Лейла. Навстречу переменам

Глава

1

Я шла по коридору одной из башен замка, в котором располагалось наше учебное заведение, и внутренне кипела, трогая образовавшийся под глазом синяк. При каждом прикосновении кончиков пальцев к гематоме непроизвольно шипела и морщилась. Нет, ну что за беспредел в самом-то деле?! Я, взрослая девушка, получила в глаз от какого-то молокососа, которому от роду всего десять! И плевать, что взрослой я была в другом мире!

Хотя здесь ему в пересчете на земные годы все же побольше будет. Здешний месяц длится на пять дней дольше, чем земной, хотя в сутках, как и на Земле двадцать четыре часа, а в году двенадцать месяцев, вот и получается, что в год набегает дополнительные два месяца, а за десять лет – полтора года. Но да ведь не в этом суть! Суть в том, что сейчас я щеголяла красочным синяком на физиономии!

Вспомнив, как у меня сыпались искры из глаз, я снова поморщилась. Хотя сама хороша. Вот зачем нужно было его задирать? Ну и что что этот высокомерный гаденыш считает, будто все вокруг – пыль под его ногами?! Жизнь сама научит его прописным истинам… если посчитает нужным, конечно. Так отчего же я взяла эту функцию на себя?

Но как я засветила ему в ответ! Любо-дорого посмотреть! Небось сейчас тоже мучается со своим фингалом! И мне не стыдно, что я ударила малолетку! Потому что я и сама здесь всего лишь десятилетний мальчишка, как и мой обидчик.

Вообще я девочка, просто притворяюсь мальчиком, так как хочу получить образование, которое девочке в этом мире не светит от слова «совсем». Но и это не главная причина моего маскарада. Дело в том, что я обладаю Даром. Именно так, с большой буквы. И обращаться с этим Даром можно научиться только здесь – в Тализийской университетской школе, а затем и в этом университете. К людям с Даром в этом мире относятся очень по-разному, но чаще с ненавистью и недоверием, а уж что здесь повсеместно творят с одаренными девочками – говорить не хочется.

Я грустно вздохнула. Нет, сейчас об этом думать не буду, а то окончательно испорчу себе настроение. Невольно я замедлила шаг и остановилась напротив окна, из которого открывался шикарнейший вид на окрестности. Замок университетской школы когда-то был стратегически важным укрепленным пунктом, и находится он на возвышенности, с высоты которой замечательно просматривалось все до горизонта. Зрелище живописное, и, несмотря на то, что я здесь уже около месяца, взгляд не замыливался, и я каждый раз с замиранием сердца озирала окружающие красоты. Однако сейчас я смотрела дальше, почти на самый горизонт, где виднелось море, через которое мы и приплыли в Тализию.

Первые дни путешествия были полны предвкушения и надежд, но очень быстро бескрайняя морская синь и затянувшийся штиль сбили этот настрой, и мы начали откровенно скучать.

Профессор возобновил уроки, но настроение не способствовало усвоению знаний, мы с моим другом и почти братом Ромичем улетали мыслями куда-то не туда, отчего старик, который за более чем три года пребывания в нашем доме стал для нас кем-то вроде дедушки, злился и грозился выбросить таких бездарей за борт на корм акулам. Конечно, ему никто не верил, но мы усердно делали вид, что пугаемся и честно пытались сосредоточиться. Хватало нас ненадолго, и под конец таких занятий профессор, не переставая ругать нас на чем свет стоит, удалялся в каюту корпеть над какими-то чертежами и расчетами.

Мой отец – хозяин судна – наблюдая за нами, лишь посмеивался, но уже на третьи сутки пути из пассажиров посвятил нас в юнги, дабы занять наше слишком свободное время. Вот от этого занятия мы с Ромичем и не думали отлынивать! И, несмотря на разницу в возрасте в пять лет, нам обоим было одинаково интересно буквально все: и как называются мачты и канаты, и как расшифровываются морские термины, и даже необходимость драить палубу не казалась чем-то неприятным, скорее, обыденным, а иногда даже веселым.

К слову, до того как отец определил нас в юнги, никто из команды не торопился раскрывать морские премудрости двум оболтусам. Матросы с удовольствием травили байки, периодически спотыкаясь, так как отец строго-настрого запретил употреблять при нас крепкие выражения, но вот что-то объяснять малолетним пассажирам почему-то не желали.

Поначалу было интересно, за кого меня примут на борту, и я не удивилась, когда узнала массу самых невероятных предположений. Но девочку во мне не распознал никто. И для себя я объясняла это тем, что никто не мог даже предположить, что девочка зачем-то будет выдавать себя за мальчика. Тем более что образ чернобрового большеносого пацана, который удерживался на мне с помощью подаренного другом амулета, я не сменила, решив не расставаться с ним до самого прибытия в порт Тализии – Новерлин. Но вот изредка бросаемое матросами что-то вроде «ну что ты как баба!» по первости заставляло сердце биться с утроенной силой, а ноги непроизвольно подкашиваться, но потом ничего, привыкла, и даже сама стала посмеиваться.

Плюс ко всему все время плавания я старалась перенять от Ромича мальчишеские повадки. Брать пример с матросов, для которых вполне были уместны почесывания в самых разных местах, сплевывания и шмыгания носом, я, в силу того что по легенде была дворянином, не могла. Вот Ромич и отдувался за всех.

– Эй, юнга, хватит мечтать! – обрывал меня чей-нибудь окрик, когда я задумывалась. – Бегом на камбуз! А то ишь, прохлаждается тут, выкормыш шикана1!

И я бежала на камбуз помогать чистить и резать овощи. После того как нас определили в юнги, отношение команды к нам изменилось, ведь теперь мы были не пассажиры, и потому шпыняли нас не стесняясь. Отец никак нас с Ромичем не выделял и не вмешивался в процесс обучения за исключением матершины, хотя это не мешало матросам выражаться, когда его не было рядом. Благодаря этому мой словарный запас знатно обогатился. В своей прошлой жизни я бы, наверное, не смогла завернуть такой словесный пируэт, как научилась за время плавания в этой. Хотя этим совершенно не гордилась – в жизни мальчика, может, когда и пригодится, но делать из матершины фетиш или уподобляться матросам в повседневной жизни глупо и недостойно девушки, в каком бы мире и обличии она не жила.

А еще я научилась насвистывать мелодии. Поначалу эта забава меня не прельстила, я бы предпочла свисту пение. Да и земной предрассудок – не свисти, а то денег не будет – которого здесь, кстати, не было, тоже играл свою роль. Однако петь я не решалась, и не из-за плохого голоса или слуха – с этим, слава Всевышнему, все было неплохо, а потому что заметила, что матросы не поют те песни, которые я успела здесь выучить, ведь все они женские. Мужские же походили на занудные речитативы, которые на корабле пели, выполняя долгую односложную работу. Те же, что чаще пели матросы, были настолько похабными, что отец выпорол бы меня хорошенько, если бы услышал, как я их напеваю. Хотя это и не помешало мне выучить все до одной. Ну разве можно не запомнить эти приставучие мотивчики, которые матросы напевают себе под нос при всяком удобном случае? Разумеется, это не означало, что я собиралась их петь, но как ни крути, а подобные песни – это часть этноса. Так, по крайней мере, я успокаивала свою протестующую натуру почти педагога.

Ромич впитывал морскую романтику с не меньшим энтузиазмом.

Однажды, начищая камбузный колокол, я насвистывала незатейливый мотивчик земной песни «Don’t worry be happy» Боба Марли. Очень уж атмосфера способствовала: тишина, закат, мерный плеск волн за бортом… Внезапно я услышала неожиданный оклик Рената – корабельного кока.

– Эй, малец, ты чего там насвистываешь?

– Эээ… – Я не сразу сообразила, что ответить. – В голову пришло, вот и насвистываю под настроение.

Кок на это хмыкнул:

– А еще раз можешь?

– Могу.

Повесив колокол на его законное место, я снова начала насвистывать мелодию. В глазах еще довольно молодого кока появились озорные искорки, и я решила разнообразить выступление и запела, стараясь перевести на эльмирантийский незамысловатые слова, перевод на русский язык которых мы когда-то всей группой заучивали, чтобы поздравить куратора курса с днем рождения. Все-таки иногда ей нужно было очень много терпения, чтобы совладать с целой оравой девчонок, ряды которых разбавляли лишь три парня. Я поймала кураж и начала приплясывать, помогая себе руками и приставляя шаг:

Сложил я песню для тебя,

Пропой ее от «а» до «я»,

Расслабься, будь весел.

Печаль плохой рецепт от бед,

Не смей грустить себе во вред,

Расслабься, будь весел…

По глазам и улыбке мужчины было видно, что я нашла благодарного слушателя, ведь в море с развлечениями туго, а тут я со своим «Расслабься! Будь весел!».

– Еще! – раздавшийся за спиной крик заставил вздрогнуть от неожиданности.

Обернувшись, я увидела, что на палубе собрались практически все матросы. Чуть в стороне стояли отец, сдерживавший улыбку, профессор и Ромич, которые улыбки сдерживать и не думали. Поначалу я оробела. Но маска мальчишки, которая сейчас была на мне, давала иллюзию безопасности – если и будут смеяться, то над тем мальчиком, которого видят, а не надо мной. Поэтому я разошлась и выдала целый танец с притопываниями и прихлопываниями – как смогла.

В этот вечер на корабле не осталось ни одного человека, который бы не выучил незамысловатую песню и танец. А Леем с тех пор меня не называл уже никто, прозвище «маленький бард» или просто «бард» приклеилось до конца плавания намертво.

А на следующее утро мы увидели на горизонте корабль.

До Тализии оставалось дня три пути, и подобную встречу вряд ли можно было назвать редкостью, однако команда корабля насторожилась. Мы с Ромичем отнеслись к судну, которое шло нам навстречу на большой скорости, без опасений, однако видя, как по мере его приближения забегала по палубе команда, поняли, что чего-то не понимаем.

– Спрячьтесь в каюте, сейчас будет жарко! – крикнул нам матрос. – Пираты! – разумеется, все это он сопроводил отменной бранью, но суть донес точно.

Мы с Ромичем переглянулись и побежали на капитанский мостик, где с подзорной трубой стоял мой отец в компании своего бессменного боцмана Сакола.

– Ратмир-аха, это правда пираты?! – выпалили мы с Ромичем.

Отец поморщился от нашего взволнованного хора, но ответил за него боцман:

– А вы почему сюда прискакали? А ну брысь в каюту к профессору! И чтоб я вас на палубе не видел до тех пор, пока сам искать не стану! Все понятно?! – насупив брови и сверкнув глазами, приказал он.

Спорить мы даже не пытались, зная крутой нрав боцмана. А потому я шустро поспешила за Ромичем в каюту, бросив тревожный взгляд на отца. Вслед нам послышался его голос:

– Ромич, ты в ответе за Лея. Не высовывайтесь!

Таким… немного чужим, непохожим на того, каким я его привыкла видеть, я видела отца впервые. А потому, вбежав в каюту, была взволнована как никогда:

– Профессор, там пираты!

Наш обеспокоенный возглас не отвлек профа от карты, над которой он корпел. Более того, повел он себя совершенно не так, как я могла бы предположить:

– Да? Это интересно… Надо будет посмотреть…

– Профессор! – возмутилась я. – Там – пираты! Нас всех могут убить, а корабль захватить!

– На все воля Всевышнего… – ответил на это проф и провел ладонями по лицу, соединяя их под подбородком2. – Но я все же надеюсь, что Ратмир-аха со своей командой с ними справится.

– Но как?! – в панике кричала я.

Профессор, наконец, отложил карту и, тяжело вздохнув, посмотрел на нас:

– Лейла, вот скажи, чем ты можешь помочь в данной ситуации? – Я заметалась по маленькой каюте, понимая, что я-то как раз ничем помочь и не могла. – Вот! – заметил на это проф. – И я о том же.

– А я?! – возмутился Ромич. – Почему меня отправили в каюту, когда я мог бы помочь?! Я уже взрослый мужчина!

– Конечно, взрослый, – не стал спорить профессор. – Только скажи мне, как хорошо ты умеешь обращаться с оружием? Может, тебя кто-то учил обращаться с саблей или копьем? А может, ты владеешь каким-то другим оружием, о котором я не знаю?..

Профессор бил по самому больному месту парня. Дело в том, что всем мальчикам, достигшим двенадцати лет – возраста первого взросления, как считается в Эльмирантии – их отцы или кто-то из родных вручал похожее на тесак оружие, которым они учились пользоваться и который с тех пор принадлежал только им. Но рабу, которым Ромич был до недавнего времени, такой роскоши не полагалось, если он изначально не воспитывался как раб-защитник в специальных местах.

А потому он сейчас бессильно сжимал и разжимал пальцы, изо всех сил сдерживая бушующую в нем ярость.

– …Я вовсе не хотел обидеть тебя, Ромич. Я лишь указал, что сейчас ты не сможешь ничем помочь.

– А здесь?! Чем я могу помочь здесь! – почти прокричал он.

– А здесь ты сможешь сохранить свою жизнь, чтобы Лейла не осталась одна в университетской школе и, может быть, защитить её в будущем.

На парня было больно смотреть. Весь его вид говорил о том, что он рвался с остальными моряками защищать корабль пусть даже ценой собственной жизни. Но он понимал, что профессор прав. А потому с силой ударил кулаком в стену каюты и сел на койку, обхватил себя руками и отвернулся, чтобы мы не видели его глаз. Профессор лишь покачал головой, а я прочитала в его глазах: «Эх, молодость, молодость». Но вслух он сказал совсем другое:

– Но, как мне кажется, никакой битвы не будет.

– Как это не будет? – удивилась я.

– Видишь ли, твой отец уже не один год бороздит эти воды, и я ни разу не слышал, чтобы на него напали пираты, хотя доподлинно знаю, что их предостаточно. И напрашивается вопрос: чем вызвано подобное везение? – профессор замолчал и пристально на меня посмотрел.

– Неужели отец тоже пират? – брякнула я первое, что пришло в голову, но, немного подумав, мотнула головой, отгоняя подобную несуразицу. – Нет, не может быть…

– Это неверное предположение, – согласился профессор. – На самом деле все гораздо проще: он платит пиратам определенную пошлину, а взамен получает защиту.

У меня даже рот открылся от подобного заявления.

– Неужели у пиратов Алого моря такая мощная организация? – вырвалось у меня.

– Скорее, есть несколько очень сильных группировок. Они грабят купцов либо за плату защищают от грабежа другими группировками или так называемыми свободными разбойниками – теми, кто не входит ни в одну пиратскую коалицию. Но эти свободные долго не живут.

Я была в шоке от этих откровений, ведь земные корсары никогда не имели столь мощной организации. Да, была Тортуга, на которой они чувствовали себя вполне свободно, но в открытом море каждый был сам за себя.

Теперь мне отчасти стало понятно, откуда у Кирима, нашего старого слуги, были связи с контрабандистами, которые помогли переправить из занятого фаргоцианами города моего невольного пациента Саргайла, капитана эльмирантийской армии, которого мы прятали у себя в доме.

– Тимуран-аха, а как эти самые пираты узнают, что мы под защитой других пиратов? – задала я вопрос, который сейчас волновал меня больше всего.

– Есть специальная система знаков: комбинация флагов, паролей и меток, которые предъявляются при подобной встрече.

– То есть мы до последнего не будем знать, атакуют нас или нет? Все-таки чтобы предъявить все эти метки и пароли, нужно сойтись с кораблем пиратов вплотную, но ведь они могут просто наплевать на предупреждения своих… товарищей из другой группировки.

Профессор недовольно поморщился:

– От бандитов можно ожидать всего, но это не повод впадать в панику. Наверняка такой опытный капитан рассматривает такую возможность и готов к любым неожиданностям.

Ромич уже давно усмирил свою обиду и с интересом слушал нашу беседу.

– Можно я хоть одним глазком посмотрю, что происходит на палубе? – взмолился он наконец.

Профессор сделал задумчивое лицо, а потом как бы нехотя согласился:

– Ну разве только одним глазком… Но, если пираты будут проявлять хоть какие-то враждебные намерения, мы все тут же вернемся в каюту и забаррикадируемся!

– Да! Да! – согласились мы хором и дружненько подошли к двери.

Приоткрыв ее, выглянули наружу. Смотрелось это все, скорее всего, комично: внизу выглядывала моя голова, выше профессора, а над ней – Ромича. Но всем нам было очень тревожно. Не обнаружив угрозы, мы бочком прокрались на палубу. К счастью, нас никто не заметил, и мы благополучно укрылись за бочками. В этой ситуации больше всего меня удивил профессор – он двигался наравне с нами и даже кряхтеть по свой извечной привычке перестал! Нет, все-таки он ученый до мозга костей: забывает обо всем, когда задето его любопытство независимо от того, к какой области оно прилагается.

Обзор с нашего ракурса был не ахти какой, но рисковать и перебираться в более удобное место никто бы не рискнул, ведь если заметят – не поздоровится. Часть матросов выстроились вдоль правого борта, к которому подплывала не очень большая, но юркая каракка, а часть разместились на марсах3 с арбалетами.

Как-то отец мне рассказывал, что каракка для плавания удобнее и быстрее, и сейчас я могла в этом убедиться. Она вплотную подошла к нашей «Ласточке», и с ее борта раздалось:

– О! Вижу, встречаете! Польщен!

К сожалению, разглядеть того, кто это говорил, как и остальных пиратов, было сложно. Разве что тех, что так же засели с арбалетами на марсах каракки.

– Приветствую вас! – отозвался отец. – У нас соглашение со Спрутами… – и добавил фразу, которая явно была неким паролем: – Спрут никогда не выпустит жертву из своих щупалец.

– Ну что за народ!.. – зацокал языком пират.

Теперь он стоял на самом краю борта, и мне более-менее удалось его рассмотреть. По внешности похож на тализийца: темно-русые удлиненные волосы были собраны в хвост, невысокого роста, одет в сероватую рубаху, которая когда-то явно была белой, но утратила прежний лоск, и темные штаны. Завершал образ удалого капитана корсарского судна темно-красный кушак.

– …Неужели мы не можем подойти и просто поинтересоваться у проходящей мимо каравеллы как дела, послушать, что происходит в эльмирантийской стороне, а заодно попросить показать метку? – продолжая широко улыбаться и демонстрируя щербинку вместо переднего зуба, спросил корсар.

Толстого намека не смог бы понять разве что глухой. Как объяснил мне позже профессор, были случаи, когда капитаны прикрывались несуществующей договоренностью о защите, потому и была разработана система меток и паролей. И если флаг можно было раздобыть, а пароль узнать, то метку подделать невозможно, потому что ее ставил одаренный. Именно поэтому особенно дотошные или не желающие упустить добычу, требовали показать ее.

– В Эльмирантии все по-прежнему – воюют, – говорил отец, доставая из-за пазухи крупный медальон угольно-черного цвета.

Главарь пиратов сплюнул и со злостью заявил:

– Какие все предусмотрительные! Аж тошно, правда, ребята?! – его матросы поддержали дружным воем. – Здесь не вотчина Спрутов! Однако хоть мы и чтим пиратские законы, но мы – ребята вольные и Спрутам не подчиняемся, а потому или платите за проход, или…

Гаденький смешок на пиратском корабле ясно говорил о том, что последует за этим «или». Только даже я слабо верила, что эти бандиты удовлетворятся простой платой.

Атмосфера на «Ласточке» ощутимо накалилась, а отец как-то очень жестко улыбнулся, глядя в глаза корсару.

– Видишь ли, достопочтенный, на этот случай глава Спрутов лично вручил мне подарки, которые я должен отдать такому вот смелому и «чтущему» пиратские законы… – Отец откинул крышку небольшого сундучка, который держал стоявший рядом с ним Сакол, и продемонстрировал содержимое пирату.

От увиденного улыбка на губах корсара завяла, и он сглотнул.

– …У каждого матроса на марсе по нескольку таких, а факелы для стрел, как видишь, уже горят. Объяснить, что будет, если хотя бы один такой «привет» от спрутов попадет на вашу каракку?

Со стороны пиратского капитана раздался нервный смешок. А я невольно задрала голову в поисках наших матросов на мачтах.

– Ну зачем же так сразу доставать Огонь глубин? Вы должны знать, что за такие игрушки делают пираты с капитанами, которые решились их применить?

– Я даже собственными глазами это видел, – спокойно ответил отец. – Но эти, как вы выразились, игрушки Спрут дал мне лично, как и разрешение их использовать – при необходимости, разумеется.

– А вы, оказывается, очень нужный человек, раз о вас так пекутся… – с непонятной интонацией то ли угрозы, то ли подобострастия, то ли боязни проговорил пират. На это отец лишь выразительно промолчал, чем еще больше добавил весомости своим словам и персоне. – Нам всем не стоит горячиться, – наконец, недовольно продолжил пират. – Мы чтим пиратские законы, и друзья наших друзей – и наши друзья. А какие могут быть счеты между друзьями? Я прав?

После некоторого молчания, дружелюбно улыбнувшись, но не закрыв ларец, отец проговорил:

– Мы торопимся… – и многозначительно посмотрел куда-то между кораблями.

А я поняла, что пиратская каракка уже успела зацепиться за нашу каравеллу абордажными крючьями. Вместо ответа послышался приказ беззубика, как я мысленно окрестила пиратского капитана, «Уходим!» и скрежет убираемых крючьев. Мы все дружно выдохнули и, как только корабль немного удалился, начали так же тихо пробираться обратно. Зачем-то подняв голову, я увидела, что один из матросов – тот самый, что отправил нас с Ромичем в каюту – нас заметил. Молитвенно сложив руки, а потом приложив палец к губам, попросила не поднимать шум. Он на это лишь покачал головой и махнул рукой. Мне оставалось лишь благодарно кивнуть.

– Ох, спина моя спина… – по-старчески простонал профессор, разгибаясь, когда мы, наконец, добрались до его каюты. – Стар я уже играть в шпионские игры.

– Да вы еще всем нам фору дадите, Тимуран-аха! – не согласилась я.

– Конечно-конечно, – покряхтывал он, – вам, молодым, не понять старика…

Я поняла, что профессор присел на своего любимого конька и с него не слезет, пока его внимание не займет что-то интересное. Поэтому поспешила задать интересовавший меня вопрос:

– А что такое Огонь глубин?

– И все-то тебе интересно… – все еще ворчал профессор, однако быстро увлекся темой разговора и перестал брюзжать: – Огонь глубин – очень опасное в море вещество. Если его поджечь, то потушить уже невозможно…

Греческий огонь! Я как-то читала, что его точный состав утерян и до сих пор не возобновлен. Во времена Византийской империи эта горючая смесь была грозным оружием, так как попытки потушить ее водой только усиливали горение. Видимо, здесь нашелся еще один уникум, который смог создать нечто подобное. Очевидно, что просто так такой состав не купить.

В подтверждение этих мыслей профессор продолжил свой рассказ:

– …По слухам, Огонь глубин изобрел все тот же одаренный, что делает пиратские метки. И его состав держится в строжайшем секрете. Купить его невозможно. Пиратская верхушка сама решает, кому и сколько доверить сосудов с этим веществом. И если они узнают, что хоть один был продан или отдан не тем людям… В общем, для твоего отца наличие подобного оружия и великая честь, и великая угроза… Теперь нам не стоит заходить в порт Новерлина, потому что есть вероятность, что этот выкормыш шакала сдаст информацию о наличии на «Ласточке» Огня глубин властям. Просто так, чтобы отомстить. Пираты открыто к нам больше не полезут – никто не захочет потерять свой корабль, но напасть безлунной ночью исподтишка могут, поэтому, уверен, ночью твой отец усилит дозор.

– Куда же мы причалим?

– Это в Фаргоции проблема с портами. В Тализии же много приморских городов. Просто нам нужно немного отклониться от намеченного маршрута. Ладно, детки, побудьте тут, а мне нужно поговорить с Ратмиром-аха.

Он покинул каюту, а я задумалась – какие еще сюрпризы и открытия ждут меня в этом мире?

Однако дела будущего – это дела будущего, а прямо сейчас меня беспокоила полная неспособность дать отпор в самой банальной мальчишеской драке, не то чтобы дать отпор противнику посерьезнее, и тем более я не владела оружием. Наверняка дворянских детей обучают этому с детства. А я даже просто правильно держать в руках меч не умела. Разве что нож для приготовления блюд. И по насупленному виду Ромича поняла, что он думает о том же.

***

Уже этим вечером, когда отец освободился от своих дел, я озадачила его обучением меня бою. Нужно было видеть его лицо! Сначала он осознал саму проблему, а потом и что ему придется обучать собственную дочь держать в руках оружие! Ему! Обучать! Девочку! Дочку! Бою! С холодным оружием!

– Это кошмар… – он закрыл лицо руками и буквально рухнул на стул. – Я не могу допустить подобного! Женщина не должна брать в руки оружие!

– А где ты видишь женщину? Перед тобой сидит мальчик, – спокойно парировала я. – Этот мальчик будет стоять перед учителями тализийской университетской школы. И когда на тренировочном поле этому мальчику дадут в руки тренировочное оружие, он не должен ударить в грязь лицом, иначе вся его легенда затрещит по швам. Ты же сам мне только что сказал, что каждый уважающий себя дворянин учит сыновей бою с холодным оружием чуть ли не с пеленок.

– Но ты при всем желании не сможешь за тот срок, что остался до начала занятий, подтянуться до того уровня, который показывают твои сверстники!

– Да не надо мне прямо такой же уровень! – Несмотря ни на что, он не отметал сходу возможность моего обучения такому чисто мужскому занятию. Удивительный человек, а учитывая реалии этого мира – просто невозможный, и нужно было этим пользоваться. – Можно сказать, что я жил в обедневшей дворянской семье, отец погиб, скажем, на охоте, когда я был совсем еще крохой. Обучать меня было некому, но держать в руках саблю я все же научился.

Отец, наконец, отнял руки от лица.

– Ну-у… вполне правдоподобная легенда.

– Да, но драться холодным оружием меня все равно нужно учить. И чем скорее, тем лучше.

Отец снова спрятал лицо в ладонях и сильно потер ими щеки:

– Нет! Н-не могу! Ты хоть понимаешь, насколько это дико – обучать бою на мечах девочку, собственную дочь!

– Я знаю, что дико делать из девочки рожающую одаренных детей безгласную самку, у которой отнимают этих самых детей сразу после рождения. Дико каждый раз передавать ее дальше тому, кто выгоден королю и кто больше заплатит, вовлекая в этот нескончаемый круг до тех пор, пока несчастная не умрет или не сойдет с ума! – На этот раз лицо отца исказила самая настоящая судорога. А я присела с ним рядом, положила ладошку на напряженное плечо и тихо продолжила: – Отец, я знаю, что в этом мире много несправедливости. Много такого, о чем таким маленьким девочкам, как я, знать вообще не нужно. Но я знаю. Знаю и хочу научиться противостоять тому, что сильные миры сего приготовили для таких, как я. А для этого мне нужно самой стать сильной, нужно научиться таким вещам, о которых раньше даже ты не думал, не то что я. И одной мне это сделать очень сложно…

Отец накрыл мою руку, лежавшую на его плече, своей, а потом и вовсе обнял:

– Ох, Лейла, Лейла… Какой нелегкий путь приготовил для тебя Всевышний! Мне страшно представить, как ты будешь его преодолевать! Но я твой отец, и кому как не мне помочь тебе в этом. – Он погладил меня по голове и, поцеловав в лоб, посмотрел в глаза. – Я знаю, ты у меня сильная! И даже знаю в кого, – он тепло улыбнулся. – Когда-нибудь я расскажу тебе о такой же сильной женщине, и ты со мной согласишься. Когда-то, узнав о тебе, она сказала. «Береги ее и помогай, чем можешь. Ее путь не будет легким. В твоих силах сделать его менее тернистым»… – Я слушала, это открыв рот, и в голове рождалось очень много вопросов, а отец продолжал: – Сомневаюсь, что навыки боя сделают твою жизнь проще, но с завтрашнего дня мы начнем тренировки…

Я крепко обняла отца, и несколько минут мы просто сидели, размышляя и радуясь, что есть друг у друга.

– Отец, а можешь показать пиратскую метку? – решила я воспользоваться моментом.

– Что? И об этом уже узнала?

– Ну, пожа-а-алуйста.

– В такие моменты ты очень похожа мать, – усмехнулся он.

А мне отчего-то вспомнилось, как он рассказывал, почему назвал этот корабль «Ласточкой». Ведь это не очень характерное название для эльмирантийского или даже туранского корабля. Оказалось, что моя родная мама – Аврора, которой уже давно нет на этом свете – рассказала ему, что в детстве ее часто называли ласточкой, так как она была жуткой непоседой, но могла надолго замереть на месте, наблюдая за птенцами ласточки, гнездо которой располагалось прямо под козырьком беседки, что стояла у них в саду, а потом так же стремительно, как и птицы в нем, выбегала прочь и носилась по саду.

– Смотри, чего уж тут, – и отец достал из-за пазухи пиратский медальон.

На нем был изображен спрут, который особенно ярко и неестественно светился на темном фоне камня, и перепутать амулет с каким-либо другим было просто невозможно даже на расстоянии.

Я провела по нему пальцем:

– Красивый.

– Да, вещица сделана со вкусом.

В этот момент в каюту постучались, и он спрятал амулет за пазуху.

***

Но ни на следующее утро, ни через день мне в руки оружие не дали. Первым делом нас с Ромичем начали подтягивать физически: отжимания, упражнения на пресс, ловкость и развитие кистей рук. До этого мне казалось, что с физической подготовкой у меня проблем нет, а теперь поняла, что раньше у меня работали совсем другие группы мышц. Помогала наработанная этим телом с ранних лет выносливость. Ведь мне уже с пяти лет нужно было успевать гораздо больше земных сверстников. Но поначалу я все равно выдыхалась быстрее, чем хотелось бы. Выручал, как ни странно, отец, но не в том смысле, что снижал нагрузки, а в том, что каждый вечер перед сном, когда я уже просто валилась на свою койку, делал мне массаж, разминая натруженные мышцы и разгоняя молочную кислоту. Честно говоря, поначалу было очень больно, но к концу массажа я всегда засыпала.

Параллельно с физподготовкой рассказывали о различном оружии, показывали его и разъясняли отличия, преимущества и недостатки. Именно из одной из таких лекций я узнала, что то, что я называла саблей из-за немного изогнутой формы лезвия, на деле оказалось мечом. Хотя если отмести различные варианты форм и заточки, что разнились в зависимости от страны, в которой были придуманы или модифицированы, меч и сабля отличались лишь балансировкой, часто имея очень схожую форму. Не все виды, конечно. Например, абордажную саблю перепутать с мечом сложно из-за того, что она изначально эволюционировала из тесака, а потому представляет собой короткий, но широкий и тяжелый клинок. Сабля же в том виде, в котором я ее представляла, использовалась для вооружения конных войск из-за центровки, благодаря которой клинок перевешивал рукоять – этот вид оружия приносил больше повреждения при рубящих ударах, и они удобны для всадников. Меч же удобнее в ближнем бою, так как позволял делать более результативные, чем у сабли, колющие удары, отчего их преимущественно использовала пехота. Мне показали несколько видов сабель, мечей и пик, которые, как оказалось, были частью товаров, которые переправлял отец. Продемонстрировали несколько видов эфесов и как их можно применять в бою. Рассказали, что в далеких северных королевствах предпочитают драться топорами и секирами. И, наконец, я узнала, что ножи, висящие на поясах благородных и не очень людей, тоже имеют самые разные названия в зависимости от длины и формы лезвия.

За время этих лекций я узнала столько способов убийства себе подобных, что утвердилась во мнении, что чем больше узнаю о предмете и чем лучше буду владеть разными видами оружия, тем больше шансов будет защитить себя и не нанести непоправимых повреждений противнику. Вдаваться во внутреннюю полемику о том, что некоторым индивидуумам лучше не топтать эту землю вовсе, и их убийство пойдет всем на пользу, я не стала – скользкая это тема. А представлять себя в роли убийцы не хотелось совсем.

К вечеру второго дня после начала занятий я умаялась настолько, что едва небо окрасилось в цвета заката, отправилась в каюту, чтобы, постанывая, уложить свою многострадальную тушку на койку. О том, как я буду себя чувствовать завтра, не хотелось даже думать. Скрипнув дверью, вслед за мной вошел отец:

– Еще не передумала?

И так это было сказано, что у меня закралась мысль, что все эти экзекуции проводились не просто так, а с целью отвадить меня от обучения. Но я отбросила эту мысль. Скорее, отец усердствовал, чтобы подтянуть меня до приемлемого уровня за то время, что осталось до прибытия в университетскую школу.

– А что бы это изменило? – спросила, уткнувшись носом в подушку и готовясь к массажу.

– Ну не знаю. Возможно, ты бы согласилась принять мое предложение об убежище.

Я на это лишь фыркнула.

– Неужели ты думал, что первые же трудности заставят меня отказаться от намеченного пути?

– Конечно, нет. Ты у меня не из того теста, – в голосе отца проскользнула улыбка и грусть. – Просто мне как отцу хочется защитить тебя от всех невзгод, но обстоятельства складываются так, что делают это желание невозможным, и это не может меня не расстраивать.

– Все будет хорошо, – уже привычно проговорила я.

Отец на это лишь фыркнул и, разминая мне плечи, перевел разговор в другое русло:

– Сегодня будет шторм.

– А? – то ли спросила, тол ли простонал я.

– Разве ты не заметила, как усилился ветер? Да и горизонт заметно потемнел…

Заметила ли я? Да в последние часы единственным моим желанием было доковылять до каюты и плюхнуться на койку! Но гордость не позволяла, и я усиленно бодрилась.

– …Понятно, – так и не дождавшись от меня ответа, хмыкнул отец. – В любом случае, если не хочешь всю ночь беспорядочно кататься по каюте, советую пристегнуться к койке ремнями.

– А?

– Ладно, болезная, засыпай, я сам тебя пристегну. Только ночью, если что, не пугайся и на палубу не выходи – смоет. И ничего не бойся. Этот корабль пережил уже немало бурь. Переживет и эту.

От последнего замечания мне стало неспокойно, но сон быстро принял меня в свои объятия, не давая по-настоящему задуматься об опасности.

Спала я, правда, недолго.

Как и предсказывал отец, начался шторм. Рядом на соседних койках уже лежали пристегнувшиеся Ромич и профессор. Кают на корабле было всего две: капитанская и для возможных пассажиров – все-таки это обычное торговое судно. Матросы крепили свои гамаки в трюме.

Проснулась я от сильной качки, но очень скоро поняла, что она была лишь предвестником того, как начало болтать корабль уже через полчаса. Будь мой вестибулярный аппарат слабее, меня бы стошнило, а так мутило, но общий ужас ситуации скрадывал это ощущение.

Не знаю, сколько длилась вся эта вакханалия, но в какой-то момент корабль особенно сильно шатнуло, после чего последовало ощущение свободного падения. К этому моменту я даже молиться перестала – выдохлась. Вцепилась в койку и завизжала так, что самой чуть уши не заложило. Удар о воду заставил зубы клацнуть с такой силой, что лишь по счастливой случайности я не откусила себе язык. Корабль затрещал так, что показалось, развалится надвое и пойдет ко дну. Сердце колотилось в висках, ужас сковал тело, мгновения пролетали за мгновениями, но ничего больше не происходило, кроме качки, конечно, к которой я уже успела притерпеться.

Повернув голову, увидела дикие глаза Ромича, койка которого была как раз напротив моей. Я попыталась улыбнуться, но, судя по его ответной гримасе, это у меня получилось так же плохо. Скосив глаза на профессора, увидела, что он лежит с крепко закрытыми глазами и что-то шепчет. Представила, как нелегко ему в его возрасте в такой обстановке и с его неприятием закрытых малых пространств, и только вздохнула, не в силах помочь.

На несколько минут установилось сравнительное спокойствие, и я почти уверовала, что самое страшное пройдено, однако следующая волна показала, что я обрадовалась слишком рано…

За эту ночь я готовилась к встрече с высшими силами столько раз, что даже перестала считать, и когда под утро качка немного стихла, нас всех сморил сон.

Проснувшись, я кое-как отвязалась, села и осмотрелась. Ромич и профессор еще спали. Открыв дверь каюты, я вышла на палубу и не поверила своим глазам: море было спокойным, лишь легкий ветерок трепал сложенные паруса. Ничто не напоминало о ночном буйстве стихии, лишь усталые матросы и сломанная грот-мачта, вокруг которой они суетились, говорили о том, что пережитый ужас мне не приснился.

Я нашла отца в его каюте. Он сидел за столом, склонившись над картой, и при помощи секстанта4 вычислял наши координаты.

– Привет, – поздоровался он. – Как ты?

А я увидела, что эта ночь далась ему очень нелегко. Тени, залегшие под глазами, и усталый потрепанный вид ясно говорили об этом.

– Все хорошо. Главное, что мы пережили этот ужас. Неужели здесь всегда такие сильные шторма?

– Нет, не всегда. Я бы сказал, что шторма такой силы характерны для зимы, поэтому мы в это время стараемся в море не выходить, – он пригладил рукой растрепавшиеся волосы и прикрыл глаза.

Я подошла к нему и погладила по плечам.

– Сильно мы отклонились от курса?

– Судя по всему, шторм отнес нас гораздо восточнее запланированного маршрута, до ближайшего порта дня два пути.

– Вот и хорошо. Главное, что все живы. Ведь все живы? – вдруг всполошилась я.

– Все, все, – отец, успокаивая, потрепал меня по руке на его плече. – Небольшие ушибы и повреждения корабля не в счет.

Я облегченно выдохнула.

– Тогда чего ты тут сидишь? Ложись отдыхай, а то на тебя смотреть больно.

Он усмехнулся:

– Обязательно вздремну пару часов, сердечко мое.