Нарушая заповеди

Добро пожаловать в историю!

ОНА уверена, что давно укротила внутренних демонов и точно знает, чего хочет от жизни. Она привыкла отвечать за свои слова, поступки, даже мечты… И следует заданным курсом.

ОН полон противоречий и не знает, чем закончится сегодняшний день. В то время, как губы заученно шепчут молитву, он мысленно опускает на колени плачущую жертву. Он учится прощать и люто ненавидит…

Кто он – падший ангел или раскаявшийся грешник? И что он хочет от неё?

****************

!!!ВНИМАНИЕ!

Все персонажи, а также названия учебных, развлекательных и прочих заведений вымышлены! Любое совпадение прошу считать случайностью.

Глава 1

Ненавижу!.. Сволочи! Как же я их ненавижу!

Зажимаю уши ладонями и сдавливаю очень сильно, зажмурив глаза.

Заткнитесь уже, уроды!

Секунда, вторая... десятая. Лишь пульс бьется в ладони и уши хрустят почему-то. Но ЭТИХ… не слышно. Вот чем они там занимаются?! Убираю руки, чтобы прислушаться... Тишина. Вот гадство! А может, они уже ушли? Я тихо подхожу к стене и прикладываю ухо...

Ну да, как же – ушли они! Эта кобыла сисястая что-то там бормочет, да ещё подхихикивает. До чего же отвратительный голос! Ну как Ромка может... с ней?! Он что, не видит, какая она?.. Вспоминаю, как эта чувырла хлопала своими наращенными ресницами и выпячивала губищи, похожие на задницу гамадрила. Как водила длинными острыми когтями по Ромкиному запястью… А он таращился в вырез футболки на её буфера… Буферищи! Тоже, небось, не свои! И ничего, кроме этих пошлых выпуклостей, не замечал. Да как можно не видеть, что она… Дура белобрысая!

Мне хочется долбануть кулаком в стену!.. А лучше стулом! Чтобы они там не расслаблялись. Почему он не выпроводил эту идиотку сразу после ужина? Зачем было тащить её в свою комнату? Варианты – показать фотки или подготовиться к ЕГЭ по физике мною даже не рассматриваются. В её пергидрольных извилинах такое понятие, как физика, не могло задержаться в принципе.

А предположения, которые навязчиво лезут в голову, вызывают тошноту, ярость и... Нет – слёз отчего-то нет. Я даже скривилась и хныкнула пару раз, но не выдавила ни одной слезинки. Только голова разболелась.

Ну, папочка, спасибо тебе большое. Всё пытаешься угодить своей курице колхозной – устроил здесь дом свиданий! Похоже, у всех мужчин в этом доме мозг сосредоточен в нижней части туловища. Личную жизнь они устраивают!.. А меня спросил кто-нибудь – меня устраивает их личная жизнь? Или я, по их мнению, не доросла до права голоса?

За стеной, словно почуяв моё настроение, отозвались громким ржанием. Будто специально издеваются. А этот кобель застеночный дорос, значит?!

Как же хорошо и спокойно без него было! И без мамаши его блаженной. Лучше бы, конечно, только без неё – терпеть не могу эту овцу. Везде суёт свой нос и вечно лыбится. Наверное, она даже сидя на толчке улыбается. И когда с папочкой моим в постели кувыркается – тоже рот до ушей. Фу! Какая же гадость! Мне бы такое и в голову не пришло, если бы я недавно не услышала, как она стонет в отцовской спальне.

Хотелось бы мне верить, что в тот момент у неё зуб разболелся… Вот только на следующий день она так сияла своей улыбчивой рожей, что я уже мечтала, чтобы у неё вовсе зубов не осталось. Гейша престарелая! Ей, похоже, уже лет сорок, а всё туда же! Теперь-то я к их комнате даже не приближаюсь, но психологическая травма уже нанесена. И где были глаза у моего папки? После таких красоток запасть на это недоразумение!.. Да ещё и в дом её приволок! А она притащила багаж… И моя жизнь закончилась…

В соседней комнате неожиданно хлопнула дверь, а в коридоре послышалась возня и снова это мерзкое хихиканье. Меня будто пнули в том же направлении, и вот я уже вылетаю из своей комнаты и едва ли не сталкиваюсь с этим озабоченным дуэтом. И здесь тискаются! А в комнате что тогда делали?

– Вы совсем оборзели? – вырывается из меня злобное шипение.

Так-то я собиралась гордо пройти мимо и спуститься на первый этаж. Но не прошла. Зацепилась взглядом... Потом и языком, а он, как давно известно – мой враг.

– Лялька, ты чего фырчишь? – Ромкина рука ласково треплет меня по волосам, заставляя задеревенеть мой язык и все конечности. – Давай ищи киношку, как вернусь – посмотрим.

И вместо того, чтобы отбросить эту руку и пройти мимо, я, как болванчик, молча киваю головой в знак согласия. А ещё перестаю дышать, впитывая эту незатейливую ласку, от которой по коже головы носятся колючие мурашки. Вот как он это делает?

И вдруг становится неуютно и холодно, когда его ладонь, слегка задев краешек моего уха, возвращается обратно и обхватывает обнажённое предплечье этой мымры. А я не силах отвести взгляд, пытаясь прожечь дыру в месте соприкосновения… Мне хочется выдрать её бледную руку прямо из плеча и выбросить собакам. Не нашим – бродячим.

– Договорились, Ляль?

Зачем он спрашивает? Я ведь уже ответила, то есть кивнула… Наконец, я отмираю и, сипло пробормотав «Ладно», спешу проскользнуть мимо этих двоих в сторону лестницы. Что мне там надо? Да ничего, но не возвращаться же обратно у них на глазах. Зачем тогда, спрашивается, выходила?

И тут за спиной раздаётся смешок… Он действует на мои взвинченные нервы, словно спусковой крючок. Я резко разворачиваюсь и делаю шаг к этой гадине.

– Так эти противные звуки из тебя? А я как раз вышла узнать, кого здесь тошнит.

– Лялька, перестань, ты что творишь? – Ромка даже рявкнуть на меня не может! И смотрит, как… как на расшалившегося ребёнка.

– Я не Лялька, у меня имя есть! – с отчаянием выкрикиваю ему в лицо, а его бледная курица меня добивает:

– Зай, да эта мелкая сопля влюблена в тебя, как кошка, вот и бесится от ревности.

Я уже отчётливо вижу, как разлетаются в разные стороны вырванные клоки обесцвеченных волос, и брызгает кровь из разбитой курносой сопатки, и… Ничего из этого Рома просто не позволяет мне сотворить, перехватив запястья моих рук.

Глава 2

Сорок четыре минуты я таращусь в окно на освещённую фонарями подъездную дорожку. Вглядываюсь вдаль, каждую секунду ожидая, когда лесную черноту прорежет неоновый свет фар. Чувствую себя брошенной, преданной и никому не нужной.

– Лали, ты уже спишь? – после негромкого стука раздаётся за дверью голос папы, разрывая мой одинокий кокон, в котором я никому не нужна.

– Да, пап, – мой тихий, слегка охрипший голос свидетельствует в пользу того, что я говорю правду, а, следовательно, меня нужно оставить в покое, наедине с моими снами… И с моим горем.

– Малыш, у тебя всё в порядке? – в голосе папы слышится волнение, и как бы мне ни хотелось, чтобы он отстал, нагрубить я ему не могу. Никогда не умела.

– Да, папуль, просто легла пораньше, – стараюсь звучать сонно и безмятежно.

Кажется, у меня отлично получается, потому что папа желает мне сладких снов и уходит. Торопится к своей улыбчивой чучундре. Никому я здесь не нужна!

Сто сорок девять минут. И ничего не изменилось – терраса, улица, фонарь… И всё тот же чёрный лес. А дядя Семён – тоже предатель! Он ведь наш водитель, а не Ромкин. Вот зачем он их повёз?! Пусть бы тащились оба по лесу пешком. Тогда бы у этой клячи отвалилось всякое желание приезжать к нам снова в гости.

А если Ромка не вернётся? Вдруг он останется у своей… этой?

Не-эт, он ведь обещал, что мы фильм будем смотреть. Я давно уже выбрала – про любовь. И наряд себе выбрала для совместного просмотра – алую коротенькую сорочку с чёрным кружевом. Только вчера купила. Катюха сказала, что Ромка точно не сможет устоять. Ох!.. И пусть не устоит…

Ощущаю, как его руки, скользя по шёлковой ткани, ложатся мне на талию и сжимают крепко, а его горячие губы прикасаются к моим губам… Рома уже знает, что я ждала только его, и теперь дарю ему свой первый взрослый поцелуй. Головокружительно сладкий! Распахнув глаза, вижу, как два ярких подвижных фонаря разрезают темноту ночи.

Ну, наконец-то приехали!

Сто девяносто минут. Я мечусь от стены до стены, как зверь в клетке, а он… Он у себя в комнате, за стеной, говорит по телефону с этой дурой. Он даже не зашёл, даже не вспомнил обо мне! А может, увидел, что нет света и решил, что я сплю? Что делать? Хочется умереть. Просто перестать дышать… И вот когда он найдёт меня, красивую и бездыханную…

За стеной раздался Ромкин смех. Как?! Как он может смеяться, когда меня почти уже нет? Ради него я вырядилась в эту вульгарную тряпку, а он там ржёт вместе со своей кобылой! Я изо всех сил рванула кокетливый бантик на груди… Ну что за… Гадский бантик остался на месте, зато сорочка разодралась до пупка. И новый взрыв смеха…

Нервы лопаются, как хрупкое стекло, и острыми краями впиваются в сердце. Больно! Как же это больно!.. Я хватаю со стола первое, что попадается под руку, и с размаху запускаю в стену. Большая красивая кружка, из которой я так любила пить чай, разлетается на множество осколков. Как мои мечты…

Мне жаль мою кружку… и себя очень жаль… Зато за стеной больше ни звука. А спустя несколько секунд в дверь раздаётся стук. Я знаю, кто пришёл и вопрос «Кто там?» не актуален. Распахиваю дверь и переплетаю руки на груди.

– Ляль, что у тебя здесь случилось? – Ромка, сдвинув меня в сторону, входит в комнату и, конечно, сразу обнаруживает побоище.

Вот же!.. Мне уже стыдно – представляю, как это выглядит со стороны и что он сейчас думает, когда поворачивается и смотрит на меня своими невозможными глазами.

– А зачем ты… – Ромка вдруг осекается, скользя удивлённым взглядом по моей фигуре. – Ляль, а что это на тебе надето?

Это сказано таким тоном и с таким выражением лица, словно я его встретила в балетной пачке и противогазе.

– А сам не видишь? Это ночнушка! – завожусь моментально. – Ты ведь ко мне посреди ночи припёрся! Кстати, зачем? Если кино смотреть, то ты даже на финальные титры опоздал.

– Прости, – он улыбается уголками губ. – Я думал, что ты уже спишь… Ты бы халатик, что ли, надела, Ляль.

Что?.. Халатик? Я ведь для него… А он смотрит так… Вот точно так же он на нашу собаку смотрел, когда ей в бою ухо погрызли.

– Да кто тебя звал сюда? – срываюсь на крик. – Вали давай к своей чувырле белобрысой! И даже близко ко мне не подходи.

– Тихо-тихо, малыш, ну ты что? – Ромка приближается ко мне, а его успокаивающий ласковый голос… Это как по открытой ране мягкой тряпочкой.

– Не прикасайся ко мне! – взвизгиваю, когда он дотрагивается до моего плеча.

– Успокойся, малышка, я не буду, – Ромка заглядывает мне в глаза. – Может, водички?

Да! Водички – чтобы утопиться и не чувствовать больше!

– Убери свои руки! – я грубо его отталкиваю…

И в этот момент в мою комнату врываются папа со своей Улыбакой. Странно, что сейчас она не лыбится.

– Отошёл от моей дочери! – рычит хозяин дома и его глаза становятся очень страшными. – Лали, что он сделал?

– Ничего, – шепчу я и громко всхлипываю, обняв себя руками за плечи.

Ромка растерянно пожимает плечами и вдруг внезапно отлетает в угол комнаты.

– Тимур, что ты делаешь! – визжит Улыбака и виснет на папе.

Глава 3

Закутанная в махровый халат, я сижу на коленях у папы в его надёжных и крепких объятиях. Он баюкает меня, приговаривая:

– Никакая ты не глупая, моя маленькая девочка, просто ты влюбилась. Ничего, всё пройдёт…

– Не хочу, чтобы проходило, – шепчу очень тихо, но он слышит.

– Всё будет, как ты захочешь, моя нежная Лали.

– А вдруг он не простит и не захочет здесь больше жить? – я заглядываю в папины глаза, ища в них ответ.

Он всё всегда знает и никогда меня не обманывает. Неясный шум за дверью привлекает наше внимание…

– Подожди-ка, котёнок, – папа пересаживает меня с колен на кровать и быстро направляется к выходу.

А я что – тут, что ли, буду сидеть? Я за ним!

– Тимур, не прикасайся ко мне, – женский голос звучит очень жёстко и кажется совсем незнакомым. – Я уже всё решила.

– Анют, нам надо поговорить, – голос у папочки напряжённый.

Я хмурюсь и выглядываю за дверь. Надо же – всё время забываю, что Улыбаку зовут Анюта. Вот только сейчас она ни разу не Анюта и уж тем более не Улыбака. Эта воинственная свирепая женщина больше похожа на Анку-пулемётчицу. Кто бы мог подумать, что такая улыбчивая, уступчивая и услужливая тётка способна быть такой злой и несговорчивой.

Она не готова ни говорить, ни слушать, и даже видеть нас не хочет. «Я не останусь», «Я уже всё сказала». Тоже мне – потеря потерь! Мне обидно за моего папу – с ним так никто и никогда не смеет разговаривать. Хочется поставить на место эту заблудившуюся матрёшку… Вот только сейчас всё по-другому, и мы с папкой оба реально накосячили.

Я ищу глазами Ромку и, сделав несколько шагов, с опаской заглядываю в раскрытую дверь его комнаты. Охватившая меня паника не даёт вздохнуть. О том, что обитатель этой комнаты покинул её навсегда, говорит буквально всё. Здесь, как всегда, идеальный порядок, но нет на месте привычных вещей... И даже любимые Ромкины модельки исчезли. Как я смогу дальше жить без всего этого? Как я смогу без него?

Я пулей выбегаю из Ромкиной комнаты, едва не врезавшись в Улыбаку… в Анюту. Женщина охает и обращает на меня свой взгляд. Оказывается, у моего Ромки глаза матери…

– Пожалуйста, не надо, – лепечу я, заглядывая в эти серьёзные большие глаза, в надежде отыскать в них ту самую доброту, которую они излучали совсем недавно. – Не уезжайте, это я во всём виновата…

– Ну что ты, милая, – она ласково гладит меня по щеке и… снова улыбается, только очень грустно. – Ты здесь ни при чём, не волнуйся. Мы всё выясним с твоим папой.

Это она меня так нежно послала. И такая твёрдая решимость в её взгляде – мне туда ни за что не пробиться.

Я резко разворачиваюсь и мчусь вниз через две ступеньки, путаясь в длинном халате и рискуя свернуть себе шею.

– Рома! – я выбегаю на террасу.

Дядя Семён, наш водитель, протирает тряпочкой фары огромного чёрного монстра. Он отвлекается от своего занятия и неодобрительно смотрит на мои голые ноги в тапочках.

– Ты чего это раздетая, стрекоза? Чай не май месяц…

Вообще-то, как раз май, но сейчас это не имеет никакого значения.

– Дядь Сень, а Ромка где?

– А дык здесь, – он крутит головой, но я и сама уже нашла.

Парень вышел из-за высокого «Гелендвагена» и направился прямиком ко мне. А моё бедное сердце заходится в неровном ритме и готово выпрыгнуть из груди.

– Лялька, что-то сегодня постоянно не так с твоим прикидом, – Ромка криво улыбается, а на его разбитое лицо страшно смотреть.

– Ром, тебе больно? – вот дура, зачем я спрашиваю – понятно же, что больно.

– Нормально, Ляль… Ты бы и правда оделась, прохладно на улице.

– Рома, не уезжайте, я всё рассказала папе, он знает, что это из-за меня… – я совершенно не знаю, куда мне деть свои беспокойные руки. Хочется обнять Ромку за шею, но я вцепляюсь в распахнутые полы его куртки.

– Да перестань, Ляль. Ты ведь с самого начала знала, что всё это – не моё, – он кивнул на наш дом и неопределённо махнул в сторону рукой. – Не смогу я здесь… не привыкну.

– Да почему? Ты ведь здесь занимаешься, чем хочешь… Вот с тачками своими возишься. Тебя ведь никто не упрекает…

Ой, что-то не то я говорю…

– Ром, ну здесь ведь простор, свежий воздух… Ну, хочешь, привози хоть каждый день свою кикимору! Тьфу, ну ты понял, Светочку свою белобрысую.

– Не хочу, Лялька…

– Светочку не хочешь? – спрашиваю с глупой надеждой.

– Жить здесь не хочу, – отрезает Ромка.

Я собираюсь снова возразить, но мне на плечо ложится чья-то ладонь, и я оглядываюсь.

– Евочка, зайди в дом, простудишься, – голос у Анюты ласковый, а глаза заплаканные.

Только мне её не жалко. Ведь это она увозит от меня Ромку.

– Да что вы все ко мне привязались?! Захочу – совсем разденусь. Жарко мне!

Анюта пожимает плечами, и из её глаз исчезает тепло.

Глава 4 Евлалия

Четыре года спустя

Евлалия

– Папка, я дома! – радостно кричу в мобильник, привлекая внимание других пассажиров в зале прилёта.

На меня оборачиваются, кивают своим соседям, но никто не смотрит, как на восторженную идиотку и не крутит у виска – люди мне улыбаются. Замечательные у нас люди!

– Как дома? Почему? На чём ты добиралась?

– На самолёте, пап! – смеюсь я. – Не пугайся, дома – это в Москве! Я сейчас в аэропорту, но… я тебя не вижу.

Мой папуля хотя и не отличается слишком высоким ростом и крупными габаритами, но в толпе точно не потеряется. Он и сам не любит толпиться, а к тому же обладает такой мощной энергетикой, что люди перед ним расступаются, расчищая путь этому опасному хищнику. Да – вот такой мой папочка!

А поскольку народ вокруг меня толкается и кучкуется, папуля мой пребывает в каком-то другом месте. Как так? Ответ на мои мысленные рассуждения прилетает мгновенно:

– Лали, котёнок, прости, ради бога, но у меня очередной форс-мажор, – папин голос звучит так виновато, что мне становится его жаль.

Конечно, у меня и в мыслях нет обижаться, но не могу удержаться от подтрунивания:

– А форс-мажор у тебя или снова у твоей Дианочки?

– У меня, детка, – смеётся папа, – не ревнуй. К тому же, ты знаешь, что она не моя.

– Надеюсь, печаль в твоём голосе мне почудилась?

Опять смеётся и не даёт мне развить эту тему:

– Малыш, тебя там Ян встречает, ты уж не разминись с ним, а то я ему голову оторву. А я постараюсь успеть вернуться сегодня, но, если что…

– Папуль, не торопись и не вздумай ехать в ночь, я же не маленькая – справлюсь. Надеюсь, Васю ты ещё не уволил?

– Как же – избавишься от неё! Скорее уж она меня уволит. Чёрт, а не баба! Заждалась тебя, кстати.

После разговора с папой настроение взметнулось… и тут же споткнулось. Я ведь обещала маме позвонить. «Евочка, солнышко, обязательно позвони, как только приземлишься, иначе я места себе не найду!»

После шестого гудка я понимаю, что мама таки нашла себе место, но оно и к лучшему. Мамуля у меня, как весенний переменчивый ветерок. Очень эффектная красавица, знаменитая модель, известная актриса и певица Мишель Дюбу... Дюбэ… Вот с фамилией я не уверена, потому что мужья у мамочки меняются чаще, чем тюбики губной помады. Да и по поводу всего остального с уверенностью можно заявить лишь то, что она действительно красавица.

Нынешняя Мишель, а в прошлом Маша Курёхина, француженкой стала незадолго до того, как познакомилась с моим папой. Это моя бабуля так удачно вышла замуж за француза. По подиуму мамочка прошлась всего один раз, да и то лишь в одну сторону – к зрителям. Разворачиваясь, запуталась в ногах и не разбилась вдребезги только благодаря реакции моего папули. Ему, честно говоря, этот показ был до лампочки – у него там деловая встреча намечалась. А вышла встреча судьбоносная – мамочка упала ему прямо в руки, правда, вверх ногами... Но зато он по достоинству сумел оценить её стройные ножки и упругую... Ну, то место, откуда росли стройные ножки.

Тётя Вася говорила, что любовь моего папу настигла с первого взгляда, а со второго покинула, но было уже поздно…

А потом родилась я. Уже в Москве. Мамочка всегда жаловалась, что папа сломал её карьеру на самом взлёте. А когда он возразил и напомнил, что это был не взлёт, а пике, мои родители развелись. Однако я, по словам мамы, – её самое большое счастье. Вот и получается, что мамуля глубоко несчастна уже целых семнадцать лет.

Она вернулась во Францию, когда мне было два года, а я осталась с папой и с Васей.

Карьера актрисы у мамы сложилась немного успешнее, чем модельная. Её первая роль – любовница бандита, которую застрелили на тридцатой секунде фильма. Но уже третья работа была со словами. Высунувшись из окна, она громко кричала «помогите», впрочем, не слишком убедительно, поэтому её снова убили.

Было ещё много эпизодических ролей, в которых она мелькала и иногда даже что-то говорила, но каждая прожитая киножизнь была похожа на предыдущую – ей всякий раз отводилась участь чьей-то временной пассии, и с каждой новой ролью на ней оставалось всё меньше одежды.

Однажды я услышала, как тётя Вася сказала папе, что если уж в молодости мамочка не прорвалась к звёздам, то теперь так и помрёт в амплуа старой проститутки. Я тогда страшно обиделась за маму. Ну, не специально же она выбирала себе такие роли… Наверное… Каждый человек хочет быть счастливым, вот и мамуля старается. Ну, уж как может!.. Жалко мне её, неудельная она какая-то.

Я сделала ещё одну неудачную попытку дозвониться маме и с осознанием выполненного долга спрятала мобильник в задний карман джинсов. И тут же сбилась с шага. Это что ещё за клоунада? Не обратить внимание на такой призыв было просто невозможно, поэтому особенно любопытные зеваки кучковались поблизости и отслеживали, кто же откликнется. Огромный белый плакат кричал кроваво-красной надписью: «Ходи сюда, Евлалия!»

Первым порывом было пройти мимо и взять такси, но я тут же себя образумила – папа шутника не простит. Похоже, этот маленький рыжий крепыш с улыбкой от уха до уха и есть тот самый Ян. Я вздохнула, усмехнулась и направила свои стопы к этому приколисту.

Глава 5

Глава 5

Невероятно! Меня не было каких-то четыре года, а столицу не узнать. Москва всегда была прекрасна, но сейчас это будто новый город. Как он меня примет, смогу ли я снова считать этот город своим? Пока наш Range Rover со скоростью разбитой параличом улитки ползёт по многополосному хайвею, я успеваю узнать все последние столичные новости, сплетни и даже услышать прогнозы от словоохотливого водителя.

– Ну, и как во все времена, власти имеют тех, кто не имеет власти, – подытожил Ян свой длинный витиеватый монолог и перешёл к анекдотам.

Я слушала его в пол-уха, уйдя в свои мысли и воспоминания. Какая, собственно, разница, в какой стране или городе я нахожусь, от себя ведь всё равно никуда не убежишь. Да, я нашла в себе силы примириться с прошлым и жить дальше, строя новые планы и радикально корректируя мечты, но я ничего не забыла… Кто-то умный изрёк, что память – это рай, из которого нас никто не сможет вырвать… и ад, из которого нам не сбежать. Про меня сказал.

Я продолжаю кивать неумолкающему водителю и улыбаюсь. Наверное, улыбаюсь невпопад, потому что звуковое сопровождение неожиданно смолкло, и тишина мне показалась неуютной.

– Извини, Ян, я немного задумалась.

– Да ладно, не парься. Я просто хотел, чтоб ты не скучала, и чтобы отцу сказала, какой я гостеприимный и внимательный… О, ё… долбить-тарахтеть! Я же забыл Ангелине её чёртов «Нони» купить! – Ян заозирался по сторонам, словно надеялся посреди МКАД обнаружить этот загадочный нони.

– Нони? А что это?

– А это, Евочка, напиток жизни для понторезов и редкостное дерьмище на вкус, – просветил меня раздосадованный парень. – И где я его теперь возьму? Возвращаться, что ли?..

– Ну уж нет! – запротестовала я. – Я уже домой хочу. Переживёт твоя Ангелина.

– Ангелина Львовна! – со значением поправил Ян, задрав палец вверх.

– И она тоже, – парирую язвительно.

То, что мой папочка уже пару месяцев не одинок, мне известно, поэтому информация об Ангелине для меня не новая. Я уже давно дала себе установку не вмешиваться в жизнь дорогого мне человека – одного раза мне хватит до конца моих дней. Однако, если Ангелина мне не понравится, то ничто не помешает мне надеяться на её скорую отставку. Уж сколько их было в моё отсутствие – этих охотниц за папиной свободой, и никто не задержался рядом с ним дольше, чем на полгода. И что бы собой не представляла эта Львовна, я предпочитаю занять позицию наблюдателя. Обещаю, папочка, я буду хорошей девочкой.

***

Чем ближе мы подъезжаем к дому, тем сильнее стучит моё сердце. Соскучилась? И это тоже…

Стена выросла неожиданно. Это начало наших владений. Мой папа, Тимур Баев, ещё в девяностые выкупил здесь огромный участок леса, а уже позднее появился высокий забор, который местные называют Великой Баевской стеной. Наша «лесная избушка» выросла здесь, наверное, лет десять назад. Я тогда была ещё мелкой и, уж конечно, мне было не понять всех прелестей проживания в глуши. Я ведь городская девочка, привыкшая к шуму транспорта, суете и столичному смогу. Опять же, подружки раньше были рядом, а тут с кем дружить – с лосями?

Нет, папа меня, конечно, очень понимал и сочувствовал, но только это никак не повлияло на его решение переселиться в экологически чистую глухомань. А я побесилась и затихла. В конце концов, подружки мои никуда не делись, а на встречу с ними и на учёбу меня продолжал возить дядя Семён.

Мы въехали на нашу территорию, по другую сторону высокого забора, и, открыв окошко, я вдохнула лесной опьяняющий воздух. И всё же как у нас здесь здорово! И как мне этого не хватало!..

– Ян, езжай помедленнее, – прошу водителя и, став коленями на сиденье, высовываюсь из окна чуть ли не по пояс.

Так вдруг захотелось выйти из машины и пройти пешком. И подольше задержаться в этом зелёном раю, благо, в собственном лесу мне бояться нечего. Но не сейчас, я сделаю это позднее…

– Ты, кстати, пока далеко в лес не заходи, – предупреждает Ян, словно подслушав мои мысли. – У нас тут на днях семейство кабанчиков завелось. Подкоп сделали, прикинь? Убивать их жалко, но пока не изгнали, лучше будь осторожнее.

– А маленькие поросята есть?

– А то! Штук десять и все полосатики. Прикольные такие! Но мамаша у них страшна, как смертный грех.

М-да-а, ну вот и прогулялась.

За разговором мы незаметно подъехали к дому. Ох, ну ничего себе! Папа, конечно, предупреждал, что наш дом вырос, но я даже не предполагала, что настолько. Передний фасад двухэтажного белокаменного дворца остался без изменений, зато с торца он удлинился почти вдвое. Я знаю, что теперь в доме есть небольшой бассейн и моя комната тоже поменяла место дислокации. А вот Ромкиной комнаты больше нет…

– А это ещё кто? – с удивлением спрашиваю, обнаружив на просторной террасе развалившегося в плетёном кресле молодого мужчину или, скорее, парня.

На охранника не похож – слишком расслабленный и холёный. И, судя по фривольной одежде, вряд ли он вообще один из наших служащих. Ну, если только учитель танцев для Ангелины… Львовны…

– А Тимур Альбертович разве не говорил? – развеселился Ян. – Это наш гость, то есть ваш… А вернее, Ангелинин.

Глава 6

Легко сказать и решить – не думать. Только как? Как мне вырвать из памяти те двести девяносто три дня, когда я любила его, как безумная? Болела им… А потом потеряла право любить… И очень долго, захлёбываясь горечью, нанизывала воспоминания на тонкую ниточку нашей короткой истории. А ведь он даже и не знал, что эта история про нас двоих…

Она началась жарким летом, пять лет назад. Я, счастливая и загорелая, только вернулась из Болгарии, где провела в языковом лагере двенадцать чудесных дней. А дома меня ждали очередные чудеса.

– Лали, познакомься, это Анюта, – у папы на губах играла мягкая улыбка, которая всегда предназначалась лишь мне. Вот только сейчас он смотрел на НЕЁ.

Я вообще не видела, чтобы мой папа хоть кому-то улыбался, и вдруг... Не знаю, что тогда отразилось в моих глазах, но папа нахмурился, а женщина продолжала улыбаться. В тот момент я люто её возненавидела, и она не могла этого не увидеть. Но стояла и улыбалась – очень тепло... Моя мама никогда не смотрела на меня с таким теплом и нежностью. И за это я тоже ненавидела Анюту.

– Наша новая горничная? – спросила я с пренебрежением, хотя никогда не позволяла подобного с нашей прислугой.

– Анюта – моя жена, – ответил папа тоном, не терпящим возражений, а ОНА покраснела.

Жена… У папы не может быть жены! Не должно быть! Жена – это ведь серьёзно… Это же… любовь? Нет! Ну, нет же!

Анюта так и не стала папиной женой. Тогда я не знала, почему… Я всё время этого ждала и очень боялась. Хотя теперь я уже точно знаю, почему она не вышла за него замуж – из-за меня. Она не хотела меня травмировать и ждала, что я привыкну со временем. И я почти привыкла. Анюта была милой до отвращения и очень доброй. Не наигранно доброй, а искренней и очень позитивной. И никогда не обижалась. Мне кажется, она даже любила меня. А ещё… она всё про меня поняла. Она знала, что я сходила с ума по её сыну, и в её взгляде иногда проскальзывала жалость. И за это я тоже её ненавидела. Но я научилась терпеть. Из-за Ромки.

Я заболела им сразу и очень скоро поняла, что неизлечимо. Почему-то все считают, что детская влюблённость – это несерьёзно и обязательно пройдёт. А ещё по прошествии нескольких лет мы непременно будем смеяться над нашими первыми чувствами… Прошло пять лет… Мне не смешно. И ничего не забылось. Неужели я обречена думать о нём всю жизнь? Думать с болью в сердце, на котором выжжено его имя. Его образ очень надёжно и крепко впаян в мой мозг. Ромка не был самым красивым… Он был и навсегда останется самым лучшим.

Высокий и худощавый, с непослушными тёмно-русыми волосами, почему-то всегда взъерошенными, будто он только проснулся. А губы всегда улыбаются, когда он смотрит… смотрел на меня. И глаза… Ни у кого на всём свете нет таких глаз. Тёмно-серые, как небо перед грозой. Мне казалось, он видит меня насквозь. Наверное, видел и всё понимал. И принимал меня вот такую – дерзкую, взбалмошную… глупую. Прощал все мои взбрыки и первым шёл на примирение.

Он подчёркнуто относился ко мне, как к сестрёнке, а я мечтала, чтобы он разглядел во мне девушку – красивую и желанную. Не разглядел. Но увидел совсем другое… Кого он увидел во мне в тот страшный день?

Я плохо помню, что было потом. Я заболела. Очень сильно. Пять дней провела в горячечном бреду. Вася говорила, что я чуть не сгорела, и очень жалела папу. Ему в те дни пришлось особенно тяжело. Он разрывался между мной, похоронами любимой женщины и обезумевшим Ромкой. А он и правда будто с ума сошёл... Хотел убить моего папу – стрелял в него. Мой добрый Ромка... Господи, а папу-то за что? Это ведь я всё натворила! И откуда у Ромки мог быть пистолет?..

Я мало что понимала, но никто не спешил поделиться со мной информацией. А я всё думала, что же теперь будет с Ромкой? Неужели он опасен? Он ведь знает, как папа любил свою Анюту!.. Тогда – зачем?..

Любил… И отпустил. И я отпустила. Мы с папой оба сделали страшную ошибку… фатальную.

Почему её не стало? Я не сразу об этом задумалась, а когда задалась вопросом, решила, что сердце Анюты не выдержало разлуки. Почему-то такое объяснение мне показалось правильным и логичным. Но на самом деле всё случилось совсем неправильно, и даже глупо…

Дядя Семён привёз Ромку с его мамой к их обшарпанной общаге, а Анюта очень быстро выскочила из машины прямо на дорогу, по которой летел один-единственный раздолбанный автомобиль с обкуренными подростками. И они встретились на этой пустынной дороге… Почему так? Как такое вообще возможно?

Дядя Семён потом с сердечным приступом в больницу попал – простить себе не мог. Даже уволиться хотел, а ведь он работал на папу уже двадцать лет. Конечно, папа не отпустил, просто предоставил ему отпуск, чтобы в себя пришёл и здоровье поправил.

Подумать только – сколько же людей я сделала несчастными!

Вася тогда очень сильно ругалась на меня, чтобы я даже не смела так думать. Говорила, что это всё судьба-злодейка решила. Но ведь Ромка никогда не был импульсивным – он рассудительный и великодушный. И он не грешит на судьбу, он точно знает, кто виноват.

Так было страшно за папу! И за Ромку страшно…

После смерти Анюты Ромку я больше не видела. Он тогда ещё много чего натворил, но папа сумел всё уладить. А в июле, как только Роману исполнилось восемнадцать, его забрали в армию. Тут уж мой папочка постарался – ускорил процесс от греха подальше. Наверное, правильно… В меня с детства вложили, что настоящий мужчина обязан отслужить в армии. Я в общем-то согласна...

Глава 7

Хоромы оказались царскими. Это уже не комната с небольшим закутком для ванной – это целые апартаменты. Здесь обнаружились и маленькая уютная гостиная с красивой мебелью цвета спелой черешни, и огромная кремовая спальня с гигантской кроватью и вместительной гардеробной. М-м-м, а ванная – волшебная мечта путешественницы!

Я нисколько не сомневаюсь, что в создании этой красотищи Вася принимала самое активное участие. А сколько новых шмоток у меня в гардеробе!

– Ва-ась, на себя примеряла? – я сдёрнула с полки короткие шортики и приложила к бёдрам.

– Да так, на глазок, – некстати застеснялась моя грозная домоправительница.

Василиса прибедняется. Иногда она любит прикинуться старой перечницей, но на самом деле в свои сорок пять Вася настолько продвинутая девчонка, что запросто даст фору… ну-у, не знаю как двадцати… но тридцатилетним – точно.

– Вась, а у нас тобой, похоже, теперь один размер, – я просканировала миниатюрную фигурку женщины, отметив про себя, что мне с моим первым размером груди до неё ещё далеко, но в остальном...

– Да что ты сравниваешь мои древние булки со своим упругим орешком?!

– Васечка, ты очень молодая и симпатичная. И ты лучшая! Спасибо тебе! – я порывисто её обняла.

– Да-да, поэтому ты неделями не выходила со мной на связь, – ворчит Вася, пытаясь незаметно утиреть слёзы.

– Прости засранку, – дурашливо хнычу.

А потом мы начинаем большой показ – меряем все мои обновки, фотографируемся, хохочем и сплетничаем.

Наш девичник прервался внезапно, когда со стороны распахнутого балкона послышалось рычание мощного двигателя.

– Папка? – я с надеждой выскочила на балкон, но уже вслед услышала недовольное:

– Ангелина Львовна.

Вася тоже вышла за мной, но отсюда мы смогли рассмотреть лишь задний бампер красной BMW, подъехавшей к парадному входу. Нехилая тачка у папиной… с-сердечной подруги.

– Ты её не любишь? – я обняла Васю за шею, располагая к доверию.

– А она не моя зарплата, чтобы я её любила, – Вася небрежно фыркнула, а потом, посмотрев на часы, скомандовала: – Так, обед через сорок пять минут, и без всяких опозданий. И никаких «не хочу»! Шамиль с раннего утра ради тебя старается, в кухню войти страшно.

«Вот! Надо ещё к Шамилю забежать», – думаю я, глядя, как Вася стремительно исчезает за дверью.

По поводу зарплаты Василиса лукавит. Мы все знаем, что папе она предана безгранично и останется рядом с ним даже на пепелище. Они оба выросли в одном детском доме, только папа на пять лет старше. Вася и сейчас метр шестьдесят в прыжке, а в детстве была совсем крошечная, и её часто обижали и притесняли.

Однажды папа стал свидетелем неприятного инцидента, связанного с маленькой Васей, и неожиданно для самого себя взялся её опекать. Постепенно он привязался к девочке и, за неимением родных, привык считать её сестрёнкой. После детского дома жизнь очень сильно закрутила моего папу. Сначала он регулярно навещал Васю, а потом на несколько лет покинул страну, и ниточка чуть не оборвалась… Вернувшись в Россию, папа вспомнил о сестрёнке Василисе и нашёл её… в тюрьме.

Его маленькая Васька нашалила не по мелочи и отбывала срок за убийство. Так бы ей, бедной, и сидеть, при всех смягчающих обстоятельствах, от звонка до звонка... Но папа нанял грамотного адвоката, который, изучив дело, добился пересмотра, и Василиса отделалась двухлетним сроком, который, собственно, уже отбыла.

Я, конечно, не судья и не Господь Бог, но по мне Вася – никакая не преступница, а самая что ни на есть жертва. Связалась, бедняжка, с каким-то упырём, а он только деньги с неё тянул и избивал нещадно. Конечно, можно сказать, что сама виновата – не того выбрала. Только много ли вариантов было у детдомовской сироты, которая отчаянно нуждалась в человеческой ласке? Ведь, кроме моего папы, она так ни с кем и не сблизилась, а его, единственного дорогого человека, в трудный момент рядом не оказалось.

После очередного жестокого избиения Вася надолго слегла в больницу и потеряла ребёнка. Последствия оказались трагичными – Васечка больше не смогла иметь детей. Конечно, она ушла от своего мучителя, а когда тот силой попытался Васю вернуть, она неласково приложила его горячим утюгом. Результат получился неудачным для обоих.

В общем, не мне её судить. А уж папе – тем более. Он и сам считал себя виновным и ответственным за судьбу Васи. И забрал названную сестрёнку к себе. Мамуля до сих пор мне напоминает, что «эта бандитская морда», то есть Вася, – главная разрушительница её семейного счастья.

Раньше я пыталась защищать Василису, но теперь даже не спорю на эту тему. Зачем расстраивать ранимую мамочку, которой для счастья жизненно необходимо знать, что кто-то его разрушил. Таких разрушителей было много, и Вася лишь одна из них, а иногда – даже главная.

***

Мобильник разразился хитом прошлого века в исполнении Мирей Матье. О, а вот и мамочка объявилась! Вероятно, я слишком громко о ней думала.

– Привет, мамуль!

– Солнышко, ты мне звонила сегодня. Что-то случилось? – в нежном голосе мамы слышится волнение. Это так приятно!

– Нет, всё отлично, мам, просто ты просила позвонить, когда...

Глава 8

Ангелина... Не сказать чтобы имя было редким, но так уж вышло, что до этого момента знакомых Ангелин в моей жизни не случилось. Но как-то сами собой сложились ассоциации с этим именем. Я себе представляла нежную блондинку с небесно-голубыми глазами, розовыми губами и алебастровой кожей. И непременно в воздушном белом или кремовом платье. Но Ангелины – они другие. Во всяком случае, эта, отдельно взятая Ангелина, – полная противоположность нарисованной моим наивным воображением.

Высокая, загорелая и вызывающе фигуристая красавица оказалась жгучей брюнеткой. Волосы у Львовны длинные, невероятно гладкие и блестящие. Большие карие глаза смотрят холодно, а красивые, полные губы улыбаются. На Ангелине коралловое облегающее платье на тонких бретелях, которое, в отличие от моего, не скрывает, а подчёркивает грудь и все остальные стратегически важные бугры. В её случае это приблизительно сто двадцать – шестьдесят – сто. При таких кричащих достоинствах уже не имеет значения, какие у неё там ноги, да мне и не видно с этого ракурса.

Вообще возник большой соблазн заподозрить эту секс-бомбу в искусственных прелестях и торжественно сдёрнуть парик. Но, зная брезгливое отношение папы ко всему ненатуральному, я приуныла – Ангелина всё же настоящая. Сука! Вот в этом у меня вообще нет никаких сомнений. И её растянутые в доброжелательной улыбке алые губы меня не обманут. Я и сама научилась неплохо притворяться. И с губами у меня полный порядок, и с зубами тоже. Поэтому я вежливо и сдержанно улыбаюсь Львовичам, но едва успеваю открыть рот для приветствия, Ангелина меня опережает:

– Здравствуй, Лали, а ты действительно красавица. Именно такая, какой я тебя и представляла.

Угу, и это ты ещё мои ноги не разглядела, а то бы зашлась в экстазе.

– Добрый день, меня Евлалия зовут, – отвечаю всё с той же вежливой улыбкой. – Лали меня называет только папа.

– О, конечно, – Ангелина понимающе машет головой, приложив ладонь к выдающейся груди. – Тогда, может быть, Ева?

Куда ж деваться – я согласно киваю, но не успеваю облечь своё согласие в слова…

– Или Евлалия Тимуровна? – выступил Маркуша.

Для обеда он переоделся в льняные белые брюки и рубашку и сейчас, весь такой белый и смелый, глядя на меня, нагло ухмыляется.

– Да, для Вас – Евлалия Тимуровна, – обрадовалась я неожиданной подсказке, – приятно, что Вы запомнили.

– Ахаха! – мелодичным колокольчиком прозвенел смех Ангелины. – Ева, а меня можешь называть просто Ангелиной.

Я киваю, а память совершенно некстати подкидывает анекдот – «а я лось, просто лось». Так, ну и долго мы ещё будем толпиться? Интересно, это именно я сейчас должна пригласить их присесть за стол или мы здесь до ужина будем расшаркиваться? Но Львовна включила гостеприимную хозяйку и быстро разрешила мои сомнения:

– Ну что, давайте присядем за стол и продолжим наше приятное знакомство. И, я так понимаю, Ева, с моим братом ты уже успела познакомиться?

Упомянутый брат, он же Марк Львович, в этот момент отодвинул для Ангелины стул, после чего занял своё место за столом. Вот ведь, колхозник нагламуренный! Ну, что же, я и сама не надорвусь.

– Да, Ангелина, мне уже представили Льва Марковича, – я сама невинность, даже губы не дрогнули.

А хохотушка Ангелина снова залилась весёлым смехом. Может, она и не такая уж крыса? Вон и взгляд потеплел.

– Ой, не могу – Лев Маркович! – продолжает веселиться Львовна и промокает глазки салфеткой. – Марк, прости, я просто комедию вспомнила с Фаиной Раневской, она там Львом Маргаритовичем представилась. Ахаха! Лев Маргаритович!

Взглянув на раздувшего ноздри Марка, я тоже не выдерживаю и начинаю смеяться. И сейчас мы с Ангелиной, словно два заговорщика, против недовольного Маргаритовича.

– Ой, а Василиса где? – я резко обрываю веселье и вопросительно смотрю на Ангелину.

– Где? – Львовна непонимающе моргает. – Я не знаю… где-то у себя, наверное...

– А почему она где-то у себя, а не обедает вместе с нами? – я прищуриваю глаза и жду ответа в духе «прислуге не место за нашим столом», чтобы уж сразу, пока папы нет, распределить здесь все места.

– А почему, собственно... – резко выступает Марк, но Ангелина его перебивает:

– Марик, потому что мы семья, – она накрывает его ладонь своей и мягко улыбается. – Ева, прости, это моё упущение. Я ведь не настолько близка с Василисой Петровной и совсем упустила из вида, что тебе она очень дорога. Поверь, я это понимаю и уважаю, просто ещё не адаптировалась здесь в достаточной степени.

«Да ладно прибедняться, – ворчу про себя. – Как по мне – так это высшая степень!»

– Ева, если хочешь, я сама схожу за ней и приглашу к столу, – предлагает Ангелина, а в её голосе и взгляде столько искренности и раскаянья, что даже Марк завис на мгновенье, но тут же покладисто закивал, типа он проникся.

То чувство, когда ты точно знаешь, что тебе посыпают мозг сахарной пудрой, а стряхнуть – никак, извилины уже склеились, а нейтрализатор ещё недостаточно выдержан, чтобы противостоять такому уровню стервозного мастерства.

– Нет, Ангелина, спасибо, не стоит, – звучу вполне себе дипломатично, – Василиса всё равно не придёт, но… ничего страшного.

Глава 9

Я выскользнула через боковую дверь из дома на улицу и жадно вдохнула свежий воздух. Фу-ух! Свобода! Будто из заточения вырвалась. Кипучая энергия уже распирает меня изнутри – дай порвать, да некого! Ну, так-то варианты есть... Но вряд ли папочке понравится, если я начну воевать с его гостем раньше, чем он сам захочет его удавить.

А он непременно захочет!..

– Шамиль! – я с разбегу запрыгиваю нашему повару на мощную спину, а из его рук выскальзывает сырое яйцо и – вдребезги. Упс!

– Ух, растуды твою налево! Евка, бандитка! Думал, умной вернёшься, так нет – похоже, последние мозги выдуло.

Шамиль закидывает руку за спину и, схватив меня за ноги, дергает на себя, отчего я чуть не повисла вниз головой.

– Сейчас вот как половником дам по заднице, а потом ещё полы мыть заставлю, – ворчит здоровяк, но по голосу я слышу, что он не злится.

– Прости, дедуль, – я хохочу.

– Угу, ещё и за дедулю огребешь до кучи.

Шамиль тоже вырос в детском доме, но он намного старше папы. К слову, и дядя Семён оттуда же, и с моим папой они ровесники. Он не раз говорил мне: «Детдомовцы, Евушка, в большинстве своём отличные ребята и зачастую куда надёжнее папкиных и мамкиных деток. А домашнее воспитание – оно иной раз больше вреда приносит, нежели пользы. Но тут уж всё индивидуально. Главное – всегда оставаться человеком. Во! А кто говорит, что папка твой бандит – плюнь тому в глаз. Это ведь кто так говорит – у кого руки не из того места растут и голова только для шапки. А у папки твоего мозги – ого-го! Они с юности на добычу денег заточены. Всё ясно?»

Мне и так всегда было ясно, что лучше и умнее моего папы никого нет и быть не может. А потом появился Ромка. И он тоже стал лучшим... только по-другому.

Мы разместились с Шамилем на широких качелях в тени виноградника. После того как я у него на кухне устроила праздник живота, энергии во мне поубавилось, а сытое настроение взметнулось вверх.

– Ну что там американцы твои – совсем тупые? – интересуется Шамиль, почесывая выдающееся пузо.

– Почему тупые? – смеюсь. – Нормальные они, весёлые.

– Вот-вот! Чего же с дуру ума не веселиться?

– Шамиль, ты ворчливый стал, как старый дед. Люди там классные – такие же, как мы.

– Ну да и хрен с ними. А за деда ответишь, малявка! Мне, между прочим, даже ещё шестидесяти нет.

Шамиль обхватил меня огромной лапищей за плечи и, притянув к себе, поцеловал в макушку. Этим всегда и заканчиваются все угрозы.

Потрепавшись за жизнь и обмусолив кости бедным американцам, я, наконец, подошла к главному:

– Шамиль, ты мне друг?

– А это как посмотреть, – лихо выкрутился пузан.

– Ну посмотри на меня по-дружески, – канючу, обхватив его необъятный бицепс.

– Выкладывай, – тяжело вздохнул Шамиль.

– Расскажи мне про Ромку.

– А это кто?

– Жак-Ив Кусто! Маразматиком только не надо прикидываться, ага?

– Мугу... Только я-то что могу знать? – Шамиль скосил на меня глаза и снова вздохнул. – Ну-у, что... Сходил парень в армию... Послужил там...

– Вернулся... – нетерпеливо подсказываю, ткнув в толстый бок.

– Ну да. Вот, собственно, и всё. И… вроде как уехал он куда-то...

– Куда? – сердце сделало кувырок и яростно заколотилось в груди.

Да не может он никуда уехать! Здесь ведь его мама похоронена, какое-никакое жильё имеется…

– Да бог его знает куда... Ты лучше вон об учёбе думай, рано тебе ещё парнями голову забивать. Тебе ж поступать скоро.

– Ясно... – понимающе киваю, уже ни на что не надеясь. – А дядь Сеня где? Что-то я его сегодня не видела.

– Семён-то? Да на рыбалке, отпуск у него. Только он ведь тоже ничего не знает.

– Ну а как же иначе? – ворчу сердито. – У вас ведь круговая порука.

– Ты лучше скажи, как тебе наша барыня, – сбежал от неудобной темы Шамиль. – Не обижала она тебя?

– Пф-ф, барыня! И, интересно, как бы она меня обидела?

Я уже собираюсь расспросить Шамиля подробнее о Львовичах, когда ему по шее прилетает шлепок полотенцем. Это тётя Марина, его жена, пришла вернуть супруга в работу. Она потискала меня, посокрушалась немного, что я исхудала на казённых харчах, и погнала Шамиля на кухню.

М-да, зря я затеяла эти расспросы. Привыкла по старой памяти, что наши аксакалы детдомовские мне всегда помогали, перед папой отмазывали, даже врали ему иногда, прикрывая мои выкрутасы. Вот только последняя моя выходка стоила нескольких сломанных жизней и одной... прерванной...

Настроение снова ухнуло вниз. Как же хорошо было в чужом краю и как тоскливо и одиноко стало дома.

Словно извиняясь за собственные мысли, я хватаю телефон и быстро строчу папе сообщение, что у меня всё отлично, и чтобы он не волновался и не торопился. А в душе умоляю его приехать быстрее.

Где-то совсем рядом в ветвях рявкнула какая-то чокнутая птица, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Вот дура! Обе дуры – и я, и птичка эта ненормальная. Я-то с чего расквасилась? Домашние мне рады (Львовичи не в счёт), лето только началось, дома у меня – вообще красотища!.. Так это я ещё облагороженную территорию не успела обследовать... Да у меня, можно сказать, лафа кругом, и жизнь только начинается!..

Глава 10

В лучах закатного солнца мужчина, выходящий из воды, прекрасен, как бог... Сильное тело, покрытое бронзовым загаром, кажется идеальным. С мокрых волос по лицу стекает вода, и небрежным жестом руки красавчик зачесывает потемневшие от воды пряди назад. Я невольно любуюсь этим зрелищем, напрочь позабыв, что передо мной противный Марик.

Это настолько эстетически красиво, что, наверное, я бы даже захотела отмотать пару минут назад, чтобы заново пересмотреть этот эпизод. Без какой-либо сексуальной подоплёки, просто из любви к искусству. Вот только следующие действия совершенно не вписываются в идеальную картину...

Маркуша по-лягушачьи раскорячивает свои мускулистые ноги и обеими ладонями обхватывает и сжимает выпирающий в мокрых плавках бугор. Вода сквозь его пальцы стекает на плитку, а Марк поднимает правую ногу, как кобель у дерева, и зачем-то дрыгает ею, не выпуская свой агрегат. Выглядит это настолько смешно и нелепо, что образ рокового мачо тут же стекает с красавчика вместе с каплями воды, обнаружив под шкурой прекрасного принца раскоряченного гоблина.

Не сдержавшись, я издаю смешок, а встретив растерянный взгляд Марка, который явно не ждал свидетелей, начинаю заливисто хохотать.

– Фонарный столб чуть правее, Лев Маргаритович, – пробиваются сквозь смех мои слова и заводят меня ещё сильнее.

Но мой комментарий распаляет и самого Марка. Выражение его лица мгновенно меняется – становится злым, а глаза мечут молнии. Ай-ай, рядом с водой это грозит замыканием. Но меня такое преображение не пугает, а лишь веселит ещё больше, и я передразниваю недавнюю позу мужчины, заставляя его сорваться с места. Опустив подбородок и не сводя с меня наполненных яростью глаз, Марк начинает двигаться в мою сторону, а я замечаю краем глаза встрепенувшуюся женскую фигуру в шезлонге.

– Марик, – встревоженно окликает Ангелина.

Но Маркуша не реагирует, он видит перед собой лишь цель и никакие препятствия его не остановят. Он приближается ко мне неумолимо и стремительно. Кажется, не уйди я с его пути – растопчет и не заметит. Однако я продолжаю стоять на месте, не переставая потешаться и подрыгивать ножкой. Мне реально не страшно, не могу даже представить, что в собственном доме кто-то осмелится нанести мне физический вред.

Я не пугаюсь даже, когда Марк, приблизившись вплотную, протягивает ко мне свои руки, и пищу:

– Изыди, противный гоблин, я другому отдана!

И когда, больно стиснутая мужскими ладонями, взлетаю вверх и оказываюсь перекинутой через плечо, я по-прежнему продолжаю смеяться и крепче сжимаю телефон, едва не выскользнувший из моей руки.

– Маргаритович, это непозволительно тесный контакт, Вы меня компрометируете! – ору дурным голосом, стремительно пролетая мимо зонтиков и шезлонгов. – Осторожно, здесь скользко! Только не дрыгайте копытом, на вашей туше ценный груз!

– Марк, не смей! – пронзительный визг Ангелины – это последнее, что я слышу, перед тем как мой полёт становится бесконтактным и неуправляемым.

Но даже сейчас вместо страха проносится досадная мысль: «Телефон же!», прежде чем я больно соприкасаюсь с поверхностью воды, и от удара гаджет выскальзывает из моих рук. Я отбила правую щёку и ухо, но, к счастью, не потеряла ориентир и быстро вынырнула на поверхность, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и тут же устремляюсь на дно.

Мне повезло – телефон на дне бассейна я обнаруживаю с первого раза, но лишь потому, что в этот момент он ярко сигнализирует мне входящим звонком. Буду надеяться на заявленную производителем водонепроницаемость. Однако дольше задерживать дыхание я не могу и, вынырнув, жадно глотаю ртом воздух и не сразу обращаю внимание, что в бассейне я не одна. Со скоростью торпеды и перекошенной рожей ко мне гребёт наш охранник Ярик в полном обмундировании. Если бы я не знала, насколько он предан папе, решила бы, что добить торопится.

– Ярик, всё путём! – хриплю я, когда парень пытается меня спасти, схватив за волосы. Я даже пробую улыбнуться. – Ты забыл, что я отлично плаваю?

– Что это было, Евка? – зубы Ярика отбивают дробь, а в глазах смертельная паника.

Представляю, как он испугался, бедняга. Утони я сегодня – и завтра на нашей территории появится кладбище домашних охранников.

– Прости, это мы немного заигрались с Мариком, согласна – дурацкие шутки. А ты за монитором, что ли, был?

– Шутки? – негодует Ярик и, выругавшись, быстро гребёт к бортику. – За монитором Димон был, и он, между прочим, сейчас вашего гостя убивает.

Слегка оглушённая, лишь в этот момент я обращаю внимание на шум около бассейна и вижу, что Марка убивает не Димон, а Вася. Она нещадно молотит его ногами и какой-то палкой, пока огромный Димон, удерживая дорогого гостя за шею, внимательно следит за нашим заплывом.

Ух, отличный денёк! А я-то ещё переживала, что мне будет скучно.

Когда Ярик, выбравшись первым, выдёргивает мою подмокшую тушку из воды, на берегу меня встречают, как моряка после долгого плавания. Ничего себе – толпища собралась! Я быстро оцениваю обстановку и понимаю, чем сие грозит моему обидчику, если папа узнает правду. Понимает это и Ангелина, лицо которой похоже на восковую маску.

Кажется, только сейчас это дошло и до Маркуши. Обычно наши служащие не имеют привычки мозолить глаза своим присутствием без необходимости, и уверена, что ни Марк, ни даже Ангелина не могли ожидать целую армию моих защитников. Теперь они оба с ужасом ждут от меня команду «фас». Но зачем же?

Глава 11

После душа я переодеваюсь в джинсовые шорты и открытый топ и радуюсь, что больше не надо корчить из себя благовоспитанную леди. Я в родном доме, среди близких и по большей части любящих меня людей, и собираюсь вести себя привычным образом, с поправкой на возраст, конечно. К чёртовой бабушке этих Львовичей!

Мобильник – к счастью, живой! – разразился тревожным воем сирены. Катюха! Именно с сиреной она у меня и ассоциируется.

– Ев, что за дела?! – оглушает меня злая Котя. – Это так ты встречаешь любимую подругу? Совсем охамели, буржуи недорезанные! Отобрали пол-леса у бедных животных, да ещё и дорогих гостей не пускаете!

Если бы! Самые дорогие уже прорвались.

– Коть, не бузи, я тебя сейчас встречу, – пытаюсь усмирить подругу.

– А самой мне проехать не вариант?

– Нет, – выдыхаю, не желая вдаваться в объяснения, и вклинившись в поток отборной ругани, обещаю, – через десять минут буду.

В назначенное время Ян подвозит меня к воротам, и я выбегаю за территорию навстречу хмурой блондинке, подпирающей капот красного Peugeot.

– Котька! – я радостно раскидываю руки, но прежде чем успеваю заключить девушку в объятия, мой взгляд спотыкается о её круглый выпирающий животик. – Коть, ты что, беременная?

– Нет, обожралась с утра! Не видно, что ли? – ворчит она и, так и не дождавшись моих объятий, вешается на меня сама. – Бабайка моя!

– Коть, погоди, но как?!. – я слегка отстраняюсь, оглядывая фигуру подруги.

– Оу! А я расскажу тебе как это бывает, – хихикает она и пошло, совсем не по-женски, двигает бёдрами.

– Ты замуж, что ли, вышла? И почему я не в теме?

– Баева, ты совсем дурная? Ты точно из Чикаго вернулась, а не из монастыря? – язвит Катюха, но я отмахиваюсь.

– Но кто-то же это натворил… – я аккуратно тычу пальцем в её живот.

– А вот это нам с тобой ещё предстоит выяснить!

Со мной?! Даже так…

По дороге к дому Катюха трещит без умолку и выражает беспокойство по поводу брошенного автомобиля.

– Коть, не волнуйся, ребята сами её загонят внутрь.

– Ой, какие у вас тут сложные сложности! Да я, может, только и жду, когда её угонят, а батя, наконец, на новую разорится.

– Зачем? Отличная у тебя тачка и тебе очень подходит, – искренне уверяю я.

– Корыто, а не машина – каждый месяц ломается! Я задолбалась с ремонтом, меня уже в каждом сервисе знают. А папаша забил на мои проблемы. Знаешь, сколько я бабла в ремонт вбухала? Уже могла бы новую тачку купить.

– И ещё больше влупишь, – встревает в разговор Ян. – Найди одного нормального чела, который будет заниматься твоим корытом. Тебя же наё… э-э… разводят, как лохушку.

– Слышь, самый умный, да? – кипятится Катюха.

– Ну, не дурак, это уж точно, – Ян улыбается и примирительно добавляет: – Ладно, мелкая, не обижайся. Ну хочешь, я тебе адресок подкину? Пацан молодой совсем, но руки золотые. Правда, и очередь у него огромная, но, возможно, для такой красивой девушки он найдёт окошко. На крайняк, пустишь слезу и пузико вперёд выставишь.

– Это я могу, – обрадовалась Катька. – А он симпатичный?

– Пф-ф! А я что его, разглядывал? Он же не баба… Ой, пардон – не девушка. Пацан как пацан, да и не видел я его уже давно.

– Так, может, он там больше и не работает, – разочарованно тянет Котя, а меня начинает уже напрягать этот разговор. Сервис, тачки… Она вообще к кому приехала?

– Не, точняк работает. Босс периодически ему денежных клиентов подгоняет, правда, сам не суётся и протекцию свою не афиширует. Так что, имей в виду, ты тоже не говори, откуда инфа прилетела.

Неожиданно что-то в этом разговоре цепляет мое внимание. Я ещё не вполне понимаю, что именно, потому что не слишком внимательно слушала, но какая-то фраза не даёт мне покоя.

– Так, может, Тимур Альбертович с его помощью устраняет своих конкурентов, а? – выдвигает гениальную версию Катюха. – Потому и сам не суётся.

За подобное, пусть даже шутливое предположение, мне хочется двинуть подругу по лбу, но я, обратившись в слух, не отвлекаюсь и даже не поворачиваюсь в её сторону.

– У босса нет таких конкурентов, девочка. И подобные шутки советую тебе держать за зубами, – непривычно строго произносит Ян, но тут же смягчается: – Думаю, босс просто хочет помочь пацану.

Нервный озноб проносится по моему телу и, протаранив мозг, наводит там полный шухер.

– А как его зовут? – неожиданно громко выпаливаю я, прерывая очередной Катюхин комментарий.

– Кого? – спрашивают сразу оба.

– Деда мово! Автомеханика как зовут?

– Да я что с ним, знакомился, что ли?! – нервирует меня Ян, но под моим злым взглядом его память просветляется. – Ну, Роман, вроде...

«Ну, Роман, вроде…»… «…Роман, вроде…»… «…Роман…» Только так, и никаких вводных паразитов.

Это точно он! Не бывает таких совпадений… Я это чувствую по тому, как заходится в груди моё сердце. Оно всегда очень чутко реагирует на звук его имени. Только его имени.

Глава 12

Боже, куда я еду?! Что я ему скажу? Я думала об этом тысячу раз, готовилась к этой встрече несколько лет, но сейчас понимаю, что совершенно не готова.

– Ромка, привет!

– Лялька?! Ничего себе, какая ты стала!

– Какая?

Вот же бред!

– Роман, это ты?

– Евлалия?

О-о-о!

– Молодой человек, Вы Роман?

– Нет – Ферапонт!

А-а-а, черт! Идиотизм!

– Простите, Ваше лицо кажется мне знакомым...

– А мне Ваше нет. А хотя… постойте, не Вы ли четыре года назад убили мою мать?

М-м-м...

– Рома, здравствуй...

– Куда ты прёшь, овцебык?! – верещит Котя, врываясь в мой мысленный диалог. Она с силой дубасит по клаксону и отчаянно подрезает новенький Porsche.

– Вообще-то у него главная, – осторожно замечаю я.

– Кто это сказал?! – рявкает подруга, а я в ответ пожимаю плечами и с трудом удерживаюсь от комментария, что её отец абсолютно прав, не покупая дочери новую машину. Ей бы трактор, да в чисто поле.

Несмотря на то, что мощный Range Rover впереди прокладывает нам путь, с Котей ехать реально опасно. Она злится и ведёт автомобиль очень дерзко, создавая аварийную ситуацию едва ли не на каждой стометровке.

– Коть, мне страшно, – признаюсь подруге.

– Даже не знаю, чем тебя утешить, – ехидничает она. – Этот твой Ян-обезьян прёт, как реактивный танк, я и так еле поспеваю за ним.

– Да я не об этом, я с Ромкой встречаться боюсь.

– А-а! А чего мы тогда прёмся туда? – психует Катюха, но тут же исправляется: – Ладно, не бзди и доверься мне. Это же у меня с тачкой беда случилась, а ты просто типа случайно вместе со мной оказалась.

Я подавляю тяжёлый вздох и прикрываю глаза. Что я творю? Надо было одной к нему ехать. А с какой тогда целью? Хотя папа обещал купить мне машину, как только я вернусь. Но ведь она будет новая... Что же мне в ней ремонтировать?

– Коть, а какая у тебя беда с тачкой?

– В смысле?

– Ну, что мы ремонтировать будем?

– А-а, так нам ещё целый час ехать, пока доберёмся – найдётся, что отремонтировать, – Котя нервно хохотнула и ласково погладила оплётку руля, словно извиняясь перед… «Пусечкой». – И потом, Ев, не хочу тебя расстраивать, но, может, это вовсе и не твой Ромео…

– Обалдела? Ян ведь при тебе звонил… Как думаешь, какова вероятность того, что мой отец инкогнито решил опекать какого-то другого Романа Темнова?

– Как раз это и стало решающим фактором для моей лояльности, а то бы хрена лысого я в эту Тмутаракань потащилась. Эх, и почему бы Тимуру Альбертовичу не взяться, к примеру, меня опекать?

– А твой папашка что – совсем соскочил? Он к вам не вернулся, кстати?

Неприятности в Катюхиной семье начались ещё до моего отъезда. Случилась очень противная и банальная вещь – Котин папа ушёл к молодой любовнице, а мама очень тяжело переживала разрыв. Ну и Котька, конечно, тоже переживала. А заодно и я вместе с ней.

– Шутишь? Мой батя теперь отец-героин! Они со своей Ниночкой уже второго заделали, ей рожать скоро. А старшей вот-вот четыре будет. Блин, всё время забываю, как зовут эту мелкую пигалицу… э-э… имечко такое долбанутое… А, Кассандра! Прикинь, да? Я оборжалась. А сначала хотели Харизмой назвать.

– Да ладно?

– Да говорю тебе! Отец еле уболтал эту придурочную передумать. А мальчика стопудово Эросом назовут. А че?.. Эрос Дмитриевич Стёпкин – это звучит гордо! И теперь вся отцовская любовь и материальные блага принадлежат карапузам. А Катюхе – балалайка! Ни возрастом, ни имечком не вышла. Я удивляюсь, как он ещё мне тачку к совершеннолетию подогнал, да и то не новую. Ты сама-то, кстати, с колёсами?

– Наверное, – я пожимаю плечами, неожиданно смутившись. – Я папу ещё не видела, но он обещал…

– Ну да – твой батя не такой жмот. Хорошо, что мой хоть учёбу оплачивает. Ты, кстати, поступать-то будешь? А то ты и так со своей заграницей целый год потеряла. Кто ты у нас там – физик-ядерщик?

– С ума сбрендила? – смеюсь я. – Не, я на языки налегала.

– На иняз рванёшь?

– Ой, Коть, это вообще больная тема…

Внезапно моё внимание привлекает световое табло с надписью «Город, в котором ты», и в голове словно тумблер щёлкает.

– Коть, а ты про Ромку говорила, что он точно в Москве… Ты его видела?

– Ой, да не видела, перепутала я. Но теперь-то ты, слава богу, и сама знаешь, что он здесь, а не там, где я думала.

Что-то Котя темнит, а это совсем не в её характере. Против воли мне в голову лезут нелицеприятные картинки, перелистывать которые не хватает моих нервов и терпения.

– Коть, а может, хватит этих тайн? Здесь, там… Что за фигня? Говори, а я уж сама решу, там он или здесь.

Глава 13 Роман

Вдребезги!..

Стоило лишь окунуться в этот взгляд, и мой мир, наполненный запахами и звуками, разбился вдребезги.

Мир, который я склеил заново, смог принять, наконец… и который так хотел полюбить…

Мне почти удалось совместить несовместимое, примирить долг и страсть, научиться комфортно существовать в созданном мной, таком несовершенном, мире. В нём смешались рёв двигателя и перезвон колоколов, рычащий вокал «Гражданской обороны» и заунывное церковное песнопение… Мой мир пропитался машинным и лампадным маслами, он искушает и даёт надежду на прощение. Он подарил мне веру, за которую я держусь, сцепив зубы. В нём бывает нелегко, но я справляюсь…

Справлялся…

Ровно до этого мгновения. До того как моя грёбаная жизнь, собранная, как пазл, из мелких затёртых кусочков, снова разбилась о взгляд этой чертовки. Воскрешая ненависть и боль…

ОНА. Не показалось.

Я разрываю зрительный контакт и ухожу. А на самом деле сбегаю… от обрушившихся на меня эмоций – таких острых и ярких, словно не было этих долгих лет мучительного выздоровления. Будто они всегда жили во мне. А от себя… никак.

Господь учил прощать… И не судить… С любовью принимать тех, кто вернулся… Дарить добро, молиться за их души… Но грешен я!.. Я заповедь нарушил…

– Ро-омчик! Ну ты не слышишь, что ли? – мелодичный женский голос бесцеремонно и своевременно вторгается в мои мысли. – Я тебя здесь жду-жду…

Мягкая женская ладошка гладит меня по щеке, даря легкую анестезию от смятения и злости.

– М-м, ты совсем про меня забыл? – капризный нежный голос вызывает невольную улыбку.

Забыл, сладкая, но ты напомнила о себе очень вовремя.

Проворные тонкие пальчики игриво пробегают по моей груди, пробираются под полы распахнутой спецовки и словно невзначай задевают сосок. Спускаются к животу, и серебристый ноготок чертит линии вдоль пояса рабочих брюк.

– Ну что ты, красивая, такую, как ты, невозможно забыть, – слежу, как острый ноготок скребёт по обнажённой коже живота, поднимая... мое настроение.

– Ро-ом, такая жара, а ты в спецовке. Скинь эту дурацкую куртку.

– Хорошо, вкусная, как скажешь, – я перехватываю за запястье блудливую руку и веду девушку к своей машине.

– Ромчик, а мы куда? – некстати удивляться девчонка, растерянно оглядываясь на свою крошечную малолитражку. – Ты же хотел протестировать мою машину.

А-а-а... Зыбучий случай! Точно – обещал! А сразу не судьба было сказать?! Притормаживаю и разворачиваюсь к девушке лицом, желая убедиться, что правильно её понял.

– Для эффективной диагностики автомобиля сперва необходимо снять напряжение, – я проникновенно смотрю ей в глаза и понижаю голос, – а в твоей машинке слишком тесно и напряжно, милая.

Нахожу во встречном взгляде ожидаемый отклик и весёлые искорки. Я никогда не ошибаюсь. Дарю своей «невинной» гетере многообещающий взгляд и гостеприимно распахиваю дверцу моего «Франкенштейна».

– Прокатимся, детка, тест обещает быть жарким.

***

– Ромик, ну ты и монстр! Такое пекло – у меня бы не встал, – весело сокрушается Саня, когда красненькая букашка моей отзывчивой безымянной гостьи отползает с парковки автосервиса.

Я пожимаю плечами и отвечаю коллеге без тени улыбки:

– Девушка записывалась на диагностику, это моя работа.

Обогнув зависшего Саню, я устремляюсь в ремонтный ангар, где меня ждёт очередной важный пациент с раненым сердцем. И, как бывает всякий раз, меня охватывает восторг и гордость от понимания, что этот молчаливый больной доверяет исключительно моим рукам. Потому что я лучший хирург и способен воспламенить даже самый безнадёжный мотор. Для их владельцев это дорого, но того стоит.

– Ну, если что, там тебя ещё одна ожидает, в кафе пошла охладиться, – долетает мне вслед. – Эта посолиднее будет, глянь, на чём приехала.

– На сегодня у меня больше нет записи, – бросаю через плечо и спешу отгородить себя от ненужных комментариев тяжёлой дверью.

Машины гораздо ранимее людей, хотя и терпеливее последних. Сердечную травму этому красавцу американцу тоже нанёс человек. Я это непременно исправлю. Только жаль, что, в отличие от людей, машины не способны сопротивляться и их здоровье всецело зависит от хозяина.

– Ну что, больной, приступим?

Сейчас ему бы лучше ответить, чтобы не оставлять меня наедине со своими мыслями. Сейчас, когда память распахнула кладовку, в которой ненадёжные дверные петли оплавились под пронзительным взглядом маленькой ведьмы.

Но мой пациент, как и прежде, молчалив, а из кладовой уже раздаётся мамин голос... И перед мысленным взором всплывает картинка...

– Рома, сыночек, познакомься – это Ева.

Я едва удержался от смешка. Настолько хрупкая девичья фигурка диссонировала с её пронзительным злым взглядом. Рассерженный оленёнок. Знаю, что Тимур называл дочь Лали. Красиво – ей очень подходит.

Глава 14

«…Сдохнете в своей вонючей общаге – вся такая гордая, неприступная и никому больше не нужная!»

Мама! Мамочка-а-а-а!..

– Да заткнись, Тёмный!

Стена, к которой я прижимаюсь влажным лбом, сотряслась от кулака соседа, заставляя меня вынырнуть из кошмара.

– Ревёшь, как медведь-шатун, у меня кот снова обоссался! – не унимается за стеной Андрюха.

От его воплей где-то начинает плакать ребёнок и истошно орёт кот. И на хрен кому в этом бедламе будильник!

– Твой кот и без меня отлично справляется, – сонно ворчу в ответ и вяло хлопаю по стене, – все пять этажей общаги им провоняли.

Перекатываюсь на спину, и голова взрывается болью. Постоянный недосып всё же сказывается. Подушка опять на полу, но пошевелиться, чтобы её поднять, выше моих сил. Брезгливо морщусь, вспоминая, что снова не вымыл пол, а вчера заходил Андрюха и всё здесь истоптал своими копытами. Этот чертила никогда не разувается, привык жить в своём хлеву с вечно гадившим котом и неряшливой супругой.

Но постель придётся один хрен менять – простыня вся сбилась и намокла от пота, а наволочка уже впитала дух соседского кота. Я ещё долго пялюсь в потолок, наслаждаясь какофонией звуков нашей нескучной общаги. Сердцебиение уже в норме, но голове, похоже, не обойтись без помощи волшебной пилюли.

Лёг я только в восемь утра и, по ощущениям, будто не спал вовсе. Настенные часы показывают три часа. И так уже вторую неделю – чёртов день сурка. А всего-то и надо купить батарейку. Сегодня – обязательно.

Устав от ожидания, желудок взвыл. Громко и с акустикой. Надеюсь, соседи не услышали, иначе Тонька, Андрюхина жена, непременно захочет меня накормить. А я видел, как она готовит – потом дня два не мог жрать. Так, хорош валяться.

В коробке-аптечке йод, пластырь и активированный уголь, который покупала ещё мама. Ничего из этого голове не поможет, и я прикидываю, у кого сейчас безопаснее всего побирнуться. Но всё же – нет, лучше самому до аптеки. С соседями я уже давно свёл общение к минимуму, а уж чтобы о чём-то их попросить, и речи быть не может. Они сначала обижались, но потом привыкли, списав моё затворничество на психологическую травму. Здесь почти все ещё помнят мою маму… и меня… совсем другим.

Большинство семей живут в этой общаге уже много лет и относятся ко мне по-доброму. Однако новенькие стараются меня избегать, но оно и к лучшему. Раньше я часто орал по ночам, но со временем кошмары стали реже и почти прекратились. А вот сегодня снова… Слышал даже, что некоторые жильцы в общаге за глаза меня называют маньяком. Целую легенду придумали о том, как мои растерзанные жертвы приходят ко мне во сне.

Люди очень любят спекулировать страшными историями за чужой счёт и обносить мою жизнь тайнами и загадками. А учитывая, что я предпочитаю работать по ночам, у соседей достаточно оснований считать меня как минимум подозрительной личностью. Здесь почти никому не известен род моей деятельности, а это, как выяснилось, тоже серьёзный повод для сплетен. Не скажу, что меня такие слухи радуют, но проблем не добавляют – и то неплохо. Во всяком случае, пока.

Впрочем, я уже давно могу позволить себе снимать приличное жильё в любом районе Москвы и даже приобрести собственное, правда, неприличное и далеко за МКАД. Но, как ни странно, я не готов расстаться со своей обшарпанной общагой. При всей моей тяге к одиночеству, я боюсь оставаться один. А находясь в этом «сумасшедшем доме», где никогда не бывает тихо и вечно чем-нибудь воняет, я притворяюсь членом нашей, не сказать чтобы дружной, общины. Здесь я чувствую себя живым.

***

Выйдя из комнаты, как обычно, забываю глянуть под ноги и тут же наказан за это. И мы с несчастным котом, решившим отдохнуть у моей двери, разлетаемся в разные стороны. Я – теряя шлёпанцы и матерясь про себя, кот – матерясь на весь этаж. Ну, прости, дружище.

Несмотря на субботний день, в душевой никого – это радует. Но недолго. Не успеваю прикрыть дверь, как Наташка врывается за мной следом. До чего же настырная баба! Хорошо хоть я одет. Наташка задвигает щеколду, распахивает короткий халатик и порывисто прижимается ко мне своими тяжёлыми дойками.

– Не волнуйся, мой сегодня на дежурстве, – считает она своим долгом сообщить, будто меня это хоть сколько беспокоит.

Наташка – красивая женщина под тридцатник с целым набором неоспоримых достоинств, которые не могут оставить равнодушным ни одного мужика с рабочим прибором. И, конечно, я тоже очень рабочий и неравнодушный, НО… Есть у моей неугомонной соседки один существенный недостаток – она замужем. И совершенно не имеет значения, что козёл муж её недооценивает и недолюбливает. Чужая жена – это табу.

– Наташ, прекращай, – взяв её за плечи, пытаюсь отстранить от себя. – Мы ведь уже договорились.

– Ром, так давай снова передоговоримся. Какие проблемы? – она тяжело дышит и пытается запустить свою руку под резинку моих шорт. – Ну я же вижу, как ты меня хочешь.

– Это не я хочу, а он, – киваю на предательский стояк и выдёргиваю уже добравшуюся до него чужую загребущую ладонь. – Наташ, ты прекрасна, спору нет, но лучше давай на выход.

– Да что ты о себе возомнил, козлина! – взревела эта чокнутая нимфоманка и толкнула меня с такой силой, что от неожиданности я вмазался в стену.

Глава 15 Евлалия

До рассвета я так и не сомкнула глаз. Таращилась в тёмное окно, прислушиваясь к звукам ночного леса, и вспоминала Ромкин взгляд – пустой, равнодушный… Сквозь меня. Может, он меня не узнал? Я ведь повзрослела, изменилась… наверное.

Котя тоже мне сказала… Ох, она так много всего наговорила, что вариант «не узнал» стремительно потонул в потоке Котиной брани и множества альтернативных вариантов. Самым неожиданным стало – «Да он просто педик!» Был вчера момент, когда я готова была принять даже такое дикое предположение, чем стоять и молча наблюдать, как Ромка усаживает в свою машину эту прилипчивую девицу и увозит. Куда? Ведь у неё своя машина была!..

Ромка... Какой же ты стал! Как я могла подумать, что смогу без тебя? Что увижу и пойму – отпустило, свободна. Наивная глупая Лялька. Никуда не сбежать... Эти оковы – моя боль и мое наказание. Только ведь тебе тоже никуда от меня не деться, потому что я уже взяла след. Вгрызусь так, что меня легче будет пристрелить, чем оторвать. А гордость... К черту её!

Котя заворочалась во сне и закинула на меня свою ногу. Сытенький такой окорочок. Надо было оставить ей спальню, а самой разместиться на диванчике в гостиной. Но Котя взбунтовалась – а как же поговорить, всё обсудить!.. Она протрещала с Васей весь вечер, а к ночи ей припёрло подсесть мне на уши. Вот только, раздавленная Ромкиным равнодушием, я совершенно не была настроена на «поговорить» и притворилась спящей. Благо, притворяться я неплохо научилась.

Котя побухтела, обиженно посопела, но, в конце концов, уснула, а я вдруг вспомнила, что так и не выяснила у неё про загадочного Серого, ответственного за её животик. Кстати, спать с Котей было реально страшно. Я так боялась невзначай её толкнуть, что всё равно не смогла бы уснуть рядом с ней.

А когда над кромкой леса показались первые солнечные лучи, я вскочила с постели и, закутавшись в плед, вышла на балкон. От красоты, открывшейся передо мной, захватило дух. И как я могла ещё сомневаться, возвращаться ли мне сюда. И почему я днём всего этого не разглядела?

Наверное, рассвет – это особенное волшебное время, когда слышны лишь звуки природы. А если вести себя очень тихо, можно разглядеть то, чего никогда не замечал раньше, и почувствовать себя частичкой этой настоящей лесной сказки. Я бы очень хотела подарить эти ощущения Ромке, поделиться с ним этой завораживающей магией. Мы бы стояли, обнявшись и, затаив дыхание, слушали…

Звуки, внезапно долетевшие до моего слуха, однозначно не природного происхождения. Но какие же они долгожданные! Одинокое урчание мотора так органично вплелось в музыкальную утреннюю симфонию… Потому что это приехал мой…

Папка! Папочка мой!

Вихрем промчавшись по крутым ступенькам, я вылетела из дома в тот момент, когда из хвойной аллеи показался папин автомобиль. Эмоции нахлынули безудержным потоком, готовые выплеснуться из глаз.

Радость от встречи, восторг и ликование при виде папиной улыбки и протянутых рук, нежность и умиротворение в крепких объятиях… И дикое отчаянье, пролитое внезапными слезами на самой сильной и надёжной груди.

– Лали, маленькая моя, что случилось?

Мне так жаль расстраивать моего папочку, но плотину уже прорвало, и я не в силах сдержать этот бурный поток моего горя, так долго запертого внутри меня и так внезапно сокрушившего все выстроенные мной барьеры.

Папа больше ни о чём не спрашивает и только крепче прижимает меня к себе, даря свою защиту и молчаливую поддержку. Я поднимаю голову, не боясь показать некрасивое зареванное лицо, и смотрю своему папе в глаза. Они никогда не врут.

– Папочка, родненький, я не справилась, не смогла, – сдержать новый поток слёз не получается. – Пап, я совсем не такая, как ты... Прости, я такая слабая и глупая. И я обманула тебя... Я ничего не забыла...

– Я знаю, малышка, – в папиных глазах сожаление и любовь, – я всё про тебя знаю, моя девочка. Только что же это была бы за любовь, если бы ты так быстро о ней забыла? Ты очень сильная, Лали, и я горжусь тобой. Только с любовью всегда бывает непросто.

Папа снова прижимает мою голову к груди и тихо целует в макушку. Я верю ему безоговорочно и, наконец, затихаю. Лишь сейчас, в папиных объятиях, я по-настоящему ощущаю себя дома.

***

Даже не знаю, что именно выдернуло меня из сна – больнючий щипок за мягкое место или возмущённый возглас Коти:

– Ну, знаешь, это наглость! Ты что, собираешься до вечера здесь дрыхнуть? Хорошо же ты гостей принимаешь!

– Коть, а сколько времени? – я сбрыкнула плед, под которым чуть не сварилась и, оглядевшись, обнаружила себя на диванчике в папином кабинете.

Помню, как папа внёс меня в дом, и мы сидели в гостиной на первом этаже. В его руках я смогла, наконец, уснуть. Странно, что он принёс меня в кабинет, а не в мою спальню.

– Третий час, между прочим! Уже обедать пора, а ты ещё не завтракала. Баева, чем ты всю ночь занималась, пока я отвлеклась на сон?

– Сколько – третий час? – я подскочила с дивана. – Ты что, разбудить меня не могла?

– Я что – самоубийца? Тимур Альбертович с утра издал указ отстреливать даже комаров, посмевших нарушить покой его принцессы. Слышь, но всему же есть разумный предел. Мне стало без тебя скучно. Твоему папеньке уже надоело меня развлекать и он придумал себе какие-то срочные дела и умчался со своим коротышкой Яном. А Василиса вечно занята! – Котя смешно надула губы и мне показалось, что она сейчас топнет ножкой. – И даже эти твои Львовичи свалили куда-то ещё пару часов назад.

Глава 16 Роман

– Темнов, ты перегрелся? Даже слышать ничего не хочу!

Я лениво обвожу взглядом просторный светлый кабинет, и баночка пепси в нише тёмно-коричневого секретера вызывает у меня невольную улыбку.

– Ваше Высокопреосвященство… – начинаю я, но мой собеседник меня тут же прерывает, правда, уже более спокойным тоном.

– Что у Вас на этот раз случилось, студент Темнов? – Глава Никольской духовной академии архиепископ Сергий Тверской, он же ректор данного богоугодного заведения, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза.

– Вы всегда знали, что не моё это, Владыка, – я подавил ухмылку и добавил, – не достоин я, не справляюсь.

– Или дурака валяешь, – ректор снова перепрыгнул на «ты» и, сузив глаза, подался вперёд. – Рома, это не игрушки. Помнится, ты не далее как пару лет назад в монахи рвался. Тогда достоин был?

– Тогда я очень хотел быть достойным, Ваше…

– Хватит! – тяжёлый кулак грохнул по столу. – Хотел-перехотел! Вспомни, где ты находишься! Ты знаешь, сколько человек желали на твоё место?

Скольких же долбодятлов не увидели эти стены!

– Так вроде я никого не подсиживал… – напоминаю забывчивому ректору. – Сами говорили, что подошёл вам по всем критериям и с вступительными экзаменами сам справился.

– Конечно, сам, – язвительно соглашается ректор, – на том же уровне, что и двадцать других абитуриентов, однако это место твоё, и стипендию получаешь, хотя, позволь заметить, ты далеко не самый преуспевающий студент. А от общежития ты сам отказался. И хочу напомнить о твоём индивидуальном графике, которого не удостоился ни один студент академии. Ты через день пропадаешь по полночи в своём ремонтном боксе.

Зато Ваша тачка всегда, как лялька… Лялька!.. Ведьма мелкая! И здесь пролезла!

Я знал, что разговор будет непростым. Его Высокопреосвященство Сергий Тверской, а в миру Стас Бочкин, когда-то был близким другом моего отца. Потом жизнь их разбросала на долгие годы, а когда дядя Стас случайно встретил мою маму, отца уже не было на этом свете почти десять лет. Погоревали вместе, и в итоге я оказался в воскресной школе. На самом деле, там было очень интересно и познавательно. И к двенадцати годам я твёрдо решил, что буду священником.

К слову, до этого, я долго мечтал стать киллером, пугая до чёртиков бедную мамочку. Возможно, именно поэтому я и оказался под опекой дяди Стаса, тогда ещё Его Высокопреподобия архимандрита Сергия. Бог его знает, чего он подался в монашество. Судя по тому, как он смотрел на мою маму, обет мужику давался нелегко.

Впрочем, спонтанное желание посвятить себя служению Господу никак не уменьшило моей любви к автомобилям. С возрастом любовь крепчала и переросла в страсть и даже в зависимость. И это был не только адреналин… Входя в ремонтный бокс или гараж, я словно попадал в другой мир. Это не было вынужденной работой ради хлеба насущного – это был упоительный релакс. Подрабатывать я начал ещё с тринадцати лет. Мужики на моей первой маленькой СТО быстро смекнули, что помощь от меня существенная, а деньги меня радовали даже очень небольшие. К счастью, я быстро научился оценивать свой труд по достоинству и со служением Господу крепко завязал.

А развязал после смерти мамы. Меня душили ненависть и злоба, ища выход. Зло победило добро, раздавило безжалостно, и все зачатки гуманности во мне сгорели в одно мгновение. И быть бы мне киллером, как мечтал в детстве, но, похоже, я родился неудачником. Пистолет, добытый мной, оказался не боевым, а травматическим, а мой враг остался не только цел и невредим, а ещё и решил благодетелем заделаться. Баев, сука, – ненавижу!

Я долго нарывался, ходя по краю, но вместо срока в тюрьме получил срок в армии. Впрочем, как оказалось, это было на пользу. Сперва мне, озверевшему, приходилось несладко, но зато мозги поправились. Их малость отбили, но они встряхнулись и на место встали. И по возвращении я не бросился мстить, хотя ненависть во мне не утихла. Искушение по-прежнему было слишком велико, но я подался в храм. Молился. Долго… откровенно… Сгоряча на постриг даже решился. Спасибо доброму Владыке Бочкину – отговорил. Просил подумать, послужить, в себе разобраться… А потом подбил на академию.

Не знаю, что меня подвигло согласиться – Богу так было угодно или звёзды сошлись криво, но в тот год я не прошёл на бюджет в автодорожный и стал, прости господи, семинаристом. Но… не моё!

– Так, всё, Роман, считай, что я ничего не слышал, а ты не нёс весь этот бред.

Ух, Владыка, что за тон!

– Я грешен, – покаянно опускаю голову, пряча улыбку.

Знаю, что придурок, потому и не место мне тут – среди… Откровенно говоря, в большинстве своём ещё больших придурков, чем я. Но я хотя бы признаю, а главное, осознаю, что реально не достоин.

– Молись, сын мой! Христос нам всем даёт надежду на спасение. Покайся…

– Да толку-то?! – перебиваю ректора, отчего тот багровеет, а я спешу с проповедью. – Причина зла, Владыка, тоже грех… – Я вовремя затыкаюсь и каюсь, глядя в мудрые глаза. – Простите. Ну, люблю я женщин! Часто… Разных…

– Все мы не без греха… – пространно бормочет ректор, уставившись в окно, и тяжело вздыхает. – Да поможет тебе Господь всегда искать у него прощения…

***

Глава 17 Евлалия

«…Опасайся шального поступка… У неё голубые глаза, шала-лу-ла, и короткая серая юбка…» – дурным голосом пропела Котя, провожая меня, и долго махала вслед влажной салфеткой. Смешная.

На мне стального цвета комбинезон с открытыми плечами и короткими шортиками. Очень милый, немного вызывающий, зато идеально подчёркивающий главные достоинства моей фигуры. ОН обязательно заметит.

Навязанный Котей дурацкий мотивчик звучит в моей голове всю дорогу, перебивая развлекательную аудиосистему. Похоже, это шалят мои нервы.

Моя восхитительная белоснежная красавица неслышно шуршит по дорожному покрытию, стремительно приближая меня к Ромке. Сегодня мы непременно с ним поговорим. Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида и причмокиваю алыми губами. Смотрится непривычно, зато Ромка не сможет меня проигнорировать.

На пассажирском сиденье, так приятно пахнущем новой кожей, радуют мой взгляд открытые алые лодочки на умопомрачительных шпильках. Глядя на меня в этом великолепии просто невозможно остаться равнодушным. Переобуюсь поближе к сервису.

«…Опасайся шального поступка…» – снова свербит мой мозг.

О, господи, ну что за каша у меня в голове?! Я, вся такая красивая, в роскошной новой тачке!.. Но даже не могу порадоваться от души, а всё потому что моя душа сейчас не на месте.

Конечно, предлагая мне выгулять мою лошадку – или сколько там сотен лошадок, под капотом? – папа точно не предполагал, что я «поскачу» через весь город. Рискованно, но ничего – я не справляюсь. Возможно, потому что мысли мои не здесь, и страх от того, что я в самом эпицентре дорожного движения, отступает перед волнением от предстоящей встречи.

Настойчивый сигнал клаксона заставляет меня вернуться к действительности. Ох, что же я творю! С Котей всё же было безопаснее ехать. Широко улыбаюсь водителю в поравнявшемся рядом авто, но улыбка не спасает меня от его зверского оскала и неприятной мимики. Как хорошо, что я не слышу этого мордастого грубияна.

***

Я притормаживаю метров за сто до пункта назначения, чтобы успокоить сердцебиение – но куда там! – и привести себя в порядок. Даже не верится, что добралась невредимой.

В приёмной автосервиса я появляюсь во всеоружии, и все мужчины сражены наповал. Это придаёт мне уверенности, и я щедро дарю улыбку всем присутствующим. Знали бы они, чего стоила мне стоила эта поездка, особенно последняя стометровка на убийственных красных ходулях.

А всё зря – Ромки здесь нет! Но ведь до закрытия ещё почти три часа… может, не всё потеряно? Хотя… с чего я вообще взяла, что застану Ромку в субботний вечер на рабочем месте? Какая же я глупая и самонадеянная.

Добрый улыбчивый парень извиняющимся тоном объясняет, что Роман часто приезжает на работу после закрытия, поскольку предпочитает работать ночью, но работает он не каждый день, и только по предварительной записи. А если я не записана…

Наверное, в этот момент парень прочитал на моём лице все эмоции, потому что тут же поспешил меня успокоить – такой красивой девушке Роман просто не сможет отказать.

Даже и не знаю, чему тут радоваться… Что я не стою сейчас в хвосте длинной очереди из красивых?

***

Девяносто минут ожидания. Я не могу отвести взгляд от дороги. Не представляю, с какой стороны ждать Ромку и приедет ли он вообще. Милый парень из приёмной даже пытался ему дозвониться, но почему-то безуспешно.

– Где ты, Лали? – папин голос из динамика звучит напряжённо.

– Папуль, не спрашивай, пожалуйста, со мной всё хорошо! Я постараюсь скоро вернуться. Пожалуйста, пап, я ведь на связи.

Сто пятьдесят минут. Спина и шея затекли, а глаза уже ломит от бесконечного метания вправо-влево. Моя малышка больше двух часов работает вхолостую, обдувая меня прохладой и не позволяя своей дурной хозяйке растаять. Все работники недавно покинули автосервис, одарив меня на прощанье насмешливыми и сочувствующими взглядами. Плевать!

– Лали, скажи, где ты, и я приеду за тобой. Иначе я сам выясню.

– Папочка, миленький, ну пожалуйста!..

Очень тяжело слышать беспокойство в его голосе, и я совсем не уверена, что поступаю правильно… но уже не могу отступить.

Двести пять минут. Я – натянутая, опасно вибрирующая струна!..

Ни за что теперь не сойду с этого места! Я загадала...

Когда роскошный чёрный Impala въезжает на парковку, от волнения у меня начинают подрагивать руки и почему-то правая нога. И ещё сердце дрожит очень сильно... ударяясь о рёбра... Сейчас мне понадобится всё моё самообладание, чтобы суметь произнести хоть слово.

Я смогу…

Выпускаю одеревеневшие ноги на волю и наблюдаю за Ромкой сквозь тонированное стекло… Он меня заметил! И удивлён. Очень! Я это вижу, пока иду ему навстречу на непослушных ногах. Только бы не упасть!

– Здравствуй, Рома, – мне едва хватает воздуха, чтобы произнести эти два слова, и я делаю глубокий вдох.

– Добрый вечер, Евлалия.

Евлалия… Не Лялька. Таким тоном он наверняка приветствует своих клиентов – добрый вечер, Марь Иванна, и Вам, Пал Петрович, тоже не хворать.

Глава 18

– Позорэ ты моя, позорэ! – с чувством декламирует Котя, встречая меня на террасе. –

Потому что ты глупая, что ли...

Запереть бы тебя в автошколе…

Иль в какой бездорожной дырЭ…

Позорэ ты моя, позорэ!

Но встретив взгляд хозяина дома, Котя подавилась последним словом и поспешила реабилитироваться:

– Я тут подумала, Тимур Альбертович, что всему виной Евкины туфли, я бы на таких шпиляках даже ходить не смогла, не то что ехать за рулём.

Брехушка изворотливая!

Проигнорировав Котины оправдания, папа приказал подъехавшему вслед за нами Яну загнать мою машину в гараж, а сам удалился в дом. По дороге домой я честно рассказала ему о своей глупой выходке и желании самой заработать на ремонт. Спасибо, что он понял, насколько для меня это важно и не стал отговаривать. Пообещал, что позднее мы непременно вернёмся к вопросу о моём трудоустройстве. А потом помолчал, вероятно, подбирая слова, и попросил не пытаться взять Ромку штурмом и позволить ему остыть.

Остыть? Да за эти годы он должен был уже инеем покрыться! А впрочем, так и случилось – мой Ромка оброс ледяной бронёй, и от улыбчивого доброго парня осталась лишь равнодушная оболочка. Вот только я не собираюсь ждать, когда ледяное сердце моего «Кая» растопит какая-нибудь предприимчивая барышня, пока печальная Герда будет посыпать голову пеплом и сидеть в окопе, надеясь, что погода изменится к лучшему.

В одном папа прав – штурм следует отложить. Однако альтернативного варианта он не предложил. Оно и понятно – папа предпочитает не перчить собственные раны, ведь когда-то эта история прошлась по всем участникам безжалостным катком, только ему пришлось гораздо тяжелее, чем мне. Что уж говорить о Ромке – он в своём праве. Даже быть неправым.

Прости, папочка, я обязательно прислушаюсь к твоему совету… Но с корректировками.

– Фу-ух! Ну, блин, Тимур Альбертович вообще шуток не понимает! – тихонечко шепчет Котя, с опаской поглядывая ему вслед. – Я чуть не родила на месте от страха, когда он на меня зыркнул.

– Не бери в голову, он на всех так смотрит, – пытаюсь успокоить подругу, бережно обхватившую своё пузико.

– Му-гу, с утра он был веселее, даже шутил со мной. И вряд ли бы он так разволновался из-за разбитой тачки. Колись, Бабайка, что натворила?

– Ты просто за языком следи иногда, – напомнила я, хотя её поэзия меня совсем не задела.

– Ой, только не говори, что он так трепетно относится к Есенину.

– Нет, Коть, это ко мне папа относится трепетно, и не прикидывайся деревянной матрёшкой.

– Везучка ты! Ну, давай, рассказывай уже! – подруга вытаращила глаза и развесила уши, жаждая подробностей моей поездки.

Мы уединились подальше от посторонних глаз и ушей на моём любимом месте, в зарослях виноградника.

– Ну, ты, мать, даёшь! – взвыла Котя, восторженно взирая на меня. – Не, тачку, конечно, жаль, но для твоего отца это разве ущерб?.. Он его даже не заметит. Уверена, что завтра твоя Белоснежка будет ещё краше.

– Коть, ты не поняла, я сама должна заработать на ремонт.

– Кому ты должна? Совсем дура? Да и где ты собралась зарабатывать? – захлёбываясь негодованием, Катюха даже вскочила с качелей и забегала мимо меня, размахивая руками. – Ну, если твоему бездушному упырю так важно, то скажи, что сама горбатилась, не покладая рук и ног. Какие проблемы? Тоже мне, хрен принципиальный! Да пошёл он, знаешь, куда?

Я поняла, что Котя ничего не поняла, но пытаться что-то объяснять и доказывать моральных сил уже нет. Мне бы сейчас подумать в тишине.

– Хотя, знаешь, – Котя задумчиво уставилась на меня. – В таком виде на трассе ты определённо имела бы успех.

– А знаешь, Стёпкина, с кляпом во рту ты тоже была бы гораздо популярнее.

– О, ну это смотря какой кляп, – хохотнула Котя, ничуть не обидевшись. – Хотите об этом поговорить?

– Извращенка, ты что мелешь?! Ты же мать! – я ткнула пальцем в Котькино пузо, невольно заражаясь её весельем. – И приличные девочки об этом не говорят.

– Так ведь то приличные!.. – беззаботно отозвалась эта пошлячка. – Но мы-то с тобой...

Котя внезапно осеклась и подозрительно вытаращилась на меня:

– Баева, нет! Только не говори мне, что ты до сих пор… приличная! – и, не заметив с моей стороны попытки возразить, подруга взвыла: – О, нет! Ева, тебе девятнадцать!

Я почувствовала, как моё лицо начинает краснеть, и разозлилась.

– Ну, не сорок ведь! Да и девятнадцать мне только исполнилось…

– Вот! Я так и знала, что Тимур Альбертович со своим лозунгом «Умри, но не отдавай поцелуя без любви!» тебе всю молодость испоганит!

– Да пошла ты, Стёпкина! Папа говорил о другом. И если бы ты хоть немного к нему прислушивалась, то сейчас бы не почесывала беременное пузо! Или, как минимум, знала бы отца своего Пусика!

– Масика! – рявкнула Котя. – А я и знаю! Почти точно! И ни о чём не жалею, между прочим. А с твоим послушанием ты как раз и просидишь в тереме до сороковника, ожидаючи своего престарелого Ромео. Вот только тебя, Джульетту перезрелую, вялым тараном потом не возьмёшь.