— Так что ищи себе отрицательного мужика, Оль, — Анфиса методично покрывала гладкую бумажную поверхность мелким, убористым почерком. Уже два листа исписала, а все никак не могла остановиться, — одной проблемой меньше будет.
— Они все отрицательные, — проворчала Ольга, сползая с кресла. — Был бы мой резус-фактор самой большой проблемой, и проблемы бы не было.
— Это точно, — со вздохом кивнула Анфиска, врач-гинеколог репродуктивного центра, в котором Ольга стояла на учете. — И я не перестану повторять, что в твоем случае идеальным выходом будет ЭКО.
Она в каждое ее посещение это говорила, и Ольга каждый раз отвечала одно и то же.
— Нет, Анфис, я пока не готова.
— И как ты готовиться собираешься? — ехидно поинтересовалась Анфиска. — Тридцатник на носу, не девочка уже, чтобы под Ассоль косить.
— Но не от первого встречного же!
— А почему нет? Лишь бы у этого встречного была хорошая генетика. Бери любого мало-мальски подходящего и тащи сюда в репродуктивный центр.
— У ребенка должен быть отец.
— Я тебя умоляю! Вон у моих он есть, а толку? Сама кручусь, на трех работах вкалываю, а Витьке чихать на все с высокой горки.
Это была правда. Пока Анфиса умудрялась вести прием в трех разных клиниках, чтобы поднять двоих детей, ее муж Витя жил, абсолютно не напрягаясь. И это еще Анфиска не знала про бесконечных любовниц! А может и знала, но Оля в любом случае не собиралась ее посвящать в интимную жизнь собственного мужа.
— Я тебе так скажу, если есть кто на примете, не щелкай рубильником. Бери за причинные места и тащи к нам. Мы его бегом от сперматозоидов отделим, опомниться не успеешь, как возле песочницы с другими мамками будешь цвет детских какашек обсуждать.
— Но при аутоимунном бесплодии есть вероятность зачатия естественным путем, ты сама говорила, — продолжила сопротивление Оля, впрочем, довольно вялое. Сопротивляться напору Анфисы было непросто.
Однако от одной лишь мысли о редукции эмбрионов, неизбежной при ЭКО, становилось муторно и тошно. Особенно убивало, как рутинно и буднично отзываются об этой процедуре сами репродуктологи. А ведь, по сути, за холодным медицинским термином цинично скрывается самая что ни на есть настоящая отбраковка.
Оля сама врач, но одно дело грыжу удалить ненужную, и совсем другое — хладнокровно распорядиться, кто из прижившихся внутри малышей останется жить, а кто отправится на помойку.
Сразу же вспоминалась младшая сестра Данка и племянники. Фантастическая двойня — Никитка и Настя. И у Ольги внутри все леденело, стоило представить, что можно было кого-то из них двоих «редуцировать».
— Есть, — кивнула Анфиса, — если у нашего осеменителя-натурала сперматозоиды будут в Пандорских защитных скафандрах. Чтобы твои антиспермальные тела не смогли их обездвижить.
Оля вспомнила, как выглядят Пандорские скафандры, и вздохнула. Фильм «Аватар»* она смотрела не один раз, но от этого фантастикой он быть не перестал. А последнее обследование показало, что уровень антиспермальных тел, которые синтезировала ее имунная система, и не думал падать. Мало того, он даже слегка подрос.
— Ты знаешь о моем отношении к ЭКО, — глядя в стенку сказала Оля. Но Анфиса не собиралась сдаваться.
— Ладно, фиг с ним, с ЭКО, а чем тебе не подходит внутриматочная инсеминация?** Берем мужика, берем шприц, и вуаля, — Анфиска хлопнула в ладоши и развела их в стороны, — через девять месяцев пожалуйте в роддом!
Оля представила себе, как предлагает воображаемому мужчине пройти подобную процедуру, и содрогнулась. Особенно, когда поняла, кого вообразила. Попутно в сотый раз упрекнув себя, что снова забыла поискать в архивной истории болезни, какая у него группа крови.
— Так что мой тебе совет: ищи отрицательного мужика и дуй к нам, — повторила Анфиса и строго взглянула поверх очков. — Бегом!
Ольга кисло улыбнулась и поспешила проститься.
***
Выйдя из здания центра, Оля сразу направилась в кофейню за угол запивать свое горе вкусным кофе и заедать «Наполеоном». Она перепробовала любимый торт, наверное, во всех кофейнях города, но здесь его готовили просто божественно.
Когда официант принес заказ, Ольга несколько раз с удовольствием втянула кофейный аромат, а затем от души поблагодарила мироздание за то, что кофейня вместе с репродуктивным центром находится на другом конце города.
Слишком хорошо она усвоила курс биохимии о быстрых углеводах. А особенно то, как молниеносно они откладываются в подкожный жир на животе и боках.
Но раз в пару месяцев побаловать себя можно, тут совесть могла взывать сколько угодно — после посещений репродуктивного центра Оля оставалась к ней глуха и слепа. Самое подходящее состояние для размышлений.
У нее не было оснований сомневаться в Анфискиной компетенции — доктор с красноречивой фамилией Траханкова была достаточно известным и уважаемым в городе специалистом. И заслуженно гордилась своим опытом, квалификацией и фамилией.
— Это не просто фамилия, она для меня уже как визитная карточка, — говорила Ольге, — хоть что-то путное с Траханкова поимела!
За эти годы они с Анфиской перешли в зону приятельских отношений, и Оля очень ценила, что та ни разу не вспомнила «биологические часики», которые «тикают». Но это совсем не означало, что о них не вспоминала Оля.
— Оленька, ты сегодня прекрасна! — Антон шел от машины, придерживая полы пальто. Букет красных роз он держал наперевес, будто боевой меч.
Ольга не позволила мелькнувшей мысли «А Аверин всегда дарил белые!» --угнездиться в сознании, быстренько вытолкала ее из головы и порадовалась этой пусть маленькой, но победе. Возможно, ей удастся себя побороть и окончательно изгнать из головы наглого и беспардонного любителя контрактов.
Села рядом с Антоном на переднее сиденье и украдкой осмотрелась. Как же приятно не чувствовать себя убогой в кожаном великолепии салонов потерявших берега миллионеров с миллиардерами! Здесь все прилично, почти новый кроссовер без кричащей и кидающейся в глаза роскоши.
Антон содержал салон в порядке, и это еще больше расположило к нему Олю. Если постараться, у нее получится почувствовать к нему не только расположение, а и кое-что посерьезнее. Не обязательно, чтобы сносило крышу! Как метко подметила Анфиска, она давно уже не Ассоль на берегу.
По времени им предстоял, скорее, полдник, чем ужин, но Антон загадочным тоном пообещал вечернее продолжение.
— У меня для тебя сюрприз, Оленька. Надеюсь, ты не думала, что если я дождался ужина с тобой, то так просто тебя отпущу?
Он при этом пристально окинул ее взглядом с легкой поволокой, и Оля даже почувствовала волнение. Не когда все немеет, ладони потеют, а сердце проваливается ниже позвоночника, нет! ЛЕГКОЕ волнение. Приятное и ненавязчивое.
Она инстинктивно одернула подол платья, случайно обнажившего ноги, и поймала взгляд Антона. Поволока исчезла, теперь это было неприкрытое желание, и она подумала… А почему нет? Сколько можно строить из себя девственницу?
В их последнюю встречу Аверин меньше всего походил на насельника святой обители. Загорелый, подтянутый, как будто он не в самой опасной стране мира был, а на курорте. Что ж, вешающиеся на его шею женщины вряд ли группируются по определенным ареалам*. Так что в Сомали он вполне мог обзавестись очередной толпой поклонниц.
«Чертов Аверин! Снова я о тебе думаю!»
Оля сердито отвернулась от окна и твердо решила не сводить глаз с Голубых. Но тут же пришлось снова отворачиваться, чтобы спрятать улыбку. Может, он все же сменит фамилию?
— Мне очень нравится твоя улыбка, Оленька, — сказал Антон, и ей сразу стало стыдно. Она мигом покраснела как вареный рак.
Позорище! Нашла о чем думать, о фамилии! Нет, фамилия «Аверин», безусловно красивее, но если взять самого носителя…
— Что там такое? — недовольным тоном проговорил Антон, и Ольга проследила за его взглядом.
Автомобиль вывернул на проспект и оказался зажат в плотной пробке. Поток машин полз со скоростью улитки, огибая собравшуюся впереди толпу людей. У Оли неприятно засаднило и заворочалось внутри от тяжелого предчувствия.
Они с Антоном переглянулись и одновременно выскочили из машины, явно подумав об одном и том же. Может, это и неплохо, когда рядом с ней будет не обычный мужчина, а такой же ненормальный, как и она сама?
Мама часто говорила, что для счастливого брака нужно, чтобы муж и жена смотрели не друг на друга, а в одну сторону. И кажется, Оля только сейчас начала понимать, что она имела в виду.
Ну почему это ДТП произошло именно здесь, именно сейчас, как раз в тот день и час, когда она собралась на свидание? Мысль мелькнула и исчезла, особенно когда Оля увидела, как Антон расталкивает людей со словами: «Я врач! Пропустите, я врач!»
Откуда у него в руках дежурный врачебный кейс? Она даже не заметила, когда он его взял — вот что значит военный человек, привык к дисциплине, не то, что некоторые…
Оля устыдилась своим порывам, быстренько растолкала свой уснувший профессионализм и принялась пробираться сквозь толпу вслед за Антоном. Сердце вдруг ощутимо екнуло, она даже на миг остановилась.
Но профессионализм проснулся и требовал действовать. Ольга протиснулась между двумя широкоплечими парнями и увидела лежащую на асфальте женщину. Или, скорее, девушку — та выглядела слишком молодо. Из слов очевидцев узнала, что девушку сбила машина на пешеходном переходе. Водитель с места происшествия скрылся.
Люди вокруг возмущались, делились тем, кто что видел, а Олино сердце снова зашлось в непонятном тревожном предчувствии, как будто сейчас что-то произойдет. Непоправимое. Антон склонился над потерпевшей, проверяя пульс, а Ольга скользнула взглядом дальше и остолбенела.
Рядом с девушкой прямо на асфальте сидела совсем маленькая, на вид младше племяшки Насти, девочка. Она периодически дергала потерпевшую за руку, шептала: «Мама! Мамочка!» — и смотрела на окружившую их толпу полными страха глазами.
Черными. Под черными вразлет бровями. Слишком узнаваемо, чтобы Ольга могла ошибиться. Потому что именно такой очень часто, особенно в последнее время, она видела во сне свою дочь. Свою и его.
— Мы пробовали ее уговорить встать, — тихо сказала полная немолодая женщина, проследив за Олиным взглядом, — не дается. Плачет.
Как заколдованная, Ольга подошла ближе и склонилась над девочкой и ее матерью, обогнув Антона. Тот оказывал первую помощь так профессионально, как будто с утра до вечера ходил по улицам и оказывал помощь потерпевшим в ДТП. Вот что значит военный медик!
— Как ты себе это представляешь, Оля? — пропыхтел из трубки Волошин. — Девочка — пострадавшая в ДТП. Она должна находиться в больнице до тех пор, пока либо ее мать не станет дееспособной, либо не найдется кто-то из родственников. Ты родственница?
— Это его дочь, — не выдержала Оля.
— Кого его?
— Аверина.
Трубка помолчала, затем ругнулась.
— Вот же ж... И что Аверин?
— Ничего. Он не на связи.
— Оля, ты уверена?
— Да, они похожи как две капли воды.
— Ну прям капли. Как трехлетняя девочка может быть похожа на сорокалетнего мужика? Не говори глупостей.
— Дядя Сережа, ее мама, ну та девушка, которую сбила машина…
— Виноградова? Юлия?
— Не знаю. Наверное. Мама Анечки. Она сказала, чтобы я его нашла. Костю.
— Вот же ж...
— Дядя Сережа!
— Прости, девочка, — Волошин взволнованно задышал в трубку, а потом признался. — Наши у нее его номер в телефоне нашли. Уже пробивают. Я думал, там какие-то другие отношения, а оно вон что. Только он не на связи.
— Знаю. Я ему звонила.
— Ни он, ни племянник его, этот, как его…
— Клим?
— Да, Клим. Вместе, небось, усвистали. Слушай, Оленька, — вдруг встрепенулся Волошин, — а может, это Клима девчонка?
— Почему тогда Юлия ищет Костю, а не Клима? — в глубине души внезапно слабо затеплилась надежда, но Оля не дала ей проклюнуться и прочно там закрепиться.
— Так у Клима жена беременная. Не захотела расстраивать.
— Нет, — покачала головой Ольга, — Клим порядочный парень, он бы не бросил своего ребенка.
— Так, а этот разве не такой? — удивился Волошин. — Аверин твой с парнями своими носится как наседка с яйцами, всех под себя подгребает. Сеет, правда, сначала, по миру, а потом собирает. Сеятель…
— Он на детей контракт заключает, отдельный, — объяснила Оля. — И, если мать ребенка не согласна или нарушает контракт, он ребенка забирает. Юлия могла сбежать и не сказать об Анютке.
— Что деньги с людьми делают! — Оля даже через трубку увидела, как укоризненно качает головой дядя Сережа. — На детей контракт, будто это мешок картошки. Так ты его поэтому послала?
— Мы оба пришли к выводу, что у нас нет будущего, — дипломатично ответила Оля.
— Ладно, девочка, придумаем что-то, — пообещал Волошин, а потом, подумав, добавил: — Слушай, ну все равно не верится мне. Юльке этой двадцать четыре, еще чуть-чуть, и он сам бы ее родил. Костян, конечно, со странностями, но, чтобы вот так обойтись с молодой девчонкой…
— У Кости нет особых требований насчет возрастных ограничений, — вновь решила проявить дипломатичность Оля.
— Ладно, очнется она, выясним, кто там кому родственник, — сказал Волошин, потом то ли хмыкнул, то ли выматерился, еще раз заверил, что сделает все возможное и невозможное, и отключился.
Ольга посмотрела на отправленное сообщение — даже не доставлено. Абонент не в сети, и когда там появится, неизвестно. А маленькая девочка в больнице одна, Оля специально позаглядывала в палаты, там даже дети постарше лежали с мамами.
Представила, как Анютка проснется, рядом никого. Пока до нее дойдет очередь у вечно занятых непонятно чем медсестричек… И сердце сжалось. Девочку надо хотя бы отвести в туалет и помочь умыться — с племянниками у Ольги для этого был подготовлен целый ритуал.
Весь вечер дома не могла найти себе места, даже позвонила в отделение. Попеременно заглядывала в мессенджер, долго не могла уснуть и засветло вскочила. Пришла на смену на полчаса раньше, надела халат и первым делом побежала в детское отделение.
***
— Как хорошо, что вы пришли, Ольга Михайловна! — обрадовалась медсестра, она еще не успела смениться. — Анюта проснулась, накрылась с головой одеялом и не хочет вылезать. «Где Оля? Где Оля?»
Ольга молча прошла в палату — мамашки уже подняли детей и готовились к завтраку и приему лекарств. Возле дальней кровати стояла молодая женщина и гладила небольшой кокон из одеяла.
— Анечка, вставай, малышка, надо позавтракать.
Увидев Ольгу в медицинском халате, смущенно пожала плечами, указывая на кокон.
— Прячется, как мы ни уговаривали.
Оля подошла к кровати и присела на край.
— Анютка, привет, как ты спала? Тебе приснились голодные зайчики?
Кокон зашевелился, одеяло поползло вниз, поверх него показались черные глазищи. Такие знакомые, что у Оли засаднило сердце.
«Сволочь ты, Аверин, я даже ребенка твоего из-за тебя люблю».
Малышка смотрела из-под одеяла, но вылезать не торопилась. Оля осторожно потянула за край — не дается. Делано вздохнула и сложила руки на коленях.
— А я хотела тебя пригласить к себе пожить, пока твоя мама в больнице полежит. Я сегодня после работы за тобой зайду, и если ты не будешь прятаться…
— Баю-бай, спи, Анютка, засыпай, — Оля успокаивающе гладила девочку по густым и черным, как у всех Авериных, волосам.
Она не уставала удивляться, как такое может быть, но у нее малышка чувствовала себя как дома. Они вместе напекли блинчиков, ели их с черничным вареньем и сметаной, потом Ольга искупала девочку. Вспенила шампунь, собрала шапкой у Анютки на голове и нанесла пенные снежки на нос и ушки.
— Снеговичок! — объявила малышке и подтянула ее из ванной повыше к зеркалу.
Та пришла в дикий восторг и еще раз десять попросила показать ей снеговичка. Потом Оля долго сушила и расчесывала Анютке волосы — такие густые, что пришлось взять щетку для укладки. Детская расческа, которую она купила для девочки вместе с зубной щеткой и пастой, просто не справилась с такой прорвой волос. Хорошо, что дома нашлась новая, нераспакованная.
Настюхина пижама оказалась Анюте велика, пришлось подвернуть рукава и штанины. Надо завтра выбраться в соседний торговый центр, купить все необходимое и заодно выгулять девочку. Ей сейчас не помешают положительные эмоции, а уж Оле как они не помешают, кто бы знал...
Анечка сладко спала, подложив ладошку под пухлую щечку. Оля подавила рвущуюся из глубины истерику, оставила включенным ночник и ушла на кухню. У нее не будет такой девочки, и хватит себя этим терзать.
Зажигать свет не хотелось, Оля включила газ, поставила на плиту чайник и уставилась в окно. Синий цветок освещал кухню таинственным голубоватым светом. События последних дней будто пробили брешь в тех глухих заборах, которые она выстроила и в голове, и в сердце.
Воспоминания накатывали волнами, и вскоре уже не осталось сил им сопротивляться. Чай остывал в большой высокой кружке, Оля положила подбородок на согнутые в локтях руки и смотрела на дымящийся над кружкой пар.
Тот вечер встал перед глазами так отчетливо, будто все происходило сейчас. Будто Оля опять растерянно рассматривает шикарное платье с умопомрачительным вырезом на спине. Декольте закрыто наглухо, зато разрез на юбке чуть ли не до самого основания.
Туфли на высоченной шпильке, комплект белья из невесомого кружева — здесь и ценники не нужны, сразу ясно, что все куплено по баснословным ценам. Падишах Аверин не пожалел денег, чтобы нарядить свою гаремную рабыню.
В коробке, украшенной известным логотипом с витиеватыми буквами — флакон духов. Этот флакон окончательно ее добил. Разве можно еще более красноречиво ткнуть носом в то, что ни ее одежда, ни ее духи таким как Аверин, по выражению Данки, не вставляют?
Оживший экран сообщил, что лимузин приедет через два часа и что ей следует поторопиться. Ольга с отвращением отбросила телефон и закусила губу.
Так и подмывало сложить все обратно в коробку и отправить обратно с лимузином. А самой надеть старый спортивный костюм, который держала для субботников в больнице, и обычное хлопковое белье, которые надевала в критические дни. Духи можно вообще проигнорить. Хорошее мыло, и хватит с него. Приехать на электросамокате — их сейчас полно по городу. И что тогда скажет этот заносчивый засранец?
Но она сама подписалась на чертов контракт — провести ночь с Авериным в обмен на его помощь Данке. Аверин сестре помог, и, надо отдать должное, выложился по полной. Другое дело, что Ольга ждала… Чего? Да чего угодно, только не такого явного очерчивания ее сегодняшней роли.
Вспомнился сериал о турецком гареме, как его наложниц готовили к ночи с султаном. И если бы Аверин додумался прислать абонемент в СПА, чтобы она, упаси Бог, не явилась к нему с небритыми ногами, точно не удержалась бы и послала.
Ладно. Хочет контракт, будет ему контракт. Два часа — это прорва времени, макияж обычно занимает не более пятнадцати минут. Платье из немнущегося шелка, его гладить не надо. Прическу делать — много чести. Просушить волосы феном и уложить щеткой в локоны от силы пятнадцать минут.
Значит, оставшееся время вполне можно проваляться в ванной. А ноги она давно не бреет, хвала небесам и аппаратам для лазерной эпиляции последнего поколения.
Лежа в ароматной пене, Оля пыталась разгадать причины странной, почти маниакальной необходимости прописывать по пунктам все возможные отношения с женщинами.
Она нравилась Аверину, это было видно, надо быть слепым, чтобы не видеть. А есть еще язык тела, по которому каждая нормальная женщина способна определить интерес мужчины. И у Ольги давно была своя шкала, по которой она с легкостью определяла степень этой самой заинтересованности.
Так вот в случае с Авериным все показатели зашкаливали, все без исключения. У него явно сносило крышу рядом с ней, как и у нее самой. Так к чему тогда эта коробка с нарядом бордельной содержанки и лимузин?
Если честно, Оля была уверена, что все у них случится безо всякого контракта, и удобных случаев подворачивалась тьма. Когда они целовались с Авериным, она кожей ощущала напряжение, исходившее от мужского тела. Если бы интим глазами засчитывался за реальный, то они уже давно считались бы любовниками со стажем. Так почему тогда ему нужно именно так?
Но сколько Оля ни спрашивала Вселенную, ее вопросы оставались без ответа. Она до последнего надеялась, что все окажется розыгрышем. Костя сам приедет — да хоть бы и на лимузине, пускай. Прижмет полуобнаженной спиной к стене коридора, проведет колючей щекой от шеи до ключицы и скажет на ухо:
— Огонь, пылающий в крови моей, меня не утомил. Ещё я жду — каких-то новых дней, восстановленья сил. Спешу забыть все виденные сны и только сохранить. Привычку к снам — полуночной весны пылающую нить.
Аверин декламировал так, будто считывал текст из огня, потрескивающего в камине.
— Красиво, — полушепотом проговорила Оля, когда он умолк. — Это ты сочинил?
Костя задрал голову и приподнял бровь.
— Я похож на поэта, Оленька? Нет, это Сологуб, Федор Сологуб, Серебряный век, декадент. Разве вы не учили в школе?
— Учили, — пристыженно закивала Оля, — наверное…
С литературой у нее было приблизительно так же, как и с физкультурой. Только учительница попалась не такая дальновидная как физрук, еле вытянула ее на «хорошо». Правда, в операционной у Ольги ей еще бывать не приходилось.
— Отчего-то пришло на ум. Мы с тобой все это время куда-то бежали, — заговорил Костя, забросив руку за голову и будто случайно касаясь ее бедра. Оля непроизвольно вздрогнула, и он тут же убрал руку.
Ждала, что скажет дальше, затаив дыхание, а Аверин снова смотрел, как оранжевое пламя облизывает аккуратно сложенные в камине дрова.
— И? — спросила с придыханием.
— И теперь можем просто пить вино и смотреть на огонь. Разве это не удивительно?
Для нее сегодня все было удивительно, включая самого Аверина, но говорить об этом явно не стоило. Взять те же духи или платье. Теперь Оля была рада такому откровенному разрезу. Если честно, было безумно волнительно ощущать близость мужчины, опирающегося на ее полуобнаженные ноги. Ему достаточно было протянуть руку, чтобы…
Оля перестала дышать, потому что жесткая ладонь обхватила щиколотку. Судорожно сглотнула и закрыла глаза. Он решил изводить ее изощренной пыткой прикосновениями? Что ж, надо признать, такая тактика оказалась достаточно действенной.
От щиколотки по ноге поднимались горячие струйки, а потом растекались по низу живота и ползли дальше по позвоночнику, разжигая тот самый огонь, о котором так красиво сказал в прошлом веке Федор… как его? В общем, Федор. «Огонь, пылающий в крови моей…»
Если бы только в крови. По всему телу кожа горела и плавилась, а Аверин будто забыл о ней. В одной руке держал бокал, в другой Олину ногу. И… что? Так и будем сидеть?
«Я что, это вслух сказала??? О, Господи, нет!»
С облегчением вздохнула — судя по расслабленному лицу Аверина, все-таки не вслух. Но ладони сводило от жажды, и она решилась. Запустила руку в темные волосы и начала поглаживать, цепляя ноготками затылок.
Он как будто только этого и ждал, запрокинул голову и прикрыл глаза, обнажая шею. Неимоверными усилиями приходилось сдерживать себя, чтобы не наклониться и не поцеловать небритый подбородок.
Провела по нему рукой, пробежалась пальцами и вернулась обратно. Аверин с едва уловимой улыбкой подставлялся под ее ласки, а потом внезапно распахнул глаза, и она отшатнулась от полыхнувшего из них пламени. А сидел весь такой безмятежный…
Запястье обхватили цепкие пальцы и дернули вниз. Она скользнула к нему на колени, уперлась локтями в широкую грудь, и оба задышали шумно, с трудом выталкивая воздух из передавленных легких.
Когда его руки легли на обнаженную спину, Оля не смогла сдержать глухой стон. Костя, кажется, тоже, но в ушах так шумело, что сейчас она бы не услышала даже сирену неотложки.
Пальцы дрожали от нетерпения и не слушались, когда расстегивали пуговицы на рубашке.
— Ты помнишь, что делаешь только то, что хочешь? — прозвучало где-то внутри. Она быстро закивала, а потом прошептала, касаясь губами умопомрачительно пахнущей колючей щеки:
— Хочу посмотреть на твой шов, я так и не видела свою работу, — язык тоже плохо слушался и заплетался. — А ты… Чего ты хочешь? — замерла, облизнув губу.
— Тебя, — сверкнули черные глаза.
И дальше взрыв. Нет, не взрыв, землетрясение. В пятнадцать, нет, сто баллов. А лучше извержение, потому что только раскаленная лава, бегущая по венам, может так опалять. И еще губы. И руки.
От запаха сносило не хуже, чем от прикосновений. Желание накатывало оглушающими волнами, и Костя не мог этого не чувствовать. Он безошибочно угадывал, что нужно, будто читал ее, как книгу.
— И я хочу…
Одна рука продолжала выжигать на спине узоры, а второй Аверин приподнял Олю за согнутую в колене ногу и вжал в себя там, куда схлынула вся ее пылающая в огне кровь. Хорошо, что в этом платье такой глубокий разрез, и почему она сразу не оценила?
Но в следующее мгновенье все мысли разом вышибло из головы ворвавшимся в рот языком, и ей показалось, что они падают в бездонную пропасть.
Поцелуй длился так долго, что Оля начала задыхаться. А еще стало безумно мешать платье. Ткань раздражала, стягивала, от нее хотелось избавиться как можно скорее. Возбуждение грохотало во всем теле бешеным оркестром.
«Да, я хочу тебя, Аверин, хочу до умопомрачения. Даже если это будет всего лишь одна ночь».
Оставалось убедить в этом собственное сердце, но сейчас Оля об этом не думала. Разве можно думать, когда горишь в огне?
— Оля! Оля! Блинчики! — услышала она сквозь сон и моментально открыла глаза.
Анечка сидела рядом, очень забавная в пижамке на вырост, и тормошила ее за плечо. Почему-то девочка не связывала слова в предложения, Оля еще вчера это заметила, когда читала ей сказку.
В книге было много картинок, малышка увлеченно комментировала и живо тыкала пальчиком в рисунки. Но это все равно были отдельные слова, максимум словосочетания.
У Оли был небогатый опыт общения с детьми, даже, можно сказать, довольно скудный. Единственными детьми в ее окружении оставались родные племянники Настя и Никитка. Но если сравнивать с Никитосом, то окажется, что процент отстающих в развитии детей всего земного шара довольно высок.
Парень болтает с полутора лет, слова проговаривает четко, и слова эти иногда наполнены настолько глубоким смыслом, что Оля сама не знает, как реагировать. То ли радоваться, что в их семье растет философ, то ли плакать, что ребенок лишен детства.
В два года в день своего рождения он с утра подошел к Данке и, прижав к груди обе руки, с чувством сказал: «Спасибо тебе, мама, за сестру!» На трехлетие Оля подарила ему гоночный трек. И когда они вместе запустили первую машинку, Никитка глубокомысленно изрек: «Мамочка, как же хорошо, что ты меня родила!»
При этом мальчик не сводил зачарованного взгляда трека, а они с Данкой убежали на кухню смеяться. Зато Настя очень долго вообще не разговаривала, Данка даже водила ее на консультацию к детскому неврологу. Племяшке, кажется, и двух лет не было.
Оля договорилась, чтобы ребенка обследовали, Данка привела дочку на анализы. Когда медсестра проколола Насте пальчик, девочка подняла изумленные голубые глаза и спросила очень внятно и правильно: «Зачем вы это сделали? Это же мой палец!»
Как потом оказалось, Настена просто не считала нужным заморачиваться, когда есть такой обаятельный и общительный брат. Даниял до сих порой впадал в ступор при общении с собственными детьми. Так что сравнивать Анечку с этими двумя умниками Оля не видела смысла, поэтому просто притянула девочку к себе.
— Мы вчера с тобой ели блинчики, зайчонок. Сегодня предлагаю молочную кашу, ее тоже можно полить черничным вареньем. А потом пойдем с тобой гулять, ты хочешь покататься на коньках?
Анютка радостно закивала и обняла Олю за шею. У той защипало в носу, и чтобы не пугать ребенка своими закостенелыми комплексами, она бодрым голосом отправила Анечку умываться. Малышка резво понеслась в ванную, Ольга торопливо вытерла глаза и погрозила своему отражению в зеркале.
Проверила, что Анютка делает в ванной — та сосредоточенно возила зубной щеткой по маленьким белоснежным — у всех Авериных они цвета дорогущей сантехники — зубкам, и быстро набрала реанимацию.
— Нет, в себя не приходила, — ответили коллеги на ее вопрос о состоянии пациентки Виноградовой.
Оля отправилась на кухню варить кашу, изо всех сил стараясь подавить в душе абсолютно неуместную и непрофессиональную неприязнь к пациентке Виноградовой. Судя по всему, та четыре года прятала от Кости дочку, и, если бы не необходимость, возможно, и продолжала бы прятать.
А что, если она для того и приехала в столицу? Как раз к Аверину и приехала, его же попробуй найди просто так. Не то, чтобы Оля пыталась нет, конечно. Почему-то так подумалось просто… Вон и Клима нет, его-то куда понесло? Жена беременная дома, дети.
Оля от души посочувствовала незнакомой Катерине. То еще удовольствие, видать, быть женой Аверина, все равно какого. То муж пропадет, то ребенка подбросят, а ты голову ломай, зачем и от кого. Хотя Клим ей очень нравился.
Платьице и колготки Анечки уже высохли после вчерашней стирки. Оля одела девочку, подала ей рюкзачок, и они вместе вышли из дома. Малышка, к слову, вела себя очень послушно. Не капризничала, с аппетитом поела кашу, даже одевалась сама, Оля только помогала.
Явно не аверинская черта. Оля, конечно, слабо представляла себе маленького Костю, но не сомневалась, что для родителей это была еще та головная боль. Упрямый, несговорчивый, своенравный. Уж на что они с Данкой девочки, а мама иногда жаловалась отцу: «Не могу уже воевать с ними, Миша. Хоть ты скажи что-нибудь!»
Отец устраивал дочерям воспитательные часы, и Оля их обожала. Он отправлял маму к подружкам в гости, а сам или шел с детьми гулять, или устраивал совместные развлечения дома.
Они могли играть в лото, шахматы, даже маленькая Данка играла. Или просто что-то им рассказывал, но никогда не ругался и не наказывал. Мать та могла и полотенцем огреть при случае. Интересно, Аверин полотенцем в детстве получал?
— Оля, батут! — закричала Анютка, когда они вошли в здание торгового центра. В огромном холле возвышался яркий спортивный батут с рекламой детской развлекательной зоны.
— Хочешь попрыгать, заяц? — наклонилась к ней Оля. — Ты только позавтракала, давай пока пойдем купим тебе пижаму и платьице, а уже потом на батут, хорошо?
— Оля? — раздалось сверху. — Что это за девочка?
Ольга выпрямилась и посмотрела на подошедшего мужчину.
— Богдан, не кричи, ты испугаешь ребенка! — она прижала жмущуюся к ногам Анечку, исподлобья глядящую на Олиного бывшего. Богдан в свою очередь изумленно рассматривал малышку.
Стало даже обидно, что он так удивился. И сама не поняла, зачем соврала:
Все утро Оля прикидывала, где меньше всего шансов повстречать толпу знакомых доброжелателей и пришла к выводу, что городской парк подходит для этих целей лучше всего. Она не была там сто лет, поэтому если кому кому-то и захочется ее встретить, там искать будут в последнюю очередь.
— Солнышко, мы идем кататься на качелях и кормить уточек, — сказала она Анютке после завтрака.
На завтрак у них сегодня был омлет, сосиски и сладкие булочки с маслом и джемом. Малышка все время вертелась рядом и старалась помочь Оле, из чего та сделала вывод, что Юлия хоть и молодая мама, но к воспитанию дочки относится ответственно. Или все-таки какое-то участие принимает отец?
Конечно, проще всего было показать девочке фото Аверина и спросить, знает ли она этого дядю. Но Оле было стыдно использовать ребенка, кто знает, какие чувства вызовет у нее Костя?
Столичный парк Оля считала красивым и ухоженным. Правда, до тех пор, пока не попала в один особняк и не увидела, что такое красивый и ухоженный парк. Но хозяина особняка это не слишком коробило, поэтому горожанам приходилось довольствоваться тем, что есть.
Они с Анюткой покормили уточек, живущих в озере посреди парка, специально купленным батоном. Теперь Оля сидела на скамейке возле детской площадки и наблюдала как Анютка увлеченно прыгает с одой качели на другую.
— Ты Оля? — послышалось сбоку. Обернулась. Рядом на скамейке, закинув ногу за ногу, сидела красивая, можно сказать, очень красивая девушка. В руках она держала картонный стакан с логотипом известной кофейни.
Наметанный глаз пускай и не пластического, но хирурга, сразу же определил во внешности незнакомки соотношение своего, натурального, и приобретенного — несомненно удачного и дорогостоящего. Губы, ресницы, грудь и волосы — апгрейд, а остальное уже без разницы. Зато в целом эффект был умопомрачительный.
— Ну, допустим. А вы?..
— Лия.
— Лия. Отлично. А в миру?
— Что? — удивленно переспросила та.
— Да так, ничего. Какой диагноз? — уточнила Ольга, и, глядя на оторопевшую Лию, пояснила: — Я доктор, хирург. Обычно незнакомые люди обращаются ко мне только когда нуждаются в операции. И все по рекомендациям знакомых.
— Это его дочка? — вместо ответа спросила Лия, указав подбородком на Анютку. Девочка выглянула из деревянного домика с цветными окошками и состроила забавную мордашку.
Оля и не подумала переспрашивать, кого «его». Дураку ясно, кого.
— Оля, пить! — малышка подбежала к рюкзачку, с любопытством поглядывая на незнакомую тетку.
— Ох... Охренеть, — ошалело проговорила Лия и, дождавшись, пока Анечка снова убежала в домик, повернулась к Оле, — на него ни один его ребёнок так не похож.
И тогда ее озарило.
— Ах вот оно что! Клуб бывших жен?
— Куда уж нам, — проворчала Лия, отпивая кофе из стакана, — просто бывших.
— А вы, простите, Лина...
— Лия, — поправила та.
— Ах да, Лия. Вы какая по счету будете? Или у вас там должности какие-то имеются? Старшая по гарему, к примеру.
Оля надеялась смутить девушку, но та и бровью не повела.
— Не язви, — довольно миролюбиво ответила она Ольге, — мы все на равных. Каждая из нас хотела Аверина за одно место удержать, но ни у кого не получилось. Я им давно предлагала создать группу в соцсетях и назвать «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Оля чуть не поперхнулась.
— А вы что, все общаетесь?
— Кто все? — чуть высокомерно приподняла бровь Лия. — Мы втроем общаемся с девочками, они нормальные. А те две вообще безбашенные, хоть мальчишки у них хорошие. Что ты смотришь на меня как на идиотку? Дети общаются, они же братья. Костя их у себя часто собирает, без нас. И они прекрасно находят общий язык.
— Как ты… вы… — у Оли даже язык заплетался от волнения. И возмущения. В конце концов, она решила наплевать на реверансы. — Как ты это терпишь?
— Я? — усмехнулась Лия. — А разве у меня был выбор? Если бы я знала, что так будет, ни за что бы не стала… В общем, если тебе интересно, то, когда беременеешь от Аверина, он мгновенно перестает видеть в тебе женщину, и ты превращаешься в инкубатор на ножках. Это как помешательство какое-то. Я не верила, думала, врут девки, у меня получится его заарканить. Женить на себе. Я же такая классная! А фиг!
— Зачем? — не могла понять Оля. — Зачем тебе было его женить? Ты влюбилась?
— Ты Аверина вживую вообще видела? Ах да, ты же его оперировала, — спохватилась Лия. — Чего тогда спрашиваешь? Разве в него можно не влюбиться? Ну и деньги, конечно, не буду кривить душой. Костя не жлоб как некоторые… Но винить мне его не в чем, все по-честному. Я его подловить хотела, у меня получилось. И ты знаешь, я ведь чуть аборт не сделала, когда поняла, что ничего не выгорит у меня с замужеством. Но в контракте насчет этого пункт есть, у Аверина бзик какой-то с этими абортами. Он приехал, пообещал денег добавить, чтобы я только не избавлялась от ребенка. Выносила, родила и ему отдала. Пришлось выполнять. И я ему теперь даже благодарна за Ваньку. Ивану семь, он четвертый у Кости. У нас с мужем еще один сын, так ты знаешь, муж на Ваньку не надышится, наш та еще оторва…