Я помню себя с четырёх лет. И мое первое воспоминание — Она.
Мы с родителями куда-то едем на машине, я сижу сзади в детском кресле. Мама то и дело поворачивается ко мне с переднего сиденья и улыбается. Папа останавливается во дворе незнакомого дома, выходит из автомобиля и скрывается в подъезде. А затем возвращается к нам с ребёнком в руках, открывает заднюю дверь и показывает малыша мне.
— Миша, смотри, это твоя младшая сестрёнка Лиза.
Я вглядываюсь в малюсенькое личико с закрытыми глазами и соской во рту. Она спит, завернутая в легкую пеленку.
— Откуда она взялась? — спрашиваю недоуменно. — Ее же не было раньше.
— Аист принёс, — отвечает мама и широко улыбается.
Она выходит из машины и забирает ребенка в свои руки, чтобы отец установил рядом со мной второе детское кресло. Пока папа возится в багажнике, мама держит на руках девочку, а я смотрю на нее в полном шоке. Ребенка опускают в кресло рядом со мной и пристегивают. Затем родители возвращаются на свои места, и мы едем дальше.
Я продолжаю смотреть на девочку, будто зачарованный. От езды она просыпается и открывает глаза. Первый, кого она видит, — я.
Я еще не знаю, что однажды буду любить эту девочку с такой же силой, как и ненавидеть.
Лиза, Лиза, Лиза...
Я еще не знаю, что буду настолько одержим ею, что это принесет мне лишь разрушение.
Лиза, Лиза, Лиза…
Я еще не знаю, что именно эта девочка станет моей личной, моей персональной нирваной.
И я еще не знаю, что именно из-за нее возненавижу себя просто за то, кто я есть на самом деле: сын наркоманки и алкоголички, которого порядочные люди усыновили по доброте душевной.
Но это все будет потом, через 20 лет.
А сейчас...
А сейчас мой взгляд встречается со взглядом младенца, я мгновение смотрю в ее серые глаза, и все мое маленькое четырёхлетнее существо кричит только об одном:
ОНА МНЕ НЕ СЕСТРА.
Так началась наша война длиною в жизнь.
Война, в которой я проиграю.
ЛИЗА
— Нет, ну куда оно могло подеваться!? — мама по третьему кругу обшаривает папки с документами.
Я спокойно сижу в кресле и наблюдаю за нервничающей родительницей со стороны. Ей вдруг зачем-то понадобилось мое свидетельство о рождении, хотя у меня уже два года, как есть паспорт.
Мама резко прекращает поиски и смотрит на меня с таким видом, будто ее озарила гениальная мысль.
— Оно у твоего отца! — возмущенно изрекает и тянется к телефону на тумбочке.
Гудки идут долго, и мама злится еще сильнее.
— Максим! — кричит, когда папа наконец-то отвечает. — Я нигде не могу найти Лизино свидетельство о рождении. Оно, видимо, у тебя?
Отец отвечает, и мама хмурит брови, а потом закатывает глаза.
— Хорошо, я скажу ей.
Мама отбивает звонок и убирает телефон в сторону.
— Лизочка, съездий к папе, забери свое свидетельство о рождении. Он сейчас тебе напишет, где оно.
В этот же момент в кармане джинс вибрирует телефон. Я достаю новый смартфон и действительно вижу смс от отца.
«Лизонька, дома в сейфе у меня в кабинете. Код от сейфа 1552»
«Ок»
— Хорошо, съезжу, — лениво поднимаюсь с кресла и направляюсь в прихожую.
Мама бежит следом за мной.
— Только не долго. Хорошо?
— Хорошо, — накидываю сверху кожаную куртку и обуваю белые «Конверсы».
У самой двери бросаю на себя взгляд в зеркало. Тоналка с пудрой еще в нормальном состоянии, тушь тоже не осыпалась. Беру с тумбочки блеск и провожу кисточкой по губам. Затем прохожусь расческой по светлым волнистым волосам и накидываю на плечо сумочку. На улице я опускаю на глаза солнечные очки и направляюсь в сторону метро.
Я из странной семьи.
Мои родители развелись, когда я только родилась. После этого отец женился на девушке, от которой у него уже был сын, он родился до меня. После свадьбы у отца и мачехи родились еще двое детей: дочь Ира и сын Леша. Моя мама же, когда мне было пять лет, вышла замуж второй раз. У них с отчимом общий сын Костя.
Вот такая у меня дурацкая семейка Адамс: папа и мачеха, мама и отчим. А еще три брата и одна сестра.
Мне сложно описать мои отношения с ними. Папу и маму я, безусловно, люблю. С мачехой и отчимом у меня нормальные приятельские отношения. Я называю их обоих по имени и на «ты». Просто Кристина и просто Артем. Вот только в тайне я всегда мечтала, чтобы отец и мать были вместе. Лет до 13 на каждый свой день рождения, задувая свечи, я загадывала желание, чтобы мой папа и моя мама поженились.
Но сейчас в свои 16 лет я понимаю, что оно никогда не исполнится.
У меня хорошие отношения с семьями папы и мамы, также я нормально лажу с их детьми. Кроме Миши. Это тот самый старший сын папы и мачехи, который родился у них еще до меня, до того, как отец женился на моей маме.
С Мишей у меня отдельная война. Я не знаю, почему и из-за чего она началась. Но просто она есть, сколько я себя помню.
В детстве он ломал мои игрушки, всячески старался сделать мне больно и обидеть посильнее. Именно Миша сказал мне, что Деда Мороза не существует. В четыре года это была для меня трагедия вселенского масштаба.
Еще он внушал мне, что я папе не родная дочь. Так как на постоянной основе я жила с мамой, а не с отцом, Миша часто говорил, что я чужая девчонка, о которой папа заботится из жалости. Мол, я несчастная сиротка, которую отец зачем-то удочерил.
Я уже молчу обо всех тех разах, когда он дергал меня за волосы, резал ножницами мои любимые платья, ломал мои куклы… Да что он только не делал, чтобы досадить мне.
Но я ломала его машинки в ответ, портила его одежду в ответ, говорила ему обидные слова в ответ. Однажды ночью я сломала Мишин велосипед. Он, естественно, сразу понял, чьих это рук дело. Влетел в мою комнату злой, как черт, скрутил меня и повалил на кровать.
— Как же я тебя ненавижу! — зашипел на ухо.
Я никогда не понимала, за что именно он меня ненавидит, но я просто ненавидела его в ответ.
— Взаимно, — выдавила из себя и тихо засмеялась, насколько это было возможно в положении, когда тебя так сильно держат, что ты не можешь дышать.
Ему было 14 лет, мне 10. Я еще совсем худая и мелкая, а вот он довольно-таки крепкий подросток, который с самого детства профессионально занимается каратэ. Понятное дело, что силы были не равны.
Это был первый переломный момент в моем отношении к Мише. Именно в эту секунду под весом его тела и в десяти сантиметрах от его лица я совершенно четко и ясно поняла одну вещь:
Я никогда не назову его своим братом. Никогда.
Лешу и Костю назову, а Мишу нет.
Он часто в порыве ссор выкрикивал «Ты мне не сестра» и хлопал дверью, но я никогда не говорила ему, что он мне не брат.
Видимо, этот момент стал переломным не только для меня, но и для него тоже. Потому что именно после того случая Миша… перестал обращать на меня внимание.
Первое время я радовалась, что он отстал и больше не пытается меня обидеть, а потом мне вдруг стало так одиноко без его внимания. Наверное, это мазохизм, раз мне стало не хватать его гнева, его эмоций. Потому что ненависть — это тоже чувство, а теперь его не стало. Теперь было одно лишь безразличие. Будто меня вообще для него больше не существует.
Это длилось четыре года. Бесконечно долгих ненавистных четыре года, когда я была для него пустым местом, когда он в упор меня не замечал. А потом я застала Мишу с девушкой, и это стал второй переломный момент.
Я была одна дома у папы. У меня в их с мачехой квартире нет своей комнаты, поэтому, когда я там гощу, сплю вместе с Ирой. И вот я дремала на кровати сестры, как услышала, что поворачивается замок в двери. Нехотя разлепила глаза.
Возня в прихожей, незнакомый женский смех, а потом ЕГО голос:
— Хочу тебя.
Заинтригованная, я тут же подскочила с кровати и на цыпочках вышла из комнаты. Из Мишиной спальни доносились причмокивающие звуки и полустоны. Я тихонечко подкралась к приоткрытой двери и заглянула внутрь.
ЛИЗА
Когда я подхожу к подъезду, телефон в сумочке звонит. Достаю гаджет и вижу на экране всего две буквы: «Яр». Тут же расплываюсь в радостной улыбке.
— Алло, — бодро говорю в трубку.
— Привет! Как жизнь? — звонкий голос друга тут же поднимает мне настроение.
— Все нормально. Ты как?
— Тоже хорошо. Какие планы на выходные?
— Да вроде никаких. Есть предложения?
— Есть. Как насчет поездки за город с друзьями? Пикник и все такое.
— О, круто! — Отвечаю с энтузиазмом. — Давай.
— Тогда ближе к выхам скину тебе локацию.
— Хорошо, буду ждать.
Я кладу трубку и захожу в подъезд, улыбаясь, как дурочка. Вот и интересные планы на выходные появились. Все лучше, чем торчать дома или в Золотом ручье.
Ярослав — мой типа двоюродный брат. Я использую слово «типа», потому что это все-таки не так. Ярик — племянник моего отчима. Моему братишке Косте он доводится двоюродным, а вот мне все-таки нет. Но мы с Яром все равно отлично ладим. Я обожаю его друзей и его компанию. С ними всегда весело и интересно.
Ну и еще Яр — мой пожизненный партнер по преступлениям. Самые безумные поступки я всегда совершала с его подачи. Например, прыгала в озеро с тарзанки или садилась за руль мотоцикла, будучи еще несовершеннолетней и не имея прав. Он пообещал, что в день моего совершеннолетия подарит мне прыжок с парашютом. Наверное, только поэтому я и жду с нетерпением, когда мне исполнится 18.
В прекрасном настроении я поднимаюсь на лифте на пятый этаж, открываю единственную на лестничной площадке дверь и попадаю в огромные хоромы папы и мачехи. По тишине понимаю, что дома никого нет.
Мой отец невероятно богат, а его жена даже еще богаче. Кристина всегда происходила из семьи олигарха, а вот мой папа, что называется, сделал себя сам. Мачеха владеет крупнейшей в России строительной компанией «Капитал-Строй». Ее основал дедушка Игорь, отец Кристины. Я считаю его и своим дедушкой тоже, потому что моя бабушка — папина мама — за ним давно замужем. Собственно, так папа и встретился с Кристиной — она была его сводной сестрой. У моего отца же своя юридическая компания. Очень крупная и известная в Москве.
Так что Миша, Ира и Леша всегда купались в роскоши. У них был личный водитель и эксклюзивные дизайнерские вещи. У меня тоже это все могло бы быть, но мама с детства приучала меня к простому, хотя сама происходит из семьи чиновников. Мой дедушка по маме был министром здравоохранения.
Так что моя мама хоть на самом деле и чиновничья дочка, но никогда не любила роскошь. Поэтому я езжу на метро и ношу обычную одежду. Конечно, если я только заикнусь, папа тут же предоставит мне личный автомобиль с персональным водителем и купит сумку «Биркин», но я сама не хочу.
Во-первых, я хожу в обычную школу, а не в лицей для олигархов, как Миша, Ира и Леша. Миша, правда, школу уже окончил и сейчас еле-еле учится в институте, из которого его то и дело отчисляют.
Во-вторых, моя простая одежда и обычная жизнь позволяют мне быть на одной волне с Яром. Боюсь, что если я однажды заявлюсь в его компанию в «Шанеле» и «Версаче», то меня просто не поймут. А я дорожу Яром и его друзьями. Они классные.
Я скидываю обувь в прихожей и прямиком направляюсь в папин кабинет. Подхожу к шкафу с книгами, открываю деревянную дверцу и вижу металлический сейф. Набираю четырехзначный код, и замок щелкает.
В сейфе много бумаг и документов, поэтому я начинаю перебирать их все по очереди, пока не дохожу до стопки свидетельств о рождении. Нахожу свое и откладываю его на стол. Затем возвращаюсь к сейфу и привожу в порядок бумаги, которые только что перерыла. Мой взгляд непроизвольно падает на синий листок с российским гербом. Я хочу убрать его в сторону, но глаза цепляются за несколько слов, заставляющих меня застыть с бумагой в руке.
Я смотрю на нее немигающим взглядом, перечитывая снова и снова. Я очень долго не могу понять, что это такое. Просто тупо читаю по десятому кругу, пока каждая буква не отливается в голове гранитом.
А в какой-то момент я чувствую, как трясутся мои ладони и громко стучит сердце.
Свидетельство об усыновлении (удочерении)
Степанов
Михаил Александрович
усыновлен (удочерена) Самойловым
Максимом Алексеевичем
Гражданином России
и
Самойловой
Кристиной Игоревной
Гражданкой России
С присвоением ребенку фамилии Самойлов
имени Михаил
отчества Максимович
А дальше идет Мишина дата рождения и координаты ЗАГСа, выдавшего бумагу.
Мои глаза видят этот документ, читают каждое слово, а мозг отказывается верить и принимать информацию.
Этого просто не может быть…
Четыре года спустя
Есть пословица «В семье не без урода». Так вот в нашей семье этим самым уродом всегда был я. Именно я всегда доставлял родителям проблемы и заставлял их нервничать. Все остальные дети в нашей семье — даже Лиза — послушные и примерные. Один я придурок.
Я сижу у больничной койки своей матери, смотрю на ее спящее лицо и чувствую себя самым дерьмовым сыном на свете. Я довел маму до нервного срыва, и вот теперь она в больнице под капельницей.
Закрываю лицо ладонями и тут же морщусь от боли. Разбитая губа будет давать о себе знать еще какое-то время. Рука у отца тяжелая.
Я всегда был проблемным ребенком. И если раньше я не понимал, какие сложности доставляю родителям, то вчера, когда у мамы по моей вине произошел срыв, я понял это в полной мере.
Сколько раз ей приходилось краснеть из-за меня на родительских собраниях в школе? Сколько раз ей приходилось слышать от учителей фразу: «Все дети как дети, а ваш...»? Сколько раз я заставлял маму хвататься за сердце и переживать?
Постоянно — когда ввязывался во все уличные драки, когда не учился ни в школе, ни в институте, когда из последнего меня отчисляли несколько раз подряд…
И вот вчера долбанная домработница обнаружила в моей комнате травку и рассказала об этом родителям. Казалось бы, безобидная ситуация. Ну подумаешь, маленький пакетик марихуаны. Я же не наркоман.
Но у мамы тут же началась дичайшая истерика, отец срочно стал звонить в скорую, врачи вкололи ей успокоительное и увезли с собой. А папа подошел ко мне и заехал кулаком по лицу. У отца черный пояс по каратэ, и удар у него сильный. У меня тоже черный пояс по каратэ, но в ответ я папу, естественно, не ударил, а молча пошел смывать кровь в ванную.
Это был первый раз за 24 года моей жизни, когда отец поднял на меня руку.
Я не обижаюсь на него. Прекрасно понимаю, что давно заслужил: и за двойки в школе, и за отчисления из института, и за ночные нелегальные гонки, которые я провожу, и за подпольные бои без правил, которые я организовываю, и за травку, которую прятал в своей комнате.
Мама издает легкий стон и открывает глаза. Смотрит на меня из-под прищуренных век.
— Мам, привет, — тихо говорю и беру ее за руку.
Родительница несколько раз прикрывает и снова открывает веки, пока не распахивает их полностью. Долго смотрит на меня большими синими глазами.
— Привет, сынок, — произносит едва слышно.
— Как ты себя чувствуешь? Позвать врачей?
— Не надо, все хорошо, я просто спала. Дай попить.
Я тут же подскакиваю со стула и наливаю воду в стакан. Подношу к маминым губам и помогаю пить, придерживая голову.
— Спасибо, — произносит чуть более уверенным голосом и откидывается на подушку. Я возвращаюсь на стул и снова беру ее руку в свою.
— Мам, я хочу тебе кое-что сказать.
— Что такое?
— Мам, прости меня, пожалуйста, — быстро шепчу и еще сильнее сжимаю ее ладонь.
— За что? — удивляется.
— За все. За то, что в школе не учился. За то, что хулиганил всегда. За то, что занимаюсь нелегальными делами. Клянусь тебе, я все это брошу и доучусь в институте. И еще, мам: я не наркоман. Правда. Я не употребляю наркотики.
Родительница смотрит на меня мучительно долго, и я замечаю, как ее глаза наливаются слезами.
— Миша, ты обещаешь мне, что больше никогда не будешь пробовать эту дрянь?
— Обещаю! Клянусь! Я правда не наркоман. Я эту марихуану, которую нашли в моей комнате, не курил. Просто положил ее в ящик стола и забыл. Она, наверное, год там пролежала, я даже не вспоминал о ней до вчерашнего дня.
Мама смотрит на меня с явным недоверием.
Ну вот почему она мне не верит!? Я ведь говорю правду! Я действительно не курил эту травку, которую домработница нашла в моей комнате. Хотел попробовать, но забыл. Так она целый год и провалялась.
— Мама, я тебе клянусь! Я не наркоман, никогда им не был и никогда не буду!
— Хорошо, сынок, — тихо говорит. — Я тебе верю.
— И я обязательно окончу институт, — напоминаю ей. Меня отчисляли уже четыре раза, но родители по связям каждый раз восстанавливали обратно.
— Хорошо.
Я кладу голову на мамину больничную койку и обнимаю родительницу одной рукой.
— Ты самая лучшая мама на свете. Прости, что всегда доставлял тебе одни проблемы.
— Не говори так. — Она гладит меня свободной от капельницы рукой по голове. — Ты прекрасный сын, и я очень тобой горжусь.
Было б чем гордиться. Но вслух я это не говорю.
— Миша, какой сегодня день?
Ну вот, я так и знал, что она спросит. А сегодня мой самый ненавистный день.
— 18 августа.
— Сынок, надо съездить…
— Да, мам, я помню. Съезжу.
— Не забудь цветы.
— Супер! Да! Давай! — радостная и беззаботная интонация ее голоса выворачивает мою душу наизнанку. — До встречи.
Я слышу, как она сбрасывает на пуфик сумку. Как кладет ключи от квартиры на тумбочку у зеркала. Как делает несколько шагов по направлению к гостиной и резко останавливается. Я ее не вижу, но знаю, что она печатает сообщение на телефоне. Вот сейчас убирает его в карман и идет дальше. Заходит в комнату.
Я все еще с зажмуренными глазами, но чувствую, как ее взгляд скользит по мне. Чувствую, как разводит губы в презрительной ухмылке. Она проходит мимо, обдавая меня мощнейшим шлейфом своих духов, и плюхается рядом на диван.
Ее запах заполняет легкие. Это гребанный наркотик для меня, и я инстинктивно вдыхаю еще глубже. Лиза меняет парфюм каждый год. Сейчас у нее какие-то цветочные духи. Но не они мне интересны, а ее личный запах.
Отбрасываю мишуру вроде то ли пионов, то ли роз и концентрируюсь на ее собственном аромате. Лиза пахнет айвой. Задерживаю дыхание, цепляясь за наркотическую айву, и чувствую, как чистый кайф разливается по всему телу.
Я продолжаю сидеть с закрытыми глазами, но чувствую, как она прожигает своими невозможными серыми глазами мой профиль. Даже знаю, что подняла правый уголок губ в презрительной усмешке.
Ее взгляд просто выворачивает меня.
Не выдерживаю, открываю глаза и поворачиваю голову к ней. Да, именно так она на меня и смотрит, как я только что подумал. Отрываюсь от ее глаз и скольжу вниз по телу. Сердце неприятно саднит, когда я осознаю, что она вырядилась, как шлюха.
— Что это еще за проститутская юбка? — рассматриваю кусок джинсовой ткани на ее бедрах, который едва прикрывает трусы.
— Тебя забыла спросить, как мне одеваться. — И показывает мне фак с красным лаком на ногте.
— Я тебе этот палец сейчас в задницу засуну.
— Рискни.
Ну конечно, она пришла провоцировать и выводить меня на эмоции. И день для этого выбрала подходящий. Она знает, как я ненавижу 18 августа.
Три года назад Лиза зачем-то поперлась на кладбище со мной и мамой. Перед этим она с особой тщательностью расспросила родительницу, что это за женщина, на могилу которой мы каждый год ездим. Мать ответила, что это была ее лучшая подруга и одноклассница, которая покрестила меня, когда я родился. Лиза тут же увязалась с нами.
Сероглазая бестия внимательно всматривалась в надгробный камень, о чем-то усердно размышляя. Мать погрузилась в раздумья и не замечала никого вокруг. А мне, как всегда, было скучно и хотелось поскорее свалить, поэтому я просто наблюдал за Лизкой. Она щурила глаза, и у нее было такое выражение лица, будто она в уме решает задачи по матанализу.
В машине Лиза начала задавать маме новые вопросы.
— Кристина, а из-за чего умерла твоя подруга?
— Трагически погибла, — сухо ответила мать. Она не любила говорить на эту тему.
— А сколько Мише было лет, когда это случилось?
— Три годика.
Какая разница, сколько мне было лет???
— А у нее был муж?
От этого вопроса растерялась даже мама.
— Нет, Вика была не замужем.
— А какие-нибудь родственники у нее были?
— Были, но она с ними не очень ладила.
— То есть, ты была для нее самым близким человеком?
Вот зачем Лизе вся эта информация?
— Да. — Просто ответила мама и сконцентрировалась на дороге, давая падчерице понять, что больше не хочет говорить на эту тему.
Но Лиза не унималась и повернулась ко мне.
— Миша, ты вообще ее не помнишь?
— Вообще, — отрезал и засунул в уши наушники, повернувшись к окну. Но я затылком чувствовал Лизин пристальный взгляд.
И вот сегодня, 18 августа, эта Бестия, зная о том, что мама по моей вине загремела в больницу, и я ездил на кладбище один, приперлась сюда, чтобы добить меня окончательно.
Я отворачиваюсь от нее и смотрю на фотографию молодых родителей, висящую на стене.
— Какой же сегодня хороший день! — восклицает Лиза. — Правда, Миш? — и издает смешок.
Я продолжаю смотреть на портрет папы и мамы, игнорируя ее выпад.
— Но скоро лето закончится, — продолжает. — Начнется учеба. — На секунду замолкает. — Ой, у тебя не начнется. Тебя же снова отчислили. В который раз, напомни?
Я всё еще молчу, но стерва не унимается.
— Все дети как дети в нашей семье, один ты непонятно, в кого пошел, — качает головой осуждающе. — Как там Кристина? Живая хоть? Или ты уже до могилы ее довел?
— Закрой рот, — цежу. — И даже не произноси имя моей мамы.
Бестия громко смеется.
— Хорошо, я не буду произносить имя твоей мамы. — Она делает акцент на слове «твоей».
Я бы с радостью ушел сейчас в свою комнату, но никогда не доставлю стерве такое удовольствие — знать, что я сдался.
От смерти Лизу сейчас спасает хлопок входной двери и крик отца на всю квартиру:
— Кто дома!?
— Я.
— Я.
Отвечаем мы с Бестией одновременно.
Папа заходит в гостиную и окидывает нас взглядом, пытаясь быстро оценить накал страстей. Конечно, отцу известно о наших с ней, мягко говоря, напряженных взаимоотношениях.
— Папа привет! — Лиза подбегает к нему и целует в щеку.
— Привет, — он гладит ее по спине. Лиза отходит на пару шагов, и от меня не скрывается тот факт, что отец недовольно смотрит на ее слишком короткую юбку и хмурится. Но вслух ничего не говорит.
Папа продолжает переводить подозрительный взгляд с меня на Лизу и с Лизы на меня. Явно чувствует, что что-то не так. Потом он обводит глазами всю комнату и, конечно, натыкается на разбитый смартфон Бестии, который продолжает валяться у стены. Резко впивается в меня глазами, выгнув бровь.
— Я куплю Лизе новый телефон, — отвечаю на его немой вопрос.
— Зайди ко мне в кабинет. — Ослабляет галстук. — Надо поговорить.
Отец разворачивается и выходит из гостиной. Смерив Лизу последним взглядом, я иду следом за ним. К Сероглазой бестии я еще обязательно вернусь. Мы с ней не договорили.
Когда я захожу в папин кабинет, он уже сидит за рабочим столом. По нему видно, что он очень устал: лицо блестит жирным блеском, а глаза потухли. Я знаю, что у отца в его адвокатской фирме сейчас очень сложное дело, которое он ведет лично. А еще и маму вчера в больницу увезли. Папа сильно из-за этого перенервничал.
Я сажусь на стул напротив стола. Папа что-то ищет в ящике, а затем достает пакетик с травкой, который домработница вчера нашла в моей комнате и отдала родителям. Отец зажал его между указательным и средним пальцем.
— Вчера у нас получился очень эмоциональный вечер, и мы даже толком не поговорили. Откуда это у тебя?
Я молчу и тру переносицу.
— Или ты скажешь, что это не твое? — его правая бровь взлетает вверх.
— Мое, — честно отвечаю.
— И что ты с этим делал?
— Ничего, — я вздыхаю. — Пап, я не наркоман, клянусь тебе. Эту траву я хотел покурить, но так и не покурил. Кинул в ящик и забыл. Вспомнил только вчера, когда поднялся скандал.
Отец кладет пакетик с марихуаной на ладонь и как бы пытается его взвесить.
— Тут меньше ста грамм, — наконец изрекает. — Для марихуаны крупный размер идет от ста грамм, так что тебе повезло, твое наказание будет не таким строгим, как могло бы. — Отец подбрасывает пакетик с травой на ладони и продолжает голосом обвинителя: — Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка без цели сбыта наркотических средств в значительном размере наказываются штрафом, либо обязательными работами, либо исправительными работами, либо ограничением свободы на срок до трех лет, — он делает драматичную паузу, — либо лишением свободы на тот же срок.
Ну понятно. Сейчас начнутся нравоучения отца-юриста. Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди, готовый выслушать все, что он скажет.
— Ты ранее не судим, — продолжает, — и при условии, что у тебя будет хороший адвокат, ты будешь сотрудничать со следствием и сдашь тех, кто продал тебя марихуану, сможешь отделаться условным сроком или даже штрафом. Но тем не менее на тебе будет висеть судимость. — Он произносит это таким тоном, будто выносит мне смертный приговор.
Отец небрежно бросает на стол пакетик и облокачивается на спинку большого кожаного кресла. По нему видно, что он сильно измотан. Распереживался вчера из-за мамы. В его черных волосах будто добавилось седины. Папа внимательно смотрит на меня несколько секунд и спрашивает:
— Миш, вот скажи мне, ты вообще как эту жизнь жить собираешься? Тебе 24 года, тебя уже четыре раза отчисляли из института, ты зарабатываешь на жизнь нелегальными ночными гонками и подпольными боями без правил, в которых людей избивают до состояния комы. А теперь еще выясняется, что ты хранишь в своей комнате наркотики.
— А что ты хочешь? — нервно отвечаю. — Чтобы я в 24 года просил у вас с мамой деньги на бензин и на сигареты?
— Я хочу, чтобы ты уже наконец-то получил образование и устроился на нормальную работу, — цедит отец. — Сколько можно уже нам с матерью нервы трепать? Ты хоть понимаешь, что из-за вот этого, — папа снова берет в руки пакетик с травкой и трясет им передо мной, — у матери нервный срыв случился! — бросает пакетик на стол, и он отлетает ко мне. — Мать в больнице из-за тебя, ты понимаешь это!?
Папа сейчас такой злой, что мне на секунду кажется: он снова заедет мне кулаком по лицу. Но вместо этого он срывает с себя галстук и отшвыривает его куда-то в сторону.
— Если честно, я не понял, почему мама вчера так эмоционально отреагировала. Ну нашли у меня в комнате травку. Я же не наркоман.
Отец качает головой и изо всех сил старается сдержать гнев.
— У матери сердце разрывается от твоих темных делишек, как ты это не понимаешь?
Я шумно вздыхаю и молчу.
— Миша, — продолжает тихо и спокойно, но я знаю, что это обманчивое впечатление. Именно когда отец говорит тихо и спокойно, его и нужно бояться больше всего. — Ты ведь знаешь, что мама недавно вывела строительную компанию на биржу.
Я быстро направляюсь в свою комнату. Падаю на кровать и закрываю лицо ладонями. Тело начинает трясти мелкой дрожью.
На самом деле мне глубоко наплевать на родительский бизнес. Я не интересуюсь ни маминой строительной компанией, ни отцовской адвокатской фирмой. У предков достаточно денег, недвижимости и прочих благ, так что я знаю, что наследством обделён не буду. Но мне даже и не нужно это наследство.
За 24 года своей жизни я научился хорошо делать три вещи:
Махать кулаками.Водить автомобиль.Считать деньги.На свой первый айфон я заработал в 14 лет. Два пацана в школе каратэ, которую я посещал, сильно из-за чего-то спорили. Я предложил им решить конфликт с помощью честного боя. Кто победит — тот и прав. Они оба согласились, а остальные ребята решили поглазеть, как они будут драться. Немного посомневавшись, я предложил зрителям сделать ставки.
Так я получил свои первые собственные деньги.
Сначала я организовывал драки в обычных подворотнях. Всегда находились два чудака, желающие выяснить отношения на кулаках, и еще человек десять чудиков, желающих на это посмотреть и даже сделать ставку на победителя. Так, начиная с 14 лет, я начал зарабатывать.
Если в ходе боя кто-то расходился не на шутку, я вмешивался. Пару раз мне даже приходилось вырубать особо агрессивных. У меня всегда было железное правило: бейте друг друга, сколько хотите, но не до смерти.
На таком нехитром бизнесе к 18 годам я скопил приличную сумму и решил открыть свой собственный клуб боевых искусств.
У меня ушло на это полтора года. Мой клуб — это мое детище. Днем он работает, как школа для детей, подростков и взрослых. У меня есть секции каратэ, борьбы, бокса, тхэквондо, айкидо и другие. На любой вкус и цвет. С детьми занимаются профессиональные тренеры, их возят на соревнования. Взрослые приходят ко мне просто поддерживать форму. Даже есть девушки среди посетительниц. Для них у меня специальные курсы самообороны.
Я вложил в этот клуб всю свою душу. Очень тщательно подбирал помещение в пределах Третьего транспортного кольца, делал ремонт, нанимал персонал. Мне даже пришлось окончить специальные курсы бухгалтера, чтобы честно вести «дневной» бизнес. Нужно же выдавать клиентам чеки за оплату занятий, начислять зарплату тренерам и другому персоналу, платить налоги государству.
Поразительно, но на моем экономическом факультете меня учили чему угодно, но только не этому. У меня были такие «очень нужные» предметы как история, философия, этика и матанализ. А вот предмета, как составлять отчетность для налоговой и как перечислять в бюджет подоходный налог за моих сотрудников — не было.
Ну и нахрена мне этот диплом экономиста, если меня там не учат тому, что мне реально нужно в моем бизнесе?
Ах да, я должен получить диплом, потому что так хотят родители.
Днем мой клуб — это законопослушная организация, которая работает только «в белую» и платит все налоги. Но настоящая жизнь у меня начинается ночью…
В большом зале, который днем стоит закрытым, расположен ринг, а по бокам от него трибуны для зрителей. И я делаю то, на чем в 14 лет заработал свои первые деньги: провожу бои без правил и собираю ставки с пришедших поглазеть. И именно это и приносит мне основной доход, а не секции борьбы и бокса. Они так, для видимости.
Правило для участников боев у меня прежнее: бейте друг друга сколько хотите, но не до смерти. На случай, если кто-то из участников слишком разойдётся, у меня есть секьюрити. Вообще, на охране я не экономлю. Мне не нужны летальные исходы.
Но сильные избиения все равно случаются. Пару раз доходило до комы. Но я и тут себя подстраховал: перед каждым боем участники подписывают документы, что не имеют претензий к организатору мероприятия — то есть, ко мне. Вся ответственность за их увечья только на них самих.
Поначалу я и сам дрался. Просто потому что люблю это и чтобы не быть сапожником без сапог. Но со временем бросил. Мать каждый раз хваталась за сердце, когда видела у меня разбитое лицо, а Лиза радовалась. А я слишком сильно ненавижу Сероглазую бестию, чтобы доставлять ей такое удовольствие.
Да, я действительно бросил драться из-за Лизы…
Доходы с клуба позвонили купить себе дорогой спортивный автомобиль. Сначала я просто гонял на нем по Москве в своё удовольствие, а за каждое превышение скорости платил ментам.
Был на одном перекрёстке один гаишник, который постоянно меня останавливал и угрожал лишением прав. В итоге я уже столько денег ему отстегнул, что мы с ним неожиданно подружились. Я даже сам не заметил, как это произошло. Просто в какой-то момент после очередной взятки я поймал себя на том, что мы с ним стоим и трепимся о жизни. Он мне рассказывает, что у него двое детей, а я ему говорю, что у меня свой клуб боевых искусств.
— Я бы к тебе своего сына привёл, — задумчиво почесал затылок.
— Приводи, — протянул фирменную визитку клуба.
И он действительно привёл ко мне семилетнего пацана, которого я определил на борьбу. Так мое общение с гаишником стало еще теснее.
Мент продолжал водить ко мне своего сына и брать с меня взятки на дороге. А потом однажды подкинул мне заманчивую идею.
— На твоей машине бы в гонках участвовать, а не на московских светофорах торчать. — Оглядел придирчиво мою спортивную «Феррари», когда я в очередной раз ему отстегнул за превышение скорости.
2 года назад
— Сколько лет, сколько зим! — Змей медленно хлопает в ладоши, когда я слезаю с мотоцикла и направляюсь к нему. Мы жмём руки. — Я уже забыл, как ты выглядишь, Сэми.
Сэми — это моя кличка в узких кругах. От фамилии Самойлов. Как-то так повелось еще с детства.
— Мне сказали, что ты очень хочешь со мной поговорить, — я усмехаюсь и убираю руки в карманы джинс.
Никита Змеев — он же Змей — всегда был моим главным соперником. Мы не конфликтовали в открытую, наше противостояние всегда было как бы между строк. У нас вроде как хорошие приятельские отношения, но если вдруг ему кирпич на голову упадёт, я не расстроюсь. Так же и он не будет сожалеть, если меня однажды переедет фура.
Змей небрежным движением руки откидывает назад длинную блондинистую челку.
— Что-то давно мы с тобой не катались, Сэми, — Змей закуривает.
— Ну так в последний раз ты отстал от меня больше, чем на две минуты. Я так понял, тебе это не понравилось.
— Хочу реванша.
Хмыкаю. Еще бы он не хотел реванша! Он лет так с 13 мечтает о реваншах со мной.
— Я больше не катаюсь. Ты наверняка слышал. — Категорично заявляю.
— Да брось, всего одна гонка. Как в старые добрые времена.
— Зачем мне это?
— Если выиграешь, отдам тебе Солнечногорск.
Я на секунду задумываюсь. Полгода назад Змей увёл у меня из-под носа лакомый кусочек трассы — участок возле подмосковного Солнечногорска. Не сказать, что я очень сильно из-за этого расстроился, но если бы трасса досталась мне, я бы не отказался.
— Солнечногорск — это хорошо, но я и без него могу обойтись. — Говорю, немного поразмыслив над его предложением.
Змей глубоко затягивается.
— Что с тобой, Сэми? Тебя не узнать в последнее время. Перестал драться, перестал гонять…
— У меня есть люди, которые дерутся и гоняют без меня. Моя работа теперь рубить на них бабки. Так что ты зря меня искал. — Я отбрасываю в сторону окурок. — В следующий раз захочешь со мной поговорить, позвони мне сам.
Я разворачиваюсь обратно к своему мотоциклу, как Змей меня окликает.
— Подожди, — нехотя поворачиваю к нему голову. — Последняя просьба к тебе, Сэми. Можешь дать совета? Чисто по-дружески.
— Какой еще совет?
— Да я тут с девушкой познакомился. Свидания, цветы и все такое… В общем, месяц это все длится, как думаешь, уже пора тащить ее в постель? Ей 18 лет, и она вроде как девственница. — Я недоуменно на него смотрю, а Змей делает секундную паузу. — Ее зовут Лиза. — И разводит губы в противной ухмылке.
Меня окатывает ледяной волной то ли страха, то ли паники. Так сходу и понять не могу. Я пристально смотрю на невозмутимого Змея, вальяжно облокотившегося на свой мотоцикл и прикуривающего вторую сигарету.
Мой первый порыв — заехать ногой по его наглой роже, но каким-то невероятным усилием воли я себя сдерживаю. Нельзя. Я обязательно урою эту тварь, но не сейчас.
— Давай так, Сэми, — начинает серьезным голосом. — Устраиваем честный заезд. Только ты и я. Если ты выиграешь, я отдам тебе Солнечногорск и попрощаюсь с твоей прекрасной сестренкой. Если я выиграю, ты отдаёшь мне Жуковский. И я-таки трахну красотку Лизу. — И подмигивает мне.
— Ты преувеличиваешь ее значимость для меня, — говорю хладнокровно, стараясь не выдать своих настоящих чувств. — Она мне сестра только по отцу. И, кстати, знаешь, кто наш отец?
— Какой-то крутой адвокат. Но она совершеннолетняя и со мной по собственному желанию. Поверь, мне не придется ни к чему ее принуждать. Она сама с огромным удовольствием запрыгнет в мою постель.
Змей противно улыбается, а у меня кисти рук сводит судорогой — так сильно я хочу заехать ему по морде.
— Ну так что, Сэми? По рукам? — Нетерпеливо повторяет.
Я мгновение прожигаю его взглядом. У меня нет времени обстоятельно подумать, поэтому я иду ва-банк.
— Я уже давно не катаюсь. Не вижу причин это менять.
Запрыгиваю на мотоцикл, надеваю шлем и быстро газую. Я гоню, что есть сил. Лиза поступила на юридический факультет и перед началом учебного года стажируется в папиной фирме. Я мчусь туда: лавирую между машинами, не торможу на красный и не пропускаю пешеходов.
Доехав до «Москва-Сити», я бросаю мотоцикл на тротуаре и несусь в одну из башен. Поднимаюсь на нужный этаж, захожу в опен-спейс и ищу Бестию. Она стоит у принтера и достаёт бумаги из печати.
Со скоростью света подлетаю к ней.
— Ты что делаешь!? — громко возмущается, когда я тяну ее за руку в переговорку. Закрываю дверь на замок и опускаю жалюзи.
Растерянная Лиза стоит, прижавшись к столу. Подхожу к ней вплотную и нависаю сверху.
— Ты хоть понимаешь, с кем ты связалась? — цежу сквозь зубы.
— Ты о чем?
— Никита Змеев. Ты знаешь, кто он на самом деле? Потрудилась бы справки навести, под кого ложиться собралась. — Выплевываю со всей злостью, какой только могу. Убить ее мало.
Глаза Лизы тут же загораются азартом. Она скрещивает на груди руки и смотрит с вызовом.
2 года назад
— Слушай, Миш, какая-то мутная тема. — Арсений морщится. — Не нравится мне это.
Сеня — мой заместитель и моя правая рука в клубе. И, наверное, единственный человек в работе, которому я могу более-менее доверять. Не так, как себе, конечно, но все-таки могу.
Мы сидим в моем кабинете. Арсений лениво развалился на кожаном диване, закинув руки за голову. Я сижу в кресле за компьютерным столом.
— Змей отдаст мне Солнечногорск, — выдвигаю аргумент в пользу гонки.
Не признаваться же приятелю, что я согласился на это из-за недосестры. Он и не знает о ее существовании. Змей верно подметил: я никогда никому не упоминал о Лизе. Бестия — та часть моей жизни, которая скрыта от посторонних глаз.
— Да в жопу этот Солнечногорск! — настаивает Арсений. — Змей что-то задумал.
— Что он может задумать? Он мечтает о реванше, вот и все.
— Я не верю. — Качает головой. — Змей далеко не дурак. Он знает, что с вероятностью 99% он тебе проиграет. Да у тебя элементарно машина лучше, чем у него! Для него гонка — это намеренно отдать тебе Солнечногорск. А у Змея не так хорошо идут дела, чтобы он разбрасывался маршрутами.
Доля правды в словах Сени есть. Я почти на 100% уверен, что уделаю Ника на трассе. Таким образом, он добровольно отдает мне свою лучший маршрут. А он не так уж и легко ему достался, чтобы осознанно всучить его в мои руки.
Хватаюсь руками за край стола, пока не белеют костяшки. Чертова Лиза. Она — мое наказание. Вот только за какие грехи?
Конечно, я могу не принимать участие в гонке, а просто подкараулить Змея и переломать ему кости. Но, к сожалению, у этой твари много компромата на меня. Он переманил к себе моего бухгалтера. Я плачу ментам процент со своих ночных боев, но реальную прибыль, естественно, занижаю. Змею теперь об этом известно. И ему не составит никакого труда шепнуть ментам о том, что я скрываю от них часть своего подпольного дохода и занижаю тем самым их долю.
— Я поеду, — заявляю твердо.
Сеня пристально на меня смотрит.
— Не верю, что ты делаешь это ради Солнечногорска, — говорит, помедлив. — Как он на тебя надавил?
Я встаю из-за стола и подхожу к окну. Опускаюсь руками на подоконник и задумчиво смотрю на улицу. Августовское солнце нещадно палит по прохожим.
— Эта тварь надавила на мое самое слабое место, — признаюсь, скорее, себе, чем другу.
До ушей доносится, как Сеня хмыкнул. Но лишних вопросов не задает. За это я его и ценю: не люблю, когда лезут в душу.
Я выхожу из клуба, сажусь на мотоцикл и еду в Золотой ручей. Нужно подготовить машину. Последний раз я принимал участие в гонке полтора года назад. С тех пор мой спорткар стоит в гараже у бабушки с дедушкой.
Свою первую спортивную машину — «Феррари» — я давно сменил. «Феррари» — это красивый бренд, но для профессиональных гонок есть куда более подходящие автомобили.
Сейчас у меня «Форд Шелби Мустанг»: 662 лошадиные силы, до 100 километров в час разгоняется меньше, чем за четыре секунды. Максимальная скорость — 330 километров в час. Американская сборка. Этот автомобиль мне доставили по заказу прямиком из Штатов, как только он сошел с конвейера.
Сеня прав: у Змея даже автомобиль хуже и дешевле, чем у меня. Вроде у его тачки 300 с чем-то лошадей.
Неужели Ник действительно что-то задумал?
Но с другой стороны, что Никита может задумать против меня на дороге? Чисто теоретически он мог бы как-то навредить моей машине. Например, отрубить тормоза. Но у него даже не будет возможности приблизиться к моему авто. Перед гонкой я ее проверю, обкатаю на своих маршрутах. Когда приеду на назначенную Змеем трассу, я от своей машины не отойду ни на шаг. Ну и в конце концов, со мной будет Сеня, который проследит со стороны, чтобы к моему «Форду» никто не подходил, если мне вдруг нужно будет куда-то отойти.
Ладно, все будет нормально.
Следующие несколько дней я привожу в порядок машину. Качаю колеса, замеряю давление в шинах, пробую разное топливо и проверяю, как авто ведет себя с каждым из них. Давно я не ездил на «Мустанге». Так и заржаветь может. Летом я всегда на мотоцикле, а для зимы у меня обычная «Хонда». Спорткар не для московских светофоров.
Достаю из старого шкафа тут же в гараже свой гоночный комбинезон, специальные берцы и перчатки с открытыми пальцами. Последний раз я надевал форму года полтора назад. Примеряю одежду. В порядке. Это радует, потому что в короткие сроки новый комбинезон и обувь я не достану, а в гонках лучше участвовать в специальном снаряжении, которое защищает от огня, на случай если автомобиль загорится.
Змей называет мне трассу ровно за 12 часов до заезда. Это его маршрут возле Апрелевки.
— Дерьмовая трасса, — хмурится Сеня. — Там очень плохая дорога, местами есть гравий и ямы. Ты своему «Мустангу» дно раздерешь.
— Не раздеру, — отвечаю резко, хотя сам понимаю, что приятель прав.
— Тебе не кажется странным, что Змей не устраивает заезд в Солнечногорске, где нормальный асфальт?
Кажется.
2 года назад
Пи. Пи. Пи.
Противный звук режет уши. С огромным мучением разлепляю веки, но перед глазами все плывет. Пытаюсь пошевелиться, но ничего не получается. Я совсем не чувствую ног, а руки будто ватные. Еле-еле удается пошевелить головой. Осмотревшись вокруг, я понимаю, что нахожусь в больнице.
В помутневшем сознании медленно восстанавливаются минувшие события. Гонка со Змеем, а потом машину резко ведет вправо. Я пытаюсь вывернуть руль влево, автомобиль от этого заносит, он начинает крутиться, а потом переворачивается и скатывается со склона. Адская невыносимая боль во всем теле, а потом провал. И вот я открываю глаза в палате.
Ну что же, хотя бы жив.
Я слышу, как открывается и закрывается дверь, а потом ко мне приближаются шаги.
— Очнулся? — улыбается мужик в белом халате. — Жить будешь!
Я смотрю на него.
— Я не чувствую ног, — тихо говорю.
Улыбка с его лица медленно сходит.
— Ничего, — откашливается. — Пара операций и все будет в порядке. Ты в лучшей больнице и у лучших врачей. А сейчас отдыхай.
Мужик разворачивается, чтобы уйти.
— Так а почему я их не чувствую? — останавливаю его вопросом.
— Ты только после наркоза. Отдыхай, — и он все-таки уходит, оставляя меня слушать пикающие звуки аппаратов, к которым я подключен.
Нет ни сил, ни желания о чем-то сейчас думать. Я послушно опускаю веки и уже почти проваливаюсь в сон, как вдруг дверь палаты снова открывается и закрывается. Наверное, какая-нибудь медсестра, думаю сквозь сон.
Тихие шаги приближаются, и в нос бьет запах айвы. Так может пахнуть только один человек.
Вот только этой дуры мне тут не хватало.
Я уже намереваюсь открыть глаза и сказать Лизе, чтобы она убиралась отсюда, как вдруг слышу тихий всхлип, а потом прикосновение ее руки к своей. Она сжимает мою ладонь и снова всхлипывает.
Наверное, я в ту секунду не открыл глаза только из-за шока.
По звукам понимаю, что Лиза садится на стул возле койки, при этом продолжая держать мою ладонь. Чувствую легкое прикосновение ее волос к своей руке, которое тут же расходится разрядом тока по всему телу. А затем Лиза опускается на нее лбом и начинает рыдать навзрыд.
Это настолько неожиданно, что я все-таки распахиваю глаза и аккуратно поворачиваю к ней голову. Ее плечи трясутся, из горла вырываются сдавленные всхлипы, а горячие слезы текут по моей ладони.
Еще никогда я не чувствовал себя таким растерянным. Теперь мне уже как-то неудобно ее прогонять. В итоге я решаю притвориться спящим и дождаться, когда она сама уйдет.
Лиза уходит только через несколько часов, когда ее просит об этом медсестра, объявив, что приемные часы закончились. Все это время она сжимает мою ладонь и плачет. Периодически еще читает молитву. Это для меня вообще открытие. Неверующая в бога Лиза, оказывается, знает наизусть какую-то молитву.
Но чем дольше она рыдает, тем больше я задаюсь вопросом, почему. Я совершенно не тот человек, травму или смерть которого Лиза будет оплакивать. Вряд ли, конечно, она желает мне смерти, но если вдруг меня не станет, то моя кончина будет для Лизы сродни смерти какого-нибудь плохознакомого дальнего родственника. Ну да, жалко, что умер, но что поделать. Пусть земля ему будет пухом. А теперь мне пора на встречу с друзьями, у нас впереди веселая ночка.
Какого черта она тогда согнулась в три погибели и рыдает, да еще и молитву читает?
И пока моя рука утопает в ее слезах, я вспоминаю детство и нас с Лизой. Как я ее только ни обижал, какие гадости я ей только ни говорил… Намеренно взращивал в ней комплексы. Внушал ей, что она некрасивая и толстая, хотя на самом деле это не так. Хотел, чтобы она меня боялась и выросла забитой и затюканной. Но она выросла стервой, которая теперь мне за все мстит.
Однако один комплекс мне все же удалось в ней взрастить. Комплекс лишнего и никому ненужного ребенка. Однажды в Золотом ручье я зашел в ее комнату и решил поискать в ней что-нибудь интересное. Не знаю, зачем. Просто так.
Я открывал и закрывал ящики, наткнулся стопку каких-то тетрадей и решил их посмотреть. Одна из тетрадей оказалась ее дневником. Без малейшего зазрения совести я поудобнее устроился на Лизиной кровати и принялся читать ее дневник.
Признаться честно, я ожидал увидеть там откровения о мальчиках. Каким же было мое удивление, когда тетрадь оказалась исписана ее страданиями по поводу того, что Лизина мать и наш отец не вместе. Оказывается, Бестия сильно переживала из-за того, что в ее классе в школе все дети были из полных семей, и только одна она — нет. Целые страницы в ее дневнике были посвящены тому, как она ненавидит мою маму и своего отчима, а также всех своих братьев и сестру. Мол, если бы не они все, то папа был бы с ее матерью, и Лиза жила бы вместе с любимыми родителями.
Сказать, что я был в шоке — это ничего не сказать. Лиза, которая всегда улыбается моей маме, которая дружит с Ирой, которая играет с Лешей и которая отлично ладит со своим отчимом, а также любит своего брата по материнской линии, оказывается, мечтает, чтобы их всех не было.
Наши дни
До 1 сентября остается не так много времени, а в этот раз я твердо намерен окончить институт, поэтому перед началом учебного года я решаю сделать все важные дела, которые давно откладывал. Управление клубом и гонками параллельно с универом никто не отменял, так что вряд ли меня будет хватать на что-то еще помимо беспонтовой учебы и любимого дела.
В связи с этим вечером следующего дня я еду увидеться со своим лучшим другом. Илья Токарев — известный московский ресторатор — держит в столице несколько сетей ресторанов, кофеен и бургерных, а недавно еще открыл свой первый ночной клуб. Так как это новое заведение, Илья проводит в нем большую часть времени.
Клуб носит такое же название, как и рестораны Ильи — первые три буквы его фамилии: «Ток». Ну и внутри все отделано в виде молний и электрических разрядов. Клуб двухэтажный. На первом этаже бар и столики, где можно спокойно пообщаться, а вот на втором уже танцпол и ложи для любителей ночной жизни.
Илья старше меня почти на 25 лет и изначально был другом родителей. Ну как изначально. Он и сейчас продолжает дружить с предками, но я тоже общаюсь с ним очень плотно. Настолько плотно, что могу назвать его своим единственным лучшим другом.
Иногда мама просит Илью повлиять на меня в плане рода моей деятельности, и Илья начинает шарманку о том, что мне нужно заняться чем-то серьезным, а не вот этим всем, чем я занимаюсь. Но я быстро выкупляю, что он это говорит по просьбе матери, и пресекаю такие разговоры.
А еще Илья меня крестил, когда я родился. И это лучший крестный отец, которого только можно себе представить. На мое совершеннолетие Илья подарил мне мотоцикл. Мать тогда схватилась за сердце, а вот я пришел в дичайший восторг, когда увидел черную «Ямаху», перевязанную красным бантом, и плакат «Гроза всех московских улиц».
Я переступаю порог заведения и сразу попадаю в большое темное помещение, подсвечиваемое софитами. Людей еще нет, на полную мощь клуб начнет работать ближе к полуночи. Я сразу нахожу глазами Илью. Он сидит за барной стойкой и смотрит в телефон.
— Привет! — хлопаю его по плечу.
— Миша! — друг отрывается от телефона и спешит пожать мне ладонь. — Как дела?
Я залезаю на барный стул напротив него.
— Нормально. Ты как?
— Погружаюсь в прелести владения ночным клубом. — Хмыкает. — Прикинь, на прошлых выходных уборщица обнаружила в кабинке туалета шприцы. До этого она находила пустые пластиковые пакетики с остатками белого порошка. И вот что мне делать? Ставить камеры в кабинках? — Возмущается. Затем поворачивается к бармену. — Серег, нам два «Гиннеса».
Парень тут же принимается наливать пиво в высокие стаканы.
— Ну, наверное, надо, чтобы фейсконтроль получше на входе досматривал. — Говорю.
— Да, но охранники же не будут раздевать посетителей до трусов. — Друг трет уставшее лицо. — Лучше бы я еще один ресторан открыл, чем ночной клуб.
Я смеюсь.
— Да брось. Я думаю, это в каждом клубе происходит.
— Ну знаешь, мне бы не хотелось, чтобы сюда заявилась делегация из ментов и устроила облаву. Да еще и меня в чем-нибудь обвинила.
В этот момент бармен ставит перед нами два стакана. Мы с Ильей ударяемся стеклом за встречу и делаем по глотку.
— Как мама? — вдруг спрашивает.
Ну конечно, Илье известно, что мама слегла в больницу. Да еще и по моей вине.
— Все хорошо, — спешу его заверить. — Завтра уже выпишут. Ничего серьезного, просто перенервничала.
— А ты зачем так ее пугаешь?
Я тяжело вздыхаю и возвожу глаза к потолку.
— Илья, я не наркоман! — повторяю в тысячный раз. Честное слово, мне теперь все время придется доказывать, что я не верблюд?
— Я знаю, что ты не наркоман. — Согласно кивает головой.
— И вообще, я 1 сентября иду в институт и теперь точно его окончу. Уже сейчас приглашаю тебя на свой выпускной. Даже надену эти дебильную шапочку и мантию, как в «Гарри Поттере».
Илья смеется в голос, а я тянусь сделать еще несколько глотков «Гиннеса».
— Ну, как по мне, так институт тебе нигде не нужен.
От этого заявления я чуть ли не давлюсь пивом.
— Да ладно!? — спрашиваю с сарказмом, откашлявшись. — Что это ты так заговорил?
— Да я всегда так считал. Это просто твоя мама просила меня повлиять на тебя в плане учебы. Ну я по ее просьбе и говорил, что обязательно надо получить высшее образование.
— А на самом деле ты так не думаешь?
Ток пожимает плечами.
— Не знаю, я вот окончил Гарвард. Получил лучшее бизнес-образование в мире. Мне оно нигде не пригодилось.
— Ну как это, — спорю. — Ты успешный бизнесмен.
— Но не благодаря Гарварду. Там меня не учили тонкостям ресторанного дела в России. А строительной компанией отца я не занимаюсь.
— Что планируешь делать с ней, когда перейдет к тебе по наследству?
ЛИЗА
Я выхожу из станции метро Филевский парк и иду прямо по широкой Минской улице. Сворачиваю влево на Большую Филевскую, перехожу дорогу на светофоре и направляюсь вдоль парка. Дохожу до входа и бреду знакомыми тропинками до необходимого мне стадиона.
За столько лет я выучила эту дорогу наизусть и могу пройти ее с закрытыми глазами. Чем ближе стадион, тем быстрее начинает биться мое сердце от предвкушения долгожданной встречи. В итоге я не выдерживаю и ускоряю шаг. Хочу побыстрее увидеть его.
Прохожу в открытую дверь, киваю знакомому охраннику, иду такими родными сердцу коридорами и наконец выхожу к местам для зрителей. Они практически пустые, потому что сейчас лишь тренировка основного состава команды с запасным. Опускаюсь на желтое пластмассовое сиденье в первом ряду и с замиранием сердца смотрю на игру. Я успела к окончанию.
Питчер* подает мяч, игрок под номером 17 со всей силы отбивает его битой, бросает ее на землю и, пока круглый кожаный шарик со свистом пересекает поле, бежит к первой базе*. Парни, стоящие на первой, второй и третьей базах, устремляются вперед в то время, как соперники пытаются поймать улетевший мяч.
На игроке под номером 17 серые брюки, уже измазанные грязью, красная футболка с названием команды и красный шлем. Черные буцы с шипами глубоко проваливаются в зеленую траву с каждым передвижением ног Семнадцатого.
Я знаю о бейсболе абсолютно все и обожаю сама в него играть. И у меня вызывает сильное недоумение, почему эта такая интересная игра непопулярна в России.
Семнадцатый останавливается у первой базы. Питчер подает мяч уже другому игроку, он отбивает его битой и мчится вперед. Теперь Семнадцатый должен освободить ему первую базу и добежать до второй.
Гордость и восхищение — вот, что я испытываю, когда смотрю на игрока под номер 17.
Жадно ловлю глазами каждое его движение. Как он внимательно следит за летящим по полю мячом. Как он быстро бежит от базы к базе. Как возвращается к «дому»* и снова берет в руки бейсбольную биту. Становится в стойку и готовится отбивать.
Я знаю, что, смотря сейчас на питчера, Семнадцатый прищуривает глаза. Знаю, что мысленно он уже рассчитал силу своего удара и траекторию, по которой полетит мяч. И в момент, когда он бьет битой, у меня замирает сердце.
— Ну же, давай, — тихо говорю себе под нос, сжимая кулаки и наблюдая за тем, как Семнадцатый устремляется к первой базе.
Он успел! Облегченный выдох вырывается из недр груди. Я всегда так сильно за него переживаю, что впору пить валерьянку.
Игрок под номером 17 очень высокий и крепкий в плечах. Под шлемом не видно волос, но они темно-русые. Нос у него со слегка заметной горбинкой, потому что однажды в детстве бейсбольный мяч прилетел ему по лицу. А еще у Семнадцатого зеленые глаза.
Говорят, чисто зеленая радужка есть только у 2% людей на земле и обычно встречается у жителей Исландии. И вот игрок под номером 17 — один из этих редких 2%. Но к Исландии он не имеет никакого отношения.
Когда Семнадцатый учил меня играть с бейсбол, он говорил, что это физика и геометрия в одном флаконе. Нужно заранее просчитать, под каким углом и с какой силой отбивать мяч, при этом учитывая на каких точках поля стоят соперники, а также заранее предположить, сколько секунд будет лететь мячик и хватит ли этого времени, чтобы добежать до первой базы.
Для меня — абсолютного гуманитария — это было очень сложно, но Семнадцатый терпеливо меня научил. В итоге я могу выйти на поле хоть прямо сейчас и сыграть на равных с этими парнями.
Через 15 минут тренер объявляет об окончании тренировки, и все игроки спешат в сторону раздевалки. Семнадцатый снимает шлем и вертит головой по сторонам. Находит меня взглядом, машет рукой и расплывается в широкой доброй улыбке. Я машу ему в ответ и остаюсь ждать, когда он ко мне выйдет.
Я в задумчивости смотрю на пустое зеленое поле, которое за всю жизнь уже стало мне таким родным, и вспоминаю, как пришла сюда первый раз в 8 лет с мамой и отчимом, чтобы посмотреть на детскую игру Семнадцатого. И помню, как гордилась им, когда его команда победила. Прошло 12 лет, а я до сих пор горжусь им, как и тогда в первый раз.
— Привет! — на пластмассовое кресло рядом со мной плюхается какой-то парень.
Его появление настолько неожиданно, что я вскрикиваю.
— Эй, чего такая пугливая? — и улыбается мне во все тридцать два. А следом за ним на другое кресло опускается еще один парень. Им обоим лет по 17-18, наверное.
— Привет, — выдавливаю из себя.
Ребята заинтересованно меня разглядывают, и мне становится слегка неуютно в моих коротких джинсовых шортах.
— Ты подружка Яра? — спрашивает с улыбкой тот, что подсел вторым, и еще раз проходится по мне наглыми глазами с головы до ног.
— Типа того... — отвечаю расплывчато и стараюсь улыбнуться ему в ответ.
— Мы давно тебя приметили, — говорит первый. — Ты всегда приходишь, только когда тренируется Яр. В другие дни тебя не бывает.
— Ну да, в другие дни мне нечего тут делать.
— У Яра отличный вкус на девчонок, — без малейшего смущения произносит второй. — Не будь ты его подружкой, я бы пригласил тебя на свидание.
ЛИЗА
Это признание заставляет меня резко распахнуть глаза и уставиться в лицо Ярослава. Я, наверное, перестала дышать. Открываю рот, чтобы что-то ответить, но слова застревают в горле, и в итоге я, как рыба, просто размыкаю и смыкаю губы.
Несколько бесконечно долгих секунд Яр серьезно на меня смотрит в ожидании ответа, а потом взрывается громким смехом.
В смешанных чувствах я быстро сажусь на земле и в недоумении пялюсь на ржущего, как конь, Ярослава.
— Лиза, видела бы ты свое лицо! — выдавливает сквозь смех.
И чем дольше он смеется, тем быстрее до меня доходит, что Ярослав меня только что разыграл.
— Яр, ты придурок! — ору и накидываюсь на него с кулаками. Но это только смешит его еще больше. — Не смешно, идиот!!! — продолжаю колотить его, куда попадется.
Проходящие мимо люди странно на нас косятся. В итоге он наконец-то успокаивается и вытирает слегка выступившие от смеха слезы.
— Ты дебил! — гневно выплевываю, готовая снова на него накинуться.
— Просто я подумал, что мы с тобой со стороны похожи на сладкую парочку. Шли, держась за руки, потом ты улеглась у меня на коленях, я перебирал твои волосы. Еще и те два придурка на стадионе подумали, что ты моя девушка. — Он снова начинает смеяться.
— Яр, не шути так больше. — Строго предупреждаю его.
— Окей-окей, — друг выставляет вперед две ладони. — Извини, я просто не мог отказать себе в удовольствии разыграть тебя.
Я фыркаю и отворачиваюсь от него. Придурок. Просто придурок. Прибила бы за такую шутку.
— Ладно, рассказывай, что там у тебя за парень. — Друг быстро переводит тему.
— Да так, однокурсник, — пожимаю плечами. — Дима зовут.
— Давно вы вместе?
— Месяц.
— Пф, так это вообще, считай, ничего.
— Ну да… Он будет в клубе в пятницу. — Поворачиваю голову к другу. — Познакомлю вас.
— Окей. Надеюсь, с ним ты дойдешь до конца. — Яр пару раз делает бровями вверх-вниз и снова слегка смеется.
Стукаю его кулаком в плечо, а затем смотрю в задумчивости перед собой. Поджимаю колени к груди и кладу на них подбородок. Настроение резко ухудшилось.
— Яр, что бы ты сделал на моем месте? — мой голос звучит с тоской.
— Что я бы сделал, если бы был в 20 лет девственником? Постарался бы как можно скорее избавиться от этого тяжкого бремени.
— Яр, я серьезно, — стреляю в него взглядом.
— Я тоже. — Друг поудобнее устраивается под деревом, вытягивая вперед ноги. — Лиза, у тебя отбоя нет от парней. В чем твоя проблема?
— Они все не те, кто мне нужен… — тихо бубню себе под нос.
Но Яр все-таки расслышал.
— А кто тебе нужен?
Его вопрос заставляет мое сердце биться чаще. Перед глазами встает лицо единственного по-настоящему нужного мне парня, с которым я никогда не смогу быть вместе. Тут же наворачиваются слезы, и я быстро опускаю с макушки солнечные очки. В груди моментально начинает нарастать знакомое и уже привычное за столько лет чувство — боль.
— Лиза, — зовет друг, но я не отвечаю и не поворачиваюсь к нему. Все так же продолжаю смотреть прямо перед собой, упорно сдерживая слезы.
Тогда Яр сам ко мне придвигается и обнимает одной рукой за плечи, привлекает к себе и гладит второй ладонью по голове. Я чувствую, как дрожат губы от рвущегося наружу всхлипа.
— Расскажи ему, — тихо говорит мне в макушку.
— Я не могу… — слеза все-таки срывается с ресницы и течет по правой щеке. От этого голос садится.
Яр тяжело вздыхает.
— Так не может больше продолжаться. Ты или должна ему все рассказать, или должна отпустить его и жить дальше своей жизнью.
— Я не могу ни то, ни другое.
— Ты должна выбрать что-то одно. Или ты ему рассказываешь, или ты отпускаешь его. Лиза, — друг поднимает на себя мое лицо и снимает с меня очки. — У тебя из-за него жизни нет. Ты молодая и красивая девушка, но ни у одного парня изначально нет шансов. Хватит уже! — строго говорит. — Ты должна жить дальше своей жизнью.
Я понимаю, что Ярослав прав, что я должна жить своей жизнью, но…
Что значит — жить своей жизнью?
Просто смотреть со стороны, как он однажды будет счастлив с девушкой? Прийти на его свадьбу в качестве сестры? Играть с его детьми и называть их племянниками?
А на самом деле любить его. Бесконечно сильно. Наблюдать за ним, пока он не видит. Прикасаться будто невзначай, потому что иначе ломка начинается. Вдыхать его запах, когда он рядом, и задерживать дыхание.
Знать правду и не иметь возможности сказать ему.
Потому что эта правда его убьет…
Вот что меня ждет на протяжении всей моей жизни.
В тот день два года назад, когда произошла авария, я четко поняла одно: если Миша умрет, я умру вместе с ним. Я не хочу жить в мире, где нет его — мальчишки, который обижал меня в детстве, который всегда кричал, что ненавидит меня, но на самом деле, даже сам того не осознавая, защищал и берег. Ведь он согласился на ту гонку и сел в машину из-за меня.
ЛИЗА
Дима проявлял ко мне знаки внимания с первого курса. Не могу сказать, что он как-то сильно меня добивался, но всегда давал понять, что я ему нравлюсь и он не против чего-то большего, чем обеды в университетской столовой и тусовки в общей компании. Месяц назад мы с однокурсниками пошли в бар и зависли там до глубокой ночи. После нескольких аперолей я не стала возражать против руки Димы на моей талии. А после пары шотов текилы я сама поцеловала его у барной стойки. С тех пор мы вроде как встречаемся.
Мне 20 лет, и у меня еще не было отношений дольше полутора месяцев. Как правило, уже недели через три парни становятся настойчивее, и их руки без малейшего стеснения забираются мне под платье. А я в этот момент вся сжимаюсь от страха.
Умом я понимаю, что бояться мне нечего, и все люди делают это. Но… Меня будто что-то останавливает. Смотрю в лицо парня и понимаю: я не хочу его. Не хочу его губ, не хочу его рук, не хочу его тела. В конце концов, секс должен быть приятен, а мне вряд ли будет приятно.
Поэтому в такие моменты я всегда вру, что у меня прямо сейчас месячные, и вот когда они закончатся, тогда мы обязательно это сделаем. А после я перестаю отвечать на звонки и сообщения.
Но сегодня все будет по-другому. Сегодня я точно решила, что буду жить дальше. И обязательно построю нормальные отношения с парнем.
Черт возьми, я должна жить дальше.
Я захожу домой и тут же направляюсь в ванную. Кошка кидается мне под ноги, но сейчас мне не до нее.
— Жуля, уйди! — ругаюсь на пушистый комок, путающийся у меня в ногах.
В 18 лет я съехала от мамы с отчимом в квартиру, в которой мы жили с родительницей до того, как она вышла замуж и мы переехали к ее мужу. Они до сих пор немного обижаются на меня за это. Отчим периодически присылает мне фотографии своих кулинарных шедевров в виде жареной курицы с хрустящей корочкой и подписывает: «Пока ты ужинаешь йогуртом, у нас вот такая вкуснятина».
Про йогурт — это он меня подкалывает. В детстве Миша дразнил меня толстой, и я ему верила, поэтому в какой-то момент стала питаться только йогуртами. У меня был один стаканчик на завтрак, один на обед и один на ужин. Заморив себя голодом, я стала терять сознание прямо на улице. После этого мама и Артем начали силой запихивать в меня нормальную еду.
Облокачиваюсь рукой на белый кафель и зажмуриваю глаза.
Почему из всех парней мне нужен именно ОН?
К черту его.
Скидываю одежду на пол и залезаю в ванну. Тщательно трусь мочалкой и брею ноги. Хотя я брила их сегодня утром, но на всякий случай делаю это еще раз. Заматываюсь в полотенце и иду в свою комнату. Сначала смазываю тело увлажняющим лосьоном, затем беру тальк и аккуратно наношу пудру на руки, туловище, спину, ноги. Тальк пахнет чем-то пряным и цветочным. Кожа после него становится нежной и шелковистой.
Выдвигаю первый ящик комода и смотрю на ворох нижнего белья. Останавливаю выбор на белоснежном кружевном комплекте из лифчика и стрингов. Затем достаю из шкафа новый легкий сарафан цвета топленого молока чуть выше колен. Когда я завершаю макияж, Дима пишет, что стоит у подъезда.
Я никогда не говорю парням, что живу одна, потому что в этом случае они тут же начнут навязываться ко мне домой. Как-то так всегда получалось, что у меня не было молодого человека со своей жилплощадью. Они все жили или с родителями, или в студенческой общаге. Ну а сказать мужчине, что я живу одна в собственной квартире, — это значит добровольно впустить его на свои квадратные метры, а я к такому не готова.
Но сегодня я сделаю исключение.
Обуваю красивые босоножки на каблуках и спускаюсь к Диминой машине. Забираюсь на переднее сиденье и тут же тянусь за поцелуем.
— Соскучился по тебе, — шепчет мне в губы. Крепко прижимает к себе и глубоко целует. Я отвечаю ему, мы переплетаем языки, Дима запускает ладонь мне в волосы, а я набираюсь смелости и просовываю руку ему под футболку. Веду пальчиками по торсу, слегка царапая отросшими ноготками.
Дима отпускает мои губы и идет поцелуями вниз по шее. Я запрокидываю голову и смотрю на бежевую обивку автомобиля. Его рука уже под моим платьем, губы на ключицах. Вот он этот момент, во время которого я все время сжимаюсь от страха и убегаю.
Зажмуриваю глаза, заставляя себя повиноваться рукам и губам Димы.
Секунда, две, три, четыре, пять.
Терпи, Лиза, терпи. Все люди делают это.
ОН делает это с другими девушками.
Набираю полные легкие воздуха и выпаливаю:
— Давай поднимемся ко мне? — голос звучит с такой уверенностью, что это удивляет даже меня.
Я должна жить дальше.
Дима отрывается от моей шеи и смотрит мне в лицо поплывшим взглядом. Резко приходит в себя и, быстро от меня отстраняется.
— Блин, Лиз, прости. Надеюсь, прохожие на нас не сильно пялились.
— Не пялились. Давай ко мне? У меня сейчас дома никого.
О том, что я постоянно живу одна, на всякий случай решаю не говорить.
Дима внимательно на меня смотрит. Он, наверное, самый порядочный из всех парней, что у меня были. Дима знает, что я девственница, поэтому не давит. В отличие от всех тех, кто был до него. И вообще, он очень даже симпатичный. Высокий шатен с голубыми глазами.
— Ты уверена? — аккуратно спрашивает.
— Как никогда.
Я должна жить дальше.
Не дожидаясь от него ответа, я выхожу из машины и направляюсь к подъезду. В этот момент в сумочке звонит телефон. Достаю гаджет с разбитым экраном, вижу незнакомый номер и отбиваю звонок. Даже не хочу знать, кто это.
В лифте я прижимаюсь к Диме всем телом и тянусь за поцелуем. На этаже нам приходится разорвать губы, чтобы я открыла дверь. Когда достаю ключи, телефон снова звонит. Опять тот же незнакомый номер, и я сбрасываю вызов.
Мы проходим в квартиру, я закрываю за нами дверь, снимаю босоножки и сразу тяну Диму на диван в гостиной. Сначала мы невинно целуемся. Затем парень аккуратно укладывает меня и ложится сверху. Он не засовывает тут же руку мне под платье, а просто целует.
Только я подъезжаю к своему клубу, как в кармане джинс звонит телефон. Пока я паркую мотоцикл и снимаю шлем, трель мобильника замолкает. Достаю его и смотрю на пропущенный: какой-то незнакомый номер. Фиг с ним.
Хочу уже убрать гаджет обратно в карман, как он снова начинает орать.
— Алло, — беру трубку.
— Здравствуйте, это Михаил? — спрашивает мужской голос с кавказским акцентом.
— Да.
— Это курьер из интернет-магазина. Вы делали заказ мобильного телефона с доставкой…
— Ну? — нетерпеливо перебиваю его.
Вчера я купил Лизе новый телефон взамен того, что разбил о стену, и оформил доставку курьером к ней домой.
— Елизавета, которая должна получить покупку, не берет трубку. А я сейчас стою возле ее дома. Если я вернусь обратно на склад, вам придется переоформлять доставку.
Да ё-моё. От Бестии реально одни проблемы.
Как-то так случайно вышло, что мой клуб находится недалеко от ее дома: в минутах 10-15 езды.
— Вы можете немного подождать? — говорю курьеру. — Я сейчас к вам подъеду и заберу заказ.
— Только совсем недолго. Мне нужно ехать по следующему адресу.
— Я буду через 15 минут.
— Хорошо.
Снова натягиваю шлем, запрыгиваю на мотоцикл и еду к Лизиному дому. Это удивительно, но я знаю наизусть ее адрес. А еще ее номер телефона. Не понимаю, для чего мне эта информация, я никогда не звоню Лизе и никогда к ней не приезжаю. Но почему-то эти данные плотно сидят в моем мозгу. Я даже сам не понял, как они туда закрались.
Паркую мотоцикл и иду к подъезду, на лавочке у которого сидит курьер.
— Здравствуйте еще раз. Я Михаил. — Подхожу к нему.
— Держите свой заказ. — Протягивает мне смартфон. — И распишитесь. — Дает бумагу с ручкой.
Я ставлю подпись, и курьер уходит. Стою пару минут в задумчивости у Лизиного подъезда и верчу в руках коробку с гаджетом. Я зачем-то заказал ей айфон последней модели, хотя телефон, который я разбил, был гораздо проще и дешевле. Просто неожиданно понял, что у Лизы никогда не было айфона. Вечно она ходит с какими-то дешевыми андроидами.
Как была в детстве бедной родственницей и несчастной сироткой, так ею и осталась.
Достаю из кармана свой телефон и звоню ей. Гудки идут, но никто не отвечает. Убираю смартфон обратно и смотрю в задумчивости на вход в подъезд. Затем оглядываю двор.
Я помню его. Это тот самый двор, в который мы приехали с родителями на машине, когда отец первый раз показал мне Лизу и сказал, что она моя сестра. И это тот самый подъезд, в который он за ней заходил.
Потом я был тут еще один раз, когда мне было лет 8. Родителям надо было уехать куда-то по делам, а меня оставить было не с кем, поэтому отец не придумал ничего лучше, чем отвезти меня к Лизиной матери, чтобы она за мной присмотрела.
Я провел тут целый день. Мелкая бесячая Лиза заставляла меня смотреть с ней «Русалочку», аргументируя это тем, что я нахожусь у нее дома и должен делать, что она говорит. Но Лизина мать отвела меня в другую комнату и включила мне «Человека-Паука».
Что-то заставляет меня зайти в подъезд. Черт, я даже откуда-то знаю наизусть код домофона. Набираю цифры, дверь пикает и открывается. Я узнаю этот подъезд, побеленный в светло-зеленую краску. Хотя сколько лет прошло? Шестнадцать? Мне тогда было 8, сейчас 24.
Вызываю лифт. Маленькая железная кабинка тут же открывается. Жму 7 этаж. Помню все, как будто это было вчера. Выхожу на знакомой лестничной площадке. Передо мной три двери. Мне нужна левая, сделанная под красное дерево. Медленно приближаюсь к ней и останавливаюсь. Просто смотрю.
У меня какое-то чертово дежавю. Почему я все это помню?
Вот отец заводит меня и знакомит с тетей Олей, Лизиной матерью. Я сразу отмечаю, что мелкая Бестия очень на нее похожа, а на отца нет. Лишний раз убеждаюсь, что никакая она папе не дочка, а какая-то непонятная девочка, о которой он зачем-то заботится.
Тетя Оля провожает меня мыть руки, потом заводит на кухню. Лиза явно довольна тем, что я на ее территории и должен делать то, что она говорит. Ее мать кладет передо мной блин с творогом и наливает чай, а потом отводит нас в комнату Бестии и включает дебильную «Русалочку».
И в этот момент я понимаю, что мне интересно узнать, как живет Лиза. У нас дома у нее нет своей комнаты, а в Золотом ручье она мало вещей хранит. Здесь же все завалено ее одеждой, игрушками, книжками. Пока Лиза не отрываясь следит за мультиком, я с огромным любопытством рассматриваю ее комнату.
У нее светло-розовые обои, кровать принцессы с балдахином, много плюшевых медведей, единорогов и кукл. Я узнаю половину из них: каждый раз, когда папа водил меня в детский магазин, помимо моих машинок, самолетов и железных дорог, он обязательно покупал еще какую-нибудь девчачью игрушку, а я удивлялся, зачем. Мне розовые единороги не нужны, а Ирочка тогда еще не родилась. Значит, он покупал их для Лизы.
За что он так ее любит? Она же нам чужая, думал восьмилетний я.
Быстро трясу головой, прогоняя так некстати всплывшее воспоминание. Снова достаю из кармана телефон и зачем-то звоню Лизе. И каково же мое удивление, когда через входную дверь квартиры, я слышу рингтон ее смартфона.
Вечером следующего дня в Москву возвращаются Ира с Лешей. По этому случаю я пораньше ухожу из клуба и еду домой. Когда захожу в квартиру, родителей уже нет: они уехали в аэропорт их встречать. А я уже в предвкушении. Чего греха таить, я жуть как соскучился по своим мелким.
Два месяца назад Ира с Лешей уехали в языковой лагерь в Лондоне. В свое время я тоже наездился в эти лагеря для школьников. Поездки на летних каникулах в Великобританию, — наверное, мои самые яркие воспоминания из подросткового периода. Во-первых, за пару месяцев без родительских глаз можно было склеить кучу девчонок и познать с ними все прелести «взрослой» жизни. А учить английский в постели с немками, испанками и итальянками оказалось намного эффективнее, чем за партой в школе.
Во-вторых, там надзор за детьми со стороны учителей и вожатых хоть и есть, но все же не очень строгий. В конечном счете, каждый предоставлен сам себе. А это значит, что можно забивать на дневные занятия английского и просто кататься на поезде по стране в компании новых друзей.
Через полтора часа входная дверь открывается, и в квартиру тут же врываются возбужденные голоса мелких. У меня от этих знакомых и таких родных интонаций аж сердце подпрыгивает. Я тороплюсь в прихоржу их встречать.
— Миша!!! — визжит сестра и набрасывается на меня. Я крепко-крепко ее обнимаю и кружу в воздухе.
Когда я ставлю Иру на землю, со спины на меня запрыгивает брат.
— Да ты потяжелел в два раза! — смеюсь я и скидываю с себя Лешку. Поворачиваюсь к нему и крепко обнимаю.
— Ты был прав насчет девчонок в этом лагере, — тихо говорит мне на ухо и смеется.
Я отхожу от брата на шаг и удивленно на него смотрю. Замечаю, что Леша за эти пару месяцев сильно вытянулся и раздался в плечах. Сейчас он почти одного роста со мной.
Я приподнимаю вверх правую бровь, на что брат мне просто подмигивает.
— Мишка, я так соскучилась, — Ирочка снова меня обнимает, чем отвлекает от немого диалога с Лешей.
Пока родители затаскивают в квартиру их чемоданы, я еще раз обнимаю Лешу с Ирой. Как же я люблю своих мелких!
— Без вас было тухло, — мычу им в макушки. — Завтра же сходим куда-нибудь втроем.
Ира младше меня на семь лет, Леша — на десять. Я помню маму, когда она была беременна ими, помню, как они родились, и мы с папой забирали их с мамой из роддома. Помню их крики по ночам, которые не давали спать, помню их памперсы-пеленки-распашонки. Помню, как держал их младенцами в руках и кормил из бутылочки. Помню, как Ира однажды выплюнула соску, и она прилетела мне прямо в глаз. Помню, как Лешка года в три начал тянуть в рот все подряд и съел фиалку, которую бабушка выращивала в горшке… В общем, я долго могу вспоминать их в детстве.
— Соскучились? — папа с широкой улыбкой подходит к нашим обнимашкам и взлохмачивает волосы Ире и Леше.
— Да.
— Сильно.
Брат с сестрой отпускают меня и обнимают отца. Он, смеясь, пытается оторвать их обоих от земли, но не тут-то было.
— Какие вы оба тяжелые стали! — удивляется папа.
— Кроме бургеров и картошки фри, наверное, ничего там не ели? — мама приближается к нам и целует Лешу с Ирой. — Давайте мойте руки и за стол.
По случаю возвращения брата и сестры родители заказали еду из ресторана. Пока родители ее разогревают, мы с Ирой и Лешей заваливаемся на диван в гостиной.
— Ну что, мелочь, рассказывайте, как отдохнули без родительского надзора? — Я обнимаю их обоих и притягиваю к себе.
— Миш, прикинь, эта неудачница, — Леша кивает головой на Иру. — Даже не замутила ни с кем за два месяца!
— Ой, зато ты такого намутил! — тут же вспыхивает сестра.
— Ну-ну, не ругайтесь.
— Миша, — Ира обращается ко мне. — Ты представляешь, Леша начал встречаться с двумя девушками одновременно! А когда они обе узнали друг о друге, то подрались! Из-за Лешки подрались, прикинь!?
Я в удивлении поворачиваю голову к брату и смотрю на него, не мигая. Вот это новости! Кажется, мелкий в любовных похождениях скоро переплюнет меня. По крайне мере, ради меня девушки еще не дрались.
— Ой, да это две дуры были. — Брезгливо морщится. — Одна из Испании, вторая из Австрии. Они мне обе не очень нравились.
— А Сесиль? — Сестра как-то хитренько улыбается.
Брат тут же становится серьезнее.
— Что еще за Сесиль? — толкаю его в бок.
— Сесиль мне понравилась, да, — мечтательно отвечает. — Но она приехала на вторую половину августа, так что мы с ней только неделю помутили.
— Откуда она?
— Из Франции.
— Нашего Лешу тянет на француженок, — ехидно замечает Ира.
Брат тут же вспыхивает. Конечно, мы все трое понимаем, кого на самом деле сейчас имела в виду Ира. Я решаю подыграть сестре.
— Леша, зачем тебе какая-то Сесиль, когда у тебя прямо под носом есть француженка? — подкалываю его.
— Ты о ком? — делает вид, будто не понимает.
Родителям удается взять на работе отгулы на ближайшие понедельник и вторник, поэтому в субботу рано утром мы собираемся всей семьей загород. С возвращением мелких дома становится значительно веселее, поэтому по будням я стараюсь не задерживаться на работе и уже часов в шесть вечера ухожу.
Мне не дает покоя приближающаяся пятница. Я помню, что Лиза собралась в клуб Ильи, я ради этого даже перенес пятничный бой, но чем ближе этот день, тем сильнее я понимаю, что не испытываю ни малейшего желания видеть Бестию. Вот для чего мне туда ехать? Контролировать, сколько она выпьет? Мне-то что?
В пятницу я окончательно решаю забить на ночной клуб. Мы с семьей выезжаем рано утром в субботу, так что лучше я нормально посплю. Целый день я занимаюсь делами, проверяю документацию, договариваюсь о новом бое, а в шесть часов уезжаю, чтобы сходить с мелкими в кино. Мы смотрим довольно неплохой триллер, потом сидим в бургерной, болтаем обо всем на свете и много смеемся. Дома мы проводим время с родителями, готовимся к поездке, собираем последние вещи и часов в 12 ночи расходимся по своим спальням, чтобы готовиться ко сну.
И вот вроде бы все буднично и спокойно, а я все равно интуитивно дергаюсь, то и дело смотря на часы. Ровно полночь: в ночном клубе начинается все самое интересное. Наплевать. Выключаю свет, ложусь в кровать и закрываю глаза. Потом открываю и смотрю в потолок, но вижу лишь темноту комнаты.
Не выдерживаю и тянусь за заряжающимся на тумбочке телефоном. Открываю Лизин Инстаграм: новых фотографий нет. Секунду сомневаюсь и все-таки жму на ее аватарку, чтобы посмотреть сторис. Тоже ничего нет.
Нахожу у нее Ярослава. Илья сказал, что Лиза планирует прийти с друзьями, а раз так, значит, этот горе-бейсболист тоже обязательно будет. Жму иконку с его фото, чтобы увидеть сторис. И по фиг, что он узнает, что я смотрел.
А у Ярослава уже есть несколько видео из клуба Ильи. Лиза на них не присутствует, но я уверен, что она все-таки с ним. Иначе быть не может. Эти двое, как не разлей вода. Он снимает танцующую толпу, на которой никого не рассмотреть, за кадром звучат женские голоса, но Лизиного среди них нет.
Закрываю Инстаграм, возвращаю телефон на место и опускаю веки, пытаясь уснуть. Но почему-то не засыпаю. Ворочаюсь с одного бока на другой, считаю овец, открываю и закрываю окно, потому что мне то душно, то холодно… В итоге через час я отбрасываю одеяло в сторону и, сцепив от злости челюсть, сажусь на кровати.
В груди неприятно ноет. Я никогда не понимал значения выражения «Душа болит», но сейчас осознаю: оно идеально подходит под то, что я в данный момент чувствую. И чем сильнее становится это ноющее ощущение в груди, тем больше я себя ненавижу. За то, что не могу уснуть, за то, что почему-то думаю о Лизе, за то, что меня беспокоит, что она поперлась куда-то там ночью…
Какое мне вообще до всего этого дело?
Но здравый смысл куда-то исчез, и вот я уже встаю, включаю в комнате свет и одеваюсь. Бесшумно ухожу из квартиры, снимаю с сигнализации машину и еду в клуб Ильи. По дороге я мысленно крою себя последними словами за то, что сейчас делаю. Несколько раз порываюсь развернуть автомобиль и вернуться домой, но почему-то все-таки не делаю этого. И вот я уже паркуюсь у ночного клуба и захожу внутрь.
Ночью я тут еще не был. В уши моментально бьет оглушающая музыка, а глаза слепят лучи софитов. Я поднимаюсь на второй этаж по металлической винтовой лестнице, на которой пьяным девушкам на шпильках не составит труда сломать ноги, и оказываюсь в эпицентре пьяной вакханалии.
Толпа совсем не трезвых людей прыгает и дергается из стороны в сторону, столики по бокам от танцпола оккупированы парочками, которым явно не терпится овладеть друг другом прямо здесь и сейчас. Я пробиваюсь сквозь пьяное сборище к бару и забираюсь на высокий стул. Ищу глазами ложу номер один.
Первый, кого я вижу, — Ярослав. Он расположился на мягком диване, а на коленях у него восседает блондинка, которую он, не стесняясь, лапает за самые интересные места. Эта картина непроизвольно вызывает у меня усмешку.
Для меня всегда была удивительна их с Лизой дружба. Может, потому что я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Все мои так называемые подруги рано или поздно оказывались у меня в постели, а они с Лизой как-то умудряются держаться. Впрочем, кто знает, может, у них секс по дружбе. Нормальное явление, в принципе.
Я отрываюсь от Ярослава и скольжу по людям в их ложе дальше, пока не нахожу Лизу. Она сидит в коротком черном платье на диване, смотрит перед собой в одну точку и медленно потягивает коктейль из трубочки. Она ни с кем не разговаривает, не шевелится в такт музыке, а просто сидит с траурным лицом и смотрит перед собой.
Внимательно пройдясь глазами по каждому человеку в их ложе, я убеждаюсь, что Лизиного недопарня нет. Видимо, я нанес ему травму, несовместимую с походом в ночной клуб. Снова возвращаюсь к Лизе.
Она, очевидно, не в настроении веселиться. Зачем тогда пришла? Вот к ней подсаживается какой-то парень, говорит что-то на ухо, она ему коротко отвечает и отворачивается. Он закидывает свою огромную ручищу на спинку диванчика, как бы обнимая Лизу. Кажется, она этого даже не замечает. Парень предпринимает еще попытки с ней пообщаться, но в итоге понимает, что это бесполезно и уходит.
Проходит десять минут, а ситуация не меняется. Лиза все так же уставилась в одну точку и медленно потягивает коктейль. Наконец-то ставит стакан на столик и тянет руку за новым.
— Я хочу машину на совершеннолетие! — восклицает Ира за завтраком.
Мы сидим всей семьей на веранде арендованного на четыре дня дома с видом на широкую реку. Утреннее солнце уже высоко, но лучи еще не такие ядовитые. Вокруг небольшой лес и тишина. То, что нужно для перезагрузки. Вот только у меня это не выходит.
— Сначала водить научись, — папа намазывает джем на тост.
— Миша, ты научишь меня водить? — сестра делает глаза, как у кота из «Шрека».
— У нас нет машины на механике, — лениво отвечаю.
После аварии на «Мустанге» я решил больше не покупать себе спортивное авто. А все остальные машины в нашей семье на коробке автомат.
— А зачем мне механика? — удивляется Ира. — Я автомат хочу.
— За тем, что на автомате любая мартышка ездить сможет. Если хочешь действительно научиться водить машину, то нужно делать это на механике.
— Миша прав, — говорит мама. — Учиться нужно на механике.
Сестра недовольно цокает языком и строит обиженное выражение лица.
— Иди в автошколу, в чем проблема? — вступает Леша. — Там научат.
— Мне некогда туда ходить! Я в выпускном классе!
— Ну по магазинам за шмотками у тебя же есть время ходить.
Ира с Лешей начинают традиционную перепалку, родители просят их не шуметь, а я встаю из-за стола и иду к реке. Сажусь на песок и просто смотрю на воду.
Второй день долгожданного отдыха, а радости он мне не приносит. На душе пустота и скребут кошки. Не хочется вообще ничего: ни разговаривать, ни тем более веселиться и смеяться. А Лешку, с которым я, как обычно в поездках, живу в одной комнате, постоянно тянет на шуточки и веселые истории. Мне едва удается держать себя в руках и не сорваться на брата.
Хочется просто исчезнуть.
Папа, Ира и Леша идут купаться. Брат с разбега ныряет в воду с головой и всплывает секунд через 30 уже далеко от берега. Отец отвел мелкого на каратэ, когда ему было лет 5, но у него с этим видом боевого искусства не задалось. В 8 лет Леша сказал папе, что ему не нравится и попросил отдать его на плавание. Он занимается им до сих пор и плавает, как амфибия.
А вот Ира, наоборот, не умеет. В девять лет она упала с небольшого моста в озеро и чуть не утонула. Хорошо, что я был неподалеку и успел ее вытащить. После этого она очень долго боялась воды и вообще не купалась ни в каких водоемах. Несколько лет назад она стала заходить в воду. Сначала по колено, потом по пояс, сейчас может зайти по грудь, но все равно проводит в воде не больше десяти минут и плавать не умеет.
Но вчера она всем торжественно объявила, что хочет научиться. И вот папа ее учит, но, судя по тому, что она бегом вылезает на берег, у нее это не очень получается.
— Миша, с тобой все хорошо? — откуда ни возьмись, возле меня возникает мама.
Ее неожиданное появление заставляет меня вздрогнуть. Она садится на песок рядом со мной и смотрит с беспокойством.
— Все в порядке, — отвечаю бесцветно.
— Ты как будто сам не свой. Проблемы в клубе?
— Нет, в клубе все нормально.
— А в чем тогда дело?
Я смотрю на желтый песок у себя под ногами.
— Да ни в чем, мам.
Родительница медлит несколько секунд. Я нутром чувствую, как она хочет задать какой-то вопрос, но не решается.
— С девушкой поругался? — вдруг выпаливает.
Ее вопрос вгоняет меня в ступор. Я отрываю глаза от песка и смотрю на мать.
— С какой девушкой? — это единственное, что приходит мне на ум.
— Ну, не знаю… С какой-нибудь… — отвечает неуверенно. — У тебя же есть девушка?
— Из-за ссоры с которой можно было бы переживать, нет.
Мама с пониманием кивает.
— А я все жду, когда же ты уже приведешь в дом девушку…
Ээээ, что…?
— Мам, ты чего? — ошарашенно спрашиваю.
— А что? Тебе уже 24 года! Мог бы и познакомить нас с папой со своей девушкой!
— У меня нет девушки, с которой можно было бы вас познакомить.
Этот разговор меня поражает. Вообще, родителям никогда не было никакого дела до моей личной жизни. А тут вдруг оказывается, что мама жаждет познакомиться с некой «моей девушкой».
— Очень жаль, что у тебя нет такой девушки! Пора бы уже…
— Мам! — возмущенно повышаю голос, что заставляет Иру, одиноко сидящую в метрах двадцати, обернуться к нам. — Что за муха тебя укусила? — спрашиваю чуть тише.
Мне категорически не нравится этот разговор. Что за вмешательство в мою личную жизнь!?
— Я просто спросила, — родительница поднимает вверх ладони, сдавая свои позиции. — Я что, не могу спросить сына, встречается ли он с кем-нибудь?
— Я тебе ответил: не встречаюсь. Довольна?
— Твоим ответом? Нет, не довольна. Я бы хотела услышать другой ответ.
Первое сентября.
Я ненавижу этот день со второго класса. В первом классе я ему еще радовался, но уже через несколько дней школа мне надоела, и я спросил у родителей, сколько мне еще в нее ходить.
— Одиннадцать лет, — невозмутимо ответила мама.
«Ну все. Жизнь кончена», — обреченно подумал семилетний я.
Но со временем мне удалось поймать в школе определенный кайф. Что-нибудь сломать в кабинете, разбить окно, надавать подзатыльников какому-нибудь лошку… Правда, из-за этого родителей каждый раз вызывали к директору, и маме приходилось густо краснеть и обещать, что такое больше никогда не повторится.
Но, конечно же, это снова повторялось. Дома со мной проводили воспитательные беседы, объясняли, что нельзя так себя вести, я соглашался, кивал головой и продолжал делать по-своему.
И сейчас в первый день сентября я стою перед парадным входом в свой институт и чувствую себя полным идиотом.
Что я тут забыл?
Вот вчерашняя школота курит у главных дверей и мнит себя взрослой.
А вот телка на лабутенах вылезает из «Теслы», предварительно смачно поцеловав красными губами своего парня лет на 30 старше.
А вот и Зинаида Павловна.
— Самойлов!? — ужасается, прижав к груди синюю папку, — опять ты!?
— Не опять, а снова, Зинаида Пална. — Улыбаюсь этой старой грымзе, которая отчисляла меня два прошлых раза. — Я посмотрел расписание, экономическую информатику мне вы будете вести. Так что рад встрече. Я тут подумал, что хочу писать у вас диплом. Вы же не против?
Кажется, от ее лица отливает кровь.
— Я пошутил, — тут же добавляю, пока ее не хватил кондратий. — Я как считал ваш предмет ненужным и бесполезным, так до сих пор и считаю. Хорошего дня, Зинаида Пална!
И я захожу в стены альма-матер, но тут же натыкаюсь на знакомое лицо.
— Миша!? — Настя округляет глаза. — Ты решил снова восстановиться?
А я залипаю на ее огромный живот.
— Ты беременна!? — восклицаю, не ответив на ее вопрос.
— Да, — смеется и гладит себя по животу. — Уже шестой месяц. Вот приходила насчет академа спрашивать.
Я силой заставляю себя поднять глаза на ее лицо. Изменилась. Каштановые волосы стали длиннее, взгляд карих глаз взрослее. Но улыбка такая же.
Настя была моей одногруппницей, когда я поступил сюда первый раз сразу после школы. Потом меня несколько раз отчисляли, я восстанавливался, но мои самые первые однокурсники шли дальше.
Видно, что Насте немного неловко. Переминается с ноги на ногу, глаза в сторону отводит.
— Я рад, что у тебя все хорошо, — киваю на живот. Она продолжает держать его правой рукой, на безымянном пальце которой я вижу обручальное кольцо.
— Спасибо, Миша.
— А ты до сих пор учишься?
— Да, второй курс аспирантуры. Хочу преподавать. Но сейчас буду уходить в академ.
— Ясно…
Возникает неловкая пауза. О чем обычно говорят бывшие, которые давно расстались, и случайно встретились?
Да черт его знает, о чем они говорят.
— Ладно, пойду на пару. — Говорю через несколько тяжелых секунд. — А то снова отчислят, — добавляю со смешком. — Последний год бакалавриата остался, хочу уже получить этот гребанный диплом.
Настя кивает с пониманием.
— Удачи, Миша, — тихо говорит.
— И тебе.
Я спешу к лестнице и быстро взбегаю по ней вверх. Снова чувствую себя мудаком.
С Настей я встречался на первом курсе. Ну как встречался. Я думал, что мы просто спим, а она думала, что у нас серьезные отношения. Месяца через три беспрерывного секса Настя изъявила желание познакомить меня со своими родителями. Ну а я к такому готов не был. Зачем мне знакомиться с ее предками? Мне не нужно их благословение для того, чтобы чпокнуть их дочку.
Ну и с этого момента начался вынос мозга. Настя стала обвинять меня, что я ее ни во что не ставлю, что она подарила мне самое ценное, что у нее было — свою девственность — а я весь такой козел и мудак...
Первое время я терпел ее истерики и обвинения: секс со вчерашней девственницей на удивление был хорош. Но потом Настя начала ревновать меня ко всем подряд. Дошло до того, что она без спроса залезла в мой телефон.
И нашла там контакт по имени «Бестия».
На ее прямой вопрос «Кто это?», я не смог ответить. Назвать Лизу сестрой или родственницей у меня язык не повернулся, потому что ни сестрой, ни родственницей я ее никогда не считал. Но в то же время она мне не подруга. И не соседка. И не одноклассница. Она мне вообще никто.
— Знакомая, — нашел я более-менее подходящее слово, чтобы объяснить, кем мне доводится Лиза.
— Тогда почему она записана у тебя как «Бестия»? — Настя гневно прищурила глаза. — Что это значит? Просто знакомых записывают по имени и фамилии!
Виолетта…
Дерзкая, своенравная и обольстительная Кошка. Хитрая. Знает, когда промолчать, а когда подать голос. Знает, как успокоить меня, когда я на взводе. Знает, как расслабить меня, когда я устал.
Мне особенно нравится, как она меня расслабляет.
И ее татуировка на ягодице тоже мне нравится.
И нравится, что, когда мы едем в машине, она может неожиданно попросить меня съехать на обочину, а потом расстегнуть мои джинсы и забраться на меня сверху.
Ненасытная страстная Кошка.
Но в конечном счете Виолетта все равно типичная баба, потому что через несколько недель безудержного секса она с чего-то вдруг берет, что у нее есть на меня какие-то права и я ей что-то должен. Но прямым текстом в лоб это не говорит. А хитро так, как бы между прочим:
— Алексей Самойлов у тебя в друзьях — это же твой брат? Я зашла на его страницу, просто из любопытства, и увидела пост о том, что он послезавтра выступает на каких-то соревнованиях по плаванию. Давай сходим посмотреть? Мне всегда нравилось плавание.
Очень тонкий намек на желание познакомиться с моей семьей.
— У меня аллергия на хлорку, которая в бассейнах. — Вру. — Давай лучше проведем время вдвоем. — Вжимаю ее лицом в стену и задираю платье.
Хотя Виолетта не самая плохая кандидатка на представление ее семье в качестве моей девушки. Умная, интересная, дочка каких-то профессоров. С учебой, клубом и гонками у меня совсем нет времени смотреть на других девушек, и в какой-то момент я понимаю, что, в общем-то, кроме Виолетты у меня сейчас никого больше нет.
И это необычно. Раньше у меня могло быть несколько девушек параллельно или же я постоянно их менял. А тут уже месяц только одна Виолетта. Не могу сказать, что я испытываю к ней какие-то невероятные чувства, но мне определенно с ней хорошо. Она интересна в общении и раскрепощена в сексе. Что еще нужно? Меня все устраивает.
Поэтому когда в начале октября в Золотом ручье традиционно собирается огромное сборище людей по случаю дня рождения дедушки Игоря, я решаю пойти с Виолеттой. Тем более мать заметила, что я стал часто не ночевать дома, и уже не стесняясь выносит мне мозг на тему того, что хочет познакомиться с моей девушкой. У нее прямо идея фикс какая-то.
Сообщение о том, что мы через несколько дней едем на день рождения моего деда, приводит Виолетту одновременно в восторг и в замешательство.
«А кто там будет?»
«А как мне одеться?»
«А что мне говорить?»
«А если я не понравлюсь твоей маме?»
Я не могу сдержать смеха.
— Все будет нормально, не переживай. У меня хорошая семья.
Мы сидим в столовой в универе, через полчаса мне надо уезжать в клуб.
— У тебя родители, брат и сестра, верно? — не унимается Виолетта.
— Да.
— А еще какие-то родственники там будут?
— Ну, собственно, сам виновник торжества — дедушка. Ну и бабушка. Остальные сто человек — это его знакомые и партнеры.
— А у тебя нет двоюродных братьев и сестер? — удивляется.
— Нет, и отец, и мать — единственные дети. — Я замечаю, что очередь у кассы стала меньше. — Пойду возьму себе кофе. Ты будешь?
— Нет.
Встаю из-за стола и направляюсь за американо. Когда я через пять минут возвращаюсь к Виолетте, замечаю, что она поджала губы и стала уж слишком серьезной. Рассматривает свои ногти, отсела от меня на противоположный конец дивана.
— Что-то не так? — пристально наблюдаю за ней и пью из стаканчика.
— Тебе звонил абонент по имени Бестия, — произносит, не отрывая глаз от своего маникюра.
Небольшой глоток кофе резко обжигает пищевод и желудок. Я хватаю со стола телефон и действительно обнаруживаю один пропущенный от Лизы.
Сердце начинает биться чаще.
Я не видел ее почти полтора месяца. С той самой ночи, когда забирал из клуба Ильи. Я знаю, что она приходила к нам домой несколько раз, но я в эти моменты отсутствовал. Однажды разминулся с ней буквально на пару минут. Когда зашел в квартиру, сразу почувствовал аромат айвы. Глубоко вдохнул и на мгновение задержал дыхание. После удушающе сладких духов Виолетты, которыми насквозь пропах салон моей машины, запах Лизы был, как глоток чистого горного воздуха.
Дрожащей рукой продолжаю держать телефон и просто смотрю на слово «Бестия», написанное красным цветом, что означает пропущенный вызов.
В груди бушует целый микс чувств: удивление, злость, трепет, восторг, настороженность, гнев… Только Лиза может вызывать во мне столько эмоций одновременно.
Но самое яркое ощущение все-таки удивление. Что ей было нужно? Я по пальцам одной руки могу пересчитать разы, когда мне звонила Лиза.
В последнее время я думаю о ней. Часто. Полтора месяца — это не самый долгий срок, который мы не встречались. Бывало, я не видел Лизу по полгода. Но это первый раз, когда я долго ее не вижу и думаю о ней каждый проклятый день. Замираю на улице при каждой проходящей мимо девушке, хоть чем-то похожей на Лизу.
Проводив брата взглядом, я возвращаюсь к столу. Виолетта продолжает держать меня под руку, а Лиза продолжает прожигать во мне дыру. Снова не выдерживаю и смотрю на нее. Выпитый бокал красного вина не придал ее щекам румянца, и она по-прежнему бледная, а глаза все такие же стеклянные.
В груди снова начинается вихрь из самых разных эмоций. Хотя Лиза ничего не делает и ничего не говорит, а всего лишь смотрит, но я уже испытываю целый калейдоскоп чувств: от лютой ненависти к ней до…
До чего?
Мне не нравится слово, которое неожиданно пришло в голову.
В этот момент Ярослав говорит что-то на ухо Лизе, она кивает, они оба встают и направляются в танцевальную зону. Придурок кладёт руки ей на талию, Лиза обнимает его за шею, и они начинают крутиться в медленном танце. Наблюдать за ними — сродни мазохизму, но я продолжаю это делать.
Вот он снова что-то шепчет ей на ухо. Она сдержанно улыбается, как-то односложно отвечает и опускается лбом на его плечо. Ярослав ведёт ладони от ее талии к спине и заключает Лизу в кольцо своих рук.
Так я и знал, что они спят!
Вообще, это, конечно, просто поразительная парочка. Такой формат отношений называется свободным: люди периодически проводят время вместе, но при этом у каждого своя жизнь. В принципе, у меня всегда только такие отношения и были, но ладно я.
Но как так может Лиза!?
Протанцевав одну песню, они возвращаются за стол. Недобейсболист своими обжиманиями не поднял Бестии настроение, она по-прежнему бледная и грустная. Но зато конкретно испортил его мне.
Новый приступ протеста против действительности, в которой я живу, ослепляет глаза. Он вспыхнул неожиданно, и мне приходится вцепиться руками в края стола, чтобы сдержать в себе эмоции.
— С тобой все хорошо? — голос Виолетты проникает в уши, будто сквозь вату.
Прикосновение ее руки к моему плечу заставляет меня посмотреть на девушку. Она выглядит обеспокоенной.
— Все в порядке, — отвечаю ей хрипло, заглушая в груди протест.
Вета улыбается, и я выдавливаю улыбку ей в ответ. Чувствую, что Лиза наблюдает за нами, поэтому, не стесняясь никого вокруг, я слегка целую Виолетту в губы.
И это снова, как контрольный выстрел тогда в машине.
Слышу, как отодвигается ее стул, замечаю боковым зрением, как она уходит в сторону дома. Идет очень быстро, почти бежит.
— А что это за девушка? — тихо спрашивает Виолетта про Лизу.
— Знакомая, — отвечаю на автомате.
— Миша, как тебе не стыдно так говорить! — возмущенно повышает голос мама. Черт, она все слышала. — Лиза сестра Миши по отцу, — поясняет Виолетте. — Это дочь моего мужа от другого брака.
— А, понятно, — тихо отвечает Виолетта и бросает на меня взгляд.
У меня нет цензурных слов.
Я раздраженно высвобождаю руку из захвата Веты и тру лицо. Крепко зажмуриваю глаза, чтобы сдержать снова нарастающий протест. Опять это чувство. Опять этот крик души, что Лиза мне никто. Внутри меня просто все вопит об этом.
Резко открываю глаза, запрокидываю голову и делаю глубокий вдох.
Это все ложь, ложь, ложь.
— Миша, с тобой точно все хорошо? У тебя на лице пот выступил и ты побледнел. — Прикосновение Виолетты прокатывается волной раздражения по всему телу.
— Я же сказал, что все в порядке, — резко бросаю и встаю со стула.
— Ты куда?
— В туалет.
Быстро направляюсь в сторону дома, пока за мной никто не увязался. На первом этаже ходят посторонние люди. Во время таких торжеств гости пользуются уборной в доме под лестницей. А вот на второй этаж и далее на третий они не поднимаются.
Взбегаю вверх по ступенькам и сразу иду в ее комнату. Не стучась, опускаю ручку и врываюсь. Запах айвы тут же наполняет легкие, но Лизы нет. Странно. Я не спешу уходить, вдыхаю все глубже и глубже.
Чистый кайф.
Но я должен ее найти, поэтому закрываю дверь и иду искать дальше. Я открываю комнату за комнатой, но Лизы нигде нет. Дохожу до спальни родителей. Немного посомневавшись, опускаю ручку.
Она тут.
У родителей комната совмещена с ванной, и я вижу полоску света из-за прикрытой двери в уборную. Громкий шум воды заглушает остальные звуки, поэтому Лиза не может знать, что я вошел. Странно, что она пошла в ванную родителей. Наверное, подумала, что общей туалетной комнатой на втором этаже могут воспользоваться гости.
Я тихо подхожу к двери и вижу в щель, как Лиза стоит, облокотившись о раковину, в которую бежит вода из крана. Ее плечи трясутся. Плачет.
Хватаюсь рукой за дверной косяк и что есть силы зажмуриваю глаза. Меня рвет на части. Протест рвется наружу, а отрицание реальности уже достигло своего пика.
Глубокий вдох, и я вхожу в ванную.
Лиза вздрагивает. Резко поворачивает на меня заплаканное лицо и тут же становится ко мне спиной, вытирая щеки.
Я нахожусь в каком-то странном состоянии полутранса. Ее запах полностью проник в легкие и пропитался под кожу. И я не хочу останавливать это.
Лиза продолжает плакать. Сейчас даже еще сильнее. А я вдруг понимаю, что первый раз в жизни обнимаю ее. Сжимаю в руках еще крепче.
— Все могло бы быть по-другому, — говорит сквозь слезы.
Ее слова резко вытаскивают меня из транса, и я распахиваю глаза.
— Что могло бы быть по-другому? — мой голос выходит глухим и севшим.
— Если бы мы встретились не так… — всхлипывает. — А при других обстоятельствах… Все было бы по-другому…
Я не понимаю, о чем она говорит. Я вообще ничего не понимаю. Есть только Лиза в моих руках, ее запах у меня под кожей и протест, который разрывает грудь.
Ее рыдания усиливаются. Лиза уже почти кричит, и я понимаю, что это пора останавливать. Хотя я пребываю сейчас, будто в тумане.
Я нахожу в себе силы подхватить Лизу на руки и заношу ее в комнату. Аккуратно кладу на кровать и хочу уйти за успокоительным, но она хватает меня за шею и прижимает к себе.
— Не уходи, пожалуйста, — просит, заикаясь.
— Лиза, тебе надо выпить успокоительное. Я сейчас приду.
Силой снимаю ее руки со своей шеи и пулей бегу на первый этаж. К счастью, ванная под лестницей свободна. Я открываю подряд все шкафчики в поисках аптечки, пока не нахожу необходимый пакет с лекарствами. Высыпаю их на стиральную машину и перебираю таблетки. Успокоительного нет, но есть снотворное. Думаю, подойдет.
Набираю на кухне стакан воды и бегом поднимаюсь к Лизе. Она продолжает рыдать в подушку.
— Выпей, — я аккуратно приподнимаю ее голову и засовываю в рот таблетку. Затем подношу к губам стакан. Лиза послушно глотает.
Вода слегка приводит ее в чувство, она несколько раз громко вздыхает, а затем ложится на подушку. Я сажусь возле кровати и беру Лизу за руку.
Ее грудь еще трясется, но новых слез нет. Лицо красное и опухшее, косметика размазалась. Я слегка улыбаюсь, смотря на нее такую.
— Давай, скажи, что я страшная, как колдуньи из мультиков, — говорит сипло.
Я улыбаюсь еще шире, понимая ее намек.
— Не скажу.
— В детстве ты говорил, что я толстая и страшная, как колдуньи из мультиков.
— Я обманывал.
Лиза не отвечает. Ее веки плавно опускаются, грудь перестает дергаться, а дыхание через несколько минут становится размеренным. Уснула.
Я остаюсь сидеть возле кровати и держать Лизу за руку. И чем дольше я смотрю на ее спящее лицо, тем сильнее пульсирует в висках:
Ложь, ложь, ложь.
Я вспоминаю все. Как увидел ее первый раз. Как в груди вспыхнул протест:
ОНА МНЕ НЕ СЕСТРА.
Как она в детстве всегда засыпала в обед, а я садился возле кровати и смотрел на нее. Ровно, как сейчас. Только за руку не держал. Разглядывал ее спящую, а внутри все вопило:
ОНА МНЕ НЕ СЕСТРА.
Вспоминаю ее пышное розовое платье принцессы, которое я порезал ножницами. Потому что она была слишком красивая в нем.
Вспоминаю, как она раньше ездила с нашей семьей на море, и ветер доносил до меня запах ее волос. Я вдыхал глубоко и закрывал глаза, наслаждаясь ароматом. А потом ненавидел себя за это и мстил Лизе, делая ей какую-нибудь гадость.
Я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю…
А протест все нарастает, нарастает, нарастает…
И доходит до пика, до финиша. Достигает своего апогея.
Я никогда не был прилежным студентом, но запомнил, что нам говорили на психологии. Интуиция — это постижение истины, минуя опыт, доказательства и логические рассуждения.
Учёный Никола Тесла, благодаря интуиции, изобрёл генератор переменного тока. В дальнейшем этот генератор послужил созданию крупнейшей электростанции на Ниагарском водопаде.
Интуиция три раза спасала жизнь Уинстону Черчиллю.
Даже химические элементы во сне Дмитрия Менделеева — это интуиция.
Именно интуиция движет мною, когда я встаю с пола и начинаю искать в ящиках стола ножницы. Именно интуиция движет мною, когда я, не найдя их, спускаюсь вниз на кухню и беру большой нож. Именно интуиция движет мною когда я возвращаюсь к Лизе, распускаю ее волосы из этой красивой прически и срезаю прядь.
Именно интуиция движет мною, когда я бегу в библиотеку на первом этаже, включаю компьютер и набираю в поисковой строке одну фразу:
«Сдать анализ ДНК в Москве».
Мною движет всего лишь интуиция. Но я уверен, что это самый правильный поступок за всю мою жизнь.