Утро тридцать первого декабря я встретила в своей постели в пустой квартире. На столе светилась золотинками искусственная елочка, и все сегодня казалось до ужаса искусственным — даже мои натуральные волосы с плохо смытым в ночи кондиционером. Такая же жирная точка, какой была моя голова, должна быть поставлена через шестнадцать часов. Минус один год, плюс один год.
В этом году есть за что поблагодарить уходящий год. Все в этой осени было прекрасно, кроме начала зимы. В эту пору громче всех звенят отнюдь не бубенцы, а подмороженные тараканы. Мои собрались на внеплановое совещание и решили — жопе быть. Слишком хорошо у их хозяйки идут дела — не порядок.
За ноябрь я продала украшений больше, чем в прошлом году за весь декабрь, еще и без навязчивой рекламы с моей стороны. Сарафанное радио сработало с первым снежком. Обычно в начале января нервно пытаюсь по скидке избавиться от зимней тематики, а весь этот декабрь просидела с пинцетом над эпоксидной смолой, чтобы оформить все заказы до заветного боя курантов.
Что ж — не все кошке масленица…
— Полька, все… Понеслась душа в рай! — услышала я в телефон голос подруги, вместо будильника. — Приезжай, хоть жратву заберешь…
Ну елы-палы — еще и голова грязная, хоть и вымыта накануне!
Собирались встретить Новый год одни — вдвоем. Теперь буду встречать его одна — сама с собой и с пирамидкой из прозрачных контейнеров, набых всякой всячиной, из которой не сделать ни одного украшения, только в лишние килограммы в одном месте можно превратить. Легко!
Но не отдавать же их первому нищему — это мой новогодний стол. Другого нет — другой забит дизайнами будущих украшений. Уже с восьмимартовской тематикой, когда женщины сами себе и друг другу начинают дарить подарки. А кто украсит мой вечер? Никто! Покажите мне хоть одного мужика, у которого сегодня нет именного тазика с салатом “Оливье”! Не ищите! Не найдете! А бабу мне не надо. Баба меня кинула.
— Полька, все… — повторил мой внутренний голос слова подруги.
Сопли, горло, температура… Ну, все, как мы любим в самый неподходящий момент. Я впервые уговорила мать собрать “девочек” не у нас дома, а в Турции — еще и “мальчиков” с собою прихватить, чтобы папы не вздумали тридцать первого декабря пойти с товарищами в баню. Ну а взрослая дочь намылилась в гости к такой же одинокой подруге. И здрасьте, жопа, новый год… Повеситься теперь на елке.
Это все я успела продумать за пять секунд, которые смотрела на сумку, выставленную за дверь, как провинившуюся первоклашку. Еда в сумке первоклассная, не спорю. Спорный вопрос, нужно было мне за ней переться через весь город. Ну мне же сказали — не выкидывать же! Одна она не сожрет. Да и вообще аппетит у больной на нуле, если не ушел в минус. Встречаться со мной отказалась даже через глазок. Я позвонила снизу и пока поднималась на лифте, подруга успела скрыться за семью замками,
— Спасибо, — набрала я сообщение и резво так подняла полотняную сумку-холодильник за ручки. — О-п-ля…
Вес, как у гантели — чуть руку не оторвало. Однозначно, еще и бутылку шампанского сунула. Сейчас сяду в первый сугроб, соберу местных бомжей и буду скандировать “С наступающим!” С наступающим издецом… И холодцом.
До метро не дотащу эту тяжесть. Нужно вызвать такси. Никуда ж не спешу — да хоть до Нового года в пробке простоим. В тепле и не в обиде, что одна. Пусть таксист матюгается хоть до луны и обратно — в мыслях старому году я сказала все это и еще больше. Нормально проводить себя не дал, вот подлец!
Испугался, старый година, что такая красивая женщина вдруг начнет материться — такси нашлось сразу, успеть бы теперь за семь минут дождаться лифта. Он все это время дверьми хлопал внизу. Шестой этаж — вниз не вверх, но под тяжестью сумки плечо отвалится, даже если сумею просунуть дутый рукав куртки в кольцо ручек. Топ-шлеп, топ-звяк…
— Слушайте, что вы лифт ломаете?! — напустилась я на малолетних хулиганок.
На вид приличные девочки-первоклассницы первоклассно держали двери и лаяли. Нет, не они и даже не я. Лай был собачий — визгливый…
— Там собака! — закричали они мне. — Выходи! Слышишь, выходи! — орали уже в лифт.
— Мы уже на третий этаж с ней ездили, — обратилась ко мне с объяснениями девочка со съехавшей на бок шапкой с помпоном. — Боится…
— Чего? — не поняла я.
— Выйти!
— Ваша собака? — переспросила ее нервно.
— Не наша! Без поводка.
— Но в ошейнике!
— Отойдите! Да двери держите! — сунулась я в лифт.
Боже мой, это вообще кто?
— Какое чу…
Я долго решала, какое слово произнести: чудо или чудовище.
Собственно сейчас это было скорее посмешище. Или еще хуже — позор собачьим породам… Или хотя бы шнауцерам, которые перец с солью. Вот сейчас эти два вершка без горшка непробиваемой седины стояли дыбом, уши висели, а хвост размазывал в лифте талый снег, вылезший из-под разбросанных на полу газет.
— Чу-чу-чу! — заговорила я с пустолаем. — Дай я тебя возьму…
Кусит или не кусит — вот в чем вопрос уходящего года.
А в телефоне звонок от таксиста. Чу… виха, ты где там? В пи… В пикантной ситуации — с собакой в лифте. У собаки на ошейнике гравировка: Jupiter и телефон. Взяла на вытянутые руки — у Юпитера между лап ничего не болталось, но богам между ног, наверное, заглядывать не принято.
— Он чей? — спросила я девочек.
— Не знаем! — ответили хором, как в старом Ералаше. — Точно не из нашего подъезда.
Я не знала, что делать с грязным божеством. Хорошо, что не кобелек, а то, наверное, давно бы мокрая стояла, обтекая...
— Девочки, вытащите у меня из джинсов ремень…
Не знаю, ждет ли меня еще таксист или уже плюнул и уехал в Новый год…
Кое-как мы сумели просунуть мой ремень за ошейник и затянуть петлю. Теперь мне нужно спустить это с рук, чтобы взять телефон. Но как? Собачка тряслась, но не вырывалась. Я засеменила с ним к выходу. У подъезда, мне на радость, все еще призывно горели фары такси. Сумерки, пока не стемнело, и меня прекрасно видно, как и мой растрепанный багаж.
Только вот собака у него совершенно несерьезная, хоть и с мужским именем! Лаять перестала, теперь повизгивает и крутится, вертится, точно решила, что так быстрее получится высохнуть.
— Полотенце хочешь мне испачкать, что ли?
Ну ладно, не жалко. Достала из барабана стиральной машины грязное и сделала его еще грязнее, а собачку немножко чище, совсем чуть-чуть: у нее такой раскрас, что любая грязь затеряется, видна только на длинной шерсти лап и бороде.
— Даже не надейся — причесывать тебя не буду. У меня одна расческа, только для меня.
Но Юпи такое наплевательское отношение к ее марафету не понравилось, она продолжила крутиться и наскакивать, повизгивая еще громче. Боже, ну кто заводит таких карманных собачек, ее и комнатной-то не назовешь.
— Ты что, обиделась? Карманная — это не обзывалка, не бойся.
Бояться должна была я — за колготки под джинсами, так мне яростно скребли ноги. И тут до меня дошло — она пить хочет.
— Семен Семеныч… Дурилка карманная… — это уже я саму себя награждала эпитетами и за дело.
Достала из кухонного шкафчика пиалу, налила в нее кипяченой воды — ну так, на всякий случай. Собачка пила жадно, а потом закапала мне всю кухню, точно по бороде текло, а в рот так ничего и не попало.
Звонок! Нет, расслабься, это видеовызов. От мамы с папой. Как у тебя дела, доченька? С наступающим тебя, доченька… А что это ты такая невеселая, доченька? И что ты вообще дома делаешь в такое время, ночь почти на дворе, новогодняя, между прочим.
— Сейчас это чудо у меня заберут и поеду к Милке.
Ну не буду же я говорить родителям всю правду. Сейчас у меня заберут седую лохматень, после этого я надену свое лучшее платье, выложу на стол контейнеры, открою шампанское и буду пить — одна. За себя, любимую. Как Новый год встретишь, так и проведешь его — одна. Ну а что, вдвоем с подругой лучше, что ли?
Мама мне подарила сертификат в салон, в котором работала косметологом, и я за два дня прошлась по всем мастерам, еще и дань собрала. Выставляла у них в витринах свои украшения — их все разобрали на подарки.
— Твоя красота в этом году просто на расхват!
К входящему платежу добавилась небольшая стопочка наличных денег. Мамина подруга смотрела на меня с ухмылкой, доброй. Она просто не умела улыбаться иначе в силу профессии — парикмахер с огромным стажем.
Я поправила волосы под шапкой. Шапкой невидимкой, делающей меня совершенно незаметной для противоположного пола.
— Да не сказала бы, что бы за моей красотой очередь стояла, — свела я все к шутке.
— Потому что слишком красивая, — льстила мне тетка без зазрения совести. — Мужики к таким боятся подходить. Одни думают, уже занята. Другие — все равно отошьет. У меня, помню, была такая клиентка. Накануне сорокалетия пришла перед поездкой на юг. Говорит, Люда, все, последний шанс. Подстригла ей асимметрию, вернулась с мужиком и говорит, отстриги ты мне эту челку нахрен, постоянно в глаза лезет, убирать каждую минуту приходится. Через месяц приходит убитая: ушел, сказал, раньше у тебя шарм был, а сейчас обыкновенная старая баба. Подстричь тебе челку, Полька?
— Теть Люд, иди нафиг, мне не сорок! — рассмеялась я в голос.
— До твоих сорока я не доживу! Но ты запомню про челку.
— То есть до сорока можно не нервничать и всякое дерьмо не подбирать? Нормальные-то уже женаты, а кобелей оставьте себе, не интересуюсь…
Интересовалась я исключительно сучками, пусть и с мужским именем Юпитер.
— Вот где застрял твой хозяин? — гладила я ее по развесистым ушам. — А если б мне реально уходить надо было?
О, вот и долгожданный звонок в домофон.
— Не прошло и года, как говорится. Открывайте, — нажала я на кнопку.
— Хоть бы спросили, кто?
— Так я ж, кроме вас, никого не жду.
Голос немного другой, чем по телефону — с хрипотцой, что ли. Но Гогой я его не назвала. Хотя и Георгием тоже.
Вот у собачки голос был звонкий, прямо-таки рождественские бубенцы, от которых лопаются перепонки, как пузырьки в шампанском. Настроение из мерзопакостного поднялось до уровня пакостного или мерзкого, я не решила пока наверняка, но выпить чего-нибудь сладенького хотелось неимоверно.
— Да заткнись ты! — прикрикнула я на собаку и на свое желание откупорить бутылку.
Если хорошенько потом закупорить, то можно с пузырьками и старый год проводить, и новый встретить. Иначе четыре бокала шампусика за раз отправят меня прямиком в ледяную постель, а у меня салатики не съедены, елки-палки!
— Да елы-палы! — я оторвала Юпи от двери и зажала под мышкой.
Это нужно было сделать при любом раскладе, даже молчаливом, потому что этот клубок шерсти мог легко выкатиться на лестницу и укатиться со скоростью колобка без всякой гарантии, что в это раз собаку кто-нибудь найдет. Удрать-то она каким-то образом сумела! И если хозяин уже больше часа за ней добирается, то…
То вообще ничего не сходится… Впрочем, я и не пыталась разгадать тайну побега Юпи из пункта А в пункт Б до той самой секунды, когда открыла дверь без звонка. Слышно же, как лифт приехал, и дверной глазок никто не отменял. За секунду подглядывания удалось оценить, увы, только рост Гоги: довольно высокий — такие часто смотрят под ноги. Как это называется: комплекс Гулливера, боится муху раздавить… Нет, лилипутскую собаченцию!
— Вы и двери без звонка открываете! — выдал Гога первым делом.
А вторым — увернулся от Юпитерки, которая решила, что я подняла ее с пола специально, чтобы передать хозяину из рук в руки.
Чего он испугался? Не чего, а за что… За свой свитер испугался! Тот такой же рябенький, как и шерстка потеряшки, но на пару тонов темнее, почти чёрный. Только цвет от зацепок вряд ли его спасет.
— Я никого больше не жду… — попыталась я рассмеяться, потому что вдруг почувствовала какую-то жуткую неловкость.
Не за свой внешний вид, не за прихожую, даже не за собачку под мышкой, а просто так — потому что у Гоги оказался бархатным не только голос, но и весь внешний вид. И запах — убийственный сладкий одеколон, которым меня обдало, как волной, когда я свободной рукой закрывала входную дверь. Первую, чтобы Юпи не сбежала — вторую-то зачем? Лишний замок открывать. Сейчас же гости отвалят!
Тут? Со мной? Чуть нервный тик не начался от мысли, что у меня неизлечимые провалы в памяти, если я не помню, что предложила секунду назад! Однако лицо кирпичом даже умалишенная склеротичка сделать в состоянии. И вот оно — на лицо, на мое!
— С вашими друзьями. Я же сказала, что могу покараулить собаку до утра. Я собаками не питаюсь, так что не съем.
— А я два раза уже сказал, что отменил встречу с так называемыми друзьями, — говорил Гога в шаге от меня.
Так и простоял на одном месте весь разговор: крохотное у меня королевство в отдельно взятой трехкомнатной квартире, разгуляться такому великану негде! Я и размер ноги отметила, потому что устала смотреть ему в глаза. От его взгляда кровь закипала, как чайник на газу, хоть и была я в последний день уходящего года пока ещё ни в одном глазу. А выпить все ещё хотелось. Сейчас даже, можно сказать, больше прежнего.
— Почему они так называемые? — просканировала я его ноги, на лишнюю долю секунды задержалась на том месте, где под свитером пряталась бляха ремня, и запуталась взглядом в бороде. Елки зелёные, я никогда не пробовала бороду на ощупь… губами. Она колется, как иголки у ежа или мягкая, как глубок шерсти, и только покусывает и щекочет?
— Окей… Приятели. Так слух не режет, нет? — выдал он с раздражением. Тем же, с каким заканчивал разговор с матерью.
Я его утомила? Или вопрос про его «приятелей» под запретом? Только меня это не касается.
— Мне пофиг, — чуть ли не выплюнула в его недовольную физиономию. — Так понятней? Пофиг, как вы будете встречать Новый год. Хотела заработать бесплатную тысячу в карму, не вышло. Ничего — заработаю плюс миллион добрых дел в будущем году.
— Это ж по сколько добрых дел в день нужно совершать?
— Калькулятор дать? Встала и не поругалась с папой из-за ванной и с мамой из-за кухни — уже плюс два, а если все мамины цветочки полить… То вообще…
— Какая же вы мелочная ведьма, оказывается…
— Так что ж… Вы уже свалите с моей территории или нет? — потрясла я перед гостем раскрытым собачьим мешком.
За шутливой перепалкой мы как-то забыли про предмет спора, а Юпи сумела дотянуться лапками до подоконника и залаять — ну не знаю, на голубей, что ли, разозлилась? Или огни в соседних домах раздражают собачью душу? Что ещё с шестого этажа при ее крохотном росте она могла разглядеть?
— Или нет?
— Что? — добралась я взглядом после собаки наконец до глаз человека.
Человека в джинсах, свитере и с бородой. Называть его мужчиной как-то не поворачивалась мысль. Хотя бесспорно был он именно мужчиной, молодым, но не молодым человеком, потому что «парень» ну никак не становился в ряд синонимов или скорее ассоциаций. Какие бы краски я замешала для его портрета? Демон в синих тонах. Или зеленый, потому что Новый год, а он со своей собакой просто Гринч, похитивший мой праздник. И вообще уважающий себя художник для зеленого цвета все равно берет синий…
Хотя при чем тут он и собака? А при чем тут я? Смотрит на меня, будто не сторож и не матушка испортили ему тусню, а именно я!
— Я выбираю второй вариант, который противоположный от свалить. Я ничего ещё не сделал, чтобы сваливать.
— Вы за собакой приехали или как?
— Я ехал за собакой, а потом увидел вас. Вы верите в любовь с первого взгляда?
— Нет.
— Может, поверите? В Новый год нужно верить в сказку, разве нет?
— Что вам, Гога, надо? — повысила я голос до вызова.
Обиделся на имя?
— Вообще-то я Гай, — повел он бородой в сторону.
— Тот, который пришел, увидел, победил? — трясла я зачем-то раскрытым пакетом прямо перед его носом, точно ждала, когда же он в него плюнет. — Нет, сегодня вы просто Гога.
— Ну Гога так Гога, — рассмеялся Георгий. — Но я серьезно Гай. Это мать придумала. Я смирился. Не выгоняйте меня, Полина. Вы правы, какого хрена нам встречать Новый год в одиночестве. Я обязательно свалю, но только в Новом году. Поздним утром, ладно?
Хотелось ответить грубо — пупок не развяжется? Или ещё грубее, но ближе к телу и всей ситуации. Но в итоге я даже губу закатать его не попросила.
— Я не распиваю алкогольные напитки с незнакомыми людьми, — продолжала я жамкать в руках ручки от пакета. Сейчас либо порву их, либо заработаю на ладонях мозоли.
— Какой же я незнакомый? — показал он мне все свои акульи зубы под шубой из шкуры убитого ежика. — Когда вы даже с моей мамой знакомы. И вообще она меня с вами и познакомила.
— То есть вы ещё и жертва? Браво! Слушайте, Гай, забирайте своего зверя с моего окна и валите встречать Новый год вдвоем с Юпитером. Это так романтично…
— Хотите настоящую романтику? Поехали на дачу. Там снег чистый. Там ёлка красивая. Там можно бонусных сто баллов в карму заработать — успокоить сторожа относительно его работы.
— Вот, валите с собакой на дачу и встречайте Новый год со сторожем! Уже не один будете! Это же отличная идея!
— А чего вы злитесь, Полечка? Хочется, но колется?
— Это ты про бороду, что ли?
— Уже на ты? Значит, да?
— Руки прочь!
Мои руки заняты пакетом, не поднять, чтоб одеть мешок ему на голову…
Его руки уперлись не в меня, а в стену, к которой я машинально отступила. Она стала для меня расстрельной — взгляд у этого Гоги-Гая убийственный, как ни крути… Головой! Не знаю, пряталась ли я от его глаз или боялась, что он пригвоздит меня к месту губами. Или просто голова от глупых мыслей сделалась чугунной, хоть отбивай на ней парадный марш, вовсе не чувака на букву М..
— Я тебя не трогаю, — хмыкнул Гай. — А тебе хотелось бы?
— А тебе? — отзеркалила я вопрос.
— Очень. Зачем скрывать?
— Ты меня пять минут знаешь… Хотя для этого знать бабу не обязательно, верно? Даже нежелательно… Знать, — запуталась я языком в собственных мыслях. Боже, дай мне… Не, в рожу это ему надо дать, а мне помог бы хороший подзатыльник. Привести мысли в порядок. Чтобы они не звенели в голове подмороженными таракашками.