Недотрога

Глава 1

Тая

Дорога до СИЗО казалась бесконечной. В очередной раз крепко задумавшись о своей нелегкой судьбе, я перепутала маршруты, заехала не туда, потом долго ждала на остановке следующий автобус, замерзая в тонком, не по погоде пальто.

Да и будь я хоть в теплой шубе, всё равно продрогла бы – промозглый питерский февраль, когда с неба то падают пушистые хлопья, то вдруг сменяются капелью, превратил город в паутину траншей, заполненных снежной жижей вперемешку с реагентами. Сплошная каша под ногами, а под нею – лед.

Когда же я наконец добралась до нужной улицы, топографический кретинизм сыграл со мной злую шутку. Выйдя на объездную дорогу, ведущую в казенное заведение, долго месила недешевыми замшевыми ботинками грязный талый снег. Это вытянуло из меня остатки моральных сил.

Вроде бы идти было недолго, но создавалось ощущение, что взбираюсь на Эверест. Манящая вершина будто бы приближается, но это иллюзия, и до заветного пика нескончаемый трудный путь.

Не помня себя, я просто шла, как робот, автоматически делая шаг за шагом, пока не оказалась возле бетонного длинного забора с колючей проволокой по верху, заграждающего от простых смертных пристанище криминальных личностей.

По воле судьбы моя мама, совершенно не похожая на преступницу, находилась в этом страшном месте под стражей. Дожидалась суда.

От вида убогих серых стен меня, как обычно, пробрала оторопь. Захотелось сбежать куда-нибудь подальше, согреться в надежных объятиях родного человека, который взял бы на себя все заботы обо мне, несчастной и одинокой.

Вот только такого человека не было. Единственная родственница томилась в сырой камере. Мне нельзя раскисать – умом я это понимала. Но так хотелось пожалеть себя и стать снова той, какой была, – любимой и единственной дочкой, которая ни о чем не думает, кроме как о своей скрипке.

Все невзгоды были мне нипочем, проходили мимо меня, не касаясь. Как будто я забралась на эфемерный пьедестал и оттуда взирала на простых обывателей, копошащихся внизу и варящихся в своих проблемах.

Мама занималась домашним хозяйством, обеспечивала финансовое благополучие, я же легко порхала по жизни – из консерватории домой и обратно, в мир музыки, в котором так просто забыться, не замечая обыденного, мещанского, которое считаешь ниже своего достоинства.

Помыть посуду или пол? Сходить в магазин или приготовить ужин? На домашнее хозяйство не то чтобы не было времени, я о нем никогда даже не задумывалась, считая естественным, что всем занимается мама. Что живу на готовом и принимаю это как данность.

После тяжелых будней в консерватории и частных уроков у Татьяны Георгиевны мне только и хватало сил, чтобы принять душ, перекусить по-быстрому и упасть в постель с томиком какого-нибудь классика.

А потом оттачивание таланта. Многие часы игры на скрипке. Без этого никак. Музыка была центром моей вселенной. С самого детства и до недавнего времени. Так и протекала жизнь.

Слишком поздно я очнулась, оказавшись в самом центре бури. Одна. Без денег, без связей и друзей. В убогой однушке, оставшейся от отца, которую мы с мамой однажды с легкостью сменили на двухуровневые апартаменты в престижном районе.

Хоромы, купленные маминым любовником, вот уже пять лет обещавшим развестись и съехаться с ней, своей первой любовью еще с института. Жизнь раскидала их по разным городам. Вернее, моя мама уехала вслед за мужем в военный закрытый городок.

Но судьба снова свела вместе прежних влюбленных – мама куковала одна после развода, а Николай Дмитриевич уже глубоко женат на нелюбимой женщине.

Но брак любовника маму не остановил. Она устроилась к нему в строительную компанию финансистом, а потом у них закрутился стремительный роман.

Для меня так и осталось тайной, знала ли мама о том, кто является владельцем компании, случайно ли подала резюме в «Суворов и партнеры» или надеялась поймать бывшего возлюбленного на крючок.

Так или иначе, кольцо на пальце Николая Дмитриевича мою взбалмошную маму не волновало. Она бросилась в омут с головой. Я пыталась удержать ее от опрометчивых поступков. Хотя бы не принимать дорогие подарки, не переезжать в квартиру, вести себя тише воды ниже травы.

Но потом этот богатый обходительный мужчина купил и меня. Со всеми потрохами.

До встречи с ним мы жили не то чтобы бедно, но и особенно не шиковали. Папа оставил нам квартиру и платил скудные алименты до моего восемнадцатилетия, но четко дал понять, что у него другая семья и нас он знать не желает. По сути, стал чужим человеком, совершенно посторонним, которому до нас нет никакого дела.

Николай Дмитриевич взял на себя роль отца нашего семейства. Мы чувствовали, что стали настоящей семьей. Он разодел нас как кукол, гардеробные ломились от одежды, я даже не успевала снимать бирки.

Купил мне новую скрипку, о которой давно мечтала, дорогущую, немецкую. Поднял маме зарплату до максимально возможного уровня, обеспечил всеми видами благ: курсы в санаториях – у мамы с детства были проблемы с позвоночником, путевки на море, безлимитная страховка для меня и для нее.

Более того, мы забыли, что такое общественный транспорт. На работу и на учебу, а также на мои частные уроки, которые оплачивал Николай Дмитриевич, нас возили водители.

Еду нам часто доставляли на дом, чтобы мама не утруждала себя. Хотя она всё равно готовила, потому что любила домашний уют и верила, что жена должна кормить своего мужа разносолами и всячески ублажать его.

Наверное, именно поэтому у них с Николаем Дмитриевичем сложился такой теплый союз, будто они прожили в браке счастливые двадцать лет.

Видимо, супруга не давала ему подобных ощущений. Он был очень добрым, называл нас своими любимыми девочками, заботился о маме и заменил мне отца.

Не стоило мне влезать во всё это, а маму я обязана была удержать, чтобы она не встречалась с женатым мужчиной, да еще такого уровня.

Сразу было понятно, что красивой фривольной жизни когда-нибудь придет конец. Что жена Николая Дмитриевича узнает о второй семье мужа и не потерпит измены. Отмстит сопернице и ее дочке.

И это случится в самый неожиданный момент, как раз тогда, когда поверишь – вот оно, истинное счастье, я добился всего, о чем мечтал.

Падать было ох как больно… А расплачиваться еще предстоит.

Тоска по прежней жизни скрутила горло спазмом.

У нас было всё – а теперь ничего. Будущее беспросветно. Как тут не впасть в уныние? Тем более я и раньше отличалась склонностью к меланхолии – такой уж склад характера.

Всегда плачу над тяжелой судьбой вымышленных героев, музыка способна довести меня порой до полного минора, меня никогда не тяготило одиночество, всегда хватало собственного внутреннего мира.

Или мне так казалось. Сейчас, предоставленная самой себе, чувствую себя всеми покинутой и никому не нужной.

Вообще, так и есть. Кому я нужна? Маме необходима моя поддержка. Друзей у меня нет, слишком я была занятая и отрешенная от суеты, чтобы сблизиться с кем-то.

Николай Дмитриевич в тяжелом состоянии, слег с инфарктом. Так случилось, что сердце у него прихватило у нас дома. Мама вызвала скорую. Конечно же, мы обе хотели поехать с ним с больницу. Но я не могла не задуматься о том, что приедет и его настоящая семья – жена и сыновья.

Маме было наплевать, она с ума сходила от беспокойства, ведь Николай Дмитриевич никогда не жаловался на сердце, не злоупотреблял алкоголем, вел здоровый образ жизни.

Она совершенно растерялась и не понимала, что происходит. Ей было необходимо лично убедиться, что любимый человек выживет. Поговорить с врачом, разместить Николая Дмитриевича в палате.

Но я уговорила ее быть благоразумной и остаться дома. Поехала одна, вызвав огонь на себя и совершив тем самым роковую ошибку… Не знаю, чем я думала. Наверное, в недобрый час все умные мысли покинули меня.

Сцена, что произошла в коридоре обычной городской больницы, по трагизму и экспрессии превзошла все мои страхи. Мои давние страхи перед моментом, когда факт об измене Николая Дмитриевича и наличии в его жизни второй семьи раскроется.

Тогда я впервые познакомилась не только с супругой отчима, но и с его младшим сыном. Наталья Сергеевна оказалась представительной молодящейся блондинкой. Безупречной и строгой.

Наверное, она приехала с какого-то приема, поскольку платиновые волосы до плеч были искусно уложены, на шее и в ушах сверкали бриллианты, а по полу струилось шелковое платье глубокого синего цвета с громоздким аксессуаром – наброшенной на плечи шкурой какого-то белого пушистого зверя, наверное песца.

Мне почему-то запомнилась его мертвая морда, вклинились в память прорези глаз. Живо представилось, как меня, как и несчастного зверька, потрошит эта злая женщина с полным ярости взглядом.

Почему-то в особенно волнительные, важные моменты запоминаются бесполезные дурацкие мелочи и лезут в голову глупые мысли.

Наталья Сергеевна – ее имя я узнала из паспорта Николая Дмитриевича в день приступа – скандалила, требуя перевезти мужа в элитную частную клинику, бранилась по телефону с каким-то знакомым врачом, а потом, не получив желаемого, так как отчима уже повезли в операционную, излила свой праведный гнев на меня.

Естественно, она давно знала о нашем с мамой существовании. По какому-то тайному договору она позволяла супругу иметь вторую семью, но сейчас это соглашение, по всей видимости, стало недействительным.

Она пообещала, что уничтожит нас обеих, поклялась в этом собственным сыном, стоящим за ней холодной каменной глыбой и пронзающим меня, почему-то именно меня откровенно убийственным взглядом.

Слишком поздно я догадалась, что они с матерью неправильно всё поняли. Посчитали, что любовница – я. Почему, до сих пор не знаю. Наверное, решили, что мужчина не станет покупать квартиру возрастной любовнице, а молодой девушке мир положит к ногам.

Свое грозное обещание Наталья Сергеевна исполнила. Как только жизнь супруга оказалась вне опасности, она цепко, с железной хваткой взялась за дело. Маму не уволили, как она ожидала, а обвинили в финансовых махинациях и бросили за решетку. Подставили, попросту говоря.

Меня же выкинули из элитной квартиры, сменив замки. Я осталась на улице в чем была, вернувшись вечером из консерватории, – в холодном осеннем пальто, длинном платье и замшевых сапогах на высоком каблуке. Все мои вещи оказались вне досягаемости. Хорошо хоть паспорт я носила с собой в сумочке.

Я не тешила себя надеждой, что удастся разжалобить Наталью Сергеевну и выпросить у нее хоть что-то, и поплелась в старенькую квартирку, которую мы, к счастью, никому не сдавали. У соседки были запасные ключи, поэтому не пришлось бомжевать. И на том спасибо.

Но до чего безрадостная ничтожная жизнь началась у меня с той минуты… Посреди старых вещей, которые, по идее, должны были напомнить мне о счастливом детстве, я ощущала себя чужеродным элементом.

Слишком привыкла к беззаботной богатой жизни, хоть и обещала себе не привыкать. Ни приготовить не умела, ни позаботиться о самых элементарных вещах не могла.

В те несколько дней я пережила и беспросветное отчаяние, и осознание полной беспомощности, и в итоге поняла, какая же я никчемная, не приспособленная к быту личность. Только то, что нужно заботиться о маме, носить ей передачи и лекарства, кое-как держало на плаву.

Бросив короткий взгляд в мутное небо, будто ища в бескрайней равнодушной пустоте ответы на свои неисчисляемые вопросы, я быстрым шагом направилась к воротам СИЗО.

– Я к Людмиле Вознесенской, – сообщила я охраннику, и меня пропустили на свидание.