Не было бы счастья...

Ирина Дробкова

Не было бы счастья...

Scan: Sunset; OCR & SpellCheck: Larisa_F

Дробкова Ирина Д 75 Не было бы счастья... — Роман. — М.: АО „Издательство «Новости»", 2002. — 160 с. (Серия «Счастливый случай»)

ISBN 5-7020-1184-8

Аннотация

Ирина Дробкова

Не было бы счастья...

1

Началась эта история в самый обычный день, в конце июня, когда я с переполненной сумкой вышла из магазина на углу Красной и Лужской улиц и направилась к остановке автобуса № 12, идущего в сторону моего дома.

И вот я спускаюсь с высокой террасы, опоясывающей магазин, и начинаю переходить дорогу... Как всякий здравомыслящий человек, я должна была сделать то, чему учат нас с детства, то есть посмотреть по сторонам, но не сделала этого. Почему? Теперь можно только догадываться... То ли по привычке, понадеявшись на отсутствие транспорта — ни светофора, ни даже пешеходного перехода на этом перекрестке никогда и не было, — то ли просто о чем-то задумалась. О чем, теперь уже не вспомнить, поскольку в тот момент, когда справа от меня раздался визг тормозов, окативший душу страхом и холодом, все, что было в моей голове, конечно при условии, что оно там все-таки было, тут же вылетело из нее.

Я обернулась и... застыла на месте.

Ужас сковал мое тело, и я, с обреченностью приговоренного к смерти, взирала на стремительно приближающуюся ко мне машину, пока это блестящее черным лаком чудовище не остановилось в миллиметре от меня, словно это был мастерски исполненный каскадерский трюк. Из машины выскочил взбешенный и бледный как мел водитель, а я все стояла со странным чувством, будто наблюдаю за происходящим со стороны, как очевидец, а не основное действующее лицо.

Наконец до меня постепенно начали доходить слова из его гневного монолога, и способность мыслить вернулась ко мне так же внезапно, как и покинула. И вот тут, словно кто-то открыл шлюз, на мою бедную головушку обрушилась настоящая лавина мыслей, одна ужасней другой... В итоге, не выдержав такого натиска, сознание мое сочло за лучшее снова отключиться, на этот раз уже более основательно, и я грохнулась в обморок. Правда, в буквальном смысле «грохнуться» мне не довелось, но это я поняла поздней. А в первый момент, очнувшись и еще ничего не понимая, я почувствовала очень странное в такой ситуации, какое-то небывалое, невероятное спокойствие и умиротворение. Словно бы жизнь моя началась заново: ни тревог, ни забот, ни даже памяти о чем-то страшном или неприятном. Мало того, мне было очень уютно и даже комфортно.

Впрочем, в столь благостном состоянии я пребывала недолго: секунда-другая — и я снова вернулась к действительности, обнаружив себя на значительном удалении от земли в надежных и сильных мужских руках.

И тут я подумала: а почему бы не воспользоваться преимуществами, которые дает мне эта пикантная ситуация? Я оставалась жива и невредима, но существовала еще одна опасность — водитель автомобиля, под колеса которого я чуть было не попала.

Ан не тут-то было. Только я собралась подумать над тем, как избавиться от этого человека, и тут же была возвращена на землю, как в прямом, так и в переносном смысле.

— Нет, вы только посмотрите, она еще ухмыляется! — прорычал мужчина над самым моим ухом и резко опустил меня на ноги. — Вы что, издеваетесь надо мной? — процедил он сквозь зубы, переходя на еще более угрожающий тон.

От одного звука его голоса у меня мурашки поползли по спине. С опаской взглянув на него, я в полной мере оценила переполнявшие его злость и негодование, готовые взорвать его изнутри. Казалось, ему больше всего хотелось довершить то, что не удалось сделать его злополучной машине.

Сомнений в том, что в ближайшие минуты ничего хорошего меня не ожидает, у меня не было. И я, заранее смирившись с неизбежным, стояла напротив своего грозного обвинителя и молча слушала его отповедь, предпочитая сосредоточенно рассматривать трещину в асфальте, лишь бы не видеть его колющих и жалящих глаз, которые лишали меня последних крох самообладания.

Теперь, когда меня не держали его крепкие руки, уверенности во мне заметно поубавилось, я чувствовала, как предательская дрожь начинает сотрясать все мое тело. Но какое-то время я еще сопротивлялась, предпринимая отчаянные попытки сдержать свои выходящие из-под контроля нервы. Впрочем, ноги мои уже дрожали так, что я едва могла на них держаться, а слезы застилали глаза.

И вдруг мой обвинитель внезапно, на середине оборвав фразу, замолчал. Не понимая, что его остановило, и движимая больше страхом, чем любопытством, я заставила себя взглянуть на него. И то, что заметила в его глазах, окончательно подорвало мою выдержку. Но последней каплей стали его слова, прозвучавшие уже совсем неожиданно — слишком мягко в сравнении с тем, что я слышала от него еще пару секунд назад.

— Как вы? С вами все в порядке? — спросил он, и на лице его отразилось что-то среднее между состраданием и растерянностью.

И ответьте мне после этого, где же тут логика, где тут последовательность? «Вот как раз сейчас все и будет не в порядке», — в панике успела подумать я, и слезы, с таким трудом удерживаемые, сплошным потоком хлынули из моих глаз.

— О, только не это! — услышала я его стон. «Лишь бы он не стал меня утешать, — взмолилась я про себя, — иначе этот поток превратится в неиссякаемый источник».

Утешать меня он не стал. Немного помедлив, подхватил мою сумку и, легко подтолкнув к машине, сказал:

— Садитесь, вам следует успокоиться, а мне давно пора убрать машину, думаю, на сегодня и одной аварии достаточно, — Голос звучал слегка раздраженно, но злости в нем уже не чувствовалось, и это вселило в меня надежду.

Я попыталась было возразить, но, подняв свои зареванные глаза, поняла, что это бесполезно.

С трудом забравшись в машину, я плюхнулась на сиденье и отвернулась к окну. Вскоре я услышала, как хлопнула дверь со стороны водителя, и машина плавно тронулась с места. Слезы мои высохли, и на смену им пришло тяжкое чувство вины не только и не столько перед водителем, сколько перед дочерью, которая могла бы осиротеть из-за моей преступной неосторожности.

Объяснение можно найти любым поступкам, но оправдать далеко не все. И в данной ситуации суровее всех судить себя могла только я сама. Тот период в моей жизни и в самом деле был не из самых легких — мне срочно требовалась работа, поскольку денег почти не оставалось, а ее-то я как раз никак и не могла найти. Голова моя днем и ночью была занята решением этой проблемы, но в непрерывных поисках прошло уже три месяца, а результат по-прежнему оставался нулевым. Хотя стоило мне обратиться к маме — и этой проблемы не существовало бы вовсе, но я упорно не хотела этого делать, упрямо желая доказать всем и в первую очередь самой себе, что раз я осмелилась родить ребенка, то в состоянии достойно его содержать.

Я так глубоко погрузилась в свои невеселые мысли, что не сразу услышала, как ко мне обращаются. И посмотрела на водителя, пытаясь понять, сказал ли он что-то или мне показалось...

— Вы... вы что-то сказали? — после некоторых колебаний все же решилась спросить я.

— Да, сказал, — спокойно ответил он, чуть повернув голову в мою сторону. — Успокоились?

Я что-то пробормотала в ответ, и опять воцарилось напряженное молчание, нарушаемое только шумом мотора.

— Вы что же, всегда так дорогу переходите? — последовал новый вопрос.

— Как? Что вы имеете в виду? — выдавила я, пытаясь уловить его мысль.

— Вот так, как сейчас... не глядя, — пояснил он. — Одного не могу понять, как вам удалось дожить до сего дня? Вы везучая?

Я внимательней на него посмотрела. Странно, но в его голосе не слышалось ни раздражения, ни иронии, скорее удивление или недоумение, будто он просто размышлял вслух. При этом он смотрел на меня как на ребенка, которого, пожалуй, и ругать-то не стоит: слишком мал и глуп еще... Это очень меня смутило.

— Нет, я не знаю, почему так получилось... Обычно я бываю очень осторожна, — пробормотала я.

— Правда? — Брови его слегка приподнялись. — Хотелось бы надеяться, — обронил он и перевел взгляд на дорогу.

Без всякого сомнения, он мне не поверил. И, между прочим, был прав, потому что переходить дорогу я действительно не умела. Паникерша по природе, никогда и ни в чем не уверенная, я, завидев машину, ждала, пока она не исчезнет, и только тогда решалась перейти дорогу. Тем не менее его явно снисходительный тон и пренебрежительное отношение начинали действовать мне на нервы.

— Куда вы меня везете? — раздраженно начала я. — Со мной уже все в порядке... И я могла бы...

— Уж не думаете ли вы, что я решил вас похитить? — вкрадчиво поинтересовался водитель, не дав договорить. — Можете не волноваться, таких планов на ваш счет у меня не имеется. — В голосе явственно сквозила издевка.

Я проглотила ответ и уже было решила, что это все, но он, немного помолчав, добавил:

— И вы напрасно пытаетесь меня обмануть, я вижу, что до «все в порядке» вам еще очень и очень далеко.

При этом он даже не взглянул на меня. Я быстро подняла глаза к зеркалу, но оно было развернуто не в мою сторону. Теперь я уже не только нервничала, но и начала злиться.

— Но сказать-то вы можете, — буркнула я себе под нос.

На этот раз он удостоил меня взглядом и спокойно, не замечая моей раздраженности, ответил:

— Скоро сами увидите, — и, выдержав короткую паузу, добавил: — Я, в самом деле, считаю, что вам надо бы успокоиться... — Фраза начата была почти серьезно, но завершилась опять насмешливо.

«Скажите пожалуйста, какая забота о ближнем», — с досадой подумала я, но тут он улыбнулся, и хотя все так же насмешливо, но все же больше по-доброму. И эта его улыбка перепутала мне все карты... Я замолчала.

«А чего, собственно говоря, я злюсь на него? — подумала я. — Что он мне сделал, кроме того, что не задавил?..» Но что-то по-прежнему продолжало меня раздражать и нервировать в нем. Что и почему определить я пока не могла. Может причина заключалась в том, что я невольно сравнивала нас и это сравнение было явно не в мою пользу. Всего несколько минут назад в его кровь выплеснулось адреналина ничуть не меньше, чем в мою, но сейчас он был совершенно спокоен. Да, он кричал и страшно ругался, но, чтобы взять себя в руки, ему потребовалось совсем немного времени. Между тем как я продолжала пребывать в том же взвинченном состоянии.

Я еще раз украдкой взглянула на него, и тут произошло неожиданное, как будто шоры упали с моих глаз, и я впервые по-настоящему увидела этого человека. Я вдруг поняла, что передо мной не обычный мужчина — один из многих, но личность, и личность незаурядная. Я словно бы ощутила его силу — и не физическую, хотя и выглядел он довольно внушительно: высокий, стройный, крепкий, — а внутреннюю, сквозившую во взгляде, в спокойных размеренных движениях, силу, которой он явно умел пользоваться, подчинять себе. Вот что пугало меня в нем и почему я так беспрекословно села в его машину, хотя мне этого совсем не хотелось, и вот почему я раздражалась и нервничала. Ведь слабый всегда чувствует и боится сильного, во всяком случае, опасается — срабатывает инстинкт самосохранения. А я не знала этого человека, поэтому сила его пугала и подавляла, и мне, естественно, хотелось избавиться от ее гнета...

Я только сейчас заметила, что он просто чертовски красив, и не безликой красотой рекламных героев, чьи лица невозможно запомнить. Глядя на него, вспоминались разбойники и ковбои из старых американских вестернов, суровые лица которых с пронзительным взглядом, готовым в любой момент перехватить чужое, несущее смерть движение, и дубленой солнцем и ветром кожей, были, возможно, грубоватыми, но красивыми именно по-мужски.

Черты лица этого человека также несли на себе отпечаток ума, сдержанности и воли: темные, почти черные слегка вьющиеся волосы, зачесанные назад; крупный нос с чуть заметной горбинкой; выразительные глаза по-настоящему синего цвета, дерзко смотревшие из-под низко нависающих бровей; твердые, упрямо изогнутые губы; резко очерченные, туго обтянутые кожей скулы, отливающие синевой от просвечивающей щетины, что, кстати сказать, только усиливало общее впечатление мужественности, исходившее от всего облика. И все это вместе создавало эффект потрясающий и даже ошеломляющий — лицо человека, однажды увидев которое, не скоро сможешь забыть, даже если захочешь.

— Ну, и как я вам? — повернувшись вполоборота ко мне, спросил объект моих наблюдений.

Успев заметить в его глазах зарождающийся огонек смеха, я быстро отвернулась. Мне как-то не пришло в голову, что он может заметить мое бесцеремонное разглядывание — я чересчур увлеклась.

— Никак, — более подходящего ответа у меня не нашлось, и я, пытаясь скрыть смущение, поспешила перевести разговор на другую тему.

— И все-таки, куда вы меня везете? В милицию? — неуверенно спросила я.

— В милицию? — удивленно переспросил он. — Вообще-то нет, хотя, может, и стоило бы, если бы это пошло вам на пользу. — Он немного помолчал, словно проигрывая в уме варианты «за» и «против». — Но мне почему-то кажется, что в вашем случае это не имеет смысла, мы только зря потратим время. К счастью, никто не пострадал, так что оставим милицию на другой раз. Правда, хотелось бы, — добавил он и не без ехидства, — чтобы вы сделали соответствующие выводы, а потому следующего раза, надеюсь, не будет.

Господи, помилуй! Я украдкой взглянула на него. Представляю, что он должен обо мне думать. Мне захотелось как-то оправдаться, но вместо этого, от расстройства наверно, я сказала совсем другое:

— Вы сами во всем виноваты. Носитесь как угорелый, это же город, а не скоростное шоссе, — выпалила я и тут же, пожалев, прикусила язык.

Ну и ну... Я сама от себя не ожидала такой наглости. «Да что же это со мной происходит?» — еще больше расстроившись, подумала я. Решив, что меня явно заносит, я сжала губы, чтобы не ляпнуть еще какую-нибудь глупость.

— Ваши родители в детстве не объясняли вам, что, прежде чем говорить, неплохо подумать? — скользнув по мне взглядом, с убийственным спокойствием поинтересовался он и, помедлив, тихо добавил: — Мне кажется, я не заслужил подобного обвинения, думаю, вы и сами это прекрасно знаете, но, делая скидку на ваше состояние, — с легким нажимом произнес он, — я готов вас простить.

После этих слов меня снова чуть не понесло, но я сдержалась. «Стоп! — сказала я себе. — С этим надо разобраться». Я не узнавала себя. Этот человек действовал на меня как красная тряпка на быка. Должна же быть на это причина. И она, конечно, была, я даже смутно догадывалась какая, но боялась в этом признаться, списав все на аварию... А причина крылась в человеке, сидевшем рядом со мной, чья привлекательность с каждой минутой становилась для меня все очевидней. И это было тем более странно, потому что мужчины мало интересовали меня, хотя, возможно, в то время меня одолевали другие проблемы. Как бы то ни было, этого яркого представителя сильной половины человечества мое женское естество отказывалось игнорировать, невзирая на разум, который всячески старался противостоять чувствам. Я была не просто удивлена — буквально ошарашена своей реакцией на него, поскольку ничего похожего со мной еще никогда не случалось.

«Этого мне только не хватало!» — недовольно хмурясь, подумала я и, стараясь взять себя в руки, сосредоточила внимание на дороге.

— Приехали, — коротко бросил водитель и, притормозив, свернул направо.

Машина въехала в небольшой дворик и остановилась перед двухэтажным коттеджем, и, если бы не вывеска, говорившая о том, что это ресторан, я бы решила, что это жилой дом — очень приветливый и аккуратный. Фасад был покрыт свежей бежевой краской. Стекла больших окон, на две трети закрытых красивыми кружевными занавесками, сверкали первозданной чистотой. «Наташин дом» — гласило название, очень подходящее к тому впечатлению, которое особняк с первого взгляда произвел на меня.

«При чем здесь ресторан?» — удивилась я, но промолчала.

Мужчина вышел и, обойдя машину, открыл дверцу с моей стороны. С едва заметным поклоном он подал мне руку.

— Прошу, — мягко произнес он, без тени насмешки.

— Спасибо, я сама, — обескураженная такой галантностью, пробормотала я и вышла, стараясь не коснуться его.

Все это мне очень не нравилось. Его поведение и смущало, и озадачивало. Он же в непринужденной позе стоял напротив и явно забавлялся моим замешательством. Взгляд его медленно заскользил по мне сверху вниз, чуть задержался на ногах и вернулся обратно, на долю секунды застыв на моем лице. Что-то неуловимое промелькнуло в его глазах и тут же исчезло. Мне стало не по себе. Я вообще не терпела вмешательства в то, что считала своим, будь то моя личная жизнь, мое тело или мой дом. Вот и тогда мне показалось, что человек, так бесцеремонно разглядывающий меня, нарушил границы моих владений, увидев что-то такое, чего я и сама о себе не знала.

Наконец, завершив свое безмолвное исследование, он спокойно повернулся к ресторану и, бросив мне на ходу: «пойдемте», направился ко входу.

И я пошла. Не знаю, как это у него получилось, но он каким-то непостижимым образом заставил меня делать то, чего мне совсем не хотелось.

Поднявшись по ступенькам крыльца, он придержал дверь и пропустил меня вперед. Мы оказались в небольшом помещении, стены которого были обшиты светлым полированным деревом. На полу лежал ковер желто-зеленого цвета, по краям украшенный полоской орнамента. Слева от входа находился гардероб, напротив — довольно широкая лестница с бегущей по ней точно такой же ковровой дорожкой. На стенах, по обеим ее сторонам, висели зеркала овальной формы в обрамлении неброских, но прекрасно вписывающихся в эту по-домашнему теплую обстановку светильников, а справа от входа была одна-единственная в этом помещении высокая двустворчатая дверь.

Нечаянно наткнувшись на свое отражение в зеркале, я обомлела. Ну и пугало! Волосы растрепаны, на бледном лице выделялись одни лишь глаза, сверкавшие каким-то неестественным блеском. «Привидение да и только», — расстроенно подумала я, и поспешила отвернуться.

Перехватив мой кисло-унылый взгляд, мой нежелательный, но, похоже, неизбежный спутник приблизился и, уверенно подхватив меня под руку, развернул в сторону той единственной двери.

— Не берите в голову. Все это чепуха, — просто сказал он, слегка подталкивая меня вперед.

«В сравнении с остальными неприятностями, конечно, чепуха», — подумала я, но мое настроение — казалось бы, куда еще хуже — испортилось окончательно.

Проведя в дальний конец пустого зала, он усадил меня за столик возле окна.

— Посидите немного в одиночестве, я скоро вернусь, — сказал он и направился к двери, по всей видимости ведущей в служебные помещения.

Мне подумалось, что выбор этого места для него был неслучаен — чувствовал он себя здесь как дома. «Хотя, — глядя ему вслед, пожала я плечами, — скорее всего, этот самоуверенный тип везде так себя чувствует». Он скрылся за дверью, и я, наконец оставшись одна, а потому немного расслабившись, решила осмотреться.

Зал был небольшой — всего столиков десять, но светлый и уютный. Два широких окна выходили в сад. Здесь было очень тихо, звуки с улицы не проникали сюда, и можно было легко представить, что находишься где-то за городом. Из-за стен, выкрашенных светло-желтой краской, и плотных льняных скатертей того же, но чуть более насыщенного цвета, создавалось впечатление, будто все залито мягким солнечным светом. «Чтобы грустить в таком помещении, надо очень постараться», — подумала я, ощущая, что даже во мне, несмотря на подавленное состояние, зарождается приятное и волнующее чувство — ожидание чего-то радостного и праздничного... Интерьер зала дополняли цветы, стоявшие в белых керамических вазочках на каждом столе, и развешанные на стенах пейзажи в рамках из карельской березы. И до того эти пейзажи были хороши, что стоило мне только присмотреться, как я тут же забыла обо всем на свете.

Скорее всего, это были работы одного автора, столь созвучные моему восприятию искусства и природы, что мне захотелось посмотреть и другие полотна, и я собралась уже было встать, но, едва приподнявшись, лицом к лицу столкнулась со своим спутником, так неслышно приблизившимся ко мне, что я даже вздрогнула от неожиданности.

— Извините, я не хотел вас напугать, — мягко сказал он, опуская на стол поднос с двумя чашками кофе и еще чем-то в низком, пузатом бокале, и усаживаясь напротив.

— Нет, вы меня не напугали... — смутившись, ответила я. — Просто засмотрелась... — И не знаю, что меня за язык потянуло, зачем-то добавила: — Со мной иногда такое случается — могу на время выключиться...

Заметив его взметнувшиеся кверху брови, я ощутила еще большую неловкость. Боже, ну что за бред! Выдала очередную порцию глупости.

— Согласна, это не лучшее мое качество, — оправдываясь, пролепетала я. — Мама считает, что я до сих пор витаю в облаках.

— Похоже, она права, — протяжно заметил он. — Вот, значит, где собака зарыта — считать ворон ваше любимое занятие? — Он слегка усмехнулся. — Вообще-то, лично я ничего не имею против желания не расставаться с детством, но при этом не стоит забывать о реальности... А реальность, знаете ли, вещь нешуточная, с ней всегда лучше быть начеку.

«Ну вот и получила», — подумала я, молча выслушав его наставления — не очень-то приятно чувствовать себя провинившейся школьницей. Впрочем, что еще он мог сказать в ответ на мой детский лепет?

— Вопрос, конечно, нескромный, но сколько вам лет? — спросил мужчина, с явным интересом и безо всякого стеснения разглядывая меня. — Двадцать или чуть больше?

«Двадцать! Как же. И не чуть, а значительно больше», — воскликнула я про себя, отводя глаза.

Мне совсем не хотелось отвечать на этот вопрос и вовсе не по той причине, по которой женщины обычно скрывают свой возраст. Мне было известно, что выгляжу я гораздо моложе своих лет — худенькая и не очень высокая я, и правда, могла сойти за двадцатилетнюю. Еще в студенческие времена, если мы с друзьями заходили в вечерние кафе или бары, у меня единственной требовали паспорт.

А сейчас мне было просто стыдно: то, что простительно в молодости, в зрелом возрасте снисхождения уже не вызывает. А ведь мне двадцать семь лет, и, мало того, я мать почти четырехлетнего ребенка...

— Ну ладно, не хотите, не говорите — это ваше право, — легко смирившись с моим молчанием, сказал он, но при этом изучать меня не перестал, отчего я уже не знала, куда деваться.

— Вы немного странная девушка, необычная... — задумчиво произнес он. — У меня такое чувство, — словно размышлял он вслух, — будто вы стараетесь выглядеть сильной и независимой, но вам это не слишком удается. Вы напоминаете ребенка, которому очень хочется быть похожим на взрослых...

Я вспыхнула. А если бы он знал, что у меня у самой уже есть ребенок, которого я пытаюсь воспитывать?.. Интересно, что бы сказал тогда? Удивительно, как легко ему удалось разгадать меня! А может, моя беспомощность очевидна, и только я одна считаю, что, кроме меня и моей мамы, она никому не видна?

После этих его слов ко мне вернулось желание поскорее распрощаться с этим человеком. Я собралась с духом и, вложив в голос всю возможную уверенность, сказала:

— Знаете, я должна поблагодарить вас и, конечно, попросить прощения... Извините, что доставила столько неприятностей сегодня, но мне пора идти...

Мужчина улыбнулся.

— Не обижайтесь, — мягко произнес он. — Давайте договоримся, я принимаю ваши извинения, а вы не принимаете так близко к сердцу мои слова. Поверьте, я не хотел вас обидеть и не упрекал вовсе, но вы действительно меня озадачиваете...

— Разве? — невесело усмехнулась я. — А мне казалось, я для вас все равно что открытая книга.

— Ну вот вы опять показываете иголки, — шутя посетовал он. — Я предлагаю вам перемирие. Забудем о том, что случилось. Идет? Честно говоря, я и сам не знаю, зачем к вам пристаю... Так как? — спросил он и обезоруживающе улыбнулся.

Его улыбка привела меня в замешательство. Я не знала, что делать. Похоже, он был искренен.

— Хорошо, давайте попробуем, — чуть слышно ответила я и тоже попыталась улыбнуться.

— Вот и отлично, — воскликнул он. — Кажется, я забыл, зачем привел вас сюда. Давайте лучше пить кофе, пока он совсем не остыл, и выпейте этот коньяк, я и сам с удовольствием составил бы вам компанию, но за рулем этого делать не стоит.

— Коньяк? — Я подняла на него округлившиеся глаза. — Зачем?

— В качестве лекарства, конечно же, — одними глазами улыбнулся он.

— Но...

— О, не спорьте. Поверьте, это лучшее из известных мне средств для снятия стресса. — Похоже, его забавляла моя реакция.

Пить коньяк я не хотела, но уже знала, что мне никогда не удастся победить его в споре.

Помедлив, я все же подняла бокал, осторожно поднесла к губам и выпила все до дна. Вскоре я почувствовала, как приятное тепло плавными волнами разлилось по телу, согревая меня и заставляя быстрее бежать кровь.

— Ну и как ваше самочувствие теперь?

— Да, спасибо, лучше. — Я не стала притворяться и отрицать, что он опять оказался прав. Напряжение медленно покидало меня. В голове просветлело.

— Прекрасно, — с энтузиазмом подхватил он. — Я на это и рассчитывал. Совсем другое дело — у вас даже румянец на щеках появился. А теперь можете приступать к кофе. — Он по-хозяйски пододвинул ко мне чашку.

«Хотелось бы знать, — подумала я, — он всеми так командует или только я вызываю в нем желание распоряжаться...»

Мужчина не спеша и со вкусом отпил кофе, аккуратно поставил чашку на место и несколько секунд пристально смотрел на меня.

— Я видел, как внимательно вы рассматривали картины, — сказал он. — Они вам понравились?

— Да, очень. Вы знаете, кто их автор? — Я обрадовалась возможности сменить тему.

— Да, и довольно хорошо, — охотно ответил мой собеседник. — Это жена одного моего близкого друга. Она не профессиональный художник. Скажем так: это ее хобби.

— Хобби? А чем же она занимается? — Его сообщение удивило меня и почему-то немного задело.

— Вместе с мужем содержит ресторан, так что сейчас мы у них в гостях. Правда, — добавил он, — сейчас здесь, кроме повара и официанта, никого нет: перерыв в обслуживании. — Он снова поднял свою чашку и сделал несколько глотков.

— Почему вы не пьете? Вы не любите кофе? Кстати, я готовил его сам — это мой маленький пунктик, — с улыбкой заметил он. — Я редко пью кофе, приготовленный кем-то другим.

— Нет, — смутилась я, — люблю... — Под его пытливым взглядом я чувствовала себя неуклюжей, но все же пригубила напиток.

Кофе действительно оказался очень вкусным, и из приличия следовало бы об этом сказать, но я не смогла.

Разговор явно не клеился, конечно, благодаря мне. Словно мы случайные попутчики в поезде и только потому, что молчать неловко, вынуждены поддерживать никому не нужный разговор.

— А как вам нравится ресторан? — предпринял мой мучитель новую попытку вдохнуть жизнь в наш диалог. — Я имею в виду оформление.

— Да, — ответила я, — здесь замечательно. — На большее меня не хватило.

— Все, что вы здесь видите, и на втором этаже есть еще один зал, побольше, — все целиком и полностью создано руками хозяйки. — Мужчина сделал паузу, но никакой реакции от меня не дождался — я разглядывала чашку, цветы, все, что угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

— Вы не находите, что Наташино увлечение, так зовут хозяйку, здесь очень к месту пришлось? Картины создают романтическое настроение, хочется помечтать?.. — чуть ли не светским тоном осведомился он.

Я решилась посмотреть на него, желая по лицу понять отношение к сказанному. Оно было спокойным, расслабленным, и только глаза оставались такими же внимательными, так что никакого подвоха я не заметила.

— Да, картины чудесные, — ответила я и, поколебавшись, добавила: — Сюда можно было бы прийти только ради того, чтобы на них посмотреть. — Мне бы на этом и остановиться, но показалось, что он недооценивает талант этой женщины, наверно необыкновенной женщины, раз она умела так тонко чувствовать и, главное, передать свои чувства с такой убедительностью, и я не удержалась.

— Мне кажется, вы не до конца понимаете ее работы, — начала я несмело, но с каждым словом в ее защиту все больше воодушевляясь и разгораясь. — По-моему, такой талант обидно, даже преступно закапывать в землю. Наверно, у нее очень мало остается времени на свое, как вы его называете, увлечение, а ведь она, наверняка, могла бы многого добиться... Мне кажется, она настоящий художник. Я давно не видела таких сильных работ. И это не увлечение — это дар Божий. — Под конец своей не очень длинной, но очень искренней речи я совсем разволновалась.

— Возможно. И мне очень приятно, что вы так истово защищаете Наташу, но все же, думаю, ей видней, — мягко осадил меня он, улыбнувшись.

Я бросила на него возмущенный взгляд, но промолчала, а точнее, заставила себя промолчать. «Неужели ты надеялась переубедить его?» — сказала я себе.

— Но я бы хотел добавить, — продолжил он, ничуть не смущенный моей реакцией. — Лично я считаю самым большим талантом — умение быть счастливым не за счет других и не только самому. В первую очередь, именно этим талантом обладает Наташа. — Он выдержал паузу.

Я смотрела на него, заинтересованная его словами.

— Для нее ресторан не просто работа, которая позволяет вести обеспеченную жизнь, а скорее потребность реализовать себя, приносить пользу кому-то. Вам не понравилось слово «увлечение», но, видимо, мы с вами по-разному его понимаем — ничего обидного или поверхностного я не имел в виду, говоря о живописи как об увлечении. Увлечение для меня — это то, во что человек вкладывает свою душу. Ресторан я тоже мог бы назвать ее увлечением, ведь сюда люди приходят не только вкусно поесть, но и отдохнуть, пообщаться... Случайной публики здесь почти не бывает, а если кто-то и забредет, то в следующий раз приходит уже как свой. Согласитесь, ведь это тоже талант.

Мы немного помолчали.

— Да, наверно, я поспешила... Вы правы... — призналась я и, не знаю почему, но точно не в пику ему, добавила: — Как всегда.

Он рассмеялся.

— Признаюсь, водится за мной такой грешок. — От смеха его лицо преобразилось, стало таким открытым, таким по-мальчишески задорным, что я невольно засмотрелась на него. И вдруг, ни с того ни с сего, я подумала: «Он женат? Если женат, то какая она, его жена? Конечно, красавица и умница, наверно. Такой мужчина мог позволить себе выбирать... А если и нет, то можно представить, сколько женщин вокруг него вьется», — с непонятным, но очень похожим на ревность чувством размышляла я и вдруг спохватилась: «Ну вот, опять меня занесло не в ту сторону! Мне-то какое до всего этого дело?»

Я была очень недовольна собой. Любопытно? «Любопытство, дорогая моя, — ехидно напомнила я себе, — как известно, сгубило кошку. Так что выбрось поскорее всю эту чушь из головы, пока не поздно. Мало у тебя там всякого хлама...» В итоге я разозлилась на себя, а заодно и на него.

— Скажите, почему вы привезли меня сюда? — вдруг выпалила я.

— Странный вопрос, и что же вас удивляет?

Я замешкалась, пытаясь выразить словами свои мысли.

— Не знаю. Мне кажется, ваше поведение не совсем вписывается в традиционную схему... Наверно, проще или типичнее было бы отчитать меня и отпустить на все четыре стороны...

— Говоря «типичнее», вы хотите сказать, что не первый раз попадаете в похожую ситуацию, или вы вообще не высокого мнения о нашем брате? Если так, то было бы любопытно узнать почему?

Я пропустила его вопрос мимо ушей и упрямо гнула свою линию.

— И все же, вы так и не ответили...

— Хорошо, — с легкой улыбкой согласился он. — Во-первых, именно сюда я и ехал. А во-вторых, подумал, что это самое подходящее место, где вы могли бы оправиться от потрясения, которое пережили. Вместо того, — снисходительно усмехнулся он, — чтобы в растрепанных чувствах нестись по улицам. — Он сделал небольшую паузу, после чего продолжил: — А по-вашему, я, значит, должен был бросить вас и спокойно ехать себе дальше, нисколько не заботясь, в каком вы состоянии. Это вы называете типичным поведением?

Я решила не отвечать ему и лишь пожала плечами, но через секунду не выдержала.

— Ясно, значит, вы не сторонник жестких мер. Вы убежденный пацифист и альтруист к кому же, — пробормотала я себе под нос, больше для себя, конечно, чем для него.

— Ну, если угодно... — с усмешкой проговорил он. — Но мне кажется, вы чем-то недовольны?

«Да, собой!» — подумала я, но ответила:

— Нет, вам показалось.

— Поверьте, я не святой, но то, как я поступил, считаю само собой разумеющимся в этой ситуации, — решил пояснить он.

Можно сказать, что его стараниями, мне удалось справиться с нервным стрессом, но, похоже, наметилась другая опасность: я чувствовала, что чем больше с ним общаюсь, тем больше он начинает мне нравиться. «Мне еще не хватало оказаться жертвой его обаяния», — подумала я, собралась с силами и решительно выпалила:

— Спасибо вам за все. Чувствую я себя хорошо и вполне могу передвигаться без риска для жизни — своей и окружающих. Обещаю впредь быть внимательней. Извините еще раз, но мне пора.

— Вы уверены?

— Да, вполне, — быстро ответила я.

— Ну что ж, тогда идемте, я отдам вам вашу сумку, — сказал он с уже привычным для меня спокойствием, и мне опять показалось, что мысли мои для него не секрет.

Мы вышли на улицу. Мужчина открыл дверцу машины и достал мою сумку. Если бы не он, я бы ни за что не вспомнила о ней.

— Тяжелая, — произнес он. — Может, вас подвезти?

— Нет, нет, спасибо. Мне недалеко, — солгала я, испугавшись, что еще какое-то время придется провести в его обществе. — Вы и так потеряли из-за меня полдня, — избегая смотреть на него, смущенно добавила я.

— Что ж, прощайте. Всего вам доброго и постарайтесь впредь быть осторожней, — сказал он и одарил меня такой теплой улыбкой, какую я, конечно, никак не заслужила, отчего с новой остротой ощутила приступ вины.

— Постараюсь, — пробормотала я, отворачиваясь, но в последний момент мне показалось, будто он хотел сказать что-то еще, но я уже развернулась на все сто восемьдесят градусов и зашагала прочь.

Сумка оттягивала мне руку, но я, призвав на помощь все свои силы, старалась сохранить достойный вид. Очень не хотелось выглядеть замученной лошадью в глазах этого красавца, конечно, если он вообще посмотрел мне вслед.

Пройдя в таком темпе целый квартал, я наконец сбавила шаг. «Ну и денек сегодня выдался, — переводя дыхание, подумала я. — Все кувырком!» Вместо того чтобы успокоиться, как предполагалось, я еще больше разволновалась. Мысли мои перескакивали с одного на другое, ни на чем не задерживаясь, и в голове царил полнейший разброд. Я поймала себя на том, что мысленно все еще продолжаю говорить с этим человеком. И, как это часто бывает, задним числом мне многое хотелось исправить и в словах, и в поступках.

Спрашивается, зачем я вообще поехала с ним? Надо было настоять на своем. Ведь не стал бы он тащить меня силой. А теперь вот расхлебывай. Пожалуй, ему удалось оказать на меня не менее разрушающее действие, чем возможность близости аварии. Впрочем, вряд ли я когда-либо еще его встречу. «Надо сосредоточиться на настоящих проблемах, а не на выдуманных», — подумала я и продолжила путь, но, сделав пару шагов, резко остановилась.

Боже, совсем забыла о времени!

Метнув быстрый взгляд на руку и убедившись, что часы остались дома, я стала искать глазами, у кого бы узнать, который час. Заметив идущую навстречу мне девушку и, главное, часы у нее на руке, я бросилась к ней.

Замечательно! Без пятнадцати шесть! «Неужели прошло столько времени», — в отчаянии подумала я. Оставалось всего пятнадцать минут до закрытия садика. Выход был только один — просить Ольгу Андреевну забрать Катю.

Только бы она оказалась дома! Начиная паниковать, я лихорадочно стала искать телефон-автомат. Оглядевшись, в десяти шагах от себя я заметила телефонную будку и, молясь, чтобы аппарат был исправен, заспешила к нему. К счастью, он работал. Набрав номер, я стала ждать, по привычке считая гудки.

— Да, алло, я вас слушаю, — послышался тихий, плавно текущий голос Ольги Андреевны.

Мне было страшно неудобно перед O.A. И хотя садик находился всего в нескольких шагах от дома и у нас существовал договор в непредвиденных ситуациях, не стесняясь, обращаться за помощью, я редко прибегала к этой возможности, стараясь лишний раз не беспокоить, но в данном случае ничего другого не оставалось.

— Здравствуйте, Ольга Андреевна, это Марина. Извините, пожалуйста, но я не успеваю забрать Катю из садика... — покаянно начала я.

— Конечно, Мариночка, о чем речь, — не дав мне договорить до конца, почти пропела Ольга Андреевна. — Ты ведь знаешь, милая, я всегда рада тебе помочь, и не волнуйся, пожалуйста, ты меня ничуть не побеспокоила, напротив, у меня появился замечательный повод для прогулки. Я весь день сегодня не выходила из дома, да и Катеньку давно не видела.

— Спасибо, Ольга Андреевна, я вам очень благодарна, вы меня так выручили, — с теплым чувством откликнулась я.

— Не за что, Мариночка, и можешь не спешить, мы с Катей найдем, чем себя занять. До встречи, милая. — И она повесила трубку.

«Спасибо, Господи, за то, что мне везет на хороших людей!» — мысленно поблагодарила я. После разговора с Ольгой Андреевной от сердца отлегло, и я уже спокойней направилась к остановке.

2

Не рассказать об Ольге Андреевне было бы просто несправедливо. Во-первых, потому что она была моей соседкой и принимала в нашей с Катей жизни заметное участие, и во-вторых, сама по себе являлась уникальным человеком. В свои семьдесят лет она превосходно выглядела и была очень деятельна.

В наш город она приехала с мужем сразу после войны. Ольге Андреевне тогда едва исполнилось двадцать лет. Детей у них не было, и Ольга Андреевна, преподавая в Калининградском университете на кафедре иностранных языков, всю свою нерастраченную любовь отдавала студентам.

Маленькая, беленькая, всегда с аккуратной стрижкой, с походкой по-молодому бодрой и энергичной, она и в своем нынешнем возрасте продолжала вести не менее активную жизнь; читала лекции, писала статьи, постоянно с кем-то встречалась.

К Кате она относилась как к своей внучке — уже за одно это я любила ее, и вообще была замечательным человеком: добрым, мудрым и никогда, ни при каких обстоятельствах не теряющим чувство юмора. И хотя я старалась не злоупотреблять ее добротой и вниманием, но, когда Ольга Андреевна приглашала Катю к себе, я отпускала ее с удовольствием: влияние такого человека не могло пройти для ребенка бесследно. Катя ее обожала.

Вот такая у меня была замечательная соседка, я и сама лишний раз была счастлива с ней поговорить, но больше послушать, поскольку получала от этого не только эстетическое наслаждение, но и начинала по-другому воспринимать жизнь — легче, радостней и с большим интересом.

Мысли об Ольге Андреевне немного отвлекли меня, но ненадолго. Как шторм со дна моря поднимает и крутит песок, так и сегодняшний день со всеми его событиями многое всколыхнул в моей душе, заставив вспомнить прошлое и задуматься о будущем. И, прежде всего, о своей ответственности перед дочерью. Меня всегда мучили вопросы: удастся ли правильно воспитать ее? Смогу ли подготовить своего ребенка к взрослой самостоятельной жизни или она вырастет такой же беспомощной и неприспособленной, как я? Неужели я на самом деле настолько бестолковый и бесполезный человек, как думает моя мама... Да и водитель, пожалуй, не лучшего обо мне мнения, правда, у него есть для этого все основания. Размышляя так, я вновь преисполнилась решимости доказать обратное. «Я смогу, у меня все получится, — уговаривала и приободряла себя я. — Я должна, просто обязана стать сильной». Ведь, если разобраться, в целом у меня все хорошо. Вот только найду работу, и тогда все вообще станет замечательно. И я не одна: у меня ребенок, бабушка, дедушка, друзья, всегда готовые помочь, хорошие соседи, в конце концов, квартира, которая мне очень нравится и дорога как память о любимом отце. Здесь я всегда незримо чувствую его присутствие и поддержку.

Когда-то мы жили в большой трехкомнатной квартире. Папа был главным конструктором на одном из местных заводов. Мама работала в банковской системе. Детство мое было, что называется, безоблачным. Родители не испытывали материальных затруднений, и я имела все, что требуется ребенку, но главное — родительскую любовь.

А вот их собственная личная жизнь не сложилась. Не знаю, ценой каких усилий, но им удавалось скрывать от меня свои истинные отношения. И только к двенадцати-тринадцати годам я стала замечать, что между ними что-то не ладится. Я взрослела и кое-что начинала понимать. Как я тогда переживала, как старалась сблизить их... Но все напрасно. Я тщательно скрывала свои переживания, втайне надеясь, что ошибаюсь и в один прекрасный день все изменится и станет таким, как в детстве. Но увы! Этого не произошло. Я поступила в Ленинградский политехнический институт и еще не успела закончить первый курс, как мои родители развелись. Я так и не узнала, что привело к окончательному разрыву, но никогда не спрашивала об этом. Их развод оборвал последнюю ниточку, связывающую меня с детством. Но я смирилась, теперь сделать это было проще — у меня появилась собственная, отдельная от родителей жизнь.

Они разменяли общую квартиру, и, приезжая на каникулы, я попеременно жила у каждого из них. Папина квартира мне нравилась больше, хотя была меньше и не такой удобной, как у мамы. Она находилась в двухэтажном особняке еще немецкой постройки, немного облупившемся, но не утратившем своей прелести, с большими арочными окнами и ложными балкончиками, украшенными искусными коваными решетками. Он стоял на тихой улочке под сенью вековых каштанов и лип, утопая по самую крышу в огромных кустах сирени. Я влюбилась в эту улицу, в этот дом с первого взгляда. Мамина же квартира находилась в районе новостроек, на пятом этаже одиннадцатиэтажного дома со всеми современными удобствами. Я чувствовала себя там как в муравейнике.

Через два года после развода мама вышла замуж. Поначалу мне не нравился ее новый муж, но, возможно, это была своего рода ревность, впрочем, я видела, что мама счастлива в новом замужестве.

Закончив институт, я вернулась в свой любимый Калининград и прописалась у папы. Но жить с ним не стала, считая, что пора строить свою жизнь самостоятельно. Папа так не думал и потому долго меня уговаривал, но в итоге сдался и помог найти квартиру. Мы жили совсем рядом и много времени проводили вместе. Мама даже стала ревновать. Но у нее была своя жизнь, а папа для меня всегда был самым умным, самым добрым, самым красивым и справедливым, в общем, олицетворял все лучшее в человеке. Для меня это был самый светлый и спокойный период в жизни. Все хорошо, все впереди: и планы, и надежды, еще не успевшие обернуться неудачами и разочарованиями. А закончился он самым ужасным образом — внезапно умер папа. Ему было всего сорок семь. Он умер во сне от сердечного приступа.

Это было так неожиданно, так чудовищно несправедливо и непонятно, что я никак не могла поверить и смириться со случившимся. Я замкнулась, перестала встречаться с друзьями. Но мало-помалу интерес к жизни вновь стал пробуждаться во мне. Я переехала в папину квартиру и даже заставила себя сделать ремонт. От папы мне осталась приличная сумма, которая в дальнейшем и позволила нам с Катей прожить два года.

Понемногу я снова стала встречаться с друзьями. И жизнь наладилась, войдя в свою нормальную колею.

Вот тогда я и познакомилась с Сергеем. Это случилось под Новый год в гостях у одноклассницы. Как выяснилось позже, Танечка пригласила Сергея не без тайного умысла, почему-то всех моих знакомых беспокоило мое одиночество. Все были уже замужем или женаты, за исключением моей самой близкой подруги Кати. Но она едва успевала отбиваться от бесчисленных поклонников. Меня же все считали слишком тихой и скромной, чтобы самостоятельно найти достойную пару. Все предыдущие попытки не вызвали во мне ни малейшего отклика. Но с Сергеем получилось иначе. Он буквально сразил меня своей непосредственностью и неиссякаемой энергией. Представить его в состоянии покоя было так же невозможно, как низвергающийся с горы водопад. Он обладал чувством юмора, быстро сходился с людьми и с легкостью вписывался в любую компанию. Внешне он тоже был весьма привлекателен и нравился женщинам. Странно, что он выбрал меня. Особым внешним блеском, как мне казалось, я не отличалась, но Сергей говорил, что я самая красивая девушка, которую он когда-либо встречал, и красота моя совершенно особенная, тонкая и изысканная. Всерьез его слова я не воспринимала, но слушала с удовольствием.

С этой встречи жизнь моя потекла совсем по другому руслу. Неугомонный Сергей и меня вовлек в бурный водоворот своей жизни. Мы постоянно куда-то шли, ехали, только что не летели: то в Ригу на концерт известной западной рок-группы, то на футбол, то в театр, на выставку, за город, на дачу к его друзьям, на день рождения или просто в гости. Но при этом там, куда мы собирались, всегда должны были присутствовать «нужные люди». Тогда я еще не обращала на это внимания. С Сергеем было интересно и весело, и наше постоянное общение совсем не тяготило, к тому же он умел ухаживать.

Но что-то удерживало меня от интимной близости, заставляя тянуть время. Может, я боялась ошибиться. Сергей вел себя по-джентльменски. Хотя попытки уложить меня в постель предпринимал, но всегда смирялся с отказом. Мне эти его чуткость и ненапористость тоже нравились — мало мужчин в наше время способны проявлять такое терпение, но я была еще не готова, и у него хватало ума не торопить события. Да, Сергей был умным, веселым и обаятельным человеком, и я, без сомнения, влюбилась в него, но постоянно задавалась вопросом: любовь ли это? Но разве можно человеческие отношения разложить по полочкам и предугадать, как сложится судьба? И я заставила себя побороть страх и неуверенность и переступила эту запретную черту. Но тут появилась еще одна проблема. Оказалось, что от физической близости с любимым человеком я ничего не испытываю. Я не могла обвинять Сергея — он был нежен и предельно деликатен, но, увы, я ничего не чувствовала. В конце концов я все объяснила своей холодностью, на том и успокоилась, решив, что проживу и без сексуального удовлетворения. Самое удивительное, что Сергей, кажется, ни о чем не догадывался. Впрочем, мы об этом никогда не говорили — я из-за своей глупой стыдливости, а он не знаю уж почему.

Но зато я почти сразу забеременела. Не могу передать, как я была счастлива и так боялась ошибки, что, только окончательно убедившись в своих подозрениях, рассказала Сергею. Никогда не забуду выражение растерянности и досады на его лице. Он мог ничего не говорить, все и так было ясно, но мне все же пришлось выслушать его обстоятельную речь о том, что он не против ребенка в принципе, когда-нибудь мы, конечно, его заведем, но не теперь. Ведь в ближайшие несколько лет он будет слишком занят своей работой, а ребенок не даст ему сделать карьеру. Кроме того; надо же хоть какое-то время пожить для себя... И в довершение всего, он сказал, что, если я не избавлюсь от ребенка, нам придется расстаться — другого выхода он не видит. Такого удара я не ожидала, но, собрав все свое мужество, спокойно ответила:

— Ну что же, значит, это будет только мой ребенок.

Позже, думаю под чужим давлением, Сергей пробовал помириться, но я смотрела на него уже совсем другими глазами. И когда страсти улеглись, даже испытала некое облегчение от того, что не связала жизнь с этим человеком. Сергей уехал «делать карьеру», и я его больше не видела. Конечно, я понимала, какую ответственность на себя взваливаю, но тогда мне казалось, что справлюсь.

«Вот так и справляюсь», — с горечью подумала я, сворачивая на свою улицу.

Взлетев на второй этаж, я позвонила соседке.

— Мариночка, как ты быстро! — воскликнула Ольга Андреевна, широко распахивая передо мной дверь. — Проходи... А мы только сели за стол пить чай. Присоединяйся к нам, пожалуйста.

Настроение у меня, прямо скажем, было не самым подходящим для чаепития, но, оставив сумку в прихожей и прихватив пачку печенья, я прошла в комнату.

Мой ребенок чуть не сбил меня с ног, соскочив со стула и бросившись ко мне с радостным воплем.

— Мамуля, я хорошо себя вела, — опережая традиционный вопрос, колокольчиком прозвенела Катя.

— Конечно, я ничуть не сомневалась. Ты же у меня умница, — очень серьезно отозвалась я и поцеловала ее в мягкую круглую щечку.

— А сюда? — Катенька пальчиком показала на другую.

— Моя ты обезьянка! — Крепче прижав к себе дочь, я поцеловала ее еще раз.

Катя, довольная, высвободилась из моих объятий и потащила к столу. На душе у меня сразу потеплело. За разговором с Ольгой Андреевной я окончательно расслабилась и почувствовала себя почти счастливой. Ничего, как известно, жизнь состоит из полос, с этим надо считаться. Темная полоса, правда, что-то больно надолго затянулась, но теперь очередь за светлой...

Остаток вечера пролетел незаметно, в привычных домашних хлопотах. Катя уже спала, когда позвонила мама.

— Девочка моя, ты все еще на меня сердишься? — волнуясь, спросила она.

— Нет, мама, конечно, нет. Я и не сердилась. Наверно, ты права, я и в самом деле не лучшая мать, — призналась я.

— Нет, нет, не говори так! Родная моя, поверь, я не хотела сделать тебе больно. Ты же знаешь, что происходит, когда кто-нибудь попадется мне под горячую руку... потом я и сама бываю не рада...

«Или когда кто-нибудь всего-навсего не соглашается с тобой», — мысленно и без обиды добавила я.

— Прости, и забудь о том, что я тебе наговорила. Ты хорошая мать. Не знаю, как я могла такое сказать. В свое время я тебе уделяла времени гораздо меньше, чем ты Кате, наверно, поэтому мы иногда не можем понять друг друга. Папа всегда был тебе ближе, он и возился с тобой больше...

Возникла долгая пауза, я уже решила, что связь прервалась, но тут снова послышался мамин голос:

— Знаешь, я много думала в последнее время и о тебе, и о нас... Мы с тобой обе упрямые... Нам бы быть потерпимей друг к другу, — так тихо сказала она, что я едва расслышала. — Ты, Катя и Алексей — вот и все, что у меня есть.

Я чуть не расплакалась. Конечно, все так. И я решила, что если в ближайшие дни не найду работу, то попрошу маму мне помочь. Наверно, я и впрямь веду себя глупо...

Я долго не могла заснуть. Мысли, как назойливые комары, одолевали меня. Авария, водитель машины, мамин звонок, Катя, работа... Но в конце концов усталость взяла свое и я заснула.

Проснулась я рано от собственного крика. Мне приснился страшный сон, и я все еще пребывала во власти кошмара. Сердце колотилось, как после быстрого бега. Я и бежала, только во сне. Я лежала, уставившись в потолок, и пыталась вспомнить, что же мне приснилось.

Меня преследует волк. Но я знаю, что это человек-оборотень. Я в пустом и незнакомом доме, но вдруг чувствую, что уже не одна, хотя никого рядом нет. Я поворачиваюсь и вижу волка. Мне невероятно страшно. Я пытаюсь убежать, мечусь в поисках убежища по каким-то темным, запутанным коридорам, но он всюду настигает меня. И вот, открыв очередную дверь, я натыкаюсь на стену и с ужасом ожидаю развязки. Мне кажется, что красивый, матерый волчище с блестящей шерстью и горящими глазами приближается ко мне целую вечность. Я чувствую его обжигающее дыхание. Своими огромными клыками он сжимает кисть моей руки, но боли я не чувствую. Затем он выпускает мою руку, все так же не сводя с меня глаз, и я замечаю на коже вдавленные следы от его зубов.

— Разве ты не знаешь, что от меня не убежать?

— Не бойся, я не сделаю тебе ничего худого, но никогда больше не убегай от меня. — В голосе его появляются угрожающие нотки, и я кричу...

Я села в постели, пытаясь стряхнуть с себя остатки кошмара. Приснится же такое.

За окном уже совсем рассвело. Я взглянула на часы, стоявшие на комоде. «Жаль, — подумала я, — можно было спать еще целый час». Но ложиться снова смысла уже не имело, к тому же я могла проспать, а этого в тот день допустить было никак нельзя.

Я подошла к Катиной кроватке. Она крепко спала, как всегда, лежа поверх одеяла. Но было тепло, и я не стала ее накрывать, боясь разбудить.

«Надеюсь, ей снится что-нибудь хорошее», — подумала я, любуясь своей доченькой. Спутавшиеся светлые волосики разметались по подушке, розовые пухлые щечки так и манили прикоснуться к ним губами. «Красавица», — улыбнулась я.

Мама утверждала, что Катя — моя копия в миниатюре. Я такого уж явного сходства не находила, но мама говорила:

— Не спорь, я-то наверно помню, какая ты была в детстве!

А я и не собиралась спорить. Я вообще почти никогда не спорю, тем более с моей мамой.

Но если внешне мы и были похожи, то во всем остальном являли полную противоположность друг другу. Не знаю, в кого она у меня уродилась! Может, в Сергея? А может, в маму. Катюша была как электронная игрушка на долгоиграющих батарейках — ни секунды покоя! Таких подвижных и общительных детей, как она, я не встречала. Когда я отвела ее в садик, с которым у меня были связаны самые неприятные воспоминания, я очень боялась, что ей там не понравится, но мои страхи оказались напрасными. С первого же дня Катя пришла в неописуемый восторг от возможности играть, прыгать и носиться в компании таких же сорванцов, как и она. Бедные, воспитательницы! Она и в садике была активней всех остальных детей. Я же была спокойным ребенком и с удовольствием играла одна. Я помню, что любила болеть, потому что тогда меня не водили в садик.

Вдоволь налюбовавшись своим ребенком, я принялась готовиться к новому дню, окончательно забыв о кошмарном сне.

3

— Пока, мамуля! — махнув ручкой, Катя скрылась за дверью группы.

«Вот так всегда, — улыбнулась я, — ни платье оправить, ни поцеловать на прощание...»

Теперь мне предстояло заняться своими делами. Несмотря на то что у меня был лишний час на сборы, времени оставалось совсем не много. А Дашу я не могла подвести. К счастью, автобус подошел быстро, и я села на свободное место.

Дашу я знала со школы. Мы учились в параллельных классах. Близкими подругами не были, но всегда симпатизировали друг другу. Встречались мы нечасто, но уж если доводилось, то не могли расстаться, пока до оскомины не наговоримся обо всем на свете.

Даша слыла известной болтушкой, но ее главной удивительной особенностью была доброта. Тому, кто не знал ее близко, она могла показаться легкомысленной, беззаботной, порхающей по жизни, как прекрасная бабочка, но это было не так. Даша обладала умом, причем не лишенным практицизма, и, несмотря на свою слабость поболтать, как никто другой умела хранить чужие секреты. И что еще очень важно, всегда твердо держала слово — весьма редкое качество в наши дни. Даша рано и очень удачно вышла замуж. До рождения Кати я иногда бывала у них. Мне нравился ее муж — спокойный, добродушный, немногословный. Он был очень большой и рыжий — этакий медведь косолапый. В их доме всегда царила легкая и радостная атмосфера, разговаривая между собой, они весело подтрунивали друг над другом.

За день до описываемых событий Даша позвонила и сказала, что они с Анютой идут к окулисту и могли бы к нам зайти. Последний раз мы виделись, наверно, месяц назад. Я обрадовала свою дочь и принялась готовиться к встрече.

Когда они пришли, мы с Дашей отправились на кухню пить кофе, а детей оставили в комнате, снабдив внушительной частью пирога, который я успела приготовить к их приходу. Правда, пирог мало занимал девчушек. У них были гораздо более интересные дела... Пока я ходила за чаем, они успели перевернуть в комнате все вверх дном. Аня была на два года старше Кати, и девицы друг друга стоили.

Мы с Дашей, удобно устроившись на диване — благо кухня у меня большая — как всегда, говорили обо всем понемногу.

Тогда-то я и проболталась...

Даша знала, что я ищу работу, но еще месяц назад я была полна оптимизма и верила, что смогу устроиться. Сейчас же, когда Даша поинтересовалась, как дела, я так с ходу и брякнула: плохо, ни на секунду не задумавшись о том, как она может отреагировать на мое признание. А ведь, зная Дашу, вполне могла предугадать ее реакцию. Но, видимо, отчаяние мое достигло предела. И Даша, конечно, это сразу почувствовала... Но если бы я знала, какой головной болью и для нее и для меня обернется моя откровенность, я бы, конечно, свой язычок попридержала. А Даша, услышав мое «плохо», встрепенулась и тут же принялась прикидывать, как бы помочь.

— Послушай, — начала она, — ты не волнуйся, выход мы найдем. — Задумавшись, Даша на секунду замолчала. — Я завтра же поговорю с нашим боссом. У нас одна девочка уходит в декрет, и я не слышала, что кого-то берут на ее место. А слухи у нас быстро распространяются...

— Я уже волнуюсь, Даша, пожалуйста, остановись. Я тебе рассказала вовсе не для того, чтобы ты забивала себе этим голову, — взмолилась я. — К тому же найти выход я должна сама, понимаешь, сама, то есть, са-мо-сто-я-тельно, — по слогам произнесла я, чтобы ей было понятней.

— С чего бы это? — Даша в недоумении уставилась на меня.

— С того. Я так решила... — упрямо заявила я.

— Я, конечно, знаю, что ты у нас со странностями, но не до такой же степени! Скажи на милость, для чего тогда по-твоему нужны друзья?

— Для того, чтоб было с кем поделиться — душу отвести.

— Нет, ты меня удивляешь, — театрально закатив глаза, объявила Даша, — тебе надо сходить к психиатру. Или лучше я попробую вправить тебе мозги. Увидишь, у меня не хуже получится. И все, хватит спорить! — Она нетерпеливо хлопнула по столу ладошкой, не давая мне возразить. — Я же тебе еще ничем не помогла. Я просто спрошу, а если нет — так нет. И у Коли все же надо поинтересоваться, пусть поспрашивает у своих знакомых, — никак не могла уняться Даша. — Кстати, мой босс и Коля — закадычные друзья...

Я не удержалась и улыбнулась: у Даши все были друзьями.

— Не смейся, я тебе точно говорю. Коля, он и еще двое таких же чокнутых — так с детства и дружат. Павел Бутырин, ты никогда о нем не слышала? Личность, между прочим, довольно известная. Нет? — переспросила она, заметив, как я покачала головой. — Странно, почему я тебе раньше не рассказывала о нем? — удивилась Даша, при этом заметно оживившись.

«Действительно странно», — успела подумать я, а Даша продолжила:

— О, это что-то... Он совершенно особенный человек, я бы даже сказала, редчайший... — И она принялась расхваливать его на все лады.

Умный, деловой, сам создал свою процветающую фирму, требовательный, но справедливый и ужасно красивый — женщины без ума от него, все так и падают...

— Если бы не мой Коля, и я бы в него влюбилась, — заключила она.

Но Даша сама была редчайшим человеком — она не замечала в людях плохого. Поэтому Дашины восторги почти всегда можно было смело делить на два. Я была более осторожна в своих суждениях о людях, стараясь избегать и чрезмерной хулы и чрезмерной хвалы. Правда, не всегда удавалось придерживаться золотой середины.

То, что Дашин босс — закадычный друг Коли, было для меня самой лучшей рекомендацией.

Дашин муж владел частной фирмой, занимающейся строительством и ремонтом. В его честности и порядочности я нисколько не сомневалась.

На следующий день Даша мне позвонила. Это было утром того дня, когда я чуть не погибла под колесами черной машины.

— Мариночка, привет! — сказала она и без всякого предисловия объявила: — Завтра заходи к нам в офис. Ровно без двадцати девять, можно немного пораньше, я буду ждать тебя в вестибюле. И ни в коем случае не опаздывай — Бутырин халатности не прощает. Я тебе рассказывала, какой он у нас правильный. Ну все, пока. Целую и убегаю. Мы опаздываем в театр. Наконец-то уговорила своего домоседа вывести меня в свет. Все, завтра увидимся...

Монолог был выдан в таком стремительном темпе, что я не успела даже опомниться, не то что слово сказать. Куча вопросов и ни одного ответа... «Ну что ж, придется идти», — подумала я. Выбирать мне было не из чего, да и Дашины старания я не могла просто проигнорировать.

Фирму, где работала Даша, я нашла без труда.

Здание, в котором она располагалась, выглядело весьма респектабельно.

Отыскав нужную мне дверь, я вошла в вестибюль, сразу заметила Дашу. Увидев меня, она быстро распрощалась со своим собеседником — симпатичным молодым человеком — и поспешила навстречу.

— Молодец, не опоздала, — вместо приветствия сказала она и сразу же потащила меня за собой. — Пойдем скорее, у нас совсем мало времени, через пятнадцать минут начнется совещание.

— Даша, может ты мне хоть что-нибудь объяснишь? Я даже не знаю, чего ожидать, — взмолилась я.

— Некогда, да я и сама ничего не знаю. Я говорила с ним вчера утром, и то хорошо, что застала — буквально на бегу. Его потом целый день не было. Я в двух словах рассказала о тебе, и он сказал: пусть приходит, а там посмотрим. Так что потерпи немного, сейчас все выяснится. Ты, главное, не волнуйся и держись уверенно. Каким бы он тебе ни показался — суховатым, жестковатым, не обращай внимания. Я знаю, ты у нас мнительная, но на самом деле он хороший мужик. Ты только не бойся и уж, пожалуйста, постарайся не мямлить... — напутствовала меня Даша, пока мы шли по коридору.

Возле какой-то двери она остановилась и, открыв ее, подтолкнула меня вперед. Мы оказались в приемной.

Вместо длинноногой красотки на месте секретарши сидела скромная женщина в строгом темно-вишневом костюме, похожая на учительницу шестидесятых годов. На вид ей было около пятидесяти. Она деловито разбирала бумаги. Услышав, что кто-то вошел, подняла голову и вопросительно посмотрела на нас.

— Татьяна Ивановна, доброе утро. Нам назначено на без пятнадцати девять, — бойко проговорила Даша и приветливо улыбнулась.

— Доброе утро, — ответила секретарша таким тоном, что мне сразу стало ясно: добрым она его вовсе не считает, и заглянула в свой настольный календарь. — Извините, но у меня ничего не отмечено, — бесстрастно сообщила она.

— Конечно, и не может быть ничего отмечено, — Даша выдержала театральную паузу — потому что я вчера договорилась с Павлом Владимировичем об этой встрече в начале рабочего дня, вас к тому времени еще не было, — заявила она, победно сверкнув глазами.

Но Татьяна Ивановна не собиралась сдаваться так просто.

— Подождите, пожалуйста, я сейчас спрошу, — невозмутимо ответила она и величественно прошествовала к кабинету начальника.

Как только дверь за ней закрылась, Даша с лукавой улыбкой обернулась ко мне, но, заметив мой растерянно-подавленный вид, озабоченно спросила:

— Что с тобой? Чего ты так сникла? Это Татьяна Ивановна так на тебя подействовала? Брось, Татьяна Ивановна у нас сокровище — кладезь всевозможных добродетелей, правая рука Павла, — приглушенно затараторила она. — Печатает, как метеор, знает три языка, никогда и ничего не забывает, сплетен не разносит, предана Павлу безгранично и, главное, — Даша состроила уморительную гримаску, — охраняет от всех дам, посягающих на его свободу.

Вся эта информация была выдана полушутя-полусерьезно, но мне от такой характеристики стало только еще больше не по себе. Значительность этой женщины и ее холодный прием подействовали на меня угнетающе. Я попыталась представить руководителя, который мог выбрать себе такую секретаршу, но воображение отказывалось мне помогать.

«А если тут все такие? А меня выдающейся личностью уж точно не назовешь, — в смятении думала я. — И что тогда, спрашивается, я здесь делаю?»

— Не расстраивайся, — как будто угадав мои мысли, торопливо сказала Даша, — она единственная в своем роде и только кажется такой неприступной, а в действительности нормальный человек, добрая, не ко всем, конечно, — тут же оговорилась Даша, и в глазах ее снова чертики заплясали. — Ты бы слышала, как она отвечает по телефону, когда Павлу звонят женщины, которых она не знает или не одобряет! — Даша снова выдержала эффектную паузу и победно закончила: — А не одобряет она всех без исключения!

«Ну вот, успокоила называется», — подумала я.

Дверь открылась, и Даша тут умолкла. Татьяна Ивановна вышла и все тем же бесстрастным голосом произнесла:

— Войдите, пожалуйста, вас примут.

— Спасибо, Татьяна Ивановна, — весело отозвалась Даша, не обращая внимания на холодность секретарши, подмигнула мне и первой вошла в кабинет. Я последовала за ней.

— Павел, привет! Это Марина! Мы с тобой вчера о ней говорили. Это ей нужна работа, — сказала Даша, всем своим поведением являя полную противоположность официальной чопорности секретарши.

— Да, я помню. Здравствуйте, проходите, садитесь...

Даша прошла вперед, и тут я увидела, кому принадлежал этот низкий, чуть с хрипотцой голос.

Как и при первой нашей встрече, я остолбенела. Не знаю, что могло бы удивить меня больше. Дашиным боссом оказался тот самый водитель, под колеса автомобиля которого я чуть не угодила.

Нельзя сказать, что мое появление оставило его безразличным, но ему удалось быстро справиться со своими эмоциями. Через пару секунд лицо его, помимо спокойствия и вежливого интереса, ничего другого не выражало.

Со мной дела обстояли гораздо хуже. Я никак не могла прийти в себя от неожиданности.

— Этого не может быть! — Слова сами слетели с губ, и я не сразу поняла, что произнесла их вслух.

— Чего не может быть? — Даша озадаченно уставилась на меня, потом посмотрела на своего начальника. — Так вы знакомы? — Лицо ее вытянулось. Теперь пришла ее очередь удивляться.

— Да, можно сказать... Мы тут на днях столкнулись... нечаянно... — заявил он.

И хотя фраза прозвучала двусмысленно, мы оба знали, о чем идет речь.

— Это не совсем так... — начала было я, но он перебил:

— Сейчас, думаю, это неважно, да и времени у нас маловато, — вмешался он, видимо не считая нужным заострять внимание на обстоятельствах нашей встречи.

Даша, ничего не понимая, но чувствуя, что происходит что-то необычное, поспешила ретироваться. Я умоляюще посмотрела на нее, но она, сделав вид, что не заметила, обратилась к своему начальнику:

— Ну, раз так, я вам больше не понадоблюсь, пойду работать, — оптимистично заявила она, и ничто в ее лице и голосе не выдавало того любопытства, от которого, я-то знала, она просто умирала.

— Да, Даша, можешь идти. Передай Татьяне Ивановне: пусть пока сбор не объявляет. Я ее предупрежу, когда освобожусь.

— Хорошо, — ответила Даша и напоследок ободряюще мне улыбнулась.

Дверь плотно закрылась, и мы с ее начальником остались одни.

Секунда... две... три... В ушах у меня начинало звенеть от тишины, воцарившейся в кабинете. Но нарушать ее пока никто не спешил. И я, и он молчали с той только разницей, что Павел Бутырин чувствовал себя при этом превосходно и с интересом разглядывал меня, словно видел впервые, у меня же все дрожало внутри от нервного напряжения. А пауза все продолжалась... Я уже готова была сама ее нарушить, но ничего путного в голову не приходило, а глупостей я и раньше успела ему наговорить... хотя еще немного и я все равно бы не выдержала. Но тут Дашин начальник прервал молчание.

— Мир действительно тесен, — заметил он с легкой улыбкой. — Вот уж не рассчитывал, что придется встретиться, да еще так скоро. — Он снова немного помолчал, задумчиво глядя на меня. — Хотя, если признаться, я думал о вас...

И неудивительно, вот только как?

«Как о беспомощной растяпе или безмозглой идиотке», — растерянно подумала я.

— Как вы вчера добрались до дома? Надеюсь, благополучно? — сдержанно поинтересовался он.

— Да, вполне, — буркнула я.

Он что же, думает, я и шагу не могу ступить, чтобы не влипнуть в какую-нибудь историю? А я, глупая, еще и работу пришла просить. О какой работе могла идти речь после того, не самого лучшего, впечатления, которое я умудрилась на него произвести? Я бы на его месте не то что работу давать, разговаривать бы не стала. Но, по крайней мере, разговаривать он все-таки собирался.

— А теперь давайте приступим к делу, — произнес он будничным тоном, будто ничего и не произошло, и, непринужденно откинувшись на спинку удобного кресла, посмотрел на меня, словно ожидая чего-то. — Вы предпочитаете разговаривать стоя? — с легкой издевкой спросил он.

И правда, все это время я продолжала стоять и только теперь подошла к столу и уселась на краешек самого дальнего от него стула.

— Вы что-то очень напряжены. Расслабьтесь и расскажите о себе, — попросил он и, чуть помедлив, добавил: — Вы что, боитесь меня? Поверьте на слово — я не кусаюсь... По-моему, вы еще вчера могли убедиться...

— Нет, конечно, — промямлила я, пытаясь сосредоточиться, и тупо переспросила: — Что именно рассказать?

— Расскажите все, что обычно пишется в анкете. Ведь вам доводилось заполнять анкеты? Возраст, образование, где работали, словом все, что считаете нужным, — пока еще терпеливо пояснил он, но я засомневалась, надолго ли его хватит.

Я еще раз быстро взглянула на него и тут же отвела глаза, встретив серьезный, сосредоточенный взгляд. Дорогой строгий костюм из тонкой серо-голубой шерсти безупречно сидел на нем. Кабинет обставлен добротной мебелью, но без малейших излишеств. Все это создавало образ человека жесткого, волевого и неприступного, что не вязалось с тем представлением, которое я вынесла из нашей первой встречи. Это почему-то смущало меня.

Наконец, собравшись с мыслями, я стала рассказывать.

— Зовут меня Никитина Марина Игнатьевна, мне двадцать семь лет, — сказала я и тут же вспомнила, что вчера не собиралась признаваться ему в своем возрасте.

По улыбке, чуть изогнувшей краешки его губ, я поняла, что он тоже вспомнил об этом. «Ну и ладно», — подумала я и, сделав вид, что его улыбочка меня нисколько не трогает, продолжила:

— Я закончила механико-машиностроительный факультет Ленинградского политехнического института, после чего около трех лет работала на Опытно-механическом заводе в конструкторском бюро, потом у меня родился ребенок... — на этом я споткнулась, не зная, о чем говорить дальше. — Может, лучше вы сами будете спрашивать, — в нерешительности предложила я.

— Хорошо, — быстро согласился он, — но тогда сразу договоримся: если на какие-то вопросы вам не захочется отвечать, можете смело сказать мне об этом.

Я молча кивнула.

— Итак, мне хотелось бы задать вам такой вопрос, — издалека начал он. — Вы сказали, что у вас есть ребенок...

«Ну вот и начинается», — подумала я. Везде, где я раньше бывала в поисках работы, как только выяснялось, что у меня есть маленький ребенок, мне тут же отказывали.

— И вы его воспитываете одна? — после короткой паузы задал он вопрос, прозвучавший больше как утверждение.

— Да, одна, — с вызовом ответила я, заставив себя выдержать его взгляд.

Неожиданно в его глазах засветилась понимающая улыбка. Я очень старалась скрыть свою растерянность за маской спокойствия и безразличия, не знаю, как мне это удавалось, но, во всяком случае, я пыталась не уронить своего достоинства и, конечно же, просить его ни о чем не собиралась.

— Сколько лет вашему ребенку?

— Три с половиной года.

— И он ходит в садик?

— Да. У меня девочка, — зачем-то уточнила я.

Он помолчал.

— Я так понял, что после рождения дочери вы не работали. Почему? Вас не устраивала работа?

— Нет, работа меня устраивала, но я не видела смысла в возвращении.

— То есть?

Каждое слово давалось мне с трудом, но я ответила:

— Вы же знаете, как сейчас обстоят дела на заводах — заказов почти нет, а значит, и зарплаты. Это меня не устраивало, — подвела я итог.

— Как я понял, мужа у вас нет... Вы разведены?

— Нет. Я не была замужем.

— А отец вашего ребенка, он помогает вам? — продолжал допытываться мой экзаменатор.

— Нет, мы расстались задолго до рождения дочери. — Я вся внутренне сжалась.

Павел Бутырин посмотрел на меня долгим испытующим взглядом и после довольно значительной паузы спросил:

— Вы три с лишним года не работали. Как же вы все это время обеспечивали себя и ребенка? Вопрос не совсем тактичный, — оговорился он, — но я прошу вас на него ответить.

«Я бы сказала, совсем не тактичный. Он что же, считает, я зарабатывала эти деньги на панели?» — с возмущением подумала я и с вызовом на него посмотрела.

— На первое время у меня были кое-какие сбережения, а потом я работала на дому.

— И чем же вы занимались? — приняв вызов, поинтересовался он, запросто выдерживая мой взгляд.

— Гобеленами. Ткала гобелены...

— Да? А почему вы не хотите и дальше этим заниматься? — спросил он с заметно обозначившимся интересом.

— Вам это важно знать? — уточнила я, не то чтобы не желая, а скорее затрудняясь ответить.

— Просто любопытно, — улыбнулся он.

Немного подумав, я все же решила ответить.

— Мне нужен стабильный заработок. Я не могу зависеть от того, есть у меня заказы или нет.

— Понятно, — задумчиво протянул он, глядя на меня и словно что-то прикидывая в уме. — Хорошо, — снова заговорил он, — я принимаю вас на работу с испытательным сроком на один месяц, но это больше формальность, чем необходимость. Я уверен, вы справитесь...

Готовая к обратному, я удивленно и недоверчиво смотрела на него.

— Затем мы подпишем с вами контракт на три года, — продолжил он, не обращая внимания на мою реакцию. — По штатному расписанию ваша должность называется администратор офиса. В ваши обязанности входит создание нормальных условий работы для сотрудников фирмы. Подробней с вашими обязанностями вас познакомит человек, который передаст вам дела.

Это говорилось таким тоном, как будто мысль о том, что я могу отказаться, не приходила ему в голову.

— Вы имеете представление, чем занимается наша фирма? — спросил он, решив наконец прервать свой монолог.

— Да, немного... только в общих чертах, — сбивчиво ответила я.

— Я расскажу вам в двух словах, — начал он и заговорил ровным голосом: — Офис, в котором вы будете работать, является координационным центром, куда поступает вся документация. Раньше основным нашим профилем была переработка металлолома, большая часть продукции шла за границу. Сейчас у нас появился еще и механический цех, где мы изготавливаем по заказам отдельные детали и целые конструкции. Работа здесь была бы, конечно, ближе к вашему профилю, но вакансий пока нет. Люди у нас меняются редко, но мы постоянно совершенствуемся и расширяемся. Но это на будущее. А пока вы будете следить за нормальным функционированием всех офисных служб, кстати, туда входит и таможенный отдел — он обеспечивает работу не только нашей фирмы, но и еще одной, с которой мы связаны делом. Если это вас устраивает, можете приступать к работе, как только уладите все формальности, — заключил он и выжидательно посмотрел на меня.

И тут, когда пришло время принимать решение, я по-настоящему растерялась. Испугалась, что придется работать рядом с этим человеком, изо дня в день встречая его.

А может, я все выдумываю и ищу проблемы там, где их нет? Буду видеть его каждый день, привыкну и вскоре вообще перестану замечать? Уж не влюбилась ли я в него?

— У вас есть какие-то вопросы? — так и не дождавшись ответа, спросил он, проявляя уже заметные признаки нетерпения.

Я так увлеклась своими мыслями, что чуть не подскочила на стуле, услышав его голос.

— Нет... Мне все ясно... Да, я согласна, и меня все устраивает, — пролепетала я, злясь, что веду себя как бестолковая курица.

«Если так и дальше пойдет, — подумала я, — то скоро, чтобы ответить на вопрос, как меня зовут, мне и полдня будет мало».

— Документы у вас с собой? — уточнил он.

— Нет, я ничего не захватила...

— Ладно, тогда подойдите сейчас к Татьяне Ивановне, нашему секретарю, и выясните все, что вам необходимо для трудоустройства. Все вопросы по оформлению на работу вы будете решать с ней. А теперь простите меня, но дел действительно много, — вежливо сказал он и встал, давая понять, что мне пора уходить. — До свидания. Надеюсь, работать у нас вам понравится.

— До свидания. Спасибо, я тоже на это надеюсь, — еле слышно ответила я и чуть ли не бегом покинула кабинет.

4

Наступила пятница. Оставалось меньше часа до окончания рабочего дня.

В кабинете, кроме меня, работали еще три женщины. Машу можно было не считать — с понедельника она уходила в декретный отпуск. Как и предполагала Даша, меня взяли на ее место. Я проработала уже почти две недели, и все это время Маша помогала мне разобраться в моих служебных обязанностях.

Работа и впрямь оказалась несложной, но в то же время достаточно живой, чтобы не клевать носом за рабочим столом. По сути моя должность называлась просто — завхоз. В моем подчинении числилась уборщица, а все остальное я выполняла сама: куда-то ходила, что-то заказывала, оформляла или привозила. Я могла брать служебную машину, но редко этим пользовалась. Словом, я была довольна и работой, и коллективом. Приняли меня дружелюбно и, пока я не вникла в суть дела, всячески помогали.

О работе думать уже не хотелось. Впервые за это лето дни стояли по-настоящему теплые, и в субботу с утра мы с Катей собирались поехать на дачу, а после работы мне предстояло купить продукты с расчетом на три дня, что-нибудь сладкое на вечер и приготовиться к предстоящей встрече с мамой и ее мужем. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетела Маша.

— Девочки, идите скорее, посмотрите, с какой красоткой беседует Павел, — возбужденно зашептала она.

Все с интересом повернулись к ней.

— Где?

— В вестибюле. Скорее, а то могут уйти.

Антонина Ивановна и Любовь Николаевна, не сговариваясь, поднялись со своих мест и, прихватив бумаги для маскировки, потянулись к выходу.

— А ты чего сидишь? — обратилась ко мне Маша. — Разве тебе не интересно взглянуть на очередную пассию нашего начальника?

— А что тут интересного? — откликнулась я, кривя душой.

— Ну не знаю... — задумчиво протянула Маша. — Я заметила, ты как будто шарахаешься от него, — вдруг выдала она и, с подозрением прищурив глаза, уставилась на меня.

— Маша, ты выдумываешь, — попыталась остановить ее я.

— Ничего я не выдумываю, — упрямо заявила она. — Вчера, когда ты ушла, он зашел к Антонине Ивановне. Потом мы немного поболтали, а под конец Павел рассказал анекдот, мы чуть животики не надорвали. — Маша с нежностью погладила свой уже заметно округлившийся животик. — И тут возвращаешься ты, и его как подменили, сразу стал таким официальным, как на приеме у английской королевы...

Маша выдержала паузу.

Я улыбнулась.

— Да сочиняешь ты все. Я ничего не заметила.

— Еще бы тебе заметить. Я же говорю — при тебе он становится совсем другим, не таким, как всегда. И взгляд странный... И не спорь, — с интонацией, напомнившей мне мамину, поспешила перебить меня Маша. — Кто лучше его знает, я или ты? Так что можешь просто поверить мне на слово, прими как аксиому — без доказательств...

Маша была ходячей энциклопедией. В ее маленькой головке помещалось такое необъятное количество информации, что и впрямь хватило бы на целый справочник. Что касается повышенного интереса к личности Павла Бутырина, то я могла бы объяснить его достаточно просто — яркие люди всегда привлекают к себе внимание. А Павла заурядным при всем желании назвать было нельзя. Все, что говорила о нем Даша, повторяли и другие сотрудники. Такая единодушная оценка своего руководителя — явление нечастое. О том, что ему тридцать шесть лет и он не женат, что он преданный единственный сын у своей матери, имеет особняк в Калининграде и еще один на побережье, что у него две машины — джип «гранд-чероке», под который я чуть не попала, и «мерседес» и далее в том же духе, мне было рассказано в первый же день моей работы. Информация о его амурных делах основывалась только на домыслах... То есть его часто видели в обществе красивых женщин, но никто с уверенностью не мог сказать, что их связывает. Слухов было много, но я старалась особо не вникать не только из этических соображений, но и упорно заставляя себя думать, что этот человек как мужчина мне не интересен.

По дороге домой я зашла в ближайший магазин. Выбрав необходимое и расплатившись в кассе, переложила продукты в большой пластиковый пакет и, на ходу удобнее распределяя покупки, направилась к выходу. Из-за этой возни я не заметила, что в этот момент кто-то появился в дверях, и благополучно на него налетела.

От неожиданности пакет выскользнул из моих рук и шлепнулся на пол. Автоматически пробормотав извинения, я подняла глаза и увидела... Кого бы вы думали? Конечно, своего начальника. Он, как скала, возвышался надо мной и, похоже, уступать дорогу не собирался.

— Ну вот, вы, как всегда, летите, не видя куда, — протяжно и со снисходительной иронией, заметил он.

Я не нашлась, что ответить, и только глупо пялилась на него.

— Что-то часто мы с вами в последнее время сталкиваемся. — Он намеренно помолчал, тем самым придавая своим словам особый смысл, для меня совершенно неясный. — Вам так не кажется? — полюбопытствовал он с обманчиво-серьезным видом.

— Два раза — это еще не часто, — огрызнулась я, заливаясь краской.

И почему я перед ним каждый раз выгляжу такой растяпой?

— А день, когда вы пришли устраиваться на работу, вы не считаете? С ним — три, а три — это уже часто, — живо откликнулся Павел. — По-моему, стоит задуматься. Вы не находите?

— Нет, не нахожу. Вы еще скажите, что нас преследует злой рок, — пробурчала я.

— Или судьба... Об этом вы не подумали? — тут же подхватил он. — А от судьбы, как известно, не убежишь. Или вы и с народной мудростью готовы поспорить?

Стоило ему произнести эти слова, как в памяти всплыл тот кошмарный сон, который я видела накануне нашей второй встречи! Неужели правда во всем этом есть какой-то смысл?

— Я и не собираюсь ни с кем спорить, так же, как и убегать, — заносчиво, но совсем не столь уверенно, как хотелось бы, ответила я.

— Разве? А от меня вы тоже не убегаете? — поймав на слове, вкрадчиво поинтересовался Павел.

— С чего вы взяли? — Я с вызовом посмотрела на него.

— Просто показалось, — как бы между прочим, обронил Павел, но на этом не успокоился. — А если «убегать» заменить на «избегать», тогда как? — после короткой паузы спросил он.

— Никак, — не найдя лучшего ответа, заявила я. — Вы так и будете стоять? Может, все-таки дадите мне пройти? — Я решила, что разумнее всего спасаться бегством.

— Конечно, вот только подниму ваш пакет, — невозмутимо откликнулся Павел и наклонился за ним.

Как только я увидела, на кого налетела, о пакете тут же забыла, а Павел не спешил отдавать его мне.

— Давайте отойдем в сторону, — предложил он, держа пакет как приманку. — Не будем мешать другим.

Спорить я не решилась, и мы подошли к столу, на который можно было поставить сумки, и Павел кивнул на торчавшую из пакета плитку моего любимого шоколада.

— Вы сладкоежка? — спросил он, пока я непослушными пальцами запихивала этот злосчастный шоколад поглубже в сумку.

— А это что, по-вашему, недостаток? — враждебно спросила я, пытаясь замаскировать свое смущение.

— Напротив. Я всегда питал слабость к дамам, не желающим отказывать себе в удовольствии. — Фраза прозвучала двусмысленно, во всяком случае, так мне показалось. Но взгляд Павла был кристально чистым.

— В наши дни лакомки стали редкостью, — мечтательно протянул он. — Но, на мой взгляд, любить сладкое — это так женственно. Я рад, что вы из их числа.

«Да он просто смеется надо мной, — решила я. — Что он себе позволяет? Пусть поищет объект для насмешек в другом месте, хотя бы из числа своих красоток...» И я, не долго думая, выпалила:

— Нет, это уже слишком! Вам что, доставляет особое удовольствие издеваться надо мной? Если уж на то пошло, сладкоежка я или нет, вас это абсолютно не касается. А по поводу другого вашего заявления — то сейчас, в дверях, вы, между прочим, могли бы посторониться и уступить мне дорогу... — разошлась я не на шутку.

— Да, вы и впрямь непредсказуемы. — Моя атака ничуть его не смутила, напротив, казалось, еще немного и он рассмеется. — Помилуйте, вы несправедливы ко мне. Жаль, что вы все так восприняли, но можете поверить, честное слово, я не издеваюсь, наоборот — очень даже искренен. — Он на мгновение замолчал. — А что касается «уступить дорогу», тут вы правы, конечно, — виноват.

Я нахмурилась и, ожидая подвоха, с подозрением посмотрела на него.

— Я давно хотел спросить вас, почему вы меня избегаете? — неожиданно проговорил он.

Я растерялась. Да он сам предсказуемый!

— Я не понимаю, о чем вы?

— О том, что при моем появлении вы тут же исчезаете. Больше, чем «да» и «нет», я добиться от вас не могу. Может, я сделал что-то не так — напугал или обидел вас и сам того не заметил?

— Я не понимаю, почему это вообще вас волнует?

Павел молчал.

— Из-за работы? Вам трудно общаться со мной и это отражается на интересах дела?

— Не только... — уклончиво возразил он, продолжая выжидательно смотреть на меня.

Злость моя давно испарилась, и я сказала вполне дружелюбно:

— Нет, вы ничем меня не обидели. По-моему, вы очень тактичный человек. И я не избегаю конкретно вас... — тут я, конечно, слукавила. — Новый коллектив, я еще плохо знаю людей, поэтому, возможно, на фоне остальных и кажусь более сдержанной или замкнутой. Но мне бы не хотелось, чтобы вы принимали это на свой счет, — закончила я и посмотрела на него, чтобы проверить, удалось ли мне его провести.

— Правда? — Глаза его слегка прищурились.

«Не удалось», — подумала я.

— Хорошо, будем считать, что мы оба заблуждались. Тогда давайте постараемся вместе исправить положение, — серьезно предложил он, но глаза его при этом смеялись. — Надеюсь, вы скоро освоитесь и справитесь со своей застенчивостью, — он сделал едва заметное ударение на последнем слове, — а я, в свою очередь, постараюсь быть более внимательным к вам. Вы сейчас домой? — без перехода спросил Павел.

— Да, — не успев подумать, ответила я.

— Тогда подождите немного, я прихвачу пару бутылок «Перье» и подвезу вас.

Перспектива остаться с ним наедине в салоне его автомобиля меня не прельщала. Я боялась невзначай выдать себя, если, конечно, до сих пор этого еще не сделала.

— Но разве нам по пути? — стараясь придать своему голосу безразличие, спросила я.

— Да, почти... — обронил он.

Это сразу меня насторожило.

— Откуда вы знаете, где я живу?

— О, мир не без добрых людей, — с легкой иронией откликнулся он. — К тому же вы забыли, по долгу службы я просто обязан читать личные дела своих сотрудников, — деловито-поучительным тоном провозгласил он.

— Хорошо, я подожду вас на улице, — скрепя сердце, сказала я и поспешила выйти на воздух.

Павел появился очень быстро, словно боялся, что я могу убежать. Честно говоря, я почти готова была так поступить, если бы это не выглядело уж слишком глупо.

Время в пути пролетело незаметно. В основном говорил Павел, не касаясь ничего личного. Он всю дорогу развлекал меня, рассказывая смешные истории. Я расслабилась и с интересом его слушала. При этом я незаметно за ним наблюдала, не переставая удивляться, насколько этот человек раскован и уверен в себе.

Он обладал особым даром, без видимых усилий располагать к себе людей. И даже такую закомплексованную особу, как я, заставил забыть свою настороженность, причем я и не заметила, как это произошло.

Именно тогда, по дороге домой, я впервые заставила себя честно взглянуть на свое истинное отношение к Павлу и признать: он нравился мне, причем с каждым днем все больше и больше. Перспектива влюбиться в него уже маячила передо мной и была не столь абсурдной, как я пыталась себя уверить.

Но что делать с такой правдой, я не знала. Во-первых, когда мужчина тебе нравится, ты стремишься к взаимности, а во-вторых, у меня была дочь, а в том, что мой ребенок для любого мужчины всегда останется чужим, я тогда не сомневалась. «А раз так, — думала я, — то никто нам и не нужен».

Погрузившись в эти невеселые мысли, я не заметила, как мое настроение испортилось. Мне бы поменьше думать и копаться в своих чувствах, тогда и жить было бы гораздо проще.

Я быстро взглянула на своего попутчика и тут же убедилась, что он опять словно бы прочитал мои мысли.

— Вы что-то приуныли, — слегка улыбнувшись, заметил Павел.

— Да нет, просто немного отвлеклась, — не слишком убедительно возразила я и поспешила отвести глаза.

— Я не утомил вас своими байками?

— Нет, что вы! Вы очень интересно рассказываете... просто немного задумалась, — и зачем-то добавила: — Сегодня к нам придет моя мама — надо подготовиться к встрече.

— Да, кстати, — оживился Павел. — Я давно хотел спросить, Зинаида Ивановна Никитина вам не родственница? Мне кажется, вы чем-то даже похожи...

Я в изумлении посмотрела на него. Мы с мамой были настолько разными, что никто не улавливал нашего внешнего сходства.

— Да, она моя мать, — призналась я.

— Вот видите, — с готовностью подхватил он, словно я с ним спорила. — Благодаря вам я все больше убеждаюсь, насколько тесен мир. Тогда понятно, — чуть погодя произнес он и загадочно улыбнулся.

— Что понятно? — растерянно переспросила я.

— Я хорошо знаю вашу маму. Через ее отдел проходят все наши валютные счета, — пояснил Павел. — Вы этого разве не знали?

«Час от часу не легче, — подумала я. — Какой-то замкнутый круг получается».

— Здесь поворачивать? — услышала я его голос и, стряхнув оцепенение, посмотрела через боковое стекло.

Мы подъезжали к улице, на которой находились и наш дом, и Катин садик.

— Нет, не надо, — поспешно сказала я, — это совсем близко. Я дойду пешком.

— Смотрите, мне не трудно. — Павел слегка притормозил.

— Нет-нет, спасибо, но, действительно, не стоит.

Машина остановилась. Я поспешно схватилась за ручку — дверца не поддавалась.

— Ну что же вы так торопитесь, — усмехнувшись, произнес Павел. — Подождите, я сейчас сам вам открою.

Я испугалась, что он это сделает так, как обычно делают все водители — перегнувшись через пассажира, но он не спеша вышел из машины и, открыв дверцу снаружи, протянул мне руку. Я замерла в нерешительности и, подняв глаза, поняла: он готов к тому, что я могу спасовать.

Стоя в полушаге от машины и взирая на меня с высоты своего роста, он насмешливо улыбался.

«Ну уж нет, — решила я, — такого удовольствия я ему не доставлю». Я гордо встретила его взгляд и, подав руку, поднялась с сиденья машины. Павел мой ответный жест явно оценил, но лукавая усмешка не покинула его лица. И вместо того чтобы отпустить мою руку, он, наоборот, сжал ее еще крепче.

Как только наши руки соприкоснулись, мне показалось, будто поток горящей лавы стал вливаться в меня через его большую и твердую ладонь. Мне стало душно, а сердце забилось, как у перепуганного кролика.

— Спасибо, что подвезли, — едва выдавила я из себя.

— Не за что, — последовал короткий ответ.

С невозмутимым видом Павел продолжал сжимать мою руку и намерений отпускать ее у него, по всей видимости, не было.

Рука моя горела, как, впрочем, и все тело. Мне казалось, что на месте его пальцев могут остаться следы, как от ожогов. Он не замечал, что со мной творится? Или он ожидал чего-то еще? Но чего именно? Любая нормальная женщина просто бы вырвала руку и ушла, а не стояла истуканом, чувствуя, как тело и разум начинают ее предавать. Но ни руки, ни ноги мне не подчинялись.

Сколько мы так стояли — секунду, две? Мне-то показалось, что вечность! И тут я совершила еще одну ошибку — посмотрела ему в глаза. И стоило мне это сделать, как весь реальный мир тут же полетел в тартарары. Его глаза и то, что я увидела в них, вытеснили последние крохи здравого смысла.

Взгляд его проникал в самое сердце, заставляя его трепетать, словно в предвкушении волшебства. Я почувствовала, как под тонкой шелковой тканью блузки отвердели мои соски, словно Павел нежно провел по ним теплыми трепетными пальцами. Внутри что-то беспокойно зашевелилось, заворочалось — волнующее и опасное, с каждым мигом разрастаясь и заполняя каждую клеточку моего тела, да так сильно, так стремительно, что через секунду это «что-то» уже подкатило к горлу, не давая дышать. На мгновение мне показалось, что Павел сейчас наклонится и поцелует меня... Я уже почти ощущала прикосновение его губ... Но в этот миг чары разрушились. Павел разжал пальцы, и моя рука безжизненно выскользнула из его ладони. Я ошеломленно заморгала, с трудом приходя в себя, изо всех сил стараясь скрыть свои чувства, хотя вряд ли это имело смысл делать...

— Всего вам доброго и до встречи, — как ни в чем не бывало, сказал он и слегка посторонился.

Выражение его лица было абсолютно непроницаемым и таким обычным, будто все, что только что произошло, мне привиделось. Этого он и добивался? Вытащить на поверхность мои чувства? Но зачем? Или просто решил лишний раз проверить на очередной жертве свою неотразимость?

Едва слышно прошептав «до свидания», я, не оглядываясь, припустилась прочь. И то, что я не понимала его, беспокоило меня гораздо меньше, чем то, что я не понимала себя...

«Господи, ну что со мной творится», — думала я, как автомат, на непослушных ногах шагая за Катей в садик. Я абсолютно спокойно жила все эти годы и ни один мужчина ни до Сергея, ни после, ни он сам не вызывали во мне ничего и близко похожего на этот странный, безумный всплеск чувственности. И разве я не в состоянии контролировать свое тело?

5

Придя домой и усадив Катю с книжкой, я отправилась на кухню готовить ужин. Но и там, постоянно что-то роняя и без надобности гремя посудой, никак не могла успокоиться. А если мама заметит мое взвинченное состояние, настоящего допроса мне не избежать.

Примерно через час прозвенел звонок, и мы с Катей наперегонки бросились открывать дверь. И тут началось: крики восторга, поцелуи-объятия, подарки — все закружилось в суматошном вихре, вытеснив на время все посторонние мысли из моей головы. Такой шквал шума и эмоций типичен для моей мамы. Где бы она ни появлялась, ее приход всегда сопровождался накалом страстей. Она всегда стремилась быть в центре внимания и событий, и что такое тишина и покой, мама просто не знала. «Может, этого папа и не выдержал», — мельком подумалось мне. Но на этот раз, поскольку мы не виделись месяц, было еще хуже. От этого галдежа у меня разболелась голова, и я пожалела, что Алексей Михайлович не смог прийти: ему срочно пришлось выехать на работу, что-то у них там стряслось. Удивительно, но только ему, и то ненадолго, удавалось хоть немного сдерживать мою маму.

Постепенно возбуждение от встречи улеглось, и мы сели за стол. Катя, не желая расставаться с бабушкой, устроилась у нее на коленях. Мама не возражала, а я закрыла на это глаза. Но не успела я вздохнуть свободнее, как мама властно потребовала:

— Ну, теперь рассказывай, и, пожалуйста, подробнее...

— О чем? — переспросила я, прекрасно зная, что она хотела услышать.

Бросив на меня укоризненный взгляд, мама сказала:

— Прекрати. О том, как тебе удалось устроиться в КЭРФ. С улицы сейчас на работу никого не берут, а уж Бутырин — тем более. Слава Богу, не первый год его знаю. Он очень осторожный и ответственный человек.

— Значит, я абы-кто? — сделав вид, что обиделась, спросила я, пытаясь скрыть от мамы волнение, которое охватило меня при одном упоминании его имени.

— Марина! — Мама посмотрела на меня с укоризной.

— Это Даша меня рекомендовала, — сдалась я.

— Ага, значит, Даша... Я так и думала, что ты не сама... — с удовлетворением воскликнула мама. — Мне ты не разрешила тебе помочь, а Даше, значит, можно. Где же твоя принципиальность, моя милая?

— Нет, мама, все не так, как ты думаешь... Я многое переоценила за последнее время и, если бы не Даша, обратилась к тебе. Честное слово, поверь, только не обижайся, пожалуйста, — чувствуя себя виноватой, попросила я.

Мама недоверчиво на меня посмотрела и вдруг неожиданно мягко, почти нежно, сказала:

— Да нет, я и не собираюсь обижаться, наоборот рада, что ты наконец-то начинаешь смотреть на жизнь хоть чуточку трезвей.

«Если бы так», — огорченно подумала я, вспомнив о Павле.

— Пойми, — продолжила мама, — принять помощь от любящих тебя людей не зазорно. Разве ты не стремилась бы сделать то же самое, будь у тебя такая возможность?

— Да, конечно, — согласилась я.

Медленно помешивая ложечкой чай, мама о чем-то задумалась.

— И как тебе нравится твоя работа? — спросила она чуть погодя, внимательно посмотрев на меня.

— Ничего. Нормально. Работа как работа, не особо сложная... Платят хорошо, — как можно беззаботней ответила я.

— Да, я знаю. А как тебе твой начальник?

— Тоже ничего, — ответила я и принялась поправлять Катину салфетку. Мне надо было чем-то занять свои руки и спрятать глаза. Меньше всего мне хотелось делиться с мамой своими мыслями о Павле.

— Я бы сказала, что тебе повезло, — заявила мама, но что-то в ее голосе меня насторожило.

— Если бы... — продолжила я за нее.

Мама пристально посмотрела на меня и впрямую спросила:

— Ты еще не влюбилась в него?

Даже Катя притихла, интуитивно уловив возникшее напряжение.

— Почему ты так подумала? — ненатурально удивилась я.

— Потому что в него все влюбляются, — не задумываясь, выдала мама. — И ничего удивительного, очень видный мужчина...

— Нет, мама, мне это не грозит, — выдержав ее взгляд, ответила я.

— Ну конечно, — с готовностью подхватила она. — Моя дочь — ледышка, разве она способна на такое?..

Я искоса взглянула на маму. Неужели удалось ее обмануть? Но разговор еще не окончен, я хорошо это знала.

— Мама, давай пойдем на кухню, — попросила я, не желая, чтобы слышала Катя.

Едва переступив порог, мама оседлала своего любимого конька.

— Марина, тебе давно пора задуматься о своем будущем и, кстати, Катином тоже, — непререкаемым тоном заявила она. — Ну что ты за женщина! Молодая, красивая, что ты киснешь! Посмотри, вокруг столько приятных мужчин!

Мама бессильно всплеснула руками. Некоторое время она буравила меня взглядом. Стало слышно как занудно капает из крана вода, отсчитывая меру маминого недовольства.

— Никогда не поверю, что ты не способна понравиться. Но своей холодностью, своей неприступностью ты всех распугала... Тебе только двадцать семь, а ты словно крест на себе поставила! Я почти в два раза старше и посмотри — у меня до сих пор уйма поклонников. Авансов я, конечно, никому не даю, но заметь, никого и не отваживаю. В этом, дорогая моя, и состоит главная женская хитрость: ты всегда должна быть окружена мужчинами — это поднимает тебя в их глазах, да и в глазах женщин тоже... Пусть вьются вокруг, и чем больше, тем лучше, будет хотя бы из чего выбирать.

Терпение мое истощилось.

— Я не хочу и не умею вызывать к себе интерес, не надо мне этого, к тому же не каждому дано — кокетство тоже искусство. Перестараешься — получишь обратный эффект.

— Глупости! Надо только захотеть. Это заложено природой в каждой девочке. Посмотри на Катю, как она примеряет платья. И что она говорит, когда берет у тебя помаду? «Я сейчас намажу губки, и все мальчишки скажут, какая я красивая!» Ты ее этому учила?! — торжествующе воскликнула мама. И сама же и ответила: — Нет! Так вот бери пример — дочь умнее тебя.

Больше я не пыталась возражать маме, просто молча слушала, ожидая, когда же иссякнет запас ее красноречия. Маме бы стоило поискать другую аудиторию, более благодарную...

— Посмотри вокруг, — никак не унималась она, — неужели ты не видишь достойных? Ну хотя бы на твоей работе, неужели никого нет? Я не Павла имею в виду, — тут же оговорилась она.

— И почему же? — спросила я, не сдержав любопытства.

— Потому что мужчина в его возрасте, не женатый и избалованный женским вниманием, вызывает недоверие...

— А как же постоянное окружение поклонниками? Может, он исходит из тех же соображений?..

Мама одарила меня таким взглядом, что сразу стало ясно, каким глупым и неуместным она считает мое высказывание. Я в очередной раз решила, что больше не скажу ни слова.

— Ну все, ладно, на сегодня хватит, — мама примиряюще улыбнулась. — А теперь иди и примерь платье.

Я выскользнула из кухни, довольная тем, что лекция окончена, и, подхватив платье, пошла в ванную переодеваться.

Платье было великолепно! Я умела ценить красивые вещи, только вот приобретать их не имела возможности. И сидело оно так, словно его специально шили для меня. В отсутствии вкуса упрекнуть мою маму было нельзя.

В волю налюбовавшись, я вышла из ванной. Мама и Катя уже меня ждали. Первой высказалась Катя:

— Мамочка, какая ты красивая! — воскликнула она.

— Устами ребенка... — разглядывая меня с видимым удовольствием, подхватила мама. — Ты действительно красавица, и твои глаза, посмотри, точно такого же цвета.

— Да ладно вам, — смутившись, отмахнулась я. — Вас нельзя принимать в расчет, вы не можете быть объективными...

— Я так и предполагала, — не слушая меня, продолжала мама. — Как увидела его, сразу поняла: оно для тебя. А ты совсем не знаешь себе цену.

— Не знаю, как я, но платье очень красивое, спасибо, мамочка, — я растроганно поцеловала ее.

— И меня, — тут же подскочила Катя.

Мы с мамой рассмеялись.

— Вы обе у меня хорошенькие, и обе глупенькие, только одной это можно простить, а другой уж нет, — с ласковым упреком, сказала она. — Все, теперь можешь снимать, мы с Катей довольны.

Пока Катя засыпала, я ушла на кухню мыть посуду. Потом, немного прибрав в комнате, не удержалась и еще раз взглянула на свое новое платье. Куда вот только его надевать?..

6

Проснулась я рано, разбудила Катю и накормила завтраком. В половине девятого, как и было условлено, за нами заехала мама. Мы быстро спустились вниз, погрузили вещи в багажник маминой «Волги» и, устроившись с Катей на заднем сиденье, в прекрасном настроении отправились к морю.

Дул слабый ветерок, и небо, затянутое легкими полупрозрачными облаками, могло предвещать все, что угодно. В нашем городе, из-за близости моря, погода менялась по нескольку раз за день.

Мы с Катей сразу отправились на пляж. Мама осталась на даче, пообещав приготовить нам что-нибудь вкусненькое.

Спрятав глаза за стеклами темных очков, я нежилась в ласковых лучах по-утреннему нежаркого солнца. Здесь, на побережье, небо было чистым, лишь на горизонте маячили редкие облачка, которые, приближаясь к берегу, растворялись без следа в нежной голубизне неба.

Катя сидела в стороне от меня, обложившись игрушками, и о чем-то разговаривала то ли с ними, то ли сама с собой.

Прислушиваясь к тихому рокоту моря и Катиному говору, я с наслаждением вдыхала свежий морской воздух под убаюкивающий размеренный плеск волн, ломаными кривыми набегавших на берег. Ветерок, слабыми порывами налетавший с моря, приятно холодил кожу и уносил все до единой мысли из моей головы.

Отдыхающих на пляже было мало. Так что никто не отвлекал меня и не мешал погружаться в блаженное состояние покоя и душевного равновесия, которые я неизменно обретала здесь, возле моря. Наверно, я все же заснула, когда ветер донес до меня чей-то смех и едва различимые голоса. Лениво преодолевая дремоту, я приоткрыла глаза, чтобы проверить Катю. И беззаботная легкость бытия, в которой я пребывала, в миг улетучилась, как только я, приподняв голову, посмотрела в ту сторону, откуда доносились голоса.

Рядом с моей дочерью на песке сидел Павел Бутырин. Я мгновенно проснулась.

По всему было видно, что Катя очень довольна своим соседом. Что-то увлеченно сооружая из мокрого песка, они настолько были поглощены своим занятием и разговором, что никому из них в голову не приходило хоть мельком взглянуть в мою сторону. И надо было видеть, каким восторгом и восхищением светились глаза моей дочери, когда она смотрела на Павла, забыв обо всем на свете, в том числе и о том, что с посторонними людьми разговаривать ей было запрещено строго-настрого.

Я смотрела на них, не зная, как поступить: не хватало решимости нарушить эту идиллию. В сердце что-то заныло, причиняя неясную тупую боль. Я прислушивалась к их разговору, но ветер уносил голоса, и до меня долетали лишь отдельные слова. Катя что-то сочиняла, смешивая все истории и сказки, какие знала. Павел изредка вставлял свои замечания, но говорил тихо, и его слов мне разобрать не удавалось. Вот он что-то сказал, и в ответ Катя залилась звонким смехом. Моя дочь была хохотушкой, но даже я была удивлена — рядом с Павлом, совершенно незнакомым ей человеком, Катя вела себя так свободно, открыто, доверчиво, словно знала его с самого своего рождения. Я тоже не могла сдержать улыбки, наблюдая за ними. Но самым удивительным и неожиданным было видеть Павла, такого солидного и серьезного в иных обстоятельствах мужчину, который сейчас играл с не меньшим удовольствием, чем сама Катя.

«И это не притворство, — решила я. — Такой интерес трудно изобразить, если только ты не гениальный актер».

Наблюдая за ними, я совсем потеряла бдительность. Над головой пронеслась чайка и пронзительно, очень жалобно вскрикнула. Я на секунду отвлеклась, провожая взглядом ее полет, и тут услышала нечто такое, что окончательно привело меня в чувство.

— А ты кто? — с надеждой в голосе спросил мой ребенок. — Ты не мой папа?

Внутри у меня все похолодело. С замершим сердцем, я ждала его ответа. Что же ответит мужчина на такой вопрос, чтобы не обидеть и не ранить ребенка, я просто представить себе не могла. Оставалось только молить Бога, чтобы ему это удалось. Но я так ничего и не услышала и только видела, как Павел что-то долго и серьезно объяснял Кате. И похоже, Катю его ответ устроил. Она важно, по-взрослому кивнула и снова как ни в чем не бывало занялась строительством. Я облегченно вздохнула. Я была почти благодарна ему. Я говорю «почти», потому что, не будь Павла, не было бы и вопроса.

Я встала и, стряхнув в себя песок, собралась было уже подойти к ним... Но в этот момент оба они: и Павел, и Катя — поднялись на ноги, меня так и не замечая. Катя, увязая ножками в песке, пробежала несколько шагов в ту сторону, куда ей указал Павел, и что-то подхватила с земли. Это оказалось перо чайки, которое Катя, вернувшись, водрузила на верхушку замка, который они вместе соорудили. Это было величественное строение со множеством башенок, окруженное песчаным валом, наверно призванным изображать крепостную стену. В это время Павел обернулся, заметил меня и, помахав рукой, что-то сказал Кате. Она тут же вскочила и бросилась мне навстречу.

— Мама, мамочка. Посмотри, какой мы построили дворец, — закричала она и, схватив меня за руку, потащила.

Павел стоял на месте. Солнце светило ему в глаза и он, немного щурясь, смотрел на нас. Наткнувшись на его взгляд, я смутилась, вспомнив о своей обнаженности, хотя ни наглым, ни раздевающим назвать этот взгляд было нельзя — его вполне можно было назвать обычным и даже безразличным, если бы в нем едва уловимо не просвечивало что-то напоминающее одобрение или даже восхищение. Но с меня и этого было достаточно, чтобы вогнать в краску.

Я никогда не рассматривала свою фигуру как эталон красоты женского тела. Вот глядя на него, действительно, трудно было сдержать восхищение. Он был великолепен настолько, что даже я, всегда ставившая красоту мужчины на последнее место, не могла этого не признать. Высокий, стройный, с красивым и умным лицом. Не хватало только фотографа, чтобы заснять этого «Мистера» для обложки популярного журнала для женщин.

— Доброе утро, — приветливо улыбнулся Павел, если и заметивший, как я на него пялилась, то никак не показавший этого. — Марина, простите, что я без разрешения подошел к вашей дочери, — просто сказал он. — Не хотелось вас тревожить. Мы с Катей подумали, что вы заснули.

— Доброе утро, — ответила я и заставила себя улыбнуться.

Катя, услышав слова Павла и мгновенно вспомнив о моих наставлениях, смущенно сказала:

— Но дядя Павел не чужой, да, мам? Да?

— Не чужой, но ты ведь этого не знала, — стараясь говорить спокойно, ответила я.

Катя, виновато потупив взор, переминалась с ноги на ногу. Павел молча наблюдал за этой сценой.

— Павел Николаевич, действительно, мой знакомый, но ведь могло быть и не так.

Катя немного помолчала, но потом, решив, что для покаяния времени прошло достаточно, сказала:

— Зато смотри какой у нас дворец! Мы хотели сделать тебе сюрприз.

Мне оставалось только вздохнуть.

— Да, дворец у вас получился замечательный, — примирительно похвалила я.

Катя, обрадовавшись, что ее больше не ругают, принялась восторженно объяснять, для чего нужны все эти гротики и башенки, кто там живет и чем они занимаются.

Павел все это время стоял рядом, получая явное удовольствие от Катиной болтовни, при этом нисколько не смущаясь из-за того, что, отчитывая Катю, я как бы и в его огород закидывала камушки.

— Катя, пора домой, бабушка, наверно, нас заждалась, — наконец прервала я ее.

— Мамочка, — умоляюще затянула Катенька и с надеждой посмотрела на Павла, видя в нем своего союзника и желая заручиться его поддержкой. За короткое время их знакомства она успела проникнуться к нему доверием и симпатией. — Ну, пожалуйста, еще чуточку, бабуля не обидится, мы ведь скоро придем...

Я, конечно, сдалась, тем более, что предлог был надуманным — время до обеда у нас еще было.

— Хорошо, только недолго и если пообещаешь, что пойдешь сразу, как только я тебя позову, — напустив на себя строгость, сказала я.

— Да, обещаю, — с готовностью согласилась Катя и тут же снова плюхнулась на песок.

— Не хотите искупаться? — спросил Павел, когда Катя, перестав обращать на нас внимание, занялась своим дворцом. — Не боитесь, что ваша нежная кожа скоро задымится? — улыбнувшись, добавил он.

Моя кожа в сравнении с его напоминала сметану, но ей ничто не угрожало. Я очень медленно загорала, но зато и обгорала крайне редко.

— Не боюсь, — коротко ответила я. И для большей убедительности добавила, хотя это и было неправдой: — Я не люблю холодную воду.

Но тут вмешалась Катя:

— А я хочу купаться. Возьмите меня с собой, — попросила она, быстро вскочив на ножки.

— Хорошо, пойдемте, — я не стала спорить. — Но вы нас не ждите, — обратилась я к Павлу. — Мы вряд ли зайдем дальше, чем по колено. Катя не любит воду, это она просто так, за компанию.

Павел не стал настаивать и не спеша побрел дальше от берега. Я несколько раз окунулась, а Катино желание искупаться, как я и предполагала, закончилось на том, что мы немного подурачились с ней, побрызгав друг на друга и в самом деле холодной водой, и вскоре вышли на берег.

Катя осталась возле своего чудесного дворца, а я вернулась на свое место. Не вытираясь, дабы подольше сохранить прохладу, я села на пляжное покрывало и стала смотреть на море. Павел так далеко заплыл, что временами я теряла его из виду, и тогда в душу неприятным холодным ознобом начинал заползать страх, но он появлялся, и страх отступал.