Нулевой километр

Пролог

– Мама! – Ярик, что есть мочи, долбит в дверь моей комнаты, призывая на помощь свою главную заступницу.

Пинает обшарпанное полотно, пронзительно взвыв от боли, и уже вполне различимо всхлипывает, подтверждая мои опасения – он сейчас разрыдается. Расплачется в голос, размазывая соленые дорожки по пухлым щекам, и, стряхнув с курчавых волос осыпавшуюся с потолка штукатурку, обязательно ударит меня своим кулачком в живот. Ярослав у нас низкорослый, весь в отца.

Я отскакиваю к окну, торопливо избавляясь от своей кофты, и прежде чем успеваю натянуть на обнаженное тело мальчишескую майку, замечаю замершую в дверях родительницу. Стоит, устроив свои неухоженные ладони на расплывшейся талии, и злобно зыркает на меня из-под слипшихся ресниц. Волосы небрежно разбросаны по плечам, на скулах черная крошка от туши, а старенький выцветший халат, чьи пуговицы грозятся вот-вот лопнуть от натуги, уродливо помялся. Мы ее разбудили.

– Срам прикрой! – едва ли не рычит, отвешивая подзатыльник выскользнувшему из-за ее спины школьнику, c нескрываемым интересом разглядывающему мои формы, и уже ищет хоть что-то, чем могла бы отходить меня по заднице. – Опять его задираешь?

– Господи! Больно надо, – закатываю глаза и не думаю стесняться одиннадцатилетнего паренька, слегка полноватого, а вкупе с этими заалевшими щеками больше похожего на перезревший томат, грозящийся вот-вот лопнуть то ли от смущения, то ли от возможности вживую созерцать женскую грудь.

 Напротив, веду плечами на цыганский манер и неторопливо отыскиваю среди белья подходящий бюстгальтер. Чего он там не видел? В наше время спасать детей нужно вовсе не от бесстыжих старших сестер, а от интернета, где при желании можно полюбоваться и куда более занимательными частями тела.

– Она мою майку забрала! Новую, – тем временем жалуется предатель, возвращая себе способность говорить так же быстро, как щелкает застежка моего лучшего балконета – кружевного, слегка застиранного, но под плотной трикотажной тканью моей обновки это вряд ли кто-то заметит.

– А – ну, верни, – мама кивает на мой трофей, в который я только что вознамерилась влезть, и делает шаг вперед, всерьез веря, что ее грозный вид меня испугает.

Пожалуй, тараканы на нашей кухне выглядят куда более устрашающе, чем эта дама, носящая под сердцем очередного младенца.

– И не подумаю. Мне она идет больше.

И ведь не вру. Вновь нахожу глазами рыжего мальчугана, от возмущения раздувающего ноздри, и в сотый раз убеждаюсь – красный ни его цвет. Уж слишком сливается с кожей.

– А дальше что? Плавки его начнешь воровать?

– Или носки, – деловито подбоченившись, Ярослав подкидывает варианты, но вот уже в ужасе округляет глаза. – Аккуратней! Она ведь новая!

А я и не думаю церемониться – дергаю бирку изо всех сил и бросаю этикетку на пол. Чистота – не мой конек. Да и в доме, где никто не зацикливается на уборке, такие таланты вовсе не нужны, ведь убирать за всеми мне просто не хватит времени.

Не обращая внимания на пылающую гневом парочку, я как ни в чем не бывало натягиваю на себя чужую майку и обвожу губы темной помадой, стараясь не вдыхать запах дешевой косметики и почерневшего яблочного огрызка, что уже третий день покоится на старом лакированном трюмо… Когда-нибудь я буду жить иначе. Главное верить, верно?

– И приберись, наконец! – заметив гримасу отвращения на моем лице, женщина хмурит брови, собирая разбросанную по кровати одежду. Вешает на спинку мои домашние брюки и отпихивает ногой ярко-розовые носки, скрученные в незатейливый клубок.

Не думайте, что мне это нравится. Скорее я слишком принципиальна, чем безнадежно ленива… В доме четыре ребенка, не считая меня, один мужчина, предпочитающий маскировать запах пота резким одеколоном, и женщина, в качестве развлечения раз в три года посещающая роддом.

 Думаю, она ходит туда отдыхать. На этот раз от того же Ярика, что устраивает истерики, противясь воздержанию от мучного; от Ленки – семилетней зубрилы, постоянно о чем-то нас поучающей; и от двойняшек – Артура и Айгуль – вечно разбрасывающих по дому игрушки. Им три, возможно, поэтому к ним я отношусь равнодушно – достать меня они пока еще не успели, хоть и лишили возможности распоряжаться собственным временем по своему усмотрению. Так уж повелось: мама теряет голову от очередного ухажера, а я разгребаю последствия, беря на себя заботы о «плодах» ее любви. В учебе я, может, и не преуспела, зато подгузники меняю виртуозно.

– Мам, скажи ей! В чем я на физ-ру ходить буду?

– Можно подумать, ты там занимаешься. Есть на скамейке булки можно и в старенькой футболке, – фыркаю и машинально отклоняюсь от брошенного в меня тапка. Кто, вообще, сказал, что все толстяки божьи одуванчики?

– Кстати, – ловко ловлю в воздухе летящий в меня учебник и теперь с важным видом трясу им перед разошедшимся братом. – Займись лучше алгеброй, может, хоть калории считать научишься.

Парень обиженно надувает губы, становясь едва ли не бордовым, и тут же дергается в мою сторону, кажется, намереваясь меня уничтожить. Уж не знаю, что у него на уме, но от вида гуляющих желваков на его скулах, я начинаю заливисто смеяться.

 Возможно, я неправа. Давлю на больное, развиваю в нем комплексы, раню нежную детскую душу… Только разве кто-то обещал ему, что будет легко? Жизнь, вообще, штука несправедливая… Я вот начальную школу вспоминаю с ужасом. Пусть и была довольно милой малышкой с причудливыми шоколадными кудряшками, сверстники меня не щадили. До сих пор помню, как девчонки высмеивали мое пальто насыщенного красного цвета, которое досталось мне от дочки соседки.

– Сколько раз говорила?! – а вот от маминой руки увернуться не так-то и просто. – Перестань его обзывать!

Глава 1

Три года спустя

Мы становимся теми, кем мы являемся, вовсе не благодаря книгам и воспитанию. Можете тоннами поглощать труды выдающихся авторов, выписывать в блокнот наиболее звучные выражения, призывающие вас оставаться людьми, но в конечном итоге столкнувшись с несправедливостью, все они окажутся лишь набором красивых слов. Толку от них никакого…

Это просто надо принять: в этом огромном мире, с его бешеным темпом, нескончаемым потоком машин, с высотками, пришедшими на смену стареньким пятиэтажкам, каждый сам за себя. Людям нет дела до ваших печалей, и чем дольше вы будет уповать на звезды, верить в судьбу и предначертанность каждого события, тем глубже будете вязнуть в болоте, что рано или поздно накроет вас с головой. Так что, отбросьте свое благородство, моральные принципы и человечность, ведь иначе в этих джунглях не выжить.

– Нет, – притворно улыбаюсь, разыгрывая любезность, и делаю вид, что платье мне совсем не понравилось.

А это довольно трудно: бордовое, из невесомого шелка с камнями на лифе, что непременно подчеркнул бы красоту моей груди.

 – Мне бы что-то более сдержанное…

Неловко завожу прядь за ухо, машинально вцепляясь в свою неприлично короткую юбку, которую тут же стараюсь спустить пониже, и намеренно не смотрю на продавщицу, наверняка пребывающую в недоумении. Я и глухие блузы явно не сочетаемся, это же очевидно!

– Тогда, может быть, черное? На складе как раз есть ваш размер, – бросает, возвращая на место забракованный мной наряд, и уже мчит к двери, расположенной позади массивной каменной стойки.

Тихомирова постаралась! Здесь есть чему восхититься: стены цвета морской волны украшают бра в форме пухлых женских губ, посреди бутика три мягких пуфа, на пару тонов темнее напольной плитки, а стенды с бижутерией и вовсе заставляют мое сердце пропустить удар.

– Нравится? – голос у Светы низкий, почти мужской. Что как-то не вяжется с образом натуральной блондинки, пережившей уже ни одну подтяжку.

– Очень, – не знаю, уместно ли улыбаться, когда женщина лет пятидесяти метает молнии своими глазами, но все же не могу скрыть своей радости, что эта встреча, наконец, состоялась. С ботоксом она переборщила. – Немного старомодно, но что поделать, не все же идут в ногу со временем.

Я выслеживала ее целый месяц. Скупила здесь добрую половину тряпок, пусть и весьма недурственных, но совершенно ненужных; обедала в ресторанах, где жена Руслана так часто встречается с подругами, и даже караулила ее у ворот особняка – величественного, из белого камня – но все оказалось тщетным.

– Чем-то могу помочь?

Можешь, только в лоб о таком не просят.

– Наверное. Хотела новое платье, но сейчас вижу, что ничего подходящего мне здесь не найти, – обхожу разделяющий нас стеллаж и намеренно отворачиваюсь, давая ей оценить меня со всех сторон.

Упиваюсь своим превосходством, ведь даже сотня косметических процедур не лишила мышцы ее лица возможности выдавать напряжение. Завидует. Знает, что со мной никогда не сравнится.

– А вот белье неплохое. МОЙ, – намеренно выделяю это слово, – мужчина любит, когда я надеваю кружево.

– Правда? – брезгливо передернув плечами, она жестом прогоняет прочь свою помощницу, только что отыскавшую в закромах склада необходимый туалет.

– Правда. Вы ведь знаете этих мужчин: чем старше становятся, тем больше внимания уделяют деталям. Руслан может смотреть на меня часами, – плевать мне на ее чувства. Меня мои заботят, поэтому жалость отодвигаю в сторонку. Прикладываю к груди полупрозрачный бюстгальтер-бандо и победно улыбаюсь, когда она вырывает из моих рук не самое лучшее из своих творений.

– Думаете, ему не понравится? – даже не дергаюсь, невозмутимо взирая на соперницу.

Даму, преградившую мне путь к заветной цели – мой безымянный палец до сих пор пустует, а обещаниями Тихомирова я, кажется, сыта по горло. Не для того я два года ублажала банкира, чтобы довольствоваться жалкими крохами.

– Стерва! – замахивается, ничуть не смущаясь покупателей, что уже удивленно наблюдают за нашей парой, но так и не касается моей щеки своей ледяной ладонью.

– Лишнее это, Светлана, – киваю ей за спину, продолжая удерживать за запястье, и отпускаю только тогда, когда взгляд ее становится осмысленным. – Не будем же мы устраивать шоу, чтобы завтра все газеты писали об известном дизайнере, что пыталась оттаскать за волосы любовницу своего мужа.

Морщится. Боже, да мне самой это слово не нравится!

– Зачем пришла?

– Поговорить. Два года жду, когда же вы проявите инициативу, а вы все отмалчиваетесь. Неужели не обидно? – и, правда, не понимаю.

Я перепробовала все: брызгала рукав его пиджака своими духами, оставляла отпечатки помады на отвороте рубашки, собирала волосы со своей расчески, пытаясь запрятать парочку под ворот зимнего мужского пальто. Даже свои лучшие трусики, расставание с которыми до сих пор переживаю болезненно, прятала в один из его карманов. Так что либо она чересчур невнимательна, либо наш с Русланом роман теперь обсуждает прислуга, что наверняка осталась под впечатлением от моих кремовых прозрачных плавок…

– Ну, говори, – прочистив горло, она тянется к своей сумочке и достает сигарету, нервно щелкая зажигалкой. – Только давай покороче. У меня дел невпроворот.

– Тогда, не буду ходить вокруг да около: я хочу, чтобы вы подали на развод.

– На развод? – ошеломленно округляет глаза и уже тушит туфлей упавший на пол окурок.

– Именно. Руслан слишком добр, – стараюсь говорить тише, ведь зеваки нет-нет, да поглядывают на нас, подбираясь все ближе: одна стоит за моей спиной, делая вид, что решает, какая сорочка ей подойдет больше, другая на расстоянии метра. Рядом с вешалкой, забитой разнообразными брюками.

Глава 2

Оказаться за бортом пусть и старенькой прохудившейся лодки, уже давно давшей течь – ощущение не из приятных. Ты либо сдаешься и неминуемо идешь ко дну, либо изо всех гребешь к берегу, не отказываясь от спасательного круга, брошенного кем-то из неравнодушных наблюдателей за твоими тщетными попытками удержаться на плаву. Я предпочла второе. И в круг свой я вцепилась зубами – острыми, способными разорвать любого, кто посмеет выбить почву из-под моих ног.

– Я хочу машину, – льну к мужчине, устроившемуся на краешке кровати, и осыпаю поцелуями его шею, стараясь не вдыхать запах резкого парфюма. – Собственную, чтоб не дергать твоих людей, когда мне захочется выбраться в центр.

Загорелый. Не предел мечтаний, ведь на древнегреческого бога Руслан совсем непохож, зато подтянутый, без безобразного брюшка и женской груди, которую гордо носят многие работяги, заливая свои неудачи дешевым пивом.

– Розовую? – ухмыльнувшись, откидывается на спину, позволяя мне касаться губами его крепких мышц, и уже устраивает свою руку на моем бедре, без должной нежности впиваясь в кожу длинными пальцами.

Не спорю, я бы хотела, чтоб все было иначе. Чтобы тело дрожало от предвкушения, чтобы сердце стучало быстрее, а губы шептали бессвязный бред, то и дело моля о пощаде. Хотела, чтобы этот мужчина был молод, красив и порывист, чтобы именно он вел в этом танце, который с каждым днем все больше похож на хорошо отработанный номер, в финале которого я стану чуточку богаче. Хотела бы хоть на секунду узнать, что значит потерять голову от нескончаемых ласк, возносящих тебя на вершину блаженства, но выбирать мне, увы, не приходится…

– Любую. Главное, надежную.

– И подороже, – не смотрю, но знаю, что он ухмыляется, прекрасно понимая, что именно это я и имела в виду.

Нет между нами любви. Знаю, что кроме моих выдающихся способностей в постели Руслана мало что волнует, а он не питает иллюзий, осознавая, что я держусь не за его человеческие качества, а за внушительный банковский счет, ведь возвращаться на дно я не намерена. Я выслушиваю его жалобы и лишь иногда делюсь собственными переживаниями – поверхностными, почти ничего для меня незначащими: то ноготь сломала, то волосы мне обстригли слишком коротко, то платье, приглянувшееся в дорогом бутике, оказалось мне велико. Ничего, что хоть немного приоткрывает мою душу. Ни слова о ранах, боль от которых я почти научилась игнорировать. И именно этим я и цепляю успешного бизнесмена, пресытившегося женскими истериками, которых дома ему хватает с лихвой: то про годовщину забыл, то перед сном не поцеловал, то отдалился, а то и вовсе не притронулся к ужину – жен хлебом не корми, дай только повод для очередного скандала.

– Ты же водить не умеешь, – бросает, с придыханием, едва я добираюсь до пояса его брюк, и уже закрывает глаза от удовольствия, что я умело ему дарю.

 Плавится, как воск, мгновенно подчиняясь моей воле, и наверняка перестает связно мыслить, концентрируясь на своих ощущениях. Мой отчим был прав, вертихвостка из меня вышла знатная…

– Плевать, – главное, не останавливаться. Заставить его обезуметь от страсти, и заветные ключи лягут в мою ладонь. – Водителя мне найми.

Руслан отвечать не торопится. Подается бедрами, стоит мне оказаться сверху, и уже нетерпеливо шарит своими руками по моей груди, наверняка оставляя следы на бархатистой коже. В такие минуты я стараюсь отстраняться от происходящего. Не забываю нарушать тишину спальни своими сдавленными стонами, закусываю губу, когда голубые глаза взирают на меня из-под светлых ресниц, ускоряюсь, если того требуют безжалостные руки, с силой сжимающие обнаженные бедра. Он мой счастливый билет, и взамен за безбедную жизнь он просит не так уж и много – тело. А что есть наше тело? Красивая оболочка для души, до которой посторонним еще не удавалось добраться. Считаете, я продалась? Наверное, но еще неизвестно, кто из нас выиграл больше – Тихомиров в моих руках. Строит из себя независимого хладнокровного мужчину, но стоит мне захотеть и уже бросает к моим ногам целый мир.

– Так что? – натягиваю на плечи тонкие лямки кружевной комбинации и, наконец, встаю с расслабленного мужчины, все еще не сумевшего восстановить дыхание. Откидываю назад волосы, ежась, когда обнаженная спина покрывается мурашками от соприкосновения с шоколадными локонами, и неторопливо бреду к окну, давая ему насладиться своим трофеем: молодая, стройная, без излишней худобы к которой так стремятся мои ровесницы, с полной тройкой под полупрозрачной атласной сорочкой. Не думаю, что даже в свои лучшие годы ему доводилось встречать кого-то настолько притягательного, как обновленная Юля Щербакова.

– В понедельник жди. Отдаю тебе Петровича в личное пользование, – вновь становится серьезным и уже приподнимается на локте, пытаясь дотянуться до небрежно брошенной на пол рубашки.

– Шутишь? От твоего Леонида у меня нервный тик, – намеренно приглушаю свет, останавливаясь напротив панорамного окна, и позволяю огням столичных улиц окутать меня золотистым свечением. Я не зря выбрала белый комплект: смуглая кожа и темные пряди на его фоне заставляют мужчин нервно сглатывать выделяющуюся слюну.

Чего вы от меня ждали? Я больше ничего не умею, так что, простите, добиваюсь своего, используя оружие, которым щедро наделила меня природа.

– Зато под юбку к тебе не лезет.

– Да ладно? Неужели ревнуешь? – победно улыбаюсь, прижимаясь спиной к холодному стеклу. Подхватываю указательным пальцем бретельку и от безделья перекатываю ее по плечу. – Я думала, мужчины не готовы делиться женами, а уж любовницы это так…

– Ты знаешь, как я к тебе отношусь, – хмурится, на секунду забывая о галстуке. – Так что Леня не обсуждается.

Глава 3

Максим

– Уволил? – заметив меня, Костров вскакивает с кресла, подавая куртку, торопливо сброшенную мной перед тем, как зайти в кабинет к Тихомирову.

– Лучше бы уволил, – невесело улыбаюсь и быстро иду к лифтам, под аккомпанемент тяжелых шагов друга за моей спиной.

Семь долгих лет на пути к посту начальника охраны и такой нелепый промах в одном шаге от заветной должности.

– Приставил меня к своей девке. Можешь поздравить, теперь я должен подтирать сопли его безмозглой подружке. Надеюсь, ходить с ней по магазинам в мои обязанности не входит?

– Не знаю. Меня она на дух не переносит, так что таскать за собой пакеты ни разу не заставляла. Да и возил я ее нечасто, чаще Димка Игнатов ей занимался. Да ладно, это ведь лучше, чем стать безработным! – хлопнув меня по плечу, Леня достает сигарету, но так и не доносит ее до рта. – Черт, может выкинуть? Так я никогда не брошу.

– Дай. Мне сейчас не повредит.

Дождь, зарядивший еще поздней ночью, так и не прекращается. Аккуратно выстриженные кусты вдоль высотного здания, где вовсю кипит работа, не выдерживают порывов ветра и то и дело клонятся набок, усеивая асфальт недавно распустившейся листвой. На улице немноголюдно, и те «счастливчики», что были вынуждены отправиться по делам, невзирая на разыгравшуюся стихию, сейчас жмутся друг к другу под пластиковой крышей автобусной остановки.

В чем-то Ленька прав — мне хотя бы не нужно трястись в переполненной маршрутке, обивая пороги предприятий, готовых предложить мне работу. Кто знает, может, Руслан Сергеевич перебесится и все же решит дать мне второй шанс? Сам факт, что спустя месяц тишины, он все же вызвал меня к себе — о чем-то да говорит.

– Квартиру снял? Можешь остановиться у меня, Карина не будет против, – глядя в хмурое небо, мужчина стирает со лба холодные капли и отступает под навес над главным входом. Он выглядит старше своих лет: рано поседел, рано отрастил брюшко и рано изуродовал свое лицо пушистыми усами, которые постоянно пачкает соусом, поедая жирное буритто. Всего лишь сорок два года, а на вид не меньше пятидесяти.

– Квартиру, — хмыкнув, выпускаю облачко дыма. – Скорее клоповник. Я на мели.

Стоило боссу узнать о моей связи с его любимой племянницей, корпоративную двушку, что я занимал последние лет пять, меня попросили освободить. Дали лишь час на сборы, предварительно хорошенько поработав над моей внешностью – из современной новостройки я уходил изрядно помятым.

– Давай займу?

– Не надо. Жены у меня нет, так что вполне обойдусь и этой халупой. Забросишь меня в продуктовый? А потом по этому адресу, – протягиваю ему мятый тетрадный листок и игнорирую насмешливый взгляд своего товарища.

– На окраине? Да, Бирюков, не завидую я тебе.

Я не коренной москвич. Приехал в столицу, когда мне едва исполнилось двадцать, и первое время только и делал, что выживал, хватаясь за любую работу, что могли предложить студенту-заочнику. Грузчик, курьер, официант и криворукий бармен – я перебрал множество профессий, прежде познакомиться с Леней. Именно он и помог молодому зеленому провинциалу попасть в штат сотрудников солидной кампании.

 – Садись давай. И отвези в гараж. Хочу посмотреть, какую ласточку Руслан купил для своей подружки.

В окно я стараюсь не смотреть. Столько лет прожил в мегаполисе, а стоило лишь на три недели вернуться домой – в небольшой тихий городок в шести часах езды от Столицы – и все эти небоскребы больше не радуют глаз. Если бы не нужда в деньгах, я бы вряд ли прыгнул на поезд, прихватив с собой лишь пару рубашек.

– Странно, что он доверил ее тебе, – не отвлекаясь от дороги, бросает мой друг, постукивая пальцем по кожаному рулю.

– Почему?

– Да брось, Макс. У тебя три дня ушло, чтобы его племянницу в койку затащить, а Ника девушка благоразумная.

– А эта, значит, развязная?

Я ни разу ее не видел. В прессе об их романе никогда не упоминали, а в офис свою любовницу Тихомиров не приводил.

– Конечно. Девчонке двадцать два, а она со стариком связалась. Уж явно не по любви.

– Откуда знаешь? Сергеич мужик неплохой…

– Только Юлию Константиновну это вряд ли волнует – лишь бы деньги давал. И наглая, каких поискать, – произносит и брезгливо передергивает плечами. Неужели настолько все плохо? – Знаешь, жить становится страшно. У самого дочь растет... Как представлю, что однажды она подойдет и скажет: « Папа, зачем учится, если можно податься в эскорт и жить себе припеваючи?» — мне хочется застрелиться.

Я лишь киваю, поудобней устроившись на сиденье, и устало прикрываю глаза. Плевать мне на чужие помыслы, мне и своих проблем по жизни хватает. Черная полоса, не иначе: сестру поперли с работы, мама почти не встает, а тут еще я со своей неспособностью устоять перед короткой юбкой… Скоро тридцать, а ума так и не прибавилось. Так что, Костров прав, разжалование в водители — это лучшее, что могло со мной случиться. Я ведь не надеялся, что меня пронесет — знал, что стойко вынесу головомойку, признаю, что совершил ошибку, дам честное слово, что впредь никогда не позволю себе лишнего, но ни на минуту не верил, что босс поверит мне на слово.

***

Мое утро начинается внезапно с пронзительного женского крика и незамедлительно следующего за ним звона бьющегося стекла. Уж не знаю, что не поделили мои соседи в пять утра, но об отдыхе, кажется, можно забыть.

Сонно потянувшись к подоконнику, я нащупываю заветную пачку и освещаю комнату слабым пламенем зажигалки. Можно было бы еще поваляться, но нецензурная брань неблагополучной семьи сверху целиком овладела моим вниманием.

Глава 4

Каждый сходит с ума по-своему: кто-то верит во внеземные цивилизации, кто-то, устав от шума и благ двадцать первого века, уходит в леса в поисках уединения, кто-то взбирается на самую высокую горную вершину ради красочного селфи, а кто-то, как Руслан, выделяется на общем фоне уникальной способностью изгадить самый долгожданный подарок… Розовый металлик и огромный красный бант на крыше иномарки — что это, если не признак безумия? Или с мужчинами всегда так: стоит пропустить мимо ушей безобидную шутку, и они непременно воспримут это как одобрение?

– Идиот, – выливаю остывший кофе в пустую раковину и теперь смываю коричневые брызги с белой мойки, яростно растирая губкой каменное дно.

Я злюсь, с самого утра пребывая не в лучшем расположении духа, и то и дело пинаю попадающуюся на моем пути мебель: дважды приложилась ступней к спинке велюрового дивана, откатила подальше от глаз любимое кресло своего мецената, прикрыв его пушистым пледом, которым почти никогда не пользуюсь, и уничтожила зеркало в ванной, так и не сумев привести свое серое лицо в порядок – ночью я почти не спала.

– Спасибо, – тяну в трубку, едва знакомая мелодия разливается по квартире, и изо всех сил стараюсь, чтобы голос мой звучал как можно слаще.

 Притворная радость мой конек, ведь если вы заглянете в мою шкатулку, наверняка не поверите, что я могла искренне восхищаться полученным на Восьмое марта нелепым кольцом в форме змеи.

– Она прекрасна.

Где-то там, в просторном кабинете Башни Эволюция, солидный мужчина вращается в кресле, поворачиваясь лицом к панорамному окну, и моего уха касается его грудной смех:

– Знал, что тебе понравится.

– Еще бы, – недовольно произношу одними губами и, запрятав подальше охватившее меня разочарование, продолжаю петь ему дифирамбы. – Тихомиров, я говорила, что мне с тобой повезло?

– Нет. Но я и так это знал. Водителя оценила?

– Еще не успела, – придерживаю прозрачную занавеску, разглядывая начищенный до блеска автомобиль, и невольно задумываюсь, найдется ли в этом огромном городе хотя бы один желающий перекупить этого безобразного монстра?

Да, я не медалистка и диплом о высшем образовании вряд ли когда-нибудь попадет ко мне в руки, но в вопросах финансов стараюсь просчитывать свои шаги наперед. Люблю дорогие вещи, элитный парфюм и обувь, о которой прежде и мечтать не могла, но с куда большим рвением скупаю украшения. Они моя воздушная подушка, гарант, что стоит удаче меня покинуть, и я не окажусь в яме, выбраться из которой дважды мне вряд ли удастся.

– Я и здесь постарался учесть все твои пожелания: молод, не курит и вряд ли решится на хамство. Но если что – маякуй, вылетит со свистом со своего места.

– Даже так? Смотри, еще пара таких высказываний и я решу, что ты безвозвратно в меня влюблен, – смеюсь, стараясь разглядеть выбравшегося из салона мужчину. Темненький. В черном костюме, надеть который в такую жару решится только смельчак. И вопреки уверениям своего босса, прямо сейчас, сгорбившись, он подносит к губам зажигалку, по-мужски прикрывая пламя ладошкой.

– Все возможно. И, кажется, у меня это взаимно. Ведь ты не просто так пошла к Свете добиваться развода, верно?

Я вздрагиваю, растерявшись лишь на секунду, и отпускаю капроновый тюль, позволяя ему и дальше колыхаться от слабого ветерка, что прорывается в кухню сквозь приоткрытую кверху створку стеклопакета.

 Значит, сказала. Наверняка ревела, ударяя его в грудь кулачками, и проклинала за пущенную под откос семейную жизнь.

– Вот еще, – и глазом не моргнув, произношу давно заготовленную речь. – Случайно набрела на ее отдел и, если честно, совсем не ожидала застать в нем хозяйку.

– Другого магазина не нашла?

– Света лучшая. Одни ее платья чего стоят, – будь мне за тридцать, я бы непременно скупила все. То, что еще не попало в мою гардеробную, по своим размерам способную побороться со спальней, что я занимала в бабушкиной трешке.

– Я ведь говорил, что улажу этот вопрос сам. Так что, на будущее, будь добра знать свое место, – словно это не он минуту назад любезничал, обсуждая щедрый презент, что красуется прямо сейчас во дворе жилого комплекса. – Или эта машина станет последним, что ты от меня получишь. Ясно?

– Предельно.

– Отлично. Сегодня не жди. Улетаю на пару дней в Лондон, так что поговорим, когда я вернусь, – вновь хорошо знакомая мне улыбка и вздох облегчения, сопровождаемый шелестом каких-то бумаг. – Будь аккуратна. И постарайся не попадаться на глаза моей жене. Еще одного скандала я не перенесу.

Отлично. Я нарушила главное правило идеальной любовницы – полезла в его семью, за что по головке меня вряд ли погладят. Только вот сожаления я не испытываю: наверное, через пару лет я бы ругала себя на чем свет стоит за проявленное малодушие, не предприми я отчаянной попытки сделать хоть что-то. Эффекта ноль, зато открещиваться от моего присутствия в жизни Руслана Света больше не сможет. Засыпать и просыпаться она будет с мыслями обо мне…

Горделиво расправляю плечи, как можно выше вскидывая подбородок, и, даже не взглянув на себя в зеркало, бреду к дверям, цепляя на нетронутое макияжем лицо солнцезащитные очки. Два раза в год я позволяю себе поплакать, и сегодняшний день как раз тот самый случай.

***

- Вот это мужчина! Это я понимаю, — старушка с нелепым цветком на полях соломенной шляпы одобрительно покачивает головой, пихая локтем свою не менее нарядную подругу. – Что я тебе говорила, нынешние девушки знают, как мужикам головы кружить!

Забрасывает ногу на ногу и подкладывает под спину свою огромную сумку, из которой вот-вот вывалится пакет с крупой, которой она щедро усеяла землю в небольшом палисаднике. Делаю вид, будто не замечаю женской болтовни и продолжаю следить за птицами, что торопливо клюют свой обед, то и дело воруя зерна у своих нерасторопных пернатых товарищей.

Глава 5

– Юлька! – Вера спешно вытирает руки о посеревшую тряпку, что прячет под уставленным овощами прилавком, и радостно ударяет в ладоши, на несколько секунд забывая о хмуром покупателе. А он стоит, недовольно сведя брови на переносице, и прожигает дыру на лице раскрасневшейся продавщицы.

– Сдачу, господи! – придя в себя, женщина, наконец, отворачивается и нетерпеливо перебирает купюры, отсчитывая нужную сумму, чтобы тут же вложить ее в смуглые пальцы клиента, который, кажется, только что приобрел у нее персики. Наверняка сочные, ведь к своему товару Вера очень придирчива – если и выбирать поставщиков, то непременно проверенных. Неважно кем: Людкой с соседней точки, Эдиком, что нет-нет да советует ей как вести бизнес, или наслушавшись восторженных отзывов опытной Евгении Викторовны, что от дел давно отошла, но на рынок до сих пор ходит как на работу. Может часами болтать с бывшими коллегами, незаметно подъедая с лотка спелую черешню.

– Где ж ты пропадала?! – предстает передо мной во всей красе и уже вцепляется в мои плечи, стараясь разглядеть каждую деталь, что я успела в себе изменить. – Перекрасилась?

Видите. Я стала лишь на тон светлее, а Щербакова уже придирчиво разглядывает на свету мой шелковистый локон. – А с ресницами что? Неужели приклеила?

– Нарастила, – теперь моя очередь смеяться, ведь удержаться практически невозможно. Вера ярая противница искусственной красоты, оттого и закатывает глаза, услышав мои объяснения.

– Что за мода? Ну ведь как у коровы! – возмущается и кивает за спину, где работница мясного отдела – то ли Лена, то ли Алина, сейчас и не вспомню, – уже приветливо машет мне рукой, сжимающей рукоятку массивного топорика для разделки мяса.

– Ну, скажешь тоже! Зато краситься не нужно!

– С твоей красотой в этом, вообще, нужды нет. Мне бы твою мордашку, от поклонников у меня бы отбоя не было. Каждый день бы меняла!

Врет. Вера – однолюбка. Единственная, кто когда-то заставил меня поверить, что некоторые на настоящие чувства все же способны – шесть лет, как схоронила моего отца, а до сих пор никого к себе не подпускает. Словно и не замечает поглядываний мужчин, верит, что цветы на праздники ей дарят в знак уважения, и конфеты от Сергея, что живет двумя этажами ниже, берет без задней мысли – он вахтовик, и Вере не раз приходилось поливать его фикус.

– Эх, Юлька! За полгода ни одного звонка! Кто же так делает?

– Я, – пожимаю плечами, устыдившись собственной невнимательности к той, что когда-то меня приютила, приняв как родную дочь, и теперь сама подаюсь вперед, как можно крепче обнимая полную женщину в синем фартуке в мелкий белый горох. Пахнет она все так же – сдобой. Причем так сильно, что я без труда улавливаю ароматы ванили, корицы и яблок, впитавшиеся в ее густые кудри. Тут же сглатываю слюну, мечтая вновь отведать ее неповторимых пирожков, и радуюсь, что на рынке люди не шепчутся, своими голосами заглушая урчание моего живота. А чего удивляться? Передо мной повар с пятнадцатилетним стажем, а я с самого утра ничего не ела!

– А я знала, что ты сегодня придешь!

– Это еще почему?

– Семнадцатое. День нашего знакомства, – по-матерински устраивает мою щеку на своей полной груди и поглаживает затылок, тяжело вздыхая. – В прошлом году приходила, а значит помнишь!

Разве можно такое забыть? Словно прямо сейчас давлю на звонок, постоянно поправляя лямку дорожной сумки, что так и норовит сползти с плеча, и удивленно отступаю, когда на пороге меня встречает огненно рыжая дама лет сорока пяти. На ней махровый халат цвета морской волны, мягкие тапочки, скорее всего мужские, а на голове каска из термобигудей – стреляй, дальше этих цилиндров, что вплотную облепили ее макушку пуле не проскочить.

– Ты кто? – даже сейчас стыдно за ту холодность, с которой я воззрилась на незнакомку.

– Хозяйка… Вы, девушка, к кому? – в руках у нее была зубная щетка с бледно-зеленой пастой, которая все же свалилась горошиной на пол, когда жена моего отца, опешив от такой наглости, опустила руку.

– К Константину Щербакову я. Он должен здесь жить.

Как оказалось – жил. Целых семь лет, переехав в Столицу спустя полгода после того, как тетка его супруги скончалась, оставив единственной племяннице небольшую однокомнатную квартирку на окраине города.

– Все-то ты знаешь, Вера. Может, и булок моих любимых с собой захватила? – смеюсь, а внутри все так и дрожит от нетерпения. Я редко ее навещаю, но рядом с той, что когда-то украла у меня отца, непременно оживаю – словно я студентка, приехавшая к родителям на каникулы и теперь придирчиво изучающая ассортимент холодильника. Что там обычно готовят? Котлетки, пюре и домашнюю пиццу? Так вот, меня Вера встречает пирожками с яблоками!

– А то! Даже с капустой парочку прихватила. Постой, – немного потоптавшись на месте, словно опасается, что стоит ей отвернуться и я сразу сбегу, Вера семенит за прилавок, тут же доставая внушительный пакет с выпечкой. – Чай пойдем пить!

– Рассказывай! – разложив на тарелке мое любимое лакомство, женщина подпирает щеку рукой, на безымянном пальце которой до сих пор красуется обручальное кольцо.

– Что? – говорить с набитым ртом, сидя на пластиковом стуле дешевенькой чебуречной, немного непривычно, ведь последние несколько лет я обедаю в куда более изысканных местах. И чай пью непременно из чайника, в наборе с которым идет красивая керамическая чашка. Только сейчас мне кажется, что из пакетика чай вкуснее, да и бумажный стаканчик меня ничуть не смущает.

– Как что? Как живешь, как жених твой, как учеба, в конце концов!

Я давлюсь и быстро хватаю салфетку, сплевывая в нее пережеванное тесто, и наверняка краснею, ощущая на себе горящий взор родных глаз.

Глава 6

Вера права – мне катастрофически ее не хватает. Одной или двух встреч в год недостаточно, чтобы утолить голод по ее присутствию в моей жизни. Хочу, чтобы как раньше: сидеть в мягком кресле небольшой комнатки и с упоением потягивать горячий чай, вприкуску с овсяным печеньем. Хочу часами слушать ее рассказы об отце, сопровождаемые шелестом альбомных страниц, хочу вести пальцем по смутно знакомому с детства мужскому профилю, отпечатанному на глянцевой бумаге, хочу чувствовать себя человеком, пусть и пережившим не одну потерю, но все еще верящим в лучшее.

Только… все это вряд ли возможно. Неподъемный груз вины, что давит на мои плечи, стоит мне оказаться рядом с рыжей любовью папы, не позволяет мне навещать ее по велению сердца. Пасть в ее глазах – самое страшное, что я могла бы себе представить, ведь такие как Вера никогда не поймут неуемного желания молодой девушки продаваться за очередную безделушку.

– Думала, не догадаешься, – протягиваю подоспевшему водителю наполненные едой пакеты, и ругаю себя за мягкость, что не остается незамеченной молчаливым брюнетом. Разительная перемена, верно? Прыжок от грозной хозяйки, до поддавшейся ностальгии девчонки я совершила уж слишком стремительно.

Вскидываю голову, невольно засмотревшись в черные глаза своего работника, и добавляю тверже:

– Шустрее надо быть. Я чуть не надорвалась.

Мачеха на угощения не поскупилась. Всучила мне сочные персики, заставила взять кусок свежего мяса, за который расплатилась сама, обиженно отпихнув протянутую мной карту, обежала павильон в поисках цветочного меда, которым раньше непременно заменяла сахар в травяном настое, что заваривала на ночь, и даже слушать не стала, упаковывая оставшиеся пирожки в фольгу. Будь у нее родные дети, они бы вряд ли узнали, каково это - почувствовать себя ненужными собственным родителям. Они непременно купались бы в любви, делились бы с ней своими успехами и мирно дремали, устроив головы на материнской груди после тяжелого учебного дня. В отличие от меня – за моими плечами ни значимых побед, ни теплых воспоминаний о Лидиных ладонях, что перебирали бы спутанные пряди на моей макушке, пока я сопела, свернувшись калачиком под ее боком. Так что, переубеждайте меня сколько хотите, но своего мнения я никогда не поменяю — бог несправедлив. Не тем он раздает щедрые подарки, незаслуженно обделяя действительно достойные пары…

Зачем-то оглядываюсь назад, отставая от Максима, что уже складывает мои гостинцы в машину, и тоскливо вздыхаю, прекрасно зная, что еще нескоро решусь на повторный визит. И с Русланом знакомить Веру не стану – я фальшива, насквозь прогнила от бесконечной лжи, что вливаю в уши доверчивой женщине, и приоткрыть завесу в свою порочную жизнь никогда не решусь.

– Домой? – удерживая пассажирскую дверь, моя новая игрушка подает голос, заставляя окончательно вернуться в реальность, оставив где-то там, позади, и дешевое кафе и пакетированную бурду, что здесь подают в бумажных стаканах. Он ждет, избегая встречаться со мной глазами, а я впервые решаюсь детально его разглядеть: рубашка не белая – топленое молоко, не иначе, и брюки не черные, как мне показалось сначала.

– Не жарко тебе? – киваю на плотный пиджак угольного цвета и устраиваю свой локоть на распахнутой двери. Я все еще недовольна, но здравый смысл подсказывает не устраивать разнос новичку прямо здесь, посреди забитой парковки – он точно курил, и запах табака прочно въелся в ткань его одежды.

– Немного, – это улыбка? Еле заметная, почти невесомо коснувшаяся пухлых мужских губ и мгновенно запрятанная им подальше. Щурится от яркого солнца, но подгонять меня не стремится, терпеливо ожидая, когда же я решусь спрятаться от зноя в прохладе просторного салона.

– Я не кусаюсь. Необязательно в такую жару цеплять на себя свой лучший костюм. Джинсы с футболкой вполне подойдут.

А вот на Леню я бы с удовольствием натянула тулуп, завершив его образ песцовой ушанкой. Взяла бы в руки ледяной мохито и с наслаждением потягивала через соломинку, любуясь муками ненавистного мне шофера. Ведь он заслужил – за каждый свой осуждающий взгляд, что бросал в зеркало заднего вида, на протяжении нескольких лет устраивая проверки моей выдержке: то дышал излишне громко, то что-то бурчал под нос, не давая мне насладиться очередной покупкой, то стискивал зубы, еще больше разжигая мой пыл видом гуляющих на щеках желваков.

– Тебя Костров застращал? – стоит Максиму занять водительское кресло, бросаю свой вопрос в черную макушку нового знакомого.

На него хоть смотреть приятно, не то что усач или Дима, чей нос не ломал разве что только ленивый – безобразная вмятина на переносице и перекошенные ноздри, то и дело вызывали во мне приступ тошноты.

– Если да, то не слушай. Он старый пень, а я еще не дожила до того возраста, когда во мне проснется желание обмениваться рецептами брусничной настойки.

– Ему лишь немного за сорок, – лица не вижу, зато с интересом изучаю мужской затылок. Волосы не мешало бы укоротить. Впрочем, вряд ли подобный пункт вносят в трудовой договор?

– Я же говорю, – вытягиваю ноги на удобном сиденье и с благодарностью выдыхаю, стоит холодному воздуху коснуться коленей, проглядывающих через безобразные дыры на моих бойфрендах. Все-таки в командировках Руслана есть свои плюсы – чем занять вечера я придумываю с трудом, зато часами торчать перед зеркалом необязательно. – Мы с ним характерами не сошлись. Взгляды на жизнь у нас разные.

– А со мной, значит, сойдетесь? – хмыкает, на секунду отвлекаясь от плотного движения транспорта, и бегло полосует мое лицо внимательным взглядом.

Не знаю… Наверное, встреча с прошлым так на меня повлияла, и позже я стану отрицать, что, вообще, старалась быть милой, а сейчас так естественно растягиваю губы в улыбке, что и дышать становится легче. Знаете, порою самый бесстрашный воин устает от боевых действий и нет-нет да отсиживается в кустах, позволяя себе хотя бы на минуту отвлечься от кровавого сражения.

Глава 7

– Ну как ты? – Наташа немного простыла, поэтому голос ее звучит глухо: хрипит, стараясь не разбудить ребенка своей болтовней, и постоянно шмыгает носом, заставляя меня то и дело отводить от уха мобильный.

– Отлично, – устроившись на капоте, прячу свободную руку в кармане джинсовых шорт и подпинываю кроссовкой мелкую гальку, каким-то чудом перекочевавшую из палисадника на сияющий чистотой асфальт. Обслуживающая компания в этом районе трудится на славу – ни тебе переполненных мусорных баков, ни разрисованных стен в подъездах, ни нецензурных надписей на металлических дверях, накануне окрашенных темной коричневой краской. – Заболела? Может, лекарства нужны?

– Что ты! Обычная простуда. Никитка в садике подхватил, и я следом. С этой адаптацией с больничных не вылезаем, – вздыхает и, видимо, прикрывает дверь в детскую, где мирно сопит трехлетний мальчишка. Говорят, он похож на меня как две капли воды, а я все никак не могу отыскать в лице маленького чертенка хоть что-то, что могло ему перейти «в наследство» от непутевого дяди. – Как работу искать, если он больше двух недель без очередной инфекции не может, просто не представляю!

– А ты не ищи. У меня, слава богу, все решилось – от новой должности я не в восторге, зато в зарплате не потерял. Так что занимайся сыном и ни о чем не думай. Да и маме с тобой спокойней, она ведь терпеть не может сиделок.

– Скажешь тоже, Максим. Сам ведь знаешь, в каком мы положении – ни сегодня-завтра очередь на операцию подойдет, а ты говоришь не работай! Тебе ведь не миллионы платят! Да и сиделка у нас проверенная – берет немного, а рекомендации врачей выполняет исправно. Баб Тосю со второго этажа за год на ноги массажами поставила!

– В нашем случае массажи бессильны, а с лекарствами ты и сама справишься, – пытаюсь ее переубедить, заранее зная, что девчонка не сдастся, ведь характером она, как и я, пошла в отца. Тот если что-то решит – хоть ты его живьем режь, с намеченного курса ни за что не сойдет. – Деньги получила?

– Да. Звонить не стала, боялась, тебя разбудить. Кто знает, какой у тебя там график! Спасибо тебе.

– Глупости. Брат я тебе или кто?

Хороший вопрос. От которого, я уверен, ей тоже становится не по себе.

Поднимаю глаза к небу, и ловким движением отправляю солнечные очки на их законное место – смахиваю со лба пластиковую оправу и, наконец, перестаю щуриться, спокойно разглядывая пылающий диск сквозь темные стекла.

– Так что там твой Руслан Сергеевич? Бить больше не стал?

– Нет, – да если бы и захотел, вновь такой радости я ему не доставлю: от прошлой встречи с его ребятами, с которыми я не раз опрокидывал кружку-другую пива после тяжелого рабочего дня, кости до сих пор ноют. – Теперь я, Наташка, таксист.

И самому смешно от женского хихиканья, мгновенно перерастающего в лающий кашель.

– Подружку его по Москве катаю: достопримечательности показываю, пакеты с покупками в багажник складываю, приглядываю, чтобы она себе нового мецената не подыскала…

– Ужас какой! Любовница? – даже про ОРЗ забывает, от удивления переходя на крик. – Вот чего мужикам не хватает? У него ведь жена красавица!

Красавица. Только с новой его любовью уже не сравнится: от былой прелести известной модели, после сорока открывшей в себе страсть к созданию собственной линии одежды, уже мало что осталось, да и то, что все — таки удалось сохранить, приходится поддерживать с помощью именитых хирургов. Что делать, такой ей супруг достался: чем старше становится, тем чаще поглядывает на сторону. Может, и сам желает почувствовать себя молодым, поэтому и выбирает девчонок, ничего в этой жизни не смыслящих…

– И как она? Ничего?

– Смотря, с какой стороны посмотреть: есть чем полюбоваться, но в голове ветер гуляет. С придурью, – смягчаю, ведь на самом деле Юлия Константиновна от ангела далека. Три дня мои нервы на прочность испытывает, отдавая бестолковые распоряжения.

– Вот тебе и семейная жизнь, Макс. Душу перед вами выворачиваешь, а вы и не цените вовсе, – а это уже личное. Рана в ее сердце, что вот уже третий год никак не заживает, ведь брак моей младшей сестры рухнул в один миг из-за такой вот разлучницы. Вздыхаю, отталкиваясь от машины, и прохожусь рукой по волосам, жалея, что, вообще, поднял эту тему. С женщинами, познавшими предательство, подобное лучше не обсуждать, не бередить лишний раз их шрамы, что нет-нет да постанывают где-то там, глубоко внутри.

– Ты не кипятись, ладно? – Наташа первой нарушает молчание, перед этим наверняка тряхнув головой. – Здесь ты такую работу себе не найдешь, а если Тихомирова подведешь еще раз, он явно не побрезгует, подпортить твою трудовую.

Знаю. И именно поэтому уговариваю себя держаться – даже если моей начальнице придет в голову заставить меня сплясать польку, отказать я не имею права. Идти работать по профессии в тридцать, без стажа и связей – рискованно. Тех денег, что мне платит Тихомиров, ни один начальник простому менеджеру не отстегнет…

– Макс, – сестра отвлекает меня от тяжелых мыслей, – обещаешь? Даже если она тебя вконец доконает.

– Ладно. Никитке привет передавай, и маму от меня поцелуй. Надеюсь, приеду на следующих выходных, – улыбаюсь, чувствуя себя лучше после двухминутного разговора с семьей, и даже мысль, что этот день я проведу в компании злобной мегеры, дорвавшейся до многомиллионных счетов своего спонсора, уже не кажется такой невыносимой.

– Наговорился? – медленно разворачиваюсь и замираю, изучая стоящую передо мной девицу, что недовольно отстукивает носком туфли нервный ритм, и даже не думаю сомневаться – мое мнение о себе она все же услышала. Сверкает своими янтарными глазами, прикусив нижнюю губу белоснежными зубками, и еще больше заводится, стоит мне приветливо улыбнуться.

Глава 8

Не суди, да не судим будешь — звучит красиво, а на деле почти невыполнимо. Крепче сжимаю руль, невольно вдавливая в пол педаль газа, и стараюсь выровнять дыхание. Знаете, я жалею, что мой шеф на старость лет не поехал крышей и не завел интрижку с мужчиной. Не будь моя начальница женщиной, я бы быстро заставил ее пожалеть о каждом сказанном слове. Хорошенько встряхнул бы и без устали вдалбливал железным кулаком житейскую истину в эту пустую голову…

– Придурок, – шепчет, правда, недостаточно тихо, чтобы это оскорбление не коснулось моих ушей, и переползает на сиденье прямиком за спинку моего кресла.

Бесстрашная, сказал бы я, не знай, что все эти помои льются из ее рта не от большого ума…

– Музыку прибавь.

Наверное, вот оно наказание — ни сам факт, что теперь я прикован к розовой иномарке, а наличие этой девчонки в тесном, невыносимо тесном, салоне огромного внедорожника. Руслан знал, что мы не сумеем найти общий язык — я вспыльчив, а она ничего не смыслит в общении с подчиненными. Мнит себя королевой, не слишком-то переживая, что диадема ее красуется не на макушке, а где-то ниже поясницы, на том самом месте, что так привлекло ее благодетеля.

Чем ближе величественное здание универсама, тем больше сгущаются тучи над москвичами: небо стремительно чернеет, и лишь редкие вспышки молнии на усеянном тяжелыми облаками полотне, разбавляют мрачную картину и без того невеселой пятницы – выходные в моем плотном графике не предусмотрены, а значит подобно многим торопиться домой в предвкушении отдыха мне не светит. Провожаю спину Юлии Константиновны недовольным взглядом и очень надеюсь, что золото, которым она увесила тонкую шею, послужит магнитом для электрического разряда.

– Бред какой-то, – прохожусь ладонями по уставшему лицу, поражаясь, что всего лишь за несколько дней хрупкая девушка умудрилась превратить меня в монстра, который только и делает, что раз за разом в своей голове заставляет ее замолчать навеки. – До чего ты докатился, Бирюков?

Юля

– Я ему так и сказала: либо женишься, либо ищешь себе другую дуру, которая согласится годами выслушивать твои отговорки, – Дарина обводит глазами стол и, выдержав театральную паузу, вытягивает перед собой правую руку. - Я замуж выхожу!

Так просто? Хватаю ее тонкие пальцы и с завистью разглядываю на свету внушительный бриллиант в оправе из белого золота. Она со своим режиссером всего лишь полгода, а уже выбирает подвенечное платье. Где справедливость?

– Счастливая, – не без зависти в голосе тянет Оля Суворова, в отличие от меня не порываясь коснуться чужой побрякушки. Милая, голубоглазая шатенка в легком платье изо льна, расшитом по подолу замысловатыми узорами, прикусывает нижнюю губу, без прежнего энтузиазма ковыряя вилкой салат. Ей наверняка понятно, отчего я хмуро свожу брови на переносице и залпом осушаю приторный коктейль через закрученную в спираль соломинку. Она моя подруга по несчастью — уже год ходит в любовницах у известного депутата и уже вряд ли верит, что тот когда-нибудь разведется с женой. Дети, положение в обществе и грозный тесть, что без труда положит конец его политической карьере — держат получше любовных уз. Видите, порою чувства совсем не нужны, люди и без них неплохо сосуществуют…

– Господи! Я и сама не верю, что все так удачно сложилось! Во вторник даем интервью известному изданию, и больше никто не станет шептаться за моей спиной, что у нас с Вадимом Викторовичем несерьезно!

Бросьте, разговоров будет в десятки раз больше! Ее жениху шестьдесят восемь: трое взрослых детей, младший из которых на десять лет старше Дарины, две бывшие жены, что не забывают поливать грязью свою преемницу, и с десяток пузырьков с пилюлями на полочке в ванной, без которых известный режиссер, славящийся своей страстью к алкоголю, вряд ли дотянул бы и до пятидесяти. Только ленивый не станет обсуждать двадцати четырехлетнюю девчонку, что не сегодня завтра станет законной претенденткой на его многомиллионное состояние.

- А Илья на мне никогда не женится, — Суворова приглаживает подол летнего сарафана и, отвернувшись, как ей кажется, незаметно смахивает со щеки слезу, тут же потупив свой взор в тарелку. Нет ничего хуже, чем влюбиться в чужого мужа, и нет ничего ужаснее, чем осознание, что тебе он принадлежит лишь пару часов в неделю. Между вами могут быть десятки разговоров о любви, и каждый из них подобен острому клинку, вогнанному в сердце.

Кто-нибудь задумывался, почему в обществе принято жалеть обманутых жен? Почему именно им протягивают накрахмаленные платки и, гладя по сгорбленной спине, шепчут слова утешения? Может быть, жертва вовсе не эта дама, что расслабленно выдохнула, нацепив на палец обручальное кольцо, а та, что прижавшись к дверному косяку, тоскливым взором провожает спешно натягивающего пальто мужчину? Она, знаете ли, тоже умеет чувствовать, тоже на что-то надеется, тоже о чем-то плачет, когда насытившийся ласками чужой муж, оставляет ее наедине со смятыми простынями…

– Вот ведь сволочь! – согласна, случай не мой и если когда-то я и разревусь, то вряд ли от тоски по Руслану, но за несчастных женщин, что когда-то по неосторожности обратили внимание на несвободного мужчину, хотелось бы заступиться. Вовсе не они виноваты в том, что чей-то брак дал огромную трещину, и глава семьи побежал искать утешения в чужих объятиях. Может быть, стоит перестать корить других в том, что ваши чувства угасли и единственное, что между вами осталось – привычка?

- И черт с ним! Другого тебе подберем, что на твоем Верховском свет клином сошелся? — новоиспеченная невеста сияет ярче новогодней елки, в то время как я предпочла бы сбежать подальше от этого шума, чужого счастья и постоянно снующих по залу официантов, что позвякивают посудой на деревянных подносах. Ей простительно, это не ее едва ли не прямым текстом назвали продажной…

Глава 9

Максим

– Вот это я понимаю отдых! Ты где-нибудь ел такие шашлыки? – Костров неловко плюхается на скамейку, потуже обвязывая вокруг бедер простыню, и проходится ладонью по взмокшему лбу.

Где-то за нашими спинами ребятами сокрушаются отборным матом, ругая друга за излишнюю грубость. Сегодня за веник взялся Звягинцев – пожилой мужик с наголо выбритой головой и пушистой «опушкой» седых волосков на крепкой груди. Что есть мочи лупит своих подчиненных березовыми ветками и поддает жару, то и дело плеская ковш воды на каменку. Именно на его должность я так метил, и именно он когда-то советовал Тихомирову ко мне присмотреться. И если на посту начальника охраны я бы с легкостью его заменил, то до банщика мне еще далеко, ведь хватило меня от силы на пару минут на нижнем полоке.

– Мясо как мясо, – не разделяя общего веселья, я просто смотрю вдаль, получая удовольствие не от шумного сабантуя, покупного шашлыка и пакетированного сока, а от красоты, что открывается взору с моего места. Небольшое озеро с прохудившимся мостиком, по которому отваживаются пройтись лишь подвыпившие приезжие, колодец, дорога к которому заросла осокой и жгучей крапивой, частокол вокруг небольших участков, которые хозяева навещают так редко, что от дождя и снега деревяшки прогнили и местами лишились краски, и воздух – чистейший, без примеси паров, выбрасываемых автомобилями и химзаводами.

– Ничего ты не понимаешь, Максим! Зеленый совсем: вам бы курорты подавай, – Леня по-хозяйски шарит под лавкой и, откопав пыльную банку, ставит ее перед нами. – Вместо пепельницы, а то теща меня убьет, если хоть один окурок после нас останется.

– Вот еще! Говоришь так, словно моя мать мегера, – Карина, перевесившись через окно, легонько отвешивает ему подзатыльник и, скрипнув половицами, уже ступает босыми ногами на землю. Красивая, и не скажешь, что пятый десяток в этом году разменяла. Скачет на носочках, улыбаясь, как девчонка, и взгляд моего товарища мгновенно теплеет. – Ругается она вовсе не из-за бычков, а из-за того, что дымишь ты как паровоз! Сил моих уже нет бороться, сам травишься, еще и молодежь своим дурным примером заражаешь.

И не поспоришь ведь. За этот вечер, что провел в компании семейства Костровых, я приговорил половину пачки – во рту сухо, словно это не я только что опрокинул кружку компота, а внутри тошно, и от никотина, и от жизни, что в последнее время совсем не радует. От работы, что больше не приносит мне удовольствия, от графика, в котором нет никакой стабильности и от одиночества, что после парочки рюмок горячительного ощущается особенно остро. И я сейчас вовсе не о женщинах, о семье, что я, кажется, увижу нескоро.

– Как твоя мама? – словно прочитав мои мысли, обращается ко мне хозяйка небольшого домика с синими ставнями.

– По-старому. Врачи дают год, не больше.

Когда-то я ее ненавидел. Так люто презирал, всей своей детской душой противясь встречам, что неминуемо настигали меня по субботам – она садилась в автобус и три часа тряслась по разбитым дорогам ради нескольких часов рядом с сыном - что все больше молчал, упрямо воротя нос от привезенных подарков. Помню, как она плакала, прижимая к груди кулачок с зажатым в пальцах платком, а я просто пялился в стену, словно и нет никого в комнате, что незадолго до ее ухода из семьи отремонтировали, поставив в угол детскую кроватку с розовым балдахином. Ненавидел, а теперь дико корю себя за то время, что отобрал у самого себя…

– Наладится все, Максим. Тихомиров человек отходчивый, и если помощь пообещал – слово сдержит, – а это уже Костров касается моего плеча, даже не поморщившись от крепкой настойки, что готовит его тесть. – Главное, не дури, и все пройдет как по маслу – и денег подзаработаешь, и мать на ноги поставишь. А там и до начальника охраны недалеко. Не так уж и близок он со своей племянницей, чтобы крест на тебе ставить, ты ведь у него в любимчиках. Наказывает скорее для проформы, чтоб в следующий раз на его женщину не позарился.

А вот это вряд ли. Вспоминаю Юлию Константинову, что пару часов назад в полнейшем безмолвии мчал по Москве, и руки сами собой сжимаются в кулаки. Кто угодно, но ни эта змея, что своими глазами наверняка просверлила дыру в моем затылке. Того и гляди, вооружится десертной ложечкой и выковыряет мой мозг, в конечном итоге бросив в канаву мое бездыханное тело. Таких не любят, ведь отдачи ждать придется долго, а вечности в моем запасе нет.

– Чего мы все о грустном? – Ленька встает, резво ударяя своими лапищами по полным бедрам, что вот-вот оголятся, ведь узел простыми на его плече грозится в любую секунду развязаться. – Айда купаться! Сейчас мужиков позову и в пруд! Только футболку на берегу снимай! Моя Люська и так с тебя глаз не сводит.

– Папа!

– Что папа? Иди математику учи! Девятый класс на носу, а в дневнике одни тройки! И шорты эти, чтобы я больше на тебе не видел: нечего на всю округу коленки светить!

Вот она идеальная семья: ругаются беззлобно, подтрунивают друг над другом только лишь для того, чтобы вместе заливисто посмеяться над самой удачной шуткой, выходные проводят на даче, пусть и предпочли бы каждый заняться своими делами. Петрович бы с удовольствием закрылся в гараже наедине со своим новеньким Рено, Карина обложилась бы книгами по психологии, направив все силы на сбор интересных статей, которыми в сентябре поделилась бы со своими студентами, а Люда… А черт его знает, чем занимаются девчонки в четырнадцать… Я с сестрой не жил, и ведать не ведаю, как она проводила свои свободные вечера.

– Ты папку не слушай, – стоит мне выбраться на берег, точная копия своей матери протягивает мне махровое полотенце, намеренно прячась от шумной компании разгоряченных мужчин за высокими кустами. – Вовсе я в тебя не влюбилась. Старый ты уже, да еще и бабник.

Глава 10

Юля

Прощаясь с прошлой жизнью, главное, не позволять чувствам брать верх над холодным рассудком. Я справилась с этим виртуозно: без лишних слез избавилась от совместных фото на своем мобильном, сожгла чертову майку, производитель которой вряд ли догадывался, какую роль кусок дешевой материи сыграл в моей судьбе, и сменила номер, лишь одному человеку сообщив заветные цифры.

– Я скучаю, Юль, – тоскливо вздыхает Соколова, подруга детства, с которой мы покорили не одно дерево. Забирались на самый верх, без зазрения совести ломая ветки под своими ногами, и до отвала объедались черемухой, заливисто хохоча, когда терпкая ягода окрашивала языки в синий цвет. Она знает меня как никто и никогда не пытается судить: жалеет, любит – неважно, чтобы я не совершила, осуждения в ее взгляде мне видать.

– Я знаю, – горько, но изменить хоть что-то я не в силах. – Но ты всегда можешь приехать. С деньгами я помогу.

Их у меня теперь предостаточно. Конечно, меньше, чем у Светы, но отказываться от своей идеи стать Тихомировой я не планирую. Роюсь в шкафу, зажав плечом мобильный, и всерьез ломаю голову, какое из платьев выбрать: белое – цвет невинности и чистоты, или черное, что куда больше отражает мою сущность.

– Не могу. У меня ведь свадьба на носу. Две недели осталось, а дел невпроворот. До сих пор не решила, как столовую украшать.

Только зачем? Разве цветы или воздушные шарики смогут скрыть убогость местной забегаловки, избавить помещение от запаха тушеной капусты и рыбных котлет? Как не старайся, обертка ситуации не исправит, только невесте об этом лучше не говорить – она в кредит влезла, чтобы накормить сорок голов не самым вкусным тортом.

– И место для тебя я до сих пор берегу. Так что, если вы с Русланом надумаете…

– Шутишь? Потом разговоров не оберешься, – да и есть оливье в компании простых работяг мой банкир вряд ли решится. Даю голову на отсечение, что он ничего не смыслит в соленой селедке, для красоты приправленной свежей петрушкой, и уж точно не получит удовольствие от жирных отбивных. Не дай бог, отдаст концы от ударной порции холестерина, так и не доведя меня до стойки регистрации.

– Да кому какое дело? Любовь она ведь о возрасте не спрашивает! Артем на два года младше меня, и что? Разве мы с ним не счастливы?

Господи, она не меняется. Все так же верит в настоящие чувства и до сих пор грезит, что в один прекрасный момент я, наконец, пойму, что вовсе не деньги заставили меня оказаться рядом с Тихомировым. Запоздалое прозрение, которое, по ее словам, неминуемо.

– Ты беременна, Соколова. Так что шансов найти себе подружку помоложе ты своему жениху не оставила. А меня и так недолюбливают, зачем подкидывать лишнюю тему для сплетен?

– Это ведь важно для меня, Юлька… Один раз и на всю жизнь.

– Поверь, все мы поначалу так думаем. Моя мама тому самое яркое подтверждение. Пять браков за спиной, и каждый для нее был особенным.

– Вот и с ней заодно увидишься. Выглядит она все хуже. Постарела лет на десять. Конечно, с такой-то семейной жизнью!

Видите, я не врала – чувства я отключила, поэтому сердце не пропускает удар, и если меня что и гложет, так простое женское любопытство. Совру, если скажу, что не испытаю радости, узнав, что ее жертвы себя не оправдали – дочери рядом нет, а на любовном фронте никак не вяжется. Надеюсь, хотя бы сейчас Лида осознала, что я не виновата в ее неспособности создать хоть что-то, отдаленно напоминающее семью.

– Не спросишь, как они? – как всегда интересуется с придыханием, невольно понижая голос, и молчит, замерев в ожидании вердикта.

А надо ли? Какое мне до них дело? Только дурак станет переживать о тех, кто когда-то всадил ему нож в спину.

– Нет, – все же решаю, что белый подойдет больше и включаю громкую связь, торопливо избавляясь от пижамы.

– Бьет он ее, Юль. Места живого на лице не осталось. Мама моя говорит, не ровен час, когда он ее на тот свет отправит…

– И пускай, – вздрагиваю от порыва ветра, что пробивается в окно, и с шумом его захлопываю. – Сама виновата, кто ее просил с ним связываться? Еще и ребенка рожать?

– А мальчик у них чудесный. Светленький такой, и глаза голубые…

– Да хоть серо-буро-малиновые. Я же сказала, мне неинтересно.

– А вот тетя Лида о тебе спрашивает. На днях столкнулась с ней во дворе, так она минут десять меня не отпускала.

– Да что ты? Как мило! Мне прямо сейчас прыгать на поезд и мчаться на всех парах воссоединяться с семьей? – бросаю ехидно, не с первого раза справляясь с молнией. Комната успела остыть, аж мурашки по коже бегут.

– А почему бы и нет? Неужели не хочется увидеть братьев?

– Рыжего, например? Конечно, всегда мечтала вновь столкнуться с этим толстяком. Пожалуй, привезу ему пончиков из лучшей кондитерской…

– А он и не толстяк вовсе. В футбол играет, вытянулся… А Артурчик какой красавец! Чувствую, не одно женское сердце разобьет этот мальчишка, когда вырастет.

Еще бы. Его отец это делал виртуозно – просто исчез, вечером не вернувшись с работы, а от палатки с его овощами осталась лишь зловонная куча гнилых помидоров, что хозяин не удосужился убрать, впопыхах отчаливая на родину. Что-то не поделил с коллегами и бросил мать разбираться с долгами. Небольшими, но когда ты на пятом месяце и дома тебя ждут три ребенка, даже маленькая сумма кажется неподъемной.

– А Леночка ваша год на одни пятерки закончила.

– Третий класс, – усмехаюсь, ведь в начальной школе табелем с отличием никого не удивишь.

Я в ее возрасте тоже блистала – читала быстрее своих одноклассников и злилась, если в домашнем задании допускала хотя бы одну помарку. Поверьте, из меня мог бы выйти толк, не появись на свет Ярик, который своим плачем лишил меня возможности высыпаться перед занятиями.

Глава 11

Наверное, первое правило успеха – вера. В себя и в собственные силы… Прибавьте к этому природное обаяние, умение поддержать разговор и вовремя улыбнуться, демонстрируя сидящему напротив мужчине ряд ровных белых зубов, и должность у вас в кармане.

– Простите, но кастинг уже прошел. Модели отобраны и вовсю готовятся к показу, – а если не сработает, не стесняйтесь выпускать зверя, живущего внутри вашего хрупкого тела, изгибы которого нет-нет да привлекают внимание Тихомировского партнера по бизнесу. Или доставайте туза из рукава, ведь знакомство с говорливой Дариной порой бывает полезно – если отсеять ее болтовню о дорогих цацках и салонах красоты, легко можно вычленить что-то полезное из ее бессвязного набора слов.

Двигаюсь на краешек удобного стула, перетянутого мягкой шенилловой тканью и, подперев подбородок ладошкой, с вызовом смотрю на бизнесмена. Странный пиджак лимонного цвета, по канту украшенный черной тесьмой, немного отвлекает, и мне то и дело приходится себя одергивать, усилием воли стирая с лица глупую улыбку – как человек настолько близкий к моде, после утреннего душа мог натянуть на себя это?

– Разве, – делаю паузу и закусываю нижнюю губу, с удовлетворением подмечая, что взгляд серых глаз следит за мной неотрывно, – у вас не найдется одного местечка для девушки, готовой работать не покладая рук? Уверена, я неплохо украшу собой показ, и когда все закончится, вы еще будете смеяться, вспоминая, как чуть не отказали мне в этой работе…

– Скромности вам не занимать, – видимо, Ринат Хабибулин слишком много курит, поэтому его попытка посмеяться над самоуверенной брюнеткой заканчивается хриплым кашлем, остановить которой способен лишь стакан воды.

Быстро встаю, уверенно двигаясь к небольшому столику с десятком дорогих бутылок, и щедро плескаю в стакан боржоми.

– Спасибо. Здоровье ни к черту, а с этой нервотрепкой отлежаться в постели времени нет. Чуть меньше трех недель до грандиозного события, а мой партнер…

Знаю, знаю. Ваш партнер пытается пробудить в своем муже давно угасшие чувства: ума не приложу, чем Света развлекает Руслана, но и сама начинаю нервничать, ведь вместо обещанной недели, его деловая поездка затянулась на долгие девять дней…

– Вот видите. Меня вам сам Бог послал. Поверьте, ничто так не украшает красивое платье, как женщина, от которой веет уверенностью. Один проход – для вас малость, а мне приятно.

– С чего я, вообще, должен вам помогать? – его от природы узкие глаза с прищуром глядят в мое свежее лицо, в ожидании ответа. – Снимки неплохие, но скорее любительские.

– А разве для добрых дел нужна причина? Считайте, что помогаете начинающей модели сделать первый шаг в мир высокой моды.

– Я бы, пожалуй, помог, если бы видел потенциал…

– А разве его нет? – встаю, задвигая темно-зеленый стул, и отступаю назад, желая продемонстрировать работодателю, что все необходимое в моем арсенале имеется: рост, вес, ноги прямые, и высокие шпильки проблем мне не доставляют. Хоть марафонский забег беги! Прохожусь по прямой, пусть и чувствую себя глупо, ведь рот Хабибулина уже искривила ухмылка, и, закончив шествие, кокетливо улыбаюсь. – Чем вам не модель?

– Юлия…

– Константиновна, – прихожу на помощь, ведь он явно не помнит ни моей фамилии, ни возраста, ни хоть малейшей детали из того бреда, что я несла ему о несуществующем дипломе.

– Юлия Константиновна. Боюсь, я не в силах вам помочь. Увы, – даже руками разводит, напуская на лицо сочувствующую гримасу. – Попробуйте в следующем году. Или обратитесь в агентство, где вам подберут пару – тройку заказчиков.

– Не могу. Мне нужны вы, – вновь с диким скрежетом волочу по паркетному полу горемычный стул и устраиваюсь на месте, на манер отличницы оттягивая короткую юбку пониже на голые коленки. – А если я что-то решила, вариант только один – сдаться.

 – Мне, я так полагаю?

– Боюсь, что так. Тем более что добрые дела очищают ауру. У вас она наверняка темная, – видит Бог, я этого не хотела. – Наверняка, не раз совершали поступки, которыми в обществе кичиться не принято?

Будь на его месте Руслан, меня бы уже закапывали в каком-нибудь лесу… Он уж точно не стал бы бледнеть, медленно расслабляя загорелыми пальцами вдруг ставшую тесной удавку на шеи. Гаркнул бы так, что волосы на моей голове встали бы дыбом, а мысли о шантаже сами собой улетучились. А Ринат же, напротив, молчит, с трудом поборов узел галстука, и прежде чем задать закономерный вопрос бледнеет, интуитивно почувствовав угрозу.

– О чем это ты?

Стоит отдать ему должное: хотя бы выкать перестал, и голос его теперь звучит не так слащаво, словно передо мной не обеспеченный человек лет сорока пяти, а мальчишка, что на досуге распевается в школьном хоре.

– О том, что дети у вас премилые, – не лгу, малышка с черными как смоль волосами, что глядит на меня со снимка, стоящего в самом центре стола, достойна самых звучных эпитетов. – Сыну лет семь, наверное?

Молчит. Даже дышать забывает. Откидывается в кресло и, вторя мне, уже ведет своим взором по детским лицам.

– А жена какая! Кажется, новостной диктор на радио? Обожала ее музыкальное шоу… Жаль, что проект свернули, – тоскливо вздыхаю и теперь произношу с укором. – Что же вы от такой женщины на сторону бегаете?

– Ты…

– Да, бросьте, – мне ведь и самой неприятно заставлять его краснеть – мне дела до чужих утех нет. Пусть хоть со всеми своими работницами анатомию изучает, только выбора он мне сам не оставил. – Я умею хранить чужие тайны. Кто сейчас не без греха? Не вы первый, не вы последний свою любовницу отправляете показ закрывать! И вот если бы где-нибудь в серединке, я всего разочек могла бы пройтись по подиуму и покрутиться перед фотографами, дальше этого кабинета новость о вашей связи никогда бы не ушла. Так что? Уже чувствуете тягу помогать тем, кто в этом действительно нуждается?

Глава 12

Парнишка, присланный агентством, порядком мне надоел: таращится в зеркало заднего вида, наверняка гадая, отчего девушка средь бела дня прибегла к услуге «трезвый водитель», и криво ухмыляется тому, как яростно я тру ткань своего платья. А мне уже не остановится – вожу салфеткой, желая избавить наряд от грязи, и проклинаю про себя этот день, который еще час назад обещал быть успешным.

- Я не пьяна, — не выдержав пристального внимания к собственной персоне, произношу довольно резко и очень надеюсь, что мой тон заставит его вспомнить о необходимости следить за дорогой.

Знаю, не он виноват в моей нервозности, но ничего поделать с собой я уже не могу. Бросаю десятую влажную салфетку на пол салона и обреченно вздыхаю — моему любимому платью из плотного трикотажа пришел конец. Гигантское пятно на бедре от пролитого кофе, жирный след от майонеза на груди — хороша львица, ничего не скажешь! Без пяти минут модель, а выгляжу ничуть не лучше, чем уличная попрошайка! А все из-за Бирюкова.

Он до чертиков меня напугал — даже Жору перещеголял, который не брезговал приструнить меня обещанием отходить армейским ремнем по заднице… А он мог, ведь Ярику дважды выпадала честь познакомиться с этим методом Голубевского воспитания…

Вспоминаю, каким холодным стал воздух в салоне, стоило Максиму схватить меня за запястье, и тут же принимаюсь растирать плечи, прогоняя рой надоедливых мурашек.

Пусть катится. Ко всем чертям. Еще посмотрим, как он устроится на новом месте, после того, как я в красках опишу Тихомирову его выходку. Уверена, такого он ему с рук не спустит.

- Ты издеваешься? — словно почувствовав, как мне необходимо услышать его голос, Руслан разрывает мобильный настойчивым звонком. Только вряд ли ожидает такого приветствия… - Я уже перестала надеяться, что ты все-таки объявишься!

- Приятно осознавать, что ты скучала, — смеется как-то вяло и заходится кашлем.

- Безумно! У меня же нет мужа, с которым я бы могла коротать вечера, пока мой любовник решает вопросы бизнеса, — бросаю ехидно и не даю вставить ни слова, на корню обрывая его попытку хоть что-то мне объяснить. Сейчас на его отдых с женой мне плевать. - Я хочу, чтобы ты уволил Бирюкова!

- Вот как?

Я умею удивлять, не правда ли? Три дня не говорили, а вместо слезливых речей о тоске по его рукам, сразу заваливаю просьбами. Да что уж там! Это приказ, и если Руслан хотя бы немного мной дорожит, он просто обязан согласиться!

- Так и никак иначе! Он невыносим! Неотесан, не справляется с элементарными заданиями! Так что гони его в шею и нанимай другого. И пожалуйста, хоть раз, пришли ко мне нормального человека: старика, прыщавого студента, да даже женщину! Лишь бы не его!

- Ты меня удивляешь, Юлек, — нелепое обращение, к которому он прибегает нечасто. Разве что в спальне, когда мне удается поразить его воображение своими безудержными ласками. Неужели, и сам скучал? - За эти два года ты не похвалила ни одного водителя. Так что, не вижу проблемы. Максим опытный работник, обязанности свои выполняет исправно…

- Исправно? Он мне хамит! — мужчина, что крутит сейчас баранку моей Инфинити, даже вздрагивает от визга, на который я перехожу незаметно для самой себя.

- И неудивительно, — заставляет меня округлить глаза Тихомиров и продолжает как ни в чем не бывало. - Неприятно, конечно, но вполне ожидаемо. Именно поэтому я его и выбрал - устал слушать жалобы ребят на твои выходки. А этот спуску не даст, глядишь и свой пыл поумеришь!

Отлично! Его персонал перемывает мне кости? Взрослые мужики доносят на девушку, которая отнюдь не виновата в их никчемности: Дима Игнатов щедро поливается дешевыми духами, отчего в мороз я вынуждена открывать окно, еще и гоняет, как сумасшедший! За это стоит меня винить? Кто в здравом уме согласится на верную смерть от удушья? И есть ли на свете хотя бы один человек, который мечтает, чтобы его отскребали от асфальта дорожные работники? Я натерла мозоль на языке, призывая Игнатова сбавить обороты! А Костров… с ним и так все понятно — он верный пес Светы, к чему тут объяснения?

- Тем более у меня совершенно нет времени искать ему замену…

- А придется, Руслан, потому что я только что отправила его восвояси!

- Юлька, — рычит, и вновь кашляет. Эпидемия, что ли, какая-то? То Хабибулин, теперь вот Тихомиров…

- Ты заболел? — я ведь не сухарь. Хмурюсь, растирая ноющие виски пальцами, и отворачиваюсь к окну, не зная, что меня заботит больше — его хрипы или странное нежелание идти у меня на поводу.

- Да. Ангина, так что в ближайшее время не жди. Залег я здесь на пару недель.

- Где залег?

- В больнице. Заодно и сердце проверю, а то ты все соки из меня выжала. И с Бирюковым вопрос решай — он у меня на особом счету. Из парня выйдет толк, если не оплошает.

- Так уже оплошал! Ты бы видел, что он сегодня устроил! Думала, в порошок сотрет, — может, слезы на него подействуют лучше? Мужчины они ведь такие — стоит услышать истеричные нотки в женском голосе, и уже тают, идя на уступку, лишь не подтирать сопли второй половинке… Или не половинке вовсе, но разве это сейчас важно?

- Давай без драматических постановок? Делай, как я сказал — учись общаться с людьми, в жизни это умение тебе пригодится.

- А я и так коммуникабельная! — к любому подход найду, а способ значения не имеет! - Так что, раз для тебя норма позволять непонятно кому оскорблять твою женщину, то эту проблему я решу сама! Завтра же найму другого!

- Только попробуй и пересядешь на метро. Думаешь, я пущу за руль человека с улицы? Машине месяца нет…

- Так вот за что ты переживаешь? – прекрасно! Меня растоптали, унизили, а он печется о жестяной банке нелепой розовой окраски… Плевать на мои нервы, я же робот, снесу и издевки и обвинения в проституции!

Глава 13

Утро, когда твоя жизнь пойдет под откос, обычно ничем не примечательно. Одно из вереницы дней, что ты оставила за своей спиной. Разве что начнется оно резко, оборвет твой сон так внезапно, что тебе не сразу удастся отличить мир фантазий от суровой действительности.

Мне вот снился наш двор: Ленка на дереве, и я стою на земле, никак не соглашаясь взобраться наверх. Запрокидываю голову, наблюдая за девчонкой, что уже устроилась на толстой ветке, и то и дело отбрасываю с лица пряди, что надоедливый ветер безжалостно теребит. Я медлю, хотя никогда не отличалась малодушием и первой карабкалась на самую высокую иву, что росла под окном моей спальни, а подруга забрасывает меня шишками, и смех ее разливается на всю округу – звонкий, заливистый, такой, каким способен порадовать слух только ребенок.

- Юля, — сейчас же в голосе у нее паника, того и гляди, расплачется. Еще не знаю, что она хочет мне сказать, а внутри уже завязывается тугой узел беспокойства — в начале пятого она никогда мне не звонила.

В комнате до сих пор темно, и я неловко шарю рукой по прикроватной тумбе, смахивая на пол обертки от шоколадных конфет, которыми заедала стресс после разговора с Бирюковым. Еще немного и я не влезу в платье, выбранное той самой Ануфриевой, что через несколько часов станет гонять меня по подиуму, как делала это накануне. Щелкаю выключателем и жмурюсь от бьющего в лицо света ночника.

- Юлька!

- Я здесь, — потираю лоб, заводя назад растрепавшиеся волосы. - Чего звонишь в такую рань?

- Беда у нас, Юль!

Я больше не двигаюсь — так и лежу, прикрывая глаза ладонью. Она застала меня врасплох, оттого и не могу вздохнуть, парализованная страшным предчувствием…

- Мама твоя, — Соколова шмыгает носом, а я так резко сажусь на кровати, что перед взором расплывается липкая темень, мгновенно сменяемая миллиардами слепящих мушек. И сама не знаю, хочу ли услышать продолжение, поэтому не подгоняю подругу детства. - Весь двор на ушах стоит. Тут и милиция и скорая... Тетю Лиду в больницу забрали – уж не знаю, что к чему, но соседи ваши говорят, что она совсем плоха.

Произносит и теперь шумно дышит в трубку, не оставляя мне сомнений, что в эту самую минуту она обливается горючими слезами. Жалеет мою мать, в то время как я не могу собраться с мыслями...

– Жора? – зачем, вообще, спрашиваю, если заранее знаю ответ? Растираю плечи, возвращая на место тонкую бретельку шелковой сорочки, и останавливаюсь только тогда, когда кожу начинает саднить – перекрутившееся на пальце кольцо с крупным фианитом, доставшееся мне от бабушки, царапает руку, оставляя после себя еле заметные розовые полосы.

Что я чувствую? Черт его разбери… Я к их дракам привыкла, поэтому вряд ли удивляюсь узнав, что с годами их поединки стали лишь безжалостнее и беспощадней.

– А кто еще? Говорят, вечером домой на рогах пришел, а тетя Лида его бутылку спрятала. Вот он и закатил скандал среди ночи – магазины закрыты, а она водку отдавать отказалась.

– И что теперь? – ступаю на холодный пол и зябну еще больше – если днем в городе стоит жара, то по ночам москвичам позволено выдохнуть – то дождь, под шум которого я так люблю засыпать, то ветерок, что сейчас гуляет по комнатам, колыша тонкие занавески.

– Теперь, говорят, сядет. И, возможно, надолго…– от того, каким испуганным голосом Соколова заканчивает эту фразу, у меня подкашиваются колени…

– Мама умрет? – спрашиваю так тихо, что удивляюсь, когда каким-то чудом расслышавшая мой вопрос Ленка тяжко вздыхает:

– Не знаю, Юль…

Вот так мне открывается истина – я еще не утратила способность переживать за нее. Отстранилась, загнала подальше воспоминания, почти забыла как она выглядит, ведь чем больше я тонула в своей ненависти, тем размытие становился ее образ… А стоило мне представить, что завтра мама моя не проснется, ком в горле напрочь перекрыл кислород. Опираюсь на журнальный столик, привалившись к стене, и так крепко сжимаю в руке мобильный, что не удивлюсь, если корпус его рассыплется в мелкую крошку…

– Юль, – сквозь вату доносится родной голос, только вымолвить хоть что-то, у меня нет сил. – Юлька! Нужно что-то с детьми решать… Я их пока к себе забрала, но ты ведь знаешь, что у меня на носу свадьба. Да и соцслужбы наверняка нагрянут – кто знает, как долго тетю Лиду в больнице продержат? Приезжай, пожалуйста! У них ведь кроме тебя никого…

Никого. Только есть ли от меня толк?

Сбрасываю звонок, сползая по стене, и обнимаю колени, раз за разом ударяясь макушкой о выкрашенный в цвет оливы бетон. Не знаю я, что мне делать? Не знаю, хватит ли мне сил вернуться в прошлое: вновь взглянуть в глаза сестрам, услышать парочку колких фразочек от Рыжего и вновь столкнуться лицом к лицу с матерью… Я привыкла без них – без них я сильнее, сама решаю как жить и вовсе не переживаю о том, что пришлась им не к месту. И если быть честной, могу вернуться в постель и, спрятавшись с головой под одеялом, заставить себя перевернуть и эту страницу. Какое мне дело до социальных служб?

И пожалуй, я так бы и сделала, если бы сердце мое не колотилось, как бешеное, о ребра… Вновь включаю смартфон, без труда отыскивая нужный сайт, а через минуту уже зло отбрасываю его в сторону. Ближайший поезд лишь завтра днем.

Максим.

Я обожаю утренние пробежки. Благодаря неугомонным соседям, мои биологические часы теперь работают исправно, на зависть самым именитым маркам… Едва стрелки сходятся на пяти, я уже отбрасываю на пол одеяло, потягиваюсь и спрыгиваю со скрипучего дивана, на ходу срывая с дверки шкафа банное полотенце.

Работу я так и не нашел, поэтому последние пару дней только и делаю, что нарезаю круги в парке, или вымещаю злость после очередного собеседования на ни в чем не повинную грушу.

Глава 14

В детстве меня вывозили к морю лишь однажды. В семь лет. Отец тогда отправился в плаванье, вернуться из которого ему было не суждено, ведь вместо тугого кошелька он обзавелся любовью всей своей жизни, а мы бабским батальоном взяли курс на Анапу. Те два дня, что отделяли меня от песчаного пляжа и соленого воздуха курортного городка, я запомнила навсегда: пока другие дети носились по вагону, хвастаясь друг перед другом приобретенными на станциях игрушками, я не отлипала от закопченного окна, как завороженная любуясь быстро сменяющимися за стеклом картинками.

Удивительно, разве нет? Сначала с открытым ртом изучаешь города-миллионники с их неоновыми вывесками на крупных гипермаркетах, машешь водителям, замершим на железнодорожном переезде, а уже через час гадаешь, живет ли кто-то в этих забытых богом деревеньках, крыши домов которых опасно накренились, а заборы давно завалились на разросшиеся кусты малины.

Тогда меня интересовало все. Я донимала бабушку вопросами, стараясь запомнить мудреные названия станций, а сейчас вряд ли скажу, как называлось село, что мы оставили позади минуту назад. С возрастом утрачиваешь способность восхищаться мелочами, так что ни редкие красивые пейзажи, ни ухоженные дачные поселки, меня не трогают.

Все это так непривычно: ухабистая дорога, леса с поломанными деревьями, старушки, что выставили на обочину банки с поспевшей клубникой и в ожидании покупателей нещадно лупят себя березовыми ветками, отмахиваясь от комаров… Словно дальше столицы мир поставлен на паузу — ни приличных дорог, ни домов, архитектурой которых ты могла бы восхититься… Лишь блеклые пятиэтажки да незадачливые фермеры, что к концу дня отдадут свой товар за бесценок любому, кто решит остановиться и скользнуть взглядом по их ассортименту…

- Осталось немного, — мы всю дорогу молчали, и слышать сейчас голос Бирюкова непривычно. Сегодня мне по нраву тишина, поэтому лишь киваю.

- Так куда дальше? До города рукой подать, может, адрес скажите?

Умеет он ставить меня в тупик — сначала своей безропотной капитуляцией, сейчас тем спокойствием, с которым задает свой вопрос. Впрочем, чего я ждала? Он меня пожалел. Нет-нет, да поглядывал на меня в зеркало, ошибочно полагая, что я не чувствую его внимательного взгляда, и несколько раз порывался о чем-то спросить, наверняка готовый тут же проявить себя во всей красе — герой, не иначе. Поверьте, начни я откровенничать, он бы даже о ненависти ко мне позабыл.

- Юлия Константиновна, — видите, вот и отчество произносит без насмешки и недовольства. Еще вчера без всякой робости называл продажной, а стоило только увидеть, что я все-таки не железная, и сменил гнев на милость.

- Где вы живете?

- На Гагарина, дом восемнадцать, — после минутной заминки, все-таки отзываюсь я, и впервые за те четыре часа, что сижу на кожаном сиденье, позволяю себе прикрыть веки.

Уж лучше сначала к Ленке. Обнять хоть кого-то родного и отвлечься от мыслей, что атакуют мой мозг.

На что я, вообще, подписалась? Зачем запихивала вещи в чемодан, небрежно сминая дизайнерские тряпки? Зачем позволила себя убедить, что приехать сюда в такой момент правильно? Ведь все это чушь! Что я могу? Варить детям каши по утрам и относить в больницу куриный бульон? Бросьте, если я и решусь на подобное, то моя мать обречена преставиться от несварения желудка.

Я не создана для подвигов! Ничего не смыслю в таких вещах: что говорить, чем отвлекать малышню от мрачных мыслей, как, вообще, теперь к ним относиться? Отвыкла. Совершенно отвыкла от них, и зуб даю, что и они не горят восторгом от предстоящей встречи.

Едва автомобиль тормозит у знакомого подъезда, на меня накатывает паника. Вот вам и воин, лишенный принципов – не робею перед законной супругой своего любовника, зато от мысли, что от родни меня отделяет лишь деревянная дверь подъезда и два лестничных пролета, у меня поджилки трясутся.

Наглухо застегиваю олимпийку, и делаю глубокий вдох — обратного пути уже нет. Зато есть масса вариантов решения проблемы – можно и няньку нанять, в конце концов! Да и кто знает, может, Лида уже через пару дней вернется домой!

– Через два дома есть небольшое кафе. Кормят, конечно, неважно, зато выпечка у них что надо, – извлекаю из кошелька несколько купюр и протягиваю их водителю. – Бери. Считай, что это командировочные.

Боже, и саму сейчас вырвет от этой любезности, но сказать что-нибудь гадкое теперь язык не поворачивается.

– У тебя час, а потом забросишь нас по другому адресу.

– Нас? – удивленный мужчина, что прячет сейчас в карман полученные деньги, с интересом оглядывает окрестности: цепляется взглядом за небольшую ржавую лодку, что уже лет пятнадцать стоит посреди детской площадки, и тепло улыбается, когда невысокий рыжий мальчишка, возомнивший себя капитаном, издает победный клич, вытянув перед собой руку с зажатой в ней деревянной палкой.

– Нас. Со мной будут дети, – не знаю, заметил ли он, как я помрачнела, но больше вопросов не задает.

Выбираюсь на улицу, пьянея от воздуха, что в родных местах всегда кажется особенным, и все же бреду к Ленкиной квартире. Ничего не меняется – стены некрашены, потолок почернел от сырости, а на подоконник без слез и не взглянешь, ведь только ленивый не тушил об него бычки.

– Приехала! – хоть что-то незыблемое доставляет мне радость. Все та же Соколова, с этими ее светлыми волосами, собранными в высокий хвост, аромат ванили, что я с упоением потягиваю, уткнувшись носом в ее плечо, и руки – теплые-теплые, ведь даже летом она цепляет на себя сто шкур, опасаясь воспаления горла. У нее проблемы с миндалинами, так что когда на носу свадьба, профилактика необходима.

– Как ты еще не сварилась? – дергаю ткань вязаного свитера и улыбаюсь шире, замечая теплые тапочки на ногах.