Маша Царева Небо. Парашют. Юноша

ГЛАВА 1

Неприятности мои начались тринадцатого числа, в понедельник.

Проснувшись под вой будильника (мои настольные часы по утрам изрыгают переливчатые трели пожарной сирены, только эти адовы звуки способны привести меня в вертикальное положение, под нежное монотонное «ту-ту-ту» я засыпаю еще крепче), – так вот, подскочив на кровати, я изо всех сил ударилась лбом о второй ярус оной. И только тогда, потирая ушибленную голову и плаксиво матерясь, вспомнила, что накануне мама перевезла ко мне в квартиру мою же старую детскую двухъярусную кроватку. Видите ли, родительская однокомнатная территория слишком тесна для хранения такого раритета. А выбрасывать жалко.

Весь вчерашний вечер я смотрела на кровать эту, крошечный клочок беззаботного детства, и молча грустила. Знаю, что мои родители мечтали о втором ребенке, поэтому и ложе приобрели двухэтажное. Но что-то у них не сложилось, и верхний ярус навсегда остался пустым.

И вот вчерашним вечером, пойдя на поводу у щемящей ностальгии, я, двадцатидевятилетняя женщина, взгромоздилась на детскую кровать, прихватив с собой пушистый плед и коробочку шоколадных конфет с ликером. Да и, конечно, философские размышления о том, что детство давно прошло, а кроватка осталась, не могли обойтись без бутылочки «мерло».

Я думала, что сон мой будет по-детски беззаботным и крепким. Что приснится мне не перекошенная физиономия начальника, скандирующего: «У-во-лю!», не укоризненный взгляд подруги, которой я вот уже два месяца деньги должна… А, например, веснушчатый Витька Потапов из седьмого класса «А», который на переменах бьет меня по спине учебником географии, а вечерами названивает домой и подолгу сопит в трубку.

В итоге же моя чертова сентиментальность обернулась микротравмой головы.

Спустив босые ноги с кровати, я попала пяткой аккурат в блюдечко с окурками.

Когда выяснилось, что горячей воды нет, а электрический чайник отчего-то закапризничал и сломался, я даже не удивилась. Не везет так не везет. И бесполезно сопротивляться такому непредсказуемому явлению, как неудачный день.

Спрятав грязные волосы под бандану и кое-как ликвидировав следы вчерашнего полуночного распития вина – синяки под глазами, легкую припухлость век – я уже собиралась отчаливать на работу. Когда вдруг ожил телефон.

Пришлось протопать в уличных туфлях по паркету в несмелой надежде: а вдруг это звонит тот широкоплечий блондин, которому я впарила свою визитную карточку на какой-то вечеринке в прошлую пятницу?

Но нет – это была всего лишь мама.

– Сашенька! Как твои дела? – накинулась на меня бодрая, свежая, полная новых утренних сил родительница. – Как кровать?

– В прямом смысле головокружительно. – Я хмуро потрогала болезненно пульсирующую шишку на лбу.

– И все?

– А что еще? – удивилась я. – Между прочим, я сегодня даже на ней спала. Снова почувствовала себя ребенком.

Я думала, что родительница искренне обрадуется тому, что нелепый мебельный предмет, навязанный ею, был использован по прямому назначению. Но характерное раздраженное причмокивание говорило об обратном.

– Вообще-то я надеялась, что, взглянув на эту кровать, ты наконец почувствуешь себя взрослой, – печально вздохнула мама.

– Ма, не понимаю тебя… – Тут мой взгляд случайно упал на электронные часы, и я подскочила, как на электрическом стуле: – Все, мам, на работу опаздываю. Давай я тебе вечером перезвоню. Надо бежать!

– Вот так и пробегаешь всю жизнь, – трагическим полушепотом предсказала мама.

– Да что на тебя нашло с утра пораньше?! – Я нервно поправила сумку на плече. Так, рабочий день начался десять минут назад. Будем надеяться, что главному редактору газеты, в которой я тружусь спецкором, не придет в голову пересчитывать количество редакционных ранних пташек. Иначе мне крышка. Премии в конце месяца не видать. А я и так в долгах по уши.

– Я думала, что детская кроватка натолкнет тебя на мысль о ребенке, – теперь уже умоляющим тоном изрекла мама, – твоем ребенке, Сашенька.

От неожиданности я даже поперхнулась. Может быть, мама с утра пораньше тоже шмякнулась лбом о какую-нибудь не замеченную вовремя твердыню? Иначе с чего бы в ее голове появились такие революционные мысли?

Впрочем, я прекрасно знала, что родители недовольны моим ветреным образом жизни, моей работой, тем, как неразумно трачу я деньги. Мама никак не может понять, с какой стати в шкафу одиноко живущего человека угнездились двадцать семь коробок с босоножками и двенадцать купальников. Читать ей лекции о моде и стиле бесполезно, пробовала. Но обычно родительские претензии ограничивались несмелыми мечтами из серии: «Ну когда же ты научишься есть, не уделывая стол крошками?» А теперь мама ни с того ни с сего заговорила о каком-то ребенке!

Чудеса!

– Мам, чтобы думать о ребенке, надо как минимум обзавестись мужчиной для регулярного спаривания.

– Фу, как грубо.

– Зато правда, – хмыкнула я, – не могу же я размножаться методом клеточного деления. Хотя это было бы удобно. Наверное.

– Сашенька, как ты меня расстраиваешь, – прошелестела мама, – ведь через две недели тебе исполнится тридцать лет.

– Ну все, хватит с меня! – Я шмякнула трубку на рычаг и решительным шагом проследовала в прихожую. Телефон тут же зазвонил снова, но я и не подумала вернуться. Даже когда я, заперев дверь, спускалась вниз по лестнице, пытаясь при этом найти золотую скоростную середину, – чтобы и на работу не очень опоздать, и каблуки вместе с ногами не переломать, – даже тогда я продолжала слышать этот требовательный и какой-то наглый звонок. Как будто бы самому телефонному аппарату вздумалось изрыгнуть обидное обвинение: а тебе, мол, скоро тридцать. Старая ты дура.


Ну да.

Мне скоро тридцать. И что? Послушать окружающих, так тридцатилетие – это коварная болезнь, еще хуже хронической диареи. Ее симптомы таковы: сначала ты вдруг обнаруживаешь, что любимые «студенческие» брюки перестали сходиться на талии. Потом у тебя начинается череда беспричинных депрессий, потом твой гинеколог, тактично хмыкнув, интересуется потенциальным потомством. («Я еще не созрела для материнства, ясно тебе, дурень?!» – кричишь ты ему, а он с печальным вздохом мудреца прописывает тебе успокоительный травяной отвар.) Потом какая-нибудь малолетняя ехидна из офиса задушевным голосом советует испробовать маску от морщин на шее. Потом ты встречаешь в трамвае бывшего одноклассника, того самого, который писал тебе записочки с сопливыми признаниями и клялся в вечной любви. Он из вежливости интересуется, как твои дела, и услышав сдавленное «нормально», начинает многословный радостный рассказ о собственной счастливой жизни. О том, как он социально успешен, леший его побери. Он получил повышение и собирается купить «фордик», женился на участнице какого-то дебильного конкурса красоты, а его первенец позавчера наконец-то выдал слово «папа». Он доверительно распахнет перед тобой бумажник, чтобы продемонстрировать фотографию миловидной блондинки.

Вернувшись домой, ты выкуришь пять сигарет подряд, лаконично всплакнешь и подумаешь: а может быть, зря я его тогда отвергла? И почему я такая категоричная? Глядишь, сейчас бы он мою фотку кому-нибудь под нос тыкал. Пустячок, конечно, но, согласитесь, приятно.

Мою-то физиономию ни одна сука не прячет сентиментально в своем бумажничке.

Вот что такое злополучное тридцатилетие, по мнению большинства.


А теперь попробуем взглянуть на ту же ситуацию с другой, независимой стороны.

Любимые студенческие брюки перестали сходиться на моей талии, когда я еще не успела защитить диплом. Склад характера у меня не депрессивный. Антивозрастная косметика мне объективно пока не нужна. Мой материнский инстинкт спит, как отработавший три смены подряд лесоруб. Да и связать себя матримониальными узами я, честно говоря, не тороплюсь. Живу я одна, встаю поздно, не утруждаю себя приготовлением сложных блюд, хожу на свидания, а все свободные деньги просаживаю на косметику, книжки, одежду и путешествия. Такой благостно-эгоистичный быт меня вполне устраивает.

При всем том я не являюсь закоренелой холостячкой. Я готова измениться, если мне встретится мужчина, которого я полюблю настолько, чтобы разделить с ним кров, хлеб и стиральную машину. Время от времени такие уникумы мне попадаются (влюбчивая я!) – но в итоге каждый из них оказывается очередным звеном в цепи «обманок».

Но я никуда не тороплюсь. Ведь мне – ха-ха, всего тридцать. Между прочим, одна моя лондонская подружка, Эми, в прошлом месяце впервые вышла замуж. Ей тридцать шесть. Когда меня угораздило поинтересоваться, почему она так долго тянула, Эми выпучила глаза и сказала, что в возрасте более молодом ее интересовали совсем другие вещи – образование, карьера, путешествия.

Так что волноваться мне нечего.

Надеюсь, я вас убедила.

Так почему же все окружающие строят брови «домиком» и скорбно опускают уголки губ, стоит мне заговорить о самостоятельности?


Обо всем этом я размышляла по дороге на работу, в метро. А что еще делать в переполненном вагоне, балансируя на одной ноге и стараясь «отжиматься» от типа справа, от которого разит, как от мусорной кучи, полдня протомившейся на солнцепеке. Я пыталась отвлечься от утренней давки, размышляя о позитивных моментах тридцатилетия. Но потом настолько увлеклась, что пропустила две остановки. Пришлось бодрым галопом возвращаться обратно.

Так вот и получилось, что в понедельник, тринадцатого числа, я в очередной раз опоздала на работу.

* * *

– Александра, у меня есть замечательная идея, – сказал мой начальник, главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин.

Я насторожилась – бойтесь боссов, идеи дарующих. Но выдать ироничный комментарий не посмела – все-таки я припозднилась, а он был настолько великодушен, что притворился, будто ничего не заметил.

Своего начальника я, честно говоря, давно недолюбливаю, и чувство это, увы, взаимно. Даже не знаю, как мне удалось продержаться в этой газете почти девять лет. Я пришла в «Новости Москвы» сразу после университета, сначала работала младшим ассистентом секретаря, потом корреспондентом, потом меня даже повысили до должности редактора, а теперь я еще и специальные репортажи иногда пишу. Со стороны, наверное, может показаться, что я сделала неплохую карьеру, но это иллюзия. Менялись только надписи на моей визитной карточке, зарплата же увеличивалась куда медленнее. И даже несмотря на то, что теперь я занимаю отдельный кабинет (больше похожий на чулан для швабр и бытовой химии), Степашкин меня совсем не уважает. Он продолжает обращаться со мной так, словно я последнее лицо в этой газете. Конечно, я сама виновата – опаздываю часто, теряю пресс-релизы, ленюсь… Но разве это повод для того, чтобы при каждом удобном случае зловеще грозить мне увольнением?

Признаться честно, я бы предпочла, чтобы на его месте восседал инертный, позевывающий и нетерпеливо посматривающий на часы человек, отличающийся повышенной терпимостью к слабостям окружающих.

А наш главный редактор всегда полон щенячьего энтузиазма. К работе своей он относится с рвением холостого отщепенца, у которого не нашлось дел поинтереснее ежедневной дрессировки подчиненных. Сам он появляется в офисе не позже девяти и от других (вот хамло!) требует того же. Хотя, поверьте мне, по утрам в редакции еженедельной газеты делать просто нечего – суета начинается лишь после полудня. И в итоге бледные от недосыпа сотрудники молчаливыми тенями курсируют по маршруту «курилка – кофейный автомат», проклиная начальника-трудоголика.

А еще Максим Леонидович фонтанирует разного рода идеями. Вот как сейчас.

– Мне кажется, что в нашей газете мало динамики, – изрек он, поправив на носу очки.

Еще одно небольшое лирическое отступление: я убеждена, что очки он носит фальшивые, для солидности. Я давно заметила, что зрение у него орлиное, в противном случае как бы ему удавалось каждый раз замечать, как я в разгар рабочего дня крадусь к лифту, чтобы ненадолго слинять в кафетерий на первом этаже?

– Что значит мало динамики? – Я придала своей заспанной физиономии максимально сосредоточенный вид.

– А вот что значит! – Он вскочил с кресла, обежал вокруг стола, выхватил из лежавшей на полу пачки газет свежеотпечатанный номер и энергично зашелестел страничками. Выражение лица, как у средневекового алхимика, который пытается найти золотую крупицу в пригоревшем вареве. – Вот наша газета! И что я вижу? Сплошные банальности! Бред! Фальшь! Что за темы? Откуда вы, блин, берете эти темы?

Я втянула голову в плечи.

– «В квартире певицы поселился барабашка!», – процитировал Максим Леонидович, – «Пенсионерка выходит замуж в восьмой раз!»… Какой кошмар… «В моде снова оранжевый!»

– Но оранжевый действительно в моде, – немного оживилась я и поправила на шее шелковый шарфик цвета зрелого апельсина.

– Я не про то, – брезгливо поморщился шеф, – нам не хватает сюжетов из настоящей жизни! Романтичных историй. Таких, чтобы дух захватывало. Из-за этого у нас в последнее время низкие рейтинги.

– Может быть, все дело в самой жизни? В ней тоже не хватает таких историй, – вздохнула я, – в моей жизни уж точно. Чтобы дух захватывало.

– Не прибедняйтесь, Кашеварова, – усмехнулся он, – уж в вашей-то жизни историй столько, что хватит на троих.

От неожиданности я чуть не высморкалась в свой замечательный оранжевый шарфик. С каких это пор начальство проявляет интерес к моей личной жизни?

Мое замешательство не укрылось от зоркого глаза Максима Леонидовича (говорила же я, что очки бутафорские!). Он смущенно кашлянул и деловым голосом продолжил:

– Я хочу, чтобы вы сделали душераздирающий спортивный репортаж.

– Что? – изумилась я. – Но я ничего не смыслю в спорте. Никогда не писала для спортивного отдела.

– Я же не предлагаю вам прокомментировать футбольный матч.

– Однажды у меня был роман с футболистом, – некстати промямлила я, – даже не роман, а так…

– Не сомневаюсь в широте ваших интересов, – сухо перебил главный редактор, – но речь идет не совсем о спорте. Я хочу, чтобы это было нечто. Вы сделаете материал об экстремальных парашютистах. Об их жизни, мотивах работы, страстях. Мне кажется, у вас должно получиться.

– Я бы предпочла неделю московской моды, – вякнула я.

– Молчать! – гаркнул Степашкин. – А то я вспомню, что вы сегодня появились в офисе на полтора часа позже времени, оговоренного в вашем контракте.

У него даже лицо от злости покраснело. Знаете, так бывает в голливудских фильмах о монстрах с мощной компьютерной графикой. Распространенный киноход: в положительного героя вселяется некая зловредная личинка, и на глазах ненатурально повизгивающей блондинки-героини он начинает превращаться в чудовище. Вот так и мой начальник – улыбка сползла с его лица, как косметика с физиономии разгуливающей под дождем кокетки.

– Ладно, напишу о парашютистах, – покладисто согласилась я.

– Вот и здорово, – он протянул мне исписанный неразборчивым мелким почерком листок, – здесь информация о бейс-джампинге, самой опасной разновидности парашютного спорта. Остальное найдете в Интернете. И телефон известного московского бейсера, Кирилла Калинина. Надеюсь, вы свяжетесь с ним в самое ближайшее время.

– Будет сделано, – вяло пообещала я.

– Да, и не вздумайте притвориться, что потеряли бумажку с телефоном, – спохватился Максим Леонидович. – Уволю!

* * *

Несколько месяцев назад в жизни моей произошло непоправимое. Страшная трагедия, навсегда нарушившая привычный ток событий. Моя лучшая подружка Лера, с которой я знакома со студенческой скамьи, которая была близка мне, как родная сестра, с которой когда-то у нас были одни брючки «Труссарди» на двоих (да что там брючки, пару лет назад мы по очереди переспали с одним мужчиной, который даже и не подозревал о том, что имеет дело с близкими подругами), – так вот эта самая Лерка вдруг скоропостижно… решила выйти замуж.

Это было так неожиданно!

Лерка – большая любительница мужчин и острых ощущений. Ее существование состояло сплошь из волшебных романтических свиданий и скоропалительных горячих страстей. Ее обычным состоянием было состояние влюбленности.

То у нее роман с известным политиком, то она собирается эмигрировать в Норвегию, потому что там, видите ли, живет некий голубоглазый Свен, с которым она познакомилась во время автобусного тура по Европе.

И так далее.

Поэтому, когда полгода назад в Леркиной жизни появился некий малозаметный тип по имени Виталик, я и глазом не моргнула. Откуда мне было знать, что этот русоволосый невысокий веб-дизайнер в итоге изменит всю мою жизнь, украв мою лучшую подружку? Ничто не предвещало беды: их роман начинался так, как начиналось и большинство Леркиных романов – с горячего секса в сортире модного вегетарианского кафе (Лерка ела низкокалорийный пареный тофу, Виталик лениво ковырялся вилкой в блюдце с какими-то похожими на дохлых червей ростками, потом их взгляды встретились, ну и так далее, сами знаете, как это бывает). По логике скоропалительный роман должен был иметь весьма предсказуемый конец – торжественное исчезновение секс-бога из жизни Леры, которая пару дней горько его оплакивала бы, ну а потом, само собой, нашла бы утешение в объятиях очередного мачо. Но нет – любитель здоровой пищи неожиданно влюбился в мою подругу и после затяжной конфетно-букетной стадии вдруг подарил ей золотое кольцо с крупным сапфиром. Когда Лерка восторженно трясла перед моим лицом этим колечком, я не верила своим глазам.

Признаться честно, в первый момент я немного неадекватно отреагировала на сообщение о надвигающейся перемене Леркиного социального статуса. Я расхохоталась ей в лицо, как какая-нибудь пошлая завистница.

– Не смеши меня, – сказала я, – неужели ты, ты и правда собираешься выйти за него замуж?

Я ожидала, что подруга посмеется над улыбкой судьбы вместе со мной. Но Леркино лицо оставалось серьезным. Более того – глядя на то, как я веселюсь, она укоризненно качала строго причесанной головой.

– Кашеварова, но я и правда собираюсь замуж, – наконец сказала она.

Моя улыбка потухла, как разбитый хулиганами уличный фонарь.

– Ты меня не разыгрываешь?

– И не думала.

– Что ж… Ты, наверное, права, – замялась я, – все-таки нам уже тридцать…

– Мне больше, – напомнила Лера, – а почему ты, собственно, так огорчилась?

– Сама не знаю, – честно призналась я, – наверное, все произошло слишком быстро. Я оказалась неподготовленной к этой новости. Как-то не по себе становится, когда твоя лучшая подруга неожиданно перебегает во вражеский стан.

– Не говори глупостей, Кашеварова! – горячо воскликнула Лерка. – От того, что я выйду замуж за Витасика, ничего не изменится!

– Уже изменилось. Ты называешь его Витасиком. А пару месяцев назад ты говорила про него: «Помнишь, тот, худенький, с залысинами?»

– У Витасика нет никаких залысин! – отчеканила эта ненормальная. – У него просто такое строение лба!

Ее голос звенел так опасно, что спорить с ней я не решилась.

– Кашеварова, я по-прежнему останусь твоей лучшей подругой, – смягчилась Лерка, – я просто буду жить в другой квартире, вот и все. Мы снова будем вместе ходить в кино и танцевать по субботам в «Шамбале».

– Что-то я в этом не уверена. А как же так называемый Витасик отнесется к тому, что ты пойдешь в кино со мной, а не с ним?

– Да он меня прекрасно понимает! – махнула рукой Лерка. – Я ему уже сказала, что нет ничего важнее, чем женская дружба.

– Ну-ну, – только и оставалось сказать мне. Этот душещипательный разговор состоялся между нами недели две назад. С тех пор я Леру ни разу не видела. Возможно, все дело в предсвадебном переполохе – Лерке столько всего надо сделать: и платье купить, и выбрать ресторан, и заказать лимузин, и решить что-то с романтическим путешествием. Но что-то подсказывало мне, что и после свадьбы вокруг нее не растает ореол недосягаемости.

Неужели вот так бездарно я потеряла единственную настоящую подругу?!

* * *

Бейс-джампинг по праву можно назвать самым опасным из экстремальных видов спорта.

B. A. S. E. – это американская аббревиатура, которая дословно расшифровывается так: здания, антенны, мосты, скалы. С данных объектов любители адреналиновых всплесков бросаются с парашютом за спиною. От классического парашютизма бейс-джампинг отличается тем, что высота вышеуказанных объектов крайне невысока. Бейс-прыжок иногда длится всего несколько секунд – от того момента, как спортсмен оторвет ноги от крыши, например, и до того мгновения, как эти самые ноги вновь коснутся твердыни земли. Естественно, в этом виде спорта используется только один парашют, потому что у бейсера просто не хватит времени воспользоваться запаской. Любителей этого спорта подстерегает несколько опасностей. Во-первых, от переизбытка эмоций бейсер может просто не успеть раскрыть купол на нужной высоте. Во-вторых, если поза падения будет неправильной, неустойчивой, то открывающийся парашют может запутаться в ногах спортсмена. В-третьих, даже если купол благополучно раскрылся, есть опасность, что он резко развернется на сто восемьдесят градусов и спортсмен со всей силы врежется в тот дом, с которого он, собственно, и спрыгнул. Ну и в-четвертых: мало ли что может случиться в момент приземления. Ведь возле каждой крыши или антенны (а тем более скалы) нет специально оборудованной площадки для приземления. Так что внизу любителя адреналина поджидают деревья, камни и прочие приятные сюрпризы.

Во многих странах бейс-джампинг считается незаконным видом спорта. Например, в Америке штраф за бейс-прыжок составляет пять тысяч долларов.

* * *

Я уныло взглянула сначала на бумажку с телефонным номером, полученную от начальника, потом на компьютерный монитор. Что ж, неплохо было бы набрать имя будущего героя моей статьи в поисковой системе. Хотя бы посмотрю, с кем мне придется иметь дело. Откровенно говоря, я предпочла бы пообщаться с каким-нибудь представителем мира моды, на худой конец, проинтервьюировать знаменитого актера (желательно обремененного несмываемым клеймом секс-символа). А не тратить время на какого-то ненормального, который в свободное время норовит сигануть с крыши собственного дома…

Но ничего не поделаешь – работа есть работа. Кому как не мне стоит всерьез задуматься о карьере? Неплохо бы наконец получить давно и безнадежно ожидаемое повышение, ведь мне скоро тридцать.

Итак, я зашла на «Яндекс» и набрала – Кирилл Калинин. И тут же мне было услужливо предложено зайти на десятки страничек. На первом же открытом мною сайте нашлась и фотография ненормального парашютиста. Я посмотрела на экран, и ленивый столбик моего настроения резко скакнул по внутреннему термометру вверх.

Загрузка...