Дождливую зиму сменила весна, и теперь она могла наслаждаться свежим воздухом и музыкой. Женщина раскачивалась в плетеном кресле, словно завороженная глядя на луну и высокие сосны, и слушала, как стрекочут в ночи цикады и кузнечики.
Больше всего ей нравилось слушать блюзы — волшебные звуки гитары, вторящей ей губной гармоники и едва уловимый хриплый мужской голос. Все это доносилось из музыкального клуба Хопкинса, расположенного в миле или двух вверх по течению, на луизианской стороне реки Сабин, когда ветер дул с той стороны. Вместе с желтым светом и синим сигаретным дымом эти звуки впитывал в себя лес — черный, как сам грех, и теплый, словно губы любовника. Чарующая музыка плыла к ней по волнам тишины, повисшей над водой. Иногда она представляла себе, будто они играют специально для нее.
Тогда она закрывала глаза и позволяла музыке проникать внутрь и просачиваться в кровь. Какая-то часть ее "я" поднималась и начинала танцевать, а другая — все раскачивалась и раскачивалась в кресле. Очень часто она разрешала тому привидению, что когда-то было ею, петь вслух, пока сама она молча кивала в такт музыке.
Медленный сексуальный ритм наполнял ее воспоминаниями о низко звучащем, бархатном мужском смехе и о таком милом младенческом плаче, о воскресных песнопениях в церкви и об ослепительных рассветных лучах на верхушках восточно-техасских сосен.
Она раскачивалась и танцевала, качала головой и пела, и думала, что может до самой смерти слушать блюзы, а значит, все будет хорошо.