Мозгошмыги

Луна улыбается и смотрит — будто сквозь меня. Я, как всегда, чувствую себя неловко наедине с ней.

Когда в Норе наступает осень, дом становится тихим и пустынным.

— Рольфу откусила левый мизинец зелёная акриния. В неволе они гораздо кровожадней.

Настолько тихо, что я слышу скрип половиц в коридоре. Тёплая кружка с травяным чаем в моих ладонях уже не дымится. Чай остыл. А Луна, усердно дуя, громко отпивает из своего бокала.

— Яд не успел всосаться в кровь, но палец уже не нарастить.

Луна приезжает каждый год сюда вместе со своим семейством к концу лета. Дети уезжают в школу, её муж в очередной натуралистический поход, а она остается ещё на неделю. Каждый год — неделя. И эту неделю мы проводим вместе. Одни.

— А вот акриния погибла. Палец застрял у неё в горле. Бедная… их так мало осталось. Я хотела заняться их разведением, но у Лоркана сильнейшая аллергия на животных.

Через эту неделю кончится мой отпуск. Рон вернётся из командировки, Джинни и Гарри — с международного чемпионата по квиддичу, Молли и Артур — от Чарли. Мы соберёмся все на кухне в последний вечер, а после начнётся обычная жизнь.

— Гермиона, мозгошмыги…

И я, определённо, как и раньше буду скучать по этой тишине, неловкости, странным словам. Раньше, не понимая Луну, я раздражалась. Всё, чего я не могла понять или осознать приводило меня в бешенство.

Иногда мне самой бывает трудно признаться, что беря от отпуска ещё одну неделю — первую неделю сентября — я чувствую радость предстоящей встречи.

А раньше. Раньше я не могла находиться больше десяти минут наедине с ней.

— … забираются в твои уши…

Луна придвигается ближе ко мне. Я привыкла к её странному общению, отсутствующему взгляду и лёгким прикосновениям, но глупая неловкость сковывает меня всё больше каждый раз, когда она, прямо как сейчас наклоняется к моему уху, и я чувствую её тёплое дыхание.

На её лице всегда отрешённое выражение. И я не понимаю — играет она со мной или нет. Мы никогда не были подругами. И до сих пор ими не стали.

От этих мыслей на меня всегда находит паника и страх пугающе — обжигающий, совсем как сейчас её ладонь на моей коленке.

— Их слишком много в твоей голове.

Не объяснить словами мои чувства к Луне. Всё необъяснимое хочется понять, но с ней это невозможно. Таинственно-манящее и запретное, совершенно не похожее на постылую повседневность…

— Мы их прогоним.

Надо что-то говорить? Не обязательно. С Луной так естественно молчать. Да я и не знаю что говорить. Да, я, Гермиона Уизли, не знаю… не знаю и сомневаюсь.

А она понимает. Без слов. Будто она знает всё, о чём я думаю. И это пугает больше, чем её тонкие пальцы, перебирающие мои волосы.

— Душно, — хрипло выдавливаю из себя, отстраняясь.

Моё тело будто живёт отдельно от разума. Её прикосновения как разряд тока — болезненное покалывание. Даже с Роном я такого никогда не испытывала.

Хуже всего осознавать происходящее и не пытаться это остановить.

Прошлой осенью мы с Луной провели вдвоём всего три дня. Я благодарила Мерлина за то, что Молли вернулась раньше. В те дни я практически не вставала с кровати из-за водяного гриппа. Чтобы сбить мою температуру, Луна натирала меня настойкой мандрагоры и крапивницы. И это было, чёрт возьми, убийственно. Температура спадала плохо, в большей степени не из-за болезни, а из-за дразнящих прохладных прикосновений. Луна не обиделась, когда я попросила ухаживать за мной Молли. Она вообще никак не отреагировала. А я чувствовала себя неблагодарной идиоткой.

— Первые симптомы.

А умеет ли Луна вообще обижаться?

Не знаю.

Я делаю большой глоток давно остывшего чая и ставлю бокал на стол. Луна берёт меня за руку и внимательно смотрит в мои глаза, не моргая. Я шумно выдыхаю. Сколько можно мучить меня? Сколько можно самой мучиться?

Может, правда, мозгошмыги?

Их же не существует…

— Я докажу тебе, Гермиона.

В гостиной настолько тихо, что я слышу стук своего сердца, не в силах отвести взгляда от приближающегося ко мне лица. Так близко, что я могу рассмотреть каждую ресничку её светлых глаз.

Прикосновение мягких и на удивление тёплых губ к моим. Легко-легко, почти неощутимо. Щекотно. Меня никто так не целовал.

Никогда.

— Я покажу тебе гнездо акринии, — шепчет она, — завтра.

А я не в силах пошевелиться. Зачем? Так просто…

Мерлин, мне трудно думать… трудно дышать.

Самое правильное сейчас поцеловать в ответ эти нежные полуоткрытые губы, очертить языком их контур…

Гермиона Уизли — хорошая жена и мать. Я счастлива. Мне больше нечего желать… кроме неё, которая сейчас так близко, что я кожей чувствую её тепло.

Поглощённая чувствами и мыслями, не сразу понимаю, что Луна не отвечает на мой страстный поцелуй.

Как глупо я…

Отстраняюсь, стараясь не смотреть в её глаза. Я чувствую, что краска стыда окрашивает щёки. Они горят как мои губы, которые только что прикасались к губам другой женщины.

Я снова растолковала её жест неверно. Чёрт, я никогда не пойму её!

— Гермиона, не так…

Луна отводит мои волосы назад, оголяя шею. Я не смею пошевелиться и глубоко вздохнуть. Настолько всё происходящее кажется нереальным. Луна непредсказуема. И это заводит меня ещё больше… больше, чем прикосновение её тонких прохладных пальцев к моей пульсирующей жилке на шее, влажного языка, мягких губ.

Хочу застонать, но боясь испортить нереальность и лёгкость момента, с силой сжимаю во вспотевших ладонях покрывало на диване.

Луна придвигается ещё теснее ко мне так, что между нами не остаётся никакого пространства. Я чувствую, как бьется её сердце у меня в груди.

Три года назад, когда мы, по указанию Молли, убирали сад рядом с домом, готовя его к зиме, Луну за ногу укусил один из садовых гномов. Рана была не глубокой, но кровь хлестала из неё, не останавливаясь. Помню, как я растерялась и даже испугалась. Потом мне было очень стыдно перед Луной. Героиня войны, а не смогла сразу оказать первой помощи при простом укусе.

Луна сразу продезинфицировала рану заклинанием и наложила затягивающие чары. А я, не сдержав своих эмоций, заплакала. Да, заплакала. Это выглядело глупо. Я редко плакала, особенно в присутствии кого-то. Но с Луной я всегда была словно не собой — или наоборот, той настоящей Гермионой, о которой я и сама не могла догадываться. И она обняла меня тогда успокаивающе, понимая.

Луна приподнимается, чтобы расстегнуть пуговицы на моей рубашке. Я, не моргая, наблюдаю за её плавными неспешными движениями. Внезапно вспоминаю, что не надела лифчик.

Мерлин, если она дотронется до моей груди, я сойду с ума!

Она не дотрагивается. Луна смотрит на меня полуобнажённую и улыбается не мне… своим мыслям, наверное. И я впервые вижу в её глазах себя. Раньше я старалась не встречаться с ней взглядом. Сейчас мне хочется смотреть на неё, смотреть так, как она на меня — без капли стыда.

Луна проводит кончиком пальца по моей пылающей щеке. Она вздрагивает, когда я внезапно останавливаю губами движение пальца, облизывая его.

Жаркая истома растекается по всему телу. Я готова кончить от одного её прикосновения ко мне там, где сейчас так горячо и мокро.

Луна целует меня нежно в губы. Чувствую её ладони на моей обнажённой груди. Пальцы гладят затвердевшие соски. По всему телу бегут мурашки, и я не в силах сдержать стон наслаждения, пойманный её губами.

Луна задирает мою юбку. Горячие ладони оставляют обжигающие следы на коже. Тонкие пальчики оттягивают резинку на моих трусах.

Так желаю этих прикосновений… стремлюсь всем телом, каждой клеточкой, выгибаясь навстречу.

Луна всё делает медленно, тягуче, дразня меня, играя, заставляя сходить с ума. Целует то нежно, то страстно, кусает мои опухшие губы.

Внезапно она вводит в меня один палец, второй, третий… Я задыхаюсь…

Луна перемещается вниз. Я чувствую, как её язык совершает кружащие движения вокруг моего клитора. Пальцы входят глубже, резче.

Прикусываю нижнюю губу до крови. Кажется, что сердце вот-вот остановится. Внезапная яркая волна сильнейшего наслаждения накрывает моё тело так, что я вздрагиваю.

Луна целует меня нежно только так, как она умеет. На её губах мой вкус.

— Так ловят мозгошмыгов? — Хрипло шепчу, отдышавшись.

Луна отворачивается от меня и тянется за кружкой с холодным чаем.

— Нет, Гермиона… так любят.