. 

Голоса бабушки и тети Мани звучат глухо. Что-то они на кухне обсуждают. Меня, наверно, опять. Я теперь на деревне – главная тема для разговоров. 
Гадко как, гадко, гадко! 
Скукоживаюсь под теплым лоскутным пледом, обхватываю себя руками. И, кажется, в конце концов засыпаю. 

- Ну чего, лежишь все? – голос тети Мани вырывает из дурмана, заставляет подпрыгнуть на кровати, сонно вытаращив на гостью глаза, - не прыгай, чего ты? Дело у меня к тебе. 

Протираю лицо руками, пытаюсь пригладить волосы, торчащие в разные стороны, прийти в себя. Дело… Какое дело может быть у деревенской ведьмы ко мне? 

Тетя Маня присаживается на кровати, смотрит на меня внимательно, а затем продолжает:

- Племяш мой, которого ты видела, помнишь? Приезжал тут недавно… Так вот. У него бизнес свой. Большущий. Дома он строит по всей стране. И нужен ему художник. Ну, или как это там называется? Дизайнер по домам, во! 

Я смотрю на нее, пытаясь осознать слова, потом торопливо подхватываю блокнот, пишу: «Архитектор?»
Тетя Маня читает, отвечает:

- Нет! Тот, кто внутри делает дизайны. Он видел твою картину, помнишь, ты мне дарила? Я ж ее на видное место повесила, так ему сильно понравилось! Говорил, талант большой. Еще чего-то говорил, но я не запомнила… Я ему тут позвонила, спросила, возьмет он тебя, так он согласился. В понедельник, сказал, ждет тебя в офисе. 

- Где в офисе? – спрашивает бабушка, - во Владимире? 

- Нет, конечно! В Москве! 

Я смотрю на нее круглыми от удивления глазами, затем ощущаю, как щеки начинает заливать краска. Хватаюсь за них ладонями, пытаюсь прикрыть. 
Он… Темирхан… Ему понравилась моя картина? Правда-правда? 
Он хочет, чтоб я работала? На него? Правда-правда? 

- Так что, Майя, я сказала, что ты приедешь в понедельник, - еще больше вводит в ступор тетя Маня, - давай, не подведи меня. 

- Да ты с ума сошла? – сурово спрашивает бабушка, - куда ей в Москву-то? Она ж еще дитё! 

- Не дитё! Колледж закончила? Закончила. Школу искусств тоже. Сама говорила, наград у нее полно, в конкурсах каких-то побеждала! Самое ей место в Москве! Тем более, что Темирхан ее под свою защиту возьмет, позаботится. 

- Да она же…

- Она – совершеннолетняя! – отрезает тетя Маня, - и не дурочка. Наивная немного, но это проходит. Не пропадет там. И Темирхан присмотрит… Главное, чтоб сама захотела. 

Москва

Курский встречает людской  суетой. 
Я на мгновение теряюсь, в какую сторону идти, затем двигаюсь со всеми остальными пассажирами в сторону перехода в метро. 

В последний раз в Москве я была с мамой и отчимом. На Красную площадь ездили посмотреть, погулять, на кораблике по Москва-реке покататься. В итоге нас с Сашкой забросили в одну из игровых зон в «Меге», где не надо следить за детьми родителям, а сами умотали куда-то. Я осталась с сестрой, которой тогда около пяти было, а мне, получается, двенадцать? Ну да, что-то около того. Я тогда еще говорила. 

Мы устали кататься с искусственных горок и нырять в бассейн с шариками примерно через два часа. Сашка начала ныть, проситься в туалет и поесть, и, если с первым я могла ей помочь, то вот со вторым… Нам не оставили денег, звонить мама запретила, только разве что катаклизм случится. 
Короче говоря, остаток времени мы провели с сестрой, обнявшись и бессмысленно пялясь в стекло, отделяющее игровую зону от коридора торгового центра. 
Я , помнится, в тот момент ощущала себя обезьянкой в зоопарке. 
Мы сидим взаперти, а вокруг ходят и пялятся на нас люди… 
Было невероятно тоскливо и тревожно. Почему-то мне казалось, что нас бросили. И Сашка ныла о том же самом. Ей тоже казалось…

Мама с отчимом вернулись уже под самое закрытие, забрали нас, голодных и несчастных, отвезли обратно на вокзал и  запихали в поезд. Вот такая чудесная поездка получилась…

В этот раз я здесь одна. В равнодушной толпе, которой нет до меня никакого дела. 
Ничего нового, да? 
Подхватываю небольшую сумку с вещами, иду мимо терминалов, ниже, в метро. Надо еще купить жетоны на метро… Как они, хоть, выглядят сейчас? 

Незнакомая обстановка пугает, конечно, но не прям чтобы слишком. 
В конце концов, у меня еще есть время. 

Встреча в офисе с Темирханом Анваровичем Булатовым только в обед, а сейчас нет и десяти. Все успею. И в порядок себя надо привести… Хорошо, что сейчас с этим нет проблем, в любой туалет любого торгового зайди – и спокойно переодевайся… И на вокзале, наверно,  есть, но я что-то не рискую. 

В итоге, разобравшись с оплатой поездок на метро, выясняю дорогу до Москва-сити. Именно там находится офис «Булатстрой», компании, в которой мне предстоит работать. По крайней мере, я на это надеюсь. 

А еще, не удержавшись,  в очередной раз обкатываю на языке имя ее собственника, главного держателя акций и генерального директора. 

Темирхан Анварович Булатов. 

Тяжелое. Какое-то… Средневековое. Словно у монголо-татарского хана. Он и сам чем-то напоминает монгольского воина. Я видела их на картинках и даже рисовала. Настоящие монголы очень высокие, огромные просто. Словно камни-валуны. 

Тетя Маня, говорила, что они с Темирханом – дальняя родня. Он из сибирских татар, но давно уже обрусевших  и совершенно не соблюдающих традиций. Его отец женат на русской, долго и счастливо. Его братья – вообще не торопятся себя связывать узами семьи. 

«Гуляют, охальники», - как метко выразилась тетя Маня. 

А старший, Темирхан, уже пятнадцать лет руководит строительным холдингом, который основал сам, без помощи родственников. Да и семья там небогатая совершенно. Его отец – военный, сейчас в отставке, живет в небольшом городке в Сибири и переезжать в Москву не планирует. Большая часть семьи – там. 

А вот Темирхан с младшим братом – в Москве. 

Брат его, тридцатилетний Тимур, работает у него в холдинге на какой-то должности, вроде руководящей, но не главной. Не дает ему старший брат воли. 

Все это я узнала за те три дня, что собиралась в Москву. Специально ходила к тете Мане, чтоб она поподробней рассказала про Темирхана. 
Она и рассказала. Много чего, видно, очень гордилась своим , таким богатым и щедрым родственником, решившим помочь бедной девушке. 

Мне оставалось только слушать, да по полочкам раскладывать информацию. И стараться сдерживать бушующее внутри ощущение полета. И предвкушения чего-то совершенно невероятного. 
Мгновенно на второй план отошли мои проблемы в деревне, все мерзкие слухи,  которые, конечно же, не прекратились в одночасье, вообще перестали волновать. Словно я уже была не здесь. Словно я уже на порядок выше. И смотрю так же на все. Свысока. 
Меня все эти три дня терзали одновременно страх, восторг, счастье и опасения. Я ходила, словно дурная, с «бешеными глазюками»,  по меткому выражению бабушки, и мало реагировала на внешние раздражители. 
Моя жизнь, только что казавшаяся беспросветной, лишенной красок и полной нескончаемого позора, неожиданно расцветилась всеми красками радуги. 
Я даже рисовать опять начала, предвкушая то, что скоро будет. 

Москва! Новая работа! В таком холдинге! Я погуглила название, почитала вывалившиеся ссылки и пришла к выводу, что там нечто масштабное. 

Компания «Булатстрой» в основном занималась строительством новых жилых комплексов по России и ближнему зарубежью. Причем, как малоэтажных, так и высотных. И дальше, после сдачи объекта, я так поняла, что жители на произвол судьбы не оставлялись, а организовывалась управляющая компания, от того же холдинга,  занимавшаяся полностью поддержанием жизнедеятельности комплекса. 
Короче говоря, такой монополист в своей сфере, отвечающий за качество. Какую работу я там могу выполнять? 

Да, Боже мой, без разницы! 

Я посмотрела вакансии холдинга и поняла, что там даже уборщицы очень неплохо зарабатывают. Не как на одном известном предприятии, обеспечивающем газом всю страну, но тоже много. По крайней мере мне, привычной к владимирским зарплатам, особенно у молодых специалистов, казалось, что это что-то запредельное. 

Но даже это было не главным. 
Главное я скрывала даже  от себя самой с особой тщательностью и пока не готова была признавать очевидного. 
Нет. 

Хватит того, что Москва, новая работа, новая жизнь… Хватит. 

Рядом с метро  «Выставочная» находится небольшая пиццерия, с вполне демократичными ценами. Я заказываю себе через терминал кусочек самой дешевой «Маргариты» и кофе. 
И, пока готовят заказ, спешу в туалет, переодеться и привести себя в относительный порядок. 

Встреча

«У меня встреча с Булатовым Темирханом Анваровичем».

Девушка на ресепшен, выше меня более чем на полторы головы, красивая, как модель, и такая же далекая, вскидывает брови, когда я ей показываю сообщение в телефоне. 
Читает, затем переводит взгляд на меня, дежурно улыбается:

- У вас назначено? 

Киваю. 

- Ваши документы, пожалуйста. 

Отдаю ей паспорт, она вбивает информацию в стоящий внизу, за пределами видимости посетителей, ноутбук, проверяет. 

- Да, Майя Викторовна, проходите, пожалуйста. Двадцатый этаж, там вас встретят. 

У меня вырывается вздох облегчения. Оказывается, все то время, что она искала информацию обо мне в своих записях, я не дышала. Так страшно, Господи! 
Сразу миллиард мыслей в голове: вдруг, не оставил информации на ресепшен, вдруг передумал, просто забыл, упустил из виду? Что делать в таком случае? Что? Писать бабушке? Тете Мане? 
И все это под насмешливыми изучающими взглядами холеной девушки с ресепшен и охранников, ненавязчиво стоящих неподалеку… Позорище…
Но первый бастион оказался не бастионом, а просто легким препятствием. Ох, пусть и дальше все так же легко будет! Пусть! 

Иду к лифтам, ориентируясь по указателям и стараясь не слишком глазеть по сторонам. 
Хотя, конечно, есть на что. 

Вестибюль роскошен. Строгий хром, натуральные породы дерева, никакого дешевого пластика, живые цветы,  в зоне ожидания -  удобные диваны, очень чисто и ухожено. И народ вокруг ходит такой же. Очень ухоженный и деловой. 

Мне кажется, что я, со своей черно-белой скромной гаммой в одежде и красными пятнами на щеках, похожа на дворняжку, случайно затесавшуюся на выставку породистых собак. 
Ловлю себя на таком уничижительном сравнении и злюсь. 
Глупости это все. 
Сейчас мир другой, и миллиардеры спокойно носят секонд-хэнд и ездят в общественном транспорте. Правда, не у нас, но все равно. 
Это есть. 
Так что, мне тоже нечего переживать по такому глупому поводу. 
Я не лицом сюда торговать пришла. 

Выпрямляюсь, задираю подбородок, захожу в услужливо раскрывшийся лифт. Тут внутри тоже все очень стильно. Огромное зеркало во всю стену. 
Смотрю на себя, стараясь придать лицу такое же безмятежное выражение, как и у других пассажиров лифта. 
Их трое. Две женщины и мужчина. 
Все невозможно стильные, в строгих костюмах, со скромными прическами. У женщин – очки в цветных оправах. У одной – благородный оттенок красного, у другой – темно-зеленый. Красиво. 
Мужчина высокий, с четким пробором на идеально выстриженной голове и очень ухоженной бородой. 
На их фоне у меня опять падает самооценка, хочется нервно пригладить волосы, складки на брюках, они явно криво сидят, мешковато как-то, и по рубашке видно, что цена ей – триста рублей в магазине демократичных цен… Суета должна успокоить, наверно, но понятно, что так будет еще хуже. Только панику дополнительную, мне совершенно ненужную сейчас, наведу и ничего не поправлю во внешнем виде. Потому я перестаю пялиться на пассажиров лифта,  упорно отвожу взгляд от зеркала и смотрю на мигающее табло, отсчитывающее этажи. 
Успокаивает. 
Двадцатый. 

Выхожу, тут же понимая, что девушка с ресепшен не обманула. 

Меня и в самом деле ждут. 

Молодой мужчина, в строгих брюках, непонятно, каким образом обтягивающих его ноги, словно вторая кожа, такой же строгой, но супер обтягивающей рубашке, позволяющей увидеть идеальные мускулы на руках и груди. 
Ухоженная бородка и прическа дополняют образ. 
Черт, похоже, что здесь все выглядят лучше меня… 

- Добрый день, Майя Викторовна, - улыбается встречающий, демонстрируя, что и с зубами у него полный порядок, - я – Роман Степанович, начальник отдела дизайна интерьеров, можно просто Роман. Мне вас поручили встретить и провести к боссу. 

Я смущенно киваю, достаю телефон, чтоб написать ответ, но Роман останавливает меня жестом. 

- Не надо, меня предупредили про… Небольшую особенность в коммуникации. Ответ можно не писать, если это просто вежливость. 

Опять киваю. 

- Ну тогда, пойдемте быстрее к боссу, у него времени мало совсем, надо успеть. 

Он разворачивается и быстро идет по коридору. 
Я лечу следом, краснея, потея и периодически оступаясь. 
Черт, корова на льду! Если кто со стороны смотрит, это прямо смех, да и только! 

Коридор недлинный, плавно расширяется, выливаясь в большую приемную, очень  светлую, с мягкими диванами, низкими столиками и изящно отгороженной секретарской стойкой. 
Секретарша, безумно красивая темноволосая  девушка в строгом костюме, видит Романа, улыбается ему с такой готовностью, словно он – самый лучший ее друг. Переводит взгляд на меня, улыбается с не меньшей лаской. 
Понятно, вот что значит тренировка… 

- Это Майя Казаринова, босс ее ждет, -  коротко информирует Роман, и секретарша кивает. 

- Сейчас предупрежу. 

Голос какой воркующий… Блин… Тут все идеальные! Куда меня занесло?

Секретарша встает, идет к массивной двери, такой же светлой, как и все остальное здесь, музыкально стучит и заходит. 
Через полминуты появляется и молча открывает дверь, приглашая зайти. 
Роман идет первым, и это хорошо. 
Я ловлю себя на желании сжать покрепче сумку и выставить ее перед собой, словно защищаясь, но тут же перебарываю этот идиотский порыв. Выпрямляюсь и следую за Романом. 

- Темирхан Анварович, встретил, как вы и приказывали, - бодро говорит Роман, а я несмело выглядываю из-за его спины. 

И замираю. 

Кабинет большой, в противовес приемной, дизайн у него выполнен в темных тонах и хроме, смотрится совершенно мужским и холодным. Мрачным. Давящим. 

Как и сам директор, сидящий за столом. 

Я так пялюсь, что, кажется, даже дышать забываю. 

Мысли скачут, словно белки, и одна, особо настойчивая, прямо на поверхности: если бы я его увидела тогда в деревне… таким, то сто процентов бы не просто в обморок упала, но еще и, пожалуй, опять говорить бы начала.
Психотерапевт упоминал что-то про лечебный стресс… 
Вот тогда бы он и был, стресс.