Тимур упирается руками в капот: не отстраняется, но и не целует больше.
— Принесла нелёгкая, — замечает едва слышно, а звонок обрывается, но лишь для того, чтобы через секунду разорвать тишину вновь. — Ответить?
Он даёт мне право выбора, ждёт моего вердикта. А я… я не знаю. Вся моя энергия, весь запал, глупая борьба и желание протестовать, спорить остались там, в страшном домике. Сейчас я просто хочу целоваться, трогать своего Сухаря, наслаждаться моментом, но…
— Это твой отец, — подтверждает мои догадки Тимур, а я киваю.
… но невозможно расслабиться, когда отец обрывает невидимые телефонные провода.
— Я знаю, но…
— Если не готова, я сброшу вызов.
Это очень трогает: Тимур выбирает меня. Не долг, не дружбу, не избавление кого-то от страхов — меня! И это ценно, это важно, это прекрасно, но я слишком хорошо знаю своего отца: он не перестанет звонить, будет настаивать, требовать, поднимать всех на ноги.
Меня волнует один-единственный вопрос, ответ на который может причинить мне боль.
— Почему отец с тобой не поехал? Не приехал меня спасать? Почему он тебе звонит, почему он не здесь, не рядом? Почему никого с тобой из охраны не послал?
Тимур достаёт из кармана телефон и смотрит сначала на экран, потом на меня. В глазах горечь, губы сжаты в тонкую нитку, почти невидимы сейчас.
— Он с журналистами был, давал пресс-конференцию. Наверное, некогда было.
— Это обязательно, да? То есть… он же мог просто выступить срочно, записать ответный ролик на ютубе, зачем пресс-конференция?
Отец звонит до упора, сбрасывает вызов и вновь набирает. Кажется, я явственно вижу, какой он нервный сейчас, как сильно волнуется. Наверняка ходит по кабинету, меряет шагами просторную комнату, громко матерится и призывает на наши головы все казни египетские, если не ответим срочно-срочно.
— Возьми трубку, а то его инфаркт хватит.
Тимур принимает звонок, не сводя с меня глаз, всё ещё не отходит. Даже ближе становится, словно опять защитить меня пытается.
— Да, Сергей, да. Она со мной, всё верно.
Из трубки несётся громкие отголоски отцовской речи, лицо Тимура остаётся непроницаемым, только нерв на скуле дёргается.
— Не ори на меня, Сергей, я тебе не пацан в коротких штанах и не твой личный раб.
Голос Тимура твёрдый, тон непреклонный. С ним, таким, невозможно спорить, его нереально продавить. И, кажется, даже папа это понимает, потому что понижает тон и говорит о чём-то уже спокойнее.
Я не вслушиваюсь, мне это неинтересно. Мне просто нужно понять, как общаться с отцом дальше.
— Да, она рядом. С ней всё хорошо, не волнуйся.
Снова отцовское бу-бу-бу в ответ и цепкий взгляд Тимура в мою сторону. Я отворачиваюсь, и чувствую его кожей, каждым нервным окончанием.
— Она устала, — слишком резко говорит Тимур, а я вздрагиваю. Поворачиваюсь и протягиваю руку.
“Ты уверена?” — читается во взгляде, а я киваю.
И вот трубка в моей руке, от недавнего возбуждения осталась лишь ноющая боль внизу живота, да и коленка начинает с новой силой меня беспокоить.
— Дочь, что вообще происходит? — папа снова пытается включить свой безоговорочный авторитет. Он прекрасный, я его очень люблю, но мне не хочется, чтобы он со мной впредь так разговаривал.
Хватит, мне уже не шесть и даже не шестнадцать.
— Я устала, Тимур ведь сказал тебе. У меня был… очень трудный день.
Папа хочет что-то сказать, даже звук какой-то издаёт, но замолкает. Пауза тянется так долго, что я успеваю сосчитать несколько десятков звёзд.
— Элла, где ты? Вы едете домой? Тимур тебя ведь привезёт домой? — никогда я не слышала отца таким растерянным. Он, словно потерявший трон король, шатается в воздухе и не знает, что делать дальше.
Я часто с ним спорила, но никогда не была настолько равнодушной и немногословной. И мне самой от этого больно, но на что-то иное пока не способна. Мне нужно время — хотя бы несколько часов, чтобы привести мысли в порядок, чтобы подумать.
— Папа, давай не будем. Я приеду… утром. Да, утром приеду.
— Элла, но ведь… тебе ведь уже не нужно прятаться. Куда ты сейчас поедешь?
— К Тимуру. Знаешь, мне там понравилось: природа дивная, ягоды вкусные и хозяин радушный.
Если бы папа мог хотя бы мысль допустить о наших с Тимуром отношениях, он наверняка сейчас обо всём догадался. Прямо в это мгновение, но папа в некоторых вещах всё ещё очень доверяет Каирову.
— Тоже мне, выдумала, — фыркает отец. — У Тимура много и своих дел. Давай я приеду, а? Прямо сейчас. Заберу тебя, поедем кататься. Как в детстве, помнишь? Ты любила очень в машине моей по городу мчаться.
Тру щёку, разгоняю толпы мурашек, родившихся от непрошенных воспоминаний.
— Это запрещённый приём, папа, — вздыхаю. — Я ведь уже не маленькая, да? У меня вон какой защитник имеется, всё будет хорошо. Прости, папа, утром приеду. Не сейчас.
Едва сдерживаюсь, чтобы не пустить в ход свой длинный язык и не выпустить на волю злые мысли. Я не хочу ругаться сейчас с отцом — не по телефону так точно.
От греха подальше уже хочу положить трубку, но отец останавливает меня. Говорит о том, что зря доверил меня Тимуру — тот не смог уберечь единственную дочь.
— Всего-то и нужно было: следить за тобой! — ярится отец, перекладывая часть своей вины на плечи Тимура.
И я не хочу участвовать в этом.
— Папа, нам всем нужно остыть. До завтра.
И, нажав на зелёную трубку, впихиваю телефон в руки Тимура.
— Он примчится к тебе домой, — говорю, уверенная в этом на две тысячи процентов.
Папа не любит споры, ненавидит, когда ему перечат и всегда “знает, как лучше будет для всех”. Потому вряд ли он будет терпеливо ждать, когда же я соберусь с мыслями и вернусь домой.
Он приедет сам и очень скоро.
— Я даже не сомневаюсь в этом, — усмехается Тимур и потирается носом о мою шею.
— Тогда не будем тратить время, — криво улыбаюсь и обхватываю небритые щёки Тимура руками. — Поцелуй меня.