Нежность в хрустальных туфельках

Глава первая: Варя

Нежность в хрустальных туфельках

#Сингл

Аннотация

Я – Хорошая домашняя «умница».

Он – Плохой парень, которому нет дела до кольца у меня на пальце.

Я – Варя Данилова, преподаватель отечественной литературы в престижной финансово-экономической академии.

Он – Даня «Лень» Ленский, мой студент с «галерки».

Важно: герою есть 18 лет :) Все в рамках закона.

Небольшая предновогодняя (и заодно Новогодняя) история.

Рассказ будет в свободном доступе.

ВАЖНО! Книга содержит реалистичное описание постельных сцен, некоторую часть нецензурных выражений, строго 18+

Глава первая: Варя

10 ноября

— Если буду звонить, и ты не возьмешь трубку…

Я поджимаю губы, терпеливо жду «поучительное» внушение. Но на этот раз Петя ограничивается простой моралью: осматривает мой внешний вид, остается доволен наглухо застегнутым пиджаком и длиной юбки. Хватает за подбородок, вертит мою голову, словно чашку, ищет изъян в почти незаметном макияже. Напоследок проводит пальцем по губам – проверяет, нет ли помады.

— Молодец, умница. – Поглаживает меховой отворот моего пальто. – На ужин придут мои друзья и коллеги, подсуетись, чтобы не пришлось краснеть. Это очень важно, Варвара. Скажи мне: я ведь не ударю в грязь лицом?

— Нет, я все успею, - быстро киваю и выскальзываю в распахнутую мужем дверь.

Лифт снова не работает, и я торпедой несусь по ступенькам, дважды чуть не падая на высоких каблуках. Даже странно, что муж разрешил сапоги на шпильках. Недосмотрел что ли?

Такси приехало десять минут назад, и я на удачу скрещиваю пальцы. Хоть бы не уехало! Если опоздаю на первый же урок – меня точно выпрут.

Машина ждет у подъезда, и таксис выразительно зыркает на часы, пока я еще раз называю адрес. Прошу ехать быстрее, но он улыбается только когда к просьбе прибавляю обещание «доплатить за срочность».

Итак, я – Варя Давыдова, вчерашняя выпускница педагогического университета, сегодняшний преподаватель в престижной финансово-экономической академии, куда меня, по большому знакомству мужа, взяли на вакантное место преподавателя отечественной литературы. Как вспомню бесконечные тесты и собеседования – так вздрогну. Я ГОСЫ сдавала без тени паники, а после двух допросов – по-другому и не назвать – чувствовала себя несмышленой практиканткой. По итогу собеседования поняла: я – просто винтик в системе, которая давно отлажена до автоматизма и в принципе не дает сбоев. А если мне хочется отойти от строгих планов – то лучше сразу с заявлением на расчет. Потому что здесь и без меня знают, как и чему учить будущих нефтяных миллионеров, политиков и дипломатов.

Замуж я вышла почти год назад. Петя очень понравился моей маме. Она-то, в отличие от меня, всегда любила мужчин в погонах, а он у меня целый капитан полиции. Его к нам привела мамина тетка – прожженная, увешанная безвкусными украшениями Тамара. Петя просто ходил себе и ходил, был таким… сильным и уверенным, дарил цветы. Стал моим первым мужчиной, а потом взял и заявился с кольцом под бой курантов.

Через месяц поженились.

Еще через месяц он закатил сцену ревности к однокурснику, который подтягивал меня в работе с компьютером: я как раз осваивала электронные презентации и прочие «интерактивные технологии обучения», чтобы войти к своим студентам вооруженной не только голой теорией, но и современными методами обучения. Петя сломал Виталику руку, и дальнейшее изучение компьютера пришлось перенести в категорию самостоятельных занятий.

Глава вторая: Даня

Глава вторая: Даня

Во всей этой ситуации есть одно «хорошо» и два «плохо».

Хорошо – это то, что девочка просто огнище! Маленькая, худенькая, вся такая аккуратная строгая Колючка в закрытом костюме и невыносимо сексуальной юбке. Не люблю шмар вроде Варламовой и Малиновской, которые носят огрызки на жопе - и к концу первой пары вся группа в курсе, какого цвета у них трусы. Другое дело эта Колючка: пока она топталась около аудитории, я таращился на ее вздернутую задницу, туго обтянутую черной тканью. Все-таки, как ни крути, а задница – это тоже лицо женщины.

А теперь хреновые новости: у нее в руках журнал, на пальце – кольцо, и она, судя по всему, новый препод литературы. А еще у меня на нее вот прямо сейчас встал. И если она зыркнет своими злющими зелеными глазами вниз, то сразу поймет ход моих прямых, как паровоз, мыслей. Хотя нет, есть еще одна хорошая новость: со вчерашнего дня я, Данил Ленский, полноценный восемнадцатилетний член общества. Могу голосовать, могу идти отдавать военный долг Родине, могу даже сесть. И еще могу трахнуть своего препода.

Ни служить, ни сидеть мне не грозит – ну, просто по статусу не положено.

Но совсем другое дело – трахнуть нового препода. Тем более, ей за это тоже ничего не будет. Не такая уж я свинья, чтобы подставлять девочку под статью за растление несовершеннолетнего. Хотя… Почему-то, глядя на Колючку, хочется переиначить собственную мысль: кто еще кого будет растлевать?

— Я – Варвара Юрьевна, - строго говорит препод и отодвигается от меня. – Новый преподаватель отечественной литературы. Будем считать, что для первого раза ты просто ошибся, и я ничего не слышала.

— Чего ты не слышала? – уточняю я.

Она вдруг вспыхивает, сжимает красивые губки в две тонких полоски, дергает подбородком вверх, как будто думает, что хоть так дотянется до меня в росте. Бесполезно – ее макушка где-то в области моих подмышек, и это просто невыносимо сексуально. Хрен знает почему.

— Я не приемлю обращения на «ты», - отчитывает Колючка, пока я надвигаюсь на нее всем корпусом.

— Меня Даня зовут, - называю себя и снова не даю ей шлепнуться, потому что она натыкается плечом на откос и снова теряет равновесие. На этот раз просто сгребаю ее в охапку и прижимаю к себе. Да и по фигу, что ее живот теперь прижат к моему «ты мне нравишься прямо ДО ТАКОЙ степени». – Можешь звать меня Лень… Варя.

— Потому что лентяй? – ошарашенно бормочет она, явно не до конца осознавая, что вообще происходит.

— Потому что Ленский, Колючка, а так-то да – я большой раздолбай. - Наклоняюсь к ее собранным в пучок волосам, вдыхаю неопознанный цветочный запах. – Классно пахнешь, Варя. Давай после уроков куда-нибудь завалимся?

Она грозно хмурится и выразительно возится в моих руках. С глубоким и самым искренним вздохом сожаления отпускаю ее на свободу. По глазам видно, что на быстрое согласие можно и не рассчитывать.

— Я с большой радостью пойду с тобой после уроков, - говорит злючка, - к завкафедры!

Стоящий за ее спиной Добрынин – тот, что чуть не сшиб преподшу с ног – делает характерный жест бедрами вверх и присвистывает. Вот же тупорылый. Засмущает Варю еще раз – и я ему морду расквашу, потому что смущать Варю – моя привилегия.

— Как раз на этой неделе я у завкафедры еще и не был, - говорю, потирая подбородок, и почему-то радуюсь, что сегодня снова проспал и забыл побриться. – Передам привет от отца.

Колючка распрямляет плечи, прижимает к груди журнал и, как только звенит звонок, строго командует всем рассаживаться за парты. Я нарочно стою в дверях, любуюсь тем, как она виляет задком. Черт, нет, на урок мне с таким бугром в штанах точно нельзя.

— Варвара Юрьевна? – привлекаю ее внимание. Я стою в глубине дверного проема, и большая часть одногруппников не могут меня видеть, но вот Колючка точно в курсе того, как на меня действует. Усмехаюсь, когда она проглатывает возмущенный вздох и слишком уж резво отворачивается. – У меня небольшие… проблемы с самочувствием, - продолжаю мысль. – Мне бы к медсестре. Можно?

Препод просто кивает, нервно раскрывает журнал и называет свое имя. А я все еще мнусь в пороге, мысленно раскладывая Строгий костюмчик прямо на учительском столе.

Первый раз такое: обычно молодые преподши и практикантки сами на меня вешались, еще с первого курса. А тут такой бастион, что даже азарт берет.

Все, Лень, курить и выдыхать.

Глава третья: Варя

Глава третья: Варя

Свалился же мне на голову этот… Лень!

Хорошо, что сегодня мой первый урок и пять-семь минут можно потратить на перекличку и поименное знакомство со студентами. Получается немного успокоиться и переварить дурацкий инцидент. Хотя я понятия не имею, как переварить тот факт, что на глазах всей группы меня лапал наглый мальчишка, еще и звал на свидание. Мурашки бегут по коже, стоит представить, что было бы, окажись рядом кто-то из администрации.

Увы, хоть этого мальчишки и нет, большая часть его одногруппников тоже не выглядит детишками. Взрослые дядьки, как любит говорить моя мама – тоже преподаватель. И через одного уже все со щетиной.

Просматриваю графу года рождения. Что ж, половине группы восемнадцать лет либо уже исполнилось, либо исполнится до конца зимы. Когда доходит очередь до Ленского, обращаю внимание на дату рождения, мысленно отмечая, что как раз вчера у него был день рождения.

Я успеваю написать на доске тему, на всякий случай раскрываю конспект, хоть все равно знаю тему назубок. Нужно как-то растормошить это болото, потому что все до единого выглядят так, словно минувшую ночь гудели на… дне рождения Ленского!

Он появляется только минут через двадцать: не спрашивает разрешения сесть, просто проходит совсем рядом, обдавая запахом табака.

Жду, пока Ленский усядется – почему не удивлена, что его место на «галерке»? С таким-то ростом. Что там Паша про него говорил? Пока копаюсь в памяти, мальчишка демонстративно достает наушники, закладывает их в уши и отодвигается на стуле на достаточно расстояние, чтобы вытянуть под столом ноги. Разубеждать его слушать урок совсем не хочется. Вряд ли этого мальчишку способна заинтересовать любовная лирика в стихотворениях Есенина.

До конца урока я то и дело натыкаюсь на откровенно лапающий меня взгляд. С трудом борюсь с желанием выставить его за дверь, но, возможно, Ленский только того и ждет? Будет с чистой совестью слоняться по академии, а потом скажет, что я его выгнала. Ну и кто встанет на мою сторону, если здесь все дети – сынки и дочки важных «шишек»?

Когда раздается звонок с урока, я чувствую себя воином в поле, который в одиночку противостоял орде. Никто, ожидаемо, не ждет моего разрешения выйти из аудитории: сразу поднимаются, начинают шуметь и вообще забывают о моем существовании. Попытки напомнить о себе, чтобы дать домашнее задание, тонут в громком гуле и хохоте. Кто-то даже успевает включить музыку через bluetooth колонку. Девочка с первой парты начинает танцевать.

— Алё, народ! – орет с задней парты Ленский. – Колючка еще домашку не дала!

Как ни странно, это действует. Идеальной тишины, конечно, нет, и никто не спешит вернуться за парту, но я получаю ту самую минуту, чтобы надиктовать задание. Заодно делаю себе отметку в следующий раз записывать задание на обратной стороне доски перед началом урока, чтобы потом не делать это впопыхах.

Но даже бегство из аудитории не спасает от Ленского. Мальчишка догоняет меня на лестнице, подстраивается под мой шаг и говорит:

— Ну, пошли.

— Куда? – не понимаю я.

— К ректору, Варя.

Мы останавливаемся в лестничном пролете, и на этот раз злость просто распирает меня изнутри. Жаль, что Ленский такой здоровый лоб - чтобы смотреть ему в глаза, приходится делать настоящую шейную гимнастику.

Мальчишка похож на черта: смуглый, черноглазый, с густыми ровными бровями и густыми длинными ресницами. Черные волосы отливают синевой, на острой линии челюсти совсем не мальчишеская щетина.

Красивый. Особенно когда ухмыляется вот как сейчас.

— Меня зовут Варвара Юрьевна! – говорю так громко, что снующие вокруг нас студенты заинтересованно поворачивают головы. – Я не девочка с дискотеки, чтобы ты мне «тыкал». Если Нина Сергеевна разрешала подобное обращение, то мне это категорически неприятно, Данил Ленский.

— Нина Сергеевна… - ухмылка становится еще шире, -… не была такой сексуальной злючкой.

И пока я не опомнилась, протягивает руку у меня над головой и в одно ловкое движение снимает заколку. Отступает, пряча «трофей» за спину. Проводит языком по губам и немного севшим голосом проговаривает:

— «До кончины губы милой я хотел бы целовать…»[1]

— Рада, что музыка не помешала тебе слушать урок, Ленский, - стараясь скрыть шок, говорю я.

И, хоть это стыдно признавать, просто сбегаю на кафедру.

К счастью, у меня сейчас «окно» и можно переждать, а заодно успокоиться и перестать думать о нахальных черных глазах и о том, что, судя по… гм… тому, как и чем Ленский ко мне прижимался, мальчик давно вырос.

Господи, почему никто не сказал мне, что студенты – это и близко не школьники?

— Что, мать, с боевым крещением? – На кафедру заходит Паша и ухмыляется с моего разбитого вида. – Может, кофейку?

Я здесь всего неделю, но уже успела заметить, что Паша и термос – не разлей вода. Охотно соглашаюсь и достаю из своего стола чашку. Паша наливает немного себе и мне, подтягивает стул ближе. Явно собирается что-то сказать, но не успевает, потому что дверь кафедры открывается, и на пороге – это точно мне наказание за какие-то грехи! – снова Ленский. Вроде с улыбкой, но быстро смотрит на чашки в наших руках и неожиданно тяжелой походкой хищника прет к нам.

Глава четвертая: Даня

Глава четвертая: Даня

Историк литературы нормальный мужик, но мне почему-то до сих пор хочется вырвать ему ноги.

С этими мыслями я просиживаю все уроки и отрываюсь только на физре, когда мы с пацанами играем в баскетбол. Через пару недель будут соревнования между городскими командами разных учебных заведений, и наша академия должна взять первое место.

Я бью мячом об пол, представляя, что это голова Смирных, и мне становится чуток полегче. А ведь мы с ним нормально в курилке за жизнь могли перетереть, и вообще.

Все дело в новой преподше. Чего он к ней примазывается со своими лоховским термосом? Почему ему можно угостить малышку дерьмовым пойлом, а мне – хрен, а не повести ее в хорошую кофейню?

После физры лезу в холодный душ - и мне снова хреново, потому что вспоминаю ее волосы и цветочный запах – и сводит внутри, и стоит, как у жеребца. Даже думать о скучных заданиях и всякой фигне не помогает. А когда промокаю волосы полотенцем и тянусь к одежде, ее заколка вываливается из кармана джинсов. Ничего такого: обычная дешевая «прищепка» с цветком. Но я подношу ее к носу и жадно втягиваю запах, от которого хочется послать все на хрен, отыскать злючку, зажать ее в углу и посмотреть, что за трусики у нее под той узкой юбкой.

И снова член наливается кровью.

Успокоился, называется.

Переодеваюсь, выжидаю, пока хоть немного отпустит, и выхожу на крыльцо.

Опа! Малышка спускается вниз и семенит своими маленькими ножками в сторону дороги. Интересно, какой у нее размер ноги? Точно под хрустальную туфельку.

Быстро догоняю ее, откашливаюсь над ухом, и Колючка подпрыгивает, опасливо озираясь.

— Что ж ты такая пугливая, злючка? – спрашиваю я, медленно опускаясь на самое дно ее зеленых глаз.

— Потому что не люблю, когда ко мне подкрадываются, - хмурится она и снова ускоряет шаг.

Я подстраиваюсь и иду рядом, закладывая ладони в передние карманы джинсов, чтобы не начать лапать преподшу прямо тут, почти на глазах у всей академии.

— Ленский, тебе не пора домой?

— Неа. Давай я тебя подвезу?

Варя смотрит на меня так, словно я предложил ей место в групповухе: с шоком и ужасом. Отводит руку, когда пытаюсь взять у нее явно тяжелый портфель, и злится, потому что не прекращаю попыток навязать свою помощь. Ну и ладно, не отбирать же у нее личные вещи. Зато пока злюка вертится ужом, чтобы избавиться от моего внимания, я украдкой наклоняюсь и нарочито шумно втягиваю ее запах открытым ртом.

— Ты что творишь? – ее возмущенный громкий шепот. – Совсем ненормальный?!

— Просто очень тебя хочу, - признаюсь я. И в ответ на ее красные, как у Деда Мороза, щеки, добавляю: - А твой румянец просто в башку бьет. Хватит ломаться, бублик.

Палку я все-таки перегнул, потому что преподша грозно отбивает мою руку за миг до того, как я почти окунаю пальцы в ее соломенные волосы. Сует под нос ладонь с растопыренными пальцами и совсем не ласково говорит:

— Я замужем, Ленский. Я не Варя, не Колючка, не Маленькая и не бублик. Я – чужая жена и твой преподаватель! Что еще ты не понял?

— Почему у тебя дешевка на пальце? – спрашиваю то, чего действительно не понимаю.

— Ты-то за свою жизнь хоть на такую дешевку заработал? – жалит эта змеючка.

— Представь себе, - огрызаюсь я. Но не втирать же ей, что я зарабатываю тем, о чем нельзя знать таким тепличным растениям, как она.

Колючка не верит и смотрит на меня таким взглядом, будто я официально самый большой лгун в ее жизни. Вот теперь просто злит.

— Ты просто папенькин сынок, которому никто никогда не отказывает, - озвучивает свои идиотские выводы. – Иди к девочкам своего возраста, Ленский, ты еще очень маленький. И перестань усложнять мне жизнь.

Ей-богу, как по яйцам врезала.

И шагу ступить не могу, просто тупо пялюсь на ее быстро ныряющую за угол фигуру.

Маленький? Это я – маленький?

Да ну что за на хуй?!

— Лень! – Варламова вешается на меня, словно на бельевую веревку – вся сразу.

Я узнаю ее по характерному очень крепкому запаху сигарет. Она курит больше, чем я. Я не ханжа, мне вообще плевать, кто, как и чем гробит свое здоровье, но разве девушке не положено… ну, хотя бы не вонять, как табачный склад?

Сбрасываю ее руки с плеч, разворачиваюсь – и Варламова обвивается вокруг моей руки, потирается сиськами, которые чуть не вываливаются из блузки. Вообще, она как раз по мне: без комплексов, с хорошим телом, занимается спортом и не совсем конченная дура. То есть, понимает больше, чем то, что пишут во всяких ярких женских журналах. При этом вообще безотказная. Официально мы не встречаемся: зачем связываться с одной женщиной, если мне только восемнадцать, и я могу иметь всех? Но Варламова, как я знаю, уже год как распространяет слух, что мы парочка, а я морожусь только для отвода глаз, потому что наши родители вроде как не в очень хороших отношениях из-за каких-то денежных терок. Когда-нибудь мне придется вникнуть в дела отца, но когда это еще будет. А пока… Пока я просто Лень. Я крепкий здоровый парень, с десяти лет колочу грушу, а с недавних пор занимаюсь смешанными единоборствами и даже привез пару чемпионских титулов с региональных соревнований. Природа наградила меня амбидекстрией[1], и поэтому я делаю то, что у меня получается лучше всего – дерусь за деньги. И получаю за это больше, чем отец дает на карманные расходы.

— Варламова, отвали, а? – Я не грублю, просто озвучиваю острую потребность побыть одному в наиболее понятных для нее выражениях.

Мальчик, блядь!

Я постоянно прокручиваю упрек и интонацию и все больше чувствую потребность послать все в жопу, догнать Колючку и спросить, где именно на мне написано, что она может называть меня «мальчиком». Мальчиком я перестал быть за неделю до шестнадцатилетия, и с тех пор самый длительный период воздержания был пару раз по две недели, да и то перед соревнованиями, можно сказать, вынужденно.

Глава пятая: Варя

Глава пятая: Варя

11 ноября

Господи, как же я устала.

Руки отваливаются, голова раскалывается, ноги дрожат, а поясницу ломит так, что я невольно вспоминаю свою прабабушку, которая не издавала таких звуков в свои семьдесят, когда жаловалась на боли в спине.

Пока Петя с друзьями наслаждается застольем в гостиной, я наслаждаюсь тишиной кухни и стараюсь не думать о том, что гору грязной посуды придется перемыть самой.

Как я все успела? Понятия не имею. Наверное, все дело в признании Ленского, которое дало мне ускорение бежать от него со всех ног. То, что ему не понравилось мое нравоучение, было слишком очевидно, и я, чтобы не попасть в немилость к «золотому мальчику», просто сбежала. И сбежала так быстро, что очнулась только на кассе в супермаркете, когда поняла, что понятия не имею, как дотащу два неподъемных пакета даже до остановки. Написала Пете – он не любит, когда звоню ему на работу – но он так и не ответил. А ведь мог заехать за мной, все-таки своя машина.

Правда, перезвонил через пару часов, когда я из-за спешки уже успела порезать пару пальцев и обжечься об противень, пока вытаскивала мясо по-министерски. Пришлось озвучивать все меню и надеяться, что мужу не приспичит удивить гостей еще каким-нибудь деликатесом.

На часах – почти полночь. Мужчины едят и выпивают, и я уже дважды сменила тарелки, сама так ни к чему и не притронувшись. Похватала то там, то сям, пока готовила, а сейчас так вымоталась, что от одной мысли о еде ком в горле. А еще нужно разобраться с посудой. Будь она неладна, выпроводить гостей, убрать со стола и приготовить конспект на завтра.

Ни единой мысли, как все это успею.

Еще через час мужчины, наконец, собираются домой. Петя порядочно выпил и его шатает по всей прихожей. Я тихонько стою в углу, стараясь не привлекать к себе внимания, потому что когда в нем столько «горькой», он может приревновать даже просто за вежливую улыбку к любому из его коллег, с которыми только что выпивал и травил байки. Даже на комплименты моей стряпне реагирую простым кивком, тоже в пол.

Чемодан лежит под кроватью – я проверила.

Мужчины выходят, Петя идет провожать их до самого крыльца, а я быстро расстилаю постель, надеясь, что он просто вырубится. Собираю посуду со стола, с ужасом понимая, что эти крокодилы подмели все, даже две тарелки отбивных и оливье, которого я с перепугу настрогала целый таз. Наивная, верила, что хватит еще на пару дней, и хоть завтра – точнее, уже сегодня – не придется торчать на кухне.

Петя возвращается минут через двадцать, разбрасывать обувь и прет на кухню, чтобы пристроиться ко мне сзади. Не переношу выпивших мужчин. На дух просто не переношу, а тем более, когда «в дрова». Но Пете приспичило целоваться, и я молча терплю его вялые попытки меня «приласкать». Хорошо, что он еле держится на ногах. Обманными маневрами увожу его в спальню и предлагаю лечь. Он падает на живот – и почти сразу отрубается, а я не могу найти в себе силы снять с него одежду и носки. Еще зачем-то смотрю на его спину и вспоминаю своего нахального студента.

Спать я ложусь около четырех, а в пять тридцать уже на ногах: в ушах звон, в голове полный каламбур. Я выучила проклятый конспект и даже довела до ума электронную презентацию, но спроси меня сейчас – ничего не помню.

— Юбку смени, - говорит муж, пока я накладываю ему завтрак. У него похмелье и дурное настроение. Сейчас самое главное не дать повод устроить скандал. – Что ты как блядина какая-то, Варвара?

Поджимаю губы, киваю, иду в комнату и раскрываю шкаф. В глазах слезы – ничегошеньки не вижу, поэтому хватаю первую попавшуюся вешалку. Меняю юбку на «макси» в пол и блузку с высоким воротником-стойкой. Теперь, кажется, выглядеть более непривлекательно просто невозможно.

Перед выходом Петя снова проверят, нет ли на моих губах помады.

Только на улице я могу нормально выдохнуть. Топаю до метро, где меня шатает и штормит, словно щепку в весеннем ручье. А потом просто стоя засыпаю, но хоть не проскакиваю свою станцию.

На кафедре настоящий кошмар: все ждут внезапную проверку из министерства уже вот-вот, и завкафедры огорошивает меня известием, что они придут и на мою пару тоже.

— Надеюсь, вы добросовестно готовитесь к урокам, Варвара Юрьевна, и это не вопрос, а утверждение. Что у вас сегодня по плану?

Я в двух словах отчеканиваю тему урока и тезисы, говорю, что у меня есть электронная презентация с сопроводительным видеоматериалом. Галина Гавриловна, завкафедры, все-равно смотрит с подозрением, но тут на кафедру влетает методистка Верочка и громко сообщает:

— Приехали!

Прямо, как у Гоголя.

Все разбегаются по аудиториям, и я – вместе с ними, держа в руке заветную флешку, словно от нее зависит моя жизнь. Ну, карьера так уж точно.

Сегодня у меня снова первый урок в «7322-1», и я захожу в аудиторию с твердым намерением больше не поддаваться ни на какие провокации. До звонка еще пара минут, так что есть время еще раз просмотреть презентацию.

И… понимаю, что пропала, потому что проклятый файл, над которым я сидела полтора часа, просто отказывается открываться, выдавая какую-то ошибку. А я в компьютерах – ни бум-бум.

Глава шестая: Варя

Глава шестая: Варя

Захожу в аудиторию и почти не удивляюсь тому, что Ленский сидит за учительским столом и активно кликает мышью. Чтобы не мешать, собираюсь с силами, прочищаю горло кашлем и обращаюсь к группе. Говорю, что, возможно, к нам на урок зайдет министерская комиссия и очень прошу всех сосредоточиться на предмете и дисциплине.

— А вы тоже сосредоточены на предмете? – спрашивает крашенная блондинка с четвертой парты. Глядя на таких девочек, мне кажется, что я родилась в другом столетии, потому что на студентку она похожа еще меньше, чем на студента похож Ленский.

Помню, что ее фамилия Варламова, а вот имя… Наташа? Настя? Кажется, это она просила Ленского ее поцеловать. Или не она? В голове такая каша, что хоть бери с пожарного щита лопату и расчищай завалы, пока меня не погребло под ними на веки вечные.

— Я думаю, что сосредоточена, - выбираю наиболее нейтральную формулировку, но девочке явно хочется поговорить.

— А вы давно замужем? – громко спрашивает она. И вот теперь уже не скрывает агрессивные нотки.

— Какое это имеет отношения к уроку литературы… Наташа?

— Натали! – поправляет меня кто-то из мальчишек, и это почему-то вызывает волну смешков. Должно быть, какая-то только им одним понятная шутка.

Варламовой до общего веселья нет никакого дела, во всяком случае, она ничем себя не выдает.

— Я слышала, что после года семейной жизни наступает кризис семейных отношений и женщин тянет «налево», - говорит она.

— Моя семейная жизнь, Наташа, не имеет отношения к уроку.

— Ну, вы же наш преподаватель и должны отвечать на вопросы, чтобы мы были подготовлены к взрослой жизни, - не унимается она.

Я не вчера родилась на свет и хоть понимаю, что в некоторых вещах куда менее наивна, чем эти «золотые детки», но все настолько очевидно, что чувствую себя совершенно голой перед двумя десятками любопытных оценивающих глаз. Я не ошиблась - и это она вешалась на Ленского. И не ошибаюсь сейчас, прекрасно улавливая острые ноты ревности в ее голосе. Ревности – и вот этого, демонстративно брошенного при всех, вызова.

— Все работает, - привлекает внимание Ленский, и я на радостях забываю обо всем. – Я покажу, в чем дело.

Пока он сидит за моим столом, я становлюсь сбоку и пытаюсь вникнуть в кучу терминов, которые знаю через пятое на десятое. Ленский водит мышкой по экрану, показывает, что именно я сделала не так и почему моя презентация не захотела открываться. Уверена, что с такой головой все равно ничего не запомню, но просто то и дело киваю, соглашаясь.

— Вот, - он водит мышкой, - здесь лишние символы и еще…

Я перестаю слышать, что он говорит, потому что одновременно с попытками провести мне быстрый урок, Ленский опускает левую руку под стол, сжимает пальцы на моем колене и медленно ведет вверх по бедру.

Втягиваю воздух, пытаясь ничем не выдать эту откровенную наглость. Еще предыдущее представление не отгремело, а этот нахал собирается устроить новое?

— Все… хорошо? – Он немного склоняет голову, без тени улыбки разглядывая мои губы, как будто ждет чего-то. – Я заметку сделаю, на всякий случай.

Его левая рука балансирует в опасной грани у самого края стола. Еще сантиметр вверх – и все увидят, как великовозрастный мальчишка лапает своего преподавателя практически на глазах у группы. И при этом правой спокойно кликает на ярлычок «Блокнота» у меня на рабочем столе, чтобы одной рукой быстро набрать: «Жаль, что юбка длинная».

Он правда это написал?

Я моргаю и перечитываю четыре слова так, будто они написаны на языке пляшущих человечков. А он продолжает гладить мою ногу через юбку. Окончательно наглеет, сгребает ткань пальцами, забирая все выше и выше.

Нужно выдохнуть. Нужно просто взять и захлопнуть ноутбук, чтобы у нахала не было повода и дальше сидеть за учительским столом. Но я словно под гипнозом этого темного, совершенно раскаленного взгляда, которым он продолжает разглядывать мои губы. Облизываю их в ответ - и Ленский триумфально усмехается.

Еще немного – и его ладонь будет у меня под юбкой.

— Спасибо, Ленский, - бормочу я, пытаясь хоть как-то выкарабкаться из игры, в которую он втащил меня без разрешения.

— Еще один момент, - говорит он.

Смелый дерзкий жест вверх, ладонь вторгается мне между ног, оглаживает внутреннюю часть бедра. Шершавые пальцы цепляют тонкий капрон колготок.

— Вторая заметка, она тоже пригодится.

Он привлекает мое внимание к еще одной наспех набранной фразе: «Приходи на работу в чулках».

Я вдыхаю воздух приоткрытым ртом, потому что пальцы поднимаются выше и выше, и…

В аудитории раздается громкий демонический хохот, и я понимаю, что это звонок на телефоне у одного из студентов. Но каким-то образом успеваю сделать шаг назад, и ладонь Ленского опадает, а сам он смотрит на меня с неприкрытым обещанием… чего?

Глава седьмая: Даня

Глава седьмая: Даня

Я сижу в курилке с сигаретой в зубах и думаю о том, что просто не могу вернуться в аудиторию, пока там Колючка. Потому что обязательно сделаю какую-то дичь.

Пальцы до сих пор пахнут ею: на этот раз просто характерным немного химическим запахом кондиционера для белья. Но у меня до сих пор стоит от него, как каменный, и никакие посторонние мысли не помогают отвлечься. Я уже готов проклясть людей, создавших такие плотные молнии на джинсах, потому что член болит от слишком туго натянутой ткани. С другой стороны, если бы не она, вся группа видела бы, что Ленский возбудился на новую преподшу.

В аудиторию возвращаюсь только после звонка на перемену и чувствую жуткую злость, потому что Колючка успела уйти, а я даже не сказал ей пару слов. Прусь на кафедру, почти уверенный, что увижу ее там, но Колючка как сквозь землю провалилась. Ее нет на месте после второй пары. Поэтому, когда на третьей паре – скучной истории – Варламова пересаживается ко мне на заднюю парту, я с трудом держусь, чтобы не послать ее куда подальше. За одно то, как эта сучка разговаривала с Варей, ее нужно поставить на место.

— Давай сбежим с последней? – предлагает она, выразительно поглаживая цепочку, потерянную среди ее пышных сисек. – Мои только вечером приедут.

— У меня вечер занят, - говорю я. Она в курсе, чем я промышляю время от времени, и ей не нужно объяснять, почему мне не нужен секс перед вечером на подпольном ринге. – Займись учебой, Варламова. Ради разнообразия.

— Например, как ты? – Она насмешливо кривит губы. – Решил подтянуть литературу, Лень? Потянуло на нафталин?

Нафталин? Если бы я не знал, что Варламова зрячая, то подумал бы, что она слепая.

— Хочешь что-то сказать? – предлагаю я.

— Да так… Просто показалось.

— Вот и заткнись.

После всех уроков я снова заглядываю на кафедру. За столом Колючки нет, и все ее письменные принадлежности сложены на краешке стола. За соседним сидит биологичка и ей столько лет, что она точно не заподозрит ничего такого, если спрошу, где Варвара Юрьевна. Ну, допустим, потому что хотел уточнить кое-что по домашнему заданию.

Биологичка поправляет толстые очки и все равно прищуривается.

— Ленский ты, никак, решил взяться за учебу? – У нее неприятный старческий смех. – Варвара Юрьевна закончила в два, за ней муж заехал.

Муж.

Я вываливаюсь на улицу, пинком открывая дверь прямо в промозглый холодный ветер.

Смотрю на ладонь, которой гладил ногу преподши, и понимаю, что сегодня буду дрочить именно в этот кулак.

Глава восьмая: Варя

Глава восьмая: Варя

17 ноября

Ни в среду, ни до конца недели Ленского на занятиях не было.

Я радовалась, как ребенок, потому что за это время успела немного наладить общение со студентами. Не считая Варламовой, которая продолжает смотреть на меня как на личного врага, с которым ведет необъявленную войну.

Куда делся Ленский я так и не поняла, но не горела желанием лишний раз даже произносить его имя вслух. Пусть с его прогулами разбираются в деканате.

Правда, в пятницу я еще не знала, насколько напророчила сама себе.

В понедельник утром, перед самым уроком, меня неожиданно вызывают в кабинет к завкафедры, где уже сидят несколько профессоров и докторов наук - и сердце сразу ухает в пятки от нехорошего предчувствия. Хоть, казалось бы, внезапно свалившему на меня курированию, что давало не только понимание доверия ко мне, как к преподавателю, но и заметное прибавление к заработной плате, нужно было только радоваться, а вместо этого я плетусь за Галиной Гавриловной на ватных ногах, мысленно уговаривая все высшие и не только силы сделать так, чтобы и сегодня Ленского не было на занятиях.

Но Ленский на занятиях был.

Можно сказать – во всей красе. Не знаю, где и как он болел эти дни, но, судя по разбитой губе и перетянутой царапиной спинке носа, «болезнь» почесала об него кулаки.

Пока завкафедры рассказывает, что в связи с семейными обстоятельствами их бывшая куратор вынуждена уволиться и переехать в другой город, Ленский откидывается спиной на стенку, уже знакомым мне жестом вытянув перед собой длинные ноги. Сегодня он в ярко-красном узком свитере и модных потертых джинсах, и я понимаю, что слишком долго его рассматриваю, когда нахал, пряча улыбку, сует в рот большой палец, чтобы прикусить его зубами.

Теперь я – куратор «7322-1», а это значит, бегать от одного наглого распутного студента уже не получится. И, судя по прищуру черных глаз, сейчас Ленский думает о том же самом.

Новость о том, что я буду куратором, производит впечатление. Некрасиво так думать о коллегах, но их бывшая куратор показалась мне какой-то пассивной, и на мое предложение организовать со студентами осенние литературные чтения только громко фыркнула. По ее мнению, этим «золотым деткам» дела нет ни до лирики в поэзии, ни до любовной переписки выдающихся поэтов. Возможно, она была пассивна и слишком критична в других вещах тоже?

В любом случае, как только я остаюсь одна теперь уже в своей группе «7322-1», на голову сыпятся тысячи вопросов. В основном о том, как я собираюсь организовать проведение зимних каникул. Приходится взять паузу и подождать, пока образуется более-менее пригодная для разговора тишина. Правда, когда лес рук исчезает, мое внимание привлекает исчезнувшая со своего места Варламова, которая теперь сидит рядом с Ленским и даже не пытается скрыть, что нарочно придвинула стул максимально близко. Теперь они почти плечом к плечу, и девчонка что-то шепчет Ленскому на ухо, а он в это время продолжает в упор смотреть на меня. Никак не могу отделаться от ощущения раздевания взглядом и непроизвольно обхватываю плечи.

— Наталья Николаевна не хотела ехать с нами в Париж, - бубнит парень с первой парты. Это – Артем Толмачов, его отец, как мне уже успели рассказать, владелец крупной сети мебельных магазинов. – А мы хотим туда всей группой на каникулы.

Его слова тонут в дружном хоре поддержки, из которой выбивается только один голос – голос Варламовой, которая вклинивается с важным объявлением – она в Париже была дважды.

— Там скучно, - выдает она свое экспертное мнение. – Мы с родителями собираемся в Майами.

— Ну и вали, - предлагает кто-то из подростков.

— Можно поехать на горнолыжный курорт, - следующее предложение.

Я не успеваю ничего сделать: аудитория буквально по швам трещит от рьяного обсуждения поездки, а у меня волосы дылом на голове от одной мысли, во что может обойтись эта поездка. Поэтому быстро, пока мои студенты не начали собирать чемоданы прямо сейчас, закрываю обсуждение парой громких хлопков в ладоши.

— У нас урок литературы, - напоминаю я, и над головами виснет разочарованный вздох.

К счастью, на прошлой неделе я успела завоевать их интерес к своим урокам, и теперь они хотя бы без скрипа открывают тетради с лекциями, а иногда задают заинтересованные вопросы. Прекрасно понимаю, что в наше время экранизации комиксов и доступности порнографии в режиме онлайн подрастающее поколение практически нереально заинтересовать классикой, но я была бы не я, если бы опустила руки и сдалась.

В конце пары напоминаю, что последним у них по расписанию факультатив, и я бы хотела потратить его на обсуждение организационных вопросов. Новость о том, что придется высидеть еще один урок, само собой, не приводит их в восторг. Кто-то кричит, что их никогда раньше не оставляли, и мне приходится напомнить, что это было именно раньше. А еще намекаю, что посещающим факультативные занятия светят послабления на экзамене.

Аудитория быстро пустеет. Намного быстрее, чем я успеваю собрать свои вещи и боковым зрением замечаю, что Ленский уверенным шагом направляется в мою сторону. Насколько же проще было без него, а сейчас чувствую себя просто загнанной в угол мышью, которую этому нахалу просто интересно компрометировать. Хоть, насколько я слышала, у этого парня нет репутации бабника и гуляки. Но то, что в академии он фаворит по количеству девичьих вздохов – неоспоримый факт.

Глава девятая: Даня

Глава девятая: Даня

Меня никто никогда не динамил.

Я не то, чтобы меняю девчонок, как носки, но иногда случалось зацепить в клубе какую-то развязную деваху и оттянуться с ней, засадив пару раз в туалете или на улице, в ближайшем темном углу. Никогда не было такого, чтобы я сделал кому-то откровенный намек – и мне показали средний палец. А у меня были девочки явно постарше Колючки.

Поэтому до конца занятий я не просто злой, а буквально бешенный.

Вся надежда на то, что, хотя бы на факультативе насмотрюсь на эту гордячку и дам много поводов покраснеть ее щекам. Почему-то именно ее румянец охуенно заводит. Как будто это я – взрослый препод. А она – малолетка, которую я хочу поиметь вопреки законам морали. Хотя. Ну какая уже на хрен мораль? На нас не распространяется ни одна статья УК – я задался вопросом и провел свое маленькое исследование.

Но лучше совсем не становится, потому что как раз перед факультативом Ромка Тучинский прет на первую парту, хоть ему там точно не место – он единственный в группе, кто почти одного со мной роста, но худой, как доходяга.

— Отсюда на ножки Вареньки такой видок, - прищелкивает он языком, и пацаны поддерживают его улюлюканьем и свистом.

Хорошо, что у меня под рукой нет ничего потяжелее, а то бы разбил ему голову.

Варламова снова пытается сесть рядом, но я опережаю ее и специально выкладываю ноги на соседний стул. Она кривится, передергивает плечами и просто сваливает, перед всей группой еще раз рассказывая, какой у нее классный и молодой репетитор по французскому. Я его видел и знаю, что он дрожит от одной мысли о том, что ее строгий папаша заподозрит в сторону любимой дочурки какие-то не такие взгляды.

Колючка приходи сразу после звонка: так спешит, что пару минут просто переводит сбившееся дыхание. И я, сука, просто цепенею, потому что на ней сегодня не скучная юбка в пол, а темно-серое платье чуть выше колена, которое так туго обтягивает ее худощавую фигурку, что виден каждый изгиб. А еще вставшие под тканью соски, как будто она замерзла.

Меня словно током лупит от одной мысли, что это шоу – не только для моих глаз. И похабная улыбающаяся рожа Тучинского хорошее тому подтверждение. Он сует палец в рот и начинает облизывать верхнюю фалангу, недвусмысленно намекая на то, что все видит и не прочь проделать эту мерзость.

Встаю.

Подхожу к нему впритык и, пока он таращится своими рыбьими глазами, хватаю его за затылок и со всего размаху впечатываю рожу в парту.

Секундная гробовая тишина – и громкий ссыкливый вой. Присаживаюсь рядом на корточки и шепотом, чтобы слышал только он, говорю:

— Сделаешь так еще раз или снова сюда сядешь – я тебя урою. Ну, кивни, если въехал. – Кивает быстро и энергично, подтирая кровавые сопли под носом. – А теперь скажи, что у нас все хорошо, просто пацанский разговор.

Он громко повторяет мои слова и просится выйти, чтобы умыться. Ошарашенная Колючка разрешает, а я с трудом борюсь с желанием затащить ее в кладовку, сорвать с плеч платье и попробовать на вкус тугие соски. Сжать вокруг них губы и посмотреть, как она выгнет спину от удовольствия.

Факт – я бешено, непонятно почему и по какому праву невыносимо сильно ее ревную.

Сажусь на свое место, но еще какое-то время прихожу в себя, потому что желание еще раз врезать Тучинскому никуда не девается, наоборот – хочется пинками вытолкать остальных, чтобы не пялились на Варю, которая – наивная дурочка – вряд ли понимает, в чем дело. Хотя выглядит очень испуганной и напряженной. Хорошо, что садится за стол и отчасти прикрывается большой толстой папкой. Что у нее там? Вся наши грешки?

Колючка откашливается и предлагает заново познакомиться. Пишет на доске свой номер телефона, и я плотоядно тянусь к своему мобильному. Быстро вбиваю номер, подписываю его «Колючка» и тут же пишу: «Длина мне нравится. У тебя под платьем чулки?» Даже не сомневаюсь, что нет необходимости подписываться – она поймет, кто это.

Телефон вибрирует на столе - и преподша не сразу, но читает сообщение.

Краснеет. Она так классно краснеет, что смотрел бы и смотрел.

Ну, давай, посмотри на меня, напиши в ответ, какой я грубиян.

Нарочно подпираю явно довольную рожу кулаком и жду.

Колючка не смотрит и не отвечает, наоборот – демонстративно бросает телефон в сумку.

А ведь я правда скучал. Думал о том, какие у нее ножки, и как классно она зажимается, когда даю понять, что она меня заводит. Даже думал плюнуть на все и завалиться на занятия как есть: со свежими синяками и распухшим носом. Хорошо, что мать легла костьми и не пустила. Она думает, что у меня «проблемы с контролем агрессии», и пытается всучить в руки психолога, который разъяснит, что кулаки – не способ решения конфликтов. Кажется, в этот раз мне не отделаться. Не говорить же, что я просто нашел себе дополнительный заработок.

К концу урока, когда Варя понемногу делает внушение всем, кроме отличников, она спрашивает, как бы мы хотели провести зимние каникулы, и нестройный хор все так же ратует за поездку всей группой в Европу.

Глава десятая: Даня

Глава десятая: Даня

— Перестань злоупотреблять моим номером в личных целях, Ленский, - говорит Варя, взглядом оценивая дистанцию между нами.

— В чем проблема просто подвезти домой преподавателя?

— Ты правда не понимаешь или прикидываешься?

Зеленые глаза наконец-то смотрят прямо на меня. У нее такой взгляд, что хоть рехнись – а не оторваться. Проваливаюсь туда, в самую глубину, и в голову лезет какая-то поэтическая дичь, явно вдолбленная ее же уроками.

— Ленский, ты меня слушаешь?

— Прости, Колючка, нет, - честно отвечаю я. – Хочу тебя потрогать, можно?

Ее быстрый уход за спинку стула – лучше всякого «нет».

— И я тебя очень прошу – перестань избивать своих одногруппников.

— Ты же без пальто прибежала, да? Замерзла? Или сильно волновалась? Или обо мне думала?

Она молча пытается понять, к чему я клоню.

Ладно, по хрену. Сдурею, если не сделаю хотя бы это.

Одной рукой просто отбрасываю стул, другой сжимаю ее талию. Варя не теряется – тут же бьет меня по плечу, потом отвешивает звонкую пощечину, но я все равно увожу ее в угол за доской. Там огромный дурацкий цветок, и даже если кто-то вломится в аудиторию, у меня будет пара секунд, чтобы изобразить пристойность.

Черт, а крепко она мне вмазала: щека ноет и горит.

— Ленский! Немедленно! Убери! Руки! – Преподша не кричит, но громкий шепот весь сочится злостью и негодованием.

Прижимаю ее к стене и свободной рукой делаю то, о чем мечтал весь проклятый бесконечный урок: указательным пальцем обвожу контур соска под платьем. Варя просто цепенеет от моей наглости. Не сомневаюсь, как только «проснется», снова мне врежет.

— Когда ты пришла в аудиторию, твои соски были твердыми, как от холода или возбуждения, - говорю очень-очень тихо. Реально с какого-то хрена сел голос. Волнуюсь, что ли? – И Тучинский тоже это заметил. Я бы ему глаза на жопу натянул, если бы он и так не был полным уродом.

— Ты просто наглый самоуверенный мальчишка, - брыкается она.

В ее случае назвать меня мальчишкой – самый верный способ нарваться на мое дикое желание доказать, насколько давно я уже не мальчик. Просто нереально бесит.

Я почти готов отпустить ее, но в последний момент замечаю, что тонкая ткань платья снова натянулась. Господи, да, блядь! Большим пальцем поглаживаю тугой сосок. Голова вертится глобусом, все нормальные мысли спрыгивают с американских горок. Я так хочу расстегнуть ее платье, что выпадаю из реальности, слепо шаря по спине Колючки в поисках молнии.

Вторая тяжелая пощечина возвращает меня с небес на землю.

Варя тяжело дышит, плечи поднимаются и опадают, глаза сверкают такой злостью, что где-то в реальности героев Марвела я бы уже давно стал горстью пепла.

— И чем ты лучше Тучинского, а? – бросается она. – Такой же озабоченный переросток. Захотел добавить трофей в свою копилку, Ленский? Или у вас какой-то тотализатор?

— Ты пересмотрела тупых мелодрам, Колючка. – Потираю побитую рожу, но от греха подальше сую вторую руку в передний карман джинсов. Когда она придет в этом платье в следующий раз, я по крайней мере буду знать, что молния у него точно не на спине. – Ты мне просто нравишься, я тебя просто хочу.

Она вздрагивает, как будто я признался, что мечтаю сожрать ее печень.

— У меня есть муж, Ленский, и я его люблю.

Почему мне кажется, что сейчас она обманывает не меня, а себя? Может, потому что мне хочется так думать?

— Ты ставишь меня в неловкое положение, - продолжает она. – Я просила этого не делать, но ты продолжаешь. Я тебе просто не нравлюсь? Так и скажи. Совсем не обязательно лапать меня, чтобы вынудить написать заявление.

— Ты чем слушаешь, Варя? Я же сказал, что нравишься.

— Тронешь меня еще раз, хоть пальцем – я уйду. Клянусь, что уйду, хоть мне очень нужна эта работа.

Колючка хватает пальто, сторонится, когда пытаюсь помочь ей одеться.

Не смотрит. Снова не смотрит, как будто я глубоко ей противен, и выбегает в коридор, бросая дверь нараспашку.

Под звук ее каблуков медленно сползаю по стенке, вытягиваю одну ногу и, начихав на правила, закуриваю прямо в аудитории.

Глава одиннадцатая: Варя

Глава одиннадцатая: Варя

Это очень глупо, когда взрослый преподаватель очертя голову сбегает от нахального студента, но именно так и есть: я буквально бегу и даже не сразу понимаю, что давно «промахнулась» с нужным спуском в метро и так нахваталась холодного воздуха, что саднит горло.

Трясусь, кажется, вся. От злости, от негодования, от того, что какой-то сопливый мальчишка расшатал меня до состояния, когда мне хотелось просто отхлестать его по щекам, пока не задеревенеют ладони. Хам! Выскочка! Наглый мажор!

Залетаю в первый же попавшийся супермаркет, хватаю с полки бутылочку с минералкой и, не дожидаясь оплаты, делаю несколько жадных глотков. Нужно запить странную сухость во рту. Охранник тут как тут, что-то басит, но я прикрываю глаза и мигом придумываю оправдание:

— Мне только таблетку запить. Я вот сейчас… Прямо на кассу.

Уже на улице немного прихожу в себя и потихоньку бреду до метро. Хорошо, что Петя уехал к матери в соседний город, и не нужно нестись домой, чтобы приготовить ужин к его возвращению. Свекровь всегда была очень болезненной, а в последнее время все больше жалуется то на спину, то на ноги. А в этот раз у нее сердце - и муж отпросился, чтобы съездить и проверить, как она в больнице.

Только поэтому я надела это дурацкое платье. Петя бы ни за что на свете не разрешил мне нарядиться. А ведь я так хотела это платье, потихоньку копила деньги и купила еще весной, благо, была хороша скидка, а один единственный размер – маленьким и не ходовым. Зато село на меня как влитое. Вечером достала из шкафа и долго сидела на кровати, разглядывая бирку. С момента покупки я ни разу не надела желанную обновку. И уревелась до рези в глазах, потому мне всего двадцать три года, а мой гардероб похож на вдовью жизнь: скучный, черный, мертвый.

Поэтому так радовалась, в кои-то веки принарядившись…

Свалился же мне на голову этот Ленский!

Проворачиваю ключ в замке – и сердце уходит в пятки. Я что, забыла запереть квартиру?! Дергаю ручку, толкаю, но дверь закрыта. С обратной стороны раздаются шаги. Ключи от квартиры есть только у меня и у Пети, а это значит, что что-то случилось - и он вернулся раньше. И если он увидит меня в этом платье…

Быстро запахиваю пальто до самого подбородка, пытаюсь улыбнуться, но дверь распахивается, и Петя смотрит на меня взбешенными глазами. Ничего не говоря, за руку втаскивает через порог, так что я чуть не падаю на слабых ногах. Колени пляшут, пальцы мертвой хваткой вцепились в пальто у горла.

— Ты… приехал?

— Я тебе уже час наяриваю! – орет Петя и, не спрашивая, отбирает у меня сумку.

Вытряхивает содержимое на пол, берет телефон и начинает клацать, чтобы снять блокировку. Огонек в верхнем правом углу намекает о не отвеченных вызовах. Муж тычет телефон мне под самый нос, где на весь экран висит окно с семью непринятыми вызовами от абонента «Муж». Как я могла пропустить?

И тут до меня доходит, что я выключила звук после сообщения Ленского, которое – господи боже! – до сих пор в моем телефоне! Если Петя его увидит…

— У меня был факультатив, - говорю как можно увереннее. – Я не хотела отвлекаться. Ты же вчера только уехал, я не думала, что вернешься так рано. Ничего и не приготовила. Как Тамара Викторовна?

Но Петя уже завелся. Он впечатывает меня в стену, заносит руку и со всего размаха бьет телефоном в стену в сантиметре от моего лица. Я вскрикиваю, как улитка тяну голову в плечи и молюсь, чтобы в этот раз муж удовлетворил злость только этим. Петя снова и снова крошит телефон, пока от него не останется ничего, кроме кусков смятого корпуса и разбитого экрана. И я даже рада этому, потому что так он хотя бы не прочитает злосчастную СМСку.

— Раз ты так занята, что не можешь ответить на звонок! – Петя буквально сминает остатки в кулаке. – То на хрен тебе телефон?!

Киваю. Просто киваю, потому что любое слово поперек обернется против меня. Хотя, в последнее время даже покорность его редко успокаивает.

Он тяжело вздыхает и отодвигается, наплевав на то, что мои личные вещи хрустят у него под пятками.

— Матери стало хуже, я добился, чтобы ее перевели в нашу больницу.

— Тут… хорошие врачи… - соглашаюсь я, осторожно, почти по стенке, отодвигаясь от мужа на безопасное расстояние. – За ней присмотрят.

— Будешь ездить к ней каждый день. Поесть повезешь, фрукты, книжки. Что там она попросит. Жаловалась, что ты совсем с ней не общаешься. Какого хера я должен все это выслушивать?

— Я просто много работаю… - Под его негодующим взглядом тут же прикусываю язык.

О чем мне с ней говорить, если свекровь любую тему сводит либо к своим бесконечным болезням, либо к вопросу наших с Петей детей. Она вообще считает, что я должна сидеть дома и полностью посвятить себя мужу, как она в свое время ушла с работы, чтобы обеспечивать уют его отцу. До сих пор не понимаю, как мне удалось убедить Петю разрешить мне работать, потому что мать и его накрутила так, что он и слышать ничего не хотел.

— Если у тебя так много работы, Варвара, то ты на хрен уволишься и будешь сидеть дома!

Глава двенадцатая: Варя

Глава двенадцатая: Варя

28 ноября

— Варюха, ты бледнее смерти. – Паша щелкает пальцами у меня перед носом, потому что я почти заснула, сидя над конспектом.

— Голова очень болит в последнее время.

Зеваю в кулак и радуюсь, что сделала это вовремя, потому что на кафедру заходит «филология», а она объявила мне личную вендетту и доносит Гавриловне буквально о каждом шаге. Я и не знала, чем успела насолить человеку, с которым и десятком слов не обмолвились, пока мне не рассказали, что она хотела на мое место свою дочь, и та, вроде как, даже приходила на собеседование, но взяли все-таки меня.

Если «филология» увидит, что зеваю на рабочем месте – ну и что, что не на уроке, а в свое законное «окно» - она уж расстарается преподнести это в выгодном для себя свете. Да и то, что Паша меня время от времени угощает кофе и конфетами, она явно не оставляет без внимания. А где-то здесь, в академии, у моего мужа есть «блат», раз он смог пропихнуть меня на прикормленное место. Кто и на какой должности, Петя мне так и не сказал, только намекнул, что даже на моей работе у него есть глаза и уши.

Мы вообще почти не разговариваем. Хоть шишка на моей голове почти зажила, а синяк над левым виском неплохо замаскирован тональником, я все так же боюсь открывать рот в присутствии мужа. Шишка за то, что оделась, как проститутка. А оплеуха… просто так, в довесок, чтобы не забывала, какая тяжелая рука у моего мужа. До сих пор перед глазами стоит сцена, где он выгребает все с моих полок, сваливает вещи в кучу и начинает «ревизию», выбрасывая все «шлюхинские шмотки». Он даже белье мое проверил, и теперь у меня только два лифчика, которые одобрила бы даже церковь. И нет ни копейки денег, чтобы купит новые, потому что я все сбережения откладываю на поездку в Париж. Хоть понятия не имею, как сказать об этом Пете и не получить каникулы в реанимации.

А еще чемодан исчез из-под кровати в неизвестном направлении, хоть теперь это не имеет значения, потому что Петя не даст мне уйти. Он так и сказал об этом, когда я на следующее утро после его урока смирения второпях замазывала синяк. Наверное, увидел что-то в моем взгляде и решил сразу обрубить концы.

Поэтому, побег – единственный способ избавиться от его тирании. А когда я выжду подходящий момент, то сделаю это сразу, ничего не забирая с собой.

Только все равно не раньше, чем отвезу детей на каникулы, потому что пока на счету каждая копейка.

— Давай кофейку, а? – шепотом предлагает Паша.

Я быстро срываюсь на ноги, трясу головой, отказываясь от угощения.

— Спасибо, Паша, но я хочу заглянуть к своим.

— Прямо по головам их будешь на каждой паре считать? – посмеивается он.

Подтверждаю его догадку улыбкой и ухожу под аккомпанемент змеиного взгляда «филологии».

На самом деле меня интересует только одна голова – голова Ленского.

С нашего последнего разговора он меня игнорирует: не ходит на мои уроки и на факультатив, а на перемене просто таинственным образом испаряется сразу отовсюду. Но каждый раз перед уроком литературы у меня на столе лежит реферат по пройденной теме. Хороший реферат, в котором чувствуется и личное мнение, и работа с материалом, а не абы что, скачанное из интернета. При этом Ленский исправно, без пропусков, ходит на остальные пары, хоть преподаватели продолжают жаловаться на его привычку сидеть в наушниках у себя на «галерке».

Урок идет уже минут двадцать, так что я осторожно стучу в дверь и заглядываю в аудиторию. Вопросительно смотрю на преподавателя, не помешаю ли я, и получаю гостеприимный приглашающий жест.

— Я быстро, Степанида Семеновна. – Нахожу взглядом Ленского: он в наушниках что-то записывает в тетрадь. – Можно я Ленского на минутку заберу?

Ленский, само собой, даже не слышит и замечает меня только когда мальчишки с парты перед ним привлекают его внимание.

Поднимает голову, хмурится – и мы смотрим друг на друга.

Он как будто увидел прилипшую к брюкам жвачку: странно и немного брезгливо кривится, но все-таки встает из-за парты. Я снова выскальзываю в коридор и пытаюсь понять, что это вообще было? Лучше уж думать о том, что мальчишка «перегорел», и теперь я его просто раздражаю, чем о том, что ему очень идет узкий черный свитер с широким воротом-лодочкой, в котором проглядывают мускулистые плечи и выразительные ключицы.

Дверь открывается и закрывается.

Поворачиваюсь.

Ленский держит руки в карманах узких брюк, крепкое запястье торчит наружу, украшенное тяжелыми стильными часами. От подростка снова пахнет сигаретами и мятной жвачкой. Запах действует на меня так странно и сильно, что с трудом держусь и не прячу нос в ладонях. Так, нужно собраться и просто высказать ему все. Разрубить идиотский узел недопонимания и поставить жирную точку.

— Ты не ходишь на мои уроки, прогуливаешь факультатив, проигнорировал анкетирование.

— Да, - простой и спокойный ответ.

— В чем дело, Ленский?

Глава тринадцатая: Даня

Глава тринадцатая: Даня

3 декабря

— Лень, а давай забьем на поездку с этими одуванчиками? Если я скажу родителям, что поеду с тобой, то у нас будут каникулы на теплом берегу, вдвоем. Никакого контроля и дурацких экскурсий.

На улице снова слякоть – синоптики уже хором кричат, что в этом году нас ждет аномально теплая зима и отсутствие снега даже на новогодние праздники.

Воскресенье. Я закончил тренировку, и Варламова зашла за мной, как обычно делает по воскресеньям. Думает, раз у нас есть что-то постоянное, то мы – пара. Мне глубоко плевать, поэтому просто забрасываю на плечо спортивную сумку и иду с ней в ближайшую кафешку. Варламова не ест никакой человеческой еды, только салаты, и делает это с таким героическим видом, будто весь мир должен осыпать ее почестями за каждую недобранную калорию.

— Я вообще никуда не хочу, - говорю в ответ на ее предложение, разглядывая мокрую мостовую за окном.

Мне просто хреново, и все те вещи, которые радовали, превратились в рутину. Поэтому разговоры о поездках вызывают только раздражение. Лучше уж просто проторчать в зале все праздники и выходные, возможно, зарваться куда-то в клуб и найти кого-то на раз. Раньше помогало.

— Даже со мной? – переспрашивает Варламова, как будто мой ответ можно понять как-то двусмысленно.

Отпиваю кофе, так и не ответив на дурацкий вопрос.

— Ты слышал свежие новости? – Варламова стреляет в меня заинтересованным взглядом. – Литераторша того… с пузом по ходу.

Что за?..

До крови прикусываю щеку изнутри, потому что это единственная альтернатива просто не зашвырнуть стакан в ближайшую стену.

— Что, уже видно? – Снова таращусь в окно. Мы же виделись на прошлой неделе. Да, она снова ходит в закрытых костюмах, но я бы заметил, если б под пиджаком был «глобус».

«Я люблю мужа…» - всплывают в памяти слова преподши, и челюсти стискиваются сами собой. Практически чувствую, хрустят на зубах пойманные матерные слова.

— Еще ничего не видно, но преподша пару раз сбегала прямо с пар, и девчонки говорили, что она блевала в женском туалете.

— И? – не врубаюсь я.

— Какой же ты тупой Лень. - Варламова закатывает глаза, как будто речь идет об элементарном уравнении или о задачке с одним неизвестными. Очевидно, что это бабские штучки, и я ни хрена в них не понимаю. – Когда женщина беременная, ее тошнит. Ну и еще Давыдова начала носить вещи явно не по размеру. Прячет живот, но скоро выпрет так, что все увидят.

И снова голос Колючки словно заевшая пластинка. Врезать бы себе в ухо, да только поможет ли?

— Ко мне? – предлагаю Варламовой. Она явно не ожидает, что спустя пару недель динамо с моей стороны ей вдруг обломится: хлопает глазами и с трудом проглатывает капустный лист. – Родители свалил на дачу, я до самого вечера один.

Она соглашается.

Ни на секунду не верю, что после секса с Варламовой Колючка выскочит из моей головы. Но хотя бы пару часов ее там точно не будет.

Глава четырнадцатая: Варя

Глава четырнадцатая: Варя

4 декабря

Уже который день меня мучают зверские головные боли и тошнота. То и дело звенит в ушах, а с выходных перед глазами, практически не переставая, роятся черные мошки.

Но я держусь. Пью витамины, надеюсь, что это поможет восстановить силы, хоть дело не только в усталости. Мой примерный распорядок дня: работа – дом – больница – дом – быт – работа на дому – два-три часа сна. И снова работа. Завтра свекровь выписывают. Мне бы радоваться, что хотя бы эта часть рутины исчезнет, и у меня будет немного больше времени на сон, но вот уже пару дней, как она заводит разговоры о том, что еще очень плохо себя чувствует, и что боится оставаться одна в своей квартире так далеко от единственного сына. То, что это же она говорит Пете – даже не вопрос. А он любит свою мать и считает, что обязан ей всем, поэтому с вероятностью в двести процентов после выписки свекровь переедет к нам на время выздоровления. Почему мне кажется, что оно равно бесконечности?

Сегодня на улице просто сумасшедший ливень, а я снова проспала и летела как угорелая прямо по лужам. Ноги промочила насквозь. Немного подсушила, хоть еще пару часов противно хлюпало в сапогах.

Кое-как обегаю лужи, заворачиваю за угол. Порыв ветра ударяет в лицо. Такой сильный, что меня шатает, словно торчащую из земли палку. Слепо шарю, чтобы удержаться на ногах, но вокруг ни души. Странно, что до сих пор стою. Нужно выдохнуть и взять паузу.

Оглядываюсь по сторонам: неподалеку магазин телефонов, можно спрятаться под полосатым козырьком на крыльце, переждать хотя бы приступ тошноты.

Но не с моим везением, потому что через пару минут, когда только-только проясняется в голове, мое внимание привлекает фигура справа: он только что вышел на крыльцо, прикурил и, зажав сигарету зубами, поднимает ворот пальто.

Ленский.

Стоит так близко, что я хорошо слышу запах мяты. Он эти жвачки что – пачками жует?

Жутко неловко. Можно просто сделать вид, что я его не заметила. Или «заметить» и, в конце концов, поблагодарить за утренний кофе. Ленский продолжает меня игнорировать, но с каждым разом его рефераты все лучше и лучше, и я уже почти смирилась, потому что потихоньку стираю карандашные «эннки», а на их место ставлю оценки за самостоятельную работу.

И теперь у меня каждое утро на столе стаканчик кофе: то сливочный капучино, то фраппучино с карамелью, в пятницу был какой-то потрясающий сливочно-тыквенный теплый коктейль. А сегодня был травяной чай, и я выпила все, хоть к чаям довольно равнодушна.

Я старше, я должна подавать пример хорошего поведения, поэтому не будет ничего страшного в том, чтобы поздороваться и поблагодарить.

Поворачиваюсь к нему – и замечаю, что Ленский уже и так меня заметил и пристально разглядывает. Снова немного небрежно - и мой благородный порыв тут же меркнет. Но не отворачиваться же?

— Добрый день, Ленский.

— Добрый день, Варвара Юрьевна, - подражает моему официальному тону.

— Спасибо за кофе, но это лишнее. – Неважно, что совсем не лишнее и мне очень приятны эти, пусть и очень непонятные, не вяжущиеся с его поведением знаки внимания. Я должна сказать «правильную» вещь, чтобы не усложнять. – Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Простите, я не знал, что вам кофе нельзя, - как будто и не слышит он.

— Что?

Двери магазина разъезжаются - и нас на миг разъединяет шумная компания парней. Что-то обсуждают, кажется, изображают экспертов и помогают другу выбрать новый гаджет. Я усилием воли давлю желание уйти и не развивать тему, но любопытство берет свое: не припоминаю, чтобы говорила, что мне нельзя кофе. Потому что кофе я люблю, а в последнее время вообще сижу на кофеиновой «игле».

Парни, наконец, уходят, и мы с Ленским таращимся друг на друга, как борцы на ринге.

— Вы же в положении, - выдает он. – Так что теперь только чай, да?

Ушам своим не верю. Откуда эта ересь в его голове?

Открываю рот, чтобы развенчать глупую сплетню, но магазин открывается еще раз, и Варламова несется на Ленского с видом потерявшего тормоза бульдозера. Виснет на нем, обхватывая руками за шею. Звонко чмокает в щеку и только потом замечает меня. Мгновенно корчит скорбную мину и еще сильнее жмется к Ленскому.

— Здравствуй, Наташа.

— Здравствуйте, Варвара Юрьевна, - гундосит она. Только и того, что глаза не закатывает, а так просто классическая ревнивая малолетка.

Господи боже, за месяц нахваталась лексикона. Пушкин бы с Толстым пристыдили.

— У тебя вроде зуб болел, и ты после второй пары пошла к стоматологу? – напоминаю я. – Кажется, теперь с зубом все в порядке?

— Ага, - бубнит Варламова. Ни капли не стесняется быть пойманной на откровенном вранье. – Зуб как новенький.

Я могу сказать, что попрошу преподавателей, с чьих уроков она ушла, погонять ее по сегодняшним темам. Но ведь все равно не буду ее закладывать.

Глава пятнадцатая: Варя

Глава пятнадцатая: Варя

Как я предполагала – мать Пети перебирается к нам.

Муж ставит меня перед фактом вечером, когда возвращаюсь из больницы. Свекровь даже не посчитала нужным сказать мне об этом, хотя, когда я была у нее, они с Петей уже все решили.

Пока глажу рубашки, Петя рассказывает, какой теперь будет наша жизнь. У нас трехкомнатная квартиры, и одну комнату может занять его мать, это никак не повлияет на нашу жизнь. Так он сказал. А когда я набираюсь смелости возразить, сказать, что дети должны жить раздельно, Петя еще трижды напоминает, что это – его квартира, в которую я не вложила ничего.

Ничего.

Кроме труда, потому что мы въехали сюда сразу после свадьбы, практически в голые стены, и пока Петя был на работе, я прибегала из института и, забыв об усталости, в одиночку клеила обои, красила, шила занавески на кухню и вязала коврики на табуретки из порезанных на ленточки старых вещей. Потому что верила и думала, что это будет навсегда.

— Первое время мама не сможет помогать тебе по дому, - Петя скептически осматривает выглаженную рубашку и возвращает ее с безапелляционным приказом: - Перегладь. Совсем криворукая стала.

Успокаиваю себя тем, что в той жизни, куда я скоро сбегу, некому будет распоряжаться мной, как утюгом, веником и микроволновкой. Что «Варя» перестанет быть автоматом «три в одном» и превратится в обычную женщину, которая наберется сил и подаст на развод.

— Потом, когда она поправится, тебе будет легче, - с видом благодетеля продолжает Петя.

— И… надолго у нас Тамара Викторовна?

Это ведь совсем простой вопрос, я имею право знать. Но у Пети на этот счет свое мнение.

Он мерит меня подозрительным взглядом, подходит ближе – и я крепче сжимаю пальцы на ручке утюга.

— Моя мать у нас настолько, насколько понадобится, чтобы она полностью поправилась. Это понятно?

Мы смотрим друг на друга одну бесконечную минуту.

Я могу поднять утюг, наставить дно ему в лицо и нажать на кнопку «Пар». Я могу, хоть никогда в жизни даже мухи не обидела. Нужно просто поднять руку и защититься. А потом…

— Я сделаю с тобой такое, что и в страшном сне не приснится, - почти ласково говорит Петя, змеиной хваткой обвивая ладонь вокруг моей руки.

Сжимает кулак так сильно, что хочется кричать от боли. Но я сжимаю зубы и терплю. В конце концов, Пете надоедать испытывает меня на прочность: он вырывает утюг из моих дрожащих пальцев и прячет его в кладовку, пока я развешиваю рубашки на вешалки.

Мне придется отказаться от поездки. Мне нужно сбежать до того, как Пете надоест искать поводы, чтобы устроить расправу, и он начнет делать это просто так.

Глава шестнадцатая: Варя

Глава шестнадцатая: Варя

6 декабря

Несмотря на усталость, я почти не сплю всю прошлую ночь. Лежу в кровати, смотрю в потолок и думаю о том, что свекровь уже начала хозяйничать на кухне: переставила чашки, убрала сушилку для посуды на верхнюю полку, хоть я нарочно опустила ее ниже, чтобы не становиться на цыпочки каждый раз, когда нужно расставить посуду.

И мне все равно. Совершенно все равно, потому что Пете удалось убедить меня, что эта бетонная коробка в новостройке – не наша, а только его, а моей никогда не была и не будет. Но она мне больше и не нужна.

У Пети сегодня отгул: отпросился у начальства, чтобы съездить к матери за вещами, значит, вернутся только вечером. Но муж и свекровь еще спят, поэтому я быстро одеваюсь, чтобы сбежать до того, как придется встретиться с кем-нибудь из них.

На работу приезжаю, наверное, одна из первых. Охранник желает доброго утра, и мы понимающе улыбаемся друг другу, подавляя зевки. До начала уроков еще почти час - и в академии царит запустение. На кафедре холодно. Не раздеваясь, бросаю сумку на свой стул и буквально прилипаю к батарее. Пользуясь тишиной, мысленно еще раз репетирую свою речь перед группой. Все равно с ними собираются ехать минимум четыре мамочки, так что мои студенты будут под присмотром. И наверняка найдется кто-то из преподавателей, кто с удовольствием займет мое место. Зимний Париж и Эйфелева башня, наверное, безумно красивы в снегу и праздничной иллюминации, но на все это я могу полюбоваться на фотографиях, которые студенты привезут из поездки. Уверена, не меньше тысячи.

Дверь открывается - и на кафедру заходит Ленский. Идет к столу, даже не смотрит по сторонам. Наверняка за неделю выработал эту схему до автоматизма: прийти раньше всех, поставить кофе мне на стол и уйти, пока никто не видит. Даже не подозревает, что не один в этот момент.

— Спасибо, - говорю я, и Ленский оборачивается, не донеся стакан до столешницы каких-нибудь несколько сантиметров.

Парень не выглядит удивленным, скорее немного озадаченным. Потом пожимает плечами в унисон каким-то своим мыслям, подходит ко мне и протягивает стакан из рук в руки. Даже на расстоянии пластик кажется соблазнительно-горячим, поэтому, не раздумывая, беру его сразу двумя ладонями, очень неловко задевая пальцы Ленского.

Мне хочется сразу же одернуть руку, но он опережает: кладет ладонь поверх моей и выразительно сжимает. У Ленского длинные пальцы с выразительными фалангами, сбитые костяшки и пара обкусанных ногтей, а ладони теплые и шершавые.

Я должна сказать, чтобы он убрал руки, снова указать парню на его место, но вместо этого просто еще сильнее сжимаю стаканчик с кофе. Тепло и… странно спокойно.

— Даня, я не знаю, кто сказал тебе эту глупость, но я не в положении. – Зачем это говорю? Анализ – не моя сильная сторона. Я выросла на классике, а там герои часто подвержены импульсам.

— Скажи это еще раз, - говорит Ленский.

— Что? – Вскидываю взгляд и снова вижу парня задумчиво-хмурым. – Слушай, Ленский…

— Нет, не это. Мои имя, Колючка.

Я все-таки потихоньку освобождаю пальцы из-под его ладоней. Смущение такое сильное, что оно поджаривает меня изнутри, а я еще и усугубляю положение, делая жадный глоток кофе. Во рту горячо, мысли путаются и, когда Ленский отодвигается ровно на один шаг, мне становится легче. Перевожу дыхание и с ужасом понимаю, что мои ладони дрожат вокруг стаканчика, и парень это точно видит.

— Холодно сегодня, - брякаю полную чушь. – Еле отогрелась. Спасибо… Даня.

— В Париже в «Старбаксе» есть другие сорта, тебе понравится. – Он явно не скрывает, что доволен, потому что вытряс из меня свое имя.

Париж.

Вздыхаю и делаю еще глоток.

— Я не могу с вами поехать.

— Что за херню ты сейчас сказала? – мгновенно реагирует он. Снова придвигается, на этот раз пряча меня в клетке рук, которыми хватается за подоконник по обе стороны от моих бедер. Я подавляю вздох – и Даня прижимается лбом к моему лбу. Этот парень такой высокий, что для этого ему приходится немилосердно согнуть спину. – Конечно, ты поедешь, Колючка.

— Даня, нет. – Это «нет» - не только отказ от поездки. Это «нет» его смелости и напору, нахальности, наглости и безумию, потому что в любой момент на кафедру может кто-нибудь зайти, и вряд ли то, что мы сейчас делаем, похоже на обсуждение творчества Лермонтова.

— В чем дело? Просто скажи, Колючка. – Он вдруг жадно обхватывает губами трубочку из моего стаканчика, выразительно сглатывает. А я вместо того, чтобы отшить нахала еще раз, таращусь на упругий выразительный кадык, который почему-то до умопомрачения сильно хочется погладить пальцем. – Я, блин, не схожу с ума только потому, что считаю дни до поездки.

— Где ты будешь постоянно видеть преподшу, которую тебе неприятно видеть? – Надеюсь, горечь в моих словах так и останется для него секретом.

Даня трясет головой, «бодает» меня лбом, вынуждая поднять лицо.

Мы сталкиваемся носами, и запах мяты растекается по моим губам.

— Я просто…

Он не заканчивает, потому что за дверью слышен приближающийся стук каблуков, и мы воровато отодвигаемся друг от друга.

На кафедру заходит «филология» и сразу, будто прицельно, хватает взглядом сперва Даню, потом меня.

Мне хочется мотнуть головой, потому что нет ничего хорошего в том, что теперь я назвала Ленского по имени еще и в мыслях. И не Даниилом, а именно Даней. И вместо того, чтобы подумать о том, как бы избавиться от пристального внимания «филологии», я размышляю над тем, что не представляю его никаким Даниилом. Ну какой он Даниил? Он Даня: ершистый, упрямый, напористый нахал.

Глава семнадцатая: Даня

Глава семнадцатая: Даня

Я откровенно валяю дурака на всех парах. Слушаю музыку, только изредка реагирую на замечания преподавателей. А на уроке истории вообще сплю, потому что Зорин читает так нудно, что его монотонным пересказом учебника практически один в один можно усыпить даже медведя-шатуна.

Надо было поцеловать Колючку.

Ее губы были так близко, что меня сильно расшатало, как никогда в жизни. Я чувствовал сердце, бьющееся в районе горла, и не мог даже вздохнуть, потому что в тот момент все, чего хотел, было на расстоянии поцелуя. Близко – и запредельно далеко, потому что я хотел поцеловать не осоловелую от пары рюмок малолетку, не Варламову, которая была согласна всегда и на все, и не девочку из клуба, которой после текилы было в принципе все равно, кому дать. Я дурел по своей замужней преподши, и вид ее влажных теплых, без намека на помаду губ был для меня ярче противотуманных фар.

Что за ерунду она вдолбила себе в голову? Почему не хочет ехать?

Скриплю зубами, смотрю на экране телефона, где висит новое сообщение от Варламовой. Удаляю, не читая. Лучше, чтобы вообще даже не подходила, потому что меня до сих пор ломает от ее вранья. Не удивлюсь, если слух о беременности Колючки ползет по академии с ее подачи.

Последним у нас физкультура, и тренер забирает нас на тренировку. Соревнования совсем скоро, так что мы выкладываемся на все сто. Сегодня я в ударе: вкладываю штук пять прямо из-под кольца и делаю безупречный чистый «трехочковый».

По звонку иду в душ и долго мокну под прохладной водой, а когда выхожу – Варламова сидит в раздевалке, как ни в чем ни бывало. Она и раньше такое делала, как будто значка на двери для нее не существует.

— Лееееень, - тянется ко мне, словно жвачка, обхватывает за шею и лезет целоваться.

Принюхиваюсь. Бля, да от нее разит как от конченной алкашки.

— Варламова, ты где надралась? – Сбрасываю ее руки, но она с пьяным визгом снова набрасывается на меня, теперь практически повиснув кулем. – Да иди ты на хуй!

Она смеется, икает и тут же снова смеется.

— Ты такой голый, Лееееень...

— А ты такая бухая.

Снова хочу сбросить с себя ее руки, но Варламова вцепилась клещом. И мои попытки не сломать ее руки вызывают новые приступы смеха. Но я все-таки теряю терпение и буквально выцарапываюсь из ее хватки. Роняю на скамейку и быстро натягиваю свитер. Эта ебанутая еще и дверь не закрыла. Не хватало еще получить выговор за «непристойное поведение». Первых два, кстати, у меня тоже из-за нее.

— Не лезь ко мне, поняла? – Она пьяно трясет башкой. Ну и класть. – Между нами все, ясно? Вообще все. Точка.

Она странно кривит рот и лезет в карман за жестяной флягой. Наверное, снова что-то случилось дома, раз принесла бухло с собой. Но у меня своих проблем по горло, и я не обязан корчить хорошего Даню. Тем более, что она и без меня прекрасно справляется.

Нужно найти способ поговорить с Колючкой наедине.

Глава восемнадцатая: Варя

Глава восемнадцатая: Варя

Зачем я пошла в спортзал?

Перед глазами до сих пор стоит картина полуголого Ленского и Варламовой, висящей на нем в самой недвусмысленной позе. Какой-то бессвязный шепот, возня – и я в отражении в зеркале у Ленского за спиной. Парочка прямо напротив двери и даже странно, что они меня на заметили, а ведь я как на ладони.

Зачем же я пошла в проклятый спортзал?

Возвращаюсь на кафедру, чтобы взять пальто и выйти на улицу под разлапистый снег.

Неподалеку есть аптека – туда и иду. Головные боли стали реже, но теперь каждый приступ начинается внезапной острой, до темноты в глазах, болью. Покупаю болеутоляющие и запиваю сразу парочку – минералку прихватила с собой.

И чего меня так пробрало? Подумаешь: студенты решили уединиться и забыли закрыть дверь. Такое даже во времена моей учебы было. По-хорошему нужно сделать выговор обоим, но я понятия не имею, как вообще смогу завести разговор с Ленским. Не хочу его видеть. Во всяком случае, на расстоянии разговора. А отчитывать за обжимания перед всей группой – это курам на смех.

Я гуляю почти впритык: возвращаюсь только за пару минут до звонка.

Ленский стоит на крыльце. Рядом вообще никого, как нарочно.

— У тебя уроки закончились час назад, - говорю, проходя мимо. Спокойно, ровно, а самой хочется врезать ему по роже. Что за блажь?!

— Колючка, что с поездкой?

Он протягивает руку, чтобы схватить меня за локоть, но я ожидаю чего-то подобного и успеваю отойти. Не хочу с ним разговаривать, не собираюсь ничего объяснять. Мои финансовые проблемы, мой муж-тиран и отсутствие берега, к которому можно прибиться – это только мои проблемы. А Ленский… Он просто мальчишка с блажью, которой на данном этапе его жизни стала я.

— С поездкой все хорошо, - бормочу себе под нос. – Вашей поездке ничего не угрожает. Вместо меня поедет Виктория Александровна.

— Коршунова? С какого это фига?

— Потому что я поехать не могу. Не стой на морозе с мокрыми волосами, Ленский, простынешь, а ты и так слишком много прогуливаешь.

На короткую долю секунды мне хочется, чтобы он пошел следом, чтобы я снова почувствовала запах мятной жвачки с нотами табака. Его особенный запах, от которого странно щекочет в районе солнечного сплетения.

Но он, слава богу, не идет, и я рада, что хотя бы сейчас в его голове больше здравомыслия, чем у меня.

На завтра у меня открытый урок - и я задерживаюсь на работе до шести. Муж ни разу не звонит и не пишет: видимо, весь ушел в образ хорошего сына, и я рада такой передышке. По крайней мере сейчас у меня есть время и покой, чтобы приготовиться к завтрашним показательным выступлениям.

Я соврала Ленскому, когда говорила, что вопрос с поездкой Коршуновой решен, хоть почти уверена, что она из шкуры вылезет, а сделает все, чтобы занять мое место. Не знаю, откуда у нее эта спесь, но наверняка она здесь тоже не последний человек и знает, кому что сказать. Или просто из той породы людей, который все всегда обо всех знают и умело вкладывают свои знания в заинтересованные уши, поэтому втерлась в доверие к людям, которые могут облегчить ее жизнь и усложнить мою.

Но это все равно уже не имеет значение.

Последний час трачу на то, чтобы изучить сайт с предложениями о работе и прикинуть примерную стоимость съема жилья. Меня устроит любая маленькая, даже убитая в хлам «однушка», лишь бы не за городом, чтобы не пришлось выезжать на работу сразу после возвращения домой.

Примерно прикидываю цены, вспоминаю, какой баланс у меня на карте - и это немного утешает: хоть ноги не протяну первое время.

Потом выписываю все подходящие мне вакансии, даже те, что в частных учебных заведениях, хоть без рекомендаций, опыта и протекции маловероятно, что мою кандидатуру даже рассматривать будут. Но зато везде сперва требуют резюме, а это значит, не придется тратить время на походы «вхолостую». Завтра напишу и разошлю по всем адресам.

А вот по государственным придется походить, и у меня пока ноль идей, как это сделать с моей занятостью на работе. Если отпрошусь по болезни – какова вероятность, что Петя не узнает об этом от «своего человека»?

Уже спускаюсь в метро, когда на экране телефона появляется номер матери. Она не часто звонит, в основном если нужны деньги или Петины связи. Но я не обижаюсь: нас у нее семеро, и только двое пристроены. А еще есть Валя – моя младшая сестра с ДЦП, и ей требуется специальный постоянный уход и внимание. Когда в семье есть тяжелые дети, здоровые быстро учатся быть самостоятельными и ответственными.

Связь пропадает, а когда выхожу из метро, в телефон градом валят сообщения о пропущенных вызовах.

Что-то случилось.

Глава девятнадцатая: Варя

Глава девятнадцатая: Варя

Только начинаю набирать ее номер, а мать опережает - и на этот раз я плотно прикладываю трубку к уху. На всякий случай останавливаюсь неподалеку от перекрестка. У нее есть дурная привычка говорить быстро, много и не по делу. Пока пару раз не прикрикнешь – будет не разговор, а сплошная мешанина из слов и эмоций. А когда все это льется в голову, лучше стоять, а не переходить дорогу.

— Я тебе весь вечер звоню! – кричит в слезах мать.

Вообще-то не весь вечер, а последние минут сорок, но переубеждать бесполезно.

— Что случилось, мама? Я в метро зашла, не могла ответить.

— Дениска… Господи… Он в больнице! Опрокинул на себя кипяток!

Я шумно вздыхаю и сжимаю телефон так сильно, что на корпусе просто должны остаться вмятины от пальцев. Дениска – самый младший из нас. Ему всего четыре. Я нянчилась с ним, когда мать вернулась из роддома после кесарева сечения и несколько месяцев не могла полноценно заниматься ребенком. Можно сказать, Дениска мне роднее всех, хоть у нас с ним разные отцы, и, в отличие от моего папы, который скоропалительно умер от инсульта, папаша Дениски просто ушел к другой бабе.

— Где вы? Куда его отвезли? В какую больницу?!

Мать живет в небольшом городке, где медицина совсем не та, что в столице.

Через пару минут я узнаю, что брата отвезли в ожоговое, но диагноз плохой, прогнозы самые неблагоприятные и самое главное – нужны деньги. Много-много денег, чтобы покупать лекарства, которые могут увеличить его шансы.

— Я уже все карманы вытрясла! – рыдает мама, и где-то на заднем фоне слышу звук сирены «неотложки». – У меня больше ни копейки нет!

— Я же переводила тебе. – Чувствую себя сукой, потому что приходится напоминать об этом.

Мать реагирует мгновенно: как часовой отчитывается, что младшим нужны вещи для школы, Тоня, как всегда, потеряла ботинки - и пришлось покупать новые, а еще лекарства для Вали и коммуналка. Я уже не рада, что вообще напомнила. Когда мать немного приходит в себя, прошу найти врача и дать мне поговорить с ним, а потом отключаюсь. За это время успеваю перебежать через дорогу и натыкаюсь на отделение банка: закрыто, значит, перевод я смогу сделать только из дому.

Мать перезванивает минут через десять и дает мне врача. Мужчина меланхоличным тоном, заваливая меня непонятной терминологией, рассказывает, что все плохо. Грубо говоря, но именно такой вывод напрашивается из его слов. Я спрашиваю «сколько?» и, когда он называет сумму, переспрашиваю:

— Это… за все?

— Это за сутки, девушка. А вашему брату лежать в реанимации минимум семь-десять дней, а потом еще восстановительный период.

И вот тогда у меня волосы встают дыбом, потому что даже если я отдам все, что успела скопить, этого все равно не хватит даже на половину курса. Мать снова берет трубку, начинает плакать, и я успокаиваю ее тем, что скоро буду дома и переведу ей деньги, которых хватит на первое время. Главное, чтобы с Дениской все было в порядке.

Успеваю забежать в квартиру буквально за пятнадцать минут до того, как возвращаются муж и свекровь. Сбрасываю матери деньги, оставляя себе только на карманные расходы и перезваниваю, чтобы держала меня в курсе. Слава богу, завтра уже четверг, а в пятницу я на работе до трех. Петя отвезет меня на машине – это в два раза быстрее, чем на автобусе.

Пока свекровь охает и ахает, хватается то за поясницу, то за сердце, я перетаскиваю ее сумки и пакеты в спальню, которую выделил муж, а потом накрываю на стол. Ненавижу себя за то, что приходится быть собачонкой, но если муж вцепится хоть во что-то, найдет повод ткнуть носом в то, какая я плохая жена – о том, чтобы попросить у него денег можно забыть. А мне попросту не у кого больше одолжить. Кредит в банке, без собственности и с рабочим стажем в два месяца – это утопия, даже мой нерациональный мозг это понимает.

Слава богу, они молча ужинают, после чего свекровь быстро уходит смотреть любимый сериал, даже не удосужившись помочь убрать со стола. Но я пользуюсь шансом, чтобы объяснить мужу ситуацию. Петя молча слушает, хрустит соленым огурцом и только потом говорит:

— Я не беру у тебя деньги, вот и дай. – Смотрит так, чтобы я поняла – он в курсе, какую примерно сумму я скопила.

Приходится еще раз озвучить слова доктора, но Пете плевать.

— У меня каждая копейка на счету, Варвара. Мать хочет перебраться в столицу, нужно откладывать на квартиру, поближе к нам. Тут цены кусаются.

На фоне здоровья Дениски эта новость практически проходит сквозь меня. Может быть, я ожидала чего-то подобного.

— Петя, мне очень нужны деньги. У мамы никого нет, ты же знаешь.

— Пусть твой пустоголовый братец даст, он здоровый лоб.

Вовка? Он на заводе, электриком, вроде и получает неплохо, но ему лет чуть больше моего, он все на девок спускает. Сомневаюсь, что у него есть заначка, но даже если есть – погоды она не сделает.

Я пробую еще раз, но только делаю хуже: Петя лупит ладонью по столу, переворачивает солонку и поднимается, стряхивая белый порошок с домашних штанов.