Мой хищник

1

Аннотация:

Он пришел в мой восемнадцатый день рождения чтобы забрать с собой.

Он слишком грозен, чересчур упрям и невероятно быстр. Его тайны и демоны пляшут в глубине угольно-черных глаз, раздирая душу на лоскуты.

Я должна сбежать из его огромного дома, даже если это будет стоить мне жизни.

Или… нет?

Глава 1

—  Все мордой в пол! Руки вперед! — от неожиданного окрика внутри все сжимается.

Кругом начинается неразбериха: визг, рев, писк, крики. Это не шутка, не розыгрыш. Я вижу, как зал ресторана наводняют мужчины, одетые в черное. В их руках автоматы.

Я хочу незаметно сползти под праздничный стол, застеленный нарядной изумрудной скатертью, но не успеваю этого сделать: чья-то тяжелая рука ложится на мое обнаженное плечо.

— Тебя это тоже касается, конфетка, — почти рычит мужчина за спиной. Его руки горячие и немного шершавые, от чего неприятно покалывает кожу.

Встаю, и, ведомая им, иду еле передвигая ноги на танцпол, куда сгоняют всех моих гостей.

— Вы за это ответите, суки! — орет Билл, но тут же получает прикладом по носу от преступника в черном и летит на пол. Поднимается визг – мои подружки и мать реагируют на кровь и выбитый зуб сразу.

Мой однокашник валится без сознания на середину танцпола как напоминание о том, как себя нужно вести. Поэтому я и все мои пятнадцать гостей слушаемся беспрекословно.

Мы сидим на коленях и смотрим со страхом на тех, кто испортил мой праздник, мое торжество по случаю восемнадцатилетия.

Как нелепо все это красивое убранство, стилизованное под подводный мир из сказки про русалочку! Я весь месяц старалась, выбирая каждую деталь – от скатертей до шаров, от цветов на столе до камешков на полу возле стульев, и теперь все это волшебство испорчено.

Так странно, что в минуту опасности, смертельной опасности, я думаю о том, что цвет шариков все равно не очень гармонирует с цветом моего платья.

— Сотовые телефоны сюда! — команда резкая, и ослушаться ее нельзя, это мы сразу понимаем. Я снимаю с руки смарт-часы и кидаю в корзину, когда один из этих страшных людей оказывается рядом.

Оглядываюсь по сторонам – как их много! Человек двадцать, не меньше! Все в черных берцах, черных широких штанах с карманами, которые страшно оттопыриваются от веса какого-то оружия, черных куртках и черных бронежилетах. На головах – огромные защитные каски. Автоматы наперевес.

Впервые вижу такое обмундирование рядом, близко.  До этого прежде – только по телевизору, где показывали сюжеты о задержании террористов.

— Сотовый где? В платье засунула? — вдруг возвращается ко мне тот первый, с корзинкой.

Я зажмуриваюсь.

Руками впиваюсь в оборку платья.

Страх накатывает волнами, даже трудно дышать. Перед глазами все плывет.

— Сейчас проверим, давно я таких зачетных сисек не мацал! — ухмыляется он и гогочет.

Я дергаюсь и вижу, как на меня смотрит Стив. Округляю глаза в надежде на то, что он правильно считает мой сигнал о помощи и спасет меня. В конце концов мы уже три месяца вместе, должен же он чувствовать ответственность!

Тем более, что именно сегодня должно было произойти все самое главное между нами. Впервые…

Террорист рядом тоже начинает гоготать, когда первый, с корзинкой, устремляется ко мне. Он так спешит, что буквально толкает всех на своем пути, в том числе и Стива. Парень морщится и отводит от меня взгляд.

Во мне нарастает паника. Дышать реально нечем. Воздух будто становится каменным и не может протолкнуться мне в сухую глотку.

Сейчас этот мужик залезет ко мне в декольте, сдернет его и…

Платье сделано как будто специально для того, чтобы его быстро сняли – сверху лиф на простой резинке, а длина только закрывает бедра. Такой откровенный наряд я выбрала для своего парня, думала поддразнить его, впечатлить на вечеринке, но никак не предполагала, что пожалею об этом сегодня…

Громада в черном нависает надо мной. Я чувствую, как от него исходят волны похоти, он даже автомат свой нервно заводит за спину, чтобы можно было легко нагнуться. Тянет руки, ухмыляется – эта пошлая ухмылка отражается в его глазах.

Нагибаюсь, отшатываюсь, удерживаю себя от того, чтобы не вскочить на ноги и не завизжать. В мою обнаженную спину утыкается дуло автомата.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шепчу я, зажмуриваясь и отстраняясь.

Черт, кажется, эта поза и вообще вся эта обстановка только заводят его. Он шмыгает носом и радостно скалится под балаклавой, потому что голос будто хрипит от возбуждения.

— Тебе понравится, малышка, отвечаю, как и мне. Покажи мне свои прелести. Если они также хороши, как твое личико, поиграем с тобой от души.

Террорист за моей спиной ржет.

Гад напротив скалится и подмигивает ему.

— Тебе тоже достанется, не гони. Я первый эту красотку увидал.

Он делает быстрый шаг вперед, хватает одной рукой меня за шею сзади, чтобы я не могла отстраниться дальше, дергает чуть выше, и мое тело, легко, как у тряпичной куклы, повинуется. Колени теперь не достают пола, я балансирую только на носках, скольжу туфлями по мраморному полу.

Господи, как страшно. В его глазах не похоть, нет. Там разврат и страшные, ужасные обещания того, что он может со мной сделать.

Жмурюсь, дрожу.

Закусываю губы, чтобы не заорать, не дернуться, не влепить ему пощечину, которая может стать последней в моей жизни.

В ушах шумит кровь.

— Пусти ее. Девчонка моя, — вдруг слышу четкий приказ прямо над своей головой. Этот голос я слышу впервые. В нем сталь и уверенность, вьюга и власть.

Террорист отмирает, дергает головой, будто пытается взять себя в руки.

2

Террорист отшатывается, а я обнимаю себя руками и чувствую, что дрожу так, будто бы голышом стою на снегу, обдуваемая ветром.

— Есть, — отвечает он, подхватывает корзинку с сотовыми телефонами и отходит. 

Я сглатываю. Опасность прошла, но кто сказал, что дальше будет лучше?

Вокруг сразу все меняется. Словно ветерок пробегает по всем этим террористам, опасным, жутким, страшным. В ресторане будто даже становится холоднее.

Я ощущаю на своей спине тяжелый взгляд. Он словно прожигает меня насквозь, выжигает паяльником какие-то немыслимые узоры, считает открытые спинкой платья позвонки, охватывает шею, прижигает распустившиеся из прически дорожки волос.

Дергаюсь, провожу ладошкой по шее, будто желая смахнуть это назойливое внимание и понимаю, что больше всего на свете боюсь повернуться, встретиться с обладателем этих рентгеновских глаз лицом к лицу.

— Что вам нужно? — это Марк, мой одногрупник, подает голос. Даже странно, что это делает он, а не Стив, потому что именно мой парень обычно лезет на передовую.

Вернее, уже бывший парень…

Рядом с Марком тут же материализуется один из этих шкафов, затянутых в черное. Он размахивается, будто хочет ударить автоматом по лицу, и парень сразу отшатывается, закрывается, почти падает на спину. Мужчина хмыкает, он явно доволен произведенным эффектом.

— Персонал – к бару, остальных – на стулья, — вопрос Марка остается без ответа, а этот тяжелый, властный голос дает распоряжения прямо надо мной.

Все тут же приходит в движение.

Трое террористов остаются на месте, остальные тащат официантов, поваров к указанному месту. Люди спотыкаются, спешат пройти, чтобы не навлечь на себя гнев тех, кто носит оружие.

Липкий страх становится удушающим, я ощущаю, что еще немного и что-то может рвануть, пойти не так. Сама держусь из последних сил, чтобы не завизжать от ужаса.

Кэндис, которая сидит прямо напротив меня, зачарованно глядит вверх, на того, кто раздает тихие, но весомые команды. С удивлением отмечаю, что в ее глазах, помимо страха, есть еще что-то… Господи, что это? Интерес? Возбуждение? Чертова нимфоманка.

Словно в подтверждение моих мыслей, она чувственно облизывается. Горло тут же сдавливает спазм. Меня сейчас точно стошнит, что она творит?

Я шикаю, пытаясь привлечь ее внимание, показать, что такое поведение не уместно в том месте, где тестостерон буквально можно резать ножом. Если где-то чиркнет зажигалка, все взлетит к чертям, одно показательное представление мужчины с женщиной, и может начаться страшная вакханалия.

Перед глазами пробегают ужасающие картинки того, что с каждой из нас могут сделать, дышу часто и рвано. Дергаю головой, будто бы решая, куда можно сбежать. Но все входы и выходы заставлены этими людьми в черной форме без нашивок. Даже возле окон стоит по одному человеку.

Кэндис чуть приподнимается на коленках, делает губы уточкой, сводит руки вместе, чтобы грудь с высоты этого террориста смотрелась выгоднее.

—Кэн! — шиплю я, не выдержав, пытаясь ее одернуть.

И тут же слышу сверху сдавленный смешок.

Она же даже не обращает на меня внимание. Подмигивает.

Эта дура подмигивает какому-то мужику!

Неверяще откидываю голову назад и вижу, что этот человек смотрит прямо на меня. Он тоже во всем черном, похож на всех тех, кто рассредоточился по залу, выполняя его приказы. С одним отличием: на нем нет увесистого бронежилета, и вместо шлема на нем только черная балаклава.

Его глаза, огромные, черные, смотрят прямо на меня, и я даже вижу свое отражение в его глубине: маленькая куколка в плиссированном голубом платье, как Мальвина.

— Первый, все готово, — говорит кто-то ему рядом, и наш контакт глазами тут же теряется. Слава Богу.

— Персоналу связать руки. Стянуть одной веревкой, конец веревки привязать к балке, — голос командира этой шайки уродов глубокий и бархатный. Он говорит так просто, словно не распоряжается сейчас нашими жизнями, а заказывает в Макдональдсе завтрак. — Гостей привязать к стульям.

— Есть, — отвечают ему, вытянувшись в струнку.

Я горблюсь, скукоживаюсь, готовлюсь к тому, что сейчас меня схватят за руки и поведут к стульям, которые уже притащили из –за столов к краю танцпола.

Этот, которого назвали Первым, вдруг делает шаг вперед и оказывается прямо между мной и Кэндис. Он проводит пальцем по ее подбородку и девушка подобострастно следует за его движением. Она вся меняется на глазах, становится как собачка, которая увидела своего хозяина, вот только хвостом не машет и не скулит. Хотя, кажется по ее виду, что слюноотделение у нее повысилось очень и очень сильно.

Я же смотрю сбоку и хочу провалиться, стать невидимкой.

Этот мужчина реально огромный. Даже без бронежилета видно, что его тело – просто машина для убийств. Руки в черной водолазке настолько накачанные, что больше похожи на трубы, спина шире, чем моя двуспальная кровать, а ноги, расставленные на ширине плеч, демонстрируют вес и устойчивость хозяина.

— Пойдешь со мной? — спрашивает он у Кэндис своим бархатным голосом, и она облизывается снова, как дура, кивает, прикрывает глаза, будто уже возбуждена от одного его вида. — Точно?

Он будто забавляется – ему явно нравится, что она почти течет, шалава.

— Вставай, — командует он ей, она с готовностью вскакивает, оправляет свое короткое платье, делает шаг к нему. — Тут есть много мест, чтобы поразвлечься.

И вдруг он поворачивается ко мне, дотрагивается пальцем до моего плеча, тут же его одергивает, как только понимает, что привлек мое внимание. А меня…меня буквально прошибает пот от этого касания, внутри разгорается ураган эмоций, начинает колотить, но самое странное, что природа этого чувства мне не известна. Одно я вижу точно – это не животный ужас.

— Ты тоже, прИнцесс, вставай. Развлечемся втроем.

3

— Детка, — тянет руку ко мне мама, когда мы втроем проходим мимо. Ее тут же подхватывает под руку мужик с автоматом, тянет к стулу.

Сквозь пелену слез я вижу, что половина моих подружек уже сидит на стульях с высокими спинками, со связанными спереди руками. У кого-то видны подтеки туши, кто-то успел размазать яркую помаду по лицу. Стива в это время террорист привязывает веревкой к стулу, заклеивает рот серебристым скотчем.

Как ни странно, но даже сейчас, когда я чувствую, что меня ведут на Голгофу, при виде своего трусливого бывшего чувствую какое-то удовлетворение. Представляю, как тянет кожу на лице от клейкой ленты, и желаю, чтобы террорист резко сдернул ее со рта, чтобы парень ощутил резкую боль.

— Иди, — подталкивает меня в спину Первый, и я тяжело вздыхаю. Ноги на высоких каблуках не слушаются, они затекли от долгого сидения, меня почти мотает из стороны в сторону. Кэндис он привлек к себе, к своему бедру, и я рада, что иду впереди и не вижу этой отвратительной картины. Не думала, не ожидала, что моя подруга окажется такой непроходимой тупицей!

Я даже представить не могу что этот мужлан сейчас сделает с нами. Сначала с ней, а потом со мной! Руки бессильно сжимаются в кулаки, и я даже не нахожу в себе сил дать какой-то ободряющий знак маме, которая заливается беззвучными слезами, дергаясь от того, что ее тоже привязывают к стулу.

Но как только мой взгляд падает на внушительное оружие в руках террористов, вдруг думаю, что мы с ней, возможно, видимся в последний раз. Представляю, насколько это жалкая и противная картина – видеть сломленную страхом единственную дочь с размазанным макияжем на лице, которую уводит какой-то огромный качок.

И я распрямляю плечи, гордо поднимаю подбородок, напрягаю колени, чтобы не дрожали. Я не смотрю по сторонам, лишь на мать, подмигиваю, тут же отворачиваюсь и гляжу только вперед, чтобы, не дай Бог, не пересечься с кем-нибудь их этих отморозков взглядом.

И слышу за спиной утробное рычание. Довольное утробное рычание. Надеюсь, это реакция на какие-то ласкательные движения бестолковой Кэндис, прижатой к сильному и мощному бедру, но никак не на фальшивую демонстрацию моего несгибаемого духа.

На выходе из зала он вдруг берет меня за локоть и тянет вперед. Здесь только небольшое фойе, украшенное в том же стиле, что и зал: изумрудные, зеленые, синие шарики, золотая огромная цифра «18» в фотозоне с уютным диванчиком.

Именно к нему он меня и тащит. Здесь специально выставлен хороший свет для фото и селфи, рядом на столике – шампанское и тонконогие фужеры.

Именно за них я и зацепляюсь взглядом, даже пальцы сжимаю в предвкушении, заранее ощущая смертельную прохладу стекла. Кое-кто явно лишится своего мужского достоинства, как только попробует дотронуться до меня.

Я нервно оглядываюсь, оценивая обстановку. Холл пуст. Как только этот мужлан притащил нас с Кэн сюда, охрана в виде двух террористов вошла внутрь зала, и я вижу, что парадный выход пуст. Вернее, он, скорее всего, закрыт, но стеклянную дверь, думаю, можно будет выбить огромным барным стулом возле. Надеюсь, что этот стул не припаян к полу.

— Ну что, девочки, вперед, покажите, что вы умеете.

4

Он резко толкает меня на диванчик, и я не успеваю ухватиться за фужеры, оказываюсь по другую сторону. Кэндис сама садится, я даже не смотрю в ее сторону, настолько она мне противна.

— Злишься? — смеется он, поглядывая на меня, а сам в это время приспускает резинку своих огромных черных брюк.

Я зажмуриваюсь.

— Ну нет, конфетка, смотри. Повторишь все в точности. — Его забавляет то, что он так легко читает ненависть на моем лице. Я вижу, как искрятся его глаза. Смехом, ожиданием грядущего удовольствия, предвкушением победы.

Я демонстративно зло сплевываю в сторону.

И мою щеку резко опаляет удар.

Хватаюсь холодной ладонью за это место. Больно так, что даже глаза на секунду жмурятся. Пресловутых искр нет, но, кажется, это ненадолго.

Поднимаю глаза вверх. Он больше не смеется.

— Что, брезгуем, принцесса? — кивает на Кэн. — А вот она – нет.

Он приспускает брюки ниже и делает шаг к ней. Этот зверь не отводит от меня взгляда, держит им меня, а я чувствую себя так, будто бы нахожусь под прицельным огнем. Дернусь, и меня тут же расстреляет, разнесет по углам взрывной волной. Он сосредоточен, серьезен, но смотрит отчего –то только на меня. Будто бы кормится моей ненавистью, которая распаляется внутри моего естества все больше и больше.

Кэндис, поерзав, садится удобнее, протягивает руку, берет его член в руку, и я слышу чавкающие, хлюпающие, пошло- влажные звуки. Меня прямо передергивает от отвращения, от этого ужасного, отвратительного соседства. Рвотный позыв буквально сводит горло, но злость сильнее – не хочу показывать свой испуг, хочу, чтобы знал, видел, чувствовал, что я могу быть опасной, если он решит повторить тоже самое со мной.

В какой-то момент Кэн сбоку ускоряется, она прямо захлебывается, так старается отстрочить этому дебилу минет. Он внезапно хватает ее голову обеими руками и буквально насаживает на свой член, резко, быстро, и она давится, задыхается, мне кажется, я даже слышу, как ее слюни и его влага буквально капают на пол.

Я резко дергаюсь с места, получив, наконец, призрачный шанс на свободу.

Вижу: путь впереди к двери свободен, там действительного никого нет. Она закрыта, но я считаю, что успею добежать до нее, потому что этот придурок запутается в своих штанах, а остальным преступникам из зала тоже нужно будет постараться. Не думаю, что они, увешанные своим оружием, бронежилетами, смогут пробежать это расстояние также быстро, как я.

Делаю незаметное, но быстрое движение рукой, помогая туфлям скользнуть на пол, бросаю последний косой взгляд на этого мужика, который яростно и самозабвенно трахает рот Кэн, и дергаюсь.

От яростных движений балаклава на его голове съехала, и я сомневаюсь, что он видит даже ее сейчас. Ее, по-шалавски засунувшую одну руку себе в трусики, чтобы получить двустороннее удовольствие от этого минета.

Но все это я оцениваю буквально за одну милисекунду.

Едва шпильки снятых туфель коснулись мраморного пола, едва большим пальцем ноги я дотронулась до его холодной поверхности, едва дернулась вперед, скомпоновавшись как ядро, чтобы скорее стартовать с этого порочного дивана, как тут…

На мое плечо падает тяжелая рука.

Большим пальцем он буквально впечатался в мою ключицу, нажал на точку под ней так сильно, что я завыла. Я дернулась, отброшенная назад, задницей снова приземлившись на диван.

Но этот чертов хрен не только заметил, что я собралась свалить отсюда.

Он решает провернуть все совсем по-другому.

Резко отпускает голову моей бывшей подруги, задавая темп, чтобы она не сбивалась, правой рукой сдирает с себя балаклаву, второй снова хватает меня за плечо, резко тянет наверх, продолжая яростно вбиваться в девушку своими мощными бедрами.

От боли буквально ничего не вижу, вот сейчас реально все рябит, кружится, и я даже нехотя, но повинуюсь – он буквально тащит меня наверх, к себе, и я поднимаюсь к этой движущейся горе мышц, от которой исходит похоть, разврат, черное удовольствие секса.

Он снова дергает меня вверх, я встаю на носочки…

В этот момент он хватает Кэндис сзади за волосы, буквально впечатывает ее себе в пах, и я слышу, как она захлебывается, давится его неприлично большим размером.

А он в это время сверкает своими огромными черными глазищами и обхватывает мой подбородок, меняя дислокацию пальцев. Дергает лицо наверх, сам наклоняется…

И…впивается в мой рот поцелуем.

Хотя нет, поцелуем это назвать нельзя.

Он кусает мою нижнюю губу, всасывает ее, терзает, а после впихивает свой юркий язык и хозяйничает в моем рту. Бородой колет подбородок. Я сжимаю зубы, даже находясь на грани обморока от его резкости, напора, быстроты реакции, боли, которая всполохами проходит вдаль, но он нажимает большим и указательным пальцами на боковые точки на челюсти, и они сами разжимаются, впуская захватчика.

Мне не хватает воздуха, силы, я пытаюсь отпихнуть его своими кулачками, но ему все равно на это. Все безрезультатно, как если бы я молотила руками по стене.

Но буквально через минуту пытка заканчивается. Он дергается в последний раз, отпускает мое лицо, удерживает при этом за плечо. Вытаскивает свой член из горла Кэндис, буквально одной рукой поправляет штаны.

— В следующий раз это будешь ты, принцесс, — говорит он мне и я, кажется, теряю сознание.

5

— Я могу идти? — вдруг подает голос Кэндис. Она улыбается и подобострастно  заглядывает в глаза этому животному. Он, увидев свое отражение в ее зрачках, тут же достает балаклаву, натягивает ее обратно на голову.

Пф, как будто хочет спрятаться. Я, честно говоря, даже его лица-то не разглядела толком – только горящие черным похоронным костром глаза. Если полиция спросит о том, как он выглядит, скажу только, что он реально огромен. И все.

— Нет.

— Как – нет? — кажется, мы с ней синхронно удивились, потому что он резко берет нас под руки и тащит обратно в зал.

Там уже все сделало так, как Первый приказал: все мои немногочисленные гости из школы искусств привязаны к стульям, мама находится ближе всех к выходу. Возле барной стойки несколько поваров и официантов, все стоят и в страхе ждут команды, когда будет известна их судьба.

Как только мы появляемся в поле зрения, мама дергается ко мне навстречу, но мужчина в черной форме тут же дергает ее за плечо назад. Она шипит через скотч, приклеенный ко рту.

Я снова чувствую, как страх начинает проникать во все мои клеточки тела, расползаться раковой опухолью, заполняя все пространство.

Все тело покрывается гусиной кожей, даже дергаюсь немного, как эпилептик. Сейчас, когда этот чертов террорист удовлетворил свою первую потребность (вернее, будем откровенны – потребность Кэндис), будет решаться главное – останемся ли мы в живых, или у них какие-то другие планы.

— Что вам нужно? — шепчу непослушными губами, искусанными этим извращенцем. Даже не надеюсь на ответ, потому что он занят тем, что сканирует пространство тренированным взглядом, проверяет, как исполнено его бесчеловечное распоряжение.

— Все, что мне нужно, у меня в руках, — равнодушно отвечает он, и я снова дергаюсь, как от удара. Это что значит?

Кэндис снова поворачивается к нему.

— Я никому ничего не скажу, поверьте! — она так честно открывает свои голубые глаза, что я даже сама готова поверить этой непроходимой тупице. — Отпустите меня, пожалуйста! Выполню все, что вы скажете!

Он даже головой в ее сторону не ведет. Все также мрачно смотрит по сторонам, оглядывает зал, в котором уже царит разруха. Связка шаров разорвана, стол разорен, фрукты, стекло валяются на полу. Странно, когда успели тут все так раскидать? Я даже ничего не слышала, оглушенная представлением этих двух извращенцев, а после дезориентированная его настырным и наглым поцелуем.

Мне хочется завизжать на нее: сама же все испортила! Зачем флиртовала с ним? Захотелось нервишки пощекотать? Или думала, что раз переспит с ним по-быстрому, то ее помилуют? Так это так не работает!

Я почувствовала, как от этого бесконечного страха и ужаса начала болеть голова. Да не просто болеть – трещать. Будто еще немного и разлетится на миллиард осколков. Черт, не надо было слушаться мать и сделать праздник в доме, благо размеры этой усадьбы позволяют пригласить туда всю школу искусств вместе с обслуживающим персоналом.

Он сделал шаг вперед и все внимание его шайки сразу же обратилось к нему, это было так заметно: они будто магнитом потянулись за ним. Первый тут же отбросил Кэндис вперед, в середину танцпола, кивнул одному из своих подчиненных, и тот тут же, исполнительно суетясь, ухватил ее под руки и потащил к свободному стулу. Кэндис ожидаемо заверещала, засучила ногами, на что получила удар в бок. Она охнула, я зажмурилась, и все настроение в зале сразу же изменилось.

Парни и девушки, мои одногруппники по школе искусств, сразу начали мычать, дергаться, пытаясь высвободиться. Даже предатель Стив тут же буквально запрыгал со своим стулом в сторону окна.

Однако шум, который они все хотели поднять, получался молчаливым, и от этого мне стало еще страшнее: нас никто не спасет. Никто не знает, что мы нуждаемся в помощи. Вряд ли кто-то сообразил послать сигнал о помощи по телефону, когда они еще были в наших руках.

Я снова дернулась, но, впрочем, без надежды сбежать, скорее из солидарности со всеми.

Главарь банды не стал церемониться. Он вместе со мной сделал два огромных шага вперед, выхватил свободной рукой автомат у одного из террористов, поднял дуло в верх и тут же выпустил автоматную очередь в потолок.

Раздался жуткий треск, оказывается, звук выстрелов – это очень, очень страшно. С потолка сразу же что-то посыпалось, появился неприятный запах пороха, шум оглушил так, что было не слышно, что происходит, но по испуганным лицам стало понятно: все замерли и замолчали.

— Значит так! — подал командный голос этот мужлан. — Вижу, что все обездвижены. Очень хорошо.

Он кивнул кому-то из своих подчиненных, и террористы медленно начали перемещаться к выходу.

— Сегодня я слишком добр. И потому дам вам всем шанс спастись!

Засунув руку в карман штанов, вытащил какую-то странную черную коробочку, больше похожую на будильник. Нажал на кнопку, от чего по ее зеркальной поверхности сразу забегали красные точки- гусеницы и бросил вещь на середину зала.

— Это бомба. Если рванет, сотрет вас с лица земли. Но я даю вам шанс спастись – нажмете на кнопку, и она отключится. Адьес!

Дорогие друзья) Спасибо, что вы со мной) Я понимаю, что герой узе заранее вызывает негативные эмоции, но мне хочется немного проспойлерить: все не так, как кажется :))

6

С вытаращенными от ужаса глазами я рванула руку на себя, но ничего, абсолютно ничего не произошло – ему вообще было все равно на все мои попытки вырваться. Господи, нам всем что, придется умереть в этом ресторане? На мой восемнадцатый день рождения?

— А ты, принцесс, пойдешь за мной, — он грубо рванул мое тело на себя. Протянул руку вперед не глядя, и ему тут же вложили в нее большой пистолет. Черный, огромный, он блеснул хищными боками в свете нарядных лампочек с потолка, привлекая внимание. Я сразу все поняла. Поняла и завизжала, задергалась, забилась, как рыба, брошенная на берег.

Мужчина резко прижал меня к себе лицом вперед, чуть подтолкнул и зашипел довольно громко:

— Поторопись, принцесса. Или тебя расквасит в кашу, или ты еще сможешь сохранить свое красивое личико.

Он подтолкнул меня вперед, тут же шагнул следом.

Обмякнув, замолчав, я увидела, как мать смотрит на меня внимательно и цепко. Она не кричала, не билась в неслышимой истерике, пытаясь развязаться, или допрыгать на привязанном стуле к выходу, чтобы быть подальше от смертоносной бомбы, нет. Она просто смотрела на меня, словно пыталась запомнить каждое мое движение, каждую деталь.

Слезы, которые кипели в глазах, буквально рванули наружу. Сил изображать из себя сильную девушку в страшных обстоятельствах не осталось. Да теперь этого делать было уже не нужно. Террористы пришли с четким планом: уничтожить всех, кто был в ресторане, причем со мной они решили закончить быстро и «красиво» - уложив из пистолета.

Как только мы вышли на крыльцо, все сразу же разбежались по машинам, подъехавшим в ту же секунду.

Однако мужчина, который держал меня за руку, развернул меня лицом к себе, достал пистолет, поднял его на уровень моей груди, задумался. Я дрожала и молча всхлипывала. Прощаться с жизнью я начала уже давно, сейчас же не осталось никаких сил, только черное, тугое, противное разочарование, которое граничило с усталостью. За время их штурма прошло не больше получаса, а мне казалось, что за это время перед моими глазами промелькнула вся вечность, не говоря уже о моей короткой жизни, не очень богатой на события.

— Ну что, принцесс, можешь попрощаться.

Он поднял пистолет выше, коснулся его холодным железным дулом моей щеки, провел сверху вниз, будто следуя пунктиром по дорожке из слез.

Я сжалась, сморщилась, скуксилась, попыталась отстраниться, - сейчас-то, на пороге жизни и смерти к чему это унижение? Хочет насладиться моей слабостью?

Вздохнула и распахнула глаза, глядя прямо вперед. Как могла, попыталась взять себя в руки, задрала подбородок, чтобы ни в коем случае не столкнуться, не зацепиться за него взглядом, и представила себе, как сейчас, через минуту, моя душа подобно птице, свободно и легко вонзится в эти расслабленные белые барашковые облака на лазурном полотне неба.

Он одернул пистолет от моего лица. Отвел его ближе к себе, и вдруг тишину улицы пронзили друг за другом три выстрела – грозных, грохочущих и невероятно страшных.

— Ну вот и все, принцесс, — услышала я, прежде чем провалилась в липкую беззвездную фиолетовую ночь.

7

Голова раскалывалась на миллиард частиц. В горле будто бы орудовала маникюрщица с аппаратом для ногтей, прохаживалась пилкой, и от того все саднило и болело. Тело сотрясала мелкая дрожь, под веками нависала чернота.

— Очнулась? — дотронулся до моей ноги чей-то палец. Провел быстро от косточки вверх по икре, и я дернула ногу на себя, только бы избавиться от этого прикосновения. Хотела крикнуть, завизжать, отчитать негодяя, но губы не слушались, и все тело, будто бы отдав сохраненные на случай чрезвычайной ситуации силы, снова обмякло.

— Очнулась, — удовлетворённо сказал сам себе этот человек, и от его голоса по моим рукам пробежали мурашки, а на загривке встали дыбом волоски. Проникновенный, глубокий, бархатный, он словно пробирался внутрь мозга, провоцируя на откровенные воспоминания. Я дернулась, не желая вспоминать, как этот извращенец использовал Кэндис для удовлетворения собственных потребностей в то время, как впивался поцелуем в мои губы.

— Это хорошо, — вдруг сказал он сам себе, а мне стало не по себе. Я практически не ощущала свое тело, себя, не могла пошевелить и пальцем, и мне казалось, что мои ладони разбухли до невероятных размеров игрушечных ладоней, которыми болельщики размахивали на игре в баскетбол.

— Умннчччч хххрррщшшш — попыталась промычать я отрицательный ответ, имея в виду, что ничего хорошего в этом не вижу.

Он рассмеялся своим невероятным чарующим баритоном, и я застыла. Господи, кажется, его смех отозвался в капиллярах моих вен, заструившись под кожей горячим золотом. Дернулась, силясь согнать наваждение, от чего мой истязатель рассмеялся еще больше. Мне казалось, что он с любопытством естествоиспытателя наблюдает за моими потугами прийти в себя и только забавляется на мой счет.

Это ужасно взбесило.

И тут меня словно обухом по голове ударила одна мысль, от которой мне стало не по себе.

Перед тем, как потерять сознание, я слышала выстрелы – террорист, Первый, выпустил три пули. Так что, я могу сейчас лежать в больнице, и потому ничего не вижу, практически не чувствую, и совсем не могу пошевелиться, потому что, возможно, перемотана бинтами с ног до головы?

Я снова попыталась открыть глаза, но ничего не вышло, однако на сей раз ощутила, что мне мешает – голова была обмотала повязкой, закрывающей глаза. Не слишком тугая, но достаточно плотная, чтобы не пропустить дневной (или ночной?) свет.

— Успокойся, принцесс, — практически прошептал где-то совсем рядом со мной мужчина. И на меня дохнуло свежестью зубной пасты, ментоловым ароматом мужского геля для душа и легкой влагой. — Ты будешь приходить в себя постепенно.

Мысленно я послала его к черту, решила было отвернуться, чтобы не дать ему возможности насмехаться надо мной своим проникновенным голосом, порождая какие-то странные фантазии в воспаленном мозгу, но ничего не вышло.

Все внутри меня дергается, сжимается. Мне хочется прикрыться, спрятаться от него, испариться, но я понимаю, что просто мечты. Да, с мечтами у меня в последнее время совсем не ладится…

И вдруг я ощущаю, - явственно чувствую! – как он прикасается ко мне. К моей щеке. Языком.

8

От движения его мокрого и немного шершавого языка по моей коже бежит ток, и постепенно от этой точки расходится жизнь по моему телу. Он будто нажимает на кнопку, которая включает чувствительность тела. Жидкое золото в крови «добегает» до кончиков пальцев, и я чувствую сначала локтем, а потом и пальцами, что мои конечности свободны, а я лежу на мягком покрывале, которое ворсинками легко и нежно касается открытой кожи.

Мужчина проводит языком снова, словно пробуя на вкус сладкое мороженое, и ток от его прикосновения бежит пульсацией вниз по ногам, и я наконец-то могу сжать колени вместе, на всякий случай опасаясь, что платье может неприлично задраться, обнажив голые бедра.  

Демонстрировать что-то еще этому хищнику мне не хочется, и я не совсем уверена, что мы находимся с ним вдвоем. А вдруг там собралось их много? Этих террористов?

Он вздыхает и снова ведет языком по щеке. Но уже медленнее, и на этот раз я ощущаю силу и мощь, которые волнами расходятся от его тела. Мне страшно – эта бездна может захватить меня в свой водоворот, схлестнуть цунами, обрушить оземь. Это ощущение его физического превосходства над моей ранимостью и легкостью будоражит, и в крови начинает бурлить настоящий коктейль эмоций, который подпитывается запахом, беспрекословно заполняющим пазухи моего носа.

 Он медленно отстранятся от моего лица и снимает с глаз повязку. Это невероятное облегчение – ощущать себя свободной. До этого времени я была словно закованная в кандалы, настолько несоответствие зрительной и внутренней картинок дезориентирует.

Едва глаза привыкают к свету, я буквально тянусь вперед с распахнутой душой. Резкий свет словно режет сетчатку, выжигая собственные солнечные коридоры вглубь моего мозга, но я жмурюсь не сильно – игра света служит доказательством того, что я все еще жива!

И в этот момент мужчина резко сдирает с моих губ тугую повязку. Воздух толчками вбивается в грудину, и кажется, что я не могу надышаться – так и лежу с открытым ртом, втягивая в себя свежий воздух, буквально до ломоты в легких.

Вместе с солнцем, воздухом, меня наполняет вполне объяснимая, пьянящая радость.

Я жива!

И тут… я ощущаю вдруг, как картина вокруг меняется. Свет, бьющий в глаза, продирающийся сквозь длинные ресницы, пропадает – надо мной нависает черная гора. Я понимаю, что его настроение резко меняется, но не могу найти подходящую причину этому. Вот только он лежал и проводил языком по моей щеке легко и непринужденно, спокойно, как тут…

Всеми фибрами души я ощущаю, что сейчас от него исходит жар. Даже аромат тела меняется – из свежего становится тягучим, древесным с мускусными нотками. Распахиваю глаза и тут же жалею об этом: его огромные, черные колодца в обрамлении фарфорово-белых белков кажутся еще больше, чем в тот раз, в кафе, когда он впился в мои губы своим хищным поцелуем.

Он смотрит и жадно ловит каждую эмоцию, которая выползает из моего нутра наружу, на волю. И будто бы облизывается, когда мои ощущения меняются от радости к страху, а от страха – к ненависти и отвращению.

Между нами все замирает, и я боюсь пошевелиться – потому что в ту же секунду, в то же мгновение он (я знаю это точно!) сорвется с места и сделает что-то, что может мне не понравиться.

Потому что сейчас он больше, чем когда-либо, похож на хищника: охотится из –за угла на свою жертву, выжидая, планируя, строя одному ему понятные теоремы движения. Очень похож на огромную кошку…нет! На невероятно большого пса, готовый к тому, чтобы броситься вперед, на врага, на кость.

Он смотрит очень внимательно, и мне кажется сейчас, что от его решения, которое колотится в его сердце, зависит моя жизнь. Что он решит сделать сейчас? В его силах переломить мою тонкую шею…

Мужчина смотрит в мои глаза. Опускает взгляд на губы, а после – на ключицу. Глаза его темнеют, когда он медленно и очень по-свойски переводит взгляд на мою объемную грудь. Я даже задерживаю дыхание, чтобы она не вздымалась так высоко и часто.

Он ухмыляется, но улыбки на его лице нет.

И в это самое мгновение я чувствую тяжесть его тела на себе.

Он медленно, будто боясь раздавить, опускает вес своего тела на мое, удерживая себя на сильных руках, расставленных по обе стороны от моих плеч. Смотрит мне в глаза так, будто не может, не желает разрывать зрительный контакт.

Его сила обволакивает и пригвождает к месту. Я чувствую покалывание везде, мне кажется, что моя кожа, которую он разбудил своим касанием, горит буквально на каждом миллиметре.

Становится тяжелее дышать, но это не от того, что я чувствую своей грудью его грудь, а бедрами, - его бедра. Вокруг распространяется тяжелый запах цветов. Лилий, нарциссов, от которого кружится голова. Я буквально дурею от того, что происходит. Дурею и не понимаю, не осознаю границы реальности, сна и фантазий.

Его глаза мутнеют, словно поволока прикрывает пугающую черноту. Они очень живые, масляно-влажные, и будто бы обладают невероятной силой говорить без слов. Темные чуть отросшие волосы растрепаны, они свисают до линии темных широких бровей, и только случайно от поворота головы я вижу, что на лбу блестят капельки пота. И тут же меня пронзает мысль о том, что он сдерживает себя от чего-то, иначе сейчас все было бы по-другому.

На дне зрачка я вижу свое отражение: всклокоченные светлые волосы, разметавшиеся по подушке, испуганное бледное лицо, потрескавшиеся полные губы. Мне не нравится что я вижу, но еще больше – что чувствую.

Он дергает щекой, покрытой небольшой бородкой, которая красиво огибает губы и уходит к вискам.

Мне жарко. Невыразимо жарко, зной словно охватывает теплым стеганым одеялом, накрывает, подступает волнами, путая сознание. Он покалывает на кончиках пальцев и дергается электричеством на губах, когда мужчина смотрит на них так жадно и страстно.

Господи, это какое-то наваждение.

9

Выждав достаточно времени, чтобы понять, что я очнулась и смотрю на него с затаенным страхом, он медленно проводит правой рукой у меня над горлом. Я тяжело и глухо сглатываю, его глаза буквально плывут, распадаются на миллиарды частиц, и он ведет свою руку ниже, совсем не прикасаясь ко мне.

Проводит вокруг ключицы, и я ощущаю покалывание в том месте, где он мог бы дотронуться до горящей огнем кожи. Чуть дергаюсь, когда он ведет руку дальше – между полушариями грудей. В этот раз его сбоит, и он едва касается указательным пальцем ложбинки, задевая мизинцем кромку платья.

От этого неосторожного, случайного движения, нас двоих будто прошибает током. Я дергаюсь, от чего неожиданно бедрами впечатываюсь в пах, который недвусмысленно выпирает вперед. О боже.

Он нереально возбужден. Теперь я чувствую его огромный, жаркий, практически дымящийся член сквозь ткань, и пытаюсь незаметно отодвинуться, но в этот момент он вдруг опускает свою огромную, широкую ладонь ниже, огибает талию, бедра, останавливается на попе, и, вдруг просунув ее под меня, сжимает полушарие легко, со свистом втягивая сквозь зубы воздух.

Я резко вскидываю глаза вверх, возвращаюсь к нему, и тут же замираю, загипнотизированная.

— Тссшшшш, — выдыхает он, и непонятно, к кому это относится: ко мне, или, все же, к нему? — Тссссшшш, — повторяет, а сам в эту минуту сжимает до легкой боли ладонь, улыбается полноватыми губами, склоняется прямо к моему лицу.

Я даже чувствую небольшое покалывание его жестковатой бороды. Он припечатывает меня к себе ближе, и теперь я начинаю задыхаться от нашей близости. Вскидываю руки, впиваюсь в его каменные обнаженные плечи, но он даже не чувствует этого: закатывает от удовольствия глаза и делает движение вперед своими бедрами, недвусмысленно демонстрируя, что прямо сейчас делает с моим телом у себя в голове.

Протестующе мычу, и он тут же распахивает свои глаза, вжимается в меня сильнее, и мне кажется, что его член готов прорвать преграду из его брюк, моего платья и трусиков, чтобы вонзиться в сокровенное местечко.

Он склоняет голову к моему уху, проводя щекой по моей коже, и снова делает выпад бедрами. Господи, это похоже на медленный секс, только в одежде.

Это невероятно странно, и, может быть, дело в транквилизаторах, которыми он, наверняка, опоил меня, но я ощущаю себя очень и очень странно. Никогда во время петтинга со Стивом я так не терялась в своих ощущениях, как сейчас под этим широким, мощным, огромным чудовищем, покрытым черными жесткими волосками.

Он вообще не похож на тех, с кем я когда-либо встречалась – никогда не видела столько растительности на теле, а тут чувствую ее даже сквозь тонкую ткань платья.

— Оох, — вздыхает он и проводит свободной рукой снова по моей талии и бедрам, хватает за край платья и с силой сжимает ее в ладонях. От этой демонстрации силы и власти над собой меня тоже ведет, тело словно обмякает, а мышцы внизу живота начинают сокращаться.

Он это чувствует – и тут же его грудная клетка начинает ходить ходуном, будто бы ему нужно заменить весь воздух в легких моим запахом. Моя хватка на его каменных плечах, под которыми гуляют мышцы, становится мягче, одна рука опадает на мягкое покрывало, и это будто бы служит ему сигналом к действию.

Мужчина дышит сквозь зубы, не выдерживает, опускает голову к моей груди, и я вижу его макушку с темными волосами. И тут же в шоке прикрываю глаза – он вцепляется зубами в мой сосок сквозь ткань платья.

Рыкнув, что-то нечленораздельно выдавив из себя, зубами стягивает резинку платья и на секунду застывает, оглядывая мою грудь. Я ощущаю его пронизывающий, страстный взгляд, он и холодит, и будоражит, - странное, невероятное ощущение, небывалое по своей мощи для меня.

Но мужчина не дает задуматься над природой чувств – он просто обводит своим горячим, шершавым языком ореол соска, и тут же втягивает своими мягкими губами его в свой адски обжигающий рот. Втягивает, прикусывает легко зубами, и я тут же рефлекторно пытаюсь сдвинуть колени, между которыми он и лежит на мне, но все становится только хуже – он обмякает на мне, впечатывается еще сильнее, пригвождая своим мощным телом к кровати, опустив себя на волю, второй рукой он оглаживает мою попку сквозь ткань, однако пальцем то и дело касается кромки трусиков на бедрах.

С рыком, граничащим со звериным, он выпускает изо рта мой сосок и перекидывается на второй, проделывая своим языком тоже самое, что делал только что. Эта грудь, оказывается, у меня гораздо чувствительнее, чем другая, и он это чувствует – как только я вздыхаю, стону, выгибаюсь в пояснице дугой, он вскидывает голову и пронзает меня своим темным взглядом, пришивает к себе суровыми нитками, припечатывает заклятьем.

От перемены температуры после его обжигающего рта я снова опадаю, и потому он возвращается к груди и тут же продолжает иссушающую пытку, облизывая, вытягивая, втягивая в себя мой сосок.

— Ааах, — сознание туманится так сильно, что, кажется, не понимаю, где верх, а где – низ, где – потолок, а где – пол. Мой стон простреливает его – скорее чувствую, чем вижу, как его будто пронзает стрелой, он рычит прямо мне в горло, впивается поцелуем в ключицу, жалит ладонью бедра.

Я открываю рот, и он набрасывается на него, обрушивается поцелуем. Втягивает нижнюю губу, обхватывает верхнюю, облизывает, проталкивается языком внутрь. И если первый поцелуй я ошарашенно не принимала, то сейчас буквально против воли своего сознания впускаю этого завоевателя в себя. Таких поцелуев со Стивом у меня никогда не было. Ни-ког-да.

Порочных, будоражащих, долгих, страстных. Мужчина будто трахает мой рот своим языком, но я ничего не могу поделать, вернее, не хочу ничего делать, а хочу отвечать ему, играя своим языком с его, танцуя в этом порочном танце губ.

Не понимая, что творю, разомлев от этой странной страстной ласки, я закидываю свои ноги ему на бедра, будто прижимая к себе, и в этот момент он стонет.

10

Вот теперь, когда я остаюсь одна, без подавляющего внимания этого хищника, сознание начинает очищаться, как ручей после сели. Несколько минут рвано вдыхаю и выдыхаю воздух, несильно бью себя по щекам, чтобы кровь начала циркулировать по всему телу и отлила, наконец, от предательски загоревшихся огнем частей тела.

Что это было? Какой-то морок. Может быть, меня отравили?

Комната обставлена по-спартански просто: широкая кровать с покрывалом из нежного мягкого ворса, круглое окно в морском стиле, через которое пробивается луч света, освещающий танцующие в воздухе пылинки, небольшой круглый столик у двери с овальным зеркалом с подсветкой.

И ничего больше.

Столик пуст. На кровати нет подушек. Окно не прикрывают жалюзи, тюль или шторы.

Пустота.

Оправляю платье и подхожу к двери. Наверное, она закрыта на ключ, раз уж меня увезли в качестве заложника.

Дёргаю ручку на себя и с удивлением обнаруживаю, что она легко поддается. В коридоре ни души. Здесь тоже все оформлено довольно просто и светло. Дохожу до лестницы, спускаюсь вниз, держась за богато оформленные деревянные перила.

И едва только мои ноги касаются пола, застываю в недоумении.

На первом этаже, практически под аркой, - собрание. Сердце тарахтит, мельтешит, бьется, как мотылек в банке. Потому что я вижу, кто там находится. Комната пустая и светлая, но мне темно от того, что мужчины, которые оказались в ресторане в мой день рождения, сейчас навытяжку стоят в ряд. Охаю и хватаюсь за сердце, другой рукой уперевшись в перилла, чтобы совсем не сползти на пол.

И привлекаю внимание.

Они, как по команде, поворачивают в мою сторону свои головы. Практически как близнецы: огромные, рослые, в темных брюках и рубашках, опасные, пересушенные в спортзалах качки. Все десять человек.

А нет, одиннадцать.

Одиннадцатый, или, вернее, Первый, разворачивается всем корпусом ко мне. И это не тот дикий, необузданный мужчина, который явно терял голову от женской груди, - нет. Прямо сейчас я вижу его в новой ипостаси. Это приличный, ухоженный мужчина, больше похожий на классического бизнесмена: легкая льняная рубашка, расстегнутая на груди на несколько пуговиц, светлый пиджак с небрежно поднятыми рукавами, под которыми видны мощные запястья. Серые брюки обтягивают в рамках разумного сильные, упругие ноги.

Он одновременно и похож, и не похож на тех людей, которых я встречала в кабинете отца. Сейчас от него разит уверенностью, леностью, спокойствием. И, кажется, совсем не чувствуется подавляющий страх. Но глаза…они горят огнем, словно выдают тайну демонов, упрятанных глубоко в его душе.

Он словно опаляет меня, и я снова ощущаю, как подгибаются ноги.

Однако я беру себя в руки и делаю шаг вперед. Он вопросительно выгибает бровь.

— Отпустите меня, — громко говорю, смотря прямо вперед.

По ряду его бойцов пролетает шелест, будто они обмениваются мнением, однако никто не смеется, не выходит из строя, они так и стоят, смотрят на меня, только переглядываются друг с другом.

— Вы должны меня отпустить, — давлю я.

Первый, распахнув пиджак, засовывает кулаки в карманы брюк, и я неосознанно следую взглядом за его руками. И понимаю, что уже несколько секунд пялюсь на его пах. Дура.

Он хмыкает, будто понимает, что я неожиданно для себя вспоминаю наши поцелуи наверху и краснею.

— Нет, — через минуту отвечает он, разрушив странную, набрякшую тишину.

— Нет? — тупо переспрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Зачем я вам? — спрашиваю тише, и, честно говоря, не хочу услышать ответ на этот вопрос.

Он подходит ближе, и произносит буквально одними губами, но я понимаю его слова:

— Ты нужна мне. — Последнее слово он выразительно подчеркивает, и я опять начинаю дрожать.

Но теперь уже не от страха. От беспокойства.

— Что произошло в ресторане? — дрогнувшим голосом, сипло спрашиваю у него. Мужчина прикрывает глаза, и я ощущаю, как волнение свинцом затопляет сознание, выжигает все внутренности каленым железом.

Неужели?..

— О нет, они спаслись, — говорит он громко.

Один из прихлебателей молча подает ему пульт, и Первый щелкает им вперед. Тут же за моей спиной оживает стена – отворяются створки и оттуда выезжает экран. Я резко оборачиваюсь всем корпусом, чтобы воочию убедиться: все спаслись. Потому что на экране идут новости, а может быть, и запись новостей, выложенная в сети.

Ресторан цел, вокруг ходят люди, среди них мелькает прическа моей матери, крупным планом оператор берет лицо Стива, который что-то проникновенно вещает на камеру. Меня даже передергивает от отвращения. Наверняка бахвалится какими-то своими успехами, хотя во время штурма террористами даже слова в мою защиту не сказал!

— Убедилась? — мягко спрашивает голос сбоку. Я даже не смотрю в его сторону, продолжаю смотреть на кадры, где берут интервью у Кэндис, показывают, как Биллу оказывают помощь врачи.

Он проводит пальцем по моей руке.

Я дергаюсь и морщусь.

— Зачем вы бросили бомбу? Что вам нужно? —зло шиплю я, а сама закусываю щеку изнутри, чтобы не разреветься.

— Ты уверена, что это была бомба? — голосом змея-искусителя шепчет он прямо мне в ухо.

11

Я не то, что отстраняюсь, о нет. Буквально отпрыгиваю как минимум на полкилометра от него. Это его смешит: вижу, как блестят темные глаза, как легкомысленная ухмылочка ползет по породистому лицу.

Выставляю вперед руку.

— Вы должны меня отпустить. Вам нужны деньги? Моя семья вам заплатит, сколько нужно.

Он снова засовывает кулаки в карманы и небрежно откидывает назад легким взмахом головы волосы, упавшие на лоб.

— Джинджер, принцесс, деньги – не главное. И ты лучше других должна это понимать.

Я сглатываю. То, что похититель знает мое имя – плохо, очень плохо. Для меня. Наверное, их требования будут очень, очень невыполнимыми. Или моя семейка решит отказаться от выплаты выкупа…Сейчас я ни в чем не уверена.

— Тогда зачем я здесь?

— Скажем так, — он смотрит на меня почти смеясь. — Это будут небольшие каникулы. Тебе понравится…

У меня от его голоса по спине ползет холодок плохого предчувствия. После того, что было наверху несколько минут назад, я ни в чем не уверена.

Вытягиваюсь в струнку, приложив руку к груди, будто бы пытаясь прикрыть свой довольно откровенный лиф нарядного платья. Поняв, что меня охватило запоздавшее смущение, террорист веселится. Он откидывает голову назад и хохочет, демонстрируя ровные белые зубы.

— Может быть, вам и весело, — пытаюсь вернуть себе достоинство. — А мне – нет. Я у вас в плену?

— Джиндж, принцесс, — голос его тягучий и обволакивающий, как и взгляд, которым он окатывает меня. —Ты у меня в гостях. Ни в чем не будешь нуждаться.

— Если я в гостях, значит, могу уйти, когда захочу?

От этого вопроса его лицо тут же меняется. Становится уверенно – строгим. Ни одной эмоции не прочесть в глазах, которые резко будто покрылись пленкой.

— Выходить из дома запрещено. Для этого еще не время.

— А когда будет время? Когда? Когда вы меня убьете?

Он закатывает глаза. Делает знаку рукой одному из своих подпевал.

— Ты мне надоела.

Мужчина в черном тихо подходит ко мне, встает рядом. Я непонимающе кошусь на него. Он указывает рукой в сторону лестницы, тычет пальцем вверх. Все понятно – мне нужно вернуться в ту комнату, где я очнулась. Видимо, это будет «моей» комнатой на время заточения, на время плена.

Фыркаю, тряхнув головой, иду вперед. Охранник плетется за мной, но, странное дело, для его грузной, тяжелой, огромной комплекции он передвигается очень бесшумно. Я бы даже сказала, что он вышагивает как зверь, который тихо крадется на мягких лапках.

Прохожу мимо огромной залы, где только что стояли, вытянувшись как солдаты перед генералом, террористы и отмечаю, что их уже и след простыл. Наверху мужчина включает свет и коридор озаряется ровным электрическим освещением. Если бы я не знала, что этот дом – пристанище бандитов, террористов, то решила бы, что это просто одна из пятизвездочных гостиниц, куда я приехала пообщаться с семьей – матерью и отчимом.

— Через час – обед, — говорит мужчина, когда я открываю дверь. Стреляю в него взглядом. Огромная туша, качок, и при этом гибкий, стойкий, высокий. Волосы – короткие и светлые. Глаза пронзительные, серые, стальные, но при этом на дне мне чудится что-то ненастоящее…или наоборот, слишком настоящее?

— Да пошел ты, — отвечаю любезно и захлопываю прямо перед его носом дверь.

На всякий случай отпрыгиваю подальше, к окну, - а вдруг он не простит вспышки моей внезапной ярости и ворвется сюда, чтобы покарать? Но за дверью тихо. Так тихо, что это кажется странным.

На цыпочках подхожу к двери, дергаю ручку на себя. В коридоре пусто, тихо и светло. Никаких признаков охраны возле этой комнаты нет. Отлично. Они уверены, что у меня не хватит смелости сбежать, вырваться, выйти отсюда. Как же они ошибаются, эти чертовы террористы!

Снимаю туфли, от которых ноги устали невыразимо, осторожно ставлю их у двери, чтобы не было слышно ни одного звука, стука шпилек. На носочках подхожу к окну, распахиваю его настежь и удивляюсь непредусмотрительности этих горе-похитителей.

За окном – вечерний теплый воздух, ветерок ласково щекочет щеки и улепетывает обратно, на волю, стремится вперед сначала по высокой траве, потом теряется в высоких кронах деревьев, высаженных вокруг дома, а после взвивается ввысь в сиреневое вечернее небо.

Окно маленькое, но я не крупная, пролезу. Сначала оглядываю фронт работ, а после вылезаю задом из окошка. Животом опираюсь на круглую раму и нащупываю правой ногой выступ, который успела для себя приметить сразу же.

Оформление у дома очень красивое и очень удачное для меня – снаружи здание покрыто материалом, имитирующим крупный камень. Сбоку тянутся какие-то вьющиеся растения, а это значит, что из них тоже можно будет сделать для себя зацепки, ведь такие вьюнки не могут самостоятельно «ползти» вверх – для них наверняка устроены какие-то специальные леса.

Хорошо, что комната всего лишь на втором этаже! Четвертый взять таким штурмом я бы, наверное, побоялась, а вот высоту в двадцать футов вполне смогу преодолеть. Ногтями впиваюсь в камень, пальцами ног пружиню на выступе, чтобы удостовериться в его прочности. Выбираюсь из окна и начинаю медленно спускаться вниз.

Сердце колотится как сумасшедшее, словно я выпила не одну банку энергетика с кофе, но в глазах начинает гореть азарт – уже ощущаю на губах вкус свободы. Может быть, потом я даже расскажу об этом приключении маме, или своим подругам…но точно не Кэндис.

От воспоминания о ее поведении внутри у меня все переворачивается. Нет, ну это же надо – самой предложить себя чужому мужчине, который к тому же явился с оружием! Цокаю от переполнявших чувств языком, и тихонько провожу ногой ниже. Еще, еще. Отлично.

Выступ нашелся, и есть на что упереться рукам.

Немного задираю голову вверх, чтобы просто оценить место, из которого бегу. Ничего себе. Да это же целый форт-нокс! Целый замок. Стена высокая, а судя по тому, что ноги и пальцы рук скользят по камню на мхе, довольно старая. Да уж, дом явно не простой, с историей. А внутри-то! Все современное, новое с иголочки.

12

Едва только за мной захлопывается дверь, я вижу, что в комнате уже побывали: окно закрыто, на кровати лежит какая-то тряпка, на полу стоят туфли, видимо, взамен моих шпилек.

Я оборачиваюсь и замечаю то, что сначала не увидела – в другом углу комнаты приоткрыта дверь. Медленно подхожу к ней, щелкаю выключателем. Это ванная комната. Боже, это действительно то, что мне было нужно.

Под легкими струями теплой воды в огромной современной душевой кабине мое тело немного расслабляется. Слез оплакивать свою судьбу уже нет, видимо, они все закончились во время истерики снаружи.

Подставляю лицо воде, и жадно глотаю прохладные струи. Смываю жидким мылом косметику, если она еще осталась на лице, промываю волосы от шампуня – на праздник стилист делала специальную укладку, чтобы на фотографиях я получилась как настоящая куколка.

Получилась…

В ванной комнате практически нет вещей. Возле зеркала лежит новая зубная паста, щетка, немного косметики, все еще упакованная в пленку и коробки. Удивительно – все тех марок, что пользуюсь я. Привычно наношу увлажняющий крем, а волосы сушу огромным полотенцем, которое висит тут же. Фена для волос, конечно же, нет. Наверное, эти твари справедливо полагают, что я сумею им воспользоваться для очередного побега.

Платье, которое приготовили для меня террористы, простое, но удобное: легкое, льняное, но довольно закрытое на груди и со спины, больше, чем я привыкла. Сандалии на низком каблуке, моего размера. Немного передергивает от мысли, что им так много известно обо мне – то, какой размер белья я ношу, каким кондиционером для волос пользуюсь.

Но даю руку на отсечение, что всего этого не было, когда я только очнулась в этой самой комнате! Все выложено впопыхах, подобрано быстро, выложено на тумбочке и кровати кое-как, не аккуратно, будто брошено в спешке.

Закручиваю гульку из влажных волос потуже и спускаюсь вниз. Тоскливо смотрю в сторону входной двери, но не делаю даже попытки сделать шаг в ту сторону – этот чертов террорист мне показал наглядно, что ждет меня, если ослушаюсь.

Прохожу мимо огромной залы, удивляясь, как тут все оформлено: мебели крайне мало, но она функционально подобрана так, чтобы ненавязчиво служить человеку. Все оформлено в светлых, максимум пастельных тонах, и видно, что владельцу этого жилища важно ощущение воздуха и пространства: здесь много стекла, окна огромные, с какими-то оригинальными витражами, которые делают всю обстановку веселее и без привычного декора.

— Присаживайся, я жду тебя, — он сидит во главе огромного стола, приложив пальцы к подбородку и держит меня на мушке своих глаз.

Я оборачиваюсь, оценивая обстановку. Столовая таких же необъятных размеров, как и все здесь. Мужчина резко расправляет в воздухе салфетку и кладет ее на свое колено. От неожиданного движения вздрагиваю и спешу сесть напротив него на огромный стул. Прямо за ним – открытые стеклянные двери, в которые холодком подкрадывается вечер, и я физически стремлюсь туда, даже уши покраснели от напряжения.

Он подает знак головой кому-то за моей спиной, и тут же возле меня материализуется рука с тарелкой. С другой стороны тоже выставляется какая-то еда, кладутся приборы, выставляется стекло для воды и вина. Все происходит очень быстро, словно я нахожусь не в доме психа, а в ресторане с лучшим обслуживанием в городе.

Легкий салат, крем-суп и вода без газа. Рядом – грейпфрут, апельсиновый сок со льдом. Обычно над моей привычкой обедать таким образом мама посмеивается, а сейчас мне снова становится не по себе – и здесь похитители устроили все по моему привычному расписанию.

— Ешь, ты слишком худая, — он замечает, что я отставляю от себя еду и пристально глядит в мою сторону.

— Я не голодна, — вру, даже ухом не веду.

— Боишься, что я тебя отравлю? — посмеивается он. — Я мог бы это сделать еще одиннадцать часов назад.

Прода от 9 числа

— Одиннадцать? — выдыхаю я. Это же сколько времени прошло с момента моего похищения! Он кивает в ответ на этот вопрос. Черт. Наверное, мать подняла на уши всех вокруг. Отчим тоже вовлечен в процесс: как бы ему не хотелось заниматься делами падчерицы, но уж с похищением должен будет разобраться.

Тут я думаю, что Кэндис, наверняка, передала полиции данные, составив вместе с ними фоторобот террориста. Это должно ускорить процесс! Даже если переговоры по выплате выкупа за меня затянутся, то спецслужбы уж наверняка найдут след благодаря этой запоминающейся внешности Первого!

И сейчас, когда надо мной не довлеет иссушающий страх, под прицельным взглядом черных внимательных глаз, наблюдающих, как я расправляюсь с салатом, могу точно сказать, что он очень красив какой-то звериной, магнетической красотой.

Мимо такого мужчины просто так пройти нельзя – не оглянувшись, не ощутив его покалывающее внимание, не забыв на секунду о том, где находишься. Теперь я могу в какой-то степени понять Кэндис, когда она вдруг решила отдаться ему. Даже если не видеть черт лица, по покатым плечам, мощной шее, упругому торсу, на котором (ты знаешь точно) есть пресловутые кубики, можно догадаться, понять о том, что это за мужчина.

Только я доедаю салат и допиваю сок, как возле меня снова материализуются тарелки. На этот раз – морепродукты, мясо, жареные на гриле овощи. Удивленно приподнимаю брови вверх.

— Ты очень мало ешь, — поясняет он мне, но смотрит все также прямо мне в лицо. Будто бы изучает, запоминает, но при этом решает какую-то сложную математическую задачу с одним неизвестным в моем лице.

Я промокаю губы салфеткой. Спорить с этим проходимцем, как бы красив он ни был, я не собираюсь. Мне нужно провести переговоры, чтобы отсрочить неминуемое.

Конечно же, теперь, когда я знаю, как выглядит похититель, смогу опознать кое-кого из его шайки отборных машин для убийств, представляю для них угрозу. Удивительно, как нагло он себя ведет со мной! Эта бесцеремонность обескураживает.

13

В комнате становится заметно темнее. И, глядя в хищные глаза цвета ночи, которые с беспокойством глядят на меня, мне кажется, что и холоднее на пару градусов. Мужчина дергает подбородком, а я слышу позади себя шорох – он явно отпустил охрану, сбежавшуюся на мой надрывный крик.

— Ты все не так поняла, — говорит он, выставив вперед ладони. Я округляю глаза. Мы словно поменялись ролями и теперь преимущество на моей стороне.

Сжимаю сталь ножа сильнее, и она тут же становится очень теплой. Теперь, спустя несколько минут, я уже сама не очень уверена в том, что увидела. Кто знает – может быть, у меня было небольшое сотрясение головного мозга, и теперь посещают видения? Или это воспоминания кадров фантастических фильмов? Фэнтезийных книг?

Первый поступательно надвигается ближе. Все его тело – гибкое, огромное, но с виду легкое, - двигается просто и уверенно. Он крадется как животное, как хищник. И я ожидаю нападения. Но в отличие от обычного своего состояния, сейчас я готова к штурму.

Сглотнув, прячу руку с ножом под столом, укрытой скатертью.

— Что я не так поняла? — пытаюсь удержать дистанцию, но ничего не выходит – он все ближе, хотя, кажется, еще секунду назад стоял у окна. Ну и скорость у этого человека! А ведь я даже не успела моргнуть.

— Ты. Все. Не так. Поняла. — повторяет он, гипнотизируя своим голосом.

Я киваю, будто бы согласна с его утверждением.

И в эту минуту он кладет руку передо мной, другой рукой упирается в спинку стула. Я словно оказываюсь в капкане, ароматном, одуряющем капкане. Он вдыхает воздух сквозь зубы, шипит и матерится.

А потом вдруг проводит одной рукой по моим волосам, щеке, а после резко сжимает клок волос сзади, приникает к шее, ведет языком по тонкой ниточке пульса, что хаотично трепещет, как разрозненная кардиограмма.

Я дергаюсь – ощущаю, как от него волнами исходит желание. Настоящее, чистое, мужское желание. И это открытие словно кипятком охватывает всю меня.

Не мешкая ни секунды, я поднимаю руку с ножом и со всей силы вонзаю в его ладонь, которая покоится на столе. Нож входит глубоко, выброс адреналина придает мне столько сил, сколько никогда и не было, не таилось в моем тщедушном теле.

Я резко срываюсь с места и бегу к стеклянным дверям. Распахиваю тяжелые шторы, и не оглядываясь спешу вперед, по зеленой лужайке к темным деревьям впереди.

Слышу за своей спиной рык, животный рев, но даю себе зарок не думать ни о чем.

Свобода.

Свобода близка.

Расстояние от дома до леса я преодоляю в считанные секунды, а сама мысленно благодарю небо за то, что сейчас на мне не неудобные туфли – лодочки на высокой шпильке - а вполне себе удобные сандалии, в которых можно спокойно бежать, не боясь, что подвернется нога.

В лесу я скачу как встревоженный заяц от дерева к дереву, упираюсь в кусты и кору руками, отталкиваюсь, но спешу вперед.

Не разрешаю себе остановиться ни на секунду – этот зверь в этот раз не даст мне уйти, не разрешит исчезнуть, и наказание будет ужасающим.

На кону стоит моя жизнь.

Маленькая, хрупкая, желанная.

Горло хрипит, дерет, в боку колет от невероятно быстрого бега, я готова выплюнуть свои легкие, потому что они просто горят огнем.

Не знаю, насколько мне удалось удалиться от дома, но я не слышу звука погони, а это и радует, и настораживает. В голове мелькает мысль забраться на дерево, чтобы спрятаться, переждать, пока террористы пройдут мимо, но я откидываю ее, как нежизнеспособную.

Мне нужно двигаться вперед, только вперед.

Вдруг краем глаза вижу что-то сбоку. Справа. Дергаюсь в левую сторону, и тут же лечу кубарем в траву и колкие ветки, запнувшись о корягу, растопырившую подо мной свои корни.

Вот черт. Плюхаюсь прямо на колени, проехав ими небольшое расстояние. Ободраны не только колени, но и ладони. Да что говорить – все тело в мелких порезах, болячках, которые будут заживать ооочень долго.

Приподнимаю голову и тут же застываю в ужасе.

Прямо передо мной стоит огромный волк. Он внимательно оценивает ситуацию своими неестественно большими и ярко-желтыми глазами, и тут же, заметив мой интерес, ощеривает пасть.

Господи, у меня от ужаса даже волоски на руках встали дыбом. Он просто огромен, этот волк. И у него совсем не впавшие бока, как я видела в последний раз по Дискавери, нет.  Шерсть лоснящаяся, тело упругое и большое, пропорциональное, лапы сильные, могучие, а когти…

Когти есть.

Присутствуют в этой машине для убийства одной маленькой девочки, которая по глупости сбежала из охраняемого домика.

Дура.

Я задерживаю дыхание, боясь потревожить его движением, а сама судорожно обдумываю варианты своего побега.

Что делать? Резко залезть на дерево, ведь он даже со своими огромными когтями не сможет меня зацепить там? Встать и побежать обратно? Закричать с просьбой о помощи?

И тут мне кажется, что этот зверь ухмыляется. Очень такой человеческой, понятной ехидной улыбочкой. Когда понимаешь, что противник никуда от тебя не денется и сделает то, что ты ему скажешь. Вернее, когда ты волен делать с ним все, что захочешь.

Я думаю, что он каким-то образом подумал по-человечески, оценил ситуацию, или еще хуже, прочитал мои мысли. Дрожу как лист на ветру, подтягиваю к себе все конечности, думаю, что свалиться в позе эмбриона будет самым лучшим решением. Волк решит, что я падаль, и уйдет.

И все же он ну уж очень большой, будто бы накачанный тестостероном, перекормленный каким-то химикатами. Странное это место – сначала огромные мужики, теперь – огромные волки. Может быть, рядом химзавод?

Я медленно подтягиваю к себе ноги, вставая на корточки, и тут волку надоедает ждать.

Он меняет выражение своей страшной звериной морды, выдыхает через нос, щурит свои огромные желтые глаза, и резко бросается вперед.

На меня.

Жмурюсь и выставляю вперед руки, будто бы ими я смогу отразить нападение огромного волчары, наивная.

14

Едва девчонка отключилась, я принял форму человека. После этой таблетки шерсть исчезала заметно медленнее, да и регенерация явно затянется. Наверное, пока от нее толк не очень большой, нужно думать над улучшением рецептуры.

Я повел носом, ловя направление ветра. Через минуты три сюда придут члены стаи, моя группа. Все те, кто принимал участие в захвате – никто не успел перевоплотиться в волков. В этом и есть упущение химиков - после таблетки, скрывающей звериную сущность, прийти в свое обличие очень и очень трудно.

Рядом завыл волк – Анджей, бета стаи. Я усмехнулся. Ему повезло больше. Повезло и не повезло. Из-за него мы все тут оказались. Чтобы быстрее залечить раны от побоев, он сразу начал перевоплощаться. Не его вина, что у него это получилось прямо перед носом нашей дорогой гостьи, однако придется все равно его наказать за невнимательность.

В моей группе не должно быть косяков.

Я осторожно приоткрыл веки Джинджер. Девушка была в отключке. Черт. Я не думал, что у нее могут быть проблемы со здоровьем. Или все-таки женщины могут упасть в обморок после такого количества происшествий, что свалились на нее за последние часы?

Взял ее на руки, поудобнее и едва удержался от того, чтобы не впиться губами в отрытую беззащитную шею. Эта девчонка просто сводила с ума своими выходками, своим характером, своими неимоверно пронизывающими глазами.

Разве могут так беспокоить девушки, люди? Едва мы вошли в ресторан, я сразу почуял ее аромат – свежий, цитрусовый, с нотками редких цветов. А ведь тогда обоняние не должно было быть привычным для оборотня, мы все выпили по таблетке, снижающей связь с внутренним зверем.

Черт, как она привлекательно пахнет, это невыносимо. Каждый миллиметр ее тела настроен на то, чтобы слизывать ее запах, вкушая его медленно, размеренно и спокойно, забирая и принося удовольствие.

А когда она возбуждается…Луна, мне правда хотелось ее сожрать прямо там, на постели, когда только-только очнулась и спросонья разрешила поиграть своими сосками, ощутить прохладу кожи, опробовать вес соблазнительного тела.

Черт, поскорее бы разобраться с заказом на нее и…

Избавиться?

Забрать себе?

Луна, не знаю, сам ни в чем не уверен.

Кроме, пожалуй, одного – за ней нужен глаз да глаз.

Пронырливая, сучка.

— Альфа, рядом никого. Была машина на главной дороге, но сейчас ее нет. Отследили по спутнику, — оборотни начали появляться у дерева по одному.

Так и есть. Перевоплотиться после таблетки не удалось. Только мне, наверное потому, что моя сила как альфы стаи сильнее и связь с волком глубже.

Тут же из-за куста выпрыгнул Анджей. Волком он обнюхал место, где была драка.

— Этому оборотню около пятидесяти, — начал диктовать я наводку. — Прокушена нога, сильно. Думаю, не скоро регенерирует. На шее может быть большая царапина, или на щеке. Смотрите внимательно.

— Он специально сюда шел, целенаправленно за мисс Пристли, — пробасил Дас.

— Да, знал куда идти. Но почему один? Очень странно. Он может быть охотником, думаю, его тоже наняли, чтобы убрать Джинджер. Увидели, что мы этого не сделали, и наняли кого-то еще?

— Бэд, — обратился ко мне Анджей. — Давай я унесу девчонку в дом.

Все во мне заворочалось, глухо завыло и засвербело. Я едва не кинулся на собственного бету стаи, выпустив клыки, будто бы он покушался на мою собственность. Волк тут же вскинулся, и я явственно почувствовал, что он может разорвать любого, кто прикоснется к девушке, кто косо посмотрит или подумает в ее сторону. Зверь изнутри словно царапал оболочку души, в которой сидел, пытаясь вырваться, прорваться к тому, что хотел ее коснуться.

Моя.

Моя добыча…

Волки почувствовали это, переглянулись, Анджей отступил.

— Альфа, прости, не хотел.

— Еще бы ты хотел! — рыкнул предостерегающе сразу на всех скопом. — Прочесать периметр. Искать все зацепки, кто это может быть. Собрать базу. Будет передислокация.

— Бэд, — рыкнул сквозь зубы Анджей. — Сегодня должны прибыть альфы с Юга и Севера. На пробу нового товара.

Черт, и правда. Из-за этой девчонки все вылетело из головы…

15

Кажется, меня посетило ощущение дежавю. Также болит голова, также сушит изнутри все тело, но кроме этого еще и болят руки. Ну конечно – мышцы в шоке после попытки побега через окно.

Приоткрываю глаза. Осторожно, чтобы не выдать того, что успела проснуться.

— Вставай. На тумбочке лекарство.

Только мычу.

— Мне нужно, чтобы ты приняла душ, приняла лекарство и побрызгала все тело вот этим.

Разлепляю глаза и смотрю на своего похитителя. Он, увидев, что стал объектом пристального внимания, кивает вперед, видимо, указывая на специальные средства, про которые говорит.

— А канкан не станцевать? — хриплю я.

— Если я скажу, задерешь юбку и спляшешь, — злится он.

Медленно поднимаю голову с кровати, дрожащей рукой беру две таблетки с прикроватной тумбочки, запиваю водой. Неловко ставлю стекло обратно и задеваю баллончик, похожий на дезодорант. От моего движения он катится на пол.

В глаза будто песка насыпали, такое сумрачное и пограничное с болезнью состояние.

— Покажи рот, — приказывает он, подходит и сжимает щеки. Приходится послушаться. Проверяет- все ли таблетки проглочены, не осталась ли одна за щекой или под языком. Черт, хорошо, что мне это сразу в голову не пришло, иначе сейчас пришлось бы действительно получить по шапке за такое самоуправство.

— Доволен?

Я силюсь удержать себя в руках, чтобы не упасть, в глазах все плывет и двоится, слабость опутывает паутиной. И вдруг чувствую, как его пальцы на моем лице расслабляются. Он будто легко проводит костяшками тыльной стороны ладони по моей щеке, задевает волосы, возвращается к губам и ведет большим пальцем по нижней губе.

Ловлю его взгляд. Внутри все переворачивается: это не черные глаза похитителя, нет. Это космос, в котором загораются и гаснут звезды, летят кометы, взрываются планеты. Я тоже замираю, оглушенная тем, что вижу перед собой. Он будто бы не дышит – грудная клетка в простой белой футболке с небольшим вырезом, открывающим едва заметную поросль, не двигается. Я и сама не дышу, лишь внимаю вибрации, поднимающейся между нашими телами.

Дрогнув, его большой палец надавливает на мою губу, чуть входит в рот, и тут он выдыхает, не отводя горящих, искрящихся электричеством глаз, от меня. Не двигаюсь, только смотрю, как дрожит жилка на его шее – кажется, он невероятно сильно напряжен, возбужден и держит себя в руках мощным усилием воли.

Я сглатываю и это будто бы приводит его в чувство. Он словно вырывается из фантазии, из мира грез, в которых только что находился.

— Как ты…себя чувствуешь? — хрипло и тихо спрашивает он, спрятав кулаки в карманы брюк.

Хищник нависает надо мной темной горой, и я себя чувствую маленькой серой мышкой, которая смотрит снизу вверх на огромного голодного удава.

Понятия не имею, как себя чувствую. Как птичка в клетке. Как кролик в коробке. Как бабочка с иголкой в тельце в альбоме коллекционера.

— Голова не болит? — уточняет он.

И тут я понимаю, что, похоже, его таблетки подействовали: голова и правда не рассыпается на миллиарды частиц, сухости и ощущения колючего комка в горле нет, и вообще во всем теле парит привычная бодрость и легкость.

— Понятно, — сухо бросает он и отстраняется.

— Постой. Что это было в лесу? То, что я видела, это было на самом деле, это не плод моего воображения, — молю его, чтобы хотя бы в этот раз был честен. — Я видела, как твой охранник превратился…превратился…в волка. И там, на поляне, другой большой волк зализывал мои раны.

Опускаю голову и смотрю на свои руки. Лак на коротких ногтях облупился, руки в царапинах, на ладони возле большого пальца образовалась заноза. Закатываю глаза. Это точно не руки художницы, не руки мисс Пристли, наследницы огромного состояния, нет. Это руки какой-то прачки, не меньше. Пытаюсь подцепить краешек тонкой занозы обрубками ногтя, но удалить ее не получилось.

— Ты видела… — он следит за мной, я чую его темный взгляд на своей шее – он будто прожигает тонкую ткань платья. — Что-то совсем другое. Думаю, у тебя стресс. Такое встречается.

Хмыкаю. Конечно, ему виднее.

Вдруг он опускается передо мной на колени, перехватывает ладонь своими огромными руками, приближает к губам. Резко провозит языком по саднящему месту у пальца, зубами вцепляется в плоть. Ахаю от неожиданности – он быстро избавил меня от неприятности.

И тут я смелею. Беру его правую руку в свою и переворачиваю ее то вверх ладонью, то вниз.

Провожу пальцем другой руки по длинной линии жизни, а потом с другой стороны – делаю дорожку по чистой коже от костяшки запястья до среднего пальца.

— Если я…видела… — медленно говорю, не поднимая головы, — не то, что было…Как ты мне объяснишь то, что у тебя…

Резко вскидываю взгляд и смотрю прямо в его черные омуты.

— Нет никакой царапины от столового ножа?

Его глаза широко распахиваются, он отнимает руку, отпрянув. Снова прячет кулаки в брюках.

Вскакиваю и подхожу ближе, смотрю снизу вверх, вижу, как дергается его кадык, когда он сглатывает. Смотрит с прищуром.

— Я всадила тебе нож едва ли не по рукоятку, — от воспоминаний по всему телу бежит крупная дрожь. — Но сейчас не вижу ни одной царапины. Твои люди все как один похожи на смертоносных убийц. Твой охранник превращается в собаку или в волка. Возле дома шастают огромные волки с желтыми глазами. Что происходит, Первый? Ответь мне! У вас здесь какая-то лаборатория? Вы ставите опыты над людьми и животными?

Он молчит.

Смотрит пристально. Снова щурится, словно просчитывает варианты дальнейшего разговора.

Делает шаг к двери – явно собирается уйти, оставив меня без ответа.

Я же, удивив не только его, но и саму себя, перекрываю ему путь, встаю грудью прямо перед ним, загородив выход.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не скажешь мне хоть что-то. Я заслуживаю правды, какой бы она ни была. — Вскидываю голову, как мне кажется, гордо и с достоинством.

16

Возле двери он оборачивается и говорит спокойно, будто бы не подписал только что мне смертельный приговор:

— Прими душ. Полностью обработай все тело тем дезодорантом. Сиди в комнате, пока я к тебе не приду. Весь твой ужин должен быть полностью съеден. Если что-то останется в тарелке… — он веско замолкает, но, оценив мое ошарашенное молчание, решает закончить фразу. — Я приду и лично скормлю тебе все. Понятно?

Его мышцы бугрятся под футболкой, на открытых руках явственно проступают вены. Весь облик внушает уважение, страх, и я думаю о том, что он так и не ответил на мой первый вопрос.

Может быть, и надо мной будут ставить опыты?

Он закатывает глаза.

— Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя, понятно?

— Дай мне самой решать, что лучше для меня. Я спать спокойно не смогу, не зная, не понимая, что происходит, — взмолилась я всей душой. — Ты запросил за меня выкуп? Что ответил отчим? Я знаю, что он будет против. Но я сама могу за себя заплатить. Это правда, ко мне перешло право подписи…тогда…в день восемнадцатилетия. Я…я…

Я начинаю задыхаться от волнения.

Его взгляд будто бы чуть теплеет.

— Делай как тебе говорят и все будет в порядке. Не пытайся бежать, это бесполезно. За пределами этого дома тебя ждет гораздо большая опасность, чем здесь. — говорит, а потом тихо добавляет, опустив голову: — Хотя и здесь… ты…не в безопасности.

— А что с тем волком? С твоим охранником?

Он ухмыляется.

— Забудь.

Едва только за ним закрывается дверь, я плюхаюсь на кровать. Сколько это будет продолжаться? Что происходит за пределами этого дома? Меня ищут, или нет? Одни вопросы и ни одного ответа…

Едва только выхожу из душа, спотыкаюсь о коробки с обувью и пакеты с логотипами самых известных мировых марок. Придерживая полотенце на груди, чтобы не упало, открываю один, второй, третий. Все они заполнены платьями, шортами, рубашками, бельем.

Нервно смеюсь.

Ничего не понимаю.

Первый сказал, что хочет меня убить, но обеспечивает всем необходимым как минимум на полгода вперед. Или он - сумасшедший, который сам не знает, чего хочет, или мне отведена какая-то странная роль…

Делать совершенно нечего. Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона здесь нет. Повалявшись без дела в кровати бессчетное количество минут, я выбираю из всего вороха новой одежды легкую полупрозрачную блузку от Ральфа Лорена, белые обтягивающие брюки-сигареты Томми Хилфигера, черные босоножки Майкл Корс.

Снова удивляет то, как хорошо подобрана одежда, белье точно моего размера. В одном из пакетов даже находится косметичка – с люксовой декоративной косметикой. Ее, конечно же, распаковываю сразу и спешу к зеркалу.

Умирать, так красиво!

Время тянется невообразимо медленно. Я уже в третий раз стерла и заново накрасила губы, уже ярко-алой помадой с блеском, и прогнала в уме по сто третьему разу варианты моего нахождения здесь.

В голове пусто и глухо. Из зеркала на меня глядит красивая, яркая девушка с густо подведенными глазами, сложносочиненной прической из светлых блондинистых волос, переливающихся в электрическом свете, броской и модной одежде. Но во всем ее облике видна тоскливая обречённость королевы, которая поднимается по эшафоту.

Резко выдыхаю, открываю дверь и выхожу из комнаты. Иду вниз. Преодолеваю ступени. В полной тишине и полутьме прохожу через весь огромный дом, подсвеченный редкими бра на стенах и вижу полоску света из-за угла. Оттуда доносится неясный гул голосов.

Иду туда – что мне еще остается делать? Медленно и тихо. Тихо и медленно.

И тут замираю прямо перед тем, как сделать шаг и оказаться в комнате.

 Прислушиваюсь.

— Эти таблетки могут удерживать зверя до пяти часов. Очень хороший товар, — говорит Первый. — Стоит своих денег.

— Не понимаю, зачем платить за это. Мы и сами это умеем делать, — басит незнакомый голос раздраженно.

— Нет, Юн, ты не прав. С таблеткой можно сойти за простого человека. Да и решать проблемы с зарвавшимися волками так будет проще, — прерывает его спокойный грудной мужской голос. У меня мурашки бегут по спине от того, что я слышу. И этот голос… он внушает страх. Будто бы на подсознательном уровне я понимаю, что этим самым голосом обычно отдаются приказы на отстрел животных. И.. людей. И ему, обладателю этого самого голоса ничего не бывает за его злодеяния. Уж слишком он расслаблен, хитер и изворотлив, просчитывая все своим холодным умом на раз-два.

Замираю и пытаюсь сделать так, чтобы и сердце стучало тише. Думаю повернуть назад. Чтобы уйти так же неслышно, как и пришла сюда.

— Я возьму небольшую партию. И… — тут он делает многозначительную паузу. — Ту зверюшку, что прячется за углом. — От этих слов у меня глаза расширяются до невозможности. Кляну себя всеми силами, всеми словами, какие только знаю. — Девственница. Красивая. Яркая. Не глядя заплачу любую сумму.

Я слышу, как резко отодвигается стул, и через секунду мое горло сжимают огромные сильные пальцы.

Воздух застревает прямо в глотке и я хочу откашляться, отдышаться, но совершенно ничего не выходит. Под веками от недостатка воздуха все плывет, но я успеваю уцепиться взглядом за черную погибель, колодезной, могильной мрачностью веющей из огромных глаз.

Кажется, это последнее, что я вижу в этой жизни…