Неизменная любовь

Часть 1 "Паясо": эпизод 1.1 "Совершеннейшая балда"

— Славка, я совершеннейшая балда…

— Любимейшая балда, ты хотела сказать, — услышала я из трубки и улыбнулась, но вовсе не словам мужа.

За соседним столиком сидел парень. Возможно, всего на пару лет старше моего сына, а, может, даже младше. Один с двумя откупоренными бутылками пива. Первый бокал он наполнил и наполовину осушил в гордом одиночестве, а вот второй уже полчаса оставался девственно чистым.

Конечно, если бы не красный клоунский нос и подведенный белилами рот, я бы и не обратила на него никакого внимания. А так вечер начался с него и им же обещал закончиться. Другой примечательной личности за пару часов, проведённых в испанской Таррагоне, я пока не нашла. Как, впрочем, и жилья.

— Пора уже все даты записывать. Старческий склероз, — продолжала я разговор с мужем, которому, правда, не сообщила, что до сих пор бездомная.

Зачем его волновать? Сама я не волновалась ни капельки. Все мои тревоги закончились в подземном гараже в центре города. Съехав по узенькому желобу под землю, я втиснула машинку в последнее свободное крошечное пространство, обещавшее мне единственно возможный выход на свет божий — ведьминский, через люк в крыше машины.

После чего мне потребовалось два бокала Сангрии — первый, чтобы утолить жажду, а второй — залить задымившиеся нервы. А вы говорите, жилье… В крайнем случае, сниму дорогой отель, в котором даже в сезон свободны номера-люкс. Тут же дело не в деньгах, а в принципах: я не делаю кассу богачам и потому снимаю исключительно у собственников. Я — одна, могу обойтись на пару ночей комнатой в чужом доме, даже с общим душем. Поживу хоть в сорок лет, как бедная студентка, которой никогда не была. Но, похоже, в сезон в этом городке не найдешь даже простую койку.

Я снова вызвала на айфоне приложение — хозяева, которым я послала запрос на съем их квартир еще несколько часов назад, молчали. Все как один! И клоун тоже молчит. И не пьет. Смотрит в одну точку, бедняга. Медитирует? Или молча страдает?

На улочке шумно, но не так, чтоб уж орать, но я говорила довольно громко. Привычка. Отец стал совсем плохо слышать, но ни в какую не соглашался на слуховой аппарат, а мы половину лета провели вместе на озере в нашем финском домике. Ничего. Даже если тут полно русских, я не выдаю никаких государственных тайн. Тем более, семейных.

— Девичья забывчивость, — Слава сейчас явно улыбался, сидя на веранде и любуясь озером. — Зато теперь знаешь, где находится ручник.

О, да… Это он припомнил мне первый, утренний звонок. Такого склероза со мной давно не случалось. Сев в съемную легковушку, я смотрела на приборную доску, точно баран на новые ворота: там горел значок «парковочного тормоза», а я сколько ни искала кнопку его включения, все никак не находила. И через десять минут уже в полной прострации тыкала пальцем в сам значок. Потом плюнула и начала движение, но машина заорала на меня благим матом, не желая автоматически сниматься с ручника. Тогда я с такими же матами нажала на тормоз и решила вернуться в офис за помощью. Но отстегиваясь, случайно схватилась дрожащими от негодования пальцами за ручку ручного тормоза, торчащую между сидениями.

— Ну у них же вся машина автоматизирована! — кричала я, спустя минуту в телефон, чтобы муж расслышал мои слова за собственным смехом.

— Нет, это просто ты давно полностью автоматизировалась! Живешь на автомате и твои гаджеты определяют за тебя каждый твой шаг.

Я сжала губы. В чем-то Слава, конечно, прав: за несколько лет забыть, что ручник бывает ручным и включать и выключать его нужно именно ручками, а не движением мысли — это своеобразный признак слабоумия. Но за другие гаджеты ругать меня он не имел никакого права: я работаю онлайн и онлайн же общаюсь с сыном, учащимся в Корке. Да все мы теперь живет онлайн. Во всяком случае, те, кто не успел постареть раньше Стива Джобса.

— Ничего. Плохой опыт — тоже опыт, — выдал, засмеявшись, муж в тот наш гаражный разговор. — Только не забудь, что в Испании левостороннее движение.

— Да иди ты…

И Вячеслав Юрьевич пошел, куда следует. Как всегда… Привык за двадцать три года семейной жизни оставлять последнее слово за молодой женой. А я за долгие годы замужества научилась не подливать масла в огонь, поэтому когда приехала в приморскую деревушку, мужу не перезвонила. Не хотела в который раз убеждать респектабельного седого джентльмена, что почти четверть века назад он женился на малолетней дуре.

Однако продолжила злиться. На себя. Молча. За то, что, в дополнение к потери ручного тормоза, перепутала числа, когда должна была встретиться с подругой на берегу Средиземного моря. Могла бы три лишних дня побыть с сыном в Ирландии. Или без сына, если за четыре дня вдвоем успела ему надоесть. А так притащилась в Барселону, взяла машину, провела час в дороге, чтобы обнаружить, что в нашей квартире живут другие люди. Хорошо, что их не оказалось в тот момент дома. Я молча сверилась со своим аккаунтом на сайте по аренде жилья: так и есть, снято! И сразу позвонила подруге.

— Яна, ты что, с ума сошла? Я бы и не смогла прилететь в среду! Только в субботу утром лечу. У меня же работа!

Балда стопроцентная! Что ж… Алла еще в Питере, но я-то уже в Испании. И никуда мне отсюда не деться! Солнце, воздух и вода в сложившейся ситуации просто обязаны стать моими друзьями!

Так что я искупалась в море, легла под солнце на свободный шезлонг, чтобы прогреть после дождливой Ирландии свои старые косточки, и решила посмотреть то, что еще не видела: достопримечательности античной Иберии. И поехала дальше в Таррагону.

— Ми пиро вампиро, — поговорила я в трубку мужу, чтобы не оставлять по себе впечатление дамочки с ограниченными умственными способностями. — Это «пока» на испанском сленге.

Эпизод 1.2 "Бутылка пива"

— Зовите меня просто — Паясо.

Это клоун по-испански. Парень вернул на голову парик, и мы стали прекрасной парой. За секунду до этого я, впрочем, превратилась в Ану — терпеть не могу, как иностранцы произносят звук «я». Парень не был испанцем — даже мое ухо улавливало акцент, хотя говорил он достаточно бегло. Для начала клоун поинтересовался, почему я не взяла у него бутылку пива. Две сангрии, гаспачо и пиво — я не доеду ни до какого домика, если этот домик у меня, конечно, будет. Нет, я не выложила парню всю подноготную. Просто сказала — я за рулем.

— Вы кого-то ждете? — спросил он, глядя на мою правую руку.

— Нет, я здесь одна, — рука под его внимательным взглядом задрожала, и я судорожно стала перебирать ногтями по все еще прохладной пивной бутылке. — Муж не смог поехать со мной в отпуск.

Больше ему знать ничего не надо. Но он спросил:

— Ваше кольцо…

Ах, да, оно же на правой руке, точно у безутешной вдовы. Пришлось сказать, что я русская и с моей семейной жизнью все в полном порядке. И у меня действительно все хорошо. Проблемы у меня с головой. Последнее время — постоянные. Но не настолько, чтобы быть бестактной со случайным знакомым, и я ничего не спросила про клоунский нос. Хотя, черт возьми, ничего другое в этом парне меня не интересовало.

— Возьмите пиво, сеньора. В нем мало градусов.

В градусах ли дело, когда в моем желудке будет коктейль Молотова?

— А если она все же придет? — задала я полубестактный вопрос, отставляя бутылку на середину стола.

— Кто придет? — по губам клоуна скользнула горькая усмешка. Или у клоунов просто не бывает другой? — Я никого не жду.

— А второй бокал? — не унималась я. Еще и щелкнула по стеклу ярким ногтем.

— Это надо спросить у официанта. Я заказал два пива. Мне принесли два бокала. Я никого не жду, — повторил он зачем-то.

И я не хотела гадать — зачем.

— … сегодня, — продолжил он предложение, которое до этого показалось мне законченным. — Мои друзья прилетают в субботу.

— Какое совпадение! — воскликнула я, надеясь, что не перебиваю его голосом так же, как недавно мыслью. Но парень продолжал флегматично:

— Мне просто попались дешевые билеты, вот и пришлось прилететь раньше времени.

— Так ты не местный? — решила я удостовериться в своей догадке относительно едва уловимого акцента.

— Я из Калифорнии. Можете говорить по-английски. Думаю, вам так будет легче.

Спасибо, разрешил… Выходит, американец. Наверное, уже не тинейджер, раз пьет пиво. Во всяком случае, ему должно быть хотя бы восемнадцать, чтобы родители отпустили его через океан одного. Пиво-то тут можно получить и раньше. Особенно, если подбородок замазан белилами.

— А здесь что делаешь?

— Жду друзей.

Отлично поговорили! Меня только что, кажется, поставили на место за излишнее любопытство. Умело. Не то что мой сыночек — криком: мама, не лезь в мою личную жизнь!

В личную я не лезу, а только в финансовую, глядя на его траты на кредитке — водит от широкой русской души всех друзей в ирландский паб за счет папочки! Золотая молодежь! А я-то думала, что на зеленый остров питерские флюиды не долетают.

— Мы вместе будем зарабатывать на пропитание уличными выступлениями.

Боже, он по жизни такой тормозной? Или это последствие ста миллилитров выпитого им пива? Или это в моей голове мысли проносятся со скоростью света или звука — короче, молниеносно!

— И это? — я покрутила в воздухе кистью окольцованной руки. — Твой костюм?

— Ага! — К счастью, кивнул он быстро. — Хотите, я сыграю вам на флейте? — Я замерла. — Вы видели когда-нибудь клоуна, играющего на флейте?

Да, да, я как раз об этом и подумала — никогда.

— И тогда вы заплатите за мое пиво?

Опаньки… Ну хорошо что предупредил заранее. Он повернул ко мне меню и ткнул пальцем в ценник — за игру я должна буду ему шесть евро.

— Сеньора, мне действительно нечем заплатить, — сказал он, заметив мое колебание.

— Совсем?

Он кивнул.

— Понимаете, дело в том, что мы покупаем только билет на самолет, а потом живем на то, что заработаем. Сегодня я заработал только на ночь в хостеле. Одному развлекать публику довольно сложно. Или просто не мой день. Я очень сонный. Простите. Дома у меня сейчас раннее утро.

Понятно. Бедняга…

— А ты что-то ел?

Во мне, видимо, сработал материнский инстинкт. Пусть я не была еврейской мамой, но Буратино прав: сначала питание, а потом только воспитание.

— Скажи, и я куплю тебе еду. А ты мне за это лишнюю песню сыграешь. Так что не переживай, — поспешила я успокоить грустного клоуна.

Если грустит он из-за голода, то я готова развеять эту грусть двадцати-евровой купюрой.

— Сдачи не надо, — опередила я его протест, если клоун вообще собирался противиться повышенному гонорару.

Он слишком быстро нагнулся к походному рюкзаку и достал длинный прямоугольный чемоданчик — футляр для флейты. Собрал вместе две половинки инструмента и приставил к размалеванным губам. Я поморщилась и обрадовалась, что он, как истинный музыкант, в этот момент прикрыл глаза. Мне было жалко серебристый инструмент, но не свои уши. Парень играл великолепно. Не знаю, что именно, но что-то очень и очень красивое. Я бы даже приплатила ему пару евро на чай, если бы у меня оказались в кошельке мелкие деньги. Но там лежала еще одна двадцатка и все. Остаться без единого евроцента я не могла. Мне еще жилье надо найти! Не то что банкомат!

Эпизод 1.3 "Обнимашки со свиньей"

— Сеньора, почему вы все пытаетесь меня накормить? Я же сказал, что не хочу есть.

Мы завернули в крохотную лавочку за питьевой водой, которая по невыносимой, особенно ночью, жаре будет нашим единственным спасением. На нас в париках оборачивался каждый второй: кто с улыбкой, кто с недоумением. Но только от одной пары я услышала — вот же придурки! Думаю, не надо объяснять, на каком языке был сделан подобный комментарий?

— Мне кажется, ты просто стесняешься попросить, — попыталась я объяснить свой материнский инстинкт.

— Если мне что-то понадобится, я непременно попрошу вас. Знаете, на ферме рабочих собак кормят только рано утром. В одно корыто для всех псов насыпают корм и засекают десять минут. Кто сколько успел съесть, тот столько и съел, а в течение дня им дают только воду, — и парень потряс в воздухе двухлитровой бутылкой. Вторую он зажал под мышкой.

— Но ты же не собака! — я попыталась улыбнуться, но заразиться позитивом от некогда грустного клоуна у меня все равно не получилось. — И у тебя дома сейчас как раз завтракают.

— Вы правы, но я не хочу есть. Я хочу спать. Но вы можете купить что-то себе на завтрак. Если вдруг решите завтракать не в кафе.

Ну вот, малыш, так-то лучше. Просить открыто ты не умеешь или тебе просто стыдно. Но я понимаю твои намеки. Хотя мой сыночек свои желания выражает всегда довольно открыто. «Мам, есть что пожрать?» — в старших классах долго служило ему единственным приветствием в мой адрес.

— Я не стану завтракать одна. Так что выбирай, пожалуйста, на свой вкус. Я всеядна.

Он взял хлеб, мягкий сыр, йогурты и… Оглянулся спросить, нет ли у меня на что-то аллергии. Нет, можешь покупать и молоко, и сок. Он резво открыл дверцу холодильной камеры, но тут же закрыл.

— Я не уверен, что в хостеле есть холодильник. Оставим только хлеб.

— Бери йогурты. Не будет холодильника, съедим на месте.

Ну, ты же голодный! Хватит притворяться!

— Не надо. Утром сходим в магазин.

Но я все же заставила его взять огромную гроздь крупного винограда и ветку бананов. А на кассе меня уговорили купить еще и черную черешню: кассир слезно уверял, что конец сезона и такой сладкой мы нигде больше не поедим. И не надо смотреть, что ягода чуть помята… А я и не смотрела в стоящий на прилавке ящик, я искала глазами терминал для кредиток. Фу, он имелся. Иначе пришлось бы возвращать на место не только йогурты и сыр.

— Как тебя все же зовут? — спросила я, когда на улице парень присел подле рюкзака, пытаясь запихнуть бутылки в боковые кармашки и освободить руки для пакета, который несла я.

— Зовите меня Паясо, сеньора, — сказал он поднимаясь. — Я же уже представился вам.

Настаивать я не стала. Инкогнито так инкогнито. Желания детей надо уважать. Особенно те, в которых они без причины упрямы. Но помимо упрямства у парня отлично работала соображалка. Он сразу предложил сходить за моим чемоданом.

Мы спустились в гараж, и мой клоун замер перед стендом с правилами, которые были только на испанском и каталонском. Никакого английского.

— Просто хотел убедиться, что здесь можно оставлять машину на всю ночь, — объяснил он свое промедление.

— Я умею читать по-испански, — улыбнулась я.

И под его снисходительным взглядом, наверное, покраснела. Благо в гараже было темновато. И мне действительно стало жарко в теплой шапке! Чтобы сделать диалог для себя менее обидным, я поинтересовалась, откуда Паясо так хорошо знает испанский язык.

— В школе выучил.

Браво! Браво! Браво! И на дуде ака флейта игрец, и все в школе! Я в шоке. Приятном. И от обхождения тоже.

Паясо сразу предложил не тащить весь чемодан, а переложить пару вещей ему в рюкзак. Я смерила рюкзак взглядом: тот не казался таким уж безразмерным; скорее даже очень надутым, и я взяла свой. В него влезла косметичка и мокрый купальник, который следовало выстирать. Саму меня тоже не мешало поскорее помыть: все же пляжный душ — это и не душ вовсе, а так… только чтобы глубже загнать песок в те места, где ему не рады. Смена белья, футболка, шорты, еще один сарафан… Воспитанный парень смотрел в сторону, хотя мне бы сейчас очень даже пригодилась его сообразительность на счет пижамы, которой у меня не было. Надеюсь, что в номере хотя бы полотенца имеются! У меня нет с собой даже пляжного. Рассчитывала взять из гостевых запасов в нашей квартире.

— Я готова.

Багажник захлопнут. Машина пикнула. А вот лично я все еще не была готова к ночи в четырех стенах с американским студентом.

Еще не совсем стемнело. Было даже вовсе светло. А если он не сразу уснет, хоть и говорит, что валится с ног? Надо же будет тогда найти какие-то общие темы для разговоров. Да даже сейчас, когда Паясо уставился в экран своего айфона, чтобы следить за гугл-мапс, идти молча с моей стороны было не очень вежливо. Будь бы это мой сын, я бы преспокойно молчала, но сейчас меня с головой накрыло чувство неловкости. Да, я предпочла бы на месте американца своего псевдоирландца Майкла. Нашего Мишаню…

— Для чего ты стал этим, как его там… — решила я начать хоть какой-то разговор. Лучше буду спрашивать я, чем он. — На ферму поехал? Ты же маркетолог. Разве не хотелось летом по профессии поработать?

Парень стрельнул в мою сторону глазами и, сверившись в очередной раз с маршрутом, махнул рукой в сторону перехода.

— Еще успею по профессии поработать. А вот вуфером побыть могу только сейчас. Вот вам лично разве никогда не хотелось обнять свинью?

Вот чего мне точно никогда не хотелось — так это обнять свинью!

— Вы просто никогда свинью не обнимали…

Наверное, ответил мой красноречивый взгляд, потому что рот до сих пор молчал. Глаза парня светились неподдельным счастьем. Что там Задорнов говорил про Америку? Страна непуганных идиотов…

Эпизод 1.4 "Странный мальчик"

В здание с нашим номером пришлось заходить с улицы, в узкую дверь, и подниматься по такой же узенькой лестнице. Я сначала, не задумываясь, шагнула первой, а потом решила все же пропустить парня вперед, потому что даже не узнала номера комнаты. А вот ее размеры прекрасно себе представляла: по меркам питерского центра, комната большая, даже огромная! Однако на фотографии в телефоне я не заметила раковины, которая оказалась прямо в центре пустой стены. Окей, чистить зубы придется в душе: все же мне не настолько плевать на то, как я буду выглядеть в глазах этого мальчика.

Паясо бросил рюкзак прямо на пол, а свой я опустила на большую кровать, застолбив тем самым место, которое все же, согласно здравому смыслу, было мне положено в силу финансового вложения в наш ночлег.

— Можно мне первым пойти в душ? — спросил парень и еще не договорив, схватил с раковины полотенце. — Я боюсь, что усну, если даже на минуту присяду на кровать. И мне не хотелось бы вас подгонять, сеньора.

Может, напомнить ему мое имя? Обращение «Сеньора» в таком количестве меня уже порядком раздражало. Или что-то другое — например, моя дурь. Согласиться на хостел на пару с американским студентом взрослая женщина не могла даже после десяти сангрий и стольких же бутылок пива. Значит, я не была взрослой, раз согласилась. Или просто почувствовала исходящие от Паясо флюиды беспомощности. Заменим дурь на материнский инстинкт — все же согласитесь, намного приятнее осознавать себя матерью, чем пьяной дурой.

Вместо окна имелась дверь на балкон. Я выглянула наружу, но выйти не решилась. Зато решила, покуда одна, сполоснуть в раковине купальник и вывесить сушиться на балкон — благо там стояла складная сушка с прищепками. И плевать, что мои бикини будут всю ночь украшать древний испанский город. Ночью, скорее всего, эта улица будет спать. Мне хотелось в это верить, потому что закрыть балконную дверь — равносильно замуровыванию себя в парилке. Слишком душно для вечера.

Я откинула серое в цветочек одеяло и убедилась, что под ним простынь, которой можно будет укрыться. Хотя будь я одна, спала бы голой. Но нынче голой спать не получится.

Я подняла глаза в угол — серый квадратный телевизор висел под потолком: господи, а когда-то мои родители гордились таким приобретением. Какой же я динозавр и какой же старый и ширпотребный этот хостел! Студентам, впрочем, самое оно, но как мне почувствовать студенческий дух — ума не приложу. Да, ума у меня не хватило даже на то, чтобы снять шапку!

Вода в душе перестала течь, и я обернулась к двери, затаив дыхание: если сейчас потечет вода, то там есть вторая раковина. Это ведь нормально, что в комнате на четырех человек они поставили вторую. Так и есть — он чистит зубы или бреется. Или то и другое вместе… И можно на него так не пялиться. Впрочем, так же можно и не выходить к престарелой незнакомой даме в одних трусах, пусть те и боксеры, пусть даже «Рибок» в серо-синюю полосочку… Даже если считать, что мы на пляже и это плавки. С другой стороны, а в чем спит мой собственный сын — в трусах, когда мама рядом.

— Почему вы так на меня смотрите?

Паясо смутился. Даже вспыхнул. Сама я надеялась, что осталась серьезной. Мозг сработал, как часы, и я выдала спокойным голосом:

— Так я впервые вижу тебя без грима.

— А… — он смешно раскрыл рот и почесал за ухом, точно собачка. — Как-то не подумал об этом. Думал, что-то не так…

Он что, подумал, что я рассматриваю его с эстетической точки зрения, выражаясь фигурально? Да, он прав, черт возьми: я окинула взглядом все его тело — не накачено, но подтянуто, ни одной жировой складочки на животе… Я также рассматривала пару дней назад своего сына. Не говорить же американскому мальчишке прямо, что я проверяла его тело на наличие, вернее отсутствие, татуировок. Не могу объяснить почему, но их владельцы в моих глазах сразу теряли баллы коэффициента интеллекта — короче, Айкью. Не знаю, как у меня это получилось, но я все же вдолбила в сына истину: не делать с телом то, что нельзя исправить.

— А что может быть не так? — спросила я уже малость с подтекстом, чтобы Паясо понял, что в другом плане маленькие мальчики меня не интересуют.

— Ну, я не знаю… — он по-детски пожал плечами. — Вам тут не понравилось и вы теперь злитесь, что я затащил вас в эту дыру. По вам видно, что привыкли вы совсем к другому.

Он придуривается или является стопроцентным воплощением американской душевной простоты? Кстати, когда я представилась и сообщила, что из России, он ничуть не смутился, не намекнул на внешнеполитическую ситуацию и, похоже, так же быстро забыл мою национальность, как и имя. Какое счастье — говорить с юнцами о политике я не люблю, уж слишком они эмоциональные и всезнающие, даже пьяные ирландские студенты.

— Нет, все в порядке, — поспешила я успокоить мальчика. — Здесь есть кровать, а на данный момент ни мне, ни тебе ничего больше и не нужно, ведь так?

Он кивнул.

Сколько ему лет? Хоть бы ему уже был двадцать один год и он не приехал в Европу, чтобы на законных основаниях покупать себе пиво. Мне не хотелось чувствовать себя бабой, спаивающей ребенка. За пиво-то платила я!

— Ложись спать! — скомандовала я строго. — Ты еле на ногах стоишь. Куда хочешь лечь? Вниз? Наверх? — махнула я рукой в сторону двухъярусной кровати, чтобы Паясо случайно не выбрал для себя большую.

— Я бы пошел наверх. Только вам, наверное, будет некомфортно. Вдруг вы раскроетесь во сне. Тем более, тут такая жара.

— А ты собрался за мной подглядывать?

Я улыбалась. Заставляла себя улыбаться. Это не был трехлетний ребенок, это был молодой мужчина. И подобные «разговоры на грани» даже на пьяную голову мне не нравились.

Эпизод 1.5 "Ми пиро, вампиро"

Завернувшись в полотенце, я стояла перед зеркалом, колдуя над лицом — одного купания в Средиземном море недостаточно, чтобы сделать кожу бархатисто-гладкой, потому на помощь водной стихии пришли крема. Клоун сделал мне правдивый комплимент — я действительно пока еще не выглядела на сорок. Хотя бы с того расстояния, на котором общаются незнакомые люди. А морщинки вокруг глаз можно списать на усталость, которую душ не смыл, а наоборот утроил.

Подсушив полотенцем волосы, я достала из рюкзака свежее черное белье и красную майку, достаточно длинную, чтобы прикрыть бедра. Завтра добавлю к наряду короткую юбку и пойду гулять по римским развалинам. Одна! А сейчас мне надо попытаться уснуть, как можно быстрее, а то, как я понимаю, мое американское чудо проснется ни свет ни заря.

Но только я вышла в комнату, за спиной сразу завопил телефон. Никогда так долго я его не искала — наверное, больше поглядывала, не проснулся ли мальчик, чем смотрела в недра рюкзака. Потом, к счастью, до меня дошло, что можно выскочить на стремный балкон и закрыть дверь. И вот наконец телефон оказался у уха, а сердце в пятках:

— А у нас тут ЧП…

Я замерла.

— Посудомойка сломалась.

Хорошо еще Слава не растягивал слова, и я не успела представить себе никакое другое ЧП, которые последнее время ассоциировались только с папиным и маминым здоровьем. К счастью, Слава пока был в форме, в относительно хорошей для своих шестидесяти двух лет.

— И для этого ты звонишь? — Я все еще не могла открыть глаз.

— Нет, — в голосе Славы послышались звонкие нотки. — Чтобы пожелать моей девочки доброй ночи, — и тут же серьезно. С чувством, толком, расстановкой: — Хочу завтра закрыть вопрос с посудомойкой. Если теща в довершение всего будет мыть посуду руками…

— В довершение чего?

Я наконец открыла глаза и, сообразив, что стою слишком близко к шатким перилам, отступила к двери и даже прижалась к стеклу спиной.

— Янусик, давай не начинать…

Я аж представила себе, как он положил сейчас на стол руку с растопыренными пальцами. Это «знак-кирпич», дальше говорить нельзя. Но он сам говорил, а я лишь слушала:

— Без тебя даже посудомойка не хочет работать. Я час с ней провозился. Давай купим новую?

— Давай, — согласилась я, глядя на проезжающий по улице мотоцикл. — Купи белую, под цвет кухни. И главное не Бошевскую. И с третьей полкой… Ну той, что для ножей. Энерджи-Эфишент. И обязательно Фристендинг.

— Яна, хватит ругаться матом. Скажи, какую конкретно.

— Откуда я знаю! Погугли, что у них есть…

Черт, слово «погугли» вгоняет моего мужа в полный ступор.

— Погугли сама и пришли мне фотографию с фирмой и моделью, чтобы я сунул им под нос.

Ну, конечно, даже на пальцах так и не научился объясняться на инглише. А что — секретарь-переводчик всегда под боком! А тут нате, нема… И это человек, у которого мобильный телефон появился раньше меня! Наверное, хорошо, что Вячеслав Юрьевич вовремя смотал удочки из бизнеса, вложив все сбережения в недвижимость, и размотал их на финском озере. Но погуглить посудомойку-то можно!

— Слав, я вернусь и куплю, ладно?

— Ян, я объяснил тебе, что не хочу, чтобы теща мыла за мной посуду…

— Господи, ты что, сам тарелку за собой вымыть не можешь!

— Янусик, — муж выдержал паузу. — У тебя отвалится выбрать посудомойку?

— Хорошо, я пришлю картинку. Это все?

Я спросила с непонятным вызовом, и Слава на секунду даже замолчал.

— Нет, не все…

Теперь молчала я. Пусть продолжает.

— Просто хотел услышать твой голос.

— Иди спать. Я тоже иду спать.

— Так рано? На мою жену не похоже.

— Я в чужом доме, — привирала я с чистым сердцем.

Только не хватало ему знать правды. Ведь не удержится от смеха, расскажет маме, а вот она точно начнет психовать без всякого на то повода. Я ее знаю. Как и то, что уже достаточно заставила ее понервничать, когда по уши втюрилась в мужика на двадцать два года меня старше. Сейчас ее нервы надо беречь. Ей хватает папы… Ну, и зятя, конечно. Мужики-то как дружили, так и дружат, а вот с тещей у Вячеслава Юрьевича как не заладилось с самого начала, так и идет вверх по спирали. Не переругались бы там… из-за грязных тарелок.

— Хозяева легли спать, — уже чуть ли не шептала я. — Я на балконе и мне страшно, такой он хлипкий. Давай завтра я тебе из римского цирка позвоню, договорились?

— Это ты меня так ласково послала, Янусь, да?

— Ну… — я тоже улыбалась. — Могу и не ласково…

— Янусик, я скучаю. Безумно…

— Слава, всего десять дней…

— Это тебе — всего, а мне — целых десять. К тому же, с субботы я тебе не звоню.

— Можешь звонить, — еще шире улыбнулась я. — Хоть какое-то разнообразие будет. Днем Алка поноет, вечером — ты…

— Какая же ты засранка, Яна…

— Какая есть, вся твоя… В воскресенье.

— Так это ж только в следующее. Зачем я тебя вообще отпустил…

— Слав, смени пластинку. Пожалуйста. Ну, честное слово, одно и тоже, раз за разом. Надоел.

— Я знаю, что я тебе надоел. Но буду надоедать тебе и дальше. Я жду картинку. Хочу, чтобы к возвращению хозяйки дом был в полном порядке. Кстати, Стэлла окончательно сжевала твой тапок. Таскала всю неделю к дверям, ждала маму.

— Ну, тапки ты можешь мне купить без картинки!

Эпизод 1.6 "Автопортрет с рюкзаком"

До самого момента пробуждения, я не знала, насколько это противно, когда на тебя смотрят во сне. Особенно в спину. Прицельный взгляд может выстрелить громче пушки и разбудить в ту же секунду. Я даже не потянулась, сразу обернулась.

В комнате горел ночник, но властвовала тишина. Паясо сидел на кровати, как и прежде, в одних трусах. И не просто смотрел на меня, а чирикал что-то в блокноте карандашом. Рисовал? Неужели? При свете ночника? И разбудил… взглядом. Не скрежетам же грифеля по бумаге, в самом-то деле!

Сейчас он медленно отложил блокнот в сторону и попросил прощения за то, что помешал моему сну. И заодно поинтересовался, смогу ли я снова заснуть, если он погасить свет?

Я кивнула и откинула назад волосы, удерживая простыню у груди, не зная еще, в каком состоянии находится моя одежда. Тишина давила, но я не знала, какими словами ее нарушить. Не отворачиваться же молча к двери в коридор? Спросить, что он делал? Ну так и есть:

— Рисовал.

— Можно посмотреть?

Я успела заглянуть под простыню и отпустила ее со спокойной душой. Заодно вместо волос нащупала выключатель своего ночника. Стало совсем светло. Который час? Да черт с ним! Когда рисуют тебя… Вернее, твой вид сзади… На самом деле для рисунка в полутьме весьма неплохо. Все складочки прорисованы… Складки простыни, если что…

— Вы спали ко мне спиной и мне не хотелось уходить с кровати, — ответил Паясо на вопрос, который я не задала. Во всяком случае, вслух. — Я мог вас разбудить, если бы стал ходить по комнате… Это во-первых. А во-вторых, я рисовал не вас и даже не спящую женщину…

Или я все же подумала вслух? Иначе откуда такая оправдательная тирада?

— Я рисовал метафору отдыха, спокойствия и, скажем, любви. Да, любви. А почему бы нет?!

Да, почему бы нет? Если он меня спрашивает, а не разговаривает сам с собой или со стеной… Да, да, я молчала, потому что юный художник смотрел теперь не на меня и даже не мимо меня, а в пустой потолок.

— Знаете, как с точки зрения искусства, надо расценивать изображение человека со спины, то есть без лица?

— Как? — спросила я, тоже стараясь не смотреть на него, но голая грудь, как магнит, тянула к себе мой теперь совсем уже не сонный взгляд, который, зараза, желал спуститься все ниже и ниже. Непростительно ниже.

Свинство, молодой человек! У вас было достаточно времени, чтобы одеться — взяли бы сначала шорты, а потом уже карандаш! Не виноватая я, он сам разделся…

— Как не какого-либо определенного человека, а… — Паясо как ни в чем не бывало смотрел в потолок, на котором прорисовывались два световых круга от наших ночников. — Как бы попроще объяснить…

Попроще? Надеюсь, это просто клише такое, а не констатация факта, что он считает меня недалекой… Впрочем, вся молодежь так думает о старшем поколении… А о чем сейчас подумала я? О том, что рисовать ему следовало автопортрет. С ногами! И заставила себя смотреть на эту часть молодого тела. На то, как Паясо перебирает по полу пальцами босых ног. А слова его, между тем, свистели мимо моих ушей, хотя бедолага изо всех сил старался повысить в моих глазах свой айкью.

— В общем, такое искусство ближе нам как зрителям. Особенно современным. Лицо — это определенный человек, а не видя лица, мы можем увидеть в изображенной фигуре самих себя или же квинтэссенцию наших чувств и отношения к действительности и происходящему вокруг нас или в нашей душе…

До него, кажется, дошло, что я его больше не слушаю. И после секундной паузы, Паясо спросил:

 — Но если хотите, я могу попытаться нарисовать именно вас.

— Нет, спасибо! — От неожиданности я чуть не подскочила с кровати, и чтобы смягчить резкость отказа, выдала: — У меня есть портрет от уличного художника. В моем родном городе их очень много.

Надо было как-то продолжать разговор… Как-то… Чтобы парень прекратил трепать мне нервы заокеанским интеллектом. Только о чем говорить со студентом на каникулах? По-взрослому, конечно, об учебе! Ха…

— А ты где учился рисовать? — спросила я, рассчитывая не получить ответ, а отбить у мальчика всякое желание разговаривать со взрослой тетей.

— В школе.

Он что, издевается?! Надо мною…

— Ты учился в какой-то крутой частной школе? — спросила я осторожно.

Хотя и понимала, что мальчик из богатой семьи не ввергнет себя в подобный хаос. Впрочем… Вполне возможно, дурить подобным образом могут позволить себе только богачи.

— Обычная школа, — ответил он без всякого подтекста. — Я не умею толком рисовать. Так, хотелось убить время…

— Убил?

Парень кивнул.

— Хочешь есть?

Три часа ночи — я проверила на телефоне — самое время для первого… Нет, нулевого завтрака.

— Да я могу потерпеть! — ответил тут же Паясо.

— Зачем терпеть, когда есть сладкий хлеб и куча фруктов? Сполосни виноград…

Парень покорно, совсем не резво, поднялся с кровати и, подхватив с пола пакет, озадаченно замер у раковины.

— В ней песок…

Сказал и удивленно захлопал ресницами. Мне пришлось даже смутиться.

— Иди в ванную. А я здесь все сполосну.

Чистюля фигов! Но и я тоже молодец — надо было сначала стряхнуть купальник на балконе, а не вываливать из пакета прямо в раковину. Сон отменяется. Здравствуй, работа по дому. Чужому. Но сор-то мой…

Паясо вернулся довольно быстро: с его ладони и с огромной зеленой грозди стекала вода… Ну ё-мое… Ёшкин кот в натуре! Я схватила со стула полотенце и расстелила на стуле одновременно вместо скатерти и тарелки. Похоже, все мужики, вне зависимости от возраста и национальной принадлежности, напрочь лишены элементарных бытовых навыков!

Эпизод 1.7 "Полчаса без проблем"

— Сеньора, как вы отнесетесь к тому, чтобы немного помедитировать?

Для того, чтобы помедитировать, меня сначала надо было вытащить из ступора, куда меня в ту же секунду загнало подобное предложение. К счастью, Паясо как-то научился понимать меня без всяких слов. Во всяком случае, когда это касалось просьбы пояснить свои странные желания.

— Вы, наверное, йогой занимаетесь?

Вместо объяснений, снова вопрос, на который я не могу ответить. Я если и занимаюсь йогой, то только для поддержания тела в форме. И в домашних условиях. Не более того.

— С чего ты взял?

— Ну… — он пожал плечами, явно пытаясь выиграть пару секунд на размышление. — Все женщины сейчас занимаются йогой.

Все? Говорил не мой язык, вопрошало мое лицо, и Паясо в смущении отвел глаза. И только тогда я поняла, что все это время он нагло меня рассматривал — все те части тела, которые задействованы в йоге, а в йоге задействовано все…

— Сужу по маме и ее окружению. Она лет десять проводит занятия в местном спортивном клубе.

— То есть ты все знаешь про йогу?

— Нет, — он продолжал смущенно улыбаться. — Скорее про медитацию, да и то одну: сатанама которая.

Сатана тут явно ты — с детской невинной ухмылочкой! А не твоя Ма! Змей-искуситель. Какая к черту медитация в три… нет, уже в четыре часа ночи… Ой, утра… Здесь нужна утренняя разминка: руки на ширине плеч, ноги вместе… Да, да… И ни в коем случае не наоборот.

Я сдвинула ноги чуть в сторону, устав сидеть мягким местом на не очень мягких пятках. Может, из-за моей позы он и решил, что я йогиня со стажем? А на мне просто штанов нет и майка короткая… А простыня уже жутко мятая. Похоже, я использовала ее в качестве салфетки для вспотевших ладоней. Как же жарко! Зачем только я пила горячий чай, когда была в достатке вода?! Пусть даже не ледяная больше, а комнатной температуры.

— Прошлым летом я пару недель провел с бабушкой и дедушкой. Мама просила приучить их к медитации, потому что она уверена, что это лечит лучше лекарств, хоть и дольше — таблетку за секунду глотаешь, а тут полчаса надо… Хотя мы начинали с сокращенного варианта в двенадцать минут. Какой вы предпочитаете?

Вот так — то есть мне не дают выбора вообще? Ну, почти…

— Я не умею медитировать: могу сидеть с закрытыми глазами и дышать хоть вечность…

— У вас был не тот настрой или же плохой учитель попался. Мои тоже были настроены скептически. Они верят в чудодейственные таблетки и только в них.

— Ну, мои не верят и в таблетки… Моего отца к врачу за шкирку приходится тащить. И если бы он хотя бы следил за своим здоровьем, а то нет… Просто не идет к врачу. Ест то, что есть нельзя, — стала я вдруг загибать пальцы. — Пьет, что уж точно пить нельзя… Курит, как и раньше, даже при условии, что я всякий раз выгоняю его с сигаретой из дома на улицу. Тут медитация нужна скорее маме, чтобы его выдержать. С мужем чуть проще, — я разжала кулак и разгладила на коленях простыню. — Он, как все мужчины, тоже не любит врачей, но хотя бы делает все возможное, чтобы в них не нуждаться. Кстати, без всяких пинков с моей стороны. Хотя, наверное, я давно стала для него вечным пинком — сделать все возможное и невозможное, чтобы как можно дольше не стареть.

— Ну… До старости ему далеко.

— Как сказать… Он всего на девять лет младше моего отца.

Паясо захлопал ресницами, явно не зная, как реагировать на полученную информацию.

— Ну… Тогда ему очень повезло!

Вот же гад! Выкрутился!

— Он это знает, — улыбнулась я. — Я это знаю. И все вокруг это знают. Но в восемнадцать меня в лицо называли дурой.

— За что? — почти перебил меня Паясо.

— За разницу в возрасте. За что ж еще?! Тогда многие девочки искали себе папочек из-за денег. У нас в семье вопроса денег никогда не стояло. На тот момент папа был богаче моего мужа, и многие считали, что мой муж нарочно женился на мне, чтобы прибрать к рукам весь бизнес. Моя мама, кстати, до сих пор так думает. Когда у нас в стране начался очередной кризис, мой муж действительно предлагал папе закрыть фирму, но тот упрямо верил, что конкуренты его не сожрут. Тогда они разорвали партнерство. Мы вывели все свои деньги из общего бизнеса и занялись немного другим делом… Отец в итоге все потерял. Собственно, мама считает моего мужа виновником их краха. И сейчас я оставила их одних. И они готовы ругаться даже из-за грязной посуды.

— Это плохо.

— Я знаю, а что поделать? Не зря ж говорят, не делай бизнес с родственниками. Но мне было восемнадцать, я была влюблена и плевать хотела на последствия. Сейчас, конечно, я понимаю, что им с отцом надо было разбежаться еще до кризиса, сразу после нашей свадьбы, но после драки кулаками не машут.

Я, наверное, вздохнула слишком тяжело, потому что Паясо тут же выдал:

— Сеньора, давайте лучше медитировать. Надо уметь разгружать мозг. Иначе можно с ума сойти, если только о проблемах думать.

— Ну давай… — согласилась я.

— Примите удобную позу.

— Да мне и так хорошо.

— В другой вам будет лучше.

— Окей…

Я откинула одеяло. Благо Паясо в этот момент уткнулся в телефон. Скрестила ноги, как и он. Каждый сидел на своей кровати, точно на коврике. Теперь время закрыть глаза.

— Сеньора, посмотрите на меня, пожалуйста.

Пришлось снова открыть. Паясо держал ладонь на весу, растопырив пальцы.

— Мы будем по очереди прикасаться каждым пальцем к большому. Сначала указательным — он у нас Юпитер, затем Сатурн, Солнце и наконец Меркурий. Соответственно произнося: са-та-на-ма. И так снова и снова. Сначала в полный голос, словно мы просто говорим друг с другом, затем (вы будете прислушиваться ко мне) надо будет перейти на шепот — его называют еще любовным. А потом будем молчать и просто перебирать пальцами. Не удивляйтесь, если мантра будет продолжать звучать у вас в голове — это божественный голос. Так и должно быть. Потом снова перейдем на любовный шепот и вернемся к обычному голосу, а потом минуту помолчим. Вы согласны подарить себе полный покой хотя бы на полчаса?

Эпизод 1.8 "Команда подъем!"

Команды «подъем» я не дождалась. И прослушала ушами другую — отбой, но при этом подчинилась ей безропотно: уснула. Вот как закрыла глаза и посокрушалась пару секунд над столетней враждой тещи с зятем, так и провалилась в некую черную бездну.

— Я снова вас разбудил?

И снова скрежетом карандаша по бумаге? Ага, художник чертов! Угораздило же меня уснуть к нему лицом!

— Нет, — я тряхнула головой и села, схватив руками простыню, которой сама не укрывалась. — Который час?

— Около восьми, наверное. Во всяком случае, утро. За стенкой шумят и на улице тоже.

Я потянулась шеей в сторону балконной двери. На стуле, помимо полотенца, служившего ночью скатертью-самобранкой, висел мой купальник. Что за черт… Вернее, Сатана. Я, кажется, так условилась называть теперь мальчишку. Клоун надоел… Как и его выходки!

— Я забрал ваши вещи, потому что, оказывается, на балкон выходит, кроме нашей, дверь соседнего номера.

Неприятное открытие. И как я вчера не заметила вторую дверь? Была занята посудомоечной машиной!

— Спасибо, — конечно, его следовало поблагодарить. Хотя бы за это. — А сам ты поспал хоть чуть-чуть?

Паясо кивнул и протянул мне блокнот, хотя я не собиралась смотреть на свой портрет. Стоит признать, что на вот олицетворение умиротворения у него отлично получилось передать полутонами, штриховкой и растушевкой. Жаль, что нельзя вот так же взять карандаш и заштриховать в душе все печали, чтобы та наконец успокоилась. Какой-то год выдался тяжелый… Да и вообще просто тяжело разменивать пятый десяток.

Я впервые за два года остро почувствовала в нашей квартире пустоту. Собака не заменила сына. Во всяком случае, мне. Слава верил, что Миша приедет к нам на лето, хотя бы в Финку, а я изначально знала, что этого не будет. У него стажировка и любовь. Или просто любовь. Зимой мы летали в Ирландию вместе со Славой, а сейчас, летом, я решила воспользоваться отпуском с подругой, чтобы свалиться сыну как снег на голову, и Миша, стиснув зубы, подарил мне целых три дня. И даже свозил на знаменитые утесы Мохер. Спасибо ему и его Эйлин, что отпустила парня с мамой. Но если они вдруг поженятся, никуда она его не отпустит — там такая хватка, что в бараний рог бедолагу скрутит. Хотя, главное, чтобы ему это нравилось. А пока сын улыбается. И много больше, чем в Питере со своей, как ее там, уже и не помню… И не хочу вспоминать. Может, и хорошо, что эта Эйлин далеко, и я о ней и о ее семье ничего не знаю.

— Вам нравится? — послышалось с пола.

И я вздрогнула — напрочь ведь забыла, что рассматриваю портрет. Или до сих пор не проснулась, вот и торможу. Прямо, как Паясо вчера.

— Да, очень, — я тряхнула головой, чтобы окончательно избавиться от сна. — Зря ты принижаешь свои таланты.

— Я их не принижаю, — Паясо забрал блокнот и, поднявшись, пошел к рюкзаку. — Всего-навсего трезво оцениваю свои возможности в той или иной сфере деятельности и творчества.

Мне бы еще трезво оценить его слоновье спокойствие в костюме почти что Адама — снова не было времени одеться?

— Можно мне пойти в душ первым? — задал Паясо вчерашний вопрос, будто давая ответ на незаданный сейчас мною: мальчик просто не надевает свежую одежду на липкое от пота тело.

У меня самой аж зачесалась шея под волосами. Я тоже с радостью последую за ним в душ. Вернее, когда он из него выйдет…

— Сеньора, можете передать мне рюкзак? — Паясо высунулся из ванной. К счастью, все еще в трусах. — Пожалуйста. Я забыл взять одежду.

Он забыл еще и закрыть рюкзак и, когда я схватила его за лямки не глядя, он опрокинулся, и наспех засунутый в него блокнот упал на пол. Первым. А следом выпал шприц… Я замерла, не в силах согнуть колени, чтобы поднять хотя бы свой портрет. Вот тебе и хороший мальчик…

— Не поднимайте. Я потом сам все соберу. Дайте сейчас рюкзак. Пожалуйста!

Еще я буду поднимать! В шприце что-то цвета крепкого чая. Что это может быть? Да какая разница… И я швырнула рюкзак хозяину, и тот ловко поймал его, словно мяч. Поблагодарил и скрылся за дверью. Опаньки… Вот так, все просто. И ясно… Что ничего не ясно. Угораздило ж меня связаться с наркошей! Но ведь руки чистые… Куда он себе колет? И почему шприц полный?

И я все же нашла в себе силы согнуть негнущиеся колени. И почти шлепнулась на задницу. От удивления и радости! Это был не шприц. Внутри не наркотик, а стержень. Это, мать ее, ручка! Шариковая… Придушила бы производителей этого дерьма! Так ведь можно довести родителей до инфаркта!

С трудом поборов желание полистать блокнот, я положила его на стул вместе с ручкой-шприцом. Взяла со спинки купальник и сунула в рюкзак вместе с дурацкой шапкой. Надо по дороге отнести грязное белье в машину и вообще… Может, поискать себе другой ночлег на последнюю ночь? Чтобы избежать очередных медитаций и незапланированных предынфарктных состояний?

Я уже готова была сказать Паясо, что ухожу насовсем, как он спросил, собираюсь я перепарковывать машину или просто доплачу? Господи, а я и забыть-забыла про парковку… Может, все-таки разумнее остаться с ним еще на сутки? У него временами голова соображает куда лучше моей. Наверное, медитации мозги на место ставят.

— У меня до вечера заплачено.

— Ну, тогда ладно… Вы когда планируете вернуться?

Я пожала плечами — по-хорошему: чем позже, тем лучше… когда ты, мальчик, уже будешь спать. Но ответила я вопросом:

— А ты когда?

Эпизод 1.9 "Дядя Слава"

Мама возненавидела Березова заочно. Как только ей позвонил папин школьный приятель сообщить, что ее муж в больнице, с ним все в порядке, но на машину лучше не смотреть. Когда она потом спросила папу, почему тот вызвал на место аварии дядю Сашу, а не ее, папа ответил:

— Увидь ты эту груду металла, разве б поверила, что я цел?

Папа был прав. Я минут пять стояла с открытым ртом, когда спустя пару недель папа, после долгого упорного нытья, взял меня с собой в гараж показать, что осталось от нашей королевской Волги. Ничего, кроме зада.

Мама возненавидела Вячеслава Юрьевича, а ведь это только благодаря его мастерскому вождению у нас все еще был папа. Виноват в лобовом был именно он, а второй участник ДТП заведомо шел на смерть, чтобы спасти дурака, забывшего про безопасность езды на мокрой дороге. Выжить у Славы, говорили гаишники, шансов было ноль. А сам Слава говорил, что все четко рассчитал. Кому верить, фиг поймёшь, но в ноги поклониться господину Березову стоило. Но мать даже в больницу не ходила, только зубами скрежетала — как эти двое оказались в одной палате. Ну как? А просто… Договорились! С персоналом…

Еду папе носила я. И заодно дяде Славе. Втихаря от мамы, но с согласия бабушки, которая все и готовила, пока мама занималась бухгалтерскими и не только делами в офисе в отсутствие мужа. Из больницы они вышли друзьями и партнерами по бизнесу. А виноват дождь… Но на дождь мама почему-то не злилась.

Мы с дядей Славой тоже подружились. Даже слишком. Ну это уже по мнению мамы. А меня в тринадцать лет интересовал только его пистолет. С ним дядя Слава не расставался, наверное, даже во сне. Несмотря на холодность матери, мы заменили Вячеславу Юрьевичу семью. За пару месяцев до аварии, его мать, владелицу пары продуктовых магазинчиков, убили.  Кое-как сохранив в этих разборках энную денежную сумму, он принес ее отцу, который держал точки на вещевых рынках, вместе со своей неуемной энергией. И пистолетом.

Теперь я тайно ждала восемнадцатилетия не только для того, чтобы получить права, но и разрешение на ношение оружия. Пока же я держала его в руках, только упираясь спиной в грудь дяди Славы и слыша его дыхание у самого уха. Пока мне не исполнилось четырнадцать и я не получила от него на день рождения неожиданный и совсем не девчачий подарок — пневматическое ружье. Мама смотрела на все это молча, но подняла крик, как только я оставила на железной входной двери парочку вмятин от пуль. Пришлось ждать лета, когда я смогла под чутким руководством дяди Славы расстреливать жестяные банки от пива «Балтика».

Мы выстраивали их в ряд в поле. Дядя Слава держал на поводке нашего колли, а я стреляла. Господи, как же я ждала в то лето выходных. Даже больше, чем прежде, когда родители привозили растаявшее мороженое в стеклянной восемьсот граммовой банке. Теперь мороженое можно было купить в сельмаге, но одну с ружьём бабушка меня не отпускала, и я берегла его, как зеницу ока, спрятав под кроватью.

Когда дядя Слава иногда сюрпризом приезжал среди недели, я прыгала до потолка. Иногда повиснув на его шее. О чем я тогда думала? О пустых пивных банках! О чем думала моя мать, я тогда не понимала. Еще, конечно, я думала о пистолете. Мне нравилось залезать в кобуру, спрятанную под синей адидасовской курткой дяди Славы, и чувствовать в руке тяжесть оружия.

— Яна, у тебя никогда не будет пистолета, — сказал мне как-то его хозяин.

Я сделала большие глаза и даже не произнесла — почему?

— Пока ты его вынешь, тебя уже убьют.

Теперь я спросила, почему? Дядя Слава улыбнулся:

— А потому, — и щелкнул меня по носу. — Если ты достала пистолет, ты должна выстрелить. И выстрелить первой. Иначе убьют тебя. А ты не сможешь выстрелить в человека.

— А ты сможешь?

Он на секунду замолчал и помрачнел. Потом ответил. Сухо.

— Теперь смогу.

И откашлялся. Мне было четырнадцать. Я была дурой. Я не понимала, что в эту минуту он думал о матери, убитой по его вине. Она пала жертвой его борьбы с «крышей». Жертвой его нежелания платить больше. Женщина, которая дала ему жизнь. Женщина, которая номинально значилась владелицей его фирмы. Потом я стала умнее. И мы ни разу больше не подняли эту тему. Обсуждение смерти свекрови, которой я не знала, было в нашей семье под негласным запретом.

— А что тогда делать? Носить баллончик?

Я его носила. В школу и со школы. Но использовала его лишь однажды. Против дяди Славы. По его требованию. В качестве тренировки. И закончилось все плачевно. Я прыснула слезоточивый газ против ветра, и все пропало на меня. Полчаса, а то и больше, я ничего не видела. И со мной можно было делать, что угодно. Даже макать башкой в канаву с пиявками. Что дядя Слава и делал.

— Яна, какая же ты непутевая!

— Ну что мне делать…

В моем плаче даже вопросительной интонации не было. Я не ждала никакого ответа. Хотя и получила тот же, что и от родителей: сидеть вечерами дома и не ходить никуда одной. Да, и «Шестьсот секунд» с Невзоровым и даже с Сорокиной не смотреть! Криминальные новости мы все равно узнавали друг от друга в школе.

И все же один путевый совет мне дядя Слава дал — вернее, показал. Несколько приемов самообороны. Все там же. На нашем поле аля стрельбище. И теперь помимо стрельбы у нас был рукопашный бой.

— Ты знаешь, чем твоя дочь занимается? — напустилась на отца мать, когда однажды без предупреждения явилась к нам на поле, потому что от нас, по недосмотру, убежала собака.

Ну чем мы там занимались? Вылезая из-под дяди Славы, я думала только о зудящей вывернутой руке. А о чем подумала мама…

Дяде Славе пришлось уехать до ужина, и на даче он больше не появлялся. Как и у нас дома. Со мной никакой беседы не провели. С ним, видимо, да. Черт бы побрал родителей и расхожую фразу девяностых «тому, кто носит Адидас, тому любая баба даст»…

Эпизод 1.10 "Хлеба и зрелищ!"

Женщина должна одеваться не по моде и уж точно не по возрасту, а по фигуре и велению души. Этому научил меня не Вячеслав Юрьевич, к этому я пришла сама к сорока годам путём проб и ошибок. И еще, конечно, женщина должна одеваться по погоде. Если ноги нынче соответствовали короткой юбке, то даже тонкая ткань оказалась несовместимой с температурой за бортом и липла к вспотевшим ляжкам.

Умные местные дамы носили не только красную помаду, но и веера. И даже не в сумке, а прямо в руке, а я носила на груди только капельки пота. Ведь говорила себе купить веер, говорила. И если в Барселоне торговцы на каждом шагу, то здесь на развалинах, кроме мраморных глыб и меня, нет никого и ничего. Приходилось пить воду и между делом эротично запускать пальцы под майку, чтобы поправить бюстгальтер, от которого я в итоге, в тени деревьев, счастливо избавилась.

Жизнь рано научила меня главному незыблемому правилу: для того, чтобы приобрести что-то, надо что-то потерять. Украденный в троллейбусе кошелек я обменяла на Вячеслава Юрьевича, а лифчик сейчас — на свободу дыхания. В отчаянии я уже прижимала запотевшую ледяную бутылку к горячей груди. И это еще не полдень — как же я доживу до моря?

Бывший колониальный форум возвышался… Нет, не то слово… Он давно упал, возвышалась лишь пара колонн, искусственно скрепленных вместе и низенькие многоэтажки, посреди которых, за железным забором в тени низкорослых деревьев и спрятались эти остатки былой римской красы. Вот так же и люди, укрывшись за забором из ностальгии и несбывшихся мечтаний, бережно хранят воспоминания о чужой славе, не видя, что вокруг давно живет другой народ и течет другая жизнь.

Что же я сделала не так, раз жизнь моих родителей превратилась в то, во что она превратилась? И как мне стать счастливой, находясь в постоянном осадном положении? А разве счастье — это не то, что каждый родитель желает своему ребенку? Я стояла в стороне и глотала горькие слезы, видя, как молоденькая шлюшка окучивает моего единственного сына, и за грудки удерживала мужа от серьезного мужского разговора с сыном, потому что был пусть один, но все же шанс, что они любят друг друга и каким-то образом будут счастливы. Нет, вру…

Я дала сыну выбор — остаться в Питере или уехать учиться в Корк. Он выбрал Ирландию. Видимо, в тот момент Миша сам пришел к мысли, что такая девка ему не нужна. Сам — и это главное. Теперь меня от любого шага удерживают расстояния. Пусть Миша будет счастлив, пусть… И я буду счастлива. Пусть даже назло своей матери. Что собственно и делала, кажется, последние двадцать три года… Нет, прямо с тринадцати лет, как только увидела будущего мужа на больничной койке. Иудеи считают, что до тринадцати лет за грехи детей отвечают родители, а после — уже сам человек начинает платить по счетам. Вот пусть моя любовь будет моим грехом, а не моей мамы, до сих пор считающей, что она не доглядела, не уберегла дочь… Да, после третьей стопки она всегда так говорит, поэтому я с собственной матерью не пью. Уже давно. Вот отец, сколько бы ни выпил, говорит одно и то же: что у него самый лучший зять. И не поймешь, умело врет или правда так считает.

Тело вот мое безбожно врало, что ногам следует отдохнуть, хотя на моей виртуальной карте стояло пока всего две галочки. Античный театр, отгороженный от любопытных глаз стальным строительным забором, — его перестраивают, наверное, под театральные нужды города — не отнял у меня больше десяти минут. Оттуда я вообще бежала, потому что со мной попытался заговорить какой-то бомж, а если у него даже было определенное место жительства, то в нем явно отсутствовали душ и стиральная машина. А у меня в финском доме не было посудомоечной машины, но звонить мужу еще рано. Не стоит нарываться зря.

И все же гулять в незнакомых туристических местах одной — хорошо, если это безопасно. Никто не дышит в спину, не спрашивает: ну, ты все уже посмотрела? И главное — не говорит, что все это нужно только маме. Пусть так… Но если вам нужна мама, то будьте любезны хоть немного поднимать свой интеллектуальный уровень выше жратвы и футбола. Слабо? Маме нужно на выставки, маме нужно в театр, маме нужно к еще одному магическому камню… Да, маме нужно. Намного хуже, когда маме не нужно ничего, кроме одного — чтобы ее оставили в покое. Хотя порой именно это ей и нужно.

И сейчас я упрямо убеждала себя в том, что счастлива, спокойно читая стенды, плетясь по городу нога за ногу, довольствуясь одной лишь водой, не заглядывая в каждую встреченную «эладерию» за новой порцией мороженого, чтобы пережить очередной камень, к которому продают билеты. Да, так мы путешествовали много лет втроем, и я уже безумно скучаю по тем временам. И, честно, купила бы Мишке ведро мороженого, чтобы они с папой заморозили себе все, что только можно и нельзя, если бы это отмотало время годков так на десять. Хотя бы…

Нет, я не ною, я счастлива… Я улыбаюсь древним камням и радуюсь, что не живу в колониальную эпоху, не дергаюсь на бряцание легионерского оружия, не шарахаюсь от несущихся мимо колесниц, не становлюсь чьим-то трофеем, потому что мне не довелось родиться с римской кровью… И все же, в пустых длинных коридорах и каменных коробках, некогда служивших денниками, мне хорошо — здесь царит желанная прохлада… А на лошадке я бы покаталась. Будет, чем заняться в Питере, пока стоит хорошая — для питерцев — погодка. Ну, а пока, собирая вместе для полной картины остатки каменной кладки огромного цирка, его переходы и каменные мешки, заодно подпитывая воображение представленными в музее рисунками и макетами, думаешь, что прожитые нами события ничем не отличаются от этих вот руин и, чтобы собрать полный пазл прожитой жизни, следует изрядно напрячься.

Плохое вспоминается легко, а хорошее — со скрипом. И жалко, что, по идее, самый близкий человек, подаривший тебе жизнь, желает помнить только плохое. А факты остаются фактами: Вячеслав Юрьевич спас отцу жизнь, сумев избежать фатального столкновения, и потом, сохранив деньги, когда отец бездумно считал себя самым умным, обеспечил всем нам старость. На что мать злится — непонятно!

Эпизод 1.11 "Не упустить свой шанс"

Работать надо прекращать тогда, когда заработано достаточно. Или когда ты становишься похожим на взмыленную лошадь.

— Пойдем на пляж?

Поставила я в конце вопросительный знак или забыла? Наверное, все же фраза прозвучала приказом, которому Паясо мигом подчинился. Тогда я собрала из шапки деньги и, не обращая внимания на глупые мальчишеские протесты, ссыпала все в карман рюкзака. Молния крепкая, выдержит. А я научилась временно глохнуть при первом признаке надвигающейся бури. А когда с тобой говорят на иностранном языке, отключить понималку вообще не составляет никакого труда. Так что мальчик может ворчать, сколь его душе угодно — мне плевать.

— Там есть ваша часть, — нудил клоун, наступая мне на пятки.

Да хоть половина — мне плевать. Неужели непонятно? Я жертвую свою часть в фонд голодающим студентам.

— Ты есть хочешь?

От моего вопроса его не на шутку перекосило. Господи, у них у всех одинаковая возрастная мимика, что ли? Не хочет со мной есть, не надо.

— Хорошо, — проговорила я уклончиво. — После купания поедим.

А там, после купания, можно и отпустить его на все четыре стороны, а пока лучше держать под боком в качестве сторожевого пса. Ценности оставить негде…

Мы наконец-то свернули с асфальтированной дороги, ведущей идущих по ней мимо домов, на припляжную парковку. И я сразу пожалела, что оставила себя без машины. Парковку от пляжа отделяло всего несколько скамеек без всякого намека на наличие где-нибудь поблизости раздевалок. Я, конечно, в юбке, но ведь это очередное «ёлы-палы» в моем отпуске. Надо было взять из хостела полотенце…

— Вам нужно переодеться в купальник, сеньора?

По моей влажной под грудью и полупрозрачной на сосках майке можно было самому легко догадаться, что надо! Без всяких там киваний с моей стороны.

— Я воспользуюсь вот теми двумя машинами, — махнула я рукой в дальний, самый темный, угол крытой парковки, чтобы Паясо не предложил мне свою, еще непонятно какую, помощь.

И даже пробежалась с рюкзаком, чтобы парень не вздумал следовать за мной. В чем вообще проблема: мы на физ-ре еще не так переодевались! Сунул руки под юбку и все дела. Так что я довольно быстро вышла на свет божий уже только в купальнике, сунув одежду в рюкзак.

На пляже почти никого — так что не спрячешь глаза за разглядыванием людей, чтобы не встречаться с оценивающим взглядом Паясо. Или это только мне он казался оценивающим, а парнишка всего-навсего считал делом чести смотреть на женщину, с которой идешь по пляжу.

Будем расценивать беззастенчивый карий взгляд именно так. Паясо, кстати, и переодеваться не понадобилось. Только скинуть футболку и парик — шорты по колено оказались плавательными. Все продумал заранее — не то что я! Но пляж к плаванью не располагал… Не в плане воды, а в плане сохранности ценностей, и парень согласился с моим решением купаться по очереди. И я была несказанно этому рада. Устраивать совместные заплывы не входило в мои планы. По-хорошему, следовало опустить на глаза очки и притвориться незнакомыми людьми. Играть роль его великовозрастной подруги я не собиралась. Я уже сыграла ее для собственного сына.

По дороге к знаменитым утесам Мохер мы завернули к Однодюймовому пляжу… Возможно, русские переводчики и подобрали данному месту иное название, но для меня он останется Инч-бич, как и все другие английские названия, без перевода. Такое название пляж получил из-за низкого уровня воды у самого берега. Впрочем, Атлантика не прогревается даже на один дюйм, и поэтому сын решил взять меня на слабо.

— Мам, ты потом будешь жалеть! — тащил он упирающуюся меня к воде. — Такой шанс даётся раз в жизни. Когда ты еще сюда приедешь? Может, никогда.

На нас были ветровки, надувавшиеся, как паруса. Мой купальник лежал в чемодане, а чемодан в припаркованной рядом машине — после Голуэя, Миша собирался отвезти меня в Дублин и посадить на самолёт. Дубак! Волосы рвет ветром. А он купаться…

— Мама, ну мы же русские!

Какого черта?! Я в проруби никогда не купалась. Только валялась в снегу после обжигающей джакузи! Но Миша вытащил мой купальник и подтолкнул к туалету-раздевалке, из которого я вышла с голыми ногами, покрытыми гусиной кожей, закутав голую грудь в ветровку. У кромки воды одежду пришлось прижать камнем — иначе куртку точно бы унесло ветром. Скрутив волосы узлом на затылке, я, стиснув зубы, чтобы те не клацали, вошла вслед за сыном в воду. Да, когда ему очень хотелось плавать, он и голым, даже в двенадцать лет, лез в Финский залив, а сейчас черные семейники его уж точно не смущали, ну никак. Конечно, ведь рядом с ним была такая женщина… Которая выскочила из воды, как только замочила грудь.

— Я хочу с тобой селфи…

Миша с прежним упорством тянул меня в воду, но я хватала его ледяные мокрые пальцы и отталкивала от себя, грозясь выбить из рук несчастный айфон. Пока… Пока зрители, наблюдавшие за нашим купанием, не предложили нас сфотографировать. Пришлось прижаться к сыну и сделать вид, что я на него не злюсь. Наверное, я прижалась к нему даже слишком, потому что фотографировавшая нас девушка, заявила, что мы очень красивая пара.

В этот момент мои зубы перестали стучать, потому что я открыла рот и замерла.

— Лучше быть моей девушкой, чем папиной дочкой, верно? — хохотал сын, отсылая отцу фотографию.

Славиной дочкой меня в лицо никто не называл. Кроме него самого. И то сделано это было ради спасения его водительского удостоверения. Мне все еще было шестнадцать. Ну, может, с половиной. И у меня в союзниках была Алла, с которой мы, типа, продолжали ходить на парикмахерские курсы, но теперь уже по субботам. Алла действительно училась стричь, а я в это время ездила с дядей Славой за город погонять по безлюдным дорогам. И так километр за километром вернулась к тыканью в его адрес.