(не) беги от меня, малышка - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Мария Зайцева Татьяна Анина

Пролог

– Лада Леонидовна…

Ну вот как у него так получается? Обычное имя, мое имя, а с его языка словно мёдом стекает. Медленно, тягуче. Сладко.

Не люблю сладкое.

– Да?

Стараюсь нейтрально. Стараюсь не смотреть даже на него. Потому что глаза щиплет. Аллергия, не иначе. На властных, пафосных боссов.

– Я бы хотел обсудить с вами кое-какие моменты, Лада Леонидовна… – голос, как у котяры, мурчит. Завораживает.

Чувствуется, что ему самому ужасно нравится произносить мое имя.

– Но мне казалось, мы с вами всё уже обсудили…

Держись, Ладка. Просто держись.

– Не все. Прошу вас задержаться. Это не займёт много времени… Наверно.

Черт.

Замираю на месте, у двери.

Его подчинённые, окидывая меня недоумевающими взглядами, медленно выходят из кабинета. Забавно, словно утята от мамы-утки гуськом, смешно повиливая задиками. Я только бессильно смотрю им вслед.

Я бы тоже сейчас с удовольствием в хвост этой процессии пристроилась.

Не хочу оставаться с ним наедине. Просто не хочу. Все три дня, что мы ведём переговоры, я старалась избегать прямого общения.

С самой первой встречи, когда зашла в этот огромный кабинет… И чуть не выронила все документы из рук, стоило хозяину поднять голову и посмотреть на меня.

Говорят, что прошлое может настигнуть внезапно. Не верила никогда.

Ошибалась. Как же я ошибалась-то!

Вот оно, моё прошлое.

Сидит сейчас за своим роскошным рабочим столом, массивным таким, из ценных пород дерева…

У него вообще все в кабинете массивное. Тяжёлое.

Особенно взгляд его.

Каменный. Жёсткий. Внимательный.

Зачем ты так смотришь на меня?

Не смотри. А то я начну думать, что ты меня помнишь.

Пока я борюсь с собой, уговариваю, например, сердце не биться сильнее, чем требуется, щеки не краснеть и вообще напоминаю, что я уже давно не девятнадцатилетняя дурочка, у которой из активов были только наивные глаза и упертый характер, хозяин роскошного кабинета выходит из-за своего стола и неторопливо движется ко мне.

Черт…

Приходится все же поднимать на него глаза. Обхватываю папку с документами, прижимаю к груди.

Дура, Ладка, дура! Ну чего ты, в самом деле? Ну захотел один из владельцев корпорации обсудить с тобой нюансы взаимодействия с филиалом, в котором ты начальником юротдела трудишься… Ну, может, чего-то не понял до конца… Или у него есть предложение, от которого не отказываются…

– Лада Леонидовна… – тягучий голос раздается прямо надо мной, и приходится задрать голову, чтоб посмотреть в его глаза.

Темные, красивые такие… Опасные.

Есть такие мальчики, которые в двадцать три буквально сшибают с ног невероятной улыбкой, исходящей даже не столько от губ, сколько от глаз. Они покоряют сразу.

Потом эти мальчики вырастают. И становятся харизматичными властными мужчинами. Они уже не улыбаются. Им этого не нужно, чтоб покорить. Достаточно просто посмотреть.

Я смотрю. Словно заворожённая. Наверно, реально это гипноз какой-то, не зря же я все три дня, что мы разбираемся в договорах поставки, боялась встречаться с ним взглядом…

Не зря.

Потому что, когда он ещё немного приподнимает меня за подбородок фривольным нахальным жестом, я не сопротивляюсь. И не отшатываюсь.

Просто не могу. Ноги не идут.

И мысли не собираются.

Он рядом. Так близко! Так невозможно близко!

Он него пахнет дорогим парфюмом, немного табаком и все это в смеси получается дымом. Пожарищем. Как тогда, когда мы встретились первый раз.

Ты не помнишь, да?

Очень хочется спросить…

– Лада Леонидовна… Лада… Позвольте мне предложить вам… – он наклоняется с высоты своего роста, все ниже, практически касается моих губ. Горячо! Обжигает! И глаз не отвести! – Поужинать со мной…

Я не понимаю, о чем он говорит. Правда не понимаю. Да, его губы шевелятся, да, слова звучат… Но они для меня – пусты. Бессмысленны.

А затем – и не актуальны.

Потому что в следующее мгновение он, не дожидаясь моего положительного ответа, целует.

Сразу проникая настойчивым языком в рот, прижимая к себе сильно и жестко, пользуясь тем, что выше гораздо, что массивней, что может без труда усмирить любое сопротивление. Которого, кстати, нет.

Потому что меня неожиданно, или ожидаемо, захлёстывает огнём памяти. Нет, он никогда меня так не целовал. Просто потому, что не мог.

Неожиданная командировка.

В Москве я никогда не была. Я вообще, кроме нашего региона, а еще конкретнее, нашего города, нигде не была.

Как-то не сложилось.

И потому до сих пор сильно путаюсь в схеме метро. Это смешно, конечно, и странно, но так и есть. Ни черта не понимаю во всех этих развязках, завязках, кольцевых, Северо-Запад, Юго-Восток… И карты, висящие на самых видных местах в каждом вагоне и на каждой станции, вообще не помогают!

… Да еще и толпы, толпы, толпы…

Я в первый же день попала в час пик в метро. Мамочка дорогая…

Думала, меня унесет сейчас куда-нибудь, потеряюсь и навсегда тут останусь. Бомжевать.
Только на характере своем выползла.

Теперь все. Только такси. Дорого, конечно, но не дороже нервов.

Такси удается вызвать еще из лифта.

Лихорадочно поправляю пуговки на блузке, смотрю на себя в зеркальном отражении.

Неужели настолько сильно изменилась?

Это вопрос меня все три дня мучает. С первой нашей встречи с сыном хозяина «Мед-Эксп», корпорации, на которую я теперь работаю.

А ведь я его сразу узнала.

По взгляду.

Конечно, он изменился. И сильно. Пластика сотворила чудеса, от шрамов на лице ничего не осталось, к тому же у него небольшая, модная сейчас полу-борода, полу-щетина… Ему идёт. Глаз не отвести.

Вот я и не отводила. Дура. А он, наверно, моё лицо, резко потупевшее , заприметил и решил не упускать возможность. Ну а чего теряться, если само в руки идет?

За все три дня, что я здесь к командировке, у нас не было возможности, да и моего, наверно, желания, остаться наедине.

Не скрою, сначала я хотела.

В первые несколько секунд. Пока еще думала, что он меня узнает. И радовалась.

Боже мой, как я обрадовалась! Все внутри словно обожгло, как огненный цветок распустился.

Мой пожарный. Мой спаситель. Мой ангел-хранитель.

Мой первый мужчина.

Отец моего сына.

Я и не ожидала, что когда-нибудь увижу его.

И тем более не ожидала, что это случится при таких обстоятельствах…

***

Один из владельцев «Мед-Эксп» , крупной фармацевтической корпорации, открыл в нашем регионе сеть аптек.

«Мед-Эксп» - монополист в своем сегменте, крупнейшая в стране корпорация с высокотехнологическим производствам полного цикла, своей научной лабораторной базой и выпуском современных лекарственных препаратов.

Естественно, сеть аптек стала логичным продолжением бизнеса.

Зачем, спрашивается, продавать товар в другие руки, когда можно все сливать через собственные точки? И цены устанавливать такие, чтоб выбить всех конкурентов из регионов.

Понятное дело, что с такой поддержкой и таким бэкграундом, сеть аптек «Ваша скорая помощь» стала очень популярной у нас и развивалась бешеными темпами.

Хозяин из Москвы поставил исполнительным директором в регионе господина Харитонова – это мой начальник.

А я - юрист.

А с некоторых пор еще и начальник отдела.

Руководителем я стала по воле не особо приятного случая, который всколыхнул наш регион примерно полгода назад.

Лекарственные препараты с завода до региона начали приезжать почему-то на четверть больше, чем по накладной.

В принципе, обычная мошенническая схема, через нашу сеть аптек продавали поддельные лекарства, подкидывая в машины на лесной дороге контрафакт. Для кого-то прибыльно, тут без вопросов.

Эта криминальная история тянулась до первой бабушки, которая поняла, что лекарства ей не помогают, сгребла свои денежные запасы и заказала независимую экспертизу.

И началось такое!

Я тогда только на работу устроилась юристом. И на моих глазах Харитонов массово увольнял людей предварительно их имея в хвост и гриву. Очень болезненно и унизительно.

Роспотребнадзор вцепился в этот скандал, крик поднялся на весь регион и грозил перетечь в соседние.

Все это могло сильно ударить по репутации корпорации.

И пришлось важному хозяину из Москвы приехать к нам.

Алексеев Григорий Юрьевич - один из акционеров и учредителей ЗАО. Очень презентабельный, импозантный старик, который неожиданно приметил меня и взял к себе в помощники. Называл меня не по имени отчеству, а Ладная-Ладушка. По-отечески так, по-доброму. Я к нему всей душой прониклась и работа семь дней в неделю и по двенадцать часов в сутки казалась не такой уж и тяжёлой. Тем более, что платили за нее по меркам региона, да и не только региона, очень даже прилично.

А для матери-одиночки это – основное.

Короче говоря, я помогала ему не только по юридическим моментам, хотя это было основное, но и по всяким дополнительным вопросам, которые сыпались на нас постоянно, днем и ночью.

Работы было много, тяжелой и для меня непривычной.

Юридическое я получала заочно, практику, конечно, проходила, и работала потом по специальности, но сфера деятельности компании на прежней работе была совершенно иной. И с особенностями документации именно в торговой сфере, да ещё и в фарме, я вообще не была знакома.

Удивительный случай.

Дверь за Ладой Леонидовной уже давно закрылась, а я все сижу, разглядываю то свои ладони, словно еще ощущающие жар ее кожи, то стол рабочий, по которому тоже, кажется, проведи рукой, и почувствуешь тепло.

Злости нет, чего злиться, когда сам дурак?

Неверно, значит, понял сигналы.

Это, конечно, странно, первый раз так прокалываюсь.

Обычно женский интерес легко читаем. Не надо быть сильно умным. Достаточно быть наблюдательным. Все эти взгляды украдкой, все нечаянные повороты головы, прикусывания губ, заправления волос за ушко… Ну и много чего еще. А больше – просто интуиция, просто понимание, что зацепило.

Я в таких ситуациях обычно действовал быстрее. Потому что… Ну чего растягивать? Если нравится и если не против…

Но тут интуиция опять же подсказала, что надо помариновать. Немного. Посмотреть.

Посмотрел, черт…

Она мне ведь сразу понравилась. Не то, чтоб я такой типаж люблю, мне обычно что попроще.

Инстадевочки с губами и холеными телами.

Времени особо нет на растанцовки, а тут все просто. И дорожка протоптана.

Но когда эта провинциалочка зашла в кабинет три дня назад, сразу обратил внимание. Попробуй тут не обрати! Когда такая грудь!

И, самое главное, умеет правильно подать. На декольте бы попялился, поусмехался про себя женской глупости и отсутствию делового такта, но не более.

А здесь все закрыто, на все пуговки застегнуто. И натянуто так, что поневоле воображение работает на полную. Разыгрывается.

Вот и у меня… Разыгралось.

А она еще так уставилась глазищами своими огромными, словно привидение увидела.

Покраснела вся, потом побледнела. Потом вообще пятнами пошла.

Короче говоря, наблюдать было интересно. И забавно.

Я к женской реакции привык, но тут прямо что-то особенное. Необычное. И вкусное.

Вот и решил подождать дня три, посмаковать.

Посмаковал…

Причем, сначала все же хорошо так пошло! Удачно!

Она смотрела на меня, и в глазах огромных такое было ожидание, такая сумасшедшая эмоция, что я не сдержался.

Решил сначала попробовать. Так ли сладко будет, как представлялось.

И не прогадал. Было еще слаще. Гораздо слаще. Настолько, что голова закружилась так, как, наверно, только один раз от женщины и кружилась. И настолько давно такое было, что я уже и позабыл, как это происходит.

Когда мозг отключается.

Полностью.

Когда эмоции – через край, когда ничего так не хочешь больше.

Только ее. Сейчас. В этот момент.

Куда, нахрен, вся выдержка подевалась? Куда все ушло?

В пропасть провалилось.

Осталась только жажда. Дикая, первобытная. Меня опять, словно малолетку накрыло, до боли, до спазмов.

Держал ее, жадно, целовал, а женщина гнулась податливо, стонала заводяще, прижималась ко мне своей грудью роскошной, позволяя гладить, трогать, где хотелось. И давая понять, что можно все.

Можно больше.

Ну как тут было не воспользоваться?

И тем удивительней было ее дальнейшее поведение. То, что остановила. То, что всерьез начала сопротивляться.

Вот вообще я такого выверта не понял!

Нет, конечно, встречались у меня, как и у любого, наверно, мужчины, на пути бабы-динамо. И даже не динамо, а… Ну, любительницы «я не такая» и все остальные прелести. Но обычно я это дело сразу просекал.

А Лада Леонидовна… Имя-то еще какое! Тягучее, медом душистым на языке. Так же, как и сама она. Сладкая, цветочная, одуряющая.

Напоминает кого-то. Даже не видом своим, нет. Глазами этими огромными, перепуганно-внимательными.

И вкусом.

Как-будто раньше встречал. Как-будто раньше пробовал.

Странное ощущение. Потому что не пробовал. Никогда не пробовал. Запомнил бы. Такие женщины не забываются.

А значит, какой-то закидон в мозгу.

И у нее, похоже, тоже.

Иначе с чего бы сначала течь кошкой сладкой, манить меня, отвечать и прямо ощутимо кайфовать, а затем так жестко обламывать?

Я , конечно, не особенно хорошо себя повел.

Даже, наверно, вообще не хорошо.

Надо было все-таки пообщаться, на ужин же хотел…

Может, она на это обиделась?

Потому что слова про супруга… Смешно.

Я же не полный кретин. И давно уже выяснил, что никакого супруга у нее нет. Одинокая женщина, живет с сыном девяти лет.

Начала работать в нашей дочерней компании полгода назад в должности юриста.

Быстро продвинулась по карьерной лестнице.

Кажется, отец что-то говорил про талантливую девочку-юриста с периферии…

Точно.

Семья и другие прелести.

На экране моего ноутбука появляется хитрая рожица Богдана Петровича.

Он улыбается, подпрыгивает на месте, неугомонный, активный.

Сразу на сердце тепло.

И все проблемы сегодняшнего дня исчезают.

Я ещё никогда с ним так надолго не расставалась, и теперь ужасно, просто до безумия скучаю.

– Мам, привет!!! – сын машет мне в экран, пританцовывает на месте.

Перед глазами все расплывается, слезы, что ли?

Перебарываю себя, смеюсь, машу в ответ.

– Даник! Что у тебя с лицом?!

У сына на носу чёрное пятно, нарисованы усы, брови подведены и надеты на растрёпанные чёрные волосы кошачьи ушки.

– Мы с тётей Ирой гримировались, – улыбается мой котик.

Я смеюсь, не спеша спрашивать, где прячется Иришка. Представляю, что она себе на лице нарисовала.

– Как твои дела? Учёба закончилась?

Он начинает весело рассказывать, как у него дела в школе, а я погружаюсь в какую-то мягкую, тёплую истому.

Даже сквозь рисунок он невероятно похож на отца.

Эти глаза, брови, губы. Один в один.

Богдан знает, что его родной отец служил пожарным, что вытащил меня на руках из горящей квартиры.

Что лицо его было обожжённым, и он лежал в больнице.

И что умер при исполнении долга.

Пётр Григорьевич, ты умер.

Нахрена возвращаться?!

Вот как мне быть теперь?

Имею ли я право скрывать?

Лишать моего сына отца?

Это невероятно тяжёлая задача.

Невыносимая.

Мне бы с собой разобраться. Как я отношусь к тому, что Пётр появился в моей жизни…

Наверно, скорее плохо, чем хорошо.

Вот если бы он узнал меня…

Ну, или вёл себя хоть немного по-другому. Не так… Напористо, так нагло, так по-собственнически.

Словно он – король, и весь мир у его ног. Ничего, вообще ничего не осталось в этом холеном мужчине от того невероятного смелого парня, моего ангела-хранителя, моей первой любви.

Даже если расскажу, открою тайну…

Ему? Зачем этому привыкшему к тому, что все делается по щелчку пальцев и одному взгляду мужику обуза в виде сына? Или, наоборот, вообразит себя самым лучшим в мире папашей и заберет моего мальчика… Он же богат невозможно как, кто ему сможет помешать?

От этой мысли становится жутко. До дрожи и холодного пота.

Вполне логичное развитие событий…

Нет! Нет-нет-нет!

Мой сын ему не нужен.

Да и я, в общем-то, не нужна.

Понятно же, что это сейчас интересна, просто в качестве развлечения. На ночь-другую.

Пётр в курсе, что я скоро уеду.

Очень удобно и не напряжённо. А то, как он себя со мной повёл, как сходу начал приставать, лапать, целовать… Все его поведение говорит только о том, что ничего серьёзного в планах нет. Только секс.

И, наверняка, по его мнению, я должна быть счастлива.

Барин обласкал, как же!

Девочку из провинции.

То-то удивился! И разозлился. Теперь вообще вопрос – буду ли я в компании работать, или попросят быстренько.

И на фоне вот этого всего сообщать, что я – та самая санитарочка, с которой он утешился после разрыва с невестой десять лет назад… Да ещё и про сына говорить…

Мелодрама идиотская.

Глупость. Опасная глупость.

А ещё большая глупость – разрушать у моего чудесного мальчика светлый образ отца.

Тревожить его.

Пусть уж лучше Богдан думает, что его отец - герой. И пример хороший, мальчик мой собрался стать пожарным и спасать людей.

Решено. Извини, Пётр Григорьевич, но поезд ушёл , и ты пошёл нахрен.

– Привет, Лада, – как-то мрачно здоровается Иришка, отодвинув в сторону от экрана моего мальчика.

Я переключаюсь со своих грустных мыслей и замираю от удивления. А потом не выдерживаю и смеюсь.

Иришка выглядит унылой лисой.

– Мам, смотри, у неё хвост!!! – Богдан сует в камеру лисий хвост, потянув хрупкую Иришку вверх.

Ему хоть и девять лет, а силён мальчишка, как подросток. Большой, крепкий… Весь в папашу, который вот так вот просто женщинами вертит.

Атака неприятеля.

Скорее всего, именно после этого визита, если при мне будут обсуждать опасность нахождения в одной клетке с хищником, я смогу кивать со знанием дела.

Потому что буду в полной мере знать, о чем говорят.

Петр Григорьевич, проведя артобстрел гипсофилой, спокойно внедряется на территорию противника.

Сразу проходит в центр комнаты, кладет цветы на стол, разворачивается ко мне, так и застывшей у двери столбом.

Любуется на , наверняка, невероятно глупое выражение лица.

И обезруживающе улыбается.

Бабах!

Залп огневого орудия!

Колени начинают дрожать.

Щеки краснеют, дыхание прерывается. Приходится буквально с силой загонять воздух в грудь.

Ловлю наглый взгляд в вырезе халата, спешно подтягиваю полы, запахиваясь глубже.

Черт! Лада! Приди в себя! Противник на твоей территории! Оккупация грядет!

– Чем обязана?

Хочется выговорить холодно. Получается жалко.

– Лада Леонидовна… – опять мурчит, опять медом течет, да что же это такое? Сил нет! – Мне кажется, мы не с того начали…

Этот мягкий голос, в сочетании с совершенно не мягким взглядом, буквально рубит меня, взрослую, серьезную женщину, с ног.

Если бы он так умел тогда, в свои двадцать три… Хотя, наверняка, тогда ему этого не требовалось.

Достаточно было просто улыбки. И взгляда.

Да и сейчас тоже… Можно не напрягаться, да.

– В самом деле? – язвлю я из последних сил, суетливо перебирая ворот халата, осознавая, что выдаю этим себя по полной программе… Но, черт! Я же тоже живая! И я с ним сексом практически каждую ночь занималась все эти десять лет!

Во сне.

Чему удивляться, что с ума схожу?

Тут, скорее, надо удивляться, что еще не запрыгнула на него… Не обняла, не позволила этим сильным рукам распахнуть ворот халата, не пустила наглые губы путешествовать по разгоряченной, болезненно чувствительной коже…

Ох… Ладка, держись. Просто держись, дурочка…

– Да… Я понимаю вашу враждебность… Но, Лада Леонидовна… Вы же должны меня понять… Вы – невероятно привлекательная женщина… Я не смог устоять…

Он говорит это все, голос течет сладко-сладко… А сам продвигается ко мне!
Незаметно, по чуть-чуть, но как-то настолько шустро, что я успеваю моргнуть пару раз – и вот они!

Войска противника под твоими стенами!

Обманный маневр! Окружение!

И от близости голову дурманит, кружит, кровь в ушах бьется, уговаривая сдаться на милость завоевателя! Сладкое, такое сладкое поражение…

Искушение…

Чертов соблазнитель! Ничего не делает! Просто стоит, даже не касается! А я уже… Готова.

Еще чуть-чуть – и ключи от города вынесу, честное слово!

– Вы , должно быть, привыкли к тому, что вами восхищаются, Лллаадааа Ллеонидовнааа, – он упирает руку прямо возле моего лица, дополнительно бомбардируя невероятно чувственной хрипотцой в голосе, и одновременно окружая по всем правилам боевого искусства…

Еще немного… И все. Войска войдут в полностью порабощенный город…

Ко всеобщему удовольствию всех сторон.

Временному удовольствию.

Потому что потом, когда из поверженного города будут выкачаны все ресурсы, завоеватель пойдет дальше. У него позади руины таких же доверчивых городов.

А впереди – множество, требующих его внимания.

Он пойдет, полностью удовлетворенный.

А город останется. Разрушенный и раздавленный. И опять будет себя собирать по камешку.

А городу, вообще-то, нельзя!

У города есть маленький , но очень гордый городок, который полностью от него зависит! И нельзя руины, нельзя!

– Говорили.

Оборвать получается резко. Я собой довольна. А еще больше довольна тем, что сумела как-то вывернуться и ускользнуть от уже склонившегося, практически прижавшего меня к стене, завоевателя.

Он настолько не ожидает маневра, что целую секунду не оборачивается, тупо пялясь в стену, где только что было мое лицо.

Я за эту секунду успеваю провести перегруппировку своих войск.

Выпрямляюсь, плотнее запахиваю халат.

Смотрю серьезно и злобно, сощурив глаза.

Злость дает силы. Злость, ярость, ненависть даже. И ревность.

Потому что ухватки эти записного ловеласа, эта хрипотца, этот взгляд… Все это настолько не похоже на него, моего ангела-хранителя, настолько дико, что мне кажется, будто в тело любимого человека подселили пришельца. Нечто чужеродное.

Ужасное.

Рабочие моменты.

Я – начальник отдела. А это значит, что обязана быть в курсе всей юридической жизни нашей фирмы.

И не юридической – тоже. Ситуация сейчас такая, что неизвестно, откуда и что конкретно нагрянет.

Проверки разнообразных служб, от которых не только бухгалтеры седеют раньше времени, но и мы, юристы, нервным тиком обзаводимся.

Работа с людьми. Немного не уследишь, какой-нибудь обиженный первостольник рванет в трудовую инспекцию.

А ты потом прыгай, решай вопросы трудового права. Которое у нас, как и у девяноста процентов коммерческих компаний, завуалированно нарушается. И тут, как никогда, верна поговорка про не нас таких, а жизнь такую.

Потому что, вполне возможно, что в Москве, Питере и крупных городах-миллионниках сотрудник может выбрать пристойные варианты работы, с полностью белой зарплатой, соцпакетом и прочими радостями трудовой жизни.

Но не у нас.

Зарплаты у наших первостольников хорошие, у сотрудников офисов – еще лучше. Но за все приходится платить. И выбирать.

Кроме этого на мне финальная проверка всех важных документов.

Причем, не только договоров поставки, аренды, трудовых и так далее.

Я обязана следить, например, как работает адвокат. И хотя, у меня профиль предпринимательско-правовой с углублённой подготовкой «Юрист в сфере бизнес-права», Харитонов не раз меня кидал на судебные заседания, в которых я вообще очень сильно плаваю.

Все же именно здесь важен опыт.

В итоге, пару раз попав в неприятные ситуации, я потребовала взять на работу профессионала в этой сфере.

Профессионал появился. Пьющий, немного невменяемый, но великолепный юрист, за которым, конечно, глаз да глаз.

Но мне это в радость, работу делает он, а на ус мотаю, учусь я. Любой опыт пригодится.

И то, что сейчас я имею возможность наблюдать за профессионалами в этой сфере, адвокатами из центрального офиса корпорации, огромный и положительный опыт.

Я провожу в суде более трех часов и вообще не жалею о потраченном времени.

Это невероятно интересно. В первую очередь потому, что напрягаться не надо. Я не истец и не заявитель. Посторонний слушатель, который впитывает информацию, а так же форму поведения.

Многим покажется это не интересным и скучным. Только не мне! Я люблю свою работу. Я готова учиться.

Вот еще бы Алексеев не выматывал нервы.

Понятно, почему я в зале суда.

А вот он там что забыл?

И не надо мне рассказывать, что лично контролирует работу юристов!

Они здесь, слава Богу, профессионалы своего дела и в контроле не нуждаются.

И, судя по тому, что глаз Петр Григорьевич не сводит с меня, он тоже так считает.

А еще считает, что в контроле нуждаюсь я.

Ну, или просто издевается, заставляя краснеть не по делу.

Я все заседание старательно фиксирую полученную информацию и свои мысли по ходу дела, чтоб потом улучить момент и позадавать вопросы.

И постоянно, вот просто каждую секунду ощущаю на себе плотный, горячий взгляд начальства.

Он скользит, физически трогая, по шее, тут же покрывающейся нервными красными пятнами, ниже , к груди, и тут остается радоваться плотности белья, потому что, надень я сдуру что-то более легкое, и торчащие от ужаса соски были бы выставлены на всеобщее обозрение. Затем взгляд так же медленно и издевательски путешествует обратно. Прямо к ямочке между ключиц, я еле удерживаюсь, чтоб предательски не сглотнуть, выдавая себя. И выше. К губам. И нет, я их не облизываю и не закусываю.

Вообще ничего пошлого не делаю. И почему же все время кажется, что он явно что-то непристойное думает, когда так внимательно изучает их?

От такого пристального внимания становится сначала жарко, потом до дрожи холодно… А потом накатывает привычная спасительная злоба.

Вот всегда она меня выручает. Оптимизирует организм для борьбы.

Я уже не воспринимаю Петра Григорьевича с налетом романтики, не думаю о нем, как о моем любимом человеке. Для меня это неприятель. Временно отступивший, но, стоит почуять слабину, как сразу активизируется. И затопчет.

Ну уж нет.

Никогда такого не будет.

Розовые очки разбились стеклами внутрь. Это больно. Но я это переживу.

У меня есть один маленький, но нереально мощный стимул это сделать. Он как раз сейчас, наверно, в школе. Хулиганит…

Как всегда, при воспоминании о моем мальчике, губы непроизвольно расплываются в улыбке, глаза мечтательно задымляются.

Скольжу взглядом по залу суда, наталкиваюсь на неотвратимый взгляд босса. И сразу же, вспыхнув, перестаю улыбаться.

Не для него мои эмоции. Больше нет. От этого «нет» колет в груди. Но уже не так остро. Уже привычно.

Ко всему можно привыкнуть, на самом деле. Уж кому, как не мне это знать.

Заседание заканчивается с удовлетворяющим нас результатом, а потому из зала суда выходим в гордом молчании. Мужчины вперёд, я задерживаюсь и чувствую, что рука непонятно как оказавшегося позади Петра Алексеевича ложится на мою талию, чуть подталкивая вперёд на выход.

Вытягиваюсь по струночке, делаю вид, что ничего не происходит. Даже когда его рука срывается с моей талии и медленно падает на бёдра.

У меня непроницаемое лицо, как будто из зала суда всегда выхожу с лапищей на попе. И ничего в этом такого странного.

И у Алексеева тоже вид очень деловой. Задумчиво смотрит куда-то в глубь коридора, хмурым, немного печальным взглядом, при этом пальцы мой зад не покидают! И вообще, делается вид, будто ничего не происходит. Просто помогает мне выбрать верное направление движения. Все отлично.

Поездочка.

Ситуация смешная.

Вернее, не так.

Дикая.

Потому что происходит нечто… Ну, скажем так, странное.

Обычно я человек сдержанный.

Здесь наложились черты характера , не самые простые, на то, что в молодости, после армии, работал пожарным, а это выправка почти военная. Распорядок дня, умение контролировать эмоции, рассудительность и холодный ум.

Мне нравилось то, что я делал. А ещё больше нравилось, что никто меня не контролировал, не указывал, как жить, с кем общаться, куда поступать.

Именно от этого я в своё время и смылся сначала в армию, несмотря на то, что все было проплачено, и военная кафедра в универе ждала. Затем остался на сверхсрок. А потом, после завершения контракта, приехал в один небольшой городок с малозапоминающимся названием, вслед за армейским приятелем.

Он помог мне устроиться в МЧС, и целых два года я был свободен. И даже счастлив.

Моя, типа, невеста, периодически наезжавшая из столицы и очень сильно морщившая всю, не исколотую ботоксом часть лица от провинциальных запахов, не теряла надежды вытащить богатого жениха обратно в Москву. Потому что с отцом-то я был в контрах, но наследства меня никто не лишал.

Но я не хотел уезжать из провинции. Мне все дико нравилось, все вызывало удовольствие.

И моя самостоятельная жизнь, и свобода от обязательств.

И то, что я выбираю сам.

Все закончилось после несчастного случая, когда я пострадал на пожаре, вытаскивая жильцов дома из горящих квартир.

Я помнил, как лежал в больнице, уже пришедший в себя после первого шока, когда удалось встать и добраться до зеркала в туалете.

Помнил слова моей, типа, невесты…

Тогда поддержка нужна была.

Очень. После того страшилища, что посмотрело на меня из зеркала…

Она не захотела.

Как раз в тот момент я оценил, насколько важно… Быть не одному.

Насколько нужен рядом близкий, по-настоящему близкий человек.

Маленькая девушка, практически девочка, которую я вытащил из того пожара…

Интересно, где ты сейчас?

И не бред ли это был вообще?

Чем больше времени проходит, тем сильнее всё произошедшее напоминает сон.

Сладкий, невероятно острый по эмоциям. Меня счастьем топило, кайфом. На контрасте с реакцией моей невесты, полная любви и нежности, хрупкая девочка в тот день запомнилась отчетливо.

Мне кололи какую-то сильнодействующую хрень, чтоб не ползал больше по туалетам и не разглядывал свою страшную рожу.

Но, видно, организм, молодой и железобетонный, все переваривал в энергию.

Иначе никак не объяснить тот сладкий секс в больничной палате, с маленькой, нежной девушкой-санитаркой.

Черт!

Столько лет прошло, а я все ведь помню! Причём, так остро, что всё чаще посещает мысль… Может, это реально было?

Но, если так, то куда она потом пропала?

Я же искал. И отца просил…

Но девочки-санитарочки словно и не было наяву. Никаких записей, никакой информации.

Серьёзно искать я тогда не мог, я вообще собой не распоряжался. Отец узнал о случившемся не сразу, далеко не сразу, я не хотел, чтоб он был в курсе, наверно, Лана растрепала-таки.

Он примчался за мной тем же вечером. Сам.

И не спрашивал разрешения. Просто сказал «фас» бригаде прилетевших с ним врачей…

И все.

Перелёт, сначала с московскую клинику, затем в Германию. Операции, восстановление, опять операции, опять восстановление…

Где-то в перерывах между клиниками затерялся отчёт по поискам санитарки. Пустой. Проверять его в тот момент у меня не было ни сил, ни возможности.

А, со временем, вообще возникло чёткое ощущение, что это мозг так защитился после предательства моей, типа, невесты.

Я был настолько дезориентирован и, чего там скрывать, рад участию отца, искреннему и плотному, что, когда он начал заговаривать о возврате блудного сына в лоно семьи и корпорации… Я не стал возражать.

То, что было раньше, через два года постоянных операций и восстановительных процедур подёрнулось дымкой. И стало просто ещё одним эпизодом из жизни.

И только имя… Как в тумане. Малышку звали Эля… Или Лиля… Я не путаю? Какая теперь разница?

После окончательного восстановления я окунулся в работу.

Моя подготовка пожарного пригодилась в бизнесе как нельзя кстати. Хватка, расчётливость, способность адаптироваться в сложной ситуации и находить выход. Из наилучших качеств – идти на компромисс, при этом жёстко гнуть свою линию.

И в отношениях с женщинами я пытался быть таким же. Невеста многому научила. Спасибо ей за это.

Раньше я думал, что женщины - стихия непредсказуемая, как то пламя, что изъело своими языками моё лицо. Пластическая операция мне вернула внешний облик, а вот того наивного парня не удалось возвратить.

Да и женщины… Начали оправдывать ожидания.

Все.

Страх.

В большом актовом зале уже идет семинар. Я занимаю место в последнем ряду.

И выдыхаю.

Господи, Лада, что это было?

Что. Это. Сейчас. Было???

Закрываю глаза, пытаясь понять. Найти себе оправдание. И не нахожу.

Вот мы едем.

В машине царит гробовая тишина. Хорошая машина, звуконепроницаемость на уровне.

Кажется, я даже слышу дыхание Петра.

И опять, в который раз уже, не могу не ассоциировать ситуацию с клеткой. Пленом.

Я снова наедине с большим похотливым зверем.

Он не просто так смотрел, не просто так трогал. Я не дура и понимаю прекрасно, что это – еще одна ступень.

Черт… Ну зачем я тебе, Петр Григорьевич?

Оставь меня в покое уже.

Сил нет никаких.

Словно все силы, вся моя активность, броня – исчерпало себя еще вчера, в номере отеля.

Становится страшно от того, что я знаю , как все произойдет. А еще страшнее осознавать, что полностью согласна с предстоящим раскладом. Так, может, перестать сопротивляться? Один раз?

И все.

Расслабиться и получить удовольствие?

От одной этой предательской мысли становится горячо, и я ощущаю, как выпитое вино, шикарное кстати вино, разливается по крови, делая мягче и податливей.

Горячий взгляд скользит неотрывно, будоражит… Напрягает и заводит.

И я хочу… Этого зверя в этой клетке.

Просто какая-то медленная пытка.

Черт, что было в этом вине?

Афродизиак?

Не может же мне просто так , резко, ни с того, ни с сего…

Он, как инкуб, силы и волю высасывает одним своим присутствием.

Но я привычно сопротивляюсь.

Как могу.

Насколько хватает сил.

Отвести взгляд на боковое стекло.

Там город, большой, бешеный. Я маленькая и слабая в этом гигантском мегаполисе, песчинка на берегу моря.

Ужасное ощущение.

Не хочу. Не хочу!!!

Исторический центр Москвы отвлекает, или аутотренинг помогает, но я прихожу в себя.

Лада, ты на работе. Пётр Алексеев, мой выдуманный герой, погиб. Умер. Его нет. А потому и хотеть его глупо. Так же, как глупо хотеть этого сексуально озабоченного босса.

Опять чувствую его пристальный взгляд на себе. Он словно вылизывает. Зверь. Похотливый.

Вытягиваюсь по струнке, пытаюсь привести мысли в порядок.

Ну, уж нет, я не сдамся!

Начинает мотать из крайности в крайность. Тело орёт, что хочет секса, что гормональный сбой грозит от таких желаний и неудовлетворённости. Ледяной разум мстительно шипит, что не подпустит того, кто даже не помнит лица влюблённой в него девочки.

Понятно, что этот мужчина хорош, сам по себе, пробуждает первобытные инстинкты. Ему нужно одно – добить меня. Получить любой ценой. А дальше ничего… Пустота, как в той палате, где заправлена кровать и нет моего ангела-хранителя.

Я сжимаю губы, напрягаюсь всем телом. Звери чувствуют страх и слабость. Он уже лизнул добычу, попробовал меня на вкус, теперь хочет откусить лакомый кусок.

Не притронулся, а я чувствую физически, как он на меня смотрит. И кажется, что читаю мысли, и они гадкие.

Или это мои фантазии?

Надо прекращать этот балаган. Пока силы есть. Сквозь сжатые зубы шиплю:

- Может, уже хватит, Петр Григорьевич?

Ну в самом деле, нервы сдают.

- О чем вы, Лада Леонидовна? – неприкрытая ирония в голосе.

Как же так? Он смеётся надо мной, а я тут из последних сил борюсь со своим сдуревшим от затянувшегося целибата телом.

- Я о вашем моральном… давлении! – повышаю голос, это помогает прийти в себя.

- Не понимаю. В чем выражается давление?

- Все вы понимаете! Я не собираюсь…

Я не собираюсь с тобой спать?! Или собираюсь? Всё – это аут, Ладка. Он меня заморочил так серьёзно, что я сама в своих чувствах заблудилась. Из последних сил добавляю:

– Я вам уже все сказала… Зачем вы?

Пальцами нервно натягиваю юбку коленки, пытаясь хоть как-то спастись от плотоядного, хищнического взгляда. Губы подкусываю, чтобы не закричать от безысходности, от вулкана эмоций и разрозненных чувств, что переполняют меня в этот момент.

- Лада Леонидовна, в данный момент я везу вас на семинар, только и всего. Ничего более, – опять усмешка в голосе.

- Ничего? – я разворачиваюсь к нему смотрю прямо в глаза.

Подонок! Ты же весь извертелся на своём сидении, дыры во мне взглядом прожёг! И говоришь, что ничего не делал…

А ведь он, действительно, ничего не делал.

- Ну, кроме того, что я хочу пригласить вас после семинара на ужин… Но вы, как я понимаю, откажетесь?

Семинар.

Оглядываюсь по сторонам. В зале полно свободных мест. Не особенно популярный семинар. Наверно, полезный зато.

Выступление судьи Высшего Арбитражного суда РФ. Имя и фамилия не произносимые с первого раза.

Судья в отставке, старческим голосом вещает неудобоваримую информацию. Не спят только первые ряды. И то, лишь потому, что сдуру неправильные места заняли.

Что я тут делаю, Господи?

Надо ехать в гостиницу.

На семинар отведено два часа, как раз до конца рабочего дня. Могу немного сфилонить. Все равно ни черта не понимаю. Потерянное время.

Судья все говорит и говорит, на экран выводятся какие-то данные.

А я как в дурмане сижу. Губы трогаю бессмысленно.

И нет. Не думаю. Не думаю.

Когда, через пять минут, в голове не остается ничего, кроме пережитого и панических мыслей о собственной глупости и доступности, я решаюсь на побег.

Правда, для начала надо все же зайти в туалет, оценить ущерб, нанесенный Петром Григорьевичем.

Черт, я его уже даже в мыслях не зову моим пожарным…

Как все меняется-то быстро…

Просматриваю расписание.

Завтра итоговый семинар по повышению квалификации «Реформа корпоративного права». Это я хочу послушать и вникнуть в суть. Обязательно.

Надеюсь, завтра я не встречусь со своим похотливым боссом, и из колеи не выбьюсь до такой степени, что не смогу воспринимать адекватно материал.

Коридоры в офисном здании пустынны. От толстых стен отлетает звук моих каблуков по паркету.

Санузел с неплохим ремонтом, пахнет полевыми цветами. Над бутылочкой с ароматизатором, что висит на стене, прикреплена записка с надписью: «Дамы! Это ароматизатор, а не камера, просьба не закрывать туалетной бумагой».

Похож, что тут скажешь. Хорошо, хоть предупредили.

Ледяной водой чуть опрыскиваю лицо и прохожусь ладонью по шее. Смотрю на себя в зеркало.

Странное ощущение потерянности. Наверно, из-за того, что я давно не была дома. Эта командировка – дикий стресс для меня. Столько впечатлений каждый день! Один Пётр Григорьевич, который вышел на охоту, чего стоит!

Я устала бороться, устала бегать и сопротивляться. Соскучилась по сыну и подруге.

Домой хочу.

Вроде получилось прийти в себя. Поправляю юбку, делаю холодный независимый вид… И на выходе из туалета сразу натыкаюсь на Петра Григорьевича.

Я настолько не ожидаю его увидеть именно сейчас, что буквально столбенею.

Слетает с лица вся наигранная строгость.

Петр Григорьевич после поцелуя в машине явно не в себе. Или, наоборот, очень даже в себе.

Взгляд бешеный, напористый. Злой.

Воспользовавшись моментом моей беспомощности, босс хватает за руку и тянет за собой, но не в сторону актового зала, а куда-то к чёрной лестнице, где не горят фонари, а свет попадает сверху из маленького окошка.

Ошалело переставляю ноги, неустойчиво покачиваясь на высоких каблуках, спотыкаюсь, дергаю руку на себя. Но бессмысленно. Он даже не замечает сопротивления, зверюга!

Чувствую спиной твёрдую холодную стену. Упираюсь ладонями в грудь, по ощущениям, такую же твердокаменную.

- Мы не договорили, Лада Леонидовна… - хрипит босс, наклоняясь ко мне и буквально гипнотизируя бешеным взглядом.

- Нам не о чем… Ахх…

Он меня опять целует. Применяет запрещенный прием, вводит тяжелую артиллерию. И оглушает. Еще хуже, чем до этого, в машине.

Я не могу сопротивляться больше. Даже не физически, эмоционально не могу. Это все так больно-сладко, так мучительно, что дрожь пробивает. Его губы буквально жалят огненными поцелуями, переходят на шею. Ладони давно уже под юбкой, и я запрокидываю голову, вжимаясь в него.

Капитулируя. Босс ловит этот момент и начинает напирать еще сильнее, дышит тяжело и возбуждённо.

- Хороший разговор, конструктивный, - шепчет он, добираясь до нижнего белья. И принимая ключи от города. – И чего было выделываться, м?

А мне от этих слов, звучащих так самодовольно, так победно, неожиданно становится плохо.

И до этого-то было плохо, а сейчас совсем ужасно.

Я понимаю, что лечу в пропасть, что невозможно уже остановить эту машину… И что я пропала. Совсем пропала.

Машинально держусь за широкие, обтянутые дорогущим пиджаком плечи, позволяю задрать на себе юбку окончательно, тискать себя, от жестких пальцев в промежности прошибает морозом по коже.

И слезы льются.

Я плачу и не могу остановить это. Я вообще ничего не могу, оказывается.

Я - глупая, безвольная кукла, которая позволяет себя вот так, беспардонно и грубо зажимать в рабочем кабинете, в машине, на лестничной клетке… Это так больно, Господи…

Петр, увлеченный своими победными действиями, даже не замечает моих слез.

Шепчет что-то, я не слышу. Только триггерное «малышка» каждый раз заставляет вздрагивать.

Сильные руки подхватывают меня под ягодицы, поднимают выше, и неожиданно мы оказываемся лицом к лицу.

Петр тянется опять к губам, а затем замирает. Хмурится, аккуратно ставит меня на место, проводит пальцами по щеке.

Растирает влагу.

Баба "с ебанцой".

Разговариваю с Эвой, отслеживаю движение бедер уходящей от меня женщины. Убегающей, мать ее.

Ну что, доигрался, Алексеев, теперь бабы от тебя бегают. Никогда такого не было, и вот…

Хотя, здесь, все же, дело не во мне.

Для осознания этого простого факта мне потребовалось как-то чересчур много времени.

Ну, хорошо, что хоть так.

Никогда не любил баб с ебанцой. Серьёзно.

Уж лучше вообще без женщины, чем вот такое.

У Лады Леонидовны ебанца проявилась не сразу. Вернее, сразу, но воспринял я ее по-другому. Потому что яйца мозг придавили.

Ничего, бывает. Что нашло на меня не знаю, но отпустило серьёзно.

Настолько серьезно, что даже выдохнул с облегчением.

Три дня больной на голову Ладе прохода не давал, сам извёлся и женщину замучил. Так кто из нас больной?

Оба, скорее всего.

Я – в своем поведении глупом и напоре неандертальском. Перепадах настроения подростковых.

Она – в неумении сразу дать понять, что не светит. Потому что, если женщина не хочет, то найдет способ внятно объяснить.

Не словами, так делом.

А тут слова сильно с делом расходились.

Кардинально, я бы сказал.

Говорить «нет» и тут же отвечать на поцелуй, убирать руки и течь, как мартовская кошка при этом… Это, знаете ли… И называется «ебанца».

Хорошее слово. Старое. Еще с армейских лет моих. Помню, сержант-срочник тогда в перерывах между нарядами высказывался, откровенничал. Про баб. Ну а чем еще заниматься молодым парням, запертым на закрытом полигоне, хрен знает где в горах? Только про баб и трындеть. Еще был вариант спирт жрать, но не наш. Нам жить хотелось.

Так вот тот самый сержант и говорил, что самое херовое в жизни мужика – это встретить вот такую бабу « с ебанцой». Которая нихера сама не знает, чего хочет, и у которой ты всегда во всем виноват будешь. Я тогда думал, что только лошары так влетают. Нормальный мужчина – ни за что.

И, в принципе, не влетал.

До недавнего времени.

Потому и не сразу понял, что влетел.

Ну ничего. Теперь все встало с головы на ноги. Ярость была очистительной. И слезы ее, в огромных карих глазах блестевшие, тоже.

Как-то со стороны на все посмотрел, картинка нарисовалась.

Отвратительная.

И все.

Отпустило!

Посмотрел на качающиеся роскошные бедра своей неслучившейся любовницы. С сожалением, да.

Но уже без похоти.

Хрен с ней. Заебала, честное слово. Это уже ни в какие ворота. Пусть бегает, сколько хочет. Уже не от меня.

Иду из здания на выход неспешно. Дыхание сбито, конечно, полная аритмия.

Баба с ебанцой, но кровь бежит, как в юности. Усмехаюсь печально.

Мне реально полегчало, меня отпустило, и даже в офис возвращаться не хочется.

Самое лучшее сейчас завалиться на кровать и вздремнуть пару часов.

Ещё фуршет, нужно Эве документы собрать... Дел по горло. Одним словом перебесился и в своё русло обратно.

Щемит, конечно, что не получил желаемого. Но проигрывать с достоинством тоже умею. Не маленький, приходится отступать.

В голове крутиться фраза: «Проигран бой, но не проиграна война». Отмахиваюсь, плюю на всё. Мне провинциальная юристка больше не нужна.

Вообще не нужна.

Выхожу на крыльцо.

Вон она, Лада Леонидовна, аппетитно покачивая задницей, обтянутой узкой деловой юбкой, перебегает дорогу.

Беги, беги, малышка. Почему малышкой зову? Хрен его знает… Опять удивляюсь своей глупости.

Хорошо, что уедет скоро.

Очень хорошо.

Все окончательно и устаканится.

Звонит Константин Михайлович, принимаю вызов и тут же, прямо на моих глазах, Лада Леонидовна падает под колеса такси!

Да что за дура!!!

Сердце, только успокоившееся, реально начинает биться с бешеной силой, несусь вперед, к уже собирающейся небольшой толпе, жадной до происшествий. По телефону юрист спрашивает , когда меня ждать, какие-то вопросы у него, коротко рявкаю: « Не сегодня!» и отрубаю связь.

Пока бегу к месту аварии, толпа начинает рассасываться, и это хороший знак. Значит, ничего трагичного, иначе бы уже и телефоны подоставали, суки.

Подлетаю, картина маслом.

Лада Леонидовна ревёт белугой на асфальте у капота машины такси. Чернобровый, носатый мужик разводит руками, парковщик материться. Неравнодушные прохожие пытаются мою ебанутую малышку на ноги поставить, а она не встаёт, ревёт, как ребёнок руками держась за бедро.

Так. Весело предельно. Подхожу ближе.

Лада поднимает на меня глаза. Чистейший молочный шоколад. Губы вспухли, щёки красные. Ей больно и страшно, наверняка. А меня опять торкает. Ну что за гадство! Только успокоился же!

– Здесь недалеко травмпункт, он правда, платный, – говорит пожилая женщина, склонившись над Ладой. – Хватайся за меня, девочка, нужно к врачу. Боль резкая?

– Нет, – стонет Лада Леонидовна. – Удар просто.

– Отойдите, – командую я.

Вообще, все как всегда. Куча мужиков вокруг, а Ладу бабка поднимает. Старушку отстраняю чуть ли не насильно и с лёгкостью подхватываю Ладу на руки.

Она ахает, глазки опускает. Вижу на чёрных ресницах без грамма туши застывшую на мгновение каплю слезы. Много плакать тебе сегодня пришлось, да, малышка?

Глаза какие красивые, ресницы длиннющие…

Я ведь только на её задницу и грудь в основном пялился. Машинально отмечал, что лицо красивое, но тело роскошное все перебивало. А теперь в глаза детали бросаются.

Потому что отлегло. Потому что нахрен, Лада Леонидовна, мне твои закидоны.

– Я… я случайно, – оправдывается малышка, грудью мягкой вливаясь в мой торс, руками обвивает мою шею.

Я несу её и не могу понять, почему в душе странное необъяснимое чувство дежавю. Иду вроде с малознакомой женщиной на руках, ворую её, можно сказать, у граждан, а такое впечатление, что геройский поступок творю. Шагаю быстро к своей машине. Не обращаю внимание на провинившегося таксиста, который бежит следом и пытается принести извинения.

Кофе.

– Проходите, пожалуйста, я сейчас…

Она достает из сумки телефон, что-то проверяет, хмурится.

Потом откладывает его, идет в небольшой кухонный закуток, включает чайник, возится с кофе.

– Вы не думайте, это хороший кофе, он специально для заваривания в чашке… Я понимаю, что, наверно, вам покажется странным…

– Не покажется.

Я мог бы тебе, малышка, рассказать, что далеко не всегда был таким респектабельным мужчиной, привыкшим к элитным сортам кофе.

В юности, когда бунтовал против отцовской , как мне казалось, тирании, ушел служить, попав сразу же в интересное такое место, которое нисколько не горячая точка, нет. Но двухсотые и трехсотые оттуда шли регулярно. Там я приучился пить все. Растворимый кофе был за роскошь и кайф.

И потом, когда работал в МЧС и жил в общаге… Тоже было интересно. И весело.

Странно, сто лет я не вспоминал этого, а за последние три дня уже пару раз точно было. Старею, что ли?

На рассказы о молодых годах потянуло?

Лада возится с чайником, действительно делает кофе!

Ну что ж… Попьем, я не против. В этот раз никакой ты инициативы от меня не дождешься. Я, конечно, далеко не дурак, хотя по последним событиям этого не скажешь, конечно… И прекрасно понимаю, зачем ты меня позвала. Хотя стоп! Тут поправка! Не понимаю! С такой , как ты, ничего не может быть логичным и очевидным!

А потому, не форсируем, Алексеев. Надеемся, но не ожидаем.

Просто пьем кофе.

Рассматриваю интерьер номера. А то в прошлый раз как-то не до того все было.

Все мило, стандартно. На столе стоят в вазе гипсофилы. Надо же… Не выкинула. Приятно.

– Вот, пожалуйста. Сахар, сливки…

– Черный просто.

Ставит передо мной чашку, садится напротив, морщится от боли.

– Врач мазь выписал?

– Да, – кивает, осторожно пригубливает кофе, облизывает губы.

Я зависаю.

Зря на кофе согласился, наверно… Это же мучение. Но и отказаться – не вариант.

– Охлаждающий гель дал с собой.

– Ну так надо намазать, там, насколько я помню, чем чаще в первые сутки, тем лучше.

– Да, конечно, потом намажу…

Я вспоминаю место удара – сзади, чуть ниже ягодицы, на бедре. Не особенно доступное место. Это еще изогнуться надо…

– Помочь, может?

Вопрос вырывается прежде, чем я обдумать его успеваю. Просто мы так сидим странно. После всего, что произошло между нами, после всех эмоций… Это реально странно. И ее поведение – тоже. Я только поддерживаю ее в этом безумии.

– Нет, – она краснеет даже, – ну что вы? Это неудобно…

– Согласен, неудобно самой. Давай помогу.

Она молчит. Смотрит на меня своими оленьими глазками. Со страхом, напряжением и… ожиданием? Ты хочешь, чтоб надавил? Тебя это заводит? Ну так я же только помажу. Прошел накал, извини, малышка.

Но все же додавливаю, не могу отказать, пойти против инстинктов:

– Иди, раздевайся.

И она идет. Реально идет в ванную, а я остаюсь сидеть чуть ли не с челюстью отвисшей. Ого…

А все интересней и интересней…

И отдельный кайф во всем этом – мое отношение к происходящему. Без накала, без бешеной звериной похоти.

Кристальнее, ярче все. Правильней.

Она выходит из ванной, полностью укутанная в огромный банный халат. Ни одной части голого тела, кроме шеи, идущей пятнами, красных щек и розовых ступней. В руках крем.

Вот это представление. Нужно вспомнить, что я правильно сделал. Хрен теперь вспомнишь, а понять вообще невозможно.

– Ты ляжешь? Или стоя?

– Я… лягу, наверно…

Ложится на кровать, отворачивается от меня.

Медленно задираю вверх халат, выше, выше… Скольжу пальцами по гладкой коже. Ничего лишнего себе не позволяю… Ведь так?

Синяк такой нехилый у нее, уже начинает из красного переходить в синий с лиловым. Наношу холодный гель. Вздрагивает всем телом, выдыхает.

Размазываю, втираю, аккуратно и нежно. Лежит. Дышит. Голову отвернула, не смотрит на меня.

Случайно касаюсь пальцами выше, дотрагиваюсь до ягодицы. Замираю. И она, кажется, тоже.

Ну что, Лада, сейчас ты должна меня выгнать. Завизжать, начать кричать, что я – маньяк и насильник.

Что ты вообще не это имела в виду…

И тогда я окончательно пойму свою правоту и то, что верно классифицировал тебя в сержантской градации от честных давалок до приличных женщин. Там много пунктов было, но бабы «с ебанцой» выделены в отдельный класс.

Но она молчит. Не поворачивается, правда, но и не выскакивает из номера с криками: «Насилуют!».

Еще раз провожу пальцами по упругой заднице. Ух, как горячо! Да это, мать твою, гораздо горячее, чем то, что я делал раньше с ней!

Я же тоже так вот добирался уже до сладкого, но это все по-другому было! В диком угаре, в треше!

А сейчас… Я словно дикую норовистую лошадь укрощаю. Одно неверное движение – и копытом в лоб.

Но, если покорится… Нет большего кайфа.

Двигаюсь дальше, прямо к промежности, прикрытой маленькими трусиками. Вздрагивает опять. Не двигается. Еще раз. Посильнее, понаглее. Пальцами вверх и вниз. Сдавленное аханье. Влажные пальцы.

Бляяяяяяя…

– Лада Леонидовна, ты же понимаешь, что я делаю, да?

Кивает.

Это смотрится смешно, учитывая, что так и не повернулась ко мне. Но ладно.

– И ты понимаешь, к чему все идет, да?

Опять кивает.

Встаю, наваливаюсь сверху, но мягко, не придавливаю, отжимаюсь на кулаках.

– Повернись.

Поворачивается. И я умираю в который раз за этот гребанный день. За эти гребанные три дня. Потому что ее шоколадные глаза полны слез. И губы дрожат. Мокрые. И смотрит она на меня так, что одновременно яйца поджимаются от похоти и сердце заходится от тревоги и непонимания.

Невозможный коктейль эмоций! Бешеный!

– Почему, Лада?

Согласен, вопрос странный и неоднозначный. Почему плачешь? Почему не сопротивляешься? Почему позвала? Почему разрешила? Почему не давала?