Мститель

Глава 1. Оля

– Я так больше не могу! – с громким стуком опускаю на стол свою любимую жёлтую пузатую кружку.

От резкого звука вздрагивают все члены семьи, сидящие за столом.

– Что ты имеешь в виду, колокольчик? – нахмурившись, спрашивает папа и откладывает в сторону газету.

Мама и сестра переводят на меня такие же непонимающие взгляды, и я тяжело вздыхаю.

– Ситуацию, в которой я оказалась, – поясняю. – Я про университет.

На этот раз тяжело вздыхает уже мама.

– Оля, мы ведь уже обсуждали это – у нас нет возможности перевести тебя в другой ВУЗ.

Да, я прекрасно знаю об этом: с тех пор, как у бабушки – маминой мамы – полгода назад случился инсульт, большая часть средств нашей семьи шла на её лекарства и лечение. Я ни в коем случае не считала, что бабушка «обойдётся» или «должна тянуть сама себя на свою мизерную пенсию». Наоборот, сама чуть ли не каждый день навещала её и помогала по дому, чем могла. Да я и не просила у родителей денег на перевод.

– Мне всего-то и надо ваше разрешение на то, что я попробую своими силами перевестись в другой университет, – в который раз уговариваю я. – Если не получится – останусь здесь, но вдруг получится?

Родители переглядываются, и я прекрасно знаю, о чём они сейчас думают: папе стоило больших усилий устроить меня в этот университет, куда без связей попасть было просто нереально. Лично я не видела смысла поступать именно сюда, но родителям или хотелось, чтобы я имела всё самое лучшее, или с моей помощью хотели самореализоваться, но об этом втором варианте я старалась не задумываться.

– Ты понимаешь, что тебе до выпуска осталось всего полгода? – устало спрашивает мама. – Неужели ты не можешь немного потерпеть?

– А ты понимаешь, что летнюю сессию и ГОСы я не сдам? – так же устало интересуюсь. – У меня уже и так куча хвостов, которые я закрыть не могу! Хотите «гордиться» дочерью, которую отчислили из института?

Последняя фраза действует как заклинание: родители вновь переглядываются – на этот раз нервно – и папа кивает.

– Хорошо, ребёнок, попробуй перевестись. Но тут мы тебе помочь не сможем – мои связи действуют только в этом учебном заведении.

Я облегчённо вздыхаю и перевожу взгляд на свою сестру, которая пытается скрыть победную улыбку.

Остаток вечера мы проводим в молчании, а после расходимся каждый к себе. Родители шушукаются в гостиной под громко работающий телевизор, и мне кажется, что мама пытается успокоить папу словами о том, что я приняла правильное решение. Закатываю глаза от их излишней драматичности и заворачиваю в свою комнату, в которой Яна развалилась на моей кровати.

– Я тебя поздравляю, колокольчик, – улыбается она, и я невольно улыбаюсь в ответ: сестра единственная знала о том, что я уже потихоньку начала зондировать почву на предмет перевода. – Когда начнёшь план-перевод?

– Завтра же и начну, – усмехаюсь в ответ. – Надо будет зайти на кафедру и узнать, что для этого надо.

– Ох, не завидую я тебе, сестрёнка, – вздыхает Яна. – Что-то мне подсказывает, что у тебя будут нешуточные проблемы с этим самым переводом.

Тяжело вздыхаю и склоняю голову. В этом она абсолютно права: вряд ли меня так просто отпустят, и вовсе не потому, что я особенная студентка. После того, как у меня начались проблемы с сыном ректора, вся моя жизнь покатилась по наклонной куда-то вниз и возвращаться на место явно не собиралась. Девочки университета завистливо вздыхали всякий раз, как об этом заходила речь, а я не видела в этом ничего крутого – когда тебе навязываются против твоего желания, это больше похоже на изощрённую пытку, чем на знаки внимания.

– Не знаю, что мне делать, – закрываю лицо ладонями.

На самом деле я уже так от этого всего устала, что впору было лезть в петлю, наплевав на всё остальное. Мне оставалось надеяться только на то, что в моё положение войдут преподаватели, которым эти вечные приказы «валить меня на всех зачётах и экзаменах» уже порядком надоели.

Яна поднимается с постели, подходит ко мне и крепко меня обнимает. В объятиях сестры мне сразу становится легче – наверно, потому, что все девять месяц в утробе матери мы в таком положении и пролежали – тесно прижавшись друг к другу.

– Я уверена, что всё будет хорошо, – искренне выдыхает она. – Мы никогда не получаем испытаний больше, чем можем выдержать, и если ты до сих пор на плаву, значит, ты сильная личность.

Её поддержка для меня – своеобразный спасательный круг, который поддерживает меня даже тогда, когда я об этом не прошу – просто потому, что Яна так тонко чувствует всё, что чувствую я, и наоборот. И я благодарна Богу за то, что я в семье – не единственный ребёнок.

Поболтав ещё пару минут ни о чём, Яна уходит к себе, а я вновь остаюсь один на один с собственными мыслями, которые вновь сворачивают не туда. Полночи я кручусь на подушке и не могу заснуть, и даже тот факт, что завтра будет чертовски трудный день, не действует на меня как снотворное.

Глава 2. Егор

Иногда мне кажется, что план своей мести я продумал ещё до того, как увидел её в коридоре месяц назад. Наверно потому, что подсознательно ждал, что судьба столкнёт меня с этой сукой когда-нибудь – дерьмо из жизни никогда не уходит окончательно. Правда меня немного удивил тот факт, что девчонка меня не узнала – вон как разглядывала, словно первый раз в жизни видит. А ведь такие вещи, как «изнасилование», из памяти не сотрёшь даже бутылкой отбеливателя – травма на всю жизнь остаётся; а если не травма, то лицо «насильника» – моё лицо – должно было отпечататься в её памяти калёным железом.

Сначала, когда увидел её, первым желанием было хорошенько её напугать, чтобы жизнь здесь не казалась ей малиной – уж больно счастливым было её лицо. Но объятому пламенем ярости разуму этого было недостаточно – ему нужна была изощрённая пытка, которую эта стерва запомнит надолго.

– Ты чего опять грузишься? – хмурится Лёха, пока мы все вышагиваем в сторону парковки.

Я окинул глазами нашу компашку, которая с некоторых пор стала на двух человек больше, и невольно представил рядом с собой Олю – если бы не та её выходка в клубе, я вполне себе мог бы влюбиться.

– Отцепись, Шастинский, – бурчу в ответ. – Тебе присосаться больше не к кому?

– Да что ты на него внимание обращаешь? – хмурится Костян. – Этому пустобрёху только дай повод вставить свои пять копеек.

– Ты как, Ёжик? – вдруг спрашивает Макс. – Выражение твоего лица очень напоминает то, как выглядит Костян, который влюбился, но нифига не получается.

Я посмотрел на Матвеева: ситуация у него, конечно, адовая, но ему по крайней мере нужно просто добиться свою девчонку. А мне мою хочется в асфальт закатать.

Как по заказу замечаю предмет моих мыслей: Оля оглядывается по сторонам, выискивая кого-то, и спешит к своей машине. И тут у меня в голове что-то щёлкает – я наконец ясно вижу картину того, как именно должна начаться моя месть. По губам расползается предвкушающая улыбка: завтра этот мотылёк попадётся в мою сеть, потому что в своём обаянии я был уверен на сто процентов. И сейчас почему-то ощущал себя Ганнибалом Лектором, который нацелился на очередную жертву.

– Ооо, я знаю это выражение лица, – стонет Лёха и демонстративно отодвигается от меня на пару шагов. – Щас где-то рванёт.

– Да, мой мозг от твоего дибилизма как раз закипает, – усмехаюсь в ответ.

Шастинский что-то бормочет в ответ, но мои мысли уже далеко: я расписываю свой план пошагово, как инструкцию по ремонту автомобиля; только в случае Оли это будет демонтаж. Сейчас конец января; влюбить в себя девчонку не составит труда – примерно к середине февраля она уже не будет видеть никого кроме меня. Несколько дней она может думать, что абсолютно счастлива, и весь мир лежит у её ног, а после я покажу ей, каково это, когда твой привычный мир разбивается вдребезги.

Кир и Макс уезжают со своими девочками до того, как я озвучиваю идею сгонять хотя бы в кино для разнообразия, так что я с долей скептицизма осматриваю оставшихся.

– Это все, кто выжил? – удивлённо вскидываю брови.

Лёха начинает ржать; даже Костян фыркает, несмотря на то, что для него жизнь – сплошная трагедия в последнее время.

– Я бы ещё и Матвеева до кучи исключил, – стреляет глазами в сторону друга Шастинский. – Он щас к своей Полинке рванёт, зуб даю.

– Мляяя, какой же ты пиздабол, – трёт ладонью лицо Костян. – Как с таким длинным языком ты дожил до своего возраста? Тебя надо было грохнуть где-нибудь в подворотне ещё лет десять назад.

Лёха притворно обижается.

– Тогда-то за что?

– Да взять хотя бы ту бомбочку, которую ты мне в капюшон подкинул, – ржёт Костя. – Хорошо хоть я куртку стащить успел!

– Ну, ты ещё детский сад мне припомни, – стонет Лёха и направляется к своей машине.

Ооо, чёрт возьми, вот я помнил его миску манной каши в моей постели во время тихого часа: Шастинский с горшка напрашивался на хороший мордобой.

Глядя на его удаляющуюся спину меня накрывает какой-то депрессняк: такими темпами скоро вся наша банда с клубов на магазины «Всё для дома» переключится.

На плечо опускается тяжёлая рука Костяна.

– Я тоже скучаю по прежним дням.

Вот тебе и сука-любовь.

Вообще-то, до тех пор, пока в нашей компании не стали появляться девушки, я никогда не задумывался о том, что наша банда может развалиться на части; что в один прекрасный день у каждого появится своя семья, и дружба отойдёт на второй план.

Что в один прекрасный день я могу остаться один со всей этой хернёй в больной голове.

Спасает меня только то, что я меломан – ни дня без музыки; и всякий раз в одиночестве мои барабанные перепонки разрывало к чёртовой матери от уровня громкости колонок в машине. Но уж лучше так, чем культивировать все эти взрослые мысли, которые в последнее время всё чаще взрывали мой мозг.

Глава 3. Оля

Четыре года назад...

Это определённо самый худший день моей жизни.

Я плохо помню, с чего именно всё началось – кажется, я проснулась посреди ночи из-за сильного приступа тошноты, и еле успела добежать до ванной комнаты. На шум прибежали родители и в шоке уставились на меня – я не знала, что выгляжу настолько плачевно. О том, что у меня высокая температура, я догадалась по тому, что всю меня можно было смело выкручивать; лоб был липким от пота, лицо раскраснелось.

А ещё я с трудом стояла на ногах.

Дикая жажда, словно в горле поселилась пустыня Сахара, атаковала меня настолько внезапно, что поначалу першение в гортани я приняла за простуду. Не помню, чтобы я ещё когда-либо в своей жизни выпивала столько жидкости за одну ночь.

Чувствуя моё состояние, близняшка металась в постели, словно её мучил кошмар, но слава Богу, чувствовала себя нормально. Родители поначалу хотели отослать её к бабушке, но расстояние роли не играло – в конечном итоге ей всё равно было плохо.

К утру у меня начала шелушиться и зудеть кожа – настолько сухой она стала, несмотря на количество выпитой мною воды.

О том, когда в последний раз ела, я уже даже вспомнить не могла – в горло не лезло ничего, кроме жидкости. И когда после двух дней от такой жёсткой диеты у меня начали вваливаться щёки, родители перестали пичкать меня таблетками и вызвали скорую.

Как итог – острая кишечная инфекция.

Первые несколько дней у меня держалась температура под сорок градусов, я бредила и мучилась головной болью; мне нестерпимо хотелось отсечь её себе, лишь бы не страдать. Родители постоянно находились рядом и всегда в масках – чтобы не заразиться этой дрянью. Дотрагиваться до меня они тоже не решались – по той же причине.

Так в больнице я провалялась целую неделю, прежде чем организм начал вновь принимать пищу. Постепенно я восстанавливалась, но состояние всё равно оставляло желать лучшего – я чувствовала.

Яна пришла к исходу этой недели, потому что мучиться на расстоянии и видеть мучения друг друга – разные вещи.

Первое, что бросалось в глаза – её бледное осунувшееся лицо, будто она болела вместе со мной.

– Как ты? – слышу её тихий голос.

Вздыхаю, потому что можно было и не спрашивать: моё состояние написано у меня на лице.

– Отвратительно, – тихо отвечаю. – А ты?

– Примерно так же, – вздыхает близняшка.

Несколько минут мы сидим в полнейшей тишине, которая не напрягает ни меня, ни сестру, хотя по её лицу я вижу, что она хочет мне что-то сказать.

– Говори уже, в чём дело, – мягко настаиваю я, потому что если на сестру надавить, она будет молчать уже чисто из принципа.

Яна несколько минут молчит, и мне начинает казаться, что, возможно, она меня не услышала меня за собственными мыслями, когда близняшка наконец отвечает.

– У тебя никогда не было ощущения, что ты как будто проживаешь чью-то чужую жизнь, а не свою?

От неожиданности застываю посреди вдоха: уж очень непривычную тему она выбрала для разговора по душам.

– Что ты имеешь в виду? – хмурю брови.

Яна болезненно морщится – как раз в тот момент, когда я чувствую очередной приступ головной боли.

– Просто... Знаешь, иногда у меня такое чувство, будто я не в своём теле, что ли.

Да уж, прояснила ситуацию, ничего не скажешь...

– Я всё ещё не понимаю, о чём ты.

Близняшка тяжело вздыхает.

– Не знаю, как тебе это объяснить. – Она окидывает меня внимательным взглядом. – Мы ведь близнецы, разве ты ничего такого не чувствуешь?

Я прислушалась к своим ощущениям, но не почувствовала ничего, кроме гробовой усталости и слабости. Откидываюсь на подушки, потому что, хоть самое страшное и было позади, сил не хватало даже на то, чтобы просто сидеть, не напрягаясь.

– Нет, прости.

Очередной тяжёлый вздох.

– Ну может это оттого, что ты болеешь, – не слишком уверенно констатирует она возможное объяснение. – Вернёмся к этому разговору, когда ты окончательно придёшь в себя.

Но вопреки всему к этому разговору мы не возвращаемся ни в день моей выписки из больничного ада, ни через неделю, ни через месяц. Когда я не выдержала и сама начала разговор на эту тему, Яна лишь нахмурилась.

– Должно быть, это просто были галлюцинации, я ведь в какой-то степени болела вместе с тобой, – отмахнулась она.

Все мои дальнейшие расспросы заканчивались одинаково, так и не успев начаться – это всё «глюки», «бред», «игра воспалённого разума» и всё в таком духе. Примерно неделю я пыталась вытащить из неё хоть что-то, пока она вообще не начала заявлять, что такого разговора между нами не помнит. Больше давить на неё я не стала и последовала её примеру – махнула на всё это рукой.