НЕлюбовные истории

Её сердце

Вы готовы заплатить болью за свою радость? За минуту счастья бесконечными страданиями?

Все было хорошо. Так мне казалось. Она никогда не жаловалась и выглядела счастливой. Я любил ее и думал, что это взаимно. Она оказалась столь искусна в своем притворстве, что подвох заметил бы лишь конченый параноик. Разве человек станет улыбаться, если на душе у него тоска и отчаяние? Будет ложиться в одну постель с тем, кто ему противен? Для такого поведения есть однозначный термин, а свою девушку блядью я никогда не считал.

Но ведь все могут ошибаться?

Если бы вы только видели ее стройное тело, округлые бедра и маленькие сисечки. Она комплексовала по поводу своей груди, а я ее боготворил. В ней был шарм и очарование юности. Да, в груди. В ее маленьких аккуратных грудках, за которыми скрывалось нелюбящее сердце. Я видел его. И оно ничем не отличалось от сердец других, таких же лживых блядей.

В ту ночь я дежурил в ожидании очередного инфарктника или доходяги с перитонитом. Эти вечно откладывающие свое здоровье на потом идиоты никогда не могут вовремя обратиться к врачу или вызвать «скорую» до того, как им понадобится катафалк. А что потом? Потом ругают нас на чем свет стоит за врачебные ошибки и халатность. В таких случаях я люблю говорить, что главную ошибку допустил врач, который принял роды у матери нашего «потерпевшего». В общем, я курил в форточку, пока сестра Верка делала мне минет, чтобы скоротать время. Нет, конечно, она не была моей родной сестрой. Просто медсестра Верка, решившая, что отсосать хирургу будет полезным для ее никчемной карьеры. Так вот курил я, как вдруг пришла смс-ка. Отвлекаться на сообщение не хотелось, но следом раздалось новое оповещение, и я полез в карман халата за телефоном.

«Игорь, прости. Мы расстаемся».

«Я давно должна была тебе рассказать, у меня есть другой».

Я мгновенно набрал ее номер и сквозь монотонные гудки стал прорываться к ответу. Спасибо, что хоть мелодию не поставила. А то звонишь ты такой злой и готовый кого-нибудь убить, а тебе в ухо «Ласково за плечи обними, родной». Так ты и захочешь обнять, конечно! Только вот не за плечи, а за шею, например. Очень, очень крепко. Нет, уж лучше гудки.

Тут я вспомнил про Верку, которая чавкала совершенно некстати. Оттолкнул ее и спрятал опавшее барахло, все еще дожидаясь ответа. Она только что мне писала, да? Возьми же трубку! Телефон не лежит в другой комнате. Или она действительно думала, что я тоже просто отвечу по смс-сочке: «Ну ладно, как скажешь»?

Ну и как вам это? Живете вы себе и в ус не дуете, считаете, что у вас все хорошо, и вдруг бац – до свидания, дорогой. Шесть лет коту под хвост? Неужели за все эти годы я не заслужил того, чтобы меня хотя бы бросили по-человечески, а не послали в смс-ке? А кроме того, оказывается, она мне давно изменяла. Когда я приходил уставший после дежурства и спасения жизней, она встречала меня поцелуем губ, в которых недавно барахтался член какого-то «другого». А как же Верка, скажете вы? А что Верка? Я ее член в рот не совал. И с этим вы не сможете поспорить. Попахивает шовинизмом? Это гораздо лучше, чем запах лживого блядства.

После третьей попытки дозвониться я наткнулся на безразличное «аппарат абонента выключен или находится…» – в заднице! Почему бы операторам не ввести в оборот такое оповещение: «абонент не хочет иметь с вами ничего общего, хватит ему названивать»? Неплохо так, да? Я был в бешенстве. Даже не успел расстроиться, просто злился так сильно, что готов был разбить ни в чем неповинный телефон об стену. Но вовремя опомнился и одернул себя, когда уже замахнулся не хуже питчера Доджерс. Новенький ай фон на зарплату врача купить не так-то просто, скажу я вам. Что бы вы ни думали, обдираловкой с пациентов не занимаюсь. Что заработал, то и получаю. Чужого не надо. Но и со своим так просто не расстанусь.

О какой работе теперь могла идти речь? Я места себе не находил. Разве можно спокойно сидеть на дежурстве, когда в одно мгновение твоя жизнь перевернулась с ног на голову? Когда тебя предали. Предал самый близкий человек, которому ты доверял и открывал свою душу. Я делился с ней страхами, и она успокаивала меня. Рассказывал о детских травмах, после чего она гладила меня по голове, как ребенка. И все это было ложью? А она, успокаивая меня и гладя по головке, думала о том «другом» и мечтала, чтобы я заткнулся?! Меня накрыло гневной волной, и я уже не соображал, что творю.

Никого не предупредив, я покинул здание больницы. Мы снимали квартиру в доме неподалеку, чтобы не приходилось тратить время и лишние деньги на дорогу до работы. Сама она фрилансила и вела домашнее хозяйство, поэтому ей вообще было без разницы, где жить.

Я ворвался в пустую квартиру, готовый порвать свою неверную подругу на куски. Наспех выдвинутые ящики, закупоренные окна и мертвенная тишина. Конечно, она ушла. А чего я ожидал? Что после такого сообщения она будет сидеть и ждать меня у окошка?

Квартира выглядела как после вторжения грабителей. И она действительно меня обокрала. Нет, она не взяла ничего лишнего из вещей. Она лишила меня чего-то гораздо более важного.

Злость стала угасать, уступая место отчаянию и боли. Я был растерян и не понимал, как быть дальше. Снова набрал ее номер, но опять наткнулся на шаблонное сообщение оператора.

«Вот и все»,– подумал я. Еще вчера мы занимались любовью в нашей теплой постельке, а сегодня я остался совершенно один в полном непонимании произошедшего. Вдруг я подумал о том, приводила ли она своего «другого» в нашу квартиру. Развлекались ли они в нашей постели? Гадил ли он в наш толчок, нагревая сидушку своим волосатым задом? Все это казалось таким важным и невыносимо отвратным, будто «другой» метил мою территорию. Будто мой собственный дом был против меня, укрывая тайны незваного гостя.

Я опустился на кровать и провел по ней дрожащей ладонью. «Вот и все», – повторил внутренний голос. Мне так не хотелось отпускать ее, несмотря на подлый обман и низость. Хотелось обнять ее, почувствовать, что она рядом, что я не один. Я опустился на ее подушку и вдохнул следы запаха ее мягких волос. Она всегда за ними усердно ухаживала, и мне нравились ее гладкие локоны, нежность их случайных прикосновений и блеск на солнце.

Я не фетишист, ничего такого. Просто у нее были очень красивые волосы. Одних их было бы достаточно, чтобы влюбиться. Но я любил в ней все: от груди и волос, до покладистого характера и вкусной готовки. А какие она делала минеты! Этому «другому» с ней очень повезло.

Так зачем же при таком сокровище я коротал время с Веркой? Да просто так, от нечего делать. А что, собственно, в этом криминального? Подарков я ей не дарил, в любви не признавался. Так, пару раз дал пососать и всего делов. То же самое, что и спустить от своей правой с утречка в душе.

А она мне изменяла. Говорила, что любит, а сама думала о «другом».

Я бы хотел сказать, что пустил скупую мужскую слезу, но из песни слов не выкинешь, я просто-напросто расплакался, как сопливая девчонка.

Я ревел и ревел, размазывая слезы и сопли по уже ненужной ей подушке.

И тут мой телефон ожил. Я мгновенно взял трубку и выкрикнул:

– Нина?!

– Да… но откуда?.. – ответил мужской голос.

Сначала я подумал, что это «другой», но все еще на что-то способная голова уловила несостыковку, и я глянул на экран мобильника. Звонил мой коллега, и это окончательно сбило меня с толку.

– Игорь?

– Да. Да, что случилось? – я попытался выровнять голос.

– Нина…

Я не мог понять, откуда он знает про Нину. Но долго гадать не пришлось.

– Её только что привезли. Нужна срочная операция. Где ты?

– Сейчас буду.

Не зная, что случилось, я уже бежал обратно в больницу, потому что Нине нужна была помощь. Это все, что на тот момент имело значение. О другом я и думать не мог.

Ознакомившись с заключением, я метнулся в операционную с одной только мыслью: «Я должен ее спасти».

Она попала в аварию. Ей пробило грудную клетку, множественные переломы верхних и нижних конечностей – ее ласковых рук и стройных ножек – состояние критическое.

Нина умирала. Моя Нина, которая провожала меня на работу вне зависимости от того, как рано приходилось вставать. Она ставила будильник раньше, чтобы успеть приготовить мне завтрак. Делала массаж, когда я приходил уставший с работы. Терпела мои менторские замашки и молча проветривала кухню, когда мне лень было выйти на балкон покурить.

Я увидел ее распластанное тело на операционном столе. Не помню, как готовился к операции: мыл руки, надевал перчатки и оказался в маске. Помню только ее разомкнутые губы под запотевающей маской для анестезии. Губы, которыми она целовала меня. Губы, которыми она прикасалась к члену «другого»…

«Так тебе и надо», – вдруг вспыхнуло в воспаленном сознании. Я испугался собственных мыслей и сделал глубокий вдох. Так нельзя, она – моя пациентка, я обязан ее спасти. «Ты это заслужила», – не успокаивался внутренний голос, зарождая во мне былую ярость. Не самое подходящее время для злости. Я же давал клятву Гиппократа. И ведь это же… Нина.

Ее маленькие сисечки обрамляли рваную рану посреди грудной клетки – при ударе руль сломался и повредил ее. Она никогда уже не сможет быть прежней. И я никогда не смогу относиться к ней как раньше, ведь она предала меня.

– Распатор, – скомандовал я. И тут до меня начало доходить, что я уже в самом разгаре операции. Мое сознание разделилось надвое: один я выполнял свой долг, второй же наблюдал со стороны за действиями первого и думал о том, а правильно ли он поступает.

«Это твой шанс», – шептала злость.

Руки продолжали вынимать осколки руля и ребер.

«Никто и не заподозрит».

Первый не останавливался, а Второй начал прислушиваться к голосу.

«Она уже не твоя Нина. Бросила тебя по смс-ке, как безмозглого пацана. Тебе не надо ее убивать. Просто не дай ей выжить».

Ее сердце билось и кровоточило от ран, нанесенных осколками.

Мое сердце обливалось кровью от раны, нанесенной ею.

Она была беззащитна. Ничего не могла сделать или изменить. Как и я, когда совсем недавно читал ее сообщения.

А теперь я мог взять в руки ее нелюбящее сердце. И сжать, как резиновую игрушку для щенка.

Второй разглядывал большой осколок и уже знал, что собирается сделать, пока Первый все еще спасал жизнь Нины. Судьба ее была в моих руках. Одно верное «неверное» движение – и ее больше нет.

Я мешкал. Ведь никогда раньше мне не приходилось осознанно давать человеку не выжить. Да, пациенты умирали на моем столе, но никогда это не было нарочно. Со своей стороны я делал все, что мог.

Осколок пробил межжелудочковую перегородку. Первый извлек его и собирался ставить заплатку, но Второй решил, что пришло его время. Больничка наша не оснащена кучей современных наворотов, главное – это врачи. Мы следуем не камерам, а своим глазам. Мои глаза видели размер осколка, мой мозг понимал, что он со стопроцентной вероятностью повредил перегородку, моя злость заставила меня зашить поверхностное повреждение сердца и оставить Нину умирать.

Кардиомонитор зафиксировал систолический шум, но никто из присутствующих не отметил, что он за пределами нормы.

– Отсос, – скомандовал я, вычисляя, сколько моей пациентке осталось жить.

Верка тут же сунула отсос. По ним она была спец.

Под конец я зафиксировал сломанные и резекционированные ребра лигатурами, зашил рану и понял, что натворил.

Я отобрал у Нины шанс на выживание. Своими собственными руками лишил ее возможности остаться в живых.

– Надеюсь, все обойдется, – сказал мой ассистент. Тот, который недавно звонил мне и сообщил о том, что с Ниной случилось несчастье.

Я было открыл рот, но коллега еще не закончил.

– Ваш друг умер, – он положил мне руку на плечо и легонько сжал в знак поддержки.

– Что?..

– С ней был пассажир.

– Пассажир? – процедил я сквозь зубы и резко передумал исправлять свою «ошибку».

– Ты не знал? – рука сползла с моего плеча.

– Знал, – я рывком стянул перчатки и покинул операционную.

Нина умерла, так и не придя в сознание.

Вскрытие обнаружило разрыв межжелудочковой перегородки, но моей вины в смерти пациентки усмотрено не было.

Я и сам старался убедить себя в том, что ни в чем не виноват. Она сама влетела в лобовое. Сама вынудила оставить ее умирать. Сама.

Я тут был ни при чем. Просто не стал помогать. Но не убивал же…

Почему же тогда всякий раз, закрывая глаза, я видел ее раскуроченную грудную клетку с окровавленным сердцем, отбивающим сбивчивый ритм? Оно было таким же, как миллионы других. Я бы не отличил его среди кучи сердец, извлеченных при вскрытии. Но видел я именно его. Как оно билось, как я зашивал рану, зная, что прячу в ней затаившуюся смерть.

Я не спал двое суток. Не мог вынести этого напряжения.

Но ведь это все она. Только она виновата во всем произошедшем. Почему же я должен страдать из-за ее лжи и блядства?!

Неужели я должен был вернуть ее к жизни и смотреть, как она машет мне ручкой и оплакивает своего скопытившегося «другого»?

Им оказался какой-то Петр. Я облазил все соцсети, в которых смог его найти. Какой-то высокомерный хлыщ. Чертов пижон. Не знаю, где они могли познакомиться. И машина тоже была его. Спасибо, что нашу старушку не разбила.

Она все-таки избежала серьезного разговора. Отделалась смс-кой.

При следующем дежурстве мне достался типичный перетониточник. Дело плевое. Но стоило сделать надрез, как вместо аппендикса я увидел сердце. Ее сердце.

Я не мог оперировать.

Коллеги поняли. Они вообще поражались тому, что после произошедшего я так быстро вернулся в строй. А я просто должен был реабилитироваться после содеянного. Спасти парочку жизней, чтобы искупить свою вынужденную вину.

Я пытался – и до сих пор пытаюсь – убедить себя в том, что вынужден был так поступить. Но все мы знаем, что это неправда. Мог ли я совладать с чувствами и провести операцию, как положено? Скорее да, чем нет.

Раскаиваюсь ли я в содеянном?

Скорее нет, чем да.

Или да…

Не знаю.

Не знаю, что ответить. Ведь Нина была не просто моей сожительницей, я любил ее. Любил всем сердцем. Но она предала меня. И я так никогда и не узнаю, как долго она мне изменяла. Почему именно в ту ночь решила со мной расстаться. Никто не ответит мне на эти вопросы. А они мучат меня, не дают забыть. Всякий раз натыкаясь на воспоминания о нас, я ловлю себя на мысли: «она тогда уже трахалась с этим Петром или все еще была моей Ниной?» И все это убеждает меня в том, что я поступил правильно. Но и заставляет сожалеть о потерянной возможности взглянуть в ее лживые глаза и узнать всю правду.

С тем больным, которого я не смог оперировать, все обошлось, можете не беспокоиться. Мне вызвали замену. История не о нем. История о том, что прошло уже два года, а я до сих пор не вернулся к врачебной практике и теперь уже вряд ли когда-нибудь возобновлю свою блистательную карьеру. История о том, что до сих пор, закрывая глаза, я вижу ее израненное сердце, отстукивающее последние мгновения ее жизни.

И эта история о том, что порой за счастье приходится платить слишком высокую цену. Вы берете его авансом, а потом жизнь заставляет вас отработать все до последнего мгновения радости. Нина обанкротилась, отдавая долг за отношения со своим «другим» Петечкой. Я же до сих пор в долговой яме и никак не могу расплатиться за шесть лет, проведенных с этой блядью.