— Ну говорю же вам, я бы с удовольствием, но у меня работа! — Полина неловко переложила телефон на другое плечо, прижала его ухом. — ...Ну, так Марк с Марусей приедут, Лидия Петровна! Ну как, как? Очень просто! Возьмут такси и приедут... — Рука с висящим на ней тяжеленным пакетом безвольно разгибалась, и Полина уже в который раз промахнулась мимо нужной кнопки домофона. Злилась. — ...А у человека свадьба, Лидия Петровна! Она же не виновата, что к вам... — спохватилась, — что к нам родственники прие...
Запястье прошило болью, Полина охнула и уронила пакет. По ступеням подъездного крыльца покатились лук и картошка. От усталости и злости набежали слёзы, но Полина лишь закусила губу и, слушая отповедь свекрови, собрала овощи. Молча. Потому что всё бесполезно: объяснять, договариваться, и даже оправдываться.
— Лидия Петровна, вы извините, мне сейчас так неудобно... Я вам позже перезвоню!
Сбросила вызов и, едва удерживая ногой тяжёлую дверь, наконец-то протиснулась в подъезд.
— Не закрывай! — донёсся следом сиплый мужской голос, но поздно. Да и вообще — не больно-то надо. К чёрту всех! Задолбали... Задолбали-и-и!
После пронзительного майского солнца в подъезде стояла темень. Осторожно нащупывая ногой ступени, Полина поднялась на площадку первого этажа. Руки, казалось, вот-вот оторвутся, потянутое запястье горело. С трудом запихнув в узкую дверь лифта баулы, Полина из последних сил ткнула кнопку девятого этажа.
...«Нормальная женщина никогда не променяет семью на работу» — звучал в голове нравоучительный тон свекрови. Стерва, блин... Надо было спросить у неё — а нормальная женщина стала бы таскать через полгорода сумки по десять кило каждая, лишь бы сэкономить тыщёнку-другую в месяц? И кто, спрашивается, всё это съест — сама Полина что ли? Или Маруська? Ага, куда там...
Что-то громыхнуло, Полина подняла взгляд и попятилась — почти закрытую дверцу лифта крепко удерживала мужская рука. Чернота под ногтями, грубая, пошарпанная кожа... Полина отметила это мгновенно, на автомате, ещё даже не успев понять чего испугалась, а рука уже агрессивно толкнула дверцу, и та покорно поползла в сторону.
Мужик был на целую голову выше. Взлохмаченные тёмные волосы, бичёвская щетина. Подсохшие ссадины на скуле и переносице, рассечённая застарелым белёсым шрамом бровь и оценивающий взгляд, от которого у Полины похолодело в груди.
Он сделал шаг вперёд, и вместе с удушающей волной паники на Полину обрушился и запах — густой, терпкий запах мужика. Не из тех, которые захаживают к ней в салон полировать ногти и оформлять холёную бородку, а другого — смертельно уставшего, потного, пропитанного соляркой, куревом и ещё чем-то таким резким... Чем-то, отчего тут же ослабли колени, и на губах застыло обречённое «Пожалуйста, не надо...», но в то же время в голову ударила отчаянная смелость. Полина кинулась вперёд:
— Стойте! Я поеду одна!
Мужик раздражённо дёрнул щекой, сощурился. Только что не зарычал. Хищник — голодный и злой.
— Я кому сказала! — зашипела Полина и, совсем уж оборзев, пихнула его в грудь. — Вон пошёл!
А он только отмахнулся от неё и, всё-таки войдя, ткнул кнопку девятого этажа. Полина кинулась на него с кулаками. Он перехватил её руки и легко, словно она и не сопротивлялась, завёл ей за спину. Прохипел, обдавая запахом водки:
— Не кипиши, мала́я, не съем.
— Помогите! По-мо-ги-и-и-те!!! — заорала Полина.
Этого мужик не ожидал. Едва не снеся спиной двери, шарахнулся из лифта.
— Только сунься, гад! Я тебя... Я... — молотя по кнопкам этажей, рычала Полина.
— Ты с какой квартиры, дика́я? — зло просипел он, снова цепляясь за съезжающиеся дверцы, но больше не делая попытки их удержать. — Я к тебе в гости зайду, слышь? На счёт вежливости.
— Только попробуй! Посажу за изнасилование, понял?
И тут же, взвизгнув, отпрыгнула к задней стенке — мужик с такой силой врезал снаружи по закрытым уже дверям, что показалось, пробьёт их насквозь.
Пока поднималась, суматошно распихивала по пакетам всё, что из них вывалилось. В голове билось: «Догонит... Догонит...», пульс зашкаливал. Выскочила на своём этаже и сходу врезалась в человека. Сердце чуть не разорвалось, но в следующий миг поняла — соседка!
— Фуху-у-ух... Здрасти, тёть Валь!
— Ты слыхала, кричал вроде кто внизу?
— Я кричала. — И бегом к своей квартире. Руки дрожали, и ключ упрямо не хотел попадать в замочную скважину, а между тем, лифт, грозно гудя и поскрипывая, уже поехал вниз. — Да твою ж мать, открывайся!
— А чё случилось-то, Поль?
— Да так, напугалась, — буркнула она и, наконец открыв дверь, подхватила пакеты, но ручка одного из них, словно издеваясь, лопнула, и проклятые овощи снова покатились по площадке. — Да твою ж ма-а-ать! Ну сколько можно-то, а?!
— Ничё, ничё, я помогу! — засуетилась соседка, собирая. — Ты иди, иди, я сейчас занесу!
Ворвавшись в квартиру, Полина бессильно рухнула на банкетку, прижала ладони к бешено стучащему сердцу.
— А ты почём картошку-то брала? — зашла соседка следом. — Хорошая какая, твёрденькая и почти без ро́стиков. Займи мне парочку?
— Тёть Валь, там, внизу, мужик какой-то... В лифт со мной пытался залезть.
— Х-х-х! — ужаснулась соседка. — Да ты что?! Тот самый что ли?
— Не знаю, — Полина скинула кроссовки и поволокла пакеты в кухню. — Как думаете, может, мне в полицию позвонить?
— Спрашиваешь! — пошла та следом. — Конечно, позвонить!
— Но он же ничего не сделал, что я скажу?
— Так если ждать пока сделает — это ж можно и дождаться! Ты позвони, Полин, позвони обязательно, а милиция пусть сама разбирается! А если вдруг что, я подтвержу, что тоже видела как он приставал, за это не переживай! — И она хозяйски полезла в пакет, добавляя к «парочке» картошин луковицу с морковкой и банан. — Я это, на днях в магазин пойду и тогда верну, ладно?
Полина кивнула. Не вернёт. Потому что за все пять лет ни разу не сподобилась — ни «парочку яичек», ни «маслица кусочек», ни «ты меня сейчас своей краской покрась, а я потом куплю и занесу», ни десятки всяких там ещё «займи по-соседски».
Проводив соседку, проследила в глазок, как та скрылась в квартире напротив... А спустя какое-то время поймала себя на том, что так и стоит, прилипнув к глазку, и рассматривает через него подъезд — словно вражеские позиции в перископ. Мой дом, моя крепость. Ага. Вот только, за Маруськой как теперь идти, по интернету что ли?
Муж даже не слышал, что она пришла — нацепив наушники, рубился в «танчики». Полина подошла сзади, обняла его, прижимаясь, ища успокоения и поддержки, но Марк только нетерпеливо повёл подбородком, уворачиваясь.
— Представляешь, меня сейчас чуть... — замялась на мгновенье, — чуть не изнасиловали. В лифте.
— Мм.
И всё. Полина слышала, как в его наушниках отдаются приказы, чувствовала сосредоточенную напряжённость мужа, его геройский настрой на победу... и полное отсутствие в этой реальности. Пихнула его в спину:
— Чего м?! Я говорю, меня чуть не изнасиловали! — потянула за один наушник. — Слышишь? Я говорю...
— Да подожди ты! — резко дёрнул он плечом. — Вечно ты... Блин! — треснул ладонью по столу, сдёрнул наушники. — Всё! Меня убили из-за тебя, довольна? Вечно ты... Ну? Говори, чего хотела?
— Уже ничего! Хотя... А давай за Маруськой вместе пойдём?
— Ну не-е-е, сегодня вообще капец, как крутит, даже укол делал. — Отъехал на кресле чуть назад, вытянул вперёд левую ногу. Голень, чуть выше щиколотки, опоясывал рубец, и всё, что ниже него, было синюшного оттенка. — Погода переменится, точно.
— Почему босой опять? — всплеснула руками Полина. Потрогала стопу. — Ну ледяная же! Где носки?
Принесла из спальни носки из собачьей шерсти и, присев перед мужем, натянула их на его ноги.
— Вот ты как маленький, Марк! А потом опять по реабилитациям мотаться.
А он, жёстко обхватив пальцами её затылок, потянул на себя, одновременно недвусмысленно подаваясь бёдрами вперёд.
— Марк, — уворачиваясь, вцепилась его руки Полина. — Не сейчас. Мне... Мне за Маруськой надо бежать, а там ещё... Сумки ещё... Давай потом!
Опустившись на табурет в кухне, уставилась на так и не разобранные пакеты. Устала. Кто бы знал, как она устала!
— Кстати, что там у тебя с мамой? — раздалось из-за спины. — Она говорит, ты опять хамишь?
— Чё-ё-ёрт... Забыла совсем, я же ей перезвонить хотела! Слушай, а кто там у вас приезжает в эту субботу?
— Жена троюродного дяди по отцовской линии, это их зять у нас тут в прокуратуре масть держит, помнишь, мама рассказывала? — зашёл Марк в кухню. — Я её, если честно, и сам ни разу не видел. Она из Челябинска, здесь проездом на день, мама хочет нас познакомить.
— Зачем?
— Ты меня не слушаешь? Её зять большой человек в нашей прокуратуре. А это связи, что непонятного?
Полина вздохнула.
— Связи, это, наверное, круто, вот только у меня в эту субботу работы валом.
— Подумаешь. Отмени.
— И ты туда же? Отмени... Не получится! Некому передать клиентку, понимаешь?
Марк прислонил бадик к столу и полез по пакетам.
— Нет, это ты не понимаешь — маме нужно, чтобы мы приехали, значит, мы приедем. Без вариантов. — Выудил сгущёнку в мягкой упаковке, свинтил крышку, присосался. Потом бросил её, не закрыв, на соседний стол, отломил от связки банан. — Она, между прочим, для нас старается.
— Ну да. И поэтому я постоянно обслуживаю всех этих её стервозных подружек, да? Бесплатно, заметь и без всех этих хвалёных бонусов от связей, просто как приложение к твоей маме. Как будто она мне хозяйка! Нет, я не спорю, может, она с этого что-то и имеет, а вот я только трачу время, и теряю в заработке на нормальных клиентах!
— Н-да-а-а... Мельчаешь, Полин! Тебе мало того, что из меня инвалида сделала, так ещё и матери надо все нервы вытрепать, да? Знаешь, я скучаю по той деревенской девочке, которая умела быть благодарной. Не думал, что город так быстро тебя испортит.
За Марусей собиралась, как на спецзадание. Вместо яркой рубашки в клетку надела малоприметную чёрную ветровку с капюшоном. Вместо джинсов — спортивные штаны. Вместо белых кроссовок — серые кеды. Волосы собрала в тугую косу. Сверху бейсболка. Несмотря на вечер — солнцезащитные очки. А в кармане — зажатый в кулаке ключ с торчащим наружу зазубренным концом. На всякий случай.
Натянув на бейсболку ещё и капюшон, всю дорогу до садика озиралась, видя в каждом высоком мужике того самого. Но когда, с тёплой дочуркиной ладошкой в руке, вышла с охраняемой территории сада — поняла, что бояться за двоих гораздо страшнее, чем за себя одну.
— Мамочка, я устала! — совсем скоро захныкала Маруся, и Полина поняла, что подстраиваясь под её скорый шаг, дочка просто бежит. Сбавила обороты.
— Мамочка, а почему ты в очках?
— Для красоты, Марусь.
— Я тоже хочу!
— Дочь, давай домой придём и тогда, ладно?
— Не-е-ет, я сейчас хочу!
Пришлось отдать ей очки, а самой надвинуть пониже козырёк бейсболки. Три минуты относительного покоя, и:
— Мамочка, я писить хочу.
— Дочунь... Потерпи, а?
Но Маша захныкала и повисла на больном Полинином запястье. Пришлось срочно искать кустики. После кустиков Маше захотелось на ручки. После ручек — на детскую площадку во дворе, а это было совсем уж ни к чему — чем ближе к дому, тем сильнее охватывала Полину тревога.
— Марусь, а пойдём лучше к маме на работу?
— Не-е-ет! Хочу каче-е-ели!
— Ладно, — пошла Полина на хитрость, — просто тётя Света хотела тебе но́гтики накрасить. Но если ты не хочешь...
Небольшой салон-парикмахерская, в котором Полина арендовала кресло и стол, ещё два года назад был обычной однушкой в типовой девятиэтажке. Теперь же у неё был отдельный вход, пробитый в стене бывшей кухни, высокое крыльцо с перилами и козырьком, и большие окна, выходящие на внутриквартальную мини-парковку. Современный интерьер в нейтральных тонах и абсолютно всё необходимое для работы, от мебели и водонагревателя до крутого мобильного света.
Арендовать такое удовольствие стоило ощутимо дороже, чем в среднем по району, но в перерасчёте на удобство и, главное, на время — бесценно, потому что жила Полина в соседнем подъезде этого же дома. А раньше, до открытия салона, рвалась на части: маникюр делала у себя на дому, а стригла в парикмахерской за три остановки отсюда. Тогда ей частенько приходилось терять в деньгах, но ещё чаще — мотаться весь день с точки на точку, и это жутко выматывало, особенно если приходилось таскать за собой Маруську. А таскать приходилось — в садик та поначалу ходила в лучшем случае неделя через неделю, а сидящий дома Марк не справлялся из-за ноги. А больше некому.
— Тёть Свет, нам срочно нужны ногтики! — с порога объявила Полина.
— Сиреневые! — поддакнула Маруська.
— Ах силе-е-енивые, — передразнила её Светланка и открыла кейс с лаками. — Ну давай посмотрим, что у нас есть...
А после того, как довольная Маруська, растопырив пальчики, уселась смотреть мультики в планшете, Полина полушёпотом рассказала Светке о происшествии в лифте.
— Погоди, что, вот прям зашёл и начал хватать? — ужаснулась Светка. — Капе-е-ец...
— Ну... — замялась Полина, — вообще-то я, конечно, первая бучу начала. Но знаешь, он тоже борзый! Нет, чтобы вышел сразу, как я сказала, так нет, наоборот, вошёл и кнопку нажал. На девятый! Я поэтому сразу на лифтёра и подумала. А ещё, он пригрозил, что найдёт меня... — окончательно сникла. — Блин, Свет, что мне теперь делать-то?
— Да что, благоверному своему пожалуйся!
— Да ему, похоже, пофиг. Мне иногда вообще кажется, что ему лишь бы холодильник был полный и за интернет уплачено.
— Сама виновата, повадила. А у меня вот, видала? — Светка пошевелила пальцами, демонстрируя новое золотое кольцо. — Это, если что, изумруд. И при этом ни жрать готовить не надо, ни носки стирать, ни за квартиру платить. Вот это я называю стабильность, а не эти твои борщи-макароны. Учись!
— Может, ты и права.
— Может?! Да я тебе полжизни уже твержу, что мужики любят стерв! А на таких Золушках, как ты, просто женятся, чтобы домработницу не нанимать!
— А тут ещё свекровь эта... — вздохнула Полина и потёрла запястье. — Представляешь, с оптовки сегодня пакеты тащила и руку потянула. Да так сильно!
— Во-во. Делать тебе нечего! Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик. Герой! Грамоту тебе, Щербакова! В рамочку и на стеночку.
— А у меня в субботу сложная укладка, и народ сплошняком до вечера...
— Если ты намекаешь, чтобы я за тебя вышла, то у меня на этот день личная жизнь по плану. Так что извиняй. Погоди-и-и... — Светка неожиданно подалась вперёд. — На девятый, говоришь? Слу-у-ушай... А ведь и правда, маньяк!
— Почему?
— А потому, что если он не хотел блокировать лифт между этажами, то к кому он ехал-то тогда?
Полина застыла. И почему она не подумала об этом сама?
Уже в десятом часу вечера заглянула к тёте Вале. Соседка, перекрестившись, уверила, что к ней страшные мужики отродясь не хаживали, и призадумалась, потому что действительно, сейчас на их площадке из четырёх квартир были заселены только две — её и Полинина.
Тут же, при Полине, позвонила хозяйке квартиры, которая находилась рядом с её. Квартира та около года назад горела и с тех пор стояла пустая.
— Говорит, — положила она, наконец, трубку, — с ремонтом пока даже затеваться не хотят, но и продавать не думают. Так что не к ним этот твой мужик ехал, точно. А в той, что рядом с вами, вообще тишина — как Никитична померла, так и всё. Был у меня, кстати, номерок её дочки... Но это когда ещё, лет десять уже прошло... — слюнявя палец и шустро переворачивая страницы записной книжки, бормотала она. — Тем более, и дочка-то сама неместная, поэтому Никитична тогда и разлагаться-то уже начала. А сын... — и замолчала, рассматривая какую-то запись.
Когда Полина, уложив Марусю, вошла в зал, Марк рубился в танчики. Сначала она хотела всё-таки рассказать ему о случившемся, но так и не решилась отвлечь. Просто села на диван и, поджав ноги, провалилась мыслями в себя.
«Мужики любят стерв! А на таких Золушках, как ты, просто женятся, чтобы домработницу не нанимать!» Светкина философия по жизни, и Полина уже давно перестала обращать на неё внимание, но иногда, когда особенно хотелось внимания и поддержки, становилось вдруг тоскливо. А что, если Светка права?
Знакомство с Марком было похоже на сказку. В тот день он подвёз своего друга на дискотеку в Полинино училище и задержался там ненадолго, моментально произведя фурор среди ПТУ-шниц: мало того, что симпатичный, так ещё и старше всех местных пацанов — целых двадцать два года! К тому же, хотя и не сынок олигарха, но довольно мажористый. Этакий хозяин жизни, который словно сошёл с небес. Не уровень рядового ПТУ, точно. И тем удивительнее, что он там вообще оказался. Да ещё и из целой толпы девчонок, среди которых были и постарше, и поярче, и поопытнее, заметил почему-то именно Полину, обычную провинциалку — наивную и зашуганную. Заметил и, сходу схватив за руку, дёрнул к себе: «Откуда в таком клоповнике такой подснежник? Как-как? Старая Покровка?.. Это где вообще такое? Хотя, не важно. Ты теперь моя, ясно? Увижу кого рядом...» — показал кулак и подмигнул. А Полина фыркнула и сделала вид, что ей вовсе не лестно. И что завистливые взгляды старшекурсниц не щекочут приятно гордость, и что сама она не выискивает его теперь взглядом в толпе. А потом он просто уехал, даже не попрощавшись, и Полина, повздыхав пару дней, спустилась с небес на землю.
Но уже к концу недели он появился снова и больше не давал прохода. Бабушкины заветы о девичьей чести, об которые за прошлый год обломался не один ПТУшник, позабылись уже на пятый день. И не то, чтобы Полина хотела, но Марк был очень настойчив, а она отчаянно боялась выглядеть в его глазах деревенской лохушкой и... В общем, всё случилось неожиданно и не так, как она об этом мечтала. Ей-то думалось, первый раз — это на постели из розовых лепестков и непременно после свадьбы, или хотя бы после помолвки... Но никак не на заднем сиденье машины в сотне метров от студенческой общаги!
Это заняло не больше пяти минут. Было неудобно, больно, и стыдно. Зато Марк остался доволен тем, что оказался у неё первым и стал прилюдно называть её «моя девочка» И Полина пропала! Утонула в нём, как в омуте своих давних мечтаний о большой и чистой любви.
И как же, спустя два месяца, ей было больно узнать, что у него, оказывается, есть другая, постоянная девушка.
Как ей было тогда плохо! И снова больно и стыдно, как в тот раз — на заднем сиденье его машины. Она чувствовала себя использованной лохушкой, тряпкой, об которую вытерли ноги и выкинули... А тут ещё Светка, соседка по комнате, зудела над ухом, масла в огонь подливала: «А я тебе сразу сказала, что такие, как ты, для таких, как он просто деревенская экзотика. Таким мальчикам другое подавай, такое, что тебе и не снилось!»
А через полгода Марк появился снова. Сказал, что порвал с бывшей девушкой и даже поругался из-за этого со своей матерью — всё ради своего любимого Подснежника!
Конечно, Полине было лестно. Ей словно удалось что-то кому-то доказать — той же Светке, например. Но всё равно, она лишь внимательно выслушала его… и гордо послала к чёрту.
Вот только и Марк не сдался. Настойчиво караулил её после учёбы и в обязательном порядке вёз в кафе. Сам заказывал для неё ужин и следил, чтобы она всё съела, а если она не хотела — заставлял. Говорил: «Надо, я сказал!» — и всё тут. Попробуй хоть слово поперёк! Слал по тысяче СМСок в день, спрашивая, где она, с кем и чем занимается. Контролировал даже в мелочах. Ревновал, как безумный! А вот на счёт близости, наоборот, и не заикался. И хотя Полина частенько замечала, что в штанах у него становится тесно — всё равно было понятно, что ему от неё нужно совсем не это. Ну, во всяком случае, это явно было для него не главным. Словом… убедил. И примерно через полтора месяца настойчивой осады Полина сдалась.
Она принадлежала ему без границ и остатка. Так, как он хотел, столько, сколько он хотел — в его требовательной, грубоватой манере. Он учил её плотской любви, раскрепощал, даже, скорее, развращал, и это было настолько ново и чуждо для неё, что походило на особое искусство — острое, чувственное, на грани между удовольствием, болью и, зачастую, стыдом.
Вскоре, по его настоянию, Полина окончательно завязала с подружками ПТУ-шницами — Марк считал, что они на неё плохо влияют. И вообще, он очень хотел семью и настойчиво предлагал пожениться ещё когда Полина училась на втором курсе. А когда она заупрямилась, что сначала должна доучиться — терпеливо ждал ещё целых два года. Бабушка тогда порадовалась за Полину и сразу сказала, что такие, как Марк — редкость среди мужчин и наказала беречь его и их отношения.
Полина хвасталась своим счастьем Светке, но та лишь крутила пальцем у виска, и демонстративно игнорировала Марка, когда он появлялся в их общажной комнате. Полина видела — подруга просто завидует, и не обижалась…
Вот и теперь — всё-таки не права Светка на счёт стерв и Золушек! И счастье её хвалёное — не настоящее. Блестит золотом, шуршит купюрами, а глаза, когда смотрит на влюблённые парочки или маленьких детей, всё равно выдают тоску. И работает она по выходным не потому, что так уж сильно любит своё дело или, как Полине, — деньги позарез нужны, а всего лишь прячется от одиночества. Потому что ни один приходящий любовник, какую бы шикарную квартиру он тебе ни снял и как бы щедро не спонсировал, не сумеет дать простого женского счастья — семью.
Вот только, что же теперь не так? Откуда ощущение, что всё разваливается и на этих обломках они с Марком каждый сам по себе?
Может, дело действительно в том, что, зарывшись в быт, она стала... клушей? Но тогда, кому как не ей всё исправлять?
Руслан проснулся как-то вдруг. Лежал, вглядываясь в темноту, и всё не мог понять, где он и что это гудит, отдаваясь вибрацией в спину. Водка с красным перцем работала — горло драло чуть меньше, чем вчера, но всё равно, ощущение, словно битого стекла нажрался.
Наконец узнал звук — лифт. Мысли тут же заметались... И замерли. Вспомнил.
Мамина квартира. Его квартира.
Вынув из-под головы затёкшую руку, повернулся на бок. Где-то в недрах дивана дзенькнула слетевшая пружина, и запах старости и пыли, мгновенно став гуще, наотмашь вонзился в душу. Или в совесть — что там, обычно, у нормальных людей в груди на уровне сердца болит?
Сел, растёр ладонями лицо. Зашипел, задев ссадину на переносице. Глянул на светящийся циферблат на запястье — третий час. Нехило, прилёг. Почти на двенадцать часов. Да ещё и как был — в ботинках и куртке.
Подсвечивая телефоном, нашёл выключатель, щёлкнул — ничего. Вышел в коридор, щёлкнул — ничего. Оказалось, пробки в счётчике, не автоматы, а именно пробки — керамические, допотопные — подвыкручены. Довернул на место, и свет тут же вспыхнул. На кухне весело затарахтел холодильник «Минск». Руслан его почти новым брал, с рук, ещё в девяносто седьмом. Незадолго до.
Стоял в коридоре, словно на распутье, смотрел на покрывший всё вокруг слой пыли, на паутину, на лопнувшие, отстающие от стен обои. На мамин плащ, одиноко висящий на вешалке у входа, и стоящие под ним растоптанные старушечьи туфли... И не понимал что теперь. Думал, ведь, это будет легко. Думал — давно отболело и зачерствело. А оно вон как, оказывается. Всё равно по живому.
В зале вся стена над диваном оказалась завешана фотографиями: он и Алинка, сестра. Алинки больше — и детские, и взрослые, а Руслан в основном только школьник. Или вот ещё, дембельская: краповый берет, значки, аксельбанты... Рожа светится от гордости, грудь колесом — того и гляди, лопнет. А призвался бы на полгода позже, была бы ему вместо дембеля первая Чеченская — первой очередью и пошёл бы, как многие. А так — везунчик.
А может, и не везунчик. Может, лучше бы посмертно, но героем, чем так.
Побежал взглядом дальше и неожиданно словно споткнулся об фотку в рамочке. Подошёл ближе.
Он и Иринка. Молодые, красивые. Счастливые. Сейчас ещё парочку кадров — и к гостям, в ресторан при Интуристе. Через два дня Руслан купит холодильник «Минск», ещё через неделю — телевизор «SONY». А пока они, сцепив руки, хвастаются на камеру обручальными кольцами и думают, что это навсегда.
Идиоты.
Порвал фотку, пошёл по квартире дальше. В спальне долго стоял перед трельяжем, глотал колючий ком в горле. Подбирал слова. И не нашёл ничего, кроме:
— Привет, мам...
На этом, вставленном между зеркалами фото она была молодая, всего на два года старше, чем он сейчас. И радостная, потому что уже знает, что беременна от любимого мужчины. Ну и что, что сорок пять — это, вроде как, поздно рожать? Ну и что, что мужчина тот безнадёжно женат? Она любила его и вроде была счастлива, хотя иногда, когда Руслан заставал её на кухне заплаканной, прижимала к груди его голову и повторяла шёпотом, как заклинание: «Так нельзя любить, сыночек... Так нельзя любить... Это хуже рабства. Так нельзя...» Позже Руслан понял — она всё надеялась, что отец разведётся, но он так и не решился.
Зато с сыном проводил столько времени, сколько не каждый законный отец мог.
Руслан, сын диспетчерши автопарка, можно сказать, рос у неё на работе, а точнее у отца — в гаражах того же парка, среди пропитанных маслом железок, инструмента, выхлопных газов, запахов солярки и резины. Среди автослесарей и механиков. Среди домино, сушёной тараньки, самокруток, а, иногда, и водки с пивом. Среди левых заказов от частников, золотых рук мастеров, их гениальных идей и дельных советов растущему на их глазах «Руслану Батьковичу»...
Задумчиво вернул фото на место.
Она возлагала на Руслана столько надежд и ждала до последнего. А он, как последняя сволочь, отложил её на потом. Из-за бабы, которая ни одного мгновенья того не стоила. И уже не исправить. Вот такая жизнь, хрен ли там.
Оконные рамы были деревянные, до сих пор заклеенные по периметру бумажками. Руслан рванул их, распахивая, и в это же мгновенье под потолком взорвалась единственная лампочка.
Сколько он простоял вот так — сунув руки в карманы и глядя то на тёмное зарешёченное небо, то на сонные отблески фар, скользящие по дороге внизу? Долго. Сначала по привычке фильтровал огни: ауди, фольц, пятнаха... А потом мысли побежали сами по себе: по холодной сырой лесополосе, в которой очнулся неделю назад побитый и полуголый; по босым ногам, отмеряющим километры стылой ночной трассы; по самоуверенным рожам Бодряковских дегенератов; и по единственному на тот момент злому страху, что пока он тут бредёт в ночи в сторону города, от его сервиса может остаться лишь пепелище...
Задумчиво потёр подбородок. А ведь, пожалуй, нет смысла противиться Мансуровой крыше. Оно, ведь, что Мансу́р, что Бодряков — по большому счёту, одного поля ягоды. Разница лишь в том, что Мансур львиную долю оборота проводит легально, через салоны, а Бодряк наоборот — легалкой только прикрывается. Но и тому и другому нужны специалисты, а Руслан спец, чего уж там скромничать. И тут уже есть о чём торговаться, хотя по-хорошему — на хрен бы их обоих. Не верь, не бойся, не проси. Заповеди.
Но если всё-таки выбирать — то Мансур, однозначно. Он хотя и татарин, но давно обрусевший, с ним можно крепкий базар держать. А Бодряков, хотя и русский, но та ещё гнида, с ним и срать на одном гектаре стрёмно, не то, что дела делать.
Закурил, взялся за прутья решётки, тряхнул изо всех сил. Даже не качнулась. Похоже, единственное в этой квартире, что ещё не сгнило — это она. Охренеть, как символично.
Простуженное горло не просто драло, казалось, оно облазит кровавыми лоскутами, и от дыма становилось только хуже, но он всё равно курил — привычка, куда от неё... И как-то не к месту, вспомнил вдруг девчонку из лифта: перепуганные голубые глазищи и размётанные по плечам волосы. Блондиночка, это хорошо! Правда, злая — это плохо.
Поздним вечером в пятницу Марк вдруг заявил, что завтра не сможет взять с собой к маме Марусю. И не успела ещё Полина отреагировать, как сходу завёлся:
— Это у тебя всегда всё просто! А посмотрел бы я, как ты на моём месте запела бы! Тебе позволить, так ты вообще всё на меня взвалишь!
— Погоди... Ты вообще-то сам вызвался взять её с собой, я не просила! И это ты говорил, что маме важно, чтобы эта тётя, или кто она там, увидела твою семью. Ну? Меня на фотке покажешь, подумаешь важность, а сами лично приедете.
— Ну да! Мало того, что мне за тебя там оправдываться, так ещё и с ребёнком таскаться? Короче, я еду один. Давай, погладь мне синюю рубашку и джинсы.
— Я уже приготовила серую. Ту, которую тебе мама подарила. Думаю, ей будет приятно, что ты в ней ходишь?
Марк треснул кулаком по столу:
— Почему на каждую мою просьбу, вечно тысяча отмазок? Ты, случайно, не забыла, в чьём доме живёшь?
Резко вскочил, но оступился на покалеченную ногу и его занесло. Полина бросилась вперёд, успела подставить плечо, подала костыль. Марк зло схватил его и, наотмашь лупанув её по голени, грубо отпихнул и вышел из комнаты.
Полина даже не ойкнула, только поджала ногу и зажмурилась, но слёзы всё равно потекли.
О том, что в последние годы муж иногда стал поднимать на неё руку — пощёчина или подзатыльник, или пихнуть со злостью, не знал вообще никто, даже Светка, и тем более бабушка. Как и о том, что с самого начала в постели он любил иногда слегка придушить или укусить. Или отшлёпать в запале страсти по ягодицам, так что на коже оставались сизые отпечатки-ладони. Поначалу, в медовую пору их отношений, это было редко и не сильно — скорее, как пикантная шалость. К тому же, тогда у Полины было право голоса — настроена ли она на эти игрища и где граница, за которой стоп. Но после травмы всё резко изменилось. Марка словно сорвало с привязи и понесло.
Полина пыталась с ним говорить, объяснять, что ей это неприятно и обидно и, в конце-то концов, больно! А он тут же принимал всё на счёт своей инвалидности, раздражался. Становился ещё злее и... несчастнее. Именно несчастнее, Полина чувствовала это. Искала выход. Предлагала ему найти психолога, но Марк только замыкался в себе и повторял что он не псих, что сам справится, просто ему нужно время и её поддержка. И Полина старалась поддерживать, а Марк — сдерживаться. Но получалось, увы, не всегда.
Поставив гладильную доску, разложила синюю рубашку, провела по ней рукой. И всё равно серая лучше, потому что ткань натуральная, а эта — голая синтетика, хотя цвет красивый, конечно. Но вот приедет Марк в ней, а свекровь посмотрит и сделает вывод, что Полина плохая хозяйка, одевает мужа во что ни попадя. И как его вообще угораздило её купить? Зачем? И, главное, сам! А говорит — никуда не выходит.
Сморгнув пелену слёз, задумчиво опустила утюг, и тут же рванула его вверх, но поздно — на левой полочке зияла дыра.
— Чем у тебя тут воняет? — входя в комнату, скривился Марк.
Полина стянула рубашку с доски, прижала к груди:
— Марк... Это случайно, я не хотела...
_______________
Голова пухла от информации, по большей части, увы, бесполезной. Сидя на кухне и уже не рассасывая, а бездумно сгрызая один за другим леденцы от горла, Руслан сёрфил Гелендвагеновские форумы и изредка отправлял некоторые страницы в закладки, но в целом, убеждался, что если что — работать придётся на общей практике и интуиции. Впрочем, проблема была не в этом — железо оно и есть железо. Больше напрягала срочность и секретность. Это наводило на мысль, что по «перевёртышу»* который едет из Европы, Мансур собирается легализовать вовсе не тот «конструктор»**, который недавно показывал, а наподобие, но напиленный из какого-нибудь свежеугнанного «Гелика»***. Новенького, конечно. И только от расторопности и умелости Руслана и его команды зависит, найдут ли когда-нибудь свою тачку хозяева. А искать будут, точно. Простые ребята на телегах за десять лямов не ездят, а непростые сильно не любят, когда их вещи берут без спроса. Так-то Руслан, конечно, сошка мелкая, но как показывает жизнь — виноват всегда стрелочник...
В подъезде гулко громыхнуло, и мужской голос заорал что-то матерное. Руслан поднял взгляд от ноута. Зашибись. Не только лифт по мозгам ездит, но и соседи буйные. В пристройке над сервисом спокойнее, конечно.
Мужик в подъезде опять заорал, и тут же коротким испуганным воплем взметнулся женский крик. Руслан снова оторвался от ноута, прислушался. Вообще, не его, конечно, дело, да и бабы бывают такие, что не грех и поучить, уж это он знал наверняка... Но женщина снова вскрикнула, и Руслана словно что-то толкнуло. Вышел в коридор, глянул в глазок.
Свет горел этажом ниже, пробиваясь на площадку девятого лишь неярким пятном далеко слева, у лестничного пролёта, поэтому Руслан увидел только неясные силуэты прямо возле своей двери. Двое. Мужик довольно агрессивно пытается завести в квартиру женщину, а она сопротивляется.
В сомнении коснулся дверной ручки — вмешаться? Так-то дураку понятно, что чужая семья потёмки, и милые бранятся — только тешатся, да и светиться на этой хате ему не хотелось... Но слишком уж часто он слышал правдивые истории о том, что такое бытовуха по сто пятой****, и как легко переступается грань до и после...
А в это время женщина всё-таки сдалась. Соседская дверь открылась, мужская спина озарилась на мгновенье светом из квартиры, и всё стихло.
Руслан оторвался от глазка, постоял, растерянно обдумывая произошедшее. Усмехнулся. Дожился, Подольский — за соседями шпионить! Одичал, что ли, на железках своих? Забыл, как нормальные люди живут?
Удивлённо, словно только что очнулся в незнакомом месте, повёл взглядом по стенам, по потолку и старому линолеуму и, вдруг подцепив свисающий край обойного полотна, рванул его вниз...
Минут через пять ободрал весь коридор. Обои слетали с бетонных панелей легко, словно только этого и ждали, в воздухе повисла взвесь пыли и побелки. А Руслан, давясь кашлем, уже обдирал зал.
Ещё вчера ночью, выпрашивая прощение после ссоры, Марк снова изъявил желание взять Марусю с собой к маме. Тоже самое, как заведённый, повторял и в субботу с утра, но Полина отказалась. Не желая ни видеть, ни слышать его, она просто быстро собрала сонную дочку и сбежала в салон.
Плотно обмотав больное запястье эластичным бинтом, сотворила-таки свадебный шедевр на голове клиентки. До следующей записи оставалось ещё почти полчаса. Подсела на диванчик к Маше, понаблюдала, с каким энтузиазмом та вырисовывает завитушки на боку единорога.
— Дочунь, творожок будешь?
Та, прикусив от старания язык, только мотнула головой.
— А в магазин со мной пойдёшь?
Маруся подняла взволнованный взгляд. Было видно, что и идти ей не хочется, и одной оставаться тоже. Полина успокаивающе улыбнулась:
— Можешь подождать меня здесь. Я недалеко, в аптеку, вон туда, — указала в окно на другой конец квартала, где, невидимый отсюда, стоял торговый павильон. — Или всё-таки вместе?
— Тут посижу, — решилась Маруся.
— Точно?
Она кивнула. И Полина знала, что посидит — в салоне Маша чувствовала себя как дома, и уже, бывало, оставалась здесь ненадолго одна. А уж сейчас, когда у неё есть фломастеры с блёстками и раскраска с принцессами — и подавно!
— Хорошо, котик. Купить тебе гематогенку?
— Круглые витаминки!
— Договорились, — рассмеялась Полина. — Закрой за мной и никому не открывай, а я приду и в окошко тебе постучу, ладно?
Оно бы, конечно, закрыть её снаружи, но система охраны была дурацкая и включалась автоматически при запирании двери с улицы, одновременно активизируя и датчики движения внутри. Поэтому Полина просто проследила, чтобы Маруся закрылась, помахала ей на прощание в окошко и поспешила в аптеку: к утру на ушибленной голени расползлась большая гематома. Синяк чернел буквально на глазах и жутко болел.
В конце соседнего дома, неподалёку от мусорки, стояла беленькая, сияющая новизной иномарка, а возле неё топтался мужик. Хотя и со спины, но Полина его сразу же узнала. Застыла как вкопанная. А он вдруг тоже замер, настороженно повёл головой, оборачиваясь...
Полина шарахнулась за растущие рядом кусты, и, держась за ними, дала дёру.
Ворвалась в аптеку, сходу потребовала что-нибудь от гематом. Фармацевт нехотя отвлеклась от телефонного разговора и полезла искать. Полинины нервы были на пределе, так и казалось, что сейчас в павильон войдёт тот мужик. Она даже чуть не забыла глюкозу с аскорбинкой для Маруси!
Обратно на всякий случай шла обходными путями. А когда, вывернув из-за угла соседнего дома, зашла во двор, услышала крик. Сердце оборвалось — Маруськин голос она узнала бы из миллиона! И орала та где-то совсем рядом, на улице!
_______________
Утром, вытаскивая ободранные обои и всякий хлам с антресолей на мусорку, Руслан спалился перед соседкой, той, что слева, крайняя от лестничного пролёта. Он хорошо её помнил — хотя и минула без малого двадцатка, тётка почти не изменилась, разве что постарела. А в остальном, такая же вездесущая крыса. Всё равно выследила бы. Ремонт, это ведь не то, что перекантоваться — по-тихому не получится.
Когда отнёс к лифту первый тюк, услышал, как осторожно щёлкнул замок соседкиной двери, но вида не подал. Вынес второй тюк. Снова ушёл. Глянул в глазок — крыса, выбравшись из норки, уже осторожно оглядывала мусор. Усмехнулся. Это же просто атас! Назад в будущее, называется. Как там её... тётя Валя. Активистка всея подъезда. Материна кровопийца и первая сплетница на районе.
Не отрываясь от глазка, нарочито медленно повернул дверную ручку. Бабка заметалась.
— Здрасти, тёть Валь, — прохрипел он, выходя в подъезд. — Как ваше ничего?
Она наигранно вздрогнула «от неожиданности». Глазки-буравчики цепко зашныряли по его лицу, задерживаясь на ссадинах, но сама молчала.
— Не угадали? Руслан я. Подольский.
— А-а-а, да-да-да! — обрадованно закудахтала соседка, так, что, не помни Руслан её сучью натуру, мог бы подумать, что она ему рада. — Не признала сразу, богатый будешь! А ты, стало быть, всё-таки вернулся?
— Откуда, тёть Валь?
— Ту так... С севера? — то ли спросила, то ли сообщила. — А что с голосом-то у тебя?
— Так с севера же. Простыл.
— А-а-а! Так надо полечиться! Мёд с молоком хорошо помогает.
— Я уж лучше водки с перцем, тёть Валь. Сразу и лечение и анестезия. — Подхватил тюки. — До свидания!
— До свидания, до свидания... А ты вообще это, надолго к нам?
К нам. Руслан усмехнулся, но не ответил. Всю дорогу до первого этажа пытался сглотнуть чёртово битое стекло в горле и вспоминал, как из письма в письмо жаловалась на соседку мать. По какому поводу были их контры, он толком уже не помнил, да и не вникал никогда — то лампочки какие-то подъездные, то очерёдность дежурства по этажу, то мать без спросу букет сирени с куста перед подъездом срезала, то у соседки тапки от порога пропали — возня, короче. Но он очень хорошо помнил, как обещал матери, что скоро вернётся и поставит соседку на место. Вернулся. Только кому теперь нужны эти разборки? Ему так точно нет.
На парковке возле мусорных баков наткнулся на малышку Mercedes-Benz S-Class. Рестайлинг шестого поколения. Новьё, вот только в минувшем феврале впервые засветилась на автосалоне в Шанхае. Кто бы мог подумать, что в их дыре такие могут появиться так скоро. Не удержался, покружил около, поразглядывал.
Заметил аптеку в конце квартала, дошёл, взял леденцов от горла. На обратном пути снова потоптался возле тачки. Так-то, по сравнению с пятым поколением, наружка особо не изменилась: ну, малёха бампер, ну окантовка выхлопных... Решётка радиатора слегонца... Из реально интересного — разве что опциональные LED-фары, посмотреть бы их в деле... А с салоном что? Попытался заглянуть внутрь, но стёкла зеркалили небо и...
Что-то вдруг заставило его замереть. Осторожно осмотрелся — вроде никого. Но не послушаться чуйку, это последнее дело, поэтому отошёл от тачки от греха подальше. По пути к дому набрал СМС:
«Здоров, Виталь! Срочный заказ возьмёшь?»
«Здоров, Рус. Насколько срочный?»
«Ещё позавчера»
«Понял. Давай адрес, Артёма пришлю в течение часа»
Отлично. Считай, полдела сделано. Потом позвонил Владу, дал добро открыть сервис. Предупредил, чтобы ни с Мансуром, ни с Бодряком бесед не беседовали, сразу слали их лесом. В смысле — к самому́ Руслану. Обещал, что и сам появиться на днях.
Проходя мимо одного из подъездов, обратил внимание на свеженаклеенное, похожее на ориентировку объявление на двери. Из любопытства подошёл. Оказалось, фоторобот говёного качества и текст: «Внимание, розыск!», ну и дальше — по шаблону. Ловили маньяка-насильника по прозвищу «лифтёр»...
Задумчиво поскрёб трёхнедельную щетину. Ну... Тогда ладно. Хотя, всё равно, «посажу за изнасилование!», да ещё так это играючи, как за не хрен делать — это перебор. Стерва. Интересно, с какого этажа?
И в этот момент услышал истошный детский крик.
_______________
Полина налетела на мужика, сходу несколько раз треснула его сумочкой по голове и, пока он, обалдев от неожиданности, уворачивался от ударов, вырвала из его рук Марусю. А та, увидев маму, заревела с удвоенной силой.
Ох, как Полина была зла! Как она орала на этого чёртова гада! И цепко удерживая дочь одной рукой, второй пыталась нашарить в сумке телефон:
— Всё, я в полицию звоню! Я... Да я...
— Да всё нормально, не кипеши! — прохрипел мужик, примирительно поднимая ладони.
— Я предупреждала! — орала Полина. — Я говорила!.. Я...
— Полин, привет! — окликнули её сзади.
Она машинально обернулась. От парковки напротив салона ей махала рукой очередная клиентка. Снова резко повернулась к мужику, а он, так же держа открытые ладони перед собой, отступал:
— Чш-ш... Всё нормально. Я ушёл... Лады?
Пока стригла, всё поглядывала на совершенно успокоившуюся Марусю и разрывалась от сомнений. С одной стороны, ещё тогда, после лифта, надо было послушаться тётю Валю и заявить в полицию, а с другой — ну вот даже сейчас, что она им скажет?
Когда клиентка ушла, усадила Марусю к себе на колени, обняла.
— Солнышко, ты зачем дяде дверь открыла? Это он тебя попросил?
— Я не дяде, мамочка, я к тебе пошла! За витаминками!
— Сама?
Маруся кивнула. Полина прижала её к себе ещё крепче. Ну что, кто тут виноват-то? Сама и виновата, не надо было ребёнка одного оставлять.
— Машенька, солнышко, а этот дядя... Он что тебе сделал?
— На ручки взял, — беззаботно ответила Маша и, выбравшись из Полининых объятий, прильнула к аквариуму: — Мамочка, смотри, рыбка кушать хочет! Давай, дадим ей червячков?
Полина заставила себя улыбнуться.
— Конечно, дадим... Солнышко, а когда дядя тебя на ручки взял, он что-нибудь говорил?
— Ну да, — кивнула Маруся, — говорил: «Не плачь, малышка»
— А ещё?
— Спрашивал, где моя мамочка.
— И всё? А может, он тебя куда-то звал? Например, обещал, что ко мне отведёт? Нет? А котёночка показать или игрушку подарить не обещал? Конфетку дать?
Маша всё отрицала.
— Солнышко, а почему ты тогда плакала? Дядя тебя испугал?
Маруся задумалась на мгновенье, и глазки её вдруг округлились, словно она только что вспомнила что-то ужасное:
— Собачка плохая! — жалостливо надула губы: — Она меня укусить хотела... Тут! — ткнула пальцем себе в ногу. — И тут! — в плечо. — И тут! — в голову. — Плохая собачка!
— Какая ещё собачка? Дядина? У дяди была собачка?
— Нет, — мотнула Маша головой, — ничейняя собачка! А дядя её прогнал!
В начале третьего в салон заявилась Светка.
— Какие люди! А как же личная жизнь? — беззлобно подколола её Полина, на что Светлана фыркнула:
— Да кто бы говорил! — и надулась.
В молчанку играли почти до пяти, впрочем обстановка не угнетала — во-первых, вспышки дурного настроения водились за Светкой и раньше, а во-вторых, к Полине плотно, один за другим, шли по записи. Ну и, конечно, не отнять того, что со Светкиным появлением прибодрилась заскучавшая-было Маруська. Она даже уболтала тётю Свету сходить на качели.
Около шести вечера Полина подумала, что надо бы позвонить мужу, узнать вернулся ли, да и как вообще дела... Но не стала. По-прежнему не хотелось ни видеть его, ни слышать. Да и домой, если честно, не хотелось.
— У тебя много ещё? — маясь от безделья, зевнула Светка. — А то, давай, может, коррекцию тебе сделаю?
— Ещё один, и я вся твоя! — с готовностью отозвалась Полина, а потом посмотрела на тоскливое лицо подруги, и всё-таки не выдержала: — Свет, ну а серьёзно, у тебя что-то случилось? Пупс чудит?
— Да ну его! Надо нового надо искать. Этот жмотить стал, да и надоел уже. Пройденный этап.
— А как же твои царские хоромы? Съезжать ведь придётся?
— Так я ж и говорю — надо сначала нового подыскать.
Минут через десять позвонил последний клиент и сказал, что застрял в пробке, поэтому сегодня уже не приедет.
— Ну вот, и у меня на сегодня всё, — положила Полина трубку.
— Отлично! — активизировалась Светка, расстилая на столе перед собой салфетку. — Что-нибудь крышесносно-яркое забубеним, да?
— Ну да! Чтобы меня Марк из дома выг...
Звякнули колокольчики над входом, и в салон вошёл мужик. Тот, из лифта. Полина замолчала на полуслове. Он тоже замер. Светка же окинула его оценивающим взглядом и игриво повела плечами:
— Вы что-то хотели?
— Ну... — после короткой паузы прохрипел он, — мне бы подстричься. Можно у вас?
— Нет! — испуганно выкрикнула Полина.
Светка кинула на неё удивлённый взгляд через плечо, мужик его заметил. Небрежно сунул руки в карманы.
— Это почему ж?
Растерянность первых мгновений исчезла, и в его манерах сквозили теперь сила и своенравие. Как тогда в лифте. Может, поэтому и Полину снова замкнуло.
— Я мужчин не стригу!
— Почему?
— Не умею!
— Ну, давайте я, — томно наматывая на палец локон, вклинилась в их схватку Светка.
Мужик оторвал, наконец, взгляд Полины, окинул им Светку, плотоядно усмехнулся.
— А ты, значит, умеешь?
— А то... — хихикнула Светка, и в этот момент дверь распахнулась, и в салон ворвался Полинин клиент. Тот, который отменил свой визит из-за пробки.
— Полин, привет! Ничего, что я всё-таки нагрянул? Я, прикинь, прекрёсток проехал и по объездной рванул... Гнал как сумасшедший. Ничего? Не задержу тебя? — и, не дожидаясь ответа, ринулся к креслу, развернул его к себе. — Ой, а это кто у нас тут? Пустишь меня, малыш?
Маруся беспрекословно сползла с кресла, и, увидев, наконец, мужика из лифта, ткнула в его сторону пальцем и закричала:
— Мамочка, смотри, это тот дядя!
Полина готова была под землю провалиться, но вместо этого упрямо взяла себя в руки.
— Так, Маш, иди, пока, мультики посмотри. — Сунула ей планшет, затем решительно развернула кресло с клиентом к зеркалу. — Что делаем, Серёж?
— Как обычно, Полин! Ты же знаешь, я только у тебя стригусь.
Светка ворковала с мужиком. Намывала ему голову, словно эротический массаж делала, а потом с таким видом зарывалась пальцами в чистые, сильно отросшие волосы, что, казалось, ещё чуть-чуть, и верхом на него залезет...
Тьфу! Полине на это аж смотреть тошно было — казалось, глаза режет от концентрации феромонов. Мужик же в основном молчал и поглядывал через зеркало... на Полину.
А её, как назло, и саму так и тянуло на него глянуть! На свежевыбритый волевой подбородок, который ещё сегодня утром был заросшим, как у бандита. На резко очерченный, хищный профиль и ссадины, придающие образу геройской харизмы.
Держалась, как могла. Но стоило только отвлечься на мгновенье и ослабить самоконтроль, как — опа! — и она, словно рыбка на крючок, тут же накалывалась на его цепкий прищур в зеркале. Злилась на себя. И предательски краснела.
После стрижки Светка всучила ему свою визитку, несколько раз сакцентировав на том, что сегодня вечером совершенно свободна.
— Нет, ты видела, какой мужик? — едва он вышел за дверь, она сразу же начала спешно собираться. — Надо брать, пока клюёт! Вот сто пудово позвонит сегодня. Хочешь, на бутылку шампусика поспорим?
Полина бросила взгляд на Марусю, убедилась, что та в наушниках.
— Свет, ты что, собралась с ним встречаться? Серьёзно?!
— А что не так, Щербакова? Ты нос своротила, а я с первого взгляда всё, что надо разглядела. Ну и всё, твой поезд уехал. Иди к своему благоверному, привет ему передавай. Прям так и скажи — Светка, прошмандовка такая, нового хахаля подцепила, а я всё с тобой да с тобой!
— Всё разглядела?! А руки его видела?
— А то-о-о! Классные руки, большие и крепкие. Самое, что надо! Главное, что у него ботинки чистые, Полин! А маникюр — дело наживное, тебе ли не знать? Будет чем заняться на досуге, в перерывах между... — подёргала бровями. — Ты вот на Марке своём зациклилась, а главного не понимаешь: все мужики разные, и нужны они тоже, для разного! Ты думаешь, мне мой Пупс для постели нужен? Да блин, ни разу! Мне баблишко его нравится! А этот — хоть и потрёпанный, но альфа самец чистой воды. Ты что реально не почувствовала, как от него сексом разит?
— Да наглостью от него разит и беспределом!
— А скулы его видела? И шрам этот на брови, мм... — не унималась Светка. — А подбородок? А нос? А ты знаешь, что по размеру носа можно определить, какой у мужика...
— Хватит! — сдавленно зашипела Полина. — Это тот мужик, Свет! ТОТ. Из лифта! Ты думаешь, я почему ему отказала? Думаешь, мне деньги не нужны?! Но подумай, чего он вообще тут кружит? Думаешь, случайно припёрся? Очнись, Свет!
Ближе к девяти Полина всё-таки позвонила мужу, но нарвалась на свекровь. Оказалось, Марк забыл у неё телефон.
— Спустись вниз и встреть его возле подъезда! — сходу принялась распоряжаться Лидия Петровна. — Он выпил.
Полина беззвучно выругалась. Ну вот как с ней говорить? Объяснять, что ему нельзя? А сама она не знает?!
— Слышишь меня? Надо встретить!
— Что, всё так плохо? Даже до лифта сам не дойдёт?
— Нет, ну вы посмотрите на неё! — нараспев протянула «мама», и Полина даже представила, как она при этом закатила глаза. — Ты, может, ещё и проверить хочешь, дойдёт или нет?
Полина посмотрела на ныряющую в клубах пены Маруську, представила, сколько сейчас будет рёва...
— Прямо сейчас не могу, у меня Маша купается.
— Она уже большая, прекрасно посидит одна.
— Нет, не посидит! — вспылила Полина, и свекровь тут же бросила трубку.
Подыгрывая Маруськиным забавам, Полина попыталась обмануть саму себя, что всё нормально, но в душе́...
...А если он и правда, сильно пьян и, не дай бог, свалится где-нибудь? Сломает что-нибудь, или голову разобьёт. Только этого ещё не хватало. Блин.
— Машунь, ну что, накупалась?
— Не-е-е-ет!
Полина вздохнула и незаметно выдернула из стока пробку. И по закону подлости, именно в тот момент, когда вода окончательно убежала, заявился Марк. Заглянул в ванную:
— А-а-а, привет, селёдка мокрая!
— Папа, я русалочка!
— Селёдка!
— Русалочка!
— Селёдка!
Маруся топнула ногой, глаза заблестели от обиды:
— Русалочка!
— Селёдка! — пьяно рассмеялся муж и добил: — Дохлая!
— Марк, прекрати! — не выдержала Полина.
Он окинул её мутным взглядом:
— Поду-у-умаешь. Тогда обе вы, селёдки дохлые! — и ушёл в комнату.
Полина замотала Марусю в полотенце, взяла на руки. Та уткнулась носиком ей в плечо, всхлипнула:
— Я русалочка...
— Ну конечно русалочка! Самая красивая и счастливая, да?
Маша кивнула, обняла Полину:
— И ты тоже, да, мамочка? Самая красивая и счастливая, да?
Едва успела переодеть Марусю в пижаму, как в дверь позвонили. Оказалось, тётя Валя. Без церемоний ворвалась в коридор, зашептала:
— Ну и что ты думаешь? Как я и говорила! Он это!
— Кто? — не поняла Полина.
— Подольский! Этот, — кивнула на стену смежную с соседней квартирой, — который на Севера́-то подался! Ну! Вернулся. Сегодня выхожу, а он уже барахлишко-то материно на мусорку таскает. Явился — не запылился, ага! А рожа — что твой уголовник, небритый, как чёрт и весь побитый! Я ему — то, сё, как твои дела, как здоровье, как сам? Ну, по-хорошему так, по-соседски, ну ты ж меня знаешь, да? А он мне: Какое твоё дело, бабка! Представляешь?! Вот он всегда такой был! Мать-то с придурью, а он и вовсе! Семейка...
— Погодите... — Полина растерянно ткнула большим пальцем на стену: — Отсюда?
— А то откуда ж! Слушай, Полин... Вот ты б на него глянула да и сказала мне — тот или не тот, который тебя в лифте-то зажимал. Потому что если тот, то мне это не нравится! Нам тут такие соседи не нужны, правда же?
Полина, в шоке, промолчала.
— Ну вот, — приняла её замешательство за согласие тётя Валя. — Ты как его увидишь, сразу мне сообщи. А я на всякий случай ещё у Наталки поподробнее узнаю, на каких таких Северах он бывал. А то знаешь, Никитична могла одно говорить, а на самом деле... Больно уж мне рожа его не понравилась. Больно наглая. — И, уже уходя, задержалась на пороге: — Вот бы жену его где-нибудь найти. Вот она бы точно рассказала!
Когда Полина вернулась в комнату, Марк попросил её позвонить маме. Она набрала номер:
— Сам говори. Мне Маруську укладывать пора.
А когда, уложив, снова вошла в зал, муж уже поджидал:
— И как это понимать?!
— Что? — внутренне сжалась Полина.
— Пароль, зачем поставила?
— А что такого? Все ставят, и я поставила. Не задумываясь даже. У тебя, хочешь сказать, нету?
— Причём тут я?
— Так, Марк, я не хочу ругаться. Ладно? Я устала.
— Интере-е-есно, и чем же ты таким занималась, что аж устала?
— Хреном груши околачивала, представляешь! — вспылила Полина. — Зачем ты вообще в мой телефон полез?
— Потому что звонок сорвался! Хотел перезвонить и не смог.
— О, боже... — Полина заново набрала номер. — Держи! — и вышла на кухню.
Но не прошло и минуты, как Марк пришёл следом.
— Ну, что и требовалось доказать! Кто такой этот Сергей любимый, который сегодня три раза тебе звонил?
— Во-первых, не любимый, а Любимцев, глаза протри, а во-вторых — мне вообще частенько клиенты звонят, представляешь?
— Значит, поговорить с левым мужиком ты находишь время, а мужу хоть раз за день набрать, на это времени нет, да?
— Ой, Марк...
Хотела протиснуться мимо, но он перекрыл проход:
— Полин, ну не дуйся, ну? — попытался притянуть её к себе, но она вывернулась. — Ну Полин... — пошёл следом за ней. — Ну прости. Я же говорил уже, замкнуло меня, я не хотел! Ну хочешь, меня тресни, — протянул ей бадик. — Ну малыш... — полез обниматься. — Я сегодня весь день как пришибленный, только о тебе и думал. У меня аж сердце тянет, как будто останавливается. Полин... Я тебя больше жизни люблю, ты же знаешь... Мне без тебя вообще ничего не надо. Вообще ничего, понимаешь?
— Марк, зачем ты так напился? Ты же знаешь, что тебе нельзя. Ну ты что, гангрену хочешь заработать? Или свалиться где-нибудь и вторую ногу сломать, чтоб уж в коляску сразу?
— Мне так нравится, когда ты за меня волнуешься, — крепко сжал он её. — Я очень боюсь потерять тебя, малыш. Очень.
— И поэтому напился?
— И поэтому тоже. А что мне ещё было там делать? Я сидел весь день, жрал, пил и думал о тебе. Всё. — Разя перегаром, потянулся с поцелуем: — Ну не злись, малыш...
Полина отвернулась.
— Это не то, о чём ты подумала! Вообще не то!
Марк ходил за Полиной по пятам, а она словно бегала от него — с половой тряпкой и веником, и, кажется, уже по третьему кругу пошла намывать квартиру, лишь бы не останавливаться и не начать вслушиваться в этот бред.
— Это просто переписка. Вообще ничего не значит! Ну да, фотка члена. Рука, нога, ухо, член — какая разница-то? Тело и есть тело.
— И видео.
— Да, видео! А что такого? Я, в конце концов, мужик всё-таки! Мне, может, мало того, что даёшь ты! Приходится, знаешь ли, обходиться своими силами! И вообще, это тебе стыдно должно быть, а не мне!
Полину словно ударили. Выпрямилась, угрожающе сложила тряпку пополам... Но так ничего и не ответила. Всё-таки Светка права. Чтобы тебя уважали и ценили, надо быть стервой.
— У мужчин вообще полигамия заложена на генном уровне, а я только с тобой! — не унимался Марк. — Ценить должна бы, а не истерики закатывать!
— То есть, я ещё и виновата?
— А кто? Недодала, раз мужику мало!
Она резко развернулась к нему.
— А скажи-ка мне всё-таки, — с трудом сдерживая дрожь в руках, упёрла их в бока, — что ты делал тогда в цеху? Ну, когда тебе ногу отрезало? Тоже добирал то, чего не смогла дать жена с полугодовалым ребёнком на руках?
Марк замер, во взгляде проглянула ярость.
— Так значит, да? Решила по самому больному?
— Ага! По са́мому, Марк! Тогда ты отмахнулся, выставив меня виноватой — и за травму, и за то, что я в такой момент думаю о ерунде, но теперь-то, думаю, можно? Ну? Кто была та баба, которая выбежала звать на помощь, натягивая на голые сиськи кофточку?
— Да не было такого! Откуда ты вообще это взяла?
— А представь себе, когда с грудным ребёнком на руках пороги в заводоуправлении вашем околачивала, добиваясь, чтобы тебе всё-таки выплатили страховку, несмотря на то, что ты нарушил технику безопасности, припёршись в цех, где тебя быть не должно, и травму получил в нерабочее время! Вот тогда, сидела как-то в приёмной генерального, а секретарша его, которая даже не соизволила спросить, кто я и по какому вопросу пришла, по телефону рассказывала подружке ужасный случай на производстве. Во всех подробностях. И мне, поверь, было о-о-очень интересно их услышать!
— Фу, блин, да Наташка эта, та ещё стерва, без сплетен как без воздуха!
— Кто. Была. Эта. Баба?
— Да кладовщица! — заорал Марк, мгновенно подавляя в Полине решимость и нагнетая острый страх, что ругань слышит Маруся. — Кладовщица! Старая и страшная. А не веришь, езжай на завод и всё узнай! Давай, давай! Припозорься там сама и меня припозорь! Давай! Мало того, что я из-за тебя ноги лишился, так ещё и это теперь терпеть должен. Пять лет спустя! Ты вообще понимаешь, что у тебя с башкой проблемы?! У тебя как у бабки твоей, паранойя развивается! Осталось только полсотни котов развести.
— Заткнись! — сдавленно выкрикнула Полина и, швырнув в него тряпкой, кинулась в детскую. Спрятаться. Успокоиться.
Но отсидеться не удалось. Не прошло и получаса, как заявилась «мама». Вернув Марку забытый телефон, пошла по комнатам — придирчиво осматривая каждый уголок. Благо, что вёдра-тряпки Полина так и не успела убрать, и можно было смело ссылаться на уборку.
— ...А денег тебе постоянно не хватает потому, что ты отвратительная хозяйка, уж извини, — ни с того ни с сего развела свекровь руками, словно продолжая давний разговор. — Можно работать и сутками напролёт, и совершенно забыть о семейных обязанностях, причём не только как матери, но и жены! А в результате так и продолжать вязнуть в бесконечных долгах. Я не знаю, почему бабушка не научила тебя элементарным вещам — экономии и благодарности. Может, у вас, там, в деревне, и так сойдёт — а в городе нет! И, похоже, твоим воспитанием всё-таки придётся заняться мне. И тебе придётся прислушаться, потому что я тоже, знаешь ли, не семижильная, терпеть это потребительское отношение! Тем более что ты обнаглела настолько, что даже перестала принимать людей, которых я к тебе присылаю! А среди них, заметь, есть очень полезные и влиятельные экземпляры! Не уважаешь их? Значит, не уважаешь и меня! И очень зря!
— Просто у меня всё расписано, а они приезжают, когда хотят. Я вынуждена принимать сначала тех, кто платит, а ваши люди не желают ждать и уезжают, — смутилась под её напором Полина. — А потом ещё и жалуются...
— Вот-вот, — кивнула свекровь. — Вот я и говорю, обнаглела ты! Много на себя берёшь! Значит так, со следующего месяца начнёшь вести тетрадь расходов. Я хочу видеть, куда ты тратишь деньги.
— А чеки надо будет собирать? — осторожно съязвила Полина. — И что делать с оптовкой, там ведь дешевле, чем в магазине, но частники в основном с машин торгуют, без бумажек. И сколько у меня будет на личные расходы — на прокладки, там, например? И можно ли будет покупать Машке конфеты? И сколько? И почём?
— Если скажу собирать чеки, будешь и их собирать, — ядовито, но вежливо улыбнулась свекровь. — А если решу, что мне нужно вмешаться и начну расписывать тебе статьи расходов, значит, будешь им следовать. Мы с Марком, знаешь ли, не богадельня, чтобы сирых и убогих приживать. Тем более что ты этого и не ценишь...
После того, как она наконец-то уехала, Полина закрылась в ванной и как следует проревелась.
Было тошно от самой себя, от своей беспомощности и зависимости. Хотелось одного — прямо сейчас собрать Марусю и сбежать, но сковывал страх, что это может ударить, прежде всего, по самой Марусе. Так же, как когда-то давно ударило по Полине бегство бабушки. Ведь бабуля хотя и хотела как лучше, и делала всё, чтобы Полина не чувствовала себя ущербной... Она всё равно чувствовала. Хотя и не сразу, конечно.
Поначалу, когда ты ребёнок и в одних трусишках и босиком гоняешь с оравой таких же чумазиков — это одно, но чем старше, тем сильнее проявляется контраст деревни из окружения и города в крови. Презрительное «городская» в спину, за то, что отказываешься есть вяленую рыбу из которой только что, при тебе, пацаны выковыривали палочкой опарышей. За то, что самогонку пробовать отказываешься, за то, что в тринадцать лет ещё не «ходишь с мальчиком» Да много чего ещё!
За три недели вынужденного простоя мужики соскучились по работе. И по деньжатам, само собой, тоже. Им теперь даже в воскресенье было в радость выйти. Да и сам Руслан ещё на подъезде к сервису, в районе оптового рынка, почувствовал, как нутро скрутило от предвкушения. Потому что вот это всё — машины, гаражи, въевшийся в кожу мазут и запах железа — и есть его жизнь.
Вот Лорик, например, любит завести разговор о поиске себя, о предназначении. Маетно ей в проводницах, разлюбила она это дело, поезда уже на дух не переносит, терпит из последних сил — и дорогу, и пассажиров, и коллег, а куда ещё себя приткнуть не знает. Тренинги какие-то проходит, курсы, а толку — ноль.
У Руслана же всё проще — с раннего детства, словно ключевая деталь механизма, он встал на своё место и с тех пор из обоймы не выпадал.
Правда, однажды вышибло силой, да так вышибло, что, сидя на обувном производстве, выть хотелось от тоски по железу и механизмам — но и там всё выправилось. Потому что железо и механизмы, к счастью, есть везде. Были бы руки и голова.
Снаружи, возле ворот, его поджидал сплошь тонированный «Икс шестой» Мансурова. Ну что ж, если не гора к Магомету, то Магомет к горе. И не то, чтобы Руслан считал себя горой, но видать, Мансурову действительно очень надо.
Расшаркиваться и приглашать его на чай Руслан не стал, лишь кивнул мимоходом и сразу пошёл к себе. По пути обратил внимание на «новьё» — «Ауди-80», припаркованную на территории сервиса. Сильно покоцанная, местами гнилая. Навскидку — девяносто третьего – девяносто четвёртого года, даже модный в то время цвет «брызги шампанского» скорее всего оригинальной заводской покраски. Руслан остановился возле неё, заценил масштаб. Работы предстояло много, но вся интересная, можно сказать, творческая. Для души.
Заглянул в распахнутые настежь ворота первого ангара:
— Влад, здоров! Восьмидесятую кто поставил?
Из ямы под брюхом белого «Хёндая» показалась голова в засаленной бандане, протянулась для пожатия перепачканная рука:
— Здоров, Рус! Виталик какой-то вчера вечером пригнал. Сказал, сам с тобой свяжется. Маленький такой, шнырявый.
— Понял. Ладно, давай.
— Там ещё это, Кирилл две бочки масла заказал и расходников насобиралось. Проплатить надо, чтобы к концу недели пришли.
— Понял. Бодряков не наведывался?
— Да вроде нет. Не видал.
Руслан отошёл в сторону, набрал СМС:
«Виталь, здоров! Заценил твой раритет. Знатный. По срокам пока не скажу, а по цене чуть позже, как пробью по запчастям»
Краем глаза заметил, как от ворот к нему неспешно плывёт одутловатая, приземистая фигура Мансурова. В это же время получил ответ от Виталика:
«Здоров, Рус! Ну ты понял да, я хочу чтоб ты из неё эксклюзив сделал, типа своей камрюхи. И ещё вопрос — Артём сказал, ты решётки снимать будешь? Может, тебе тогда ручки с противовзломом поставить? У меня как раз есть»
«Это как?»
— Сказать честно, ожидал чего угодно, но что приедешь на такси... — напевно рассмеялся Мансур и протянул руку. — Здравствуй, Руслан.
Руслан ответил на пожатие:
— Сапожник без сапог, Валихан Айратович.
— Знаю я твои сапоги, — с укором качнул пальцем Мансуров. — Так восстановить, это надо золотые руки иметь! Во всём городе только одни такие знаю — твои. У меня в восемьдесят пятом новая «Камри» была, только чёрная. Козырная тачка! На тот момент одна из самых крутых в городе. Так вот, мне кажется та, новая, выглядела хуже, чем твоя восстановленная! А ты её за бесценок. Вай-вай... — покачал головой, помолчал. — Стены-то хоть достроил?
Руслан напрягся. Не нравилось ему это. Как под стеклянным колпаком — каждая зараза знает, чем и как живёшь. Бжикнуло ответное СМС от Витали:
«Это когда при давлении снаружи, ручка блокирует окно в закрытом положении. От грабителей хорошо. И решётки нахрен не нужны»
— Валихан Айратович, вы же не ради моей стройки приехали, да? — повернул разговор к делу Руслан и одновременно набрал ответ:
«Девятый этаж, какие, нахрен грабители? Ставь то, что быстрее»
«Одинаково, примерно неделя»
«Ок. Тогда без разницы»
— Ты знаешь, зачем я приехал, Руслан. И если уж судить мудро, то это касается и твоей стройки и выкупа тачки из залога. И перспектив на будущее. Мои условия прежние — ты помогаешь мне, я тебе.
— Бодряков тоже самое поёт, золотые горы сулит, если к нему пойду. А я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Мне и без покровителей нормально. Особенно если они между собой в контрах.
Мансур мягко рассмеялся. Карий взгляд цепко скользил из-под нависших век, но в этом не было угрозы. Он действительно был настроен на диалог, иначе — не приехал бы лично, не ждал бы за воротами, не уговаривал бы.
— Давай начнём с малого — всего один, но очень важный заказ. А там глядишь, и понравится, а? Что ты теряешь? Или Бодряков предлагает какую-то особенную цену и условия? Так ты только скажи, и я предложу лучше. — Мансур хитро улыбнулся. — Уж я постараюсь...
Подумалось вдруг, что он, похоже, в курсе, чем закончился последний разговор Руслана с Бодряком — и про пинание толпой дегенератов и про вывоз за город. И, возможно, то, что сервис Руслана до сих пор живой — это, как раз, благодаря Мансуру. Наглядный тест-драйв «крыши», так сказать. Ну что ж, впечатляет.
— Дело не в условиях, Валихан Айратович. Я просто сильно сомневаюсь на счёт этого вашего очень важного заказа. Не лежит у меня к нему.
Мансуров вздохнул:
— Мне нужна эта машина, Руслан. Для меня это дело чести. Для тебя же — просто работа. Считай, я просто твой клиент. Заплачу хорошо, концы в воду. Гарантирую.
Руслан помолчал, глядя с каким упоением Мухтар обгладывает белый, отшлифованный мосол, которому же года полтора, точно. И ведь предлагали ему другие, не берёт. Просто хобби такое бестолковое у кобеля — мусолить этот долбанный мосол. Типа как у Руслана — вкалывать без выходных-проходных и скакать из кредита в кредит, выгадывая процентные ставки и размеры займа, вливая каждую свободную копейку в строительство дома, вместо того, чтобы согласиться уже на предложение Мансура и разом закрыть и кредитный вопрос, и инвестиционный.
В понедельник утром, опаздывая в садик, Полина с Марусей едва ли не нос к носу столкнулись с соседом. Тем самым, из-за стены. Он стоял на площадке возле подъезда и, покуривая, набирал что-то в телефоне. Полина стремительно опустила голову, делая вид, что не замечает его, а вот Маруся наоборот, повисла у неё на руке, всем корпусом разворачиваясь к соседу:
— Здра-а-асти!
— Привет! — свойски подмигнул он ей и, глянул на Полину: — Ну и маме, тоже привет, что ли?
А она лишь сжала Маруськину ладошку и ускорила шаг, а едва отошли подальше, сорвалась:
— Я тебе сколько раз повторяла: не разговаривай с чужими дядями?!
— Дядя плохой? — не поняла Маша.
— Нет, — растерялась Полина. — Не знаю... Просто... Просто он чужой, поняла? А с чужими разговаривать нельзя!
— Но он собачку прогнал!
— Ну и что?! Нельзя, ясно тебе? Чтобы я больше этого не видела!
Возвращалась из садика домой и винила себя в том, что накричала на дочь. И ведь на пустом месте! Вместо того чтобы похвалить за то, что та поздоровалась с соседом!
Сосед, блин... При воспоминании о том, что творилось у него за стеной той ночью, щёки вспыхивали, хотя, казалось бы, что тут такого? Взрослые же люди.
А когда пришла в салон и увидела Светку, поняла, что не так. Было ощущение, что не просто подслушивала — а подглядывала за ними! И ведь до последнего — не только до Светкиных оргазмических воплей, но и до победного рыка самого этого... соседа, блин. И товарищ он, судя по всему, темпераментный. Теперь же Полина от стыда не могла даже глаза на Светку поднять.
— Ты чего такая хмурая? — не поняла та.
— Нормальная, — бестолково перекладывая с места на место инструмент, отмахнулась Полина. И тут же не удержалась: — Ну как? Было у вас свидание?
— Естественно! — вальяжно развалилась в кресле Светка. — Я же сразу тебе сказала, он позвонит!
— М... И что, куда ходили?
— В ресторан, потом к нему, — Светка окинула Полину испытывающим взглядом. — А что? Жалеешь, что упустила?
— Да прям! Просто интересно. Как тебе, кстати, его... нос?
— Шикарный! — мурлыкнула Светка. — Сантиметров двадцать, точно.
Полина, прикидывая размер, скептически развела больший и указательный пальцы.
— Ну не знаю. Мне кажется, это травматично.
— Завидуй, завидуй, — многозначительно хмыкнула Светка. — А как он им пользуется! Хочешь, расскажу?
— Обойдусь как-нибудь. Ещё встречаться будете?
— Пфф... спрашиваешь!
Натянуто помолчали.
— Ну а кто он такой-то вообще? Где работает? Чем занимается?
— Да понятия не имею! Нам с ним не до разговоров, знаешь ли, было. И вообще, какая разница? Я замуж за него не собираюсь.
Полина дежурно улыбнулась.
— А я хочу в заводоуправление съездить, Свет. Всё-таки мне кажется, что Марк с бабой тогда был.
Светка крутанулась в кресле, остановилась лицом к Полине.
— Зачем? Ну допустим, узнаешь ты. Допустим, окажешься права. Дальше что?
— Не знаю. Мне просто надоело, что чуть что, они с мамашей сразу винят в травме меня. Как будто я не вакансию для него нашла, а на станок собственноручно затащила. А так, я стану свободнее.
— Ну-ну. Ещё скажи, что разведёшься. Разведёшься?
Полина промолчала. Светка хмыкнула:
— Тогда это бессмысленно. Даже наоборот, меньше знаешь — крепче спишь.
Ближе к обеду, выкроив немного времени, Полина побежала домой и на первом этаже возле лифта снова столкнулась с соседом — тем самым. Первой реакцией было попятиться. Голову опустить. А в идеале — сквозь землю бы провалиться. Но она только упрямо поджала губы и уставилась себе под ноги. Сердце выскакивало. Сосед тоже молчал, и искоса поглядывал на неё, а когда дверцы раскрылись, повёл рукой, словно спрашивая, едет ли она. И Полина вошла.
— Тебе какой? — спросил он, войдя следом.
Вместо ответа Полина нажала девятку.
— Даже так? — удивился сосед. Помолчал. — А с рукой что?
Полина нервно обхватила обмотанное эластичным бинтом запястье, но снова промолчала.
— Если растяжение, то шерстяной ниткой повяжи. Не знаю как, но это работает. Особенно, если «вольтареном» три раза в день мазать.
Говорил серьёзно, но Полина вдруг поняла — шутить изволит.
— А у вас, я смотрю, голос прорезался? Тоже, наверное, вольтареном мазали? Или ещё как-то разрабатывали? — намекая на бурную ночку, съязвила она, но тут же прикусила язык.
Повисло напряжённое молчание. Блин. Как дура себя ведёт, честное слово! Детский сад. Но не извиняться же теперь...
— Ты, кстати, извини за тот раз, — сказал вдруг сосед. — Не хотел тебя напугать, просто денёчек на нервяках выдался. Оправдание, конечно, так себе, но... — на мгновенье замолк и небрежно дёрнул щекой: — Короче, извини.
И, готовясь на выход, повернулся к ней спиной. Полина глянула на него украдкой — какой-то он другой в этот раз. Аура по-прежнему сильная и несговорчивая, но уже не пугающая, а даже наоборот — притягивающая.
Суетливо отвела взгляд. Этого ещё не хватало!
Возле квартир остановился у неё за спиной, понаблюдал, как она ищет в сумочке ключи.
— Ничего себе, сюрприз! Ну, тогда я Руслан.
— А по отчеству как? — воюя с замком, уточнила Полина.
— А по отчеству Батькович! Нет, серьёзно, можешь по-простому, Руслан и всё.
— Нет, извините, я по-другому воспитана.
— Это как? — усмехнулся он. — По понятиям что ли?
— Что, простите?
— А, да это... шутка такая, не обращай внимания. — И вдруг: — Волосы у тебя красивые, соседка, — мягко коснулся, пропуская пряди сквозь пальцы. — Рука так и тянется.
Полина смутилась, повела головой, уклоняясь и, наконец сладив с замком, шмыгнула в квартиру. Прижавшись к двери спиной, заторможено уронила с плеча сумочку. По шее и затылку всё ещё разбегались мурашки. Дурацкие, неожиданно приятные мурашки.
Ближе к вечеру, собираясь идти в садик, отвлекалась на шум за окном — словно трактор, а то и целый танк подъехал. А оказалось, всего лишь старая, с частично снятым кузовом, но гордыми кольцами «Ауди» на уцелевшей морде машина.
Она припарковалась на стояночке, как раз напротив салона, и Полина тут же потеряла к ней интерес, но разглядела вдруг за рулём соседа. «Руслан» — тут же отозвалось у неё в голове, и от этого стало как-то... непонятно.
— Ты глянь-ка, — как можно безразличнее хмыкнула она, — твой подъехал!
— Кто? — не поняла Светка.
— Кто-кто, Руслан твой двадцатисантиметровый!
Сказала и спохватилась: опять этот глупый, неуместный сарказм — прёт из неё как недержание какое-то. Как будто это не их личное дело, чем они там занимались той ночью.
Светка кинулась к окну, но вдруг на мгновенье застыла и попятилась. Полина удивлённо обернулась:
— Ты чего?
— Ну... Мы договорились не светить отношения. И вообще, я сегодня с Пупсом встречаюсь. Ты это, если он вдруг зайдёт, скажи, что я уже ушла, ладно?
И сбежала в туалет.
Полина не стала больше ранить мужа подозрениями в измене, и даже спать легла в общую кровать, правда, сразу обозначив, что никакого интима и даже прикосновений! Марк смиренно принял все её условия.
И вот теперь он спал, а она лежала и смотрела в темноту. Высказанная ради красного словца мысль о том, что в течение дня муж вполне может тайно прогуливаться до соседнего отеля и развлекаться там с проститутками, неожиданно ударила по ней же самой.
И правда, если предположить, что тогда, на деревообработке, он действительно был в цехе с любовницей, в то время как Полина сидела дома с младенцем, то что мешает ему изменять и теперь, пока она работает? Ещё и переписка эта... Стоило представить, как он делал эти фото и видео, как становилось не просто тошно — больно. Хотелось свернуться калачиком и скулить.
Интересно, это была бесплатная переписка, или он ей ещё и деньги за это платил? А вдруг он давно уже зарабатывает на своих биржах, но спускает всё на проституток? Три года порно-переписок с одной и той же женщиной... это разве не длительные отношения в своём роде? Интересно, а с той бабой на деревообработке у них сразу связь началась или уже ближе к травме? А что если он и до свадьбы изменял, например с Полиниными однокурсницами, поэтому и запретил ей с ними общаться?
Эти мысли раскалывали голову. Полина гнала их, но они возвращались снова и снова. Встала, открыла окно. Некоторое время бездумно изучала драный рисунок прорех на москитной сетке, потом просто вынула её, и отставила к стене, чтобы не забыть заказать новую.
Навалилась на подоконник, наблюдая за скольжением фар на дороге внизу, за ленивым покачиванием тополиных макушек и редкими огнями в окнах домов напротив. И вдруг уловила запах табака. Сердце отчего-то вздрогнуло и заколотилось быстрее. Она осторожно выглянула из-за наружного откоса. В этот момент из соседнего окна показалась рука, сбила об наружный подоконник пепел с сигареты. В темноту полетели золотые искры.
Спрятала голову. Как завороженная вдыхала дым и обмирала от загадочной, тонкой интриги — вот она стоит здесь и знает, что сосед тоже у окна. А он не знает, что она здесь... Но от этого ниточка, словно связавшая их в ночи, никуда не исчезла. Больше того, эта ниточка неожиданно трепетная и манящая, как запретный плод...
«Волосы у тебя красивые, соседка. Рука так и тянется» — так просто, и так приятно! Память услужливо воскресила прикосновение, и по спине тут же снова рассыпались мурашки...
Обернулась на мужа — спит. А она стоит... и думает о другом мужчине. Нет, нет, ничего такого! Но всё равно — это так странно и непонятно. И почему-то хочется улыбаться.
Утром, едва вышли с Марусей за порог квартиры, Полина сразу же поняла, что Руслан уже не дома: на этаже стелился тонкий шлейф его парфюма, и можно было поручиться, что сосед уехал вот только что, прямо перед ними. Даже лифт ещё гудел, спускаясь.
Внутри кабинки аромат парфюма был крепче. Свежий. Вот прямо только-только! Но перед подъездом соседа так и не застали. Полина глянула на парковку — старенькой «Ауди» тоже уже не было.
Вернувшись из садика, кормила мужа завтраком, рассеянно и невпопад поддерживала разговор.
— Я не понял, ты о чём думаешь-то? — напрягся Марк. — Или, может, о ком?!
—А? — очнулась Полина. — А, да так, ни о чём. Просто... Не знаю, состояние какое-то... Не выспалась, наверное.
А сама прислушивалась к неясному трепету в груди и испуганно понимала, что всё ещё думает о соседе.
«Причиндалами», с которыми приехали на жительство в сервис люди от Мансура, оказалось оружие. Автоматы.
Один «постоялец» охранял ворота, другой наблюдал за территорией из окна пристройки на втором этаже, третий ходил по периметру снаружи. Все в брониках, неразговорчивые.
В тот же день четыре работника Руслана, пряча взгляд, попросили отгулы «пока всё не утрясётся».
К счастью, остались самые толковые: Влад, Кирилл и Серёга. Влад — стреляный воробей, бывший военный, его на слабо не возьмёшь, Серёга как обычно «на бетоне» — ему хоть чёрта покажи, даже не удивится, а Кирилл — адреналинщик по жизни, ему, кажется, вся эта бандитская романтика наоборот, в кайф пришлась. А вот самому Руслану было чертовски не по себе. Нет, он не боялся, но обстановка на территории сервиса теперь жутко напоминала то, о чём страсть как хотелось забыть.
После напряжённого дня, приёмки «конструктора», его осмотра и обсуждения с мужиками стратегии сборки, но главное — после постоянного нахождения под перекрёстным слежением Мансуровых людей, Руслан вырубился, едва коснувшись головой подушки. И приснилась ему очередная вариация «любимого» сна, в котором, на этот раз уже понимая, что глобально ничего не изменить, Руслан сразу повёл девчонку в баню.
Душный воздух, полумрак, необъятных размеров бассейн, а в нём — Калашников брасом плавает. По бортику мужики сидят, не разобрать, кто есть кто, но Руслан помнит некоторые фамилии, старается вспомнить остальные... Отвлекается от девчонки, зачем-то идёт в какую-то комнату. Там оказывается один из Калашовских гаражей — тех, что работали на угонах. Всё вокруг завалено разборками, так что приходится протискиваться между деталями и частями машин, а на сход-развале стои́т целёхонькая тойота. Его, Русланова, «Камри»
Ну как его — пока не его. Пока что он видит её впервые. Но уже знает про неё всё: тачке десять лет, а у неё пробег, как у двадцатипятилетнего рейсового автобуса — сумасшедший. Ходовая убитая — не берегли. Делать и делать. Ценник за всё-про всё нехилый выходит, но хозяин её вроде из серьёзных, денежных товарищей, не должен зажмотить. Руслан на это надеется. Он ведь не для себя, не то, чтобы нажиться — на таком ремонте разве нагреешься? Греться, это, вон, на угоны... Но ему реально хочется с ней повозиться, тянет она его, он её чувствует. И это не объяснить.
Потом тойоту забирает какой-то парниша, и Руслан ему даже слегка завидует. Потом снова этот парень, но уже на другой тачке, вроде внедорожника какого-то. Говорят о чём-то, куда-то идут. А может, едут. Какие-то люди, здания... Бестолковая кутерьма. Фоновая тревога. Снова эта девчонка — красит губы, строит Руслану глазки: «Чего смотришь, хочешь меня?» Он пожимает плечами: «У меня, вообще-то, жена» Она смеётся: «А мы ей не скажем!» Манит его пальцем и, виляя задницей, уходит по тропинке между высоких кустов. А когда скрывается из вида, Руслан вспоминает, что в этот раз хотел проследить за ней лично, кидается следом... Двери, люди... Снова кутерьма. Поиск... И вдруг — душная тишина, и он понимает, что лежит в кровати с этой девчонкой. Голый. Она тоже голая и лохматая, влажная от пота, на виске кровоподтёк, на шее синяки, губа разбита... Смеётся взахлёб: «А говорил, жена!», и уже нет смыла продолжать смотреть этот чёртов сон... Проснулся.
Стоял потом у окна, курил и пытался разобрать сон на детали. Хрен с ней с той девкой — тут всё понятно. Калашников, опять же, — хрен с ним. А вот тойота и тот парниша, что за ней пришёл — в вариации этого сна впервые.
Сейчас Руслан отчётливо вспомнил — пацанчик этот в середине девяностых работал водилой у местного авторитета и частенько пригонял его тачки на ТО в гаражи к Калашникову. Разные тачки, в том числе и эту тёмно-синюю «Камри», но, правда, никогда лично к Руслану. У Руслана, ведь, при Калашникове другая функция была, а поэтому работал он в основном в «секретных» гаражах за городом. Но иногда выходил подменить кого-нибудь из пацанов на нормальном ТО и там-то и пересекался с этим парнем на «Паджеро» Вот, точно! Одна из тачек, на которых тот приезжал — новенький «Паджеро»
А чего тогда приезжал, если новенький? Да хрен его знает, столько лет прошло... И что-то тут ещё... Что-то...
Руслан задумчиво побарабанил пальцами по подоконнику. Нет, не вспомнить — нет образа, только ощущение... Что-то мягкое и... И словно какой-то косяк со стороны Руслана, о котором знает только он. И почему-то в памяти встаёт цвет, как ассоциация, — золотистый беж. И какая-то неявная связь с тем парнишей...
«Максим» — выдала вдруг память, и Руслан кивнул своим мыслям. Точно! Парня звали Максим. Агеев, там, не Агеев — этого Руслан никогда не знал, но то, что они с ним пересекались по теме «Камри», когда она ещё не принадлежала Руслану, — это да. Да и потом, когда в девяносто шестом Максим пошёл в свободное плавание, занявшись перегоном тачек из ближнего зарубежья — тоже приходилось пересекаться на автомобильную тему.
В принципе, картина, слегка обрисованная Мансуром, складывалась. Если этот Максим увидел реставрированную «Камри» и признал в ней ту самую, на которой когда-то работал — вполне мог вспомнить и Руслана. И порекомендовать его Мансуру, потому что сам-то Макс в своё время тоже разные тачки гонял, в том числе и «серые», и Руслану частенько приходилось шаманить и над ними. В обход Калашникова, естественно. Собственно, на этом и заработал тогда на квартиру. И не только на неё.
Вот время-то было — девяностые, мать их! Воровали, вымогали, мошенничали... Короче, крутились, как могли. Выживали сильнейшие, хитрейшие и те, кто сумели сбиться в стаи. Неформатных и идейных топили, как слепых щенков — чтобы не путались под ногами и не мешали неприкасаемым делить сферы влияния. Но иногда, правда, и неприкасаемым влетало, бывали громкие случаи. Пуля-то — дура, чего с неё взять. Кто не спрятался — она не виновата.
А кто-то и на пустом месте разяву словил. Как Руслан, например.
Вспоминать об этом было тошно, но образ девки из сна тут же упрямо полез на передний план. Растревожил как-то особенно остро, как-то... Руслан закрыл глаза, сосредотачиваясь на воспоминаниях.
Всё более или менее вошло в колею. Полина проглотила обиду, Марк сначала на пару дней притих, а потом вдруг начал ходить гулять, в магазин, за Марусей в садик. Даже ужин пару раз сам приготовил. И это были реально классные, обнадёживающие перемены! И вроде бы радоваться, надеяться на то, что уж теперь-то точно всё наладится, но...
Но Полине словно было не до того. Внимание уходило совсем на другое — она, как одержимая, без конца бросала мимолётные взгляды за окно салона, затаённо реагировала на каждую подъезжающую машину, на каждого прохожего у парковки. И это почти неосознанное, но навязчивое ожидание соседа злило. Но в то же время, словно бы наполняло день смыслом.
Делая утром макияж или, в кои-то веки, колдуя над своими волосами больше, чем обычное расчёсывание, она представляла, как всё это увидит и оценит он. И если случалось, что они с ним всё-таки мимолётно пересекались — считай, день прошёл не зря, а грядущий наполнялся новым ожиданием.
Почти каждый вечер перед сном она стояла у открытого окна в спальне и ждала... Как параноик прислушивалась к звукам из соседней квартиры, особенно по ночам. Каким-то седьмым чувством определяла, когда лифт гудит потому, что едет к нему. А однажды поздно вечером, услышав голоса в подъезде, кинулась к глазку, и чутьё не подвело — это был Руслан. И он был с женщиной. Полина напряжённо всматривалась в её силуэт — Светка? — но возле их дверей царила вечная темень, и разглядеть не получилось.
Конечно, всё это было глупо, и поначалу Полина и ругала себя, и мучилась совестью, а потом решила — ну это же игра! Просто игра, ничего такого. Даже не проклятый вирт! Просто оказалось вдруг, что гораздо интереснее жить, когда есть вот этот странный, вдохновляющий стимул раньше вставать и лучше выглядеть. Когда настроение постоянно на подъёме и хочется улыбаться. И предвкушение каких-то ярких перемен впереди. Никогда раньше с ней не случалось такого помешательства, может, поэтому и захлестнуло теперь так сильно? Маленькая личная тайна. Разве кому-то от этого плохо?
Правда, самому соседу не было до Полины дела. Никаких больше «красивые волосы» или «привет, соседка». Сухой, дежурный кивок — и, не успела ещё она прийти в себя, как он уже умчал.
Машину поменял, стал приезжать теперь на тёмно-синей тойоте — какая-то старая модель, но в идеальном состоянии, будто новая. И как она ему подходила! Был в их союзе какой-то особенный шик, или даже вызов. Уверенный, самодостаточный, независимый. Сам по себе. Волк.
Однажды, увидев, что сосед подъехал, Полина суетливо открыла окно салона, чтобы полить цветы в подвесных кашпо снаружи. Руслан её заметил, она знала наверняка... Но не отреагировал. Вообще никак. Даже голову не повернул.
Это неприятно отрезвило, и она решила — хватит! Поигралась и будет! Пора бы и честь знать.
Но душе сразу стало пусто и тоскливо, как будто цветной фильм о приключениях и первой любви превратился вдруг в чёрно-белую хронику из жизни плесени. Всё труднее вставать по утрам, всё скучнее дожидаться вечера, повторяя изо дня в день одно и тоже, одно и то же...
Но и это бы ничего, если бы в салон не начал захаживать Марк. Просто так, ни с того ни с сего, в любое время. Придёт, сядет на диванчик и сидит, в телефоне копается... А у Полины всё внутри пылает от раздражения. А когда клиенты мужчины, так и вовсе — из рук всё валится.
Не говоря уж о том, как напрягала неприкрытая, затянувшаяся ещё с учажной общаги антипатия между Марком и Светкой, от которой даже воздух в салоне словно становился тяжёлым.
Однажды вечером, забрав из садика Маруську, Марк привёл её в салон.
— Интере-е-есно... — встав у окна сбоку, так чтобы не светиться с улицы, протянул он.
Полина, сметая в совок волосы, не отреагировала.
— Нет, ты гля... — не унимался муж. — Откуда у него такая тачка?
Полина глянула в окно и даже не сразу поняла, о чём речь, а когда дошло — сердце привычно вздрогнуло, но она лишь сделал вид, что ей это не интересно. Вот только взгляд теперь так и тянулся на парковку, туда, где стоял здоровый внедорожник, за рулём которого сидел Руслан. Минут через пятнадцать подъехала другая сплошь тонированная иномарка и из неё вылезли трое в тёмных очках. Марк снова спрятался за откос.
— А вот и крыша приехала. Слушай, а сосед-то наш, похода, тот ещё олень.
— Где олень? — заинтересованно подняла голову от раскраски Маруся.
— Папа шутит, — улыбнулась ей Полина и глянула в окно. Мужчины обсуждали что-то, присаживались перед внедорожником на корточки, заглядывали под днище, обходили кругом. Руслан объяснял им что-то по ходу, эмоционально жестикулировал. Курили, громко смеялись. По очереди садились за руль, заводили, прислушивались. Снова обсуждали. Потом смотрели ту машину, на которой эта троица подъехала, снова ржали, снова что-то обсуждали...
— Зуб даю, бандюки... — пробубнил Марк, и Маша снова заинтересованно подняла голову — уж что-то, а «бандюк» она частенько слышала от прабабушки и поэтому, на секунду замешкавшись, всё-таки поддалась любопытству и залезла на стул возле окна. — Опа-на... — присвистнул Марк. — А вот и факты попёрли...
Один из мужиков, бородатый, в зеркальных очках, уверенными, чёткими движениями отсчитывал от толстой пачки деньги. Отсчитав, перепроверил и отдал Руслану, а тот, небрежно сложив их пополам, сунул в задний карман джинсов. Ударили по рукам.
— Слушай, а может, он наркодилер? Или...
— А может, он их просто заработал? — не выдержала Полина. — Или ему долг отдали? Такой вариант не рассматривается?
— Не-не, какой долг, говорю тебе — бандюк! У бабки своей проконсультируйся, она сразу весь расклад даст.
— Вообще-то, папочка, — копируя манеру воспитательницы, назидательно подняла указательный пальчик Маша, — этот дядя хороший!
— Ага, чего б понимала ещё, сопля, — отмахнулся Марк.
— Дядя хороший! — топнула ногой Маруся. — Он собачку прогнал! Правда же, мамочка?
Вечером следующего дня возвращались с Машей с прогулки и, едва выйдя из лифта, попали в пекло скандала.
Хотя, как скандал — скандал, это когда участвуют как минимум двое, здесь же на слюни исходила тётя Валя, а сосед, сунув руки в карманы, просто невозмутимо слушал.
— Нет, ты смотри на него, Полин, — ринулась к ней за поддержкой тётя Валя, — ты смотри, нахал какой нарисовался! Мы тут, значит, испокон веков живём, а он нате — заявился, и сразу свои порядки! — Повернулась к Руслану: — А я тебе говорю, убирай! Не собираюсь я за тебя платить! И вообще, у меня щели над дверью, мне ночью свет в квартиру попадает, я уснуть не могу! А у меня давление! — Схватила Полину за рукав: — Скажи ему, Полин! Это ж, это ж... — потрясла растопыренной ладонью, — это ж, считай, прям над головой у тебя будет! Ну?!
Полина подняла голову — над дверью Руслана, там, где все эти годы торчали провода от выдранного с корнем патрона, теперь была вкручена лампочка. Наткнулась на смеющийся взгляд соседа, закусила губу, сдерживая ответную улыбку, и молча поспешила к своей квартире.
— Здра-а-асти, — проходя мимо пискнула ему Маша.
— Привет, — подмигнул он ей. — Гулять ходили?
Маша закивала:
— На качели.
— О, ну на качели, это же классно! — одобрил Руслан и, не выдержав больше воплей, повернулся к тёте Вале. — Слушайте, а давайте я просто пришлю к вам рабочих, и они заделают щели? Где там у вас, над дверью? Под дверью? В потолке? Везде заделают! Бесплатно, тёть Валь!
— Ага! Нашёл дуру! Чтобы я тебя ещё и в дом к себе запустила? Ага! Сейчас! Раскатал губу!...
Примерно через час соседка пришла к Полине и прямо с порога стала обвинять её в неблагодарности.
— Я от тебя не ожидала! Ты, значит, как за помощью ко мне — это всегда первая, а как поддержать по-соседски — это значит, в кусты. Ну-у-у, Полин, — грозно потрясла пальцем, — это у нас так не пойдёт! Ты уж определись за кого ты!
— Тёть Валь, а что плохого-то в лампочке? Наоборот, удобно. На других этажах есть свет, вы же не требуете его убрать? Оплачивается по общедомовому счётчику, там копейки в пересчёте на квартиру будут.
— Так там-то у них, на этажах, проходной двор, а у нас тут — ты, да я! Зачем нам свет?
— Ну, во-первых, теперь уже не только вы да я, а во-вторых — а почему нет-то?
— Так, знаешь, что... С тобой каши не сваришь! — и решительно оттеснив Полину, соседка ломанулась в комнату.
Марк сразу принял её сторону. На все сто подтвердил её выводы по поводу наглости соседа и обещал, что просто так это не оставит.
— Ты ж понимаешь еще, в чём дело-то, Марк, — перешла на душевные излияния тётя Валя, — сам факт, понимаешь? Заявился: ни тебе здрасти, ни посоветоваться, а заместо этого сразу: буду делать, как хочу! Умник нашёлся! Это ж сегодня лампочка — а завтра что?
— Да всё правильно вы говорите. Он мне тоже сразу не понравился.
— Да ещё бы! Уже одно то, как он Полинку-то твою в лифте лапал! Ну? Каково?
— Да что вы такое говорите! — ужаснулась Полина. — Никто меня не лапал! Это просто недоразумение. И хватит уже об этом, а, тёть Валь?
— Ну почему же... — сцепил руки на груди Марк. — А мне очень интересно. Я, конечно, как лох, вечно не в курсе, но хотелось бы послушать.
— А ты что, не сказала ему? — повернулась соседка к Полине. — А чего ж ты? Ну... Ну ничего, ничего, бывает, — попятилась на выход. — Потом скажешь. А главное, что мы-то свами вместе, а он один. Пустое место! Вот и всё. И лампочку эту я ему так не оставлю!
Она сбежала, а Марк... А он вёл себя, как обычно: сидел за компом, смотрел телек, за ужином рассказывал об этих своих биржах. Как ни в чём не бывало! И это была такая му́ка...
Полина словно не дышала. Сотни, тысячи раз прокручивала в уме возможный диалог, объясняла, оправдывалась, просила прощения за то, что не сказала сразу, снова оправдывалась... А Марк просто молчал.
В воскресенье в кои-то веки выбрались всей семьёй на речку. Разлив затопил берега, Маша мочила ножки и копала в песке ямки. Марк жарил сосиски. А Полина... Она толком не понимала, что делает, как делает, зачем. Она просто сходила с ума, потому что Марк до сих пор молчал. Как ни в чём не бывало.
И если это было наказание, то это что-то новенькое. Изощрённое.
Ночью она не выдержала сама. Начала едва ли не с оптового рынка, где пригрузилась в тот раз больше обычного, упомянула разговор со свекровью, потянутое запястье и, наконец, с замиранием сердца, перешла к конфликту в лифте. Говорила, увязая в ненужных деталях и подробностях, и с отчаянием понимала, что всё это выглядит так, словно она оправдывается. Знала, что говорит правду, но чувствовала себя так, словно безбожно врёт и выкручивается...
— ...Вот и всё, Марк. Просто недоразумение, даже и говорить не о чем.
А он молчал. Хотелось треснуть его, заорать: «Ну скажи хоть что-нибудь!», но Полина лишь лежала и не понимала, что опять не так. А потом догадалась. Внутренности скрутило возмущением, но она взяла себя в руки и загнала гордость подальше.
— Марк... прости. Обещаю, это больше не повторится.
— Вот как тебе верить, Полин? — после долгого молчания, наконец ответил он. — Если ты врёшь на такой ерунде, можно представить, что ты творишь покрупняку. Я не знаю, что с тобой делать. Серьёзно. Но если хочешь уйти от меня — иди, я же не держу. Я... Я не знаю... — снова долгая пауза. — Я просто из окна тогда шагну и всё. Серьёзно. Вообще не вижу смысла без тебя. Я ж... — говорил тяжело, словно справлялся с собой, может, даже слёзы душил. — Я ж с самого начала всё ради тебя. Даже с Ингой тогда порвал. А она, между прочим, в Москве теперь, при Газпроме устроилась и мужа туда протащила. Он у неё лох конкретный, зато в Газпроме. Круто же? А на его месте мог бы быть я... Мне мать каждый раз мозг этим выносит. А я... А что я, — вздохнул, — я же всё ради тебя, с самого начала. Думал, хотя бы благодарность от тебя будет. А ты вот так. Ну ладно, хрен ли... Иди. Насильно мил не будешь, я же понимаю. Просто я боялся, что ты меня на богатенького папика променяешь, это хоть как-то, а ты вообще на чмыря какого-то. Даже обидно. Не, ну так-то понятно, тебе ж главное, что он не инвалид...
На следующий день забежала после обеда домой и снова попала в конфликт на этаже. Только на этот раз всё было ещё эпичнее: площадка заставлена старыми оконными рамами, дверь в квартиру соседа распахнута, оттуда слышен грохот и голоса. Пыль в воздухе, белые следы на полу — глобальный ремонт, одним словом. И тётя Валя, бегающая из угла в угол, цепляющаяся к рабочим, выносящим к лифту мешки со строительным мусором — то не там ставят, то слишком шумят, то не так ей отвечают.
В квартире послышалась возня, мат, и на площадку вынесли оконную решётку. Полина посторонилась, давая рабочим место для манёвра и вынужденно отходя к тёте Вале, и та тут же вцепилась в её локоть:
— Ты смотри, смотри! Нет, ты видишь, что творится-то?
— Окна меняют. Что тут такого?
— Да какие окна? Чёрт бы с ними! Решётки! Решётки поснимал!
А рабочие как раз вытащили следующую решётку. Тоже прислонили к стене.
— Куда ты ставишь? Кто так ставит? — заорала тётя Валя. — Ты мне так все стены тут поисцарапаешь! Эй, слышишь, я с тобой разговариваю!
Но рабочие не отреагировали.
— Ты видала? Нет, ты видала? — схватилась за сердце соседка. — Все как один — нахалы! Гастарбайтеры чёртовы! Чтоб вам сдохнуть, гады! О-о-ох, Полин, это же уже не шуточки... Это же уже... — задохнулась гневом, подбирая нужные слова. — Это же для тебя в первую очередь аукнется! Я тебе сколько говорила — поставь решётки! Сколько, а? А я знала, знала, что вот так будет! А ты меня не слушала!
— Я вас не понимаю.
— А ты пораскинь умишком! Тебя теперь что защищает-то от него, от соседа этого вашего ненормального? Ну? Ничего! Залезет, ограбит, а то и ещё чего! А с него станется, вот увидишь!
Полина вытащила локоть из её пальцев:
— Главное, что у вас решётки есть, тёть Валь, а я уж как-нибудь обойдусь. Вы извините, у меня времени в обрез, бежать надо...
— Погоди, я это, спросить хотела — у тебя есть краска, покрасить меня? А я пенсию получу, и верну тебе тогда. Есть?
— Найду, — вздохнула Полина.
— Ой, ну отлично! Сегодня вечером забеги ко мне, ладно?
— Постараюсь.
— Ну давай. И на счёт решёток, Полин — ты вот зря так к этому относишься! С этим надо что-то делать, потому что... — в этот момент рабочие завозились перед дверью, собираясь выносить третью решётку, и Полина поспешила проскочить к себе, чтобы не стоять больше с тётей Валей. И даже из-за своей закрытой двери слышала, как та орёт, заставляя рабочих сию же минуту выносить всё это с площадки.
Вечером, едва вернулась от тёти Вали, в дверь тихонько постучали. Глянула в глазок — Руслан. Сердце заколотилось. Оглянулась на комнаты, убеждаясь, что Марк не слышал, и осторожно шмыгнула в подъезд.
— Привет, соседка, — сунув руки в карманы, слегка склонил он голову. — Ты почему сама не сказала, что шум мешает? Я же, вроде, не дурак, понял бы. Тем более, если ребёнок пугается. Ну как-то по-человечески же можно обговорить, зачем сразу участковый?
— Не поняла?
— Ну дочка у тебя спать боится из-за ремонта моего, так?
— Нет, с чего вы взяли? У неё комната вообще на другую сторону выходит, к тому же, днём она в садике, а вечером у вас тихо.
— И к участковому ты на счёт шума не ходила?
— Нет, конечно! И в мыслях не было!
Руслан усмехнулся:
— Да уж... Слушай, как ты с ней тут уживаешься вообще? — кивнул на дверь тёти Вали. — Это же баба Яга какая-то.
— Ну... есть немного, — улыбнулась Полина. — Но она нормальная на самом деле, главное её не злить.
— Да она же сама злится, её никто и не трогает!
Помолчали.
— Ладно, если шум не мешает, я спокоен. Но если что — ты говори, не стесняйся.
— Не переживайте, вообще ничего не слышно, — заверила Полина и тут же вспыхнула, вспомнив, что кое что всё-таки бывает слышно. — До свидания!
— Погоди, ты это, — задержал Руслан, — если вдруг нужно что-нибудь будет, ну чисто по-соседски, ты не стесняйся, обращайся.
Полина даже улыбнулась от неожиданности:
— Соли щепотку или маслица кусочек?
Руслан рассмеялся:
— Ээ... Да нет, как раз-таки с этим у меня может быть туган. Я больше про хозяйство — гвоздь вбить, или, там, розетку починить. Кран поменять. Лампочку вкрутить. Ну, такое.
— Спасибо, но у меня ведь муж есть.
— Ну да, — после небольшой паузы кивнул сосед, — муж. Точно. Ладно, извини.
Поздно вечером следующего дня, когда уже готовились ко сну, пришла тётя Валя, причём не к Полине, а к Марку. О чём-то переговорили, и он дал ей денег.
— Что это было? — спросила Полина, когда соседка ушла.
— Бабка боевая, конечно! — довольно потёр руки Марк. — Сказала — сделала. Электрика сегодня вызвала, он лампочку вместе с патроном снял.
И тут только Полина поняла, что в подъезде действительно снова темно.
— Понятно. А ты, как я понимаю, спонсировал эту спецоперацию?
— Вот только не начинай, а? Бабка на пенсию живёт, откуда у неё такие деньги?
— Ерундой страдать не надо, и деньги не понадобятся! И ты тоже — ну вот чего ты лезешь? Тебе что, мешал свет? Ладно она — её из вредности замкнуло, но ты-то?
— Ну хорош бурчать, — благодушно притянул её к себе Марк. — А то я подумаю, что ты снова этого чмыря защищаешь. И вообще, знаешь что... — пробежался пальцами по её груди, — давай Машку к бабусе твоей на недельку сольём и оттянемся, как в старые добрые? Надо же мне как-то возвращать свои законные позиции? Я тебе докажу, что я ещё ого-го... Не представляешь, как я хочу, чтобы ты орала так, чтобы весь подъезд слышал, как я тебя... — подцепил резинку её шорт, потянул вниз.
— Марк... — затрепыхалась Полина.
— Ну чего, Марк? Чего Марк? — жёстко прижал её к себе. — Я тебе муж, или кто, в конце концов? Я ради тебя с виртом завязал, мне теперь больше надо, а ты как думала? Иди в душ. В спальню придёшь мокрая и в одном полотенце, ясно? — скользнул пальцем под трусы.