Невыносимый Логан

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Понедельник у работающей женщины всегда начинается одинаково. Истеричный трезвон будильника вырывает тебя из мира грез; с трудом разлепляя веки, ты лупишь ладонью по проклятой штуковине, со стоном вылезаешь из кровати и, проклиная все на свете (в особенности просвещенный двадцатый век, который заставил слабый пол вкалывать наравне с сильным), ползешь в ванную.

Словом, понедельник – день тяжелый. И нынешний понедельник для Эшли Доусон не стал исключением.

Эшли проспала. Тосты подгорели. А, едва войдя в ванную, она вспомнила, что постирать-то постирала, а вот сунуть вещи в сушилку забыла. Так они всю ночь и пролежали в стиральной машине. Хорошо хоть, что, в отличие от большинства коллег, белый халат ей носить не приходится!

По дороге на работу неприятности продолжались. Едва Эшли выехала на дорогу, как обнаружила, что бак ее старенького «фольксвагена» почти пуст. Пришлось ехать на заправку, где она умудрилась облить бензином новые белые туфли. А в магазинчике при бензоколонке не оказалось ее любимых крекеров – с изюмом и корицей.

Но и этого мало: задержавшись на бензоколонке, Эшли упустила время, столь драгоценное в утренние часы пик. Остаток пути пришлось проделать черепашьим шагом: то и дело перед носом останавливался какой-нибудь школьный автобус. Судя по унылым физиономиям детишек, у них понедельник тоже не вызывал особой радости.

Размышляя о неоплаченных счетах, накладках в расписании, пятничных делах, опрометчиво отложенных на понедельник, и о том, на сколько опоздает сегодня Синди Шмидт, Эшли едва не пропустила знакомый огороженный пустырь по левую сторону бульвара Гамильтон, но в последний миг скосила глаза и, увидев знакомую табличку, шумно вздохнула. В последние несколько месяцев это стало для нее привычным ритуалом, вроде ежедневной чистки зубов.

Что ж, по крайней мере, в одном пункте утреннего расписания ее не подстерегали неожиданности.

Эшли включила сигнал поворота и свернула на служебную автостоянку медицинского центра «Флэтрок».

Припарковавшись на обычном месте, она распахнула дверцу, высунула наружу стройные, обтянутые джинсами ноги, откинула со лба непослушную медно-рыжую прядь и пустилась бежать со всех ног.

Эшли Доусон, офис-менеджер (а иногда и медсестра – когда не хватает рабочих рук) мед центра «Флэтрок», влетела в служебную дверь на полной скорости, едва не столкнувшись с женщиной, стоявшей у порога. Женщина прижимала к груди хнычущего младенца; на лице ее застыла тревога.

Как видно, для нее понедельник тоже начинался несладко.

– Синди, я тут присмотрю, а ты пока передохни, – предложила Эшли, когда утренний наплыв посетителей схлынул.

Было половина одиннадцатого; вдвоем с Синди они зарегистрировали уже пациентов сорок – для понедельника дело обычное. И еще не меньше пятидесяти человек пройдет через руки Эшли, прежде чем стрелки часов в холле остановятся на половине шестого, возвещая, что ей пора передавать регистрационный журнал в руки вечерней смены.

Кто-кто, а Синди Шмидт передохнуть никогда не отказывалась; в мгновение ока она вылетела из приемной, а в следующее мгновение зазвонили разом все пять телефонов. Один пациент просил перенести прием, другой возмущался, что его записали не к тому доктору, третий вообще нес что-то несообразное, и всех их Эшли и ее коллеги должны были выслушать, успокоить и по мере сил удовлетворить их желания.

Сколько врачей, сколько пациентов, сколько неотложных дел, серьезных проблем и мелких, но досадных недоразумений! Двадцать докторов разных специальностей – каждый со своим, не всегда легким, характером, со своими вкусами, и запросами. Не меньше сотни пациентов ежедневно. Диагностический центр. Пункт неотложной помощи. Хирургическое отделение... Словом, есть от чего сойти с ума.

А приемная в больнице – всего одна. Единый мозговой центр – центр, координирующий работу огромного многолюдного организма. И хозяйка в нем – Эшли Доусон, двадцати четырех лет от роду.

Что бы они все без нее делали?! Утренняя горечь понедельника осталась позади – Эшли снова любила свою суматошную, хлопотливую, безумную работу.

Трубку одного телефона Эшли прижимала к уху, поодаль трезвонил еще один, над конторкой нависали, требуя ее внимания, двое пациентов, за стеклянной дверью истошно орал младенец, но Эшли Доусон была в своей стихии – энергичная, собранная, невозмутимая. Ее хватило даже на то, чтобы поприветствовать улыбкой и взмахом руки нового пациента, вошедшего в приемную. А потом она увидела кровь.

– Джейни, возьми трубку – это из приемного покоя, по поводу койки для мистера Сэмюелсона, разберись. Тереза, запиши этих двоих, они оба к ревматологу. У меня здесь неотложный случай.

И вопящие дети, и настырные пациенты – все бледнеет перед видом крови. Точнее, пропитанного кровью носового платка. Обмотанного вокруг кисти, принадлежащей...

Мама родная! И вправду понедельник – день тяжелый!

Эшли жестом приказала пришельцу – высоченному, загорелому, зеленоглазому, одним словом, мужчине с головы до пят! – оставаться на месте, а сама выскочила из-за конторки и рванулась к нему, на ходу выхватив из аптечки марлю и пакет со льдом.

–Что стряслось? Позвольте мне взглянуть, – с профессиональной улыбкой обратилась она к нему и, подхватив под локоть, мягко повлекла его к креслам для посетителей.

Только бы в обморок не упал. Еще, пожалуй, сотрясение получит, если грохнется с такой высоты. По опыту она знала, что многие «мужчины с головы до пят» при виде крови – особенно своей собственной – превращаются в нервных барышень.

Зеленоглазый красавец оказался на удивление послушным – сел, размотал платок, обнажив внушительную дыру в ладони, и объяснил, что стряслось.

– Не смотрел, куда иду, споткнулся обо что-то и схватился рукой за стену, а там оказалась какая-то ржавая железяка. Наверно, шва три наложить придется?

Кивнув, Эшли обмотала раненую руку марлей и положила поверх пакет со льдом – и все это время старалась не думать о том, какой у незнакомца низкий, хрипловатый, неподражаемо чувственный голос. Из тех голосов, в чьем исполнении даже пошленький приемчик типа «Мы с вами раньше не встречались?» звучит, словно признание в неземной любви. Так и хочется пролепетать в ответ: «Что вы, я бы непременно вас запомнила!»

Ради собственной же безопасности Эшли не отводила глаз от его руки. Однако это не слишком помогало: рука у незнакомца была сильная, загорелая, с длинными гибкими пальцами и светлыми волосками на тыльной стороне... Такую руку перевязывать – одно удовольствие!

Нет-нет, в лицо она смотреть не станет. Один взгляд в эти смеющиеся зеленые глаза – и Эшли Доусон начисто позабудет о своем врачебном (точнее, медсестринском) долге.

– Может быть, даже четыре, – заметила она. – Еще надо промыть рану и сделать прививку от столбняка. Или вы спешите?

– Да нет, не особенно. Раз уж попал в больницу, как-то глупо уходить, не получив всех положенных уколов. Вам, должно быть, понадобится мой страховой полис?

Пришлось все-таки Эшли поднять глаза – не обращаться же к перевязанной руке!

– Вы правша?

– Слава богу, да!

И он улыбнулся – широкой, удивительно обаятельной улыбкой. Так, словно и не знает, что он самый красивый мужчина на свете и что от одного взгляда на него мозги у Эшли обращаются в студень.

– Хорошо... э-э... очень хорошо, – пробормотала она, невольно задумавшись, не мешает ли ему эта каштановая прядь, упавшая на глаза, и что будет, если протянуть руку и убрать ее, а потом...

Боже правый, что это с ней сегодня?

Тряхнув головой, Эшли заставила себя собраться с мыслями.

– Через несколько минут освободится кабинет неотложной помощи. Поскольку истекать кровью вы не собираетесь, я пока усажу вас здесь и дам подписать наши бумаги, а потом провожу вас туда.

– Отлично, мисс... э-э...

– Доусон. Эшли Доусон, – ответила она и, вскочив, почти бегом бросилась назад за конторку.

– Вот это мужик! – прошептала ей на ухо Джейни. – А кольцо есть? Я сквозь бинты не вижу!

– Спокойней, дорогая, он всего лишь пациент, – урезонила ее Эшли.

– А я женщина терпеливая, – откликнулась Джейни. – Подожду, пока ему руку зашьют, и умыкну его с собой на остров Бора-Бора!

Эшли едва не прыснула: хохотушке Джейни за пятьдесят, она много лет замужем и счастлива в браке.

Найдя ручку и стандартную папку с информацией о «Флэтроке», Эшли протянула то и другое мистеру Красавчику, и с облегчением вернулась к своим телефонам.

Нельзя сказать, что она о нем забыла. Трудно позабыть о человеке, который сидит напротив тебя и (или, может, это только, кажется?) не упускает из виду ни одного твоего движения. И вид у него при этом словно у кота, только что слопавшего, канарейку.

Заполнив анкету, незнакомец помахал Эшли рукой. Та взяла у него бумаги и, просматривая их на бегу, поспешила к компьютеру... и вдруг так и плюхнулась на стул, не в силах поверить своим глазам.

– Так я и знала! – пробормотала она. – Не зря говорят, что понедельник – день тяжелый!

Она уже заканчивала переносить информацию в компьютер, когда в приемную впорхнула Синди.

– Эшли! – громким шепотом окликнула она коллегу. – Джейни мне сказала, что у нас необычный пациент. Ты его видела? Такой высокий, широкоплечий, в джинсовой рубашке? Он похож на... на...

– На греческого бога? – мрачно поинтересовалась Эшли, засовывая страховой полис «божества» в копировальный аппарат.

– Точно! А улыбка у него просто... просто...

– Неотразимая? – не разжимая зубов, прошипела Эшли.

– Ага! А глаза такие... такие...

– Ты, видимо, хочешь сказать «зеленые». Спасибо, я уже заметила. А теперь извини, мне пора вести этого зеленоглазого бога, в смотровую номер два.

– Ну, повезло!

– Да уж! Надеюсь, у доктора Чайлдса найдется для него самая тупая игла!

Чеканя шаг, она вышла из-за конторки и обратилась к раненому – обычным, профессиональным тоном, но теперь уже без намека на улыбку:

– Идемте, мистер Каллахан. Нас ждут.

Бывали, конечно, у Эшли Доусон понедельники и похуже этого.

Но нечасто.

И дело не в работе – работу свою Эшли любила. Беда в другом: несмотря на профессиональную этику и все такое прочее, весь день до вечера Эшли преследовали неотвязные мысли о мистере Логане Каллахане. 0 том, как приятно было бы схватить этого мерзавца за отвороты голубой джинсовой рубашки и встряхнуть так, чтобы у него зубы застучали!

Или, может... поцеловать?

Одно другого не легче! Решительно тряхнув головой, Эшли кивнула на прощание сменщице и твердым шагом вышла за дверь. Рабочий день окончен, осталось добраться до дома, приготовить себе что-нибудь повкуснее (и плевать, сколько там углеводов и калорий!), свернуться калачиком на диване и найти на одном из телевизионных каналов какую-нибудь слезливую мелодраму. Сейчас ей не помешает хорошенько выплакаться.

«Все классные мужики уже женаты!» – вечно твердит ее подружка Тереза. И Эшли готова с ней согласиться – но только отчасти. Все по-настоящему классные мужики – такие, от одного взгляда на которых дрожь пробирает, и коленки подгибаются, – на поверку оказываются никчемными, бездушными, алчными, бессердечными ублюд...

Эшли остановилась посреди стоянки, как вкопанная: предмет ее размышлений восседал за рулем пыльного винно-красного «мерседеса». Огромной шикарной машины именно того типа, на каких обычно разъезжают по дорогам алчные, бессердечные уб-людки. Хотя этот конкретный «мерседес» выглядел не совсем типично. Попросту говоря, его не мешало бы вымыть.

И на водительском сиденье небрежно развалился не кто иной, как мистер Логан Каллахан во всей красе! Ковбойская рубаха с закатанными рукавами, темно-синие джинсы, едва не трещащие по швам, на мощных бедрах, непослушная косая прядь на лбу, шоколадный загар, широкая улыбка, шальные зеленые глаза... черт побери, почему такая внешность еще не запрещена законом?!

Эшли сделала каменное лицо и гордо простучала каблучками мимо – по несчастному стечению обстоятельств невыносимый мистер Каллахан припарковал «мерседес» рядом с ее «фольком», – но, уже вставив ключ в замок, не выдержала.

– Что это вы здесь делаете, мистер Каллахан? – поинтересовалась она сладчайшим и ядовитейшим голоском. – Вас ведь давно выписали. Или, может, вам некуда идти?

Она не услышала – почувствовала, как он поднялся и, выскользнув из «мерседеса», неторопливой тигриной поступью двинулся к ней.

– Пытаюсь понять, что со мной не так, мисс Эшли Доусон, – ответил он.

«А что может быть не так?» – мысленно изумилась Эшли. Руку ему осмотрели, обработали, наложили швы, велели ехать домой и показаться через неделю – чего ему еще не хватает?

– Ч-что вы х-хотите сказать? – выдавила она – и поразилась звучанию собственного голоса. Даже в глубоком детстве Эшли Доусон не страдала заиканием.

Каллахан прислонился к дверце «мерседеса» (черт бы побрал, эту его манеру беспрерывно куда-то прислоняться!) и пожал плечами.

– Сам не знаю. Знаю только, что встретили вы меня с улыбкой, но, едва увидели мой страховой полис, от вас повеяло февральскими морозами. Со всеми прочими, как я заметил, вы были милы и очаровательны, а вот меня обдавали таким холодом, что и пакет со льдом не требовался. И, признаюсь, – тут губы у него изогнулись в неотразимо порочной усмешке, – вы меня заинтриговали. Я решил подождать и выяснить, в чем дело. Пока ждал – перехватил сандвич, так что не беспокойтесь, дурно мне не станет. Кстати, вам никто не говорил, что глаза у вас цвета конского каштана?

Тереза или Синди на ее месте от счастья бы умерли. Ну почему, во имя всего святого, почему на ее месте не оказался кто-нибудь другой?!

– Конского каштана, говорите? Да нет, для меня это новость.

– Не самый оригинальный комплимент, – вздохнул Логан, – но сейчас я не слишком-то хорошо соображаю. Сами понимаете, рука болит.

Эшли невольно подняла глаза, чувствуя, как неприязнь («Будем надеяться, что это неприязнь!» – сказала она себе) уступает место состраданию.

– Правда? Ну что ж, сами виноваты. Вам было велено ехать домой и принять болеутоляющее. Местная анестезия действует недолго, а потом боль становится вдвое сильнее. – Она покосилась на забинтованную руку. – По крайней мере, не дергает? Рана у вас была очень грязная.

– Так вот он, путь к женскому сердцу! А еще говорят: «Цветы, конфеты...» Ерунда это все. Скажите, если я разрыдаюсь, вы согласитесь со мной поужинать?

– Едва ли, – отрезала она, сама не понимая, почему не садится в машину и не едет домой. Впрочем, глупый вопрос...

– Да нет, я не имею в виду, прямо сейчас...

И мистер Каллахан смущенно развел руками, словно молчаливо извиняясь за свой затрапезный вид. В самом деле, выглядел он так, словно добрых, полдня валялся в грязи. И самое удивительное, что даже в таком виде, оставался, соблазнителен, как смертный грех!

– Мистер Каллахан, я вообще не собираюсь с вами ужинать!

И тут – бог знает по какой несчастной случайности – ключи от машины выскользнули у нее из руки на асфальт.

– Черт! – пробормотала Эшли и наклонилась, чтобы поднять ключи.

В тот же миг наклонился и Логан. Как и следовало ожидать, оба столкнулись лбами.

– Прошу прощения, – проговорил Каллахан, протягивая ей ключи, – что-то я сегодня неловок. Послушайте, может, нам начать заново?

– Заново? – проговорила Эшли. Дрожащей рукой она взяла ключи и сунула их в карман, чтобы не выпали снова. – Не припомню, чтобы мы с вами вообще что-то начинали.

Медленная, ленивая усмешка тронула его губы, неторопливо разлилась по лицу, обозначила веселые морщинки вокруг прищуренных глаз.

– Вот как? Должно быть, я начал без вас. Одно могу сказать: когда я вошел в приемную, рука у меня болела зверски, а через десять минут я уже и думать забыл об этой чертовой ржавой проволоке. Ваша улыбка, мисс Доусон, действует лучше любого болеутоляющего. Удивляюсь, почему ее еще не продают в аптеках. Но я не видел вашей улыбки вот уже... – он покосился на свой золотой «Ролекс», – уже пять часов и тридцать шесть минут. Думаю, пора повторить прием лекарства.

Склонив голову к плечу, Эшли с изумлением его разглядывала.

– Неужели вам не стыдно говорить такие глупости? Логан Каллахан усмехнулся еще шире.

– Ни капельки!

Он извлек из кармана смятую бейсболку со сломанным козырьком и надвинул ее на глаза. Двигался мистер Каллахан неторопливо, плавно, и почему-то его движения напомнили Эшли хищника, терпеливо выслеживающего добычу.

Опасный он человек, этот Каллахан. Особенно для девушки, которой следовало бы презирать даже землю у него под ногами!

Но можно ли упускать такой шанс? Если сейчас она не поговорит с ним по душам, если не выскажет ему в лицо все, что о нем думает, – непременно возненавидит себя за трусость!

А если выскажет, возможно, возненавидит еще сильнее. За глупость.

Пожав плечами, Эшли выразительно вздохнула.

– Вы ведь постоянно проживаете в Филадельфии? А у нас, в Аллентауне, остановились в отеле?

– Отель «Шератон-аэровокзал», поблизости от аэропорта.

Он по-прежнему небрежно прислонялся к дверце машины, однако Эшли заметила, как в зеленых глазах, затененных бейсбольной кепкой, блеснула тревога.

– Да не волнуйтесь так, – успокоила его Эшли. – Я просто подумала, что вам надо принять душ и переодеться перед ужином. Я, например, так и сделаю. День у нас обоих был нелегкий. Так что, если ваше предложение еще в силе, встречаемся в «Шератоне» через полтора часа. Но... только ужин, мистер Каллахан, больше ничего.

– А чего вы еще ожидали, мисс Доусон? – с легкой насмешкой отозвался он, отклеиваясь от дверцы машины и направляясь к водительской двери своего «мерседеса». – Встречаемся в холле. Я возьму в зубы розу – на случай, если без слоя грязи вы меня не узнаете.

Ему все-таки удалось пробить ее броню – Эшли громко рассмеялась.

– Остерегайтесь шипов, мистер Каллахан!

– Мама, это просто ужин. – Эшли натягивала колготки, зажав между ухом и плечом телефонную трубку. – Самый обычный ужин. В ресторане, на глазах у нескольких десятков людей. Ну что со мной может случиться?

– Что может случиться?! – повысив голос, переспросила мать. Эшли невольно поморщилась. – Я вижу, вся моя воспитательная работа ни к чему не привела – ты так и не усвоила главный урок безопасности. Неужели я тебе не говорила: «Никогда не разговаривай с незнакомцами. Никогда не бери конфет у незнакомых людей. Если незнакомый дяденька куда-то тебя зовет, беги от него, как можно быстрее и как можно дальше»? Я прекрасно помню, как все это тебе внушала!

– А я не хуже тебя помню, как все это выслушивала, – вздохнула Эшли. Она уже стояла перед гардеробом и выбирала платье. – Мама, мне уже не десять лет, а Логан Каллахан – не маньяк-убийца. Мне представилась возможность высказать ему свое мнение, и, по-моему, такой шанс просто глупо упускать!

– Но, по крайней мере, ты будешь с ним вежлива? Эшли отняла трубку от уха и уставилась на нее так, словно увидела змею.

– Вежлива? Мама, этот негодяй сносит Дом Сэндлера, чтобы возвести на его месте какую-то фабрику, а ты хочешь, чтобы я была с ним вежлива! Как ты это себе представляешь? Что, по-твоему, я должна сказать? «Любезнейший мистер Каллахан, позвольте вам сообщить, что вы просто алчный, бессердечный мерзавец без капли... капли... гм... ну, словом, без капли того, что должно быть у каждого нормального человека!»

– Благородства, – подсказала Линдсей Доусон. – Думаю, ты это имеешь в виду. Милая моя, ты отправляешься ужинать с мерзавцем, начисто лишенным благородства, и хочешь, чтобы я не беспокоилась! Нет, я сейчас же звоню твоей сестре и прошу ее за тобой присмотреть.

– Мама, не смей!! – завопила Эшли.

Но в трубке уже звучали короткие гудки. Эшли швырнула телефон на кровать.

– Ну, замечательно! – пробормотала она. – Просто лучше некуда!

Пять минут спустя, когда Эшли стояла перед большим зеркалом, размышляя, подходит ли зеленая джинсовая юбка к блузке в цветочек, телефон зазвонил снова.

Эшли нажала кнопку «Разговор» и, не дожидаясь, когда раздастся голос сестры, заговорила сама:

– Послушай, Мэри, я в здравом уме, дуэнья мне ни к чему, а мама, как всегда, тревожится по пустякам. Господи помилуй, я всего-навсего ужинаю с мужчиной! Так что, если не возражаешь...

– Мисс Доусон?

– О боже! – Эшли упала на кровать. Она узнала этот голос. – Откуда у вас мой телефон?

– Из телефонной книги, мисс Доусон, – промурлыкал в трубке бархатный кошачий баритон. – «Э. Доусон». Напрасно вы так записались. Не «мисс», не «миссис», а «Э. Доусон». Этот инициал ясно выдает в вас одинокую женщину, которая не хочет, чтобы ее считали одинокой. А кто такая Мэри?

Свободной рукой Эшли заправила за ухо прядь медно-рыжих волос.

– Моя младшая сестра. Слышите гудки по другому каналу? Могу поклясться, это она. Нет, если я не стану брать трубку, она не отвяжется. Просто поедет за мной в отель, и тогда уже я от нее не избавлюсь. А вы зачем звоните? Подумали и решили отменить ужин?

Эта мысль ее вовсе не обрадовала, но бессердечному мерзавцу Каллахану сообщать об этом она, разумеется, не собиралась.

– Отменить? Ни за что!

По голосу Эшли поняла, что Каллахан улыбается.

Широкая улыбка открывает крепкие белоснежные зубы, веселые морщинки лучиками разбегаются от чудных глаз... Что, черт возьми, он в ней нашел такого смешного?

– Мне просто подумалось, что, возможно, нам стоит встретиться где-нибудь в другом месте. Дорогу к аэропорту сейчас ремонтируют, и здесь настоящее столпотворение – ни проехать, ни пройти. Не хочу, чтобы вы застряли в пробке. Я, знаете ли, от природы предусмотрителен.

– И от скромности явно не умрете! – усмехнулась Эшли, взглянув на часы: пожалуй, он прав, в такое время на шоссе не обойдется без пробок в несколько миль длиной. – Ладно, – кивнула она, мысленно перебирая в уме приличные рестораны в центре города. – У вас есть под рукой бумага и карандаш? Я знаю неплохой ресторанчик с баром в торговом центре: в понедельник вечером народу там должно быть немного. Готовят там очень острое Чили, и великолепное жаркое на открытом огне. Сейчас скажу, как туда добраться.

– Звучит отлично, – заметил Каллахан, когда она коротко объяснила ему маршрут. – Интересно, как там с пивом? Как вы считаете, ведь, если я не принимал болеутоляющего, пиво мне не повредит?

– Так вы не приняли болеутоляющего?

Что и кому он хочет доказать? Изображает из себя супермена, которому боль нипочем? Или ему просто лень проглотить таблетку и запить ее стаканом воды?

– Нет, Эшли. – Он явно опять улыбался. – Решил, что сегодня мне понадобится ясная голова. Я ведь намерен выяснить, за что вы меня так ненавидите.

– Я вовсе не... Боже мой, опять звонят! Наверняка Мэри. Ладно, я лучше побегу. Встречаемся в семь. Не дав ему ответить, она разъединилась, переключилась на другой канал – и как раз во время, чтобы услышать взволнованный голос Мэри:

– Никто не берет трубку! Пол, я просто не знаю, что делать! Может быть, нам с тобой поехать туда?

– Не надо! – очень твердо вмешалась Эшли. – Не надо вам с Полом никуда ехать. Я просто иду поужинать с пациентом – ни больше, ни меньше. Знаешь, Мэри, маме пора уже успокоиться. Дай ей волю – она до самой смерти будет держать нас на коротком поводке!

В трубке послышался мягкий смех сестры.

– Милая, ее можно понять. Четыре месяца назад безжалостный пират похитил одну ее дочь... Что, Пол? Хорошо-хорошо: четыре месяца, две недели и три дня! Ох уж эти мужчины – помешаны на точных цифрах!

В трубке снова послышался смех и какая-то возня. Судя по всему, «безжалостный пират» нежно целовал Мэри сзади в шейку.

– Сама понимаешь: одна дочь навеки покинула родное гнездо, а вторая – то есть ты, Эш, – не терпела чужой опеки с тех пор, как научилась сама завязывать шнурки. Неудивительно, что маме порой становится одиноко. И потом, ведь ты никогда прежде не ходила на свидания с пациентами. Говорила, что это неэтично – или что-то в этом роде.

– Он не постоянный пациент, Мэри, просто случайно к нам заглянул. И вообще, с каких это пор ты начала меня цитировать? А что еще сказала мама?

– Только то, что ты отправляешься на ужин в «Аэро-вокзал» и, если не будешь дома к десяти, мы с Полом должны оседлать коней и отправиться на выручку.

Эшли хотела, было оставить это замечание без комментариев, но, поразмыслив, решила, что врать сестре не стоит. А умолчание – то же вранье. И потом, если мама объединится с Мэри и Полом, от их всепроникающего ока ничто не скроется!

– У меня изменились планы. Мы ужинаем в том симпатичном заведенышке с элем и жареным мясом, куда мы с тобой ходили на прошлой неделе. А если я не вернусь домой в десять, значит, появлюсь к одиннадцати, так что занимайтесь своими делами и обо мне не беспокойтесь. А чтобы мама тебя не доставала, можешь отключить телефон.

– Хорошая мысль, – согласилась сестра. – Ладно, теперь рассказывай об этом парне. Красивый?

– Даже слишком, – мрачно отозвалась Эшли, доставая из гардероба жакет. – Высокий, стройный, широкоплечий. Волосы темные, почти черные. Глаза – зеленее не бывает. Ноги длинные, как... ну, словом, очень длинные. И улыбка, за которую можно отдать жизнь. А теперь опережаю твой следующий вопрос: зовут его Логан Каллахан, Каллахан, Мэри. Тебе эта фамилия ничего не напоминает?

– Каллахан? Каллахан! Боже, Эш, неужели... Тот самый? Который «Каллахан и сын»?

– Тот самый. Видимо, это сын. – Эшли сунула в карман ключи и пошла к дверям, – Интересный вечер меня ожидает, не находишь?

– Нет, пожалуй, телефон я выключать не буду, – вздохнула Мэри. – И начинаю копить деньги, чтобы внести за тебя залог, когда ты окажешься за решеткой. Я тебя знаю, сестренка, и знаю, что ваше «Историческое общество» вот уже несколько месяцев мечет громы и молнии против «Каллахана и сына». Держу пари, ты намерена сказать ему в лицо все, что о нем думаешь! Верно?

– Вот именно! – свирепо ответила Эшли. – Припру его к стене, повергну наземь, наступлю ногой на грудь, запущу тортом в физиономию, а под конец бесстыдно его соблазню! Пока, сестричка.

Рассмеявшись, она выключила телефон, бросила его на диван и выбежала за дверь, не дожидаясь, когда он зазвонит снова.