Натали

Глава 1 Золотая клетка

– Nataliе…

Она открыла глаза.

Она впервые слышала этот голос.

– Bonsoir, Nataliе…

Она попыталась поднять голову с подушки, но так и не смогла: голова оказалась слишком тяжелая… Прямо над ней склонилось женское лицо, девушка улыбнулась и повторила приветствие, кажется, она сказала по-французски «добрый вечер».

И откуда ей известно ее имя? «Где я?»

– Где я? – Она все же произнесла это вслух. А как же иначе она сможет узнать, кому принадлежит эта роскошная розовая спальня и эти шелковые простыни?

– Я рад, что вы наконец проснулись…

Этот голос уже принадлежал мужчине. Он сидел неподалеку от нее и внимательно наблюдал за ее пробуждением. Ему было что-то около пятидесяти. Холеный брюнет с седеющими висками и приятной полнотой, спокойными карими глазами и тонкими губами, какие бывают подчас у капризных, но в общем-то добрых людей. То, что он был не русский, выдавал его совершенно чудовищный акцент.

«Я должна была лететь в Париж…»

– Вы у нас в гостях. Ничего не бойтесь, мы не причиним вам зла, – говорил господин, уже слегка наклонив голову, словно для того, чтобы получше рассмотреть ее.

Наталия подтянула к подбородку простыню и едва сдержалась, чтобы не натянуть ее себе на голову: кто знает, может, это все ей только снится?

Но таких высоких лепных потолков, какие бывают разве что в петербургских дворцах, в городе, где она жила, не было. Как не могло быть и таких монументальных кроватей с балдахинами и шелковыми кистями по углам.

– Вообще-то я не собиралась ни к кому в гости… – сказала она и почувствовала жжение в горле. Она словно высохла изнутри, ее тело просило воды. – Дайте мне попить… Я слаба, у меня сильно болит голова, а вы сидите здесь и ухмыляетесь, как кот… Кто вы и что вам, черт возьми, от меня нужно?

– Гаэлль! Принеси нашей гостье воды.

Гаэлль – та самая девушка, которую Наталия уже видела несколько минут назад, – принесла стакан с водой.

– Мадемуазель уже лучше? – спросила она с очаровательной улыбкой. Во всех движениях этой девушки было столько подобострастия и энергии, а во взгляде готовности услужить и показной заботы, что Наталия сразу поняла: перед ней служанка ли, горничная, но, как ни странно, русская. «Если я в Париже, то она из эмигрантов».

– Надеюсь, что вам хватит два дня на то, чтобы отдохнуть, прийти в себя и привыкнуть к новой для вас обстановке. Мне понятен ваш тон, да, вы не ошиблись, дорогая Натали, вы в плену. Но мы приложим все силы к тому, чтобы ваш плен не показался вам уж слишком мрачным. Ваша тюрьма находится как-никак в Булонском лесу, здесь свежий воздух, приятное общество, мягкие постели и хорошая еда. Это пока все, что вам полагается знать. Через два дня вы узнаете чуть больше… А пока – до скорого свидания…

И господин стремительно вышел из комнаты.

Наталия посмотрела на стоящую рядом с ней Гаэлль.

– Ты русская? – спросила она ее.

– Да, мадемуазель.

– Тогда ущипни меня…

Завтракать на закате, да еще и в плену – что может быть приятнее?

Наталия сидела совершенно одна в огромной гостиной за большим овальным столом, накрытым белой кружевной скатертью. Повсюду горели свечи, огонь отражался в серебряных канделябрах, хрустальной посуде, играл в графинах с винами и соками.

Гаэлль, накрыв стол, исчезла, оставив Наталию наедине с жареным цыпленком, салатами, булочками, рыбой и грибами. Не страдая отсутствием аппетита и понимая, что ей предстоит борьба – причем не важно, за свое ли спасение или вообще за жизнь, – Наталия придвинула к себе тарелки и не спеша, с чувством поела. Выпила вина, нисколько не боясь, что оно отравлено («Какой смысл меня травить сейчас, когда, если бы это было кому-нибудь нужно, меня зарезали бы раньше…»), и даже успев получить от этого завтрака-ужина удовольствие, встала из-за стола и подошла к окну. Это были настоящие французские окна, о каких можно было только мечтать: от пола и до потолка. Или почти до потолка. Но дивные, синие от густеющего прямо на глазах за стеклом ночного воздуха, от темнеющих деревьев, медленно раскачивающихся от легкого ветра, от звездного неба… Это было красиво до головокружения.

Она вспоминала.

Аэропорт и Логинов, целующий ее в щеку. В губы он бы не посмел: рядом стояли Сапрыкин, беременная Соня, Манджинян, Сара…

Она с самого начала была против этих проводов. К чему эта торжественность, ведь она улетала в Париж не по заданию ЦРУ или Интерпола. Она бросала всех этих несчастных только ради развлечения, каким ей представлялось путешествие во Францию. И если раньше она путешествовала тайно, поскольку не хотела травмировать Логинова непозволительной, по его мнению, для женщины свободой, и ей приходилось обманывать его, говоря, что она едет «к тетке в деревню, отдохнуть-расслабиться», то постепенно ей все же удалось отвоевать себе это право на свободу (хотя бы перемещения в пространстве). Что касалось остальных «свобод», то на это, к счастью, особого разрешения или благословения не требовалось: она умела жить сразу несколькими жизнями. «У тебя талант, – говорила Сара, от которой трудно было вообще что-нибудь скрыть, – раздваиваться, растраиваться… Когда-нибудь ты обманешь самое себя и забудешь об этом…» И она была права.

Мужчина, с которым она прожила уже около трех лет, был вынужден все это время находиться в постоянном напряжении: Наталия была непредсказуема и самодостаточна. Эти два качества не позволяли прокурору города Логинову расслабиться настолько, насколько расслабляются рядом со своими женами мужья. Он знал, что стоит ему только размякнуть, как Наталия моментально среагирует на это, показав, как кошка, острые когти. Она взбунтуется, осыплет его упреками и, что самое удивительное, в конечном счете окажется права. Да, он зарабатывает мало денег, да, у него не всегда все клеится на работе и много нераскрытых преступлений, да, он любит поесть-поспать, да, он подчас не может обходиться без ее помощи, да, ему от жизни нужно несравнимо меньше, нежели ей… Но это он, а это она. У каждого из них свое представление о жизни и о счастье. И если Логинову важно (а стало быть, и достаточно), завершив свой рабочий день, прийти домой, поужинать и лечь спать с любимой женщиной, то Наталии для полного счастья не хватает всего-ничего: нескольких миллионов американских долларов в швейцарских банках, виллы на Средиземном море и двух сенбернаров, на которых верхом будут кататься их дети…

И здесь нет места для иронии: она за последний год заработала столько, сколько Логинов не заработал бы и за всю жизнь. Он это не то чтобы знал, он это чувствовал. Деньги ведь меняют человека: Наталия, к примеру, когда ее дела шли в гору, становилась все ленивее и ленивее, но зато она много смеялась и предавалась любви по первому же требованию своего прокурора. Если же дело не клеилось, она, исчезнув надолго из дома, работала на износ, находясь в том состоянии гончей на охоте, когда запах свежей крови будоражит и собственную кровь, заставляя забыть об остальном… Она будет возвращаться домой лишь чтобы утолить голод, зализать раны или, пожульничав и получив то, что ей было нужно, исчезнуть снова… Он знал, что она вернется, хоть и полумертвая, но придет, приползет, поделится с ним своей добычей, чтобы потом с чувством удовлетворения от собственной работы долго приходить в себя, отмокая в ванне с морской солью и эфирными маслами, а то и в молоке, заставляя Соню готовить для себя сложные высококалорийные восстанавливающие блюда.

– У вас похоронное настроение, – сказала она, поморщившись. – Хоть бы улыбнулись, что ли… Соня, ты сейчас заплачешь, я знаю… Но это же глупо! Я собираюсь хорошенько отдохнуть, всего-то! Сказали бы честно: Наташа, мы завидуем тебе черной завистью, придушили бы тебя здесь, прямо у трапа, чтобы не дразнила своим Парижем… Вот это, я понимаю, нормальные, здоровые чувства… Понимаете, не будь у меня таких наполеоновских планов, я бы купила и вам билеты, и мы бы вместе пошатались по Елисейским полям, поели бы жареной рыбки где-нибудь на берегу Сены в маленьком кафе, потанцевали бы в «Ротонде», поглазели бы на художников на Монмартре, поцеловали бы в губы Джоконду в Лувре и поплакали на русском кладбище в Пер-Лашез, но давайте отложим этот разговор на следующий раз… Мне надо присмотреть для начала квартиру где-нибудь в районе Триумфальной арки, а потом найти агентов по недвижимости, которые подыскали бы мне дом под Цюрихом или на берегу Средиземного моря…

Она куражилась, хохотала, подтрунивала над ними, и никому из них, конечно, и в голову не могло прийти, что она говорит чистую правду: за последнее ее дело господин Лерман заплатил ей пятьдесят тысяч долларов. Как не могло прийти в голову Логинову и его помощникам, что за добытую ею информацию Интерпол заплатил бы ей много больше, если бы она являлась его агентом. А уж то, что Наталия чуть не поплатилась жизнью, опускаясь под воду за капсулой, не знал вообще никто… Даже сам Лерман. Что касается Логинова, то он вообще думал, что Наталия все эти четыре дня находилась в салоне у Сары, которая занималась восстановлением кожного покрова затылочной части головы, куда Наталия была ранена месяц назад… А Наталия в это время ныряла на дно Химкинского водохранилища и ночевала на скамейке Северного речного вокзала в Москве…

Наталия вернулась к столу и взяла из вазочки черную маслину. Раскусила ее, вспомнила лицо Лермана, когда он взял в руки драгоценную капсулу… Капсула была тоже похожа на эту маслину. Только если бы ее надкусили, то уж половина Москвы точно осталась бы лишь на карте… Человеческий мозг почему-то с большим энтузиазмом создает разрушительные шедевры, нежели созидательные. Лучше бы придумали, как вырастить землянику размером с Останкинскую телебашню…

Наталия взяла из другой вазочки несколько ягод земляники и бросила их в сахарницу. Даже земляника в Париже необыкновенная, французская… «Нет в тебе патриотизма», – сказал ей как-то Логинов. «Я космополит, – рассмеялась ему в лицо Наталия, но потом, подумав немного, добавила: – Но я русский космополит…» Она любила уезжать из России, но любила и возвращаться. Она жила контрастами.

Она вздрогнула: прямо перед ней стояла Гаэлль. В белом кружевном фартучке, как в фильмах Милоша Формана.

– Гаэлль, мне кажется, что меня пригласили на съемку фильма в духе Бунюэля… как-то все странно. Может, ты выпустишь меня отсюда?

– Меня предупредили, что мадемуазель любит пошутить, – ответила, улыбаясь, Гаэлль. У нее были черные волосы, голубые глаза, тоненькая фигурка, а в движениях сквозило изящество. Это было существо, испорченное цивилизацией, воспитанием и книгами. Ничего естественного, кроме разве что плоти. Непонятным оставалось одно: как могла такая изысканная девушка податься в горничные?

– Между прочим, я не шучу. Если выпустишь меня отсюда, я отблагодарю тебя…

– Нет-нет, об этом я тоже предупреждена. – Она продолжала улыбаться, как если бы они обменивались шутками или анекдотами. – Могу только сказать, что вы здесь на правах не просто пленницы, а почетного гостя… Правда, полностью лишенного свободы… Но это только пока. Вас не должно пугать то, что вы заперты. Иногда это бывает полезно при работе. Так вас никто не отвлечет…

– О какой работе идет речь?

– А вот этого вы пока опять же таки не должны знать. Если вы помните, вас схватили в тот момент, когда вы останавливали возле Орли такси… Так вот, пришлось прибегнуть к небольшой химической атаке… И теперь ваш организм должен как следует восстановиться…

Она лихорадочно соображала: все правильно, она помнила, как сошла с трапа самолета, вышла из здания аэропорта и остановила такси. А дальше все провалилось… И еще эта головная боль. Но если ее схватили возле аэропорта, значит, кто-то в Париже был предупрежден о ее приезде и хорошо информирован обо всех деталях, связанных с этим перелетом, иначе… Но кому понадобилось все это?

Мысли работали довольно ясно. В Париж она полетела по собственному желанию. Об этом знали абсолютно все, вплоть до людей, не имеющих к ней вообще никакого отношения. Тот же Арнольд Манджинян. Помощник Логинова, такой же как и Сапрыкин. Но если Сережа Сапрыкин являлся женихом Сони, ее домработницы, то Манджинян был просто коллегой по работе Логинова.

Кто покупал билет? Да сама она и покупала. Какой резон было ее вообще красть, если обо всем на свете в принципе можно договориться цивилизованным способом, путем переговоров. Разве что ее приняли за какую-нибудь принцессу или наследницу огромного состояния?

Шантаж? Маловероятно. Кража с целью выкупа? То же самое: никто не знает о ее доходах, кроме Сары. Что касается ее бывших клиентов, то они больше всех заинтересованы в ее безопасности и здоровье. Она им нужна как воздух.

Ею заинтересовались как женщиной? Она, конечно, молода и не дурна собой, но чтобы из-за нее суетились сильные мира сего (а ведь именно таким людям мог принадлежать этот маленький замок, в котором она находилась), весьма сомнительно.

Оставалось одно: ее хотели нанять.

Господина звали Луи Сора. Он появился, когда Наталия готовилась ко сну. Примыкавшая к ее спальне большая ванная комната, выложенная розовым мрамором, выходила окнами в сад.

И в тот момент, когда Наталия вышла из ванной и накинула на плечи тяжелый белый халат, атласный, подбитый хлопковым мехом, ей показалось, что за окном идет снег… Было начало декабря, почему бы, собственно, не появиться и снегу? Но было во всем этом что-то неестественное: Париж всегда ассоциировался у нее с летом, солнцем и цветами… И откуда взяться снегу, когда на деревьях листья, на клумбах цветы, а на земле растет трава?

И в этот самый момент в дверь постучали, причем в дверь, соединявшую спальню с коридором. Это могла быть либо Гаэлль, либо кто-то ей неизвестный.

Она открыла дверь и увидела того самого господина с карими глазами, который произвел на нее довольно-таки приятное впечатление. И если бы она не знала, что находится в плену, то, возможно, пококетничала с ним.

– Для начала я вам представлюсь… Луи Сора… – Он взял ее руку и поцеловал. – Я знал, что вам пойдет этот халат… Как о вас заботится Гаэлль? Вам есть на что пожаловаться?

Он вошел и сел в большое, обитое красным бархатом кресло.

Рядом на массивном низком столе стоял огромный и роскошный аквариум с разноцветными рыбками. Он был подсвечен с двух сторон и казался нереальным, фантастичным…

Наталия села в кресло напротив и взяла в руку яблоко. Ей нравилось повсюду находить то яблоко, то конфеты, то коробочку с мятными пастилками…

– Если вас интересует моя голова, то вы должны понять: я могу симулировать месяцами, годами, говоря, что она у меня раскалывается, а то и вовсе притвориться мертвой или тяжелобольной. Но я, быть может, вам покажется это странным, чувствую себя превосходно, а потому хотела бы поскорее узнать, зачем я вам нужна и что вы собираетесь со мной делать. Если речь идет о трансплантации моих органов, то поверьте, они могут пригодиться вам в живом виде, то есть находясь у меня внутри. Органы как органы, ничего сверхъестественного…

– Если бы я и хотел трансплантировать ваш орган, то не задумываясь взял бы для себя лично ваш мозг…

Он сказал это так неожиданно, что Наталия побледнела, живо представив себе, как ей распиливают электропилой череп (брызги крови, костяная крошка, загустевшая от сукровицы, и истошный женский визг – ее визг, между прочим), раскрывают его, как ларец, и достают оттуда большими окровавленными руками дымящиеся серовато-розоватые мозги… Ее чуть не стошнило от собственных ассоциаций.

– Зачем вам понадобился мой мозг? Ведь я, кажется, не лауреат Нобелевской премии и даже не Государственной… Голова как голова.

– Я вижу, вы и правда пришли в себя. Тогда перейдем к делу. Конечно, вы оказались здесь не случайно. Быть может, вы будете удивлены, но мы ждали вас достаточно давно, больше года… Искали и наконец нашли…

– Вы меня спутали с кем-то, или я похожа на королеву Елизавету?

– Успокойтесь… Нам понятно ваше волнение…

– Да почему, черт возьми, вы постоянно используете множественное число? Насколько я понимаю, передо мной вы в единственном экземпляре…

– Я представляю интерес одного физического лица, поэтому, употребляя множественное число, говорю как бы и от своего собственного имени, и от имени того человека… Надеюсь, вам теперь понятно?

– Дальше. – Она откусила от яблока и приготовилась слушать.

– Ни с кем мы вас не спутали. Ведь вы же Наталия Орехова?

– Да, это я.

– Учительница музыки.

– Все правильно.

– Но вы ушли из музыкальной школы, не так ли?

– Так.

– Почему, можно спросить?

– Надоело.

– Вы любите музыку?

– Да.

– Мне приятно с вами разговаривать. У вас ясное мышление.

– А у вас темное. Я жду…

– Хорошо, я вижу, что вы действительно готовы… Тогда не соблаговолите ли вы одеться и последовать за мной?

– Куда?

– Это на первом этаже, в гостиной… Там вы узнаете все.

– Но у меня же нет моих вещей… Вы куда подевали мои чемоданы?

– В гардеробе вы найдете все, что нужно… – С этими словами Луи Сора вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Наталия уже открывала гардероб, то есть встроенный в стену шкаф, и была удивлена тем количеством нарядов, которые там увидела. Ей не понравилось, что она находится в чужой комнате, спит на чужой постели и ее окружают чужие вещи. Но на войне как на войне.

Она снова раскрыла дверцы и, сняв несколько вешалок с одеждой, обнаружила, что все платья и костюмы совершенно новые. К ним еще никто до нее не прикасался. Только рассмотрев их внимательно, она могла прийти к такому выводу. Но от этого у нее еще больше испортилось настроение: если бы эти платья принадлежали другой женщине, у нее еще оставалась бы надежда выбраться отсюда, но раз все эти шикарные вещи куплены для нее, то, похоже, ее задержат здесь надолго. Она и вовсе скисла, когда увидела в самом правом углу гардероба небольшое отделение, где обнаружила длинную шубу из горностая и шляпу из голубого соболя… На всех вещах висели ярлыки известнейших фирм мира…