( Не)идеальные отношения. Реванш

Глава 1

Белка

Правильные девочки не ходят по клубам. 
Они не миксуют текилу и абсент, не танцуют на барной стойке до утра и уж точно не влюбляются в главного бабника всея университета. 

Я хмыкаю, отпивая порядком остывший чай, и щёлкаю колпачком ручки, глядя на раскиданные по столу учебники и тетради с конспектами. Правильные девочки сидят дома и зубрят высшую математику, даже если ни хрена в ней не понимают. И пусть эпитет «ни хрена» в моём случае можно заменить чем-нибудь покрепче, я – Лариса Белова, правильная девочка. 

Ну, хотя бы иногда. 

Телефон пиликает оповещением о входящем сообщении, но я не глядя смахиваю уведомление с экрана и лезу в собираемый годами плей-лист. Нахожу подборку старого доброго рока и наслаждаюсь голосом Сергея Бобунца, выводящего что-то о том, что разум когда-нибудь победит. Искренне надеясь, что обречённое смирение и фатализм этих слов смогут помочь мне победить чёртово домашнее задание. 

Пальцы крутят ручку, а глаза медленно скользят по стройному ряду одинаково ровных цифр. Задача на вычисление, задача на логику, задача на теорию вероятности. От одних формулировок хочется волком выть на одинокую луну за окном, а в голове невольно мелькает вопрос, а нет ли задачи на вынос моего бедного мозга. Вот только звонить преподавателю в три утра и уточнять ответ на этот вопрос я не буду. Всё равно закон подлости в моём случае сработает с завидной регулярностью, и, даже если такой задачи не существует, козёл-препод, не видящий дальше декольте блондинки с первой парты, обязательно её придумает. Так что… 

Одну песню сменяет другая. Уведомления продолжают всплывать, ломая стройную мелодию. И я искренне не хочу знать, кому и что от меня понадобилась. Поэтому, продолжая покусывать кончик ручки, забираюсь с ногами на стул и совершаю смертельный грех для любого здравомыслящего человека в возрасте от десяти до тридцати пяти лет. 

Я отключаю телефон от сети, лишая себя свежих студенческих сплетен, сопливого нытья одногруппников и новых вопросов о том, что же связывает меня – девочку-сиротку, лимиту и бюджетницу с весельчаком, мажором и задирой Стрельцовым. Потому что честный и резкий ответ «Ничего» их не устраивает, даже если к нему добавить оттопыренный средний палец и грубый посыл на детородный орган декана. 

– Вечно молодо-о-ой, вечно пьяны-ы-ый… – я подпеваю хриплому голосу солиста группы «Смысловые Галлюцинации» и кручусь на кресле вокруг своей оси. Невольно радуясь тому скромному факту, что скопившиеся долги по учёбе дают мне то, о чём я даже не смею мечтать. 

Они дарят мне целую неделю тишины, покоя и иллюзии одиночества в толпе. Когда я точно знаю, что ни за каким ближайшим углом-кадкой с фикусом-аудиторией или столиком в университетской столовке меня не ждёт Стрельцов. С его бесконечно раздражающей наглой ухмылкой и пачкой никому не интересных острот. 

Над которыми почему-то так громко и искренне ржут. Пока я совершенно глупо и неосознанно залипаю на ямочках на его щеках и гадаю, почему у весёлого, откровенно смеющегося Стрельца такие злые и серьёзные глаза. 

Впрочем, приступ любопытства пропадает так же внезапно, как и появляется. Правильные девочки не встречаются с такими, как Стрельцов. А такие, как Стрельцов, не ждут от правильных девочек ничего, кроме потенциальных проблем. И от осознания этой простой истины во рту разливается горечь обиды с терпким привкусом старых комплексов. 

– Да-а-а-а, Белова… Розовые очки это не про нас, не так ли? – я тихо вздыхаю, постукивая кончиком ручки по подбородку. Пальцы зудят от нестерпимого желания взять в руки потрёпанную гитару и выбить из шести медных струн звонкий аккорд собственного бессилия. Стирать снова в кровь подушечки пальцев, ломая и без того короткие ногти. Но я лишь прикусываю пластиковый колпачок сильнее и в тысячный раз напоминаю себе, что без контрольной работы мне не светит зачёт, а идти на пересдачу я не хочу. 

Вздохнув, я снова меняю трек в плеере. И под бодрый саунд к «Тихоокеанскому рубежу» в который раз пытаюсь понять мудрость великих французов Паскаля и Ферма, заранее готовясь к поражению. Мой исключительно гуманитарный склад ума способен проникнуть в глубокую мудрость стихотворения Блока, но совершенно не готов к превратностям «математического ожидания». Наверное, именно поэтому я как-то пропускаю тот неловкий момент, когда дверь моей однушки пытаются выбить, а ещё вдавить несчастный звонок в кирпичную кладку лестничной площадки. 

Звонкая трель разрывает окружающее пространство на куски, отчего я вздрагиваю, чудом не обливаясь несчастным чаем. А после честно туплю пару минут, глядя в глубину тёмного коридора, в робкой надежде, что алкашня этажом выше просто перепутала квартиры. Правда, через пять минут я всё-таки не выдерживаю и отправляюсь выяснять, кого там принесло посреди ночи. И бита, прихваченная мною по дороге, служит неплохим таким аргументом для любого непрошеного гостя. 

Для любого, да. Кроме этого.

Улыбающийся Пашка Стрельцов, растрёпанный и лукаво щурящийся, становится уже привычным зрелищем на пороге моей квартиры. И мне бы возмутиться, вытолкать его взашей и забыть, как страшный сон, но… 

Я послушно иду за ним на собственную кухню, до последней секунды зная, что будет дальше. В который раз пытаюсь оказать первую медицинскую помощь, сдаюсь перед его отказом и обречённо принимаю тот факт, что нормальный сон мне не снова не светит. Видимо, поэтому я с чистой совестью забиваю на высшую математику, козла-препода и злые языки одногруппников, сворачиваясь клубком на единственном мягком кресле. И засыпаю, старательно игнорируя глупую мысль о том, что нахождение Пашки в моём доме ощущается до дрожи правильным и приятным. 

Глава 2

Пашка

Ночь, улица, фонарь, аптека.

Вернее, не так. Ночь, клуб, улица и лавочка, на которой я уснул неделю назад и чуть не окочурился от холода. Романтика, блин!

Встряхнувшись, я пересекаю небольшой двор нетвёрдой походкой и останавливаюсь у детской площадки, опираясь локтем на красно-жёлтую горку. Глубоко выдыхаю, выпуская изо рта белые облачка пара, и задумчиво смотрю на горящий в нужном окне свет. Надо же, а я был уверен, что Белка видит седьмой сон в четыре-то утра.

Отбросив никому не нужные сомнения и терзания по поводу того, что могу отвлечь девчонку от чего-то или кого-то важного, храни Господь душу этого несчастного кавалера, я неторопливо (потому что спешить мне больше некуда) поднимаюсь на третий этаж. И с садизмом ужасного соседа, делающего ремонт круглый год и сверлящего спозаранку, вдавливаю кнопку дверного звонка.

Спустя минут пять, в течение которых я подпираю болотного цвета стенку, открывается дверь и передо мной предстаёт хмурая Белова в домашней пижаме с мишками. И ни девушка, ни медведи моему появлению совершенно точно не рады.

– Узнаю, кто дал тебе мой адрес, убью! Вырежу печень, сердце запеку в сливочно-сметанном соусе и скормлю Анькиной лайке!

– Белка, а, Белка, – я подаюсь чуть вперёд и ловлю Лару за выбившийся из полуразвалившегося пучка локон пшеничного цвета. Не больно дёргаю за прядь волос и, лукаво подмигнув застывшей, словно статуя, девушке, тяну нараспев: – а ты почему такая зла-а-ая?

Пару секунд мне даже кажется, что Белова вытащит откуда-нибудь биту, сковородку или, на худой конец, скалку, и я обязательно огребу чем-нибудь тяжёлым по макушке. Второй раз за вечер. Но Лариса стойко держится, стискивая маленькие кулачки и гневно сопя.

– Потому что у меня велосипеда нет! И сна нормального нет вот уже неделю, в том числе из-за тебя, Стрельцов! – запальчиво ругается девчонка, буравя меня красивыми васильковыми глазами в обрамлении не тронутых тушью ресниц. И мгновенно осекается, заметив у меня на виске запёкшуюся кровь. – Ты опять подрался?

Решив, что соседям не обязательно знать подробности всех моих гулянок, я осторожно запихиваю Белку внутрь квартиры и закрываю на два оборота замок, недвусмысленно намекая, что уходить отсюда никуда не собираюсь. Тем более, что от Ларкиной квартиры до универа каких-то десять минут.

– Не-а. Залез на сцену, случайно разбил парням синтезатор и грохнулся с барной стойки. Просто какой-то дурак морс клюквенный разлил, – вру, не краснея, и походя снимаю кожаную куртку, подбитую искусственным мехом, и вешаю её на крючок.

– Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся – гипс? – выразительно выгибает тонкую бровь Белка и скрещивает руки на груди, основательно готовясь к допросу.

Но я её опережаю, прикладывая палец к приоткрывшимся губам, и отрицательно качаю головой. Разворачиваю Лару на сто восемьдесят градусов и, приобняв за плечи, толкаю в сторону кухни. Нащупываю выключатель, в прошлый раз запомнив, что он находится справа сверху, и щурюсь от залившего небольшую комнату яркого света. 

– Чем ругаться, лучше воды налей, – опускаюсь на стул, широко расставляя ноги, и наблюдаю, как девчонка мечется между раковиной и шкафчиками, не зная, за что хвататься в первую очередь.

Сначала передо мной ставят наполненный вожделенной жидкостью стакан, затем выстраивают в ряд ватные тампоны, зелёнку и перекись и буравят пронзительным пристальным взглядом, призванным наставить раздолбая на путь истинный. Но это вряд ли возможно, так что я ехидно скалюсь, отказываясь от первой медицинской помощи, и в два глотка опустошаю ёмкость с водой.

– Спать пойдём? – я игриво подмигиваю Беловой, рассчитывая её смутить, но она лишь устало всплёскивает руками и в полнейшей тишине направляется в единственную жилую комнату в её квартире, которая одновременно и спальня, и гостиная, и учебный уголок.

Ларка быстро меняет постельное бельё на небольшой полуторной кровати, всовывает мне в руки пуховое одеяло, заправленное в синий пододеяльник с жёлтыми звездами, и топает к креслу, упорно игнорируя моё предложение лечь вместе. И мне не остаётся ничего другого, как упасть лицом в подушку, потому что время давно уже перевалило за четыре часа утра, а измотанный до предела организм настойчиво требует лошадиную дозу положенного ему отдыха.

Морфей сразу опутывает меня своей паутиной, блаженная чёрная бездна с радостью принимает мое тело в свои объятья, и я не успеваю поблагодарить девчонку, свернувшуюся клубочком под пушистым бежевым одеялом.

Едва уловимый ванильный аромат, исходящий от свеже выстиранных простыней, забивается в ноздри, приятная истома расслабляет мышцы, и я никак не могу ухватить за хвост вертящуюся в мозгу мысль. Не задаваясь логичным в данной ситуации вопросом: почему ноги принесли мою плохо соображающую тушку сюда? А не к тому же Градову, например…

 – Стрельцов! Стрельцо-о-ов! Вставай! – я на автомате ловлю тонкие пальцы, трясущие меня за плечо, и отказываюсь понимать, чего от меня хочет собранная и успевшая одеться Белова. Мы же только легли.

– Лар, будь человеком, дай поспать, а, – я пытаюсь освободиться от неожиданно цепкого захвата и нырнуть под подушку, но первокурсница настойчиво тянет меня вверх. Так что я перестаю сопротивляться, и мы с жутким грохотом падаем на тонкий чёрно-коричневый ковер, задевая что-то на своём пути. Ларискины волосы щекочут мне нос, маленькие кулачки упираются в грудь, и я по-хозяйски пристраиваю ладонь на узкой талии, наслаждаясь всеми преимуществами позиции «снизу».

Глава 3

Белка

Мелкий моросящий дождь бесит. До дрожи в руках и яркого желания никуда не идти, до звенящего напряжения в натянутых нервах и предчувствия новых неприятностей. Но я мужественно стискиваю зубы и стучусь в аудиторию под номером триста шесть. Где, стоя на пороге, трачу целых пять минут собственной жизни на лекцию о своём невысоком интеллекте и (в который уже раз?) понимаю одну непреложную истину. 

Сергей Прокопьевич Ефтеньев, может, и подаёт надежды и вообще будущий кандидат наук, но ещё он мужлан и закоренелый женоненавистник. И как бы я ни старалась, я не могу найти другой причины для необоснованных издёвок в собственный адрес. Поэтому молча слушаю проникновенные наставления о том, что место женщины на кухне и украдкой демонстрирую оттопыренный средний палец ржущим однокурсникам. 

И скромно проговариваю на одном дыхании, заправляя влажную прядь волос за ухо: 

– Я полностью с вами согласна, Сергей Прокопьевич. Можно я уже займу своё место в пищевой цепочке нашей группы и не буду мешать вам вести пару? 

Мужчина давится на полуслове, но всё-таки кивает головой, отпуская жертву своего острого языка на волю. И я поспешно ретируюсь, не собираясь проверять на прочность его терпение дважды. Занимаю место на галёрке, вытаскиваю наушник и листаю плей-лист, в надежде подобрать хоть что-то, что поможет заглушить щемящее чувство тоски и безысходности, разъедающее изнутри.

Я рассеянно веду пальцем по именам исполнителей и останавливаю свой выбор на Дане Соколовой, нажимая на случайный трек и отрешаясь от всего. Её приятный, мягкий голос предлагает забыть обо всём и начать всё с белого листа, и я как никогда хочу последовать совету, сжимая пальцы в кулаки. А память-предательница, как назло, тут же подкидывает парочку воспоминаний. И я невольно морщусь, недовольно качая головой. 

Ведь точно знаю, какими неприятностями мне это грозит. 

«– Стрельцов, как ты… Как ты умудрился?! 

– Эй, я не виноват, что у тебя тут негде развернуться и я… О, да ладно, Белка! Это всего лишь конспекты! 

– Это всего лишь моя зачётка, Стрельцов, угу. Куда уж, такому как ты, понять, чем это грозит! 

– Это какому - такому?» 

Невольно улыбаюсь. Подпираю щёку кулаком и бездумно смотрю в окно, не замечая, как выпадаю из реальности под бодрое предложение остаться из песни «Я остаюсь». И пусть этот выдуманный мир существует лишь здесь и сейчас, но там не надо объяснять методисту, почему мне нужен другой студенческий и новая зачётка. Там староста, худой ботаник в смешных очках, забудет об одолжении в виде конспектов, а дяденька-математик милостиво закроет глаза и обязательно поставит зачёт моим вялым попыткам постичь великую науку математику. 

И там точно не будет Стрельцова, чья бедовая персона теперь уделяет мне слишком много внимания. Разбивая с треском весь мой хрупкий отлаженный до последнего винтика мир. 

Трек меняется вновь, и я вздрагиваю и чуть не роняю карандаш от сильного чистого вокала. Который выбивает дух и закладывает уши. И я с трудом перевожу дыхание и до боли прикусываю щёку, чтобы сдержаться от неуместного смешка и не дать Ефтеньеву повод вкатить мне дополнительное задание на следующий семинар. Может быть я и мазохист, где-то глубоко в душе, но не настолько, чтобы подписаться на это добровольно и осознанно. 

Не в этой жизни точно. 

Я снова вздыхаю и подпираю щёку кулаком, выводя линии и загогулины на листе блокнота. И честно пытаюсь переключиться с размышлений о Пашке на нужное, правильно, светлое. На знания, что так усиленно пытается вложить в наши головы преподаватель. На план действий по устранению последствий разгильдяйства Стрельцова в моей маленькой однокомнатной квартире. В общем, на что угодно, лишь бы не вспоминать, каким забавным и сонным Пашка бывает по утрам. На то… 

– Белова! – резкий окрик Ефтеньева пугает до предательски ёкающего сердца. И я честно открываю рот, собираясь привычно ляпнуть «Я здесь!». Но злобный тролль в лице сурового преподавателя тут же забывает обо мне, найдя жертву поближе и поинтереснее. 

Мы всей галёркой облегчённо переводим дух, успевая за это время вспомнить все свои грехи и составить макет завещания. И совсем, вот совсем не радуемся тому факту, что запальчивую тираду о влиянии глубины декольте на развитие интеллекта прерывает трель звонка, возвещая об окончании пары. 

Просто потому что Ефтеньев не страдает ни склерозом, ни маразмом, ни старческой деменцией. И даже если объект его внимания нарядится в паранджу, закутавшись в чёрную ткань с ног до головы, он всё равно начнёт новую пару с того же момента, на котором остановился сегодня. 

Чёртов сексисзм во всей его красе, как он есть, да. 

Я тихо фыркаю, наблюдая за тем, как Сергей Прокопьевич первым вылетает из аудитории, что-то бурча о том, что в следующий раз нас ждут новые круги Ада. Катаю по столу ручку, терпеливо дожидаясь, пока одногруппники отправятся истреблять еду в местной столовке. И, только оставшись в одиночестве, позволяю себе шумно выдохнуть, растекаясь по стулу. Я задумчиво потираю переносицу, нервно мну собственные пальцы и щёлкаю суставами, чувствуя странное облегчение от лёгкой вспышки тупой боли. И лишь после этого нехотя поднимаюсь, не глядя кидаю свой неизменный блокнот в рюкзак и поспешно засовываю телефон в карман толстовки.

Глава 4

Пашка

Я чувствую себя придурком с коробкой Рафаэлло, которые любят практически все девчонки, в руках, и скалящийся Градов с его фирменной высокомерной ухмылкой совсем не облегчает мне жизнь. Наплевав на моё перекошенное лицо, он щёлкает айфоном, делает несколько фоток и наотрез отказывается их удалять. И я отчетливо ощущаю, что из моих ушей сейчас клубами повалит дым, а изо рта потоком вырвется непечатная отборная брань.

– Стрелец, ты серьёзно? Ничего более оригинального придумать не мог? – давится ехидным смехом Стас и предпринимает попытку постучать по моей черепной коробке сбитыми костяшками.

– А где ты был, когда я звонил попросить совета? – я всё-таки взрываюсь и сплёвываю себе под ноги, проклиная и товарища, и мою нездоровую тягу к теряющейся на фоне множества эффектных студенток первокурснице, которая по непонятной причине накрепко запала в душу.

– Ты действительно хочешь это знать? – выразительно ведёт бровью Град, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что всю прошлую неделю он не отлипал от получившей небольшой внеплановый отпуск Вишневской.

– Каблук!

– Заметь, это не я сейчас стою с банальным набором неудачника-ловеласа и не знаю, как подкатить к понравившейся девушке. Надо было послушать Раду и подарить тебе на день рождение практическое пособие «Как соблазнять женщин».

– Да пошел ты! Друг называется! – я складываю известную всему миру фигуру из одного пальца и, круто развернувшись, взбегаю по ступенькам. Со всего маха врезаюсь в очкарика-аспиранта, роняя его конспекты на покрывшийся инеем бетон, и ныряю в распахнутую настежь дверь вместе с порывом холодного хлёсткого ветра.

Игнорю пытающуюся поймать меня за рукав бывшую, за пару секунд преодолеваю пустынный коридор и спускаюсь вниз, останавливаясь перед входом в хранилище знаний. Недолго кошусь на внушительную бронзовую табличку и захожусь в приступе дикого истерического хохота. Невероятно, но за четыре года обучения я впервые собираюсь посетить библиотеку, и явно не для того, чтобы завести карточку и взять парочку хрестоматий домой. Какой же я… идиот!

Внутрь я вваливаюсь с невообразимым грохотом, приковывая к своей персоне внимание, наверное, всех студентов, тщательно штудировавших учебники до моего прихода. Укоризненно смотрит на меня замерший с карандашом в тонких узловатых пальцах ботаник, старательно сдерживает улыбку светловолосая девчонка с двумя короткими аккуратными косичками, а охраняющая покой этой обители седовласая библиотекарша с аристократичными чертами лица так и вовсе готовится испепелить нарушителя спокойствия на месте. Подобно огнедышащему дракону, чахнущему над своими сокровищами в пещере.

– Прошу меня извинить, больше не повторится, – я изображаю шутливый поклон, ничуть не тушуясь, и не испытываю ни капли сожаления по поводу коробки конфет, перекочёвывающей к в момент подобревшей Алевтине Ивановне. Я всё равно не знаю, как их нормально вручить Беловой и избежать насмешек с её стороны.

Загладив вину таким образом и отделавшись малой кровью, я молчаливо лавирую между парт и целенаправленно ищу взглядом Ларису, которая в это время (как сообщила её не в меру болтливая и невероятно приставучая одногруппница) всегда пишет здесь конспекты. А ещё ощущаю своего рода дискомфорт при виде такого количества студентов, занятых учебой, учитывая, что моё окружение чаще зависает в столовке, на заднем дворе или в курилке.

– Белка, а, Белка, – я нахожу первокурсницу в компании трёх девчонок и двух парней, ни один из которых мне не нравится, и нагло нарушаю чужое личное пространство, низко к ней наклоняясь и практически касаясь губами маленького розового уха. – А ты чего такая зла-а-ая?

– А чего мне быть доброй, если один нехороший недочеловек умудрился залить все мои тетради кофе? – васильковые глаза пытаются прожечь во мне внушительную дыру, звонкий Ларкин голос так и вовсе сочится чистейшим ядом.

Только подобная реакция на моё появление, вопреки здравому смыслу и банальной логике, разжигает огонь азарта и провоцирует на активные действия. Так что я подчиняюсь порыву, не без труда отодвигая в сторону брюнета вместе со стулом и с его пожитками, и занимаю освободившееся рядом с Беловой место.

– Ну, он ведь не специально.

– Что тебе от меня надо, а, Стрельцов?! – чуть не плачет Белка, роняя голову на руки, и оттуда сердито сопит, ну, а я запутываюсь пальцами в её волосах и теряюсь от того, какой беззащитной сейчас кажется обычно воинственная первокурсница.

– Может, я помощь хотел предложить. От всего, так сказать, сердца…

– Которого у тебя нет? – ехидно хмыкает Ларка и поспешно сбрасывает с себя мои руки, отстраняясь. И этот жест будит внутри меня осязаемую жгучую злость, требующую срочно прижать девчонку к себе и не выпускать из стальных объятий.

– Спасибо, помог уже в прошлый раз! После твоего полуночного визита зачётку менять надо, учебник испорченный не знаю, как сдавать, а кактус-Женю и вовсе пришлось выбросить, потому что пересадить его не представляется возможным!

 На одном дыхании выпаливает моя визави и резко осекается, только уже слишком поздно. Потому что её одногруппники, как по команде, отрываются от своих дел и теперь изучают Белову с живейшим интересом, заглавными буквами написанным на их лицах. Нехорошо так, едко скалится сидящий рядом со мной брюнет, начинает что-то быстро строчить в своём телефоне блондинка в лимонно-жёлтом свитере, а две другие девчонки горячо перешёптываются. И, судя по доносящимся до моего слуха обрывкам фраз, вроде «тебе говорила» и «был секс», о наших с Ларкой «отношениях» к обеду будет знать, если не весь универ – то целый поток точно.

Глава 5

Белка

Сильные объятия обжигают. Они разгоняют кровь по телу, оседают яркой щемящей нежностью где-то внизу живота и…

Дарят совершенно нелепую иллюзию нужности. Той самой, от которой горчит на языке, а пальцы сами сжимаются в кулаки. Но вместо того, чтобы ударить, я только рвано выдыхаю, закрыв глаза:

– Пусти.

– Не-а, – хмыкает Пашка и обнимает крепче, так до странного правильно вжимая меня в своё твёрдое горячее тело. Утыкается подбородком в мою макушку и самодовольно заявляет. – Пока не согласишься принять помощь – не отпущу.

– Отлично, – я успеваю прикусить язык до того, как нелестный комментарий срывается с моего языка. И, противореча сама себе, утыкаюсь лбом в его плечо.

Утешая не дремлющую паранойю тем, что постою так ещё буквально одну минуточку. И обязательно его оттолкну. Оттолкну же?

А время в насмешку замирает вокруг, и я не замечаю, как расслабляюсь под ненавязчивыми прикосновениями чужих ладоней к моей напряжённой спине. Что улыбаюсь, слушая очередной анекдот, отдающий фирменным чёрным чувством юмора. И даже (о ужас!) тихо хихикаю, когда Стрельцов наклоняется ниже, щекоча дыханием мою шею.

– Вредная Белка, – его голос хрипит, а хватка на талии становится стальной. И я подаюсь вперёд, предвкушая что-то новое, неизвестное, обжигающее. То, от чего темнеют его глаза, а дыхание становится рваным и заполошным. То, от чего пальцы сжимают воротник чужой толстовки, а ноги сами делают ещё один маленький шаг вперёд. И я даже закрываю глаза, повернув голову набок, в кои-то веки не думая, что я творю, но…

– Стрелец, а ты чё тут?

За спиной парня маячит спортивная звезда нашего универа, красавец, отличник и просто душка Мирослав Чадин. Широко улыбаясь, он что-то шепчет на ухо очередной блондинке из группы поддержки и нагло, вызывающе ржёт. И я даже не понимаю, чего во мне больше: обиды на не случившийся поцелуй или уже привычного осознания, что эти парни не из моей лиги?

– Мир, пошёл на хрен, а? – глухо рычит Пашка, так и не выпуская меня из объятий. Бросает косой взгляд на приятеля и иронично добавляет. – И воблу забери с собой. Вон, как голодные глазки пучит… Недорабатываешь, что ли?

Даже на мой вкус шутка звучит слишком грубо, но Чадин лишь снова ржёт и утаскивает возмущённо пискнувшую «воблу» куда-то за угол. А Стрельцов глубоко вздыхает и, наконец, выпускает меня из своей хватки. Правда, только за тем, чтобы схватить за руку, переплетая наши пальцы, и выдать тоном, не терпящим возражений:

– Идём, Белка. Обсудим условия нашего взаимовыгодного сотрудничества.

– Вообще-то, я не соглашалась, – упрямо замечаю я, пытаясь выдернуть руку. Но терплю очередное поражение и шагаю следом за разогнавшимся Стрельцовым. Старательно игнорируя очевидный факт: мои пальцы в его ладони самая правильная вещь из всех, что случились со мной в последние полгода точно.

Задумавшись, я не замечаю, как мы выходим из университета, как перебегаем дорогу, игнорируя пешеходный переход и сигналы недовольных водителей. Не вижу, как пронзительно смотрит на меня Пашка, открывая передо мною дверь в кафе, и вздрагиваю от едва ощутимого толчка в спину. Только тогда я моргаю, выныривая из собственных мыслей и тихо охаю, оглядываясь по сторонам. В этом дорогущем, слишком респектабельном для бедной сиротки заведении, я оказываюсь впервые.

И не знаю, радоваться мне или начинать считать, какую дыру в моём скромном бюджете проделает один стакан простой воды из местного бара.

– Стрельцов, ты издеваешься? – я тихо вздыхаю и сажусь за столик у широкого огромного окна. Неуютно ёжусь под оценивающим взглядом официантки и даже не слушаю, что тараторит ей парень, глядя одним глазом в меню. Потому что бессовестно залипаю на ямочках на его щеках, на длинных пальцах и непривычно узких запястьях.

И не хочу думать о том, что творит со мной его неизменная, чуть нахальная ухмылка. Почему от неё желудок совершает безумный кульбит, а сердце грозит остановить свой бег. И одно из правил правильной девочки вот-вот окажется под нешуточной угрозой, ведь ещё немного, ещё чуть-чуть и я…

Бокал горячего, пряно пахнущего цитрусом и гвоздикой глинтвейна оказывается перед носом раньше, чем я успеваю закончить крамольную мысль. Обхватив его ладонями, я жмурюсь от обжигающего тепла, пробирающего до костей, и довольно вздыхаю, делая первый осторожный глоток. Смакую терпкий привкус, катая мякоть апельсина на языке, и чувствую, как мне физически становится легче дышать. И только едва слышный щелчок, так похожий на звук затвора фотоаппарата, выводит меня из этого медитативного состояния. И лишь тогда я решаю открыть глаза.

Чтобы застыть на месте, столкнувшись с пристальным, слишком внимательным взглядом Стрельцова. Чтобы заметить искры жгучего интереса в его глазах и понять, что не хочу.

Не хочу знать, о чём он думает, глядя на меня. 

– Что? – голос звучит неожиданно хрипло, и я неосознанно провожу языком по губам, слизывая горько-сладкую нотку винограда.

Стрельцов хмыкает, болтая ложкой в чашке с кофе, и напрочь игнорирует заинтересованный взгляд официантки. И невозмутимо жмёт плечами, листая что-то в своём телефоне:

– Ничего, мелочь. Так с чем тебе помочь там надо?

Глава 6

Пашка

Наверное, мне стоит больше времени уделять собственной учёбе, учитывая, что несколько хвостов болтаются мёртвым грузом с прошлого семестра. А ещё стоит хоть раз выспаться на этой неделе, забросить на пару дней тусовки и перестать думать о чересчур худой на мой вкус девчонке, которую не помешало бы откормить. Но я успешно забиваю на все эти «надо» и прочие доводы рассудка и настойчиво подпираю плечом стенку рядом с аудиторией, где проходит пара у первокурсников.

В голове царит полнейший бедлам, и я не могу объяснить даже самому себе, что заставило предложить гордой и не в меру упрямой Беловой помощь. На первый взгляд, да и на второй, мы с ней с разных полюсов планеты. А если точнее – то из разных Вселенных, которые никогда не должны были пересечься. Но одному стаканчику паршивого, третьесортного кофе было суждено перемешать все карты и изменить расклад. Вот такое фаталити, блин!

– О, Стрелец! На молодую кровь потянуло? – насмешливый голос Чадина ударяется в спину, и я крепче стискиваю зубы, глотая желание послать сокурсника по известному проторенному до него маршруту. Делаю глубокий глоток воздуха и, нацепив на лицо ехидную ухмылку, поворачиваюсь к собеседнику.

– А ты б завидовал, что ли, молча, Мир, – верчу в пальцах отобранные у какого-то сопляка чётки из янтаря и демонстрирую максимальное равнодушие, на которое только способен. Потому что в нашем кругу привязанность – это слабость. А привязанность к малообеспеченной сиротке – слабость вдвойне, которая если и выйдет боком, то страдающей от сплетен Беловой. Но никак не мне.

Я отвлекаюсь на сплетающиеся в запутанный клубок мысли и пропускаю тот момент, когда со звонким скрипом распахивается дверь лекционного зала и по чистой случайности пролетает в паре сантиметров от моего носа. А из неё гурьбой высыпают смеющиеся студенты, обсуждающие то ли студвесну, то ли очередное выступление наших несмешных горе-КВНщиков.

– Ой, – сдавленно пищит Ларка, когда толпа впечатывает её в мою грудь, и заливается алым румянцем, красящим неровными пятнами щёки.

– Привет, Белка, – я делаю два больших шага в сторону, удерживая лёгкую, как пушинка, девчонку на весу, и свободной рукой забираю у неё рюкзак, напрочь забывая, что Чадин пристально за нами наблюдает.

– Решил поиграть в рыцаря, Стрелец? Похвально, – ржёт во весь голос Мир и, многозначительно мне подмигнув, сливается с расползшимся по всему коридору потоком.

И момент очарования разбивается, мгновенно приобретая неприятные полутона.

– Отпусти, – Белова окатывает меня недовольством, плещущимся на дне васильковых глаз, и, предприняв несколько неудачных попыток выпутаться из объятий, устало выдыхает. – Паш…

– Чем меньше ты будешь брыкаться, тем меньше на нас будут обращать внимание, – озвучиваю прописную истину полушёпотом, невзначай задевая аккуратную мочку уха губами, и опускаю зардевшуюся девушку на пол, крепко прижимая её к своему боку.

Так мы и минуем сначала поворот к библиотеке, куда в прошлое наше занятие набились оголтелые болельщицы из группы поддержки, неизвестно что потерявшие в хранилище знаний. Затем так же уверенно пересекаем коридор, ведущий к столовой, где позавчера парни из футбольной команды не дали нам посидеть в одиночестве ни минуты. А потом выходим на крыльцо, встречаясь с вихрем морозного воздуха, бьющего прямиком в лицо и растрёпывающего Ларискины медно-русые волосы.

– Замёрзла? – мне отчаянно хочется снять с себя пальто и укутать в него застывшую рядом девушку, потому что её болоньевая голубая куртка кажется слишком тонкой. И я инстинктивно сжимаю хрупкие пальцы Беловой и тащу её за собой вниз по ступенькам. Намереваясь как можно скорее забуриться в какую-нибудь кафешку и заказать две чашки горячего вкусно пахнущего какао, способного отогреть и меня, и хмурящуюся Белку, постоянно кусающую нижнюю губу.

Мы ныряем в первую попавшуюся по дороге кофейню, расположившуюся на углу оживлённого перекрёстка, и занимаем свободный столик у высокого овального окна. И после беглого осмотра я нахожу, что качество заведения вполне приемлемое. Мягкие кожаные диваны молочного цвета, удобные кресла, россыпь тёмно-коричневых подушек и нарядные стеклянные фонарики на столах с зажжёнными свечами внутри. В общем-то, идеальная обстановка для романтического свидания, если бы мы сюда не учиться пришли.

– Нам, пожалуйста, две порции блинчиков с ветчиной и сыром, сэндвич с курицей, греческий, тирамису и два больших капучино с карамельным сиропом, – по мере того как я озвучиваю официантке не маленький заказ, Лариса мрачнеет и морщит лоб, вцепляясь пальцами в салфеточное полотно.

И я не без труда сдерживаю растущее желание встряхнуть девчонку и на весь зал проорать, что со мной она может не подсчитывать свои сбережения и не переживать о том, хватит остатков её зарплаты то ли на поздний обед, то ли на ранний ужин или нет. Господи, как же с ней сложно-то, а.

– Белова, в моем мире мужчины угощают своих спутниц независимо от того, испытывают они к ним дружеский интерес или какой-то иной.

Ответом мне служит гробовое молчание и возмущённое Ларкино сопение, недвусмысленно намекающее, что я снова ляпнул что-то не то. И, наверное, стоило сказать Белке, что мне приятно ухаживать именно за ней, но с этой странной первокурсницей я почему-то впадаю в конкретный ступор и вместо комплиментов горожу что-то несуразное, и отдалённо не напоминающее изящное обольщение.