Моя первая ночь с бароном. Я стану (не) первой 18+

Глава 1

Я шла по коридору к своей комнате, слова Якова всё ещё звенели в голове.

И всё же внутри было что-то большее, чем просто эхо его слов. Память. Горькая, давняя, но до сих пор живая.

Я редко позволяла себе об этом думать. Но иногда картины прошлого всплывали сами — слишком ярко, чтобы от них отмахнуться.

Мне было двенадцать, когда я впервые получила мутацию. Тогда всё казалось случайностью: резкая боль, температура, искажения в теле. Я смотрела в зеркало и не понимала, что вижу. Моё лицо менялось, линии лица ломались — будто кто-то грубо смял и перекроил меня. Кожа пошла пятнами, мышцы тянулись не туда, куда нужно, лицо становилось чужим.

Мама старалась улыбаться, говорила, что «Милена, всё пройдёт», что я должна быть сильной. Но её глаза… они выдавали её с головой. В них было то, чего я никогда прежде не видела, — жалость. Отец держался жёстче, напоминал, что я аристократка и обязана быть выше любых изъянов. Но и он, думая, что я не вижу, отворачивался от зеркал.

На балах стало невозможно. Раньше я хоть иногда получала приглашения на танец. Но после мутации кавалеры начали сторониться. Одни смущённо отводили глаза, другие кривились, как будто рядом с ними стояла не девушка, а уродец. Я слышала шёпот за спиной: «Она испорчена… наследница, и такая…» Эти слова врезались в меня глубже любого клинка.

Постепенно я привыкла к одиночеству. Даже среди сверстников я будто оставалась одна. Ни комплимента, ни взгляда, ни лёгкой улыбки. Я могла быть сильной, умной, выученной — но девушкой я быть перестала. Для них. И для себя.

После того случая я поняла: оставаться в доме больше не могу.

И даже не только из-за взглядов и шёпота за спиной. С ними я кое-как научилась мириться. Но было ещё одно — то, что произошло тогда. Я не готова вспоминать это сейчас, но именно оно стало последней каплей.

Я ушла. Сбежала, если называть вещи своими именами. И впервые в жизни не знала, что делать дальше. Аристократка без рода, девушка с уродствами, воин без отряда. Всё это звучало как приговор.

И тогда появился Яков.

Он нашёл меня, когда я была на грани отчаяния. Не спросил ни о прошлом, ни о причинах. Просто протянул руку и предложил место в дружине Рода. Так я обрела новый дом.

Когда я стала гвардейцем рода, я надеялась, что там всё будет иначе. Ведь среди воинов мутации не были редкостью. Но и там я оказалась белой вороной. Мужчины с уродствами воспринимались суровыми и сильными — для них это была «метка боя», почти украшение. А для меня… это было пятно, отнимающее всё женское.

Меня приняли в ряды, но смотрели иначе. Разговаривали со мной по-дружески, похлопывали по плечу, шутили так, как шутят с «своими парнями». Они никогда не позволяли себе лишнего. Ни взгляда, ни двусмысленной фразы. Даже в банальных ситуациях, где к другим девушкам могли подкатить с ухмылкой, ко мне обращались ровно, сухо.

Я заметила это не сразу, но со временем поняла: меня перестали воспринимать как женщину. Как будто я потеряла право на это.

Я видела, как даже на простых служанок — серых, неказистых, невзрачных — мужчины смотрели иначе. Им улыбались. Им бросали взгляды. Им помогали поднять тяжёлое, хотя помощь могла быть не нужна. Их дразнили, их приглашали в танце или на прогулку. Эти девчонки, которых я считала мышками, получали то, чего не было у меня. Их видели женщинами.

А я… я стала лишь воином. Другом. «Своим парнем» в женском теле.

Сначала я завидовала. Потом смирилась. Перестала выбирать платья, потому что они всё равно не имели смысла. Перестала кокетничать, потому что это выглядело жалко. Перестала даже думать о том, что когда-нибудь стану желанной.

Я научилась жить дисциплиной. Тренировками. Сталью. Схваткой.

Но где-то внутри оставалась девушка, которая очень хотела, чтобы на неё посмотрели так же, как на любую другую.

И, наверное, именно поэтому слова Якова сейчас отзывались во мне так сильно. Потому что впервые за долгие годы я снова чувствовала: я выгляжу как женщина. Настоящая. И это пугало сильнее любого врага.

Я сегодня проведу ночь с Аристархом.

Он мне ведь всегда нравился. Всегда. Но раньше, пока тело было изуродовано мутациями, я и подумать не смела, что могу быть рядом с ним. Даже близко.

Когда мы выходили на спарринги, я ловила себя на том, что радовалась каждому его касанию. Пару раз мне казалось — вот бы он прижал меня к полу, победил… и я бы хотя бы на миг ощутила его близость. Глупо? Возможно. Но я тогда так этого хотела.

Я ведь аристократка, меня с детства учили прятать чувства. И я прячу их. Снаружи я холодная и собранная. Но внутри… внутри я всего лишь девушка. Простая. Та, что жаждет любви, ласки, тепла.

А он… до пробуждения был одним человеком, после — совсем другим. Будто два разных мужчины. Взгляд, речь, движения — всё изменилось. И это только сильнее тянет меня к нему.

Я зашла в свою комнату, привычным движением сняла с себя тренировочную одежду и направилась в душ. Тёплая вода стекала по коже, смывая усталость, но мысли от этого только становились ярче.

Раньше… до его пробуждения… он не казался таким. Простоватый, чуть глуповатый даже. Нет, не в том смысле, что он был хуже других аристократов. Манеры у него всегда были — вбитые, выученные, как и у меня. Он держался правильно, говорил правильно, умел улыбнуться в нужный момент. Но всё равно — он будто больше жил для боёв, чем для этого аристократического лоска.

И именно в бою я видела его настоящим. Видела, как он горит, как любит сражаться. Я редко могла победить его тогда. Почти никогда. Приходилось хитрить, использовать магию… странную, нестандартную магию, о которой лучше сейчас не думать.

Но после пробуждения он изменился. Будто Эхо не просто разбудило в нём силу — оно изменило всё. Его тело. Его походку. Его взгляд. Даже аура вокруг него стала другой. Я чувствую её каждой клеточкой. Она манит. Она притягивает.

И я сама не понимаю — то ли меня тянет к нему этой новой силой, то ли всё это было во мне всегда, просто теперь стало невозможно прятать.

Тёплая вода мягко стекала по телу, а мысли вновь возвращались к нему.

Да, он изменился. После пробуждения стал другим — манеры ещё чётче, движения ещё увереннее. Теперь я понимала: даже с магией я вряд ли смогла бы победить его в бою. Словно у него есть скрытый резерв, глубина, которую он сам ещё не постиг. Последние наши схватки только подтверждали это — он мог одолеть меня в любой момент, но что-то мешало. Может, последствия ритуала. Может, его потеря памяти, о которой говорил Яков.

Я провела руками по коже, смывая мыло, и на миг задержала взгляд на зеркале, что висело прямо в душевой. Отражение было знакомым и в то же время новым. Я поймала себя на мысли: сейчас я выгляжу так, как и должна была всегда.

И всё же каждый раз, когда я смотрела на себя теперь, перед глазами вставал тот миг.

Когда Аристарх коснулся моей руки.

Это было случайно, машинально. Он не пытался ничего сделать — просто провёл ладонью. Но в ту секунду боль обрушилась на меня так, что мир потемнел в глазах. Кости ломились, мышцы будто вырывали с корнем, сама кожа горела огнём. Я потеряла контроль, и вместе со мной осел на пол и он.

Когда мы пришли в себя, первое, что я увидела, — его лицо. Бледное, измождённое, будто он сам выжег изнутри все силы. А потом я глянула на свою руку — и застыла. Она была другой. Человеческой. Без уродства. Настоящей.

Я не поверила. Переворачивала кисть, щупала пальцы, сжимала кулак — всё было идеально. Слишком идеально. Сердце ухнуло вниз, и вместе с ним поднялась злость. Я копила полтора года на эту мутацию, отказывала себе во всём, вырывала каждую монету из боёв и охот, чтобы стать сильнее. Я сознательно пошла на это уродство ради силы, ради того, чтобы пробивать щиты и бронированные шкуры монстров. И он… он одним прикосновением всё перечеркнул.

— Ты что натворил?! — крикнула я на него, сама не веря в собственные слова. Голос сорвался, звенел от боли и ярости. — Кто тебе позволил?!

Аристарх попытался что-то сказать, но только хрипнул. Его глаза закрылись, тело обмякло, и он снова потерял сознание.

Я стояла, дрожала, сжимая новую ладонь, не понимая, что со мной происходит. И только тогда, глядя на его неподвижное тело, во мне медленно зашевелилось другое чувство. Сомнение. А вдруг… это не так уж плохо?

Ночью я почти не спала. Всё внутри горело, переливалось, менялось. К утру я решилась взглянуть в зеркало — и замерла. Моё лицо… половина, которую я всю жизнь ненавидела, больше не была изуродована. Кожа стала ровной, бархатной. Линии тела вернулись, талия снова подчёркивала изгибы. Я прикасалась к щеке, к плечу, к бедру — и не узнавала себя. Я не могла оторвать рук, потому что боялась, что чудо исчезнет.

Я тогда впервые за долгие годы поняла: он вернул мне меня саму.

Вода скользила по коже, оставляя влажные дорожки. Я провела ладонью по животу, задержавшись на талии, и улыбнулась отражению. Узкая, правильная линия — плавный изгиб, который переходил в бёдра.

Руки скользнули ниже. Я коснулась ягодиц, ощутила под пальцами упругость и округлость — ту самую форму, что делала фигуру законченной. Песочные часы. Красиво, женственно.

Пар висел в воздухе, оседал на стекле и на коже. Я провела ладонью по плечу, стирая мыльную пену, и почувствовала, как под пальцами дрогнули мышцы. Капли влаги скользили по изгибам тела, и мне на миг показалось, что это не капли, а чьи-то прикосновения.

Мысль вспыхнула внезапно, обожгла. Я словно ощутила, как он мог бы держать меня за талию, как его ладонь легла бы на бедро… Слишком ярко, слишком реально.

Я резко прикусила губу и отдёрнула руки, будто застала саму себя за чем-то запретным. Сердце ухнуло вниз.

«Нет… — почти вслух сказала я себе. — Ты просто моешься».

Но мысли не отпускали. И чем ближе я подносила руки к коже, тем отчётливее представляла его — и тем сильнее вспоминала, что впереди брачная ночь.

Поднялась выше. Грудь… тяжёлая, наполненная, с упругим весом, от которого хотелось то ли вздохнуть, то ли рассмеяться. Густой мыльный раствор стекал по ней, и я провела пальцами по изгибу, словно невольно подчёркивая его.

Волосы прилипали к плечам, белые, длинные, будто светились на фоне капель. Кожа же… ровная, чистая, гладкая, мягкая — бархат, который вода только оттеняла.

Я смотрела на себя и двигалась медленно, будто рисуя картину руками. Каждая линия казалась правильной, гармоничной. И я поймала себя на мысли: вот так, именно так, я и должна была выглядеть всегда.

Я остановила руки и смутилась от того, о чём только что подумала.

Нет… Я ведь девственница. И всегда знала: так и будет ещё долго.

Мутация настигла меня в двенадцать. С того самого дня я перестала видеть в себе девушку. Да и кто бы посмотрел? Изуродованная, изменённая. Даже среди аристократов, где и без того брачные связи редкость до совершеннолетия, мне казалось — для меня это и вовсе невозможно.

Максимум, на что могла рассчитывать, — это если кто-то из дружинников рода однажды посмотрит на меня с жалостью. Но о главе рода и думать было глупо. Тем более о брачной ночи.

Я вздохнула и провела рукой по коже. Теперь всё иначе. Теперь я чиста, здорова… и всё же внутри осталась та самая девушка, уверенная, что у неё не может быть мужчины.

Из душа вернулась тихая, полотенце соскальзывало с плеч, влажные волосы липли к спине. До вечера было ещё далеко — Яков ясно сказал прийти к ночи. Но ни тренироваться, ни отвлечься не хотелось. Внутри копошилось беспокойство, липкое, навязчивое, словно отголосок боя у ворот.

Помню, как почти добежала до выхода из поместья, уже собиралась выскочить наружу — и вдруг Максим перехватил меня, отправил к Якову. Сердце тогда пропустило удар. А потом — этот вид: Аристарх, весь в крови, обмякший в чужих руках… Я ведь клялась прикрыть его своим телом. И снова не справилась.

Яков успокоил, сказал, что он выживет, и объяснил про ритуал. Ночью нужно будет лечь рядом с ним. И тогда — удар: Ольга уже прошла через это. Ревность обожгла сильнее страха. Ведь первой клятву дала я. Первой связала судьбу с ним. Но первой всё равно оказалась другая.

Яков сказал, что рядом с ним уже была Ольга. И внутри меня вспыхнула злость.

Я видела её всего пару раз, но забыть этот образ невозможно. Высокая, утончённая, всегда собранная. На ней строгая юбка, белая рубашка с пышными рукавами — ничего откровенного, но она умела носить это так, что любой взгляд скользил по её фигуре. Её талию, её бёдра, её грудь. Такая же, как у меня. Тяжёлая, пышная, настоящая. Но её грудь видели, а мою будто игнорировали.

Я тогда уже не была уродливой. Половина лица больше не искажала мою внешность, кожа стала гладкой и чистой. Я знала, что снова выгляжу женщиной. Но все вокруг слишком привыкли к другому образу. Для них я осталась «своим», другом, соратником. Ко мне обращались ровно, сухо, без флирта. Даже если взгляд случайно задерживался на моих формах — в нём не было того огня, который был в глазах, когда смотрели на неё.

Именно это было самым обидным. Я знала, что не хуже. Даже лучше. Но они не могли перестроиться. Не могли начать видеть во мне женщину, потому что слишком долго считали меня одним из них.

А Ольга… Ольга умела быть заметной. Каждый её шаг говорил: «смотрите». И на неё смотрели.

Я сжала губы и вдруг поймала себя на мысли: хватит. Я больше не буду копить на мутации. Не стану уродовать себя ради силы. Теперь я хочу другого. Я буду копить на платья, на украшения, на красивую одежду. Хочу, чтобы все смотрели на меня. Чтобы ни один взгляд не проходил мимо.

И главное — чтобы он. Чтобы Аристарх. Чтобы только его глаза всегда были прикованы ко мне.

От этой мысли дыхание сбилось. А что, если бы это была я? Если бы его руки держали меня, если бы он ощущал рядом моё тело? Картина вспыхнула слишком ярко. Ноги подогнулись, я опустилась на кровать, подушка оказалась между бёдер. Сначала хотела отдёрнуть её, но от лёгкого движения по телу пробежала искра. И стало ясно — тело знает больше, чем разум.

Первые движения были едва заметными, но вскоре я ощутила, как внизу становится влажно. С каждым скольжением между лепестков скапливалась тёплая влага, и она пропитывала ткань, делая её липкой и скользкой. Я понимала: я теку. Стыд жёг сильнее, чем сама горячка, но остановиться уже не могла.

Ткань проходила точно по цветку, цепляла края лепестков и иногда задевала набухшую жемчужину. От этих прикосновений ноги сами двигались, дыхание сбивалось, и я сильнее вжималась в упругую поверхность. Хотелось протянуть руку вниз, раздвинуть лепестки пальцами и коснуться самой бусины, но от одной мысли об этом лицо вспыхнуло жаром. Стыд не позволил — я не могла сама себя трогать.

Поэтому я только крепче прижималась к мягкой ткани, искала ею всё новые углы, движения становились резче. Лепестки скользили, влажность лилась всё сильнее, и каждая искра удовольствия только добавляла масла в огонь. Мне казалось, что если кто-то сейчас откроет дверь, я умру от позора. Но тело предало меня, оно само вело дальше, требовало большего, чем разум был готов принять.

Ткань подо мной уже насквозь промокла. Стыдно было даже самой себе признаться, сколько из меня вытекает. Я прикусила губу и скользнула чуть выше, туда, где подушка сходилась уголком. Края были плотнее, твёрже, и я обхватила его бёдрами. Осторожно подвинулась, и острый край прошёл между лепестков, разделяя их, заставляя мой цветок раскрываться.

Жар ударил в голову. Каждый раз, когда угол проходил чуть глубже, я вздрагивала, будто боялась, что зайду слишком далеко. Я знала — девственность нельзя потерять так глупо. Но лёгкое касание внутри, совсем неглубокое, дарило новые искры, и я снова двигалась вперёд, не позволяя себе остановиться.

Рука сама поднялась к груди. Третий с половиной размер налился тяжестью, от возбуждения она стала ещё чувствительнее. Я приподняла её ладонью, сжала сильнее, чем следовало, и вздрогнула от боли, смешанной с удовольствием. Сосок напрягся, и когда пальцы коснулись его, тело выгнулось дугой. Стыдно, до дрожи стыдно, но пальцы сжали его снова, сильнее, и я хотела продолжать.

Теперь угол подушки раздвигал мои лепестки, скользил по мокрому цветку, иногда чуть входя внутрь. Я прижималась к нему бедрами, искала именно это ощущение — разделяющее и наполняющее одновременно. Другая рука нашла второй сосок, и стоило зажать его, как из груди вырвался тихий стон.Я понимала, что теряю контроль, но прекратить не могла.

Мысли закрутились быстрее движений. Перед глазами возникла Ольга. Та самая, хитрая и уверенная. Сучка, которая никогда не упустит своего. Я почти видела её в его постели, представляла, как она делает всё, чтобы завладеть им до конца. И в этот миг злость вспыхнула сильнее стыда.

Нет. Я не уступлю ей. Я должна дать то, чего не дала она.

Картина сложилась сама. Если Ольга могла предложить только обычное — я обязана пойти дальше. Я слышала разговоры, краем уха — от дружинников, они меня воспринимали за свою. Мужики шептались, что они теряют голову, если женщина отдаёт им всё… абсолютно всё.

Мысль обожгла, заставила щеки вспыхнуть. Мой потаённый вход.

От этого повеяло чем-то запретным, почти постыдным. Но именно это и стало возбуждать ещё сильнее. Представить, как я сама предлагаю ему… как он берёт меня иначе, чем кого-либо до этого.

Я стиснула подушку бедрами. В голове уже мелькали практичные мысли, нелепые и пошлые одновременно: чем это делают дома? как разработать себя? что взять, чтобы подготовиться? Даже этот стыдный вопрос — лишь разжёг ещё больше.

Взгляд скользнул по прикроватной тумбе и зацепился за небольшой дезодорант-стик. Обычный, женский, аккуратный, с округлой крышкой. От одной мысли, зачем он вдруг привлёк внимание, по коже пробежал жар. Я резко отвернулась, но образ уже не уходил из головы.

— Господи… что за глупость, — прошептала сама себе и всё равно потянулась рукой. Пальцы сомкнулись на холодном гладком пластике. Внутри всё сжалось от стыда, но внизу между бёдер влага только прибавилась, будто тело радовалось моему решению.

Я прикусила губу. «Ну… он ведь совсем небольшой. И я уже и так достаточно мокрая…» — мелькнула мысль, и от неё кольнуло ещё сильнее. Ладонь дрожала, пока я медленно провела закруглённым краем по внутренней стороне бедра. Холод пластика и мой собственный жар встретились, и я едва не застонала.

Сердце билось так громко, что казалось, его услышат за стеной. Я задержала дыхание и всё же подвела игрушку-заменитель ниже, позволив ему на миг коснуться лепестков. От неожиданности вырвался тихий всхлип, и я дёрнулась, но уже не могла остановиться.

Стыдно, ужасно стыдно. Но желание оказалось сильнее.

Я провела стиком по краю лепестков, и сразу почувствовала, как на его гладкой поверхности остаётся след влаги. Ещё раз, медленнее — и он намок сильнее. Хотелось, чтобы он пропитался полностью, чтобы скользил свободно. Каждый раз, когда я дразнила им бусинку, тело откликалось дрожью, и жар разливался всё глубже.

Пальцы второй руки нерешительно скользнули ниже — к моему потаённому входу. Лёгкое прикосновение вызвало во мне новую, острую волну желания, дыхание сбилось, и щеки вспыхнули жаром. Я не смела давить сильнее, только касалась, будто проверяла собственную смелость.

А стик продолжал всё быстрее намокать от моих лепестков, становясь тёплым и послушным в руке.

Я осторожно решилась на большее — кончик пальца вошёл в узкий проход. Жар смешался с тугой теснотой, от чего я сама застонала сквозь зубы. Медленно, не спеша, несколько раз — и тело чуть расслабилось. Я замерла, набравшись смелости, и ввела глубже.

Я задержала дыхание, но вскоре ощутила, что сидеть так неудобно. Движения были скованы, мышцы сводило, и удовольствия не хватало. С тихим стоном я убрала пальцы, положила стик рядом на постель и, поправив подушку, опустилась на живот. Подложила её под бёдра, так, чтобы тело чуть приподнялось. Новая поза дала больше свободы, и я тут же почувствовала, что стало легче — и жарче.

Одной рукой я вновь повела по лепесткам, собирая влагу, намокая всё сильнее. Стик оказался под рукой, гладкий и тёплый, и я снова провела им по цветку, дразня бусинку, оставляя влажные следы на его поверхности. С каждым движением он становился всё более скользким.

Вторая рука медленно вернулась к потаённому входу. Сначала один палец — туго, тесно, жарко. Потом другой. Я зажмурилась и прикусила губу, чувствуя, как мышцы сопротивляются и уступают. Лежать так оказалось удобнее: я могла двигаться плавно, глубже, пока тело привыкало.

Несколько минут я осторожно работала пальцами, позволяя телу привыкнуть к ритму. Каждый толчок отзывался сладкой волной, и вскоре я поняла: больше ждать не имеет смысла. Узкий проход уже принимал меня послушнее, мышцы стали мягче, и жар внутри требовал большего.

Я осторожно вынула пальцы, с тихим вздохом перевернулась на спину. Подушки остались под бёдрами, приподнимая таз, и поза стала ещё откровеннее, открытой. Я поднесла стик к возбужденным лепесткам, смазала ещё раз, проведя по бусинке — так, что из груди вырвался невольный стон.

Потом медленно повела ниже — к потаённому входу. Тепло и влага делали поверхность скользкой, и он скользнул по чувствительной коже, готовый войти. Я задержала дыхание, на миг зажмурилась — и осторожно надавила. Узкий проход сопротивлялся, но постепенно уступил, впуская внутрь холодную гладь.

Я выгнулась, одна рука потянулась к груди. Тяжёлая, налитая, она отозвалась болью и сладким толчком. Я сжала сосок сильнее, и на этом движении стик вошёл глубже. Тело дёрнулось, в голове вспыхнули искры. Я чуть подвела бёдра навстречу, и ритм пошёл сам собой — медленный, горячий, требовательный.

Каждое движение внутрь было шагом за грань. Каждое возвращение — обещанием большего. Я извивалась на простынях, выгибая спину, сжимая грудь, кусая губы, и чувствовала, как мир сужается до этих двух точек — крохотного предмета в потаённом проходе и моей бусинки, которую я дразнила второй рукой.

Стик продолжал входить и выходить, туго, горячо, я чувствовала, как мышцы обхватывают его. Движения становились всё смелее, всё глубже, и от этого жар расползался по телу. Свободная рука то хватала грудь, сжимала её, играла с соском, то скользила вниз — к лепесткам, к бусинке, где от малейшего прикосновения меня пронзало током.

Блаженство накрыло внезапно. Тело выгнулось, стик глубоко вошёл, пальцы сильнее прижали бусинку, и я застонала, не в силах больше сдерживать голос. Всё внутри сжалось, пульсировало, выплёскивая жар, и влага хлынула наружу, пропитывая ткань подо мной.

Я едва отдышалась, но не остановилась. Стик продолжал свой ритм, пальцы снова нашли бусинку, и вторая волна настигла меня быстрее первой — обжигающая, рвущая изнутри. Я вскрикнула громче, чем хотела, прижимая лицо к простыне, и позволила телу трястись, пока соки не стекали по бёдрам, делая подо мной всё насквозь мокрым.

Я ещё долго лежала, ощущая, как тело подрагивает от отголосков, как простыни и ткань подо мной пропитались насквозь. Стыд и сладость сплелись воедино — я никогда раньше не позволяла себе подобного. Но теперь… теперь всё было иначе.

Собравшись с силами, я поднялась. Кожа липла, волосы спутались, и было ясно: без душа снова не обойтись. Тёплая вода смыла остатки жара, вернула дыхание и чуть охладила мысли, но внутри всё ещё горело предвкушением.

Я долго перебирала платья. Казалось бы, какая разница? Всё равно их придётся снять. Но нет. Для меня это было впервые за много лет — выбрать одежду не ради удобства, не ради маскировки, не ради боя… а ради него.

Я сидела перед шкафом и смотрела на платья так, будто они были оружием. Каждое из них казалось испытанием. Раньше я никогда не задумывалась о том, как буду выглядеть для мужчины. Для боя — да, для тренировки — всегда. Но для мужчины… я ведь сама себе внушила, что это не про меня.

Пальцы перебирали ткань неуверенно, словно я боялась её испортить. Лёгкая, струящаяся, почти прозрачная на свету материя казалась слишком нежной для меня. Слишком далёкой от того, что я привыкла носить.

Я вспомнила, как несколько часов назад прижималась к подушке. Как сжимала её бедрами, как стыдилась даже самой мысли о том, что делаю. Сердце кольнуло. Я невольно провела ладонью по бёдрам, словно проверяя — не остался ли след. Стыд накрыл снова, но вместе с ним пришло другое чувство — желание. Сегодня ночью это желание должно стать реальностью.

Я подняла одно платье, примерила. Белое, слишком открытое. Сразу вспомнила, как дружинники смотрели на Ольгу, когда она проходила мимо в своей строгой юбке и белой рубашке. Их взгляды. Их искры. Я хотела таких же. Хотела, чтобы они наконец видели меня. Чтобы не как друга, не как воина — как женщину.

Но важнее всех был он.

Аристарх.

Я прикоснулась к груди, представив, как его взгляд задержится именно там. От этой мысли кожа загорелась.

Я выбрала другое платье, более мягкое, пастельное. Посмотрела в зеркало. В отражении — женщина. Настоящая. Но губы дрогнули: «А вдруг он не посмотрит? А вдруг не заметит?» Я поправила ткань на талии, провела ладонью по бедру. Ткань подчёркивала изгибы, но я всё равно сомневалась.

«Хватит, — сказала я себе. — Больше никаких мутаций. Никаких чудовищ. Теперь я буду тратить деньги на другое. На платья. На украшения. Чтобы нравиться. Чтобы смотреться. Чтобы он всегда смотрел только на меня».

Я резко расправила плечи, встретилась с собой в зеркале.

Кожа была бархатной. Линии тела — женственными. Лицо — ровным, без уродства. Я долго гладила щёку, плечо, талию — не эротично, а как бы проверяя: это действительно я? Мне ли принадлежит это тело?

И впервые за много лет я позволила себе улыбнуться.

Я открыла нижний ящик комода и на мгновение растерялась. Бельё. Смешно, но именно его я не покупала годами. Зачем воину кружево? Зачем «тайна под платьем», если ни один взгляд не задерживается на тебе дольше пары секунд? Я перебирала ткань пальцами осторожно, будто могла порвать одним неловким движением. Гладкая чашечка — слишком строгая. Кружево — слишком дерзко? Я хмыкнула самой себе: «С каких пор я боюсь дерзости?»Я выбрала комплект попроще — мягкий, послушный, тот, что не будет спорить с платьем. И всё же добавила тонкую подвязку: невидимую миру, но видимую мне. Маленький секрет. Маленькая победа.В голове всплыло когда-то услышанное от портнихи: «Бельё — это не для чужих глаз. Это для того, чтобы ты сама вспомнила: ты — женщина». Я провела ладонью по талии, поправила ленту и поймала себя на улыбке шире прежней. Похоже, это и было моё новое оружие — тёплое, тихое, без стали и крови.

На тумбе стояли три маленьких флакона. Когда-то подарки, больше — пыльные памятники тому, чем я давно перестала быть. Я открыла первый — тяжёлый, вечерний, с терпкой нотой, словно шёл бы к маске и алому бархату. Нет. Второй — сладкий, липкий, как чужая улыбка. Тоже нет.Третий пах свежестью после дождя. Травой, влажным камнем, чистой кожей. Не скрывая, а подчёркивая. «Пусть он запомнит именно это», — подумала я. Не запах боя, не пот стали, не кровь. Меня. Я коснулась запястий, впадинки под горлом. Представила, как он вдохнёт — и узнает. И потом — всегда узнает. По этому тихому следу, тоньше нити Эхо.

Я отступила от зеркала на шаг и вдруг — совершенно по‑детски — попыталась сделать па. Поворот корпуса, лёгкий поклон, разворот бёдрами. Как меня учила мать: «Не торопись. Пускай ткань говорит за тебя».Смешно, но ступни сами нашли забытые движения. Я поймала край юбки пальцами, повела по дуге — и ткань послушно легла, подчёркивая линию бедра. Ничего особенного. Но в этом «ничего» вдруг оказалось всё: я снова умела быть не только быстрой и сильной, но и мягкой.Прижала ладонь к сердцу. «Смотри на меня, — прошептала отражению. — Сегодня смотри только на меня».

Я вдруг уловила странную мысль: всё это похоже на сборы перед боем.

Только вместо доспехов — платье, вместо ремней и ножен — кружево и ленты, вместо запаха масла и стали — лёгкий аромат духов на запястьях. И в этом было что-то правильное. Я готовилась так же серьёзно, как всегда готовилась к схватке. Каждое движение — проверка, каждая складка — настрой.

И, что удивительно, мне это нравилось.

Я снова чувствовала себя собой. Не воином, не изуродованной наследницей, не «своим парнем», а девушкой. Женщиной. От этого становилось легко. Даже внутри — будто расправились плечи, будто сердце вспомнило, как биться ровно. И это ощущение было сладким, как вдох перед победой.

И после сборов я, шаг за шагом направилась в его комнату.

Коридоры встретили тишиной. Я даже удивилась: ни одного дружинника, ни прислуги, ни случайного взгляда. Словно весь дом вымер. Лишь шаги отдавались гулко, и от этого внутри становилось ещё напряжённее. Наверное, Яков позаботился, чтобы никто не пересёкся со мной сегодня.

У двери в его покои сердце билось особенно громко. Внутри уже царил мягкий вечерний полумрак, золотые отблески заходящего солнца падали на стены. Я подошла к кровати — он лежал неподвижно, тихо дышал, лицо было спокойно.

На миг я просто смотрела на него. Усталость после тренировок, жар, который ещё плыл в крови, и то, что я сделала сама с собой, вымотали меня до предела. Но рядом с ним появилось другое чувство — тянущаяся нежность и желание быть ближе.

Я сняла платье — ткань легко соскользнула с плеч, упала к ногам. В лёгкости этого движения было что-то освобождающее. Осталась лишь я — настоящая, без масок и защит. Осторожно подняла край одеяла и скользнула рядом, ощущая тепло его тела.

Не поздний вечер. Самое время, чтобы позволить себе отдохнуть… и набраться сил перед тем, что ждёт нас впереди.

Как уснула — не заметила. Но проснулась от лёгкого движения рядом. Он пошевелил рукой. Всего лишь незначительный жест, но тело тут же отозвалось — сердце ударило сильнее, сон слетел, будто я только и ждала этого момента.

Я осторожно повернулась к нему лицом. Хотела убедиться, что не показалось. Нет, всё правда: его пальцы чуть дрогнули, дыхание стало глубже. Внутри разлилось странное чувство — радость и дрожь вместе.

Не удержавшись, я скользнула ближе, положила ладонь ему на грудь. Под пальцами ощутила тепло и уверенный ритм сердца. Этот звук — самый надёжный ответ, что он жив.

Я прижалась сильнее, позволив себе лечь к нему на плечо. Он будто почувствовал — подложил руку подо меня, и это движение было таким естественным, что я на миг забыла про все сомнения. Словно так и должно быть.

Нога сама собой скользнула выше, закинулась на него. Теперь его бедро оказалось между моими, а грудь легла на его тело. Я затаила дыхание, боясь спугнуть эту близость, но тело всё равно искало его тепла. Голова устроилась у него на плече, и в этой позе было столько правильности, словно я всегда принадлежала именно этому месту.

Его дыхание стало чаще, теплее, обдавая мою щёку. От этого по телу пробежала дрожь, и я сама не поняла, как начала медленно двигаться, чуть сильнее прижимаясь к его ноге. Тонкое трение рождало искры, и каждое движение дополняло сердце одним ударом, ускоряя ритм.

В этот миг другая его рука чуть дрогнула и легла на мою талию. Пальцы скользнули ниже, уверенно, но бережно, и остановились на изгибе бедра, захватывая и ягодицу. От этого прикосновения у меня перехватило дыхание — я словно потеряла опору и полностью растворилась в его тепле.

Я ощутила, как его тело отвечает мне, как внутри него поднимается та сила, что доводила меня до дрожи одним своим присутствием. И тогда мысль вспыхнула во мне — я не проиграю этой сучке. Я сделаю так, что он запомнит нашу ночь лучше, чем её. Пусть каждое его воспоминание будет связано только со мной.

Моя скромность останется во мне, но этой ночью я буду управлять всем. Я стану первой. Я стану той, кто подарит ему блаженство, кто заставит его жаждать меня снова и снова. Я готовилась к этому, ждала этого — и теперь отступать некуда.

Я приподнялась, скользнула выше, сбросив последние преграды, и позволила себе принять его. Боль была неизбежна, но я хотела её — хотела прожечь ею память, чтобы он навсегда запомнил: первой была я. Я зажмурилась и вскрикнула — острая боль вспыхнула внутри, но я вцепилась пальцами в его грудь и не остановилась. Горячее дыхание перехватывало, сердце билось в висках, но я знала: это должно быть моё.

Я поднялась и снова опустилась, двигаясь сама, несмотря на то, что тело ломило от боли. Руки упёрлись в его грудь, пальцы скользили по коже, будто цепляясь за опору, а я — прыгала, скакала, вырывая из себя новые стоны.

С каждой секундой жар рос. Я чувствовала, как теку — слишком много, слишком щедро, всё вокруг казалось влажным. Стыд обжигал сильнее боли, но остановиться было невозможно. Я хотела быть первой. Хотела, чтобы он запомнил именно это — как я, вся горящая, вся дрожащая, дарила ему то удовольствие, которого никто другой не сможет.

Я знала: эта ночь должна стать нашей. И она станет нашей.

— Смотри на меня, — прошептала я. — Запомни меня. — Его глаза раскрылись шире — тот самый перелив, в котором всегда было страшно и

спокойно одновременно. Я будто шагнула в этот свет, и он шагнул ко мне навстречу.Боль стихла до горячей полосы, я поймала ритм сама, как в бою — только без клинка. Ладони на его груди стали опорой, дыхание — счётом. Раз, вдох. Два, выдох. Три — и где‑то глубоко дрогнуло Эхо, моё и его, будто две струны на одном инструменте.— Не отпускай, — вырвалось у меня. — Не сейчас.

Он вдруг напрягся, руки скользнули к моим бёдрам, пытаясь перехватить инициативу, перевернуть и уложить меня под себя. Но я упёрлась ладонями в его грудь и твёрдо прижала его обратно.

— Нет… — сорвалось с моих губ шёпотом, но в нём звучала железная решимость.

Я наклонилась ближе, встретила его взгляд — и дыхание сбилось. Его глаза горели, переливались всеми оттенками, словно внутри них отражалось само Эхо. Это было не так, как у обычных магов: у них сиял один цвет, реже два. А у него… весь спектр. Радуга, бездна, космос. Страшно. Завораживающе. И до боли возбуждающе.

Я не выдержала — отвела глаза. Развернулась, скользнув по его телу, и села, заняв позу обратной наездницы. Сердце колотилось, грудь тяжело вздымалась, но я знала: эта ночь будет моей, я поведу её так, как хочу.

И вдруг я поняла: потеря девственности — не единственная боль, которая ждала меня этой ночью. Всё, что я так старательно разрабатывала днём, вернулось в исходное состояние. Чёртова регенерация пути силы — тело снова стало тугим, закрытым, словно ничего и не было.

На миг охватил страх. Но я прикусила губу и заставила себя не отступать. Я хотела этого. Я добьюсь этого. Его — и только его.

Влажности было более чем достаточно, тело текло без удержу, смазки хватало, чтобы рискнуть. Я сделала глубокий вдох, подавив дрожь, и чуть наклонилась вперёд, направляя его к запретному входу.

— Пусть будет так, — прошептала я самой себе. — Я впущу его туда.

И медленно начала опускаться, чувствуя, как больно и тесно встречает меня тело, но в то же время жар обволакивает каждое движение.

Он словно прочитал мои мысли. Его ладонь легла мне на бедро, удерживая мягко, но уверенно, а другая рука медленно скользнула ниже. Я вздрогнула, когда тёплые пальцы коснулись там, где мне было особенно тесно. Осторожно, неторопливо, он ввёл один палец, позволяя телу привыкнуть. Я затаила дыхание — и поняла, что всё не так страшно, как я ожидала. Боль отступала, оставляя место дрожащему жару.

Он двигался в моём ритме, подстраиваясь под каждый вздох, под каждое моё движение. Я не сдержала тихого стона, когда его палец чуть глубже раздвинул мышцы. Тело слушалось его, и вместе с тем — слушалось меня.

Вторая его рука гладила мою кожу, то по спине, то по талии, словно успокаивая и наполняя уверенностью. Я чувствовала себя в его руках одновременно слабой и сильной: слабой перед его властью и сильной от того, что именно он помогал мне пройти сквозь эту боль к удовольствию.

Он ввёл второй палец, и я всхлипнула от новой волны жара и тесноты. Мышцы дрогнули, но я чувствовала — тело поддаётся, открывается. Ещё миг — и он мягко, но решительно опрокинул меня вперёд. Я оказалась на коленях, упершись руками в подушки. Сердце билось в ушах, дыхание сбивалось, и я знала — сейчас всё изменится.

Тёплые ладони легли мне на талию, его дыхание коснулось спины, и он вошёл. Осторожно, миллиметр за миллиметром, позволяя привыкнуть. Боль и стеснение отступали, уступая место томному удовольствию. Я зажмурилась и скользнула рукой вниз, к своим лепесткам, дразня бусинку, чтобы помочь телу принять его быстрее.

Он двигался медленно, каждый шаг внутрь — как завоевание, осторожное и нежное. Но вскоре я сама начала искать его глубже, быстрее. Бёдра сами подрагивали, подталкивая его, и он понял. Ритм ускорился, движения стали смелее.

Стыд растворился, оставив только жар, только ощущение его внутри и мои пальцы, ласкающие цветок. Волна накатила внезапно — сильная, лишающая дыхания. Я вскрикнула, дрожа всем телом, и ощутила, как он тоже достиг кульминации, прижимая меня к себе. Мы кончили почти одновременно, сливаясь в одном ритме, в одном вздохе.

Я почувствовала, как он просыпается по‑настоящему. Не телом — силой. Его руки легли на мои бёдра неуверенно — и тут же уверенно, словно вспоминали забытое движение. Волна пошла навстречу, ритм сменился, стал глубже, медленнее, требовательнее. Эхо загудело — не громко, внутри костей, как у каменной чаши. Я схватила его ладони, переплела пальцы — и в этом переплетении вдруг ощутила, как энергия собирается у меня под рёбрами и уходит к нему, а его — возвращается ко мне, теплее, чем раньше.

— Я, — сказала я ему в губы. — Не она. Я. Запомни это.

Он ответил не словом — движением, и мир съёжился до двух точек: его свет и моя тьма, его сила и моя плавность. Волна шла, и я наконец позволила ей взять меня целиком.

Он тяжело выдохнул и обмяк, навалившись на меня всем телом, всё ещё оставаясь внутри. Его вес прижал меня к подушкам, дыхание жгло кожу, а сердце билось так громко, что я слышала его сквозь спину. Я осторожно повернулась, стараясь не разбудить, и медленно выбралась из-под него. Он уже проваливался в сон — измотанный, беззащитный, и от этого казался ещё роднее.

Я уложила его на кровать, поправила простынь и задержала взгляд на его лице. Чуть дрожащими руками натянула на него трусы — и направилась в душ. Горячая вода смывала следы, и вместе с усталостью пришло странное осознание: внутри всё изменилось. Эхо словно отозвалось, переплелось с моим, добавив сил и глубины. Я чувствовала себя иначе. Сильнее.

Вернувшись в комнату, я остановилась у изголовья. Он лежал спокойно, дыхание ровное, лицо — почти мальчишеское, без тени напряжения. Такой беззащитный, каким его вряд ли кто-то ещё увидит. Сердце сжалось, и я невольно улыбнулась.

Я тихо скользнула рядом, прижалась к его плечу, обняла, словно боясь потерять. Сил больше не оставалось.

Но сон не пришёл сразу.

Я лежала рядом, слушала его дыхание и чувствовала, как внутри меня всё иначе. Не только тело — душа. Будто Эхо отозвалось на то, что мы сделали. Оно текло в груди, согревало изнутри, переплеталось с моим — не чужое, не отдельное, а общее.

Я осторожно провела ладонью по животу. Там ещё пульсировала слабая боль, но в ней было больше силы, чем страха. Мне казалось, что каждая клеточка наполнилась чем-то новым. Как будто я перестала быть только воином. Как будто я стала женщиной — по-настоящему.

Перед глазами всплыли воспоминания: двенадцать лет, уродство в зеркале, насмешки, взгляды, холодное «она испорчена». Всё это теперь казалось чужим, как сон, который больше не может причинить вреда. Я улыбнулась — впервые без страха, без оглядки.

Я повернулась к нему ближе и вдохнула запах его кожи. Тёплый, свой.

И вдруг поняла: теперь я никогда не позволю никому отнять у меня это чувство. Ни Ольге, ни другим. Я стану такой, чтобы он всегда видел во мне женщину. Чтобы его глаза находили только меня.

И, может быть, впервые за все эти годы, мне стало легко. Не как после победы в бою — а как после долгого пути домой.

Перед тем как провалиться в темноту, я успела уловить мой запах белья и флакона — тот, что он запомнит. И тихую, едва слышную мысль: «Теперь коплю не на монстров. На нас».Кажется, впервые за много лет у меня появилась глупая мечта: чтобы утро он узнал меня с закрытыми глазами — по шагу, по запаху, по тому, как я кладу ему ладонь на грудь. И чтобы это знание было сильнее любого ритуала.

Только тогда сон накрыл меня окончательно — спокойный, тёплый, без кошмаров.

Заметка автора

Спасибо за прочтение! Надеюсь, этот рассказ вам понравился. Буду рад увидеть вашу оценку и прочитать ваши комментарии — для меня это очень важно.

Хочу уточнить: данный текст — часть отдельного цикла рассказов «Ночь с бароном», где героинями являются две его невесты — Ольга и Милена. Первый рассказ цикла — «Моя первая ночь с бароном 18+», где история показана глазами Ольги. Текущий текст — вторая история, теперь уже от лица Милены.

В дальнейшем планируется продолжение: будут и новые главы о ночах с бароном, и, возможно, отдельные повествования о личной интимной жизни Ольги и Милены — их первом опыте, их мыслях, их внутреннем мире. Если это будет интересно читателям — я с удовольствием напишу больше.

Помимо этого цикла будут выходить и другие рассказы из мира Эхо, которые не всегда связаны напрямую с основной книгой «Эхо-13. Род, которого нет». Это самостоятельные истории о разных людях и судьбах. Сейчас, например, готовится отдельный рассказ о девушке-простолюдинке. Эта история никак не связана с нынешним циклом, но остаётся частью большого мира Эхо.

Подписывайтесь на мою страницу, впереди будет много нового. Очень с удовольствием почитаю ваши комментарии.