Моя профессия спаситель

Глава 1

Бывает такое: жил-жил человек и вдруг помер, да ещё ни с чего, буквально на ровном месте. Случиться эта неприятность может в любой момент, совсем необязательно лет в девяносто-сто. Например, можно умереть в двадцать шесть, ещё не успевши даже толком расцвести, не взлетев, крылья не расправив… В общем, не успев очень и очень многого. И не факт, что смерть явится мрачным Жнецом на черном ящере. Она, подлая, способна любой облик принять. К примеру, недовольной и сердитой тётки-призрака, заведующей кадрами.

Да и переход за грань, в то страшное и непонятное, у каждого свой. Говорят, будто одни руку протянутую видят, другие зовущие голоса слышат. Вот и Анет Сатор тоже услышала: «Место ординатора занято!» – и всё, конец. Можно идти вешаться, можно топиться, яд тоже неплохим выходом кажется. Просто надо сделать что-то, объяснить дурному телу: дальше функционировать незачем, для хозяйки уже всё позади.

– Но мне твёрдо гарантировали… – промямлила Ани, остро, до едкой горечи на нёбе ненавидя себя и за это блеянье, и за жалко вспотевшие ладони, мнущие нищую картонную папочку с документами. И за неумение гордо уходить. – Мне обещали…

Гордость – это, конечно, хорошо и спасительно. Но почему-то не до неё становится, когда мечта, выстраданная, слезами и соплями заслуженная, уже почти сбывшаяся, вдруг машет ручкой. Головой понимаешь: ныть бесполезно. А всё равно мерещится, если поканючить, то, может, и получиться. Ну, вдруг взрослым надоест и они – просто чтоб отстала – разрешат?

«Взрослые разрешат» – вот мысль, достойная серьёзной женщины и дипломированного специалиста!

– Мне твёрдо гарантировали, что место останется за мной! – отчеканила Анет.

И для солидности папкой по краю стола прихлопнула.

– Девушка, – тоскуя и оттого становясь совсем уж прозрачной, протянула завкадрами, – поймите, от меня тут ничего не зависит. Идите к тому, кто вам обещал. Моё дело маленькое: есть приказ – зачисляю в штат. Нет приказа – не зачисляю.

– А, может, вы ещё разок проверите?

Вот и не хотела умолять, твёрдо решила сохранить лохмотья достоинства, а само вырвалось.

– Что я, по-вашему, проверять должна? – раздражённо сверкнула глазами заведующая.

На самом деле сверкнула: в затянутых сероватым туманом глазницах огонёк мелькнул – почти бесцветный, лишь чуть-чуть красным отливающий, но всё равно вполне различимый. Видимо, несостоявшийся ординатор сумела-таки достать кадровичку до несуществующей печёнки. Ведь считается же, будто призраки обладают нечеловеческим терпением. Но либо конкретно эта дама была исключением из правил, либо возня с бумажками способна испортить характер даже у давно мёртвого.

Анет бы поставила на второе.

– Не знаете? – рявкнула тётка. – Ну так и не отвлекайте занятых людей от работы! Приходите, когда узнаете! Всего хорошего, выход за вашей спиной!

Тут уж хочешь не хочешь, а пришлось убираться. И Сатор даже дверью на прощание не шарахнула, прикрыла ёё аккуратно. Слезинки не уронила, хотя очень хотелось порыдать, а, может, и ногами потопать. Но всё-таки сумела, справилась, за что себя и похвалить стоило. Только вот собственное самообладание радости не приносило.

А больница Экстренной Магической и Традиционной Помощи жила своей жизнью, о безвременной кончине госпожи Сатор даже и не подозревая. К приёмному покою, углом выглядывающему из-за старых лип, с рёвом подскакал голенастый ящер. СЭПовская[1] карета раскрылась коробочкой, выпустив летящие носилки и мужчину в алой[2] куртке. Чуть дальше, у решётки, отгораживающей морг и лаборатории, обсуждали что-то своё две девушки в коротеньких халатиках. По дорожке, ведущей к урологическому корпусу, замученная жизнью и жарой тётка волокла баул, размером с хорошего барана. За неровно подстриженными кустами ритмично тюкал мячик – то ли больные решили партейкой в теннис перекинуться, то ли санитары обеденный перерыв коротали.

Всё шло своим чередом. И, главное, не имело никакого отношения к госпоже Сатор.

Ани остановилась на крылечке, подцепила носком туфли открошившийся уголок кирпича, пнула. Запрокинула голову, дыша старательно, длинно и глубоко: ну что ж, жизнь кончена! Так не у неё первой, ни она и последней станет.

– Ну что, поговорила?

Хрипловатый с трещинкой дядюшкин голос заставил вздрогнуть, проглотить слёзы, готовые вот-вот пролиться. Горький ком тяжело прокатился по горлу, оцарапав, и ухнул вниз. Немедленно заболел желудок.

– А ты что тут делаешь? – из-за слёзного клубка, а ещё больше от неожиданности, сходу нагрубила Анет.

И тут же устыдилась, дядю своего она всё-таки любила. Но извиняться не стала: от злости, да ещё и подозрения – неспроста здесь старый профессор очутился.

– По-моему, догадаться не сложно, – пожал плечами господин Лангер, поёрзал, устраиваясь поудобнее на жёсткой лавке, давным-давно лишившейся доброй половины досок, – тебя жду. Кстати, почему так долго?

– Ты что тут делаешь? – с нажимом повторила Сатор.

Профессор вздохнул, переложил из руки в руку трость, галстук поправил. Перекосившись набок, выудил из кармана клетчатый платок, отёр лоб. Опять вздохнул по-стариковски.

Глава 2

Праздновать в семействе Ани любили, родственные посиделки ценили и поэтому отмечали всё, что можно. Впрочем, что нельзя, в смысле, даты, которые другим праздновать и в голову не придёт, справляли тоже. Например, День Встречи – читай, очередной юбилей со дня знакомства госпожи и господина Сатор. Или просто Большой День – это когда отец получил-таки академика. Причём застолье по поводу этого знаменательного события собиралось ежегодно. Понятное дело, юбилей матушки, которой опять исполнилось тридцать, неотмеченным остаться просто не мог.

Празднование проходило в два этапа, которые так и именовались: большой и малый. Большой подразумевал ресторан, торжественные речи, «парадные» подарки и сбор всех мало-мальски знакомых. Малый отмечался кулуарно, в кругу семьи. Но это ещё не значило, что без размаха.

Дня за два до торжества бабушка поднималась с кресла-качалки, откладывала в сторону газеты и лупу, цепляла на нос очки-половинки и воцарялась на кухне. На самом деле воцарялась, для неё там ставили кресло, сильно смахивающее на трон. Вот с него-то бабуля и управляла специально нанятым поваром и четырьмя кухарками. А поскольку старшая Сатор всю свою сознательную жизнь выступала в немалых аудиториях, в курсе тонкостей праздничного меню оказывались все соседи.

После того как Особенный обед был готов, повар клятвенно заверял, что никогда в жизни больше на такое не согласится. Как правило, клятва держалась до следующего торжества.

Пока бабушка готовила, дед отправлялся добывать вино. Этот процесс тоже не отличался простотой: нанимался специальный экипаж с очень плавным ходом, чтобы – не дай лорд День! – не взболтать осадок и не растрясти благородные напитки. Вот в этом экипаже дедуля объезжал всех столичных торговцев по очереди, так же по очереди доводя их до нервного срыва. А поскольку старший Сатор в своё время получил профессорское звание в области психиатрии, делал он это филигранно.

Его дочь, виновница торжества, никакими регалиями не обладала и вообще была далека как от медицины, так и от науки, зато имела немалый житейский опыт. Потому вместе с виноторговцами стенали продавцы готового платья. Естественно, госпожа Сатор напрочь забывала о своём дне рождении и вспоминала о нём, когда родственники напоминали. Понятно, за двое суток до торжества к портнихе обращаться поздно, оставалось лишь по магазинам ездить и брать, что дают, потому как, ясное дело, ничего приличного в продаже не имелось.

Любая женщина подтвердит, что это просто ужасная, неописуемо кошмарная ситуация, способная довести до инфаркта, инсульта, паралича и столбняка разом. Поэтому госпоже Сатор приходилось себя успокаивать всеми доступными средствами. Ну не портить же родным праздник слезами! И к тому, что дают, покупалась шубка, колечко, пара-другая туфель по сезону, ну так, по мелочи.

Её супруг-академик тоже не дремал, а одышливым стокилограммовым сайгаком скакал по ювелирным лавкам и скупкам, отыскивая дражайшей жене подарок. С его выбором имелись свои нюансы.

В общем, в подготовке к празднику не участвовали только Анет и дядюшка Лангер. Второй оставался в стороне, потому как, по утверждению бабули, только от одного его вида сливки сворачивались. Ну а первая была ещё маленькой, чтобы помогать взрослым. Сначала от девочки требовалось лишь нарисовать маме картинку, потом в ход пошли вышитые салфетки, ну а последние несколько лет нежная дочь ограничивалась букетом.

И, кстати, в данном случае младшая Сатор нисколько не протестовала, хотя обычно упоминания о её чересчур юном возрасте доводило Ани до белого каления. Но гордость гордостью, а сидеть рядом с дядюшкой в гамаке, в тени старых яблонь, трескать раннюю клубнику и болтать о всяком-разном приятнее, чем на кухне колготиться или за маменькой по магазинам таскаться. А можно и не болтать, можно молчать, слушать, как дядюшка газетой шелестит, как птички в кустах цвиркают. Красота же!

– Какая несусветная чушь! – гневливо фыркнул профессор Лангер, раздражённо швыряя провинившуюся газету на пол. – Я всегда знал: всерьёз журналистикой могут заниматься только люди с купированной совестью. Но мозги-то у них должны быть? Скажи, должны или нет?

– Преподаватели убеждали, что человек без мозгов функционировать не может, – пожала плечами Анет, сплёвывая в кулак клубничный хвостик. – Лучше поделись, почему тебя врачи не любят?

– Какие врачи? – профессор удивлённо дрогнул по-рысьи заросшими, совершенно седыми бровями.

– Ну-у, разные… Например, с экстренной.

Анет смущённо поскребла кончик носа, соображая, что, кажется, ляпнула совсем уж лишнее.

– С чего ты взяла, будто на «неотложке» меня не любят?

– Да так, слышала краем уха. А, может, рассказал кто. Не помню.

– Ты давай, поподробнее и с деталями, – сурово потребовал дядюшка.

– Ну, какие детали? – возмутилась Сатор, понимая, что вышло это не слишком правдоподобно. – Сказал кто-то, мол, Лангер из аттестационной комиссии не слишком хороший человек…

– Поня-атно, – хмыкнул профессор. – Ну, этим меня любить и вправду не за что. Потому как я неучей терпеть не могу. И никогда не стесняюсь об этом сказать, хоть сколько он там проработал и какие заслуги имеет.

Глава 3

Считается, будто любовь родственников – это хорошо без всяких условий и «но». Мол, живущий в дружной, заботливой семье бед не знает или, по крайней мере, знает их в разы меньше, чем человек одинокий. Наверное, не зря люди такое придумали. Про беды и их знания Ани никогда не задумывалась, а вот новости до неё родичи доносили исправно и случалось это исключительно благодаря их любви к «девочке».

Вот так встаёшь поутру нечесаная-неумытая, потому как мужской половины семейства дома точно нету. Идёшь в столовую, чтобы кофею со сна хлебнуть, а там бабуля с мамой громко обсуждают животрепещущую тему: надо ли оградить ребёнка от расстройства или необходимо в нём, дите, взращивать умение стойко принимать удары судьбы. Понятно, в такой ситуации не поинтересоваться, от чего тебя оградить хотят и чему противостоять должна, нету никакой возможности.

Тут-то и открывается правда: утренние газеты все скопом и на удивление дружно отдали главные полосы сногсшибательной новости: твой бывший женится! Естественно, изображения будущей счастливой супруги, прилагаются вкупе с описанием её нарядов, драгоценностей, собачек, ящеров и экипажей. Стоимость всего вышеперечисленного, включая пёсика, скромно прописана в сносках.

И уж тут, конечно, не помогут мамины уговоры, заверения, что: «Она на выдру похожа, ни лица, ни фигуры, а ты у нас умненькая!» – настроения не поднимают. Ну а бабушкины фырканья, мол: «Я сразу сказала, что он поддонок!» окончательно вгоняют в крепкую нелюбовь к себе. Тут уж не до кофе с горячими булочками – побыстрее бы из дома удрать.

Как бороться с подобными настроениями, Ани едва не с детства знала. Женщины в семействе Сатор-Лангеров были хоть и странными, но мудрыми, воспитали «девочку» правильно. Потому из дома, конечно, Анет слиняла и лекарство приняла верное, в правильных дозах.

Ещё полдень не наступил, а новое платье – светлое, летящее, очень летнее и легкомысленное – оказалось не только купленным, но даже и надетым. К нему приобретены совершенно очаровательные туфельки и шляпка, в которой Ани напоминала себе романтичную институтку, а потому нравилась. Кофе с целой горой сливок был всё-таки выпит, да не где-нибудь, а в самом настоящем эльфийском кафе. Только вот хорошее расположение духа возвращаться упорно не желало.

Да ещё проклятые газеты будто преследовали. И почтенный господин за соседним столиком ту самую статью читал, словно специально лист согнув, чтобы Анет не ошиблась: ту самую. И парочка девиц, продефилировавшая мимо Сатор, щебетали что-то про свадьбу Вароса. И у благообразной старушки из сумочки лист с уже до оскомины узнаваемой картинкой торчал. Что уж говорить о мальчишке, продававшем на углу газеты. Он едва голос не сорвал, завывая о «сенсации». Как же! Центральный нападающий «Золотых Драконов», самый завидный жених столицы женится!

Тут даже самые свежие сливки кислыми покажутся.

– Ты чего кислая какая?

Голос, будто прозвучавший в ответ на её, Анет, мысли, раздался откуда-то сверху, а кто говорит, Сатор разглядеть не могла – чересчур широкие поля очаровательной шляпки не давали. Как не выворачивала шею, а пыталась она это делать, понятно, не слишком активно, увидеть Ани удалось лишь мятые льняные брюки, не очень чистые мужские туфли и полы расстёгнутого пиджака. Для точного опознания говорившего этого было маловато.

– В лавках тряпки закончились или эльфийских шелков не завезли? – поинтересовался всё тот же смутно знакомый голос.

А брюки согнулись в коленях… В смысле, ноги под брюками согнулись в коленях… Так или иначе, а перед Сатор предстала пиратская физиономия доктора Нелдера, без всякого приглашения усевшегося за столик. И – конечно же, конечно! – первым делом на этот самый столик Кайрен шлёпнул газету проклятым портретом счастливой пары вверх.

– Гоблинские, – буркнула Ани, независимо помешивая ложечкой лужицу, оставшуюся от кофе и сливок на дне чашки.

– Не понял, – честно признался Нелдер.

– Самый дорогой шёлк делают гоблины, а не эльфы, – пояснила Ани неохотно.

– Не знал. Век живи – век учись, – доктор, закинув ногу на ногу, развалясь в кресле, как у себя дома, открыл папочку с меню и длинно присвистнул. – Ну и цены тут!

– Так зачем пришли? – спросила Анет и тут же голову опустила пониже.

Болтать с «корсаром» у Сатор никакого желания не было, потому и нагрубила. Но хорошее воспитание немедленно возмутилось, заставляя устыдиться и покраснеть до ушей. Вот тут-то поля свежеприобретённой шляпки пришлись как нельзя кстати.

– Да вот увидел тебя и решил, что пациента надо спасать, – легко отозвался Нелдер, никакими моральными дилеммами явно не озабоченный. – Девушка, будьте добры, принесите два кофе и каких-нибудь пирожных, что ли. – Это он, видимо, официантке сказал, Ани из-под шляпы ничего толком видно не было.

– Каких вам? – отозвалась подавальщица эдаким специальным «я-просто-прелесть» голоском. – У нас много разных.

– На ваш выбор, – великодушно разрешил Кайрен. – Ну что любят очаровательные девушки? Вот вы, например?

Глава 4

Смена началась бодро. И это несмотря на хмурую физиономию Кайрена, который вместо приветствия буркнул нечто, в равной степени способное сойти и за: «Доброе утро!», и за: «Катитесь все в Хаос» и больше ни слова не сказавший. Зато когда Плюха затормозил возле дома, в котором жаждали с утра пораньше видеть СЭПовцев, как всю мажорность словно рукой сняло.

Ани не успела укладку взять, собственно, она из кресла-то только подниматься начала, а дверь кареты распахнулась и тут же захлопнулась. Ввалившийся внутрь парень, дико глянув на Сатор, упёрся обеими ногами в верхнюю ступеньку, схватился за ременные петли, к потолку прикрученные, и навалился спиной на дверцу экипажа.

– Вы что себе позволяете? – почему-то шёпотом и очень вежливо – от удивления, наверное – поинтересовалась Анет.

– Тише! – прошипел ворвавшийся, выпучив глаза.

Молодчик, видимо, ещё и палец к губам хотел приложить, но тут в дверь ботнуло, будто тараном – парня аж подбросило – и он опять в петлю вцепился.

– Уби-и-ил! – длинно и тоскливо, завзятой плакальщицей заголосили снаружи. – Совсем уби-ил!

В дверь снова бахнуло.

– Пожалуйста! – одними губами выговорил парень, цветом лица здорово снятое молоко напоминая.

Ани кивнула, судорожно пытаясь сообразить, что же ей делать. А снаружи кареты происходило если не интересное, то активное уж точно. По боку шваркнуло, будто провезли чем-то тяжёлым, кто-то тоненько вскрикнул, Плюха рявкнул недовольно, дёрнув экипаж.

– Ра-азойдись! – рявкнуло ну очень командным голосом, а дверца, несмотря на все усилия бледного парня, снова распахнулась.

Ани, так и сидящая в кресле, нагнулась, пытаясь хоть что-то за спиной ворвавшегося рассмотреть, и едва не ткнулась носом в Кайрена.

– Кого ждём? – мрачно поинтересовался Нелдер.

Доктор недовольно покосился на сжавшегося в углу парня, который, кажется, пытался сделать вид, что он мышь, и исчез. Пришлось Анет выбираться наружу, волоча за собой укладку. Между прочим, сделать это, стараясь держаться от бледного подальше, было непросто – размеры СЭПовской кареты и понятие «подальше» никак друг другу не подходили.

А снаружи жизнь и впрямь ключом била. Дорожка, ведущая от калитки к маленькому аккуратному особнячку, была забита умеренно-любопытствующими, но очень неохотно расступающимися людьми, и только один пятачок оказался свободен – на нём бесновалась старушка в кокетливо завитом, правда, съехавшем на левое ухо паричке. И городовому, который её удерживал, мужчине немалого такого роста, явно приходилось несладко.

– Уби-ил! – заголосила благообразная дама дурниной, когда Нелдер с Сатор, пристроившейся у врача в кильватере, мимо проходили, рванулась тигрицей. – Совсем уби-ил!

Ани было шарахнулась в сторону, но быстренько вернулась на дорожку, сообразив, что старушка, по всей видимости, это ещё не их пациент.

Но сразу в дом попасть не удалось, потому как в дверях на Кайрена набросилась дама, видимо, приходящаяся буйной старушке родственницей. По крайней мере, голосила она ничуть не тише и с таким же болезненным надрывом.

– Умоляю, спасите! – женщина вцепилась в отвороты куртки Нелдера, тряхнув «корсара», как терьер крысу. – Всё отдам! На колени встану! Ползком поползу!

– Пока не стоит, – искренне посоветовал врач, пытаясь отодрать от себя беснующуюся тётку. – А если понадобиться, мы вас позовём. Где больная?

– В ванной заперлась, – неожиданно спокойно ответила озадаченная дама, наверное, пытаясь сообразить, что от неё понадобиться может. – Спасите, умоляю! – спохватилась, длинно всхлипнув.

У двери, на которую женщина указала, народу тоже немало собралось, но эти держались отстранённо, старательно демонстрируя, что они тут совершенно ни при чём и давая полную свободу действия ещё одному городовому. Представитель власти предоставленную свободу использовал на всю катушку: мялся, обильно потел, косился на зрителей нервным конём, то и дело поправляя фуражку.

– Чего ждём? – осведомился Нелдер на этот раз, к счастью, у постового. – Дверь выбивать будем или как?

– А, может, не надо? – робко спросил плюгавенький мужичок, вынырнувший из-под локтя Кайрена. – Новая дверь-то, шпоном обшитая.

– Я те щас покажу шпон! – рявкнула собиравшаяся на колени вставать тётка. – Кровиночку на деревяшку променял, сморчок лысый! Я тебе…

Дама попыталась треснуть мужичонку, но богатырскому замаху Ани помешала. Хвала Лорду, руку толстуха вовремя остановила, даже нос смущённо почесала. А «сморчок», воспользовавшийся оказией, испарился, пискнув откуда-то издалека, чтобы с дверью всё ж поаккуратней.

– Вышибай! – рыкнул Нелдер.

– Так она того… – промямлил краснеющий пионом городовой, теребя фуражку. – Мол, как только, так сразу!

– У меня бритва! – тоненько крикнули из-за обшитой шпоном створки. – Вот попробуйте войти, сразу вены вскрою!

Глава 5

Бабуля Сатор не без кокетства утверждала, что старческая деменция[1] её уже не только посетила, но и навещает с завидной регулярностью. Ну что тут поделаешь? Время никого не щадит, а старость неизбежна. Правда, с точки зрения Ани, неизбежность эта вместе со всеми прилагающимися неприятностями и сложностями, у бабушки наступала очень выборочно. Например, когда начальство грозно вопрошало, почему госпожа преподаватель изволила выкинуть зачётные листы студентов в окошко. Тогда и накатывала та самая деменция. Ну бывает, затмение нашло, запамятовала, что на бумажечке надо оценочку прописать и автограф оставить. Примерещилось, будто это и не зачётка никакая, а голубь, из газетки сложенный.

Это уже дома, так сказать, в тесном кругу старушка, попыхивая неизменной папироской вещала, что, мол: «Если топ-анатомии[2] не знает, то кукиш ему с формальдегидом, а не сессия. Плевать на ректора, проректора и весь деканат скопом. Пусть он Регентше любимым сыночком приходится, а раз не знает, что такое лякрималис, то и никакие зачёты ему не пригодятся, в полотёры без них берут!».

Профессор Сатор, вкупе с академиком Сатор, профессором Лангером и младшими дамами Сатор, степеней не имеющими, предпочитали помалкивать, потому как вздорный характер бабули знали не понаслышке, а о том, что такое лякрималис[3] имели весьма смутное представление. Впрочем, начальство грозной преподавательницы тоже лишь вздыхало, увольнять «старушку с маразмом» не спеша. Во-первых, деменция не мешала ей блестяще владеть предметом. А, во-вторых, сынок-академик вряд ли оценил бы непочтительное отношение к матушке.

В общем, госпожа Сатор не стеснялась говорить, что думает, и делать, что считала нужным. Слабоумие же!

– Кстати, все заметили, что девочка влюбилась? – эдак невзначай поинтересовалась заботливая бабушка, размазывая по тоненькому кусочку сухой булки почти невидимый слой масла – за здоровьем своим, равно как и за фигурой, преподавательница следила очень тщательно. – Не пора ли нам принять меры?

Дедуля уронил вилку, зачем-то полез её поднимать, сшиб локтем ещё и бокал с водой – в общем, под столом у старшего Сатор дел нашлось в избытке. Дядюшка Лангер преувеличенно аккуратно положил приборы и замер, гипнотизируя взглядом остатки омлета на тарелке. Отец Ани, поперхнувшись кофе, закашлялся, да так, словно глоток ему поперёк глотки встал. Матушка, предварительно утерев мужу забрызганную бородку, прижала салфетку к груди, видимо, успокаивая зашедшееся сердце. Ну а сама Анет, тоскуя и мечтая провалиться куда-нибудь поглубже, очень заинтересовалась собственными коленями, вернее, подолом, который просто необходимо было разгладить.

– Возможно, я опять что-то не так поняла, – будто ни в чём не бывало, продолжила бабуля, – но вчера вечером девочка интересовалась у кухарки, как печь пирожки. Впрочем, я, вероятно, ошиблась. Скорее всего Анет решила стать поваром.

– Ани, детка! – пораженно воскликнула мама, но, не до конца осознав масштаба трагедии, продолжать не стала, потому и призвала на помощь супруга. – Милый, скажи! – пихнула остреньким локтём мужа в бок.

– М-м… – невнятно промычал отец, безуспешно пытаясь справиться с кашлем. – Это нехорошо, – выдавил Сатор, наконец.

– Конечно, разум мне отказывает, – заключила бабуля, промокая уголки губ салфеткой, – но до вас доходит, как до студентов. Дорогая, – преподавательница с ласковостью кобры улыбнулась снохе, – помнится, когда вы пытались надеть шлейку на моего сына… Ох, простите старуху, сама не знаю, что несу! Я имела в виду, что перед самой свадьбой вы тоже увлеклись кулинарией. Тот косорыленький… кхм!.. замечательный тортик с синими розочками я никогда не забуду.

– Помилуй Леди! – выдохнула матушка, за долгие годы супружества наловчившаяся вылавливать из потока свекровиной любви только то, что действительно имело значение.

– В общем-то, перед нами типичная ситуация, – не слишком внятно пробормотал из-под стола дед, – Согласно теории компенсанаторики, человек, получивший душевную травму…

– Ой, да перестаньте вы занудничать, старый хрыч! – поморщилась бабушка. – Скажите проще: девочка решила доказать подонку, что он ей ни к Хаосу не сдался и потому собралась с этим мерзавцем под венец!

– Подонок – это?.. – осторожно уточнил отец.

– Тот, прошлый, – пояснила бабуля резко.

– А мерзавец?

– Будущий, – припечатала благородная дама, – кому она пирожки пекла. И я считаю, что нам необходимо вмешаться, пока не стало поздно.

– С чего вы взяли, уважаемая, что он мерзавец? – тихо поинтересовался у недоеденного омлета дядюшка Лангер.

– Вы желаете убедить меня в обратном? – язвительно поинтересовалась преподавательница.

– Ни в чём я не пытаюсь вас убедить, – начиная раздражаться, буркнул профессор, – Я даже понятия не имею, о ком идёт речь!

– Вот именно, понятия не имеете, – бабуля своих позиций сдавать явно не собиралась. – Вы всегда поощряли эти дикие эскапады, желая вырастить из девочки совершенно авантюрную, безответственную личность, то есть полное подобие себя самого! Друг мой, вы там отсидеться решили? – госпожа Сатор приподняла край скатерти, пытаясь заглянуть под стол. – Смею напомнить, речь о вашей внучке идёт!

Глава 6

Неприятно, когда начальство выдёргивает на работу в законный выходной. Даже если в этот самый выходной делать совершенно нечего, всё равно неприятно. А ещё страшновато. Конечно, вероятность, что зарплату повысили или, там, на должность назначили, потому и вызвали, остаётся. Но почему-то такая возможность убедительной не выглядит.

Вот и Ани не верилось, что её собираются по головке гладить и за трудолюбие награждать. Потому плелась нога за ногу, и опоздать боясь и надеясь: а вдруг в её отсутствии всё как-нибудь само рассосётся?

Не рассосалось. Старший врач смены, которого сегодня на подстанции и быть-то не должно, Сатор ждал, но не сказать, чтобы её появлению обрадовался.

– Проходите, доктор… – буркнул лысый, явно забыв фамилию Анет.

Впрочем, она была не в обиде, потому как имя начальства тоже запомнить не успела. Если вообще когда-нибудь его слышала.

В кабинете – узком, как пенал и не слишком уютном – старший врач был не один. У окна, скрестив руки на груди, с увлечением изучая не слишком чистый пол, стоял Нелдер, а напротив лысого бугая восседала смутно знакомая дама. Знакомая-то знакомая, но не слишком: полноватая, в жутковатом бордовом костюмчике, с брюзгливым лицом, слишком ярко напомаженными узкими губами. В общем, обыкновенная тётка, таких из десяти девять.

– Присаживайтесь, – велел старший, мучительно собрав лоб шарпейными складками, но имени Сатор так и не вспомнив. – У нас тут вот какое дело…

– А я вам скажу, какое у нас тут дело! – посетительница тут же вступила на повышенных тонах. – Предупредила же: просто так вам это не пройдёт! И вот сколько вы не прячьтесь, а всё равно достану!

Тётка угрожающе постучала пальцем о край стола – звук вышел замечательный, словно деревяшкой по деревяшке били.

– С чего вы взяли, что от вас кто-то прячется? – удивился лысый.

– Так я и второго дня звонила, сказали, что нету никого, и вчера приходила – опять нету! Хорошо, не все у вас тут сволочи. Надоумили добрые люди, низкий им поклон, пошла прямиком к главному и сразу все нарисовались.

– Понимаете, никто от вас прятаться не собирался, – почти нежно начал здоровяк, для убедительности к тётке подавшись. Колченогий стол под весом его туши натужливо крякнул. – У нас график работы такой: сутки через…

– А я так и говорила: вам лишь бы не работать! – торжественно заявила тётка и покивала, многозначительно задрав выщипанные в нитку брови.

– Суть-то в чём? – поинтересовался у затёртого паркета  Нелдер.

– Действительно, – несколько смущённо хмыкнул лысый. – Вы на что жалуетесь?

– А я жалуюсь, ещё как жалуюсь, – согласилась дама. – Эти ваши доктора заявили, будто моя дочка беременная! Моя девочка! Да ей всего шестнадцать! Охамели вконец.

Вот тут-то Ани посетительницу вспомнила. И на душе так тоскливо стало, хоть прямо сейчас иди и топись. А ещё уверенность появилась: уволят, прямо тут, не сходя с места, уволят. И как бы только её одну, а не вместе с Нелдером.

– Погодите, – старший выставил ладони, будто защищаясь. А защищаться такими в самый раз – каждая с лопату размером. – Вам же ещё вчера сказали… Да вот, девочки даже записали, – бугай порылся в кипе бумаг, ворохом на столе лежащей, вытащил листок, сунув его в сторону тётки. – Связались с отделением, куда вашу дочь госпитализировали, диагноз подтвердился. У девушки разрыв трубы, внематочная беременность, срок…

– А с ними я ещё разберусь! – грозно пообещала дама. – Тоже мне, трубы! Она что, трубочист? Или как его, водопроводчик?

– Я ничего не знаю про водопроводчиков, – насупился лысый, – только к нам-то какие претензии? Желаете судиться – пожалуйста, ваше право.

– Уж вот точно, моё! – снова покивала жиденькими кудельками тётка. – Только это всё цветочки, вот вам ягодки: девка-то эта ваша колечко попёрла!

– Какая… девка? – опешил старший, глазами захлопал, как удивлённый до крайности филин.

– А вот эта! – женщина ткнула в сторону Ани пальцем-сарделькой. – Не отвертишься, шалава! Отдавай кольцо, стервь!

Честно говоря, Сатор не очень-то и поняла, в чём её толстуха обвиняет, потому и ответить связного не сумела, лишь плечами пожала как-то кривовато, при этом, кажется, ещё и улыбаясь совершенно по-идиотски.

– Какое ещё кольцо? – насупился бугай.

– Такое вот, семейное! Золотое с рубином и бриллиантики по ободку, от бабушки мне досталось. Скажешь, не видала такого?

Женщина резко, всем телом, развернулась к Анет, прищурилась эдак угрожающе.

– Видела, – промямлила Сатор, – только…

– Правильно и нечего отпираться, – похвалила её дама. – В сортир у меня дома шастала?

– Да, но…