Мой бывший темный

Глава 3

Нет, мне нельзя с ним снова сближаться. Я уже приняла решение полгода назад, я смирилась с этим решением и пообещала себе, что не буду жалеть об этом разрыве. Потому что так было правильно.

Но сейчас, когда его парфюм снова кружил голову, руки обнимали за плечи, а плацы невесомо касались кожи, так легко было отстраниться от всех ужасов. Плохие воспоминания всегда истончаются, истираются со временем. Прошедшее невольно начинало казаться дурным сном.

К этому добавлялось полное отсутствие выбора. Можно было, конечно, встать в позу и сказать, что я никуда с ним не пойду и не поеду, сдаться полиции… Но здравый смысл и понимание, что только этот человек сейчас может защитить меня и моего ребенка, заставляли судорожно вцепляться в его плечо.

Ирония судьбы. Убегая от бывшего, вляпалась в такие неприятности, что единственный способ выкрутиться – это просить его помощи.

И судя по всему, если бы не моя беременность, то никакой помощи я бы не получила. Как он сказал… третий лишний?

– Виктор Альбертович, добрый вечер, – кивнул нам пожилой благообразный старичок на входе в театр. Он же принял у нас верхнюю одежду. – Герман Игнатьевич смотрит репетицию в большом зале.

– Ты тут постоянный гость? – приподняла я брови.

В нашем городе несколько театров. За то время, что мы встречались, мы ни разу не ходили ни на балет, ни на оперу. Я обожала обычные спектакли, зачитывалась пьесами, так как сама пыталась когда-то поступать в театральное, но вот балет не понимала от слова «совсем».

Но, может быть, это его новая пассия любит классические танцы или оперы?

Мужчина мне на это не ответил, лишь кивнул старичку и потащил меня по широкому коридору на роскошную лестницу с изящными изогнутыми перилами, туда, где раздавались приглушенные звуки музыки.

Но стоило нам подняться, как музыка вдруг стихла, и послышался громкий голос:

– Генпрогон через два дня. Вы должны танцевать так, словно последний раз выходите на сцену! Валерьева, ноги! Почему я должен объяснять очевидные вещи? Игнатьев, ты опять сбился. Мне тебя на уроки математики отдать, чтобы счету до трех научили?! Вы все – отвратительно, просто отвратительно. Что с вами сегодня? Мне второй состав вызывать?!

От доносившейся ругани стало не по себе. Пока мы подходили ближе, человек расходился все сильнее и сильнее.

– Мне за вас стыдно! Премьера через неделю! Не-де-лю! Соловьева, сколько дней в неделе?

Ответ не был слышен, но, судя по всему, ответили верно.

– Хоть это ты знаешь, а я думал, ты совсем отсталая. Эльтова…

– Думаю, на сегодня разбора полетов хватит, – прервал ругань другой голос, как раз в тот момент, когда мы подошли к самым дверям. – Ирина, вы были очаровательны. И все другие тоже. Мне очень понравилось. Прошу, повторите последнюю сцену еще раз. Чистое наслаждение наблюдать за вами. Пир для души, так сказать.

Мы с Виктором вошли в зал. Последний раз я была здесь еще будучи воспитанницей детдома. Тогда нас регулярно водили по всяким выставкам и музеям за счет благотворителей, хотя многим из нас это было фактически не нужно.

А вот я в свое время прониклась. Театры я обожала гораздо больше, чем кино.

Но зал, куда мы пришли, видела словно впервые. Амфитеатр из мягких обитых бархатом рядов кресел, балконы с вип-ложами, высокая сцена. На сцене с десяток девушек, около пяти юношей, весь одетый в белое насупленный мужчина, должно быть, балетмейстер, или как там его называют. В углу сцены стояло фортепиано с неприметной женщиной за ним.

– Виктор Альбертович? – нас окликнули, и только тогда я заметила сидящего на передних рядах очень бледного худого мужчину. Его черные волосы чуть вились, нос выдавался вперед, щеки были впалыми, а взгляд темно-карих глаз цепко следил за происходящим вокруг. – Второй день подряд. Чем же обязан?

Виктор кивнул ему, подходя ближе.

– Привет, Герман.

Сам Герман тем временем повернулся к сцене и хлопнул в ладоши.

– Продолжайте, продолжайте.

Люди на сцене засуетились. Балетмейстер кивнул пианистке, и та начала сначала.

– Раз, два, три… теперь сюда, раз, два… – было слышно, как балетмейстер считал в такт.

Виктор сел на соседнее с Германом место и потянул меня за собой, усаживая рядом.

– Итак, чем обязан? – тон кудрявого был спокойным и надменным, а на нас он даже не смотрел. – Только не говори, что опять беспокоит подвальная живность. Притащил еще одну кошку?

– Познакомься, это Вероника. Вероника – Герман Нагицкий.

– Ну… – непонятно потянул Нагицкий. – я смотрю, почти угадал.

– Я о вас слышала, – я вздернула брови, удивленная этим фактом. – Вы городской меценат. Про вас часто пишут и рассказывают по новостям.

Нагицкий хмыкнул, скользнув по мне незаинтересованным взглядом, но никак не прокомментировал слова про мецената, а затем снова повернулся к сцене. По его взгляду можно было понять, что следит он только лишь за одной из танцовщиц.

Следит и при этом периодически плотоядно облизывается.

Я инстинктивно прикрыла живот рукой. Что-то было не так в этом человеке, но что именно, я сказать не могла. Чувствовалось лишь, что от него так и веет опасностью.

– Это та, про которую ты вчера спрашивал? Значит-таки нашел свое. Рад за тебя, – произнес он негромко так, словно бы меня не было рядом. – И все же пришел снова. Решил-таки окультуриться? Преисполниться духовности? Через неделю премьера «Аиды» в нашем скромном театре. Милости прошу.

– Нет, спасибо. Не питаю слабости к провинциальным балетным талантам, – в тон Виктора вдруг просочился яд. – А ты даже не догадываешься, почему я пришёл?

– Мне, конечно, лестно, что ты думаешь, что я всеведущ. Но это, к сожалению, не так, – Нагицкий деланно вздохнул. – К большо-ому сожалению.

– Знаю твою любовь к кривляньям и театральности, но сейчас давай обойдемся. Не ко времени.

– Это же храм Терпсихоры. Как тут без театральности? – манерно взмахнул рукой Герман. – Если у тебя или твоих братьев есть ко мне претензии, говори прямо. Или может быть у вас претензии к арбитрам? Могу передать.

Виктор поджал губы и чуть спокойнее произнес.

– Нику с сегодняшнего дня ищет полиция. А я у них записан как лицо, которое с ней в контакте. И отсюда вопрос.

– Не слышу вопроса.

– Многие ли были в курсе того, что я ищу ее? Только ты, – в его голосе была угроза, от которой даже мне стало не по себе.

Впрочем, почему «даже»? Я сейчас совсем не отличалась выдержкой. Кажется, скоро буду и от собственной тени шарахаться.

Чтобы хоть как-то справиться с собой, повернулась к сцене, стараясь переключиться на танцы.

Балетмейстер меж тем продолжал считать, периодически одергивая своих подопечных.

– Раз, два… Дайте мне больше чувства. Игнатьева, живее, живее… Вот так. Раз, два… Вы жрецы и жрицы! Воплощение богов, а выглядите, как грешники перед казнью. Втолкнись! Еще раз!

– Все в этом мире продается и покупается, но конкретно на эту твою… Веронику… – Герман недовольно сверкнул в мою сторону своими темными зловещими глазами, – спроса не было. Меня никто ни о чем не спрашивал. Но если готов заплатить, я могу поискать информацию для тебя.

– Раз, два… Не торопись вставать. А теперь давай! Давай, расти. Выше. Выше! – командовал балетмейстер на фоне всего этого. – Ты похож на дохлого лебедя!

– Впрочем, могу дать бесплатный совет. Если с девушкой проблемы, замени ее другой. По крайней мере у меня этот способ работает всегда безотказно. Так что, может, все к лучшему?

Виктор, очевидно, понял в этих словах какой-то скрытый смысл и моментально взвился:

– Если я узнаю, что ты все-таки замешан в сегодняшнем происшествии, рога обломаю, – процедил он сквозь зубы.

– Как бы мои рога не стоили тебе зубов, – широко улыбнулся Герман.

Я пыталась понять, в чем же суть этих угроз и что вообще происходит, но не могла.

Зато начало казаться, что проблемы с полицией – это вовсе не результат того, что я действительно накосячила, согласившись подзаработать. Возможно, я просто оказалась разменной монетой в игре криминала против Виктора? Что если все это для того, чтобы досадить ему?

– О, нет, нет, нет, – Виктор поцокал языком. – Это мне не будет стоить ровным счетом ничего. Просто сам посуди, что останется от твоего маленького бизнеса, если моя фирма перестанет поставлять товар? Арбитры не вмешиваются в человеческие дела. Их протекция тебе не поможет.

– Я уже сказал. Я ничего никому не говорил, – меценат скрестил руки на груди.

Его взгляд тем временем пристально следил за самой высокой из балерин на сцене. Она выглядела какой-то эфемерной куклой с красивыми точеными чертами лица и светлыми волосами, заправленными в тугой пучок.

Герман вновь странно облизнулся.

– Выглядит отвратительно, – скривился Виктор. – Хотя бы подожди, пока мы уйдем.

– Ты за обедом не краше, – съехидничал Нагицкий. – Что-то не нравится? Выход там.

Он указал глазами на большую арочную дверь позади себя.

– С удовольствием им воспользуюсь. Позвони, если будут какие-то сведения. В долгу не останусь.

Виктор подал знак, что мы уходим, но в тот самый момент, когда он уже поднимался с кресла, Нагицкий вдруг перехватил его за рукав пиджака.

– Подожди.

Виктор чуть брезгливо отдернулся, но все же уселся обратно в кресло.

Меценат неохотно оторвался от своей балерины и посмотрел на меня. От долгого немигающего взгляда становилось не по себе.

– Думаешь, ты станешь хорошим отцом?

– У меня сейчас нет времени для задушевных бесед, – отрезал Виктор.

– Я правда не знаю, что за игра ведется против тебя. Но слышал, кто-то из Галавиц недавно проверял городской детдом, тряс документацию, поднимал архивы. Не знаю, связано ли это с тобой. Хотя, конечно, связано, это же вы с братьями выжили их из города, а арбитры закрыли на это глаза. Больше ничего необычного.

Виктор кивнул, принимая сказанное к сведению.

– А схемы? – неожиданно для самой себя вступила я в разговор. – Я хотела сказать, никто не искал, как продать палладий?

В ответ на недоуменный взгляд Виктора я постаралась прояснить:

– У нас на работе приказали уничтожить большую партию списанных микросхем. Я знала, что они содержали большое количество ценных металлов. Мне казалось расточительством… А потом на меня вышла девушка и предложила хорошую сумму за то, чтобы я вынесла и передала ей эти микросхемы… В итоге, у меня дома обыск, полицейский сказал, что нашли фальшивые деньги…

Я закрыла лицо ладонями. Как такое могло произойти? Один неверный поступок перевернул всю жизнь вверх тормашками.

– Как интересно, – протянул Герман. – А как эта девушка выглядела?

Я поджала губы, пытаясь вызвать в памяти ее лицо. Как странно, виделись вроде бы только вчера, а я помнила только невысокий рост да цвет волос.

– Короткая стрижка, выкрашена в розовый, пирсинг в носу. Низкая.

Мужчины переглянулись.

– Хорошо. Я раздобуду сведения. С одним условием, – кивнул Нагицкий.

– И чего ты хочешь? – вздохнул Виктор, подняв глаза к потолку.

Меценат молчал какое-то время, опять разглядывая свою танцовщицу. Затем закрыл глаза, словно признавая свое поражение.

– Ирина Эльтова, наша балерина. Я хочу, чтобы она думала, что быть со мной – это для нее хотя бы выгодно.

– Если с женщиной проблемы – не проще ли завести новую? – съязвил Алмазов, возвращая Герману его же слова.

– Тебе же нужны сведения? Или нет?

Виктор вздохнул.

– Ты ведь понимаешь, что мое внушение не продлится долго?

– Carpe diem, – пожал тот плечами. – Иногда за одно мгновение можно отдать всю жизнь.

Виктор кивнул и наконец встал. Я поспешила пойти за ним, стараясь не оборачиваться на мецената, который снова пристально следил за передвижениями на сцене.

– Раз, два… Любовь! Покажите любовь! Активнее, следим за ногами. Раз, два… И летите, летите… – резкие команды балетмейстера еще долго стояли у меня в ушах.

Когда мы вышли наконец из театра, на улице валил снег. Белые пушистые хлопья медленно опускались на тротуар, падали на лицо и ладони, тут же тая и оставляя после себя мокрые следы.

– Кажется, потеплело, – меланхолично заметил мужчина.

Я же никак не могла понять, как он может оставаться таким спокойным, и хотела побыстрее сесть в машину. Но Виктор кивнул в сторону.

– Пройдемся пешком, так будет безопаснее.

– Но меня же разыскивают?

– И именно поэтому лучше не пытаться покинуть город. У меня здесь квартира неподалеку.

Когда мы с ним встречались, он всегда говорил, что против многоквартирных домов и предпочитает жить в маленьком коттедже, а не в большой квартире. У него был свой дом в частном секторе в элитном районе для богачей.

Но, видимо, люди меняются, даже в таких мелочах.

Многоэтажка, куда он меня привел, действительно стояла рядом. Небольшое шестиэтажное здание с красивыми экерами вместо балконов. Хоть дом и выглядел ухоженным, сразу становилось понятно, что это старинное здание, построенное, наверное, еще в позапрошлом веке. Рядом стояли впритык еще несколько таких же. С обратной стороны проход к подъездам был огражден высоким кованым забором.

Пройдя через калитку, мы вошли в подъезд. На маленьком столике стояла ваза с живыми цветами, на светлом кожаном диване сидела тучная женщина в коричневом деловом костюме. Перед женщиной же располагалась небольшая панель с несколькими экранами. Завидев нас, она тут же поднялась на ноги.

– Добрый день, Виктор Альбертович! – улыбнулась она золотыми зубами.

– Добрый день, Мила, – он повернул к ней голову. – Удали записи камер за последний час, и если спросят – ты нас не видела.

– Да, Виктор Альбертович… – заторможенно ответила она ему, тут же потеряв всякий интерес к окружающей реальности.

– На лифте, – он подтолкнул меня в нужную сторону. – Только осторожнее, тут…

– Не знала, что в старых домах бывают лифты. Ой!

Засмотревшись по сторонам, не заметила ступеньку впереди, и если бы не Виктор, поддержавший меня, обязательно бы улетела вперед носом, а так только задела стоящую на столике вазу. Та опасно покачнулась, но все же устояла на месте.

– Я хотел сказать, что тут ступенька, – пряча за легким покашливанием смешок, произнес Виктор.

Его квартира располагалась на самом последнем, шестом этаже.

Несмотря на красоту снаружи, внутри квартиры все было мрачно и непритязательно.

– Куплена совсем недавно. Ремонт сделать не успел, – вроде сказал с безразличием, но все равно показалось, что этим он хочет извиниться.

Меня ждал коридор с обшарпанными стенами. Тяжелые шторы на окнах, практически не пропускающие света, и минимум мебели.

Повсюду пыль – стоило снять сапоги и сделать пару шагов, как на полу остались яркие пятна, а подошвы носков стали буквально черными. Я тут же пожалела, что сделала это.

Странно. Неужели он купил квартиру, даже не заходя в нее? Тут, наверное, год никого не было, если не больше.

– Можешь выбрать себе любую комнату, – Виктор скинул верхнюю одежду, но разуваться не стал. – Но я бы рекомендовал тебе вот эту.

Он толкнул дверь, показывая одну из спален. Тут также висели плотные шторы, было пыльно, но посреди комнаты хотя бы стояла кровать, застеленная серым покрывалом.

– Как уже сказал, приобрел эту недвижимость недавно… Ты посмотри, возможно, в шкафах есть что-то от предыдущих хозяев. На кухне могло что-то остаться. Это бы все собрать и выбросить. Если что-то будет мешать – просто выставь ко входу, я договорюсь, чтобы забрали.

– И долго мне придется теперь здесь скрываться? – вздохнула я, ощущая полнейшую безысходность. Еще вчера у меня была работа, планы на будущее. А сейчас что?

Скрываюсь от полиции, прячась в квартире криминального авторитета, владеющего гипнозом.

– Будешь тут, пока я не пойму, во что ты вляпалась, – он поднял руки. – И предвосхищая твои возражения… Ты ведь понимаешь, что я не заинтересован в том, чтобы мать моего ребенка была с судимостью?

– Но я не смогу безвылазно тут сидеть. Мне как минимум надо ходить к врачу.

Виктор подошел вплотную, положив обе руки мне на плечи.

– Ника, всего пара дней, и я уверен, что смогу все уладить. Тут не лучшие условия, знаю, но я принесу все необходимое. Просто составь список. Если что-то срочное, то ты сможешь позвонить мне в любое время дня и ночи.

Его голос успокаивал и убаюкивал. Лишал воли. Это было не так, как когда он воздействовал на меня своей силой. Но все равно очень и очень похоже.

Ноги подкашивались, по телу пробегала дрожь. Я сопротивлялась внезапно нахлынувшим чувствам из последних сил, до боли закусила губу. Мы уже чужие друг другу люди. Разве не так?

– То, о чем человек в театре попросил тебя… – я тяжело сглотнула. – Это отвратительно.

– О чем ты?

– Он хочет, чтобы ты загипнотизировал девушку? Чтобы она переспала с ним? Я правильно поняла? – голос дрожал, внутри поднялась волна злости, и я ухватилась за нее, только лишь бы не дать себе окончательно пропасть, вдыхая терпкий аромат духов Виктора.

– Ты говоришь так, словно я сутенер, – скривился он.

– Откуда мне знать, чем ты занимаешься помимо фармацевтики, – с вызовом произнесла я, совсем не чувствуя себя такой храброй, какой пыталась выглядеть.

– Я могу рассказать, – хмыкнул он, приподняв одну бровь.

Я залюбовалась этим изящным движением, но стоило сместить глаза чуть ниже, как взгляд упал на тонко очерченный рот. Нестерпимо захотелось потянуться к нему навстречу, коснуться своими губами его.

Совсем как когда-то. Когда я, наивная глупая дурочка, хмелея от собственной наглости и бесстыдства, тянулась к нему, ожидая взаимности.

– Я ведь и тогда предлагал, помнишь? – он чуть приподнял меня за подбородок, заглядывая в глаза. – Но ты не захотела слушать. Не захотела даже попытаться дать нам шанс.

В его голосе почудилась тоска, пальцы невесомо гладили мою щеку. Я замерла, опустив веки, ненавидя себя за то, что просто наслаждаюсь этой мимолетной лаской.

Мужчина отпустил руку к плечу, проведя по открытой коже. Прикосновения вызывали жар в груди и отзывались сладкой истомой по телу. Осторожные пальцы скользнули к груди и, чуть задержавшись, плавно направились дальше.

Я должна была оттолкнуть его за такое, дать пощечину. Мы уже чужие люди. Но вместо этого просто стояла, покорно ощущая руки на своем теле.

Может быть, во всем были виноваты гормоны? Виноваты полгода, за которые ни один мужчина больше не прикасался ко мне? Тоска, которая меня съедала каждый раз, когда я пересматривала наши совместные фотографии в телефоне?

Вспыхнувшее желание было настолько велико, что наполняло меня полностью. Сама не замечая того, я слегка приоткрыла рот и чуть поднялась на цыпочках.

– А ведь я просил тебя тогда, – он придвинулся почти вплотную. Рука на моем плече сжалась, сердце забилось быстрее в предчувствии опасности, – как не просил прежде никого и никогда. Просил выслушать. Но ты лишь сказала, что я…

Его горячая ладонь легла на мой живот, и я почувствовала, как в этот же момент ребенок толкнулся. И он это почувствовал.

– Ты чудовище… – это то, что я сказала ему тогда.

Это было как наваждение. Я словно перенеслась в тот злополучный день, когда он затащил меня в какую-то комнату в проклятом баре.

Виктор облизывал чужую кровь, что попала на его лицо, и странно улыбался. Глаза казались красными. Должно быть, блики от пропитавшейся кровью рубашки. Ведь не могли же они быть такими на самом деле? Алыми, нечеловеческими. Глазами дикого зверя, пристально следящими за каждым моим шагом.

– Ты чудовище…

– Ты даже не представляешь, насколько… – прошептал он тогда в ответ, сжимая меня за плечи. Пачкая кровью и меня.

Я чувствовала этот запах, меня мутило от близости смерти.

– Ты ведь хотела знать обо мне все?

Когда-то я действительно просила рассказывать о себе больше. Но в тот вечер в баре один только звук его голоса вызывал отторжение и приближал истерику…

– Чудовище, с которым ты не желала иметь ничего общего, – холодный тон вернул меня в реальность.

Я покачала головой, подтверждая, что за это время абсолютно ничего не поменялось.

– Почему же тогда не сделала аборт? – с придыханием просил мужчина. – Ты ведь думала об этом, признайся?

– Думала… – в горле встал ком, мешающий говорить. – Моя мать отказалась от меня. Но она, по крайней мере, подарила мне жизнь. Я решила, что даже если не смогу воспитать сама… Родить будет… честнее, что ли.

– Почему тогда не сказала мне? Я имел право знать.

Сказать ему? Он шутит? Я два месяца была в состоянии постоянной истерики, не могла ни есть, ни пить. Не желала его видеть, мучаясь кошмарами.

– Не могла забыть, как ты убил тех людей в баре. Просыпалась по ночам, видя твое лицо, испачканное в чужой крови. Не хочу, чтобы мой ребенок когда-нибудь увидел тебя таким же.

Я не собиралась быть откровенной сейчас, но в тот момент, когда я принимала судьбоносное для себя решение, то действительно думала именно так.

– Я рад, что ты все-таки приняла верное решение, – сказав это, он подержал еще какое-то время руку на моем животе, а затем шагнул в сторону. – Но не хочу тебя обманывать. С тобой ребенок не останется.

– Что?! – я оторопело покачнулась.

Словно разом выбили весь воздух из легких. Сердце перестало стучать, мир замер. Я даже дышать перестала, словно забыла, зачем это вообще нужно. В глазах заплясали разноцветные точки, в ушах раздался протяжный гул.

Твёрдые руки аккуратно поддержали, не давая упасть. Усадили на кровать.

– Ну ты ведь сама говоришь, что воспитывать его в твои интересы не входило.

– Я не говорила такого! Виктор!

– Да ладно тебе, мы оба знаем, что тебе так будет лучше. Я даже разрешу вам видеться… Если, конечно, ты не собираешься ему потом рассказывать, как думала о том, чтобы убить его, лишь бы только не иметь со мной ничего общего, – я ощущала волнами исходящую от него злобу, и это наконец отрезвило.

Я встряхнулась, напоминая себе, кто я и что я здесь делаю.

– Разрешишь видеться? Да ты вообще слышишь себя?! – от безысходности схватила с кровати подушку и попыталась запустить ей в мужчину, но в итоге в воздух поднялось такое облако пыли, что просто закашлялась.

– Думаю, у нас будет еще время все обсудить, – кивнул мне он. – Постараюсь поскорее к тебе кого-нибудь отправить с продуктами. И да…

Он подошел к снятой в коридоре куртке и вытащил из кармана мой мобильник.

– Вечером принесу новый, с новой сим-картой. Мало ли. Лучше перестраховаться.

– Ты ведь мог приказать мне забыть, – окликнула я его, когда он уже был в коридоре. – Как тому полицейскому, как консьержке на входе.

– Во-первых, это так не работает, – выдохнул он, останавливаясь в дверях. – Заставить забыть можно что-то мелкое, незначительное, или значение чего человек сам до конца не осознает. Сильные эмоции заглушить не так-то просто. Да и зачем? Люди либо принимают друг друга, либо расходятся. Третьего не дано.

Принимают друг друга? Он так говорит, словно бы я не смогла смириться с какой-нибудь его вредной привычкой!

Наши взгляды встретились. Но вместо злости я почувствовала, что просто тону в их ярком зеленом свете, забывая при этом даже дышать. В выражении лица мужчины что-то изменилось, он нахмурился, словно бы усомнился в чем-то.

Сколько времени мы просто смотрели друг на друга?

Виктор кашлянул, надевая на лицо безэмоциональную маску, отступил, поправляя одежду.

Входная дверь хлопнула, поднимая в воздух тучу пыли.

Я поняла, что просто смотрю на эту дверь, а по щекам катятся слезы.

Если он хоть когда-нибудь любил меня, то как мог сейчас угрожать тем, что отнимет ребенка?

Впрочем… с чего я взяла, что он хоть когда-то любил меня?