Невеста Моцарта

Глава 1. Моцарт

У ресторана, слепя проблесковыми маячками, стояла «Скорая помощь». Чёрный джип с тонированными стёклами притормозил за ней.

В сумерках ярко горели окна здания, блестел мрамор отделки, нарядно сверкала вывеска «МОZART», звучала сороковая симфония великого композитора. Её не было слышно в джипе, но я знал, что она звучит и вдруг увидел совсем другую картину.

В тот день здесь тоже стояла «Скорая». Серый бетон. Выщербленные ступени. Толпа зевак и… залитое кровью тело моей жены у входа. Её дрожащие руки, сжимающие огромный окровавленный живот. Её испуганные, полные мольбы глаза…

— Сергей Анатольевич! — где-то далеко звучал голос водителя. — Я говорю: встанем дальше? На вашем месте неотложка. Шеф! С вами всё в порядке? Вы словно призрака увидели, — галдел он, развернувшись к заднему сиденью.

Я медленно повернул голову от окна.

— Есть другие варианты, Антон? Может, пойдёшь объяснишь, что место хозяина заведения занимать нехорошо?

— Так это… — парень растеряно моргал, — это же неотложка, они же… А! — наконец сообразил он, нажал на газ и припарковался чуть дальше.

Остолоп! Молодой ещё, бестолковый, суетливый.

Я вышел из машины в открытую им дверь.

— Ах, Серёга, Серёга, ты не стой у порога, — напевая, спустился мне навстречу расхлябанной походочкой Патефон, тощий сутулый верзила, получивший прозвище за дурацкую привычку приплетать песни к каждому слову. Крепко пожал руку. — Здорово, брат! — удивился: — Кому-то плохо что ли? Карету скорой вызвали?

— Ты меня спрашиваешь, Коль? Вроде ты мне должен доложить, что тут происходит, — застегнул я молнию кофты повыше и засунул руки в карманы.

— Усё понял, шеф, — примиряюще поднял он свои жилистые клешни. — Докладаю: праздник в разгаре. Гости в сборе. Музыканты лабают. Именинница счастлива. Всё по плану. Кто вызвал карету щаз выясню. А ты чо такой злой, Моцарт? Неужто волнуешься из-за предстоящего сватовства? — сверкнул он золотыми зубами, расплывшись в улыбке. — Я думал, ты будешь при параде, — оценил он обычный чёрный спортивный костюм на мне, толстовку с капюшоном, свободные штаны. — А ты чота как всегда.

— Много будешь думать, патефон отвалится.

Он скорчил рожу и заторопился наверх по лестнице, перешагивая через две ступеньки:

— У церкви стояла карета… Там пышная свадьба была…

— Ох, договоришься ты у меня, — проводил я его глазами. — А точнее допоёшься.

И кому вызвали скорую, мне уже и без него доложили. Но что там он сказал? Волнуюсь? Что я девочка волноваться перед помолвкой? Это будущая невеста пусть волнуется. А я бы просто выпил. Что-то эта неотложка навела на меня тоску.

Я расправил плечи. Потянулся, не спеша поднимаясь по лестнице…

Сука, всё болит. Перетягал вчера железа что ли? Или кулаками по груше лупил дольше, чем надо? Или старость уже, блядь?

Не, в сорок старость ещё рано. Надо заехать к Эльке, пусть помнёт.

Я остановился, продирижировал несколько тактов заигравшего менуэта. Но стройный соль минор третьей части симфонии, негромко мурлыкавшей у входа, рушили какие-то посторонние звуки.

Пришлось задрать голову. На балконе второго этажа ресторана ругалась пара. Она — стройная блондинка в красном платье. Он — жирный боров при костюме и очках.

— У-у, — я невольно отвернулся, когда он съездил ей по роже. И скривился. — Как нехорошо-то, а.

— Сергей Анатольевич! — догнал меня водитель. — Простите, шеф, я не спросил: а мне отлучаться можно?

— Нет, Антоша, отлучаться тебе нельзя, — я замолчал, слушая гобой и покачивая кистью. И только когда затих последний аккорд, в такт ему взмахнул, выждал паузу и продолжил: — Такая у тебя работа. Когда бы я ни вышел, машина должна быть заправлена и исправна, а ты трезв, бодр, свеж и готов ехать. В любое время дня и ночи, если я тебя не отпустил.

— Понял, — застыл он, обдумывая мои слова, и кивнул. — Хорошо.

Я кивнул в ответ.

И снова кивнул, поблагодарив швейцара, придержавшего дверь. Не останавливаясь, поднялся на второй этаж.

А вот там уже задержался: блондинка в красном, получившая по лицу, рыдала, забившись в угол у окна и уронив голову в колени.

— Эй, малыш! — присел я перед ней. — Я могу чем-нибудь помочь?

Она покачала головой и разразилась новым приступом рыданий.

— А мне кажется могу, — я подтянул её к себе, заставил встать и обнял. — Видишь, так уже лучше? — погладил по спине, когда она положила голову мне на плечо.

Святое дерьмо! На ней нет белья? Скользнув ладонью по выступающим позвонкам между лопаток, я чисто из любопытства опустился до самого копчика. Оценил тонкую полосочку стрингов на её попке, толстый ободок обручального кольца на пальце. И, собственно, ничего такого не планировал. Но она вдруг подняла голову. И её припухшие губы оказались так близко от моих.

— Малыш, я… — честно хотел я предупредить, что особо церемонится не буду: загну прямо здесь и дело с концом. Но не успел даже договорить: она присосалась к моим губам как пиявка и… не оставила мне выбора.

Глава 2. Евгения

А это ещё кто?

Я разочарованно выдохнула, глядя в приоткрытую дверь. Совсем не его я ждала, когда в украшенный зал вошёл незнакомый мужик в чёрном спортивном костюме. Высокий, здоровый, страшный, бритый под ноль. И вошёл как к себе домой.

С ним второй, длинный худой сутулый, что-то постоянно напевающий себе под нос и будто что-то вынюхивающий. Этого я здесь уже видела.

Что вообще этим людям надо на моём дне рождения? Неужели их тоже пригласил отец? Вот только уголовников мне не хватало! А выглядели они совсем как бандиты: главарь с черепом неандертальца и его шестёрка с золотыми зубами.

— Женечка, что там? Сашенька вернулась? А папа? — слабым больным голосом спросила мама.

В комнате рядом с банкетным залом, что нам предоставили как гримёрную для отдыха и переодеваний, пахло лекарствами. Мама лежала на винтажном диванчике, придерживая на голове мокрое полотенце. Занавески открытого окна трепал тёплый августовский ветер. С улицы нёсся шум проезжающих машин и голоса гуляющих по набережной людей. Из зала — негромкая музыка, смех, звяканье бокалов.

— Нет, мамуль. Ещё нет, — ответила я, улыбнувшись. Получилось вымученно, но как уж получилось, и снова уставилась в зал.

Мама поругалась с папой. Ей стало плохо, вызвали «скорую».

Сестра поссорилась с мужем, ушла с ним говорить и исчезла с концами.

Отец пошёл проводить врачей и до сих пор не вернулся.

Артур так и не появился.

И собаки, видимо, тоже не будет.

Как же я устала улыбаться и делать вид, что всё хорошо, мне всё нравится, я всем довольна, когда на душе скребут кошки.

Я посмотрела на молчащий телефон: Артур не позвонил и не написал. Мало того, даже не поздравил с днём рождения, что было особенно обидно. А ведь именно сегодня я собиралась представить его родителям, пригласила на праздник, ждала.

Да, мы поссорились. Да, он был обижен, что я сказала «нет», когда он уговаривал меня заняться сексом. И теперь намеренно меня игнорировал. Но у меня же день рождения!

Я тяжело вздохнула и плотно закрыла дверь.

— Шла бы ты к гостям, милая. Не надо тут со мной нянчиться. Ведь это твой праздник, — принялась мама сворачивать тяжёлое полотенце, разложив на груди.

Да уж, очень своевременное замечание и про «мой» и особенно про «праздник», когда половину приглашённых гостей я видела первый раз, а близкие переругались. Но маму ещё больше расстраивать не хотелось.

— А ты моя мама, — присела я у неё в ногах. — Твоё здоровье важнее. Не надо было тебе ехать. Ты же с утра себя плохо чувствовала.

— Я сейчас всё время себя плохо чувствую, моё солнышко, — вздохнула она. — Но это же не повод пропускать такой важный для тебя день. Не переживай. Это всё мой тиреотоксикоз, — приложила она руку к горлу. Некрасивое на её взгляд название «базедова болезнь» она намеренно не употребляла. — Операцию сделают и всё пройдёт.

— Надеюсь, — посмотрела я на экран молчащего телефона очередной раз.

— Не переживай за меня, — сжала она мою руку ледяной ладонью. — Всё будет хорошо. Всё… — её голос неожиданно сорвался, на глаза навернулись слёзы.

— Мам, ну ты чего? — потянулась я её обнять и прижалась щекой к холодному полотенцу.

— Какая ты у меня уже взрослая, — погладила она меня по спине и лукаво улыбнулась: — Кого это ты там всё ждёшь?

— Да так, — вздохнула я. Вот только она права: сколько уже можно ждать и надеяться! Нет, так нет. Я засунула телефон в карман.

Так хорошо с мамой. Но надо идти.

Чмокнув её в щёку, я встала. Расправила перед зеркалом платье. И как бы скверно ни было на душе, улыбнулась.

— Мам, из-за чего вы с папой поссорились? — поправив волосы, я посмотрела на маму в отражении.

Она махнула рукой и прикрыла глаза, чтобы снова не расплакаться.

— Ладно, не хочешь, не говори, — кивнула я.

В последнее время они с отцом так часто ругались и так редко объясняли мне, что происходит, что я устала спрашивать. Нравится им делать вид, что всё хорошо — пусть делают. Так уж у нас было принято: делать вид, что всё хорошо. Мы же Мелецкие. На нашем гербе гриф — символ власти, могущества и силы. Мы из древнего дворянского рода. И у нас всегда всё хорошо.

У нас надёжные друзья. Именитые родственники. И кто там ещё? Ах, да! Папины нужные люди. Это же для них заказали банкет на двести человек по поводу совершеннолетия его младшей дочери.

— Пойду хоть папу поищу, — взялась я за ручку двери.

Но выйти не успела: врезалась в жёсткую грудь отца.

— Ну, что тут у вас? Всё отлично? — с притворной весёлостью спросил он.

— Всё прекрасно, пап, — вскинула я вверх подбородок, вытянувшись по струнке. — Дочь сенатора Совета Федерации к продолжению встречи дня рождения готова. Золотая медаль и аттестат с отличием получены. Поступление в государственный университет произведено. Разрешите проследовать в зал для торжественного празднования?

— Отставить, — покачал он головой укоризненно. — Хочу тебе кое-что сказать, моё солнышко, — в его голосе звучала такая лживая мягкость, что холодок пробежал у меня по спине.

Глава 3. Моцарт

— А вот и она! — раздалось в зале.

Зазвучали аплодисменты, и радостное возбуждение, с каким гости поднялись поприветствовать вернувшуюся именинницу, прокатилось по залу.

Её отец, стоявший напротив меня, кашлянул.

— Сергей Анатольевич, не поймите меня неправильно, но этот день очень важен для Евгении. В общем, я не стал ей пока ничего говорить... про вас. Вы не подумайте, все договорённости в силе, — спохватился он, пока я молча изучал его выбритую до синевы рожу.

— Тогда и вы не поймите меня неправильно, Игорь Вениаминович, — растянул я губы в улыбку. — Но и я немного подсократил заказанную вами программу. — Всю эту банальщину с шарами, вертолётами…

— Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте… — замычал стоявший рядом Патефон.

— Но мы же дого… — хотел было возмутиться папаня, но осёкся под моим тяжёлым взглядом. — Да, да, я понимаю, — он сник. — Не мне вам указывать. Зря только я ей пообещал. Но с другой стороны собаку я ей тоже обещал, — он грустно вздохнул, — но так и не подарил.

— А как же я? Я же лучше собаки… — тут же пропищал мне на ухо Колян тоненьким голоском. За что и получил локтем под дых.

— Ресторан сегодня работает до последнего клиента только для вас, — радушно развёл я руками и гаденько улыбнулся. — Наслаждайтесь!

Ах ты хитрый старый хрыч, вляпавшийся в крупные неприятности! Ты решил, что я и правда устрою твоей дочурке полный блек-джэк с мадмуазелями и преферансом? Расстараюсь хер знает на сколько бабла ради чего? Чтобы у твоей взбалмошной дочурки с охуенными запросами была, блядь, днюха, которую из космоса видно? А не охуел ли ты, дядя?

— Инджой! — развёл руками на манер «Гуляют все!» Патефон, вторя мне. Но на его счастье вторил в сторонке, пугая своим гнилым металлоломом во рту гостей, и больше не лез под руку.

— Я скажу вам, когда, — неловко кашлянул отец моей будущей невесты.

— Нет, это я скажу вам, когда, Игорь Вениаминович, — с нарочито плотоядным интересом рассматривал я стройную девочку с балетной выправкой, принимающую поздравления и подарки.

Красное кружевное платьице. Длинная шейка. Светлые волосы, замысловато убранные наверх.

Приятная девочка. Миленькая. Улыбчивая. Совершеннолетняя, между прочим. Я, сука, два месяца ждал, когда ей стукнет восемнадцать. Два месяца наблюдал как она втайне встречается с дёрганным пучеглазым гандоном на дорогой тачке, что обиженно дул губы каждый раз, как она убирала его потную клешню со своей задницы. Два месяца видел, как выбегает довольная с экзаменов или плачет, думая, что её никто не видит. Два месяца думал: а нужна ли она мне, и хочу ли я во всё это ввязываться.

И решил — хочу.

Поэтому пусть её сраный папаша, продавший любимую дочурку за мои скромные услуги, подёргается, видя, как скользят мои бесстыжие глаза по её точёной фигурке и останавливаются в местах, куда ещё никто и не заглядывал.

Вдоволь напялившись, чтобы старый хрыч достаточно настрадался, я пошёл за столик, накрытый отдельно. Выпить, закусить, покалякать с парнями о своём.

— Не боишься, что он передумает? — тихонько шепнул мне Патефон, подсаживаясь рядом.

— Пф-ф-ф, — отломил я кусок чёрного хлеба и, опрокинув рюмку водки, занюхал. — Это он пусть боится, что я передумаю. Мне жену найти не проблема. А вот он свои проблемы без меня не порешает, — всё ещё рассматривал я девчонку. — Всё, что он может мне дать — это ввести в круг уважаемых людей, политиков, дипломатов, академиков каких-нибудь, да свою жалкую дочурку в придачу.

— В настоящую власть собрался?

— Пора вырастать, Коля, из коротких штанишек. Жениться по уму и делать политическую карьеру.

— А эта пигалица тебе чем поможет?

— Тем, что она приличная девочка из хорошей семьи. А они там, знаешь, все как друг за друга держатся, как кичатся происхождением, дворянскими корнями, родословными. Как, сука, заводчики собак. Вот и создаст мне нужный имидж.

— Имидж ничто. Жажда всё! — продекламировал он, наполняя рюмки водкой. — И в серьёзные неприятности влип дядя?

— О, да! Дядя в глубоком-глубоком анусе, — усмехнулся я, глядя как именинница легко порхает по залу. Как непринуждённо переходит от одной группки гостей к другой. Как раскраснелась, разволновалась, и, чёрт возьми, хороша. Свежа, юна, прекрасна… — Нищета, позор, унижение. Тюрьма — вот его будущее без меня.

— Тюрьма – козёл. Я это точно знаю…

— Угу, статья с конфискацией имущества, — довольно поскрёб я щёку, позвал мальчишку, что выполнял мелкие распоряжения и шепнул свою просьбу ему на ухо.

— И ты взялся порешать его проблемы? — спросил Патефон, когда парнишка убежал.

Растянутые в улыбку губы стали моим ответом, когда я встал.

Конечно, я уважал своих людей, но, если бы рассказывал им всё, что задумал, давно был бы в такой же жопе как этот недоЛанистер, что вынужден продать дочь за долги.

И я встал, потому что моей просьбой мальчишке была медленная композиция: пощупаю своего купленного цыплёнка немного.

В прямом и в переносном смысле.

Глава 4. Евгения

Вот чёрт!

Я беспомощно оглянулась, ища спасения.

«Я же могу отказаться?» — уставилась на отца. Я не хочу танцевать с этим неандертальцем. Он наверняка оттопчет мне все ноги. Фу, он воняет водкой. Он припёрся в спортивном костюме на праздник. Он…

Он устал дожидаться, пока я получу одобрение отца, что так на меня и не посмотрел, и просто сгрёб в охапку своими лапищами и вывел в центр зала.

Проклятье! Я выпрямила спину под его горячей пятернёй. Я вытянулась в струнку, стараясь как можно меньше его касаться. И со всей силы отворачивалась. Во-первых, потому, что он был мне глубоко противен. А во-вторых, он мне мешал.

Мне в голову пришла идея, что я ведь просто могу попросить «жениха», выбранного мне отцом, от меня отказаться. Вдруг он не знает, что я против? Что у меня есть Артур? Я просто объясню ему, что люблю другого, что это будет большой ошибкой с его стороны настаивать на свадьбе, ведь у нас ничего не получится.

Я обязательно найду что сказать, только надо выяснить кто он.

И я намеренно обошла весь зал, побеседовав с каждым возможным кандидатом без обручального кольца на пальце и выбрала троих.

Вон того с залысинами, постоянно поглядывающего на часы.

Едва не ткнувшись в грудь своего партнёра, я развернула голову в другую сторону. Да, второй тоже был на месте: давно не стриженный и похожий на заросшего пуделя дяденька в клетчатом пиджаке.

И третий, самый перспективный, с которым сейчас разговаривал мой отец: в дорогом костюме, приличным брюшком и блестящим носом. Этот коротышка был похож на банкира или юриста. А ещё немножко на Пьера Безухова. Он мне этим даже понравился, но замуж за него я всё равно не пойду. В конце концов, мы не в восемнадцатом веке живём, и я совершеннолетняя. Как бы ни разозлился отец.

Я гордо вскинула подбородок и скосила глаза в сторону.

— Ты кого-то ищешь? — спросил неандерталец, когда я третий раз повернула голову. Конечно, на «ты». Другого я и не ожидала.

— Ищу. Моего будущего жениха, — приподняла я глаза, и упёрлась взглядом в его губы. Неожиданно красивые. Ярко очерченные, полные, чувственные. Они дёрнулись в улыбку и складочка по центру нижней, что делила её припухлость пополам, стала почти незаметна. Но, пожалуй, это всё, что было в нём привлекательного.

Ну-у-у, разве что ещё голос.

— И как? Есть успехи?

Низкий глубокий бархатистый и насмешливый.

— Вам не всё равно?

— Ну не молчать же, — усмехнулся он.

— Ах, ну да, — сделала я усилие, чтобы ещё немного отодвинуться от него. Но в ответ его рука, что лежала на моей талии, так прижала меня к бёдрам, что я задохнулась от возмущения.

— Вы не могли бы… — выдохнула я.

— Что? — сделал он вид будто не понял.

— Немного ослабить свой захват?

— Тебе неудобно? Неловко? Неприятно? — явно издевался он.

Мне противно, чёрт побери! Мне… Проклятье! Щёки вспыхнули. Я резко вспотела, потому что в ужасе почувствовала, что лобком упираюсь в то, что у него в штанах.

— Это неприлично!

— Правда? — нарочито удивился он. — Тебе стыдно? А так?

Он положил руку на мою ягодицу.

Скотина! Я покраснела до кончиков волос. Я хотела провалиться сквозь землю.

— Да как вы смеете! Уберите немедленно… руку, — зашипела я. Свинья! Он позорил меня на собственном дне рождения. Ещё и смеялся надо мной?

— Попроси.

— Уберите, пожалуйста, руку. Простите, не знаю, как вас зовут.

— Сергей, — улыбнулся он. Рука его словно нехотя переползла на талию. — А ты? Екатерина?

— Вообще-то Евгения. И часто вы ходите на дни рождения к людям, даже имени которых не знаете? — вздёрнула я подбородок. Всё клокотало у меня внутри от возмущения, но он словно не замечал.

— Никогда не хожу. Значит, Женька?

— Для вас Евгения Игоревна. И танец закончен, — попыталась я вырваться.

С таким же успехом я могла бы попытаться забрать добычу из пасти льва.

— Он закончится, когда я тебя отпущу. А я ещё не закончил.

— Что не закончили? Нашу милую беседу? — вцепилась я в его плечо ногтями со свей силы, как только могла, в надежде, что ему станет больно и он хотя бы скривится.

Но на его мощной шее только дёрнулся кадык, когда он сглотнул, и всё.

— Кого же ты выбрала себе в женихи, Евгения Игоревна?

— Того, кого выбрала бы я, к сожалению, нет в этом зале, — устала я впиваться в него ногтями и выдохнула в бессильной злобе.

— Да, зря ты так напрягалась. Это бесполезно — пытаться сделать мне больно, — усмехнулся он. — И как его зовут? Того, кого нет в этом зале?

— Его зовут Артур. Всё? Вам всё рассказать?

— Нет, только про Артура. И кто у нас Артур? — наклонился он так, словно хотел что-то сказать мне ухо. Но вместо этого глубоко вдохнул. Чёрт, он меня нюхал! Животное! — Вкусно пахнешь. Сладко, — горячо выдохнул в шею.

Глава 5. Моцарт

— Сергей, Тоцкий звонил, — встретил меня в коридоре Нечай, человек ответственный за сбор долгов.

Я только вышел из зала. И не сказать, чтобы злой, просто с чувством глубокого разочарования и какой-то тоски. Наивная бесхитростная девочка. Да, хорошенькая. Да, совсем тепличная. Не глупая, но такая трогательно серьёзная и правильная, что зубы ломило. Белёк. Вот кого она мне напомнила. Новорождённого детёныша байкальской нерпы. Безобидный, послушный, простодушный щенок. А чего ещё я ждал от сопливой девчонки? Чего я вообще ждал?

— Он что деньги нашёл, Тоцкий? — притормозил я.

— Нет, он просит о встрече. Говорит, это важно.

— Вот когда найдёт, тогда и встретимся, — обошёл я Нечая и побежал вниз по ступенькам. — Дай ему три дня. И это крайний срок!

Патефон выскочил из-за угла как чёрт из табакерки.

— Заканчивайте там эту бадягу со сватовством без меня, — отдал я распоряжение на ходу. — Пусть папаша ей всё объяснит. И везите девчонку ко мне. Там заприте. И глаз не спускать!

— А ты куда? — не удержался он от вопроса.

— Коля, — резко затормозил я и развернулся. — Если бы я хотел, чтобы ты это знал, я бы тебе сказал. А раз я не сказал, то не надо спрашивать. Если что, я на связи.

Я едва хлопнул дверью кабинета, когда зазвонил телефон.

— Ну что там? — ответил я парню «в поле», что собирал инфу, которую иначе никак не добыть и присматривал за «объектами», в общем работал у меня оперативником. Звали его Шило. Над ним подшучивали: шило в жопе не утаишь. Очень активный был паренёк, с шилом в заднице. — Новости есть, Андрей?

— Хуёвые, Моцарт. Пучеглазый гандон Артур сперва зависал у бабы на хате. Ебал её там и в хвост и в гриву, два дня из дома не выходили. И лучше бы не выходили. Но он решил прокатить её на своей дорогой тачке с ветерком. В итоге устроил ДТП на трассе. На скорости больше двухсот километров влетел в попутную машину. Обе улетели с дороги, ещё и фура из-за них в кювет ушла. Чудом никто не погиб. «Скорые» только разъехались, говорят, состояния у всех стабильные.

Я выдохнул.

— Вы там были? Сняли?

— Неслись за ним. Приехали на место ДТП первыми.

— А что за баба?

— Какая-то модель. Прилетела неделю назад из Лондона. Познакомились в клубе. Судя по купленным билетам, ей через три дня обратно.

— Ясно, — кивнул я. — Держите меня в курсе.

Хм… Гандон он и есть гандон.

Я упёрся руками в подоконник, глядя на огни города на том берегу, злорадно усмехнулся и передразнил блеящим голоском: «Я люблю его. Возможно, это он сделает мне предложение». Ага, сделает. А потом догонит и ещё раз сделает.

И вот теперь я был зол. Вообще и особенно на всех этих мальчиков и девочек, что носятся на купленных на папины денежки Бентли и справляют совершеннолетия с размахом «Оскара».

Любит она его! Что бы ты знала о любви, деточка! Что бы ты знала!

Я ударил кулаком в стену, повернулся и… замер.

Это ещё что за хрень?

На рабочем столе белел конверт.

В груди неприятно запекло от нехороших предчувствий.

Край плотной бумаги разорвался грубо и неровно. И сердце пропустило удар.

Распечатанная фотография. С того места, что я хотел забыть. Того человека, что снился мне в страшных снах. Человека, в смерти которого винили меня.

— Проклятье! — скомкал я лист.

Сраное дерьмо!

— Мне записи с камер, — звонил я на пост охраны. — Коридор второго этажа у моего кабинета. За последние сутки. Всех, кто уходил-приходил. Сейчас!

И рванул на секретный этаж.

Да, да, на секретный. Это снаружи фасад был сделан так, что, если считать по окнам — восемнадцать этажей. Три нижних, в отдельно стоящем здании буквой «П» — ресторан и офисы. В свечке небоскрёба, построенного внутри буквы «П» — всё остальное: бассейн, спортзал, гостиница, на верхнем этаже — смотровая площадка с баром, на крыше — вертолётная. Но на самом деле этажей было девятнадцать.

И на секретном этаже, заставленном серверами, и шла вся работа.

Всё, что я хотел знать или не хотел. Всё, на чём держался мой авторитет и бизнес.

Информация.

Да, в основном полученная незаконным путём. Ну а кто говорил, что это легко?

— Запустите поиск вот на это всё, — швырнул я на стол смятый лист и разорванный конверт. — Всё по сочетанию моего имени с любыми словами из этого дела. По аналогам, синонимам, интуитивным заменам.

— Когда не Моцарт, а Бетховен или Шопен? — уточнил Руслан, глава «технического отдела», расправляя лист.

— Особенно так, — кивнул я. — В общем, ты знаешь. Личную переписку, любые разговоры, и всё остальное. По всей базе, — сказал я с нажимом, имея в виду, что моя команда тоже туда входит. Вся.

— Я понял, шеф, — кивнул Руслан, рассматривая фотографию.

И я почти уже поднял задницу с его стола, когда пророс второй раз за сегодняшний день.

Глава 6. Евгения

Чёрт! Как высоко!

В распахнутое окно ударил порыв ветра, и я отпрянула. Створка стукнулась о стену. Штора надулась пузырём. Но, замирая от ужаса, я снова перегнулась через подоконник и выглянула наружу.

Прыгать отсюда, конечно, высоковато. Но если пройти по выступу стены до газовой трубы, та должна выдержать: вешу я немного. Потом, там, где она уходит коленом вниз, можно спуститься ещё на шаг ближе к земле. А там уже не выше моего роста — спрыгну.

И если что-нибудь сломаю, например, шею — даже хорошо. Потому что за этого неандертальца я замуж не пойду!

У меня аж волосы встали дыбом, когда я вспомнила его ухмыляющуюся рожу.

Я потёрла покрывшиеся мурашками руки. Лучше из окна головой вниз, или с моста в реку, чем за этого уголовника.

Никогда не думала, что это скажу, но, честное слово, когда отец сказал, что я должна выйти замуж за того, с кем только что танцевала, я подумала он выжил из ума. Что мы просто этого не замечали, но на самом деле он не в себе, глубоко и давно не в себе, раз решил, что выдать дочь замуж за бандита — правильно.

Да пусть тот хоть сто ресторанов держит. Пусть его зовут хоть Чайковским, хоть Гайдном — нет! Ни за что!

Когда всех пригласили на крышу смотреть фейерверк, я вспомнила про обещанный вертолёт и решила, что именно там меня вежливо и пригласят прокатиться в один конец. Тогда и решила бежать.

Так и оказалась в этой комнате — кладовке, раздевалке, не знаю — главное, на первом этаже и с окном. И раз мне так повезло, что окно без решётки, значит, я всё правильно делаю. Окажусь на свободе, а там придумаю куда бежать.

Я мысленно перекрестилась и встав на четвереньки, развернулась к окну спиной.

Аккуратно опустила одну ногу, нащупывая опору. Господи боже, только бы не навернуться! Перехватила руки. Приставила вторую ногу.

Ветер подхватил платье, обнажая ноги до белья. Холод от стыда и ужаса пронзил до костей. Но это ничего. Это внутренний двор, здесь меня никто не увидит. Схватившись за трубу, я опустила ногу. Нащупала опору. Здесь нико…

— Смелее, Евгения Игоревна! Не бойтесь, я поймаю! — прозвучал снизу знакомый голос.

О, чёрт! Я замерла и закрыла глаза в ужасе. Мало того, что он стоял внизу и мой побег не удался. Оттуда открывался такой шикарный вид под платье, что я покраснела в цвет него.

— Нет, вниз всё же лучше, — прокомментировал он мою попытку вернуться в окно.

Проклятье! В открытом окне уже лыбилась рожа Золотозубого.

А Неандерталец стоял прямо подо мной и даже поднял вверх руки.

— Давай, Евгения Игоревна! Вот так. Хорошо. Аккуратно развернись. Возьмись за трубу другой рукой. Перехватывайся! — то ли советовал, то ли командовал он. Но особо выбора у меня не было — я подчинялась. — Теперь отпускай руку! Отпускай! Я поймаю, не бойся! Давай!

И я… отпустила.

Рухнула в его объятия, и, подхваченная его сильными руками, закрыла глаза от стыда. Или от ужаса.

— Отпустите! — дёрнулась я, когда поняла, что ставить на землю он меня не собирается.

— У-у, — отрицательно покачал он головой. — Раз добровольно не пошла, отнесу. А потом поедешь под конвоем.

— Я никуда с тобой не поеду! — вырывалась я.

— Меня там и не будет, — перекинул он меня через плечо, выбив воздух из лёгких. — А будешь дёргаться, получишь по попе, — он назидательно и так громко клацнул зубами, что я испугалась: он и правда вцепится в мою задницу, что была не так уж и далеко от его лица.

— Вы не имеете права! — лупила я его кулаками.

— Ты же помнишь, что я тебе говорил? — перехватил он меня удобнее, слегка подкинув. — Не пытайся сделать мне больно. Это бесполезно.

— Это незаконно!

— Девочка, я бандит, мне можно, — то ли и правда возражал он, то ли отшучивался, так издевательски звучал его голос.

— Я не согласна! — крикнула я.

— Я знаю, — снял он меня плеча и одним уверенным движеньем посадил на сиденье в машине. — Но, поверь, выбора у тебя нет.

— Я не выйду за вас замуж! — последнее, что я успела крикнуть ему в спину.

Он остановился. Развернулся.

— Об этом мы поговорим потом. А пока веди себя хорошо. Иначе тебя свяжут и заткнут рот. А это, мягко говоря, не очень приятно.

Один из его людей сел рядом. Они зажали меня с двух сторон. И Моцарт сам захлопнул дверь и махнул водителю.

Моцарт! Да кем он себя возомнил!

Я пнула одного из конвоиров. Но тот глянул так, что я передумала дёргаться. Кто его знает какие на самом деле он дал на мой счёт распоряжения.

Решив не рисковать, я затихла. И сосредоточилась на том, чтобы запомнить дорогу.

Но то ли водитель петлял намеренно, то ли мы ехали по задворкам — ни одного знакомого здания не попалось на глаза. Я так и не поняла где мы и в каком направлении едем.

Сердце ушло в пятки, когда машина остановилась в подземном гараже.

Глава 7. Моцарт

— Сергей Анатольевич, вы можете меня убить, но я не найду денег, — осунувшийся небритый мужик с противными тараканьими усиками под носом, ещё недавно первый заместитель председателя Госстройнадзора, а ныне безработный Алексей Владимирович Тоцкий сидел передо мной на стуле, пытаясь удержать трясущиеся руки.

— Мёртвый должник — плохой должник. Он ничего не заплатит, — закинул я ногу на ногу, глядя на его болезненный тремор. — А знаете, почему у меня нет должников, господин Тоцкий? Потому что со мной не бывает варианта «не заплатить».

— Ну значит, можете отрезать от меня каждый день по кусочку. Так работают ваши головорезы? — оглянулся он на Патефона. Ковыряя в зубах надломанной спичкой, тот молчаливо подпирал стену. — Но я не найду пятьдесят миллионов, чтобы заплатить чужой долг.

— Налей-ка ему водки, — кивнул я застывшему стату̀ей Коляну, устав смотреть как мужик мучается, и встал. — А сколько найдёте, господин Тоцкий?

— Я не брал эту взятку! Не брал, Сергей Анатольевич. И я банкрот, — смотрел он на меня глазами побитой собаки.

Злой, кусачей, и наглой когда-то собаки, которой он был, когда сидел на цепи с полной миской корма при хозяине. Но сраный пёс решил надуть всех, и возомнил себя Колобком, что от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл. Бывший зам Госстройназдора решил свалить всё на строительную компанию, что якобы и взятку ему не давала и исчезла с деньгами клиента. Только мы же все знаем, чем закончилась сказка про Колобка.

— Мои счета пусты.

— Что же вы тогда здесь делаете, Алексей Владимирович? Между делом заскочили в ресторанчик поужинать? — я слегка склонился над ним. — Кому вы врёте, господин Тоцкий? Я же не мэр, которому можно преданно заглянуть в глаза, и он позволит уйти в отставку добровольно, вместо того, чтобы вышвырнуть с позором и сообщить о ваших грязных делишках прокуратуре.

Я показал глазами на протянутый ему стакан.

— Спасибо, я не буду, — покачал он головой.

— А я не спрашиваю. Пей! Или я лично вылью его в твою лживую глотку.

Смотреть на то как он давится я не стал, отвернулся. И только слышал, как стучат по стеклу зубы, пока он испуганно глотал водку.

— Я напомню, — развернув, я оседлал стул перед его опухшей харей и сложил руки на спинку. — Ты был так напуган, мудак, грозящим уголовным делом за вымогательство и получение взятки, что прибежал с мокрыми штанишками, обещая золотые горы только за то, чтобы тебя выпустили за границу. Прибежал ко мне. Как к последней инстанции. Потому что пожадничал и попался. Потому что дружки тут же отдали тебя на съеденье, чтобы самим выйти чистенькими из воды. И, заметь, я открыл тебе границу, и попросил вернуть, что взял, плюс скромную сумму за свои услуги. Очень скромную по сравнению с теми тремя миллиардами, что ты положил в карман за семь лет, обдирая на своей высокопоставленной должности строительные компании. Но ты и тут пожадничал, кретин. За мои слуги заплатил, а вернуть должок забыл. Заладил песенку про белого бычка: я не брал, я не брал, это всё строители, — передразнил я. — И рванул куда, Алексей Владимирович, что-то я запамятовал? Где там ты начал строить гостиничный комплекс? В Черногории? В Сербии?

— В Хорватии, — сник он.

— Жадность всё же смертный грех. И мне жаль, что пришлось вмешаться и всё же остановить тебя, сукин ты сын, на границе, — усмехнулся я. — Уже не без участия Следственного Комитета, конечно. Но, знаете, господин Тоцкий, вы не первый, и не последний, кто пытается меня надуть. Мне это даже порядком наскучило. Но, как и у всех остальных, выхода у вас нет: я не делаю исключений. Пятьдесят миллионов придётся выложить. Брал ты их или не брал — мне без разницы. Но теперь к ним прилагаются ещё тридцать, которые ты точно брал. У господина Мелецкого. А к ним — добровольная и чистосердечная помощь прокуратуре.

Он сглотнул сухим горлом и посмотрел на меня с ужасом.

— Вы же понимаете, что я и рта не успею открыть…

Руки у него дрожать перестали. Но на мертвенно-бледных обрюзгших щеках румянец пропал окончательно. Тараканьи усики печально сникли.

— Тогда пусть вас успокаивает, что ваша семья в безопасности и обеспечена на всю оставшуюся жизнь. А вас похоронят с почестями на каком-нибудь элитном кладбище и… сложат о вас легенды. О вас и вашей разводной схеме. У меня всё, — кивнул я головой, чтобы очистили помещение.

— Дайте мне ещё немного времени! — крикнул он, когда его «пригласили» к двери.

— Хорошо. Ваше время пошло̀, господин Тоцкий. Три дня или свои деньги я возьму сам. Может быть, мне принесёт их ваша жена. Или… дочь.

— Вы не посмеете! — забился он в руках «группы сопровождения».

— Конечно, посмею, — устало расправил я ноющие плечи, когда его увели.

Уже посмел.

Мои люди уже съездили в Хорватию. Уже мило побеседовали с женой. И уже привезли бы несчастные миллионы, если бы перед ними стояла такая задача…

— И могли бы привезти ещё столько же сверху за то, чтобы муженёк не возвращался. Никогда. Ах ты блин! — закряхтел я, когда Элька так вывернула руку, заканчивая массаж, что меня прострелило аж до копчика. — Но мне надо, чтобы они с женой перепугались до усрачки. И чтобы жёнушка утрясла этот вопрос со своим любовником, что теперь занял пост мужа.

Глава 8. Евгения

Чёртов Неандерталец всё же успел увернуться от брошенной вазы.

— Ты охренела что ли? — шарахнулся он в сторону, когда та разлетелась вдребезги. — Так можно и покалечить, между прочим.

— Может, я и хочу тебя покалечить! — швырнула я статуэтку, что стояла рядом. Но та была из металла, звонко ударилась о дверь и приземлилась в кучу пасты на полу, что мне принесли на ужин.

— А мне сказали, что ты собралась вскрыть себе вены. Ты уж как-нибудь определись, — хмыкнул он.

— Ты ещё смеёшься? — выдохнула я в гневе. — Ты ещё позволяешь себе смеяться!

— Ну не плакать же, Евгения Игоревна! Не вижу вообще никаких трагедий, чтобы так убиваться, — поднял он перевёрнутый стул и сел. — Сядь, успокойся. Поговорим.

Я притулилась на краешек кровати, тяжело дыша. Но не потому, что так сказал Моцарт. Просто устала. Два часа бегаю тут как зверь в клетке.

Сначала я пыталась орать. Но где там! Наверно, это было самое высокое здание в городе, а я на последнем этаже — хоть заорись: никто не услышит. Потом пыталась топать, но оказалось квартира двухуровневая и подо мной всё равно апартаменты Моцарта. Ещё я пыталась выбить дверь, но она только на вид казалась хлипкой. Поэтому всё, что мне осталось — это пойти утопиться в джакузи, что прилагалась к шикарной ванной, что прилагалась к этой спальне. Или нанести какой-нибудь непоправимый ущерб имуществу хозяина. Надеюсь, картина на стене была подлинником какого-нибудь раннего Вермеера. Очень-очень раннего, примерно пятилетнего Вермеера: хозяин её так бережно поднял.

— Ты хоть понимаешь, что ты наделала? — раздувая ноздри от возмущения, смотрел он на рваные куски в руках. — Ты в клочья разнесла светлое будущее.

— Чьё? — откинула я прядь растрепавшихся волос с мокрого лба.

— Понятия не имею. Эта мазня так называлась, — швырнул он куски на пол. — Какой-то начинающий художник. Но вдруг он станет знаменитым?

— Сомневаюсь, — покосилась я на мазню и подняла с пола осколок вазы. — Если ты меня не отпустишь, я перережу вены, — решительно приставила острый край к запястью.

— Опять двадцать пять! — устало выдохнул он. — Ну, давай! — откинулся к спинке стула и даже ногу на ногу закинул, словно готовился увидеть представление. — Где мой попкорн? Я с удовольствием на это посмотрю. Недолго, правда. Придётся оказывать тебе первую помощь. Но лучше режь при мне, чем потом. Иначе мне придётся жестоко наказать людей, что за тобой не досмотрели. Но тебе же плевать, правда?

Нет, я не хотела, чтобы кого-то наказали из-за меня. Но, глядя в его хмурую рожу, даже не сомневалась, что так и будет. Он же бандит.

— Нет, мне не плевать.

— Да брось! — скривился он. — Твой отец потерял все деньги. Залез в долги. Ему не на что даже заплатить за операцию твоей матери где-нибудь в Швейцарии, а не в районном госпитале. А ты закатываешь грандиозную вечеринку в самом дорогом ресторане города и говоришь мне, что тебе на кого-то не плевать?

Что?! Меня словно окатили ледяной водой.

— Но я не заказывала эту вечеринку. Я не хотела. Я была… — осколок выпал у меня из руки, — против. Папа? Вы сказали папа потерял деньги?

— Все до копейки свои, ещё занял у зятя. И неудачно вложил. В строительство. А точнее в одну строительную компанию, что его кинула. Так что за твою вечеринку, деточка, в моём ресторане заплатил я. Но раз уж я тебе так противен, — усмехнулся он. — И ты любишь Артурчика, — усмехнулся он ещё гнуснее, — твой отец будет должен ещё и мне. И вот это всё, — он встал и обвёл взглядом разгром в комнате, — я тоже внесу в его счёт. Да и швейцарскую клинику, — он взялся за ручку двери, — за которую я уже перечислил предоплату, тоже, видимо, придётся отменить.

Оглохшая, ослепшая, словно придавленная услышанным, я не могла пошевелиться, вдохнуть, моргнуть. Меня встряхнул странный звук, словно в дверь заскреблись снаружи.

— Сергей! — я подскочила с кровати. — Не отменяйте операцию! Пожалуйста! Я… я… согласна, — сглотнула подступивший к горлу ком. — Я буду вашей женой.

— Серьёзно?! — он презрительно скривился.

За дверью снова заскреблись, теперь уже сильнее и даже заскулили. Собака! Там собака — догадалась я. Но совсем опешила от вопроса.

— Простите, — покосилась я на дверь, где бесновался пёс, скребся, скулил, лаял. — Может, я неправильно поняла. И вы не в том смысле имели в виду «женой», — я покраснела. — А в том смысле, что...

— Перси, заткнись! — рявкнул хозяин и снова уставился на меня, склонив голову на бок, словно рассматривал диковинную зверушку.

— Тогда вы, наверно, должны знать. Что я… в общем у меня ещё никого не было, — покраснела я ещё гуще.

— Да, я понял, понял, что ты девственница, — он скривился, словно положил в рот что-то кислое и противное. — Но неужели ты всерьёз думаешь, что мне не с кем спать? Или что? Я неожиданно воспылал к тебе какими-то особыми чувствами, что, бля, хочу аж не могу? И теперь буду козликом скакать вокруг твоей бриллиантовой пизды? — посмотрел он на меня исподлобья как на насекомое. На жалкое раздавленное насекомое.

— Но зачем я вам тогда? — я ничего не понимала. Как бы грубо и отвратительно ни прозвучали его слова, ответ меня только ещё больше запутал.

Глава 9. Моцарт

Просыпаться с ощущением, что в квартире я не один, было странно.

И дело не в Перси, развалившегося на моих ногах. И не в прислуге.

Перси я давно принимал как часть себя. Охрану и прислугу не замечал.

Я дёрнул одеяло. Пёс проснулся. Сладко потянулся. И, даже не глянув на меня, рванул куда-то по своим собачьим делам.

Я тоже потянулся. Пошёл в спортзал. И всё то время пока бегал, тягал железо, плавал в бассейне и принимал душ, это ощущение, что Она где-то здесь, не отпускало.

Девчонка жила у меня третий день и что бы я ни делал: работал, звонил, мылся, ел, смотрел телек — теперь я её чувствовал. Но не как нового члена семьи, а как некий сгусток энергии, безликое пятно, незаметную тень и всё в этом роде. Я не видел, не слышал, понятия не имел где она и что делает, просто знал — она здесь.

Мягко говоря, это напрягало.

Грубо говоря, с этим нужно было что-то делать.

Но я понятие не имел, что.

Как привыкнуть к её присутствию, если она сидит как мышка, загнанная в угол, тихо-тихо. Лишний раз боится выйти из комнаты или чая себе налить. Покормят — ест, не покормят — стесняется попросить. Даже ходит, наверное, на цыпочках. И если с кем и оживает, то только с Перси.

Конечно, я понимал, что это естественно для любого человека, вынужденно оказавшегося в чужом доме. А на неё столько всего свалилось. Но я же ясно дал понять, что это временно. Что я верну её домой в целости и сохранности, не надо меня бояться. И с её родными тоже всё будет в порядке: я всё решу. Могла бы быть и посмелее, чтобы я её слышал, а не прислушивался.

Тем более, язвила она знатно, сбежала красиво, шухер навела роскошно — не обделена характером. Я и выбрал её, кроме всего прочего, потому, что терпеть не могу Мёртвых Царевн и всяких томных капризных Принцесс. Так не разочаровывайте меня, Евгения Игоревна!

— Где моя невеста? — зашёл я на кухню после душа.

— Ушла гулять с Перси, Сергей Анатольевич, — тут же отозвалась горничная, пожилая аккуратная женщина, что работала у меня уже не первый год. — Вам как всегда?

— Да, — кивнул я, глядя, как она наливает кофе.

— Евгения Игоревна просила узнать, когда с вами можно поговорить: у неё есть вопросы.

Ну, слава богу! Хоть что-то. Я уж думал после нашего последнего разговора, когда я на следующий день после погрома выдавал ей инструкции, она и не осмелится что-то уточнить. Рад, что ошибся.

— Скажите, я жду её в кабинете после завтрака.

Подхватив чашку с кофе, я ушёл к себе.

Проверил заряд батареи на телефоне, открыл ноутбук и уставился на экран.

Я пересматривал эту запись третий день снова и снова. Не так уж и много людей прошло мимо моего кабинета в «MOZARTе» с того момента, как я вышел, закрыв дверь, до того, как вернулся и обнаружил на столе конверт. Не много, но внутрь заходил только один.

Патефон.

Я потёр лоб. Сцепил руки в замок на затылке. Потянулся, расправляя плечи. И нажал «стоп». Счётчик показал девять секунд. Девять секунд, чтобы войти, бросить в ящик стола деньги, как он и сказал, как он всегда и делал, и выйти.

Деньги в сейф я потом убирал сам. Но вся наличка, что проходила через руки Патефона, появлялась в ящике моего стола именно так: он заходил и бросал её в стол. Камеры ни в доме, ни в своём кабинете я принципиально не ставил. И до сих пор ни разу не пожалел об этом.

Но вариантов ответа как у меня на столе появился злополучный конверт было всего два: его хотят подставить или его очень сильно хотят подставить.

Кто-то хочет заставить меня сомневаться в Патефоне. Зачем?

Патефон. Он же Николай Иванов. Ива̀нов, как он любил поправлять, аристократ хренов. Единственный, кто остался от банды Луки. Остался со мной. Прошёл через всё, через что пришлось пройти мне, загибая раком город, когда Луку убили, а меня обвинили в его смерти. Это дело до сих пор не раскрыли — я так и не выяснил кто это сделал. Да и не до того было: после смерти Луки начался передел власти, и мы попали в такой замес, что ад показался бы родным домом по сравнению с тем, что творилось на улицах. Патефон закрыл меня грудью и получил три пули, одна из которых прошла навылет и всё же застряла у меня в боку. И я скорее отдам почку, глаз или руку, а может и всё сразу, чем решу, что весточку из преисподней мне прислал Колян.

Кто-то или слишком плохо меня знал. Или был нагл, самоуверен и глуп, раз решил зайти с тыла.

С тыла… Хм…

Я приподнял бровь, изучая изображение на экране и не глядя нажал кнопку вызова на телефоне.

— Руслан, а сделай-ка мне на почту схемку здания «Моцарта».

— Уже, Сергей Анатольевич, — прозвучало пару секунд спустя. — Вы тоже об этом подумали?

— О чём, друг мой? — насторожился я.

— В общем, я уже над этим работаю, — смущённо кашлянул мой главный специалист технического отдела. — Только не подумайте, что я шпионских фильмов насмотрелся, но я хочу совместить передвижения персонала и записи с камер со схемой здания.

Глава 10. Евгения

Я знала. Знала!

Всю дорогу до частной клиники я подпрыгивала на заднем сиденье внедорожника от волнения и нетерпения.

Я знала, что Артур не мог не поздравить меня с Днём рождения просто так. Не мог не прийти из-за глупой обиды. Он попал в аварию. Он пострадал. А я, эгоистка, даже не узнала, не спросила: может, что-нибудь случилось? Нет, я обиделась. Надулась. Ожесточилась. Я даже телефон его удалила. Так была зла, что он не пришёл. Что не спас меня. Не защитил. А он просто не мог.

Мой Артур!

Я замерла на пороге палаты. Он был похож на задремавшего Адониса, с чьей красотой не могли сравниться ни смертные, ни боги. В которого влюбилась сама Афродита…

Чёртова греческая мифология! Угораздило же меня поступить на «Историю искусств». Теперь в голове то перечитанные заново к ЕГЭ классики, то прерафаэлиты, чьи картины сплошь древнегреческие мифы.

Стул стоял далековато, но я осторожно поставила его к кровати и села на краешек.

— Привет, — произнесла шёпотом, легонько коснувшись руки моего Адониса.

Его густые ресницы дрогнули. Он несколько секунд, смотрел с непониманием, а потом узнал.

— Женя?!

— Лежи, лежи, не вставай, — предупреждающе положила я руку на его плечо. Глаза защипало. — Мне так жаль, — едва выдавила я сквозь спазм в горле. — Мне так… — я закрыл глаза и вытерла непрошенную слезинку, — жаль.

— Да это ничего, Евгень! Эй, — легла на мою его горячая ладонь. — Я в порядке.

Евгень. Как же забавно у него получалось менять моё имя. Не Женя-Оглашеня, как этот грубиян Неандерталец, а так мило, мягко: Евгень.

— Я рада, — часто-часто закивала я. И даже не хотела вспоминать сейчас о своём дне рождения и всём, что произошло потом. С Артуром было так знакомо, так хорошо. — Рада, что ты поправишься. Прости, что я не пришла раньше, я только сегодня узнала.

— Главное, что ты пришла, — улыбнулся он и только сейчас увидел стоящего у двери телохранителя. — А это что за хрен?

— Это Иван, — я обернулась. Как-то неловко было перед человеком, что Артур назвал его хреном, но на лице у того не дрогнул ни один мускул. — Мой, — я кашлянула, преданно заглядывая в любимые карие глаза, — телохранитель.

— Ватафак? — посмотрели они на меня непонимающе.

— Столько всего произошло, Артур, за эти дни, — тяжело вздохнула я, опустив глаза, поправила складочку на одеяле. — Я замуж выхожу, — выдавила чуть слышно. Поправила и следующую, но тишина стояла просто вопиющей. Я подняла глаза.

— Серьёзно? — он шумно выдохнул и только что не заржал, видимо, приняв это за шутку.

— Я знаю, знаю, что тебя не было всего несколько дней, что ты ни в чём не виноват, но на моём дне рождения столько всего произошло, — я покосилась на телохранителя и понизила голос. — Но это… не по-настоящему.

— На дне рождения? — скривился он удивлённо.

— Ты… — меня словно окатили водой на морозе, и я превратилась в ледяную глыбу, — забыл, что у меня…

— А-а-а! Ты про свой день рождения, — растянул он губы в дурацкую улыбку. — Нет! Конечно, я не забыл. Но я тут, понимаешь, это… вот…

Я медленно-медленно встала.

— Артур, когда мой день рождения?

— Так ты же это, сама сказала...

— Какого числа? — выкрикнула я.

— Евгень, у меня плохая память на числа. Я…

— Ты закончил математическую школу. Ты собирался поступать в Бауманку, ты получил степень бакалавра на факультете международных экономических отношений. И у тебя плохая память на числа?

— Ну да, на даты. Я… — он взял меня за руку, но я вырвалась.

Сколько раз я говорила ему, что у меня день рождения третьего августа и не сосчитать. Третьего, мать его, августа!

— Да пошёл ты!

— Жень! — крикнул он мне в след. — Женя!

Я неслась, не разбирая куда сворачиваю: по коридорам, по лестницам, по улице, по аллее. Стучало в висках. Жгло в лёгких. Кололо в боку. Но боль в груди была не сравнима ни с чем. Я упала на лавочку, едва справляясь с дыханием. И, достав телефон, забила в поисковик «авария» и его фамилию.

И первая же ссылка выдала фото двух помятых автомобилей и лежащей на боку фуры.

«…Только по счастливой случайности никто не погиб… Известная фотомодель Иванна Абрамова попала в аварию на трассе… Бентли, за рулём которой был Артур Левин, сын дипломата Михаила Левина…»

— Лёвин! — презрительно скривилась я.

«На самом деле фамилия моего предка была Лёвин, — как-то пояснял Артур. — Как и положительного героя Льва Николаевича в «Анне Карениной». Но из-за нежелания типографии возиться с изготовлением литеры «Ё» он не смог отстоять правильное написание имени своего героя. И гневался, что так и не втолковал им, что некто Левин держит аптеку в Одессе, а его, толстовский, Константин Лёвин — помещик-землероб. Так русский аристократ до сих пор и носит еврейскую фамилию…»

— Сраный ты аристократ!

Глава 11. Моцарт

— Боже, Моцарт, — скривилась моя прокураторша, выйдя из машины. — Когда ты уже снимешь свой спортивный костюм?

— Ирина Борисовна, я же бандит. Должен соответствовать, — сплюнул я и подошёл к ней расхлябанной хулиганской походочкой.

— У тебя два высших образования, Сергей.

— Одно из них музыкальное, — улыбнулся я.

— Но второе-то экономическое. А ты всё из себя гопоту изображаешь. Бреешься наголо. Ходишь, словно тебе яйца мешают.

— Мне очень сильно мешают яйца, — подошёл я вплотную. — И болять без тебя. Привет! — чмокнул её в щёку и достал из-за спины букет.

— Емельянов, — покачала она головой. Строгий синий костюм, что так шёл к её глазам — форма прокуратуры. Погоны советника юстиции третьего класса с одной звёздочкой. Строгие лодочки без каблука. Высокая. Стройная. Жёсткая. И красивая, зараза.

— К вашим услугам, свет очей моих Афина Борисовна, она же великий и ужасный прокуратор Иудеи Валерий Грат.

— Отчего же не Понтий Пилат? — хмыкнула она, пряча лицо в розы.

— Ну, Понтий Пилат всего лишь печально известен как прокуратор вынесший приговор Христу, хотя сейчас это оспаривается, а вот Валерий Грат из рода Валериев, разгромил две банды грабителей, заполонивших Иудею во время его правления и даже убил собственной рукой главаря одной из них. Если верить Википедии, конечно.

— Ху! — сделал она выпад, изобразив, что втыкает мне в живот копьё. — Умри, жалкий бандит! Его случайно звали не Моцарт?

Я сделал вид, что падаю вперёд, сражённый её рукой.

— К сожалению, Симон, — пошатнулся я, — бывший раб Ирода Великого, — и замер, свесив голову, словно повис на пронзившем меня оружии.

— Клоун, — выдохнула Ирка.

Я резко дёрнулся, подтягивая её к себе, и она взвизгнула как девчонка.

— Как же я рад тебя видеть, — скользнул я губами по её шее, жадно вдыхая духи, кстати, подаренные мной.

— Серёж, ну не здесь же, — отпрянула она, оглядываясь по сторонам.

— Конечно, не здесь. Я снял номер, — вложил я в её руку ключ-карту. — Тут недалеко. Отель «Лион-Палас». Президентский люкс.

— Ненавижу тебя!

— Я знаю, — скользнул я по её упругой заднице рукой. — И я заказал…

— О, нет, нет, — захныкала она, ударив меня букетом.

— О, да, да. То есть йя, йя, натюрлих! Брускетта с крабовым салатом и розовой сальсой.

— М-м-м… — она капризно выгнула шею. — И земляничный пирог?

— С целой горой свежей земляники, — прошептал я. — А ещё холодное шампанское. Горячая ванна.

— Искуситель!

Я подмигнул:

— Жду!

И ждать её пришлось недолго…

— Я слышала ты похитил несовершеннолетнюю дочь сенатора с вечеринки, — достала она из душистой пены ногу и положила на мраморный край ванны крепкую ступню с неброским педикюром.

— Нагло врут, — глотнул я шампанское и потянулся к полке с зажжёнными свечами, чтобы поставить бокал. — Ей как раз исполнилось восемнадцать. И всё было заранее обговорено с отцом.

— А вот господин Тоцкий так не считает, — откинулась она на моё плечо и повернула голову, чтобы на меня посмотреть. — Говорит был свидетелем похищения.

Мерцающие свечи оставляли блики на её лице и создавали ощущение глубокой ночи в царском дворце. А моя Клеопатра мокрой ладонью заставила меня нагнуться и зашептала в самые губы:

— Ты собрался жениться?

— Пора, — выдохнул я. — Я уже большой мальчик.

Она плеснула в меня водой.

— Только не вздумай сказать мне, что это по любви.

Я скрестил руки, сгребая её в охапку.

— Как давно ты делала что-то, чего сама хочешь?

— Только что, — усмехнулась она. — Я запивала шампанским камчатского краба. Я ела горстью свежую землянику. Я тебя трахала.

Я скривился.

— Вот только не надо этого скепсиса, — прокомментировала она.

Нет, нет, я не спорил, трахал не я её, она — меня. Скакала как на родео-быке. И всё её крепкое, словно литое тело, с тугой матовой кожей, спелой тяжёлой грудью и ненасытным лоном выгибалось в судорогах оргазма, а потом начинало заново свой завораживающий танец, вовсе не заботясь о том насколько это нравится мне.

Но мне нравилось. Это как смотреть за женской мастурбацией. Она самоудовлетворялась. Она танцевала. Она камлала. Я возбуждался только от вида кончика её языка с вожделением касающегося губ. От метаморфоз, что вдруг сжимали плоский большой сосок в густо-розовый бутончик. Кончики её прямых тёмных волос касались моих ног, когда она выгибалась в своём шаманском танце, щекотали, ласкали, дразнили…

И всё это завораживающее, глубоко волнующее, неистово эротическое действо она святотатственно назвала убогим словом «трахала».

Глава 12. Евгения

— Я могу поговорить с тобой по секрету, крестница? — мягкая тёплая ладошка дяди Ильдара легонько потянула меня к гостиной.

Крестница. Я невольно улыбнулась. Нет, он не был моим крёстным отцом, тем более он мусульманин. Но так уж повелось, что с детства он звал меня крестница и свято обещал моим родителям, что, если вдруг с ними что-то случится — он обо мне позаботится.

— Папа… — оглянулась я, — я хотела с ним поговорить. А где мама?

— О, не волнуйся, папа не против, что с тобой поговорю я, — ответил дядя Ильдар. — А маму мой водитель повёз до магазина, она скоро будет.

Я посмотрела на закрывшуюся дверь. Мой дом и дом Моцарта, наверное, единственные места куда не заходил телохранитель. Но почему-то сейчас мне хотелось, чтобы он был рядом. Иван меня успокаивал. А в последнее время я что-то боялась разговоров по душам.

— Пошепчемся, — скорее поставил меня в известность дядя Ильдар, чем спросил.

— А вы знаете о папиных неприятностях? — села я на обитый зелёной кожей антикварный стул.

В большой гостиной, как мы называли эту комнату, сильно смахивающую на музей, особенно чувствовался дух девятнадцатого века — времени постройки дома и этой старой квартиры на предпоследнем этаже (верхний этаж надстроили позднее). Когда-то давно она принадлежала моей пра-пра-какой-то-там-бабушке вся. Потом её дочь с семьёй ютилась всего лишь в комнатке без окон, где сейчас у нас кладовка. Но теперь мы снова занимаем эту квартиру с высоченными потолками, чудом уцелевшим настоящим паркетом и большими окнами целиком.

— Именно об этом я и хочу с тобой поговорить. О папиных неприятностях.

— Правда? — оживилась я. Раздавленная предательством Артура, я всю дорогу проплакала. Но теперь во мне, как водка на дне гранёного стакана, что была изображена на картине другой моей именитой прабабки — художницы, плескалась злость.

Неужели я, наконец, заслужила правду?

— Твой отец, милая, хотел сделать очень хорошее дело: спасти от сноса памятник культуры и искусства. Уберечь историческое наследие нашего города, пострадавшее от варварства, равнодушия властей, а, возможно, и элементарной нехватки бюджета, малообразованности и косности. Он потратил все деньги на покупку бывшего особняка твоей прабабки.

— Особняка? Но мы и так уже живём в квартире княгини Нелединской-Мелецкой.

Он потянулся к краю стола, где лежала большая папка.

— В эту квартиру она переехала, впав в немилость у жены государя. Тогда особняк был отдан за карточные долги мужа, — открыл он увесистый фолиант в кожаной обложке. — Мы только что обсуждали это с твоим отцом. Вот смотри.

Честно говоря, я совсем не разбиралась в архитектуре, а уж в тех развалинах, заросших травой, исписанных краской и неприличными словами, что были на фотографиях, тем более не смогла увидеть ни исторической, ни тем более художественной ценности объекта № — далее шло не менее двадцати цифр, разделённых дефисами — как он был обозначен в каких-то архивных документах. Но я знала папину страсть и трепетное отношение к прошлому своей семьи. Знала, как много для него значила каждая мелочь, будь то мельхиоровые «Щипцы для конфетЪ и сахара» или «Машинка для чистки вишенЪ», что он бережно собирал и держал здесь же в большой гостиной в застеклённом шкафу.

Он был истовым коллекционером. Он даже книгу издал про все эти безделушки, текст к которой написал сам. Историк по образованию, профессор, доктор исторических наук, папа до сих пор преподавал в университете, хотя перед выборами в Совет Федерации был депутатом Законодательного Собрания города.

Знала я и его дотошность. И, осторожно листая документы, глядя на старые фотографии особняка, кусок обшарпанной стены с нашим гербовым грифоном, и выписки из архивов, даже не сомневалась, что это особняк княгини Мелецкой. Что папа всё досконально проверил, прежде чем его купить.

Но, что он был склонен к таким отчаянным поступкам — потратить все свои, мамины, наши деньги, ещё и влезть в долги ради кучи камней, я не ожидала. Или ожидала? Однажды он потратил их обе с мамой стипендии на «Подставку для редиски, никелированную, со стеклянными блюдцами для масла, соли и перца», что стояла сейчас напротив меня всё в том же шкафу. Но то редиска, а то… особняк!

— Я могу спросить сколько он стоит?

— За развалины владелец запросил небольшую сумму. Гораздо дороже обошёлся земельный участок, на котором он стоит. Но и за него цена, можно сказать, божеская по нынешним ценам на землю в центре города, — протянул мне дядя Ильдар бумагу с кадастровым номером и схемой. — Средств твоего отца на покупку хватило. Все неприятности началось потом.

Я выдохнула, готовясь слушать.

— Чтобы не попасть под статью Градостроительного кодекса РФ, согласно которому объект с числом этажей более двух и свыше определённой площади подлежит экспертизе проектной документации и по нему осуществляется строительный контроль, Госстройнадзор запросил четыреста тысяч долларов. Неофициально, конечно.

— Сколько?! — вытаращила я глаза.

— За то, чтобы город разрешил твоему отцу отреставрировать, отстроить по своему усмотрению и оформить историческое здание как небольшой двухэтажный особнячок, он выложил тридцать миллионов.

Глава 13. Моцарт

— Отлично выглядишь, — встретил я свою невесту в коридоре.

Хотелось пощипать её за щёчки, такая она была бледная. Но я понимал: девчонке сейчас нелегко. Мудак Артурчик её бросил. Отец подставил. Меня она с трудом выносит. Но, походу, её голубая кровь и правда не водица, так прямо держит она спинку, высоко подбородок и улыбается.

— Спасибо! Вы тоже, — порадовала она меня удивлением, оценив смокинг.

— Надеюсь, тебя не укачивает в воздухе? — пригласил я её к выходу на крышу.

— Мы будем прыгать с парашютом? — рассмешила она меня, вытаращив глаза, когда мы прошли застеклённый зимний сад, и оказались на открытой террасе, где и правда лежали готовые к погрузке ранцы.

— Может быть, но не сегодня, — улыбнулся я и пригласил её дальше.

За деревьями в кадках и прочной оградой из прозрачного пластика притаилась вертолётная площадка. У небольшого четырёхместного самолёта курил пилот. И мой водитель Антон нервно вышагивал кругами.

Я представил его своей невесте. Этот дурень протянул ей руку для рукопожатия. Смутился, когда понял свою оплошность, но в целом пока всё это меня просто повеселило. Лишь бы он дальше не налажал с перепугу. Я его всё же взял с собой не пялиться в аппетитный вырез Женькиного платья, а работать.

— У тебя всё готово, Антон? — строго спросил я, помогая Евгении Игоревне забраться в винтокрылую машину.

— Да, шеф, — отодвинулся он дальше от неё на заднем ряду сидений, правильно оценив мой взгляд.

Я решил занять кресло рядом с пилотом. И не прогадал. Рядом со мной девчонка сидела бы как мёртвая царевна, ни жива ни мертва, а этот распиздяй умудрился её развеселить. И о чём бы они там ни болтали — в шуме винтов и двигателя мне ни черта было не слышно — вышла она довольная и воодушевлённая.

— Пятнадцать минут, и мы на месте, — констатировал я, посмотрев на часы. — А на машине ехали бы пару часов.

— А зачем вам с собой водитель?

Я усмехнулся. Но она же не ждала от меня ответа, правда?

— Если ты будешь и дальше называть меня на «вы», никто не поверит, что я до чёртиков влюблён в свою невесту, а она в меня, — подтянул я её к себе за талию и, приподняв за подбородок лицо, заглянул в глаза. — Изобрази счастье, моя милая.

Пауза длилась. Она молчала. Её тело паниковало, и всей своей зажатостью кричало, как она боится.

— Я постараюсь, — наконец, выдохнула она.

— Старайся лучше, — подтолкнул я её руки, вытянутые вдоль тела, как у солдата.

— Мне… я… — смотрела она на меня с ужасом и отвращением.

— Да обними уже меня, милая. Представь, что я Артурчик и потискай немного, любя.

Она, конечно, вспыхнула с негодованием, но воздержалась от упрёков. Положила руки мне на плечи. И вдруг потёрлась щекой о моё лицо и вздохнула так, что я сглотнул.

Это просто аромат духов. Просто чёртовы знакомые духи, уговаривал я себя, когда пульс пошёл в разгон. Блядь, я не мог даже оправдаться тем, что у меня давно не было бабы. Опустошённые прокураторшей яйца должны звенеть, ударяясь друг о друга, а они вдруг подтянулись в мошонке, готовые на новые подвиги.

— Умница, — поцеловал я Евгению Игоревну в висок и сильно втянул воздух носом. — Ты волшебно пахнешь.

— Артур подарил мне эти духи, — опустила она меня с небес на землю, и я рассмеялся, но не остался в долгу.

— Видимо, где-то по дешёвке приобрёл целый ящик. У Иванны Абрамовой в сумочке лежали такие же.

Я ждал, что она спросит кто это, но — Боже, храни интернет! — девчонка уже промониторила всё сама. И только зло на меня глянула.

Воу! Воу! Сколько ненависти! Сколько эмоций! А эта фальшивая помолвка всё больше начинала мне нравиться. Я-то думал моя блондиночка будет как снулая рыба, робкая мышь или стог сена, а она прямо жжёт.

— А где кольцо? — схватил я её за руку, когда она уже собралась идти.

— Прости, но ты не сделал мне предложение, — смерила она меня взглядом. — «Надевай!» не считается.

Ах ты засранка! Я ошарашено смотрел ей вслед. Ну ладно, Евгения Игоревна, один ноль в твою пользу. Но следующий шаг за мной.

— Только на шампанское сильно не налегай, — подал я ей бокал, когда мы вошли в зал. Прошли унизительную процедуру проверки через металлоискатель, где у нас отобрали даже сотовые и вытрясли содержимое сумочки. Но правила есть правила.

И я о них знал, когда ещё дома засовывал в ухо крошечный динамик, в бабочку — микрофон, а в прорезной нагрудный карман — камеру.

И хоть ни капли не волновался на досмотре, сейчас ощущал себя слегка невестой в фильме, где Джей Ло диктовала той свадебную клятву.

А ещё… ещё чувствовал себя немного всемогущим.

— Пойдём поздороваемся с именинником? — приобнял я за талию свою невесту.

Она улыбнулась и посмотрела на меня такими влюблёнными глазами, что дух захватило. Да это просто праздник какой-то, как она вошла в роль.

А вечер обещает быть интересным...

.