Няня для дочки миллионера

Глава 16

Лара всплескивает руками и спрашивает:

— Вы идёте вчетвером на каток, я правильно услышала? — удивлённо таращит она глаза.

— Ага, — киваю. Сажусь на подоконник, телефон повыше поднимаю, чтобы сестра меня видела. Из-за плотного рабочего графика мы пока встретиться не можем, так что обходимся видеозвонками.

— Да уж, ситуэйшн. Не позавидуешь.

— Это ты ещё мягко сказала. Мама Ксюши, как бы помягче выразиться, — запинаюсь я, — в общем, она эгоцентричная наглая мажорка, которой дела нет до собственного ребёнка.

— Неужели всё настолько плохо?

— О да! Она включала Ксюше все части Гарри Поттера, а сама уходила с подружкой гулять. А последние фильмы довольно жестокие, ты сама знаешь. И Каролина очень много лишнего Ксюше наговорила.

— Например?

— Ксюша верила, что папа с мамой разводятся из-за её капризов.

— Вот это, конечно, перебор, — соглашается Лара. — Но насчёт остального я судить не берусь. Материнство не всем легко даётся. И я тоже совершала ошибки, за которые мне теперь очень стыдно. Думаешь, я не включала Лёве фильмы, не предназначенные для детей? Случалось такое, и не раз. И гаджетами пользоваться я никогда не запрещала, он в интернете мог любые видео найти, по сравнению с которыми финал Гарри Поттера — это детский лепет.

— Лар, даже не сравнивай себя с Каролиной. У неё была поддержка родителей, няни, деньги в конце концов!

— И что? Я не говорю, что всё сделанное Каролиной — это правильно и нормально. Нет, конечно. Я лишь хочу донести до тебя одну простую мысль: все мамы ошибаются.

— Я знаю, Лар. Но Каролина — это другой случай. Она с любовником была, пока её дочь скучала на лавочке перед домом. Разве это адекватное поведение?

— Нет, — вздыхает сестра. — Но, может, не всё так просто? Вдруг Каролине помощь специалиста нужна? Я сама мама, и у меня язык не поворачивается осуждать других матерей.

— Теперь я чувствую себя бессердечной стервой.

— Не смей! Твоя реакция вполне понятна, я же через свою призму на всё смотрю, — усмехается Лара и продолжает доверительным тоном: — Знаешь, мне всех мам хочется крепко-крепко обнять и сказать им, что чёрная полоса не будет длиться вечность. Послеродовая депрессия пройдёт, ребёнок перестанет плакать из-за коликов или прорезавшегося зубика, а долгий здоровый сон однажды вернётся в жизнь каждого родителя. И те слова, которые мы в сердцах говорили детям, они, конечно, не забудутся, но наши дети нам их простят.

— Лар, ты меня пугаешь, — напрягаюсь я. Сестра редко говорит о материнстве, не любит грузить других людей этой темой.

— Да мы с Лёвой поссорились, вот на меня и накатило, — трёт она глаза.

— Из-за чего?

— Я снова родительское собрание пропустила. Классная руководительница была недовольна, Лёва расстроился. Он сказал, что папа его успехами интересуется больше, чем я. Меня это задело. Сама понимаешь…

Бывший муж Лары еженедельно созванивается с Лёвой, но видятся они редко, примерно раз в полгода. Денис живёт в курортном городе, однако сына к себе не зовёт. Подарками тоже не балует, от алиментов уклоняется. Но Лёва его обожает, несмотря ни на что.

— И что ты ответила? — волнуюсь я. В этой ситуации нет правых, и обе стороны можно понять.

— Да вспоминать даже не хочу, — мотает головой Лара. — Сказала, что в отличие от Дениса я работаю почти без выходных и не могу из-за какой-то ерунды в школу бегать. Лёва взбрыкнул, я повысила голос… Такое...

— Лар, может, ты всё-таки уволишься? Пусть Денис тебе нормальные алименты платит, а не крохи какие-то. И для сына время найдётся…

— Не буду я ни о чём с Денисом разговаривать! — возмущается сестра.

— Даже ради сына?

— Так, систер, у тебя там своя Санта-Барбара происходит, в ней и участвуй, а я сама разберусь, окей?

— Хорошо, — тяжело вздыхаю я.

Иногда Лара бывает такой упрямой, что аж злость берёт. Она принципиально не хочет добиться от Дениса приличных алиментов, в суд не обращается, хотя имеет на это полное право. И кто в итоге страдает? Да все, кроме Дениса! Тот вообще на расслабоне живёт, вроде бы работает онлайн и хорошие деньги получает.

— Побежала я. До созвона, — бросает Лара и отключается. Я пялюсь в погасший экран телефона. Надо бы к племяннику наведаться, поддержать его. Если понадобится — я схожу на родительское собрание вместо Лары.

Смотрю на часы. Пора собираться. Владимир сказал, чтобы я подъезжала к торговому центру, где находится каток. Наверное, он сначала хочет с Каролиной что-то обсудить. Ну или Громов меня избегает. Наше общение в последние пару дней нельзя назвать дружеским. Или даже чисто рабочим. Неловкость сквозит в каждой фразе и в каждом взгляде. С моей стороны так точно. А что там у Владимира в голове — я, увы, не знаю.

До места встречи я добираюсь с опозданием. В центре ужасные пробки, на мосту какая-то авария произошла, поэтому часть города застыла в ожидании. Я успеваю переволноваться, затем взять себя в руки и снова разнервничаться. Каролина по-любому будет главную из себя строить да смотреть на меня пренебрежительно. А я этого не люблю. Но ради Ксюши постараюсь держать негативные эмоции при себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слова Лары меня не переубедили. Сестра говорила о собственной боли. Каролину она совсем не знает.

— Опаздываешь, — резко произносит Владимир.

— И вам добрый вечер, — хмыкаю я. — Где Ксюша?

— Уже на катке, вместе с Каролиной. Бери коньки и присоединяйся.

От него исходят отрицательные вибрации. У меня спина колючими мурашками покрывается. Я уже и забыла, каким суровым и чужим может быть Владимир.

Неприятно. До такой степени, что слёзы подкатывают к глазам. Я сажусь на скамейку, делаю несколько глубоких вдохов. Успокоившись, беру коньки и надеваю их. Ступаю на лёд, поначалу держусь за бортик, вспоминая, как вообще на тонких лезвиях разъезжать. В студенческие годы мы с подружками любили на каток ходить, но без фанатизма.

На катке никого нет. Только Громовы. Владимир что, арендовал площадь на весь вечер? Хотя почему бы и нет, раз деньги позволяют.

Ксюша уверенно стоит на коньках, что-то Каролине рассказывает. Я замечаю Владимира в нескольких метрах от себя. Он тоже отлично справляется. В мою сторону никто не смотрит.

Я отлипаю от бортика и присоединяюсь к семье Громовых.

— Виктория Андреевна, вы что, не умеете кататься? — спрашивает Ксюша.

— Умею, но не так хорошо, как ты, — улыбаюсь малышке. Она довольно смеётся. А Каролина, как обычно, пронзает меня высокомерным взглядом. — Здравствуйте, — говорю ей приветливо.

— Давай с нами наперегонки, — хитро прищурившись, предлагает Каролина.

— Это плохая идея, — вмешивается Владимир. В его голосе — сталь.

Ксюша же приходит в восторг.

— Мы будем медленно ехать. Виктория Андреевна, держите меня за руку, так вы не упадёте.

— Будешь меня страховать? — протягиваю малышке ладонь.

— Да! Как вы меня на велосипедах.

Что ж, ладно. На Каролину не смотрю, мне нужно за ногами следить, равновесие держать и ещё быть осторожной, чтобы Ксюше случайно не навредить. Мы проезжаем весь каток, я с каждой секундой чувствую себя увереннее.

— Кажется, дальше я сама справлюсь, — обращаюсь к Ксюше. Не хочу, чтобы она себя в чём-то ущемляла. Пусть катается так, как ей нравится.

— Хорошо. Я буду за вами следить.

Ксюша возвращается к маме, я же перевожу дыхание у бортика, а затем выезжаю обратно в центр катка. Честно говоря, ощущаю себя лишней. А Каролина с Владимиром — очень красивая пара. Интересно, есть хотя бы малейшая вероятность, что они помирятся? Некоторые люди способны простить измену. Для меня это странно, однако в жизни и не такое бывает.

Задумавшись, я забываю о безопасности и вздрагиваю, когда прямо на меня едет Каролина. Отталкиваюсь правой ногой, но что-то идёт не так, и я теряю равновесие. Падаю на лёд, морщусь от боли в колене.

— Всё в порядке? — насмешливо интересуется Каролина.

— В полном.

— Незачем на каток идти, если ты такая неумеха. Или надеялась на помощь моего мужа? — язвит она.

— Как вы, Виктория Андреевна? — тормозит возле нас Ксюша.

— Отлично. Пойду немного отдохну и снова вернусь.

— На сегодня хватит, — заявляет Владимир. Протягивает мне руку, и я, подавив смущение, касаюсь его ладони.

— Но мы и часу здесь не провели! — возмущается Каролина.

— Можешь дальше кататься, тебя никто не заставляет уходить, — парирует Владимир.

— Ксюш, ты же не хочешь уходить? — обращается к дочке Каролина.

Малышка неуверенно мотает головой.

— Всё хорошо, правда, — говорю я как можно убедительнее. — И вообще мне нужно сестре позвонить, так что я вас в кафе подожду.

— Хорошо. Я тебя проведу, — роняет Владимир.

Каролина фыркает и отъезжает от нас. Машет Ксюше рукой. Малышка растерянно смотрит на меня, виновато улыбается, а затем догоняет маму.

— Мне не нужна ваша помощь, — поворачиваюсь к Громову. Он мои слова полностью игнорирует. Хватает меня за руку, кивает в сторону выхода. Его прикосновение настолько же ледяное, как и взгляд.

Я выдёргиваю ладонь, как только мы покидаем каток. Присаживаюсь, стаскиваю с себя коньки. Нога болит, но не сильно.

— Вы снова нашли повод, чтобы оставить Каролину наедине с Ксюшей? — мой голос сочится иронией.

— Нет. Не все мои действия продиктованы желанием насолить Каролине.

Владимир садится рядом. Слишком близко. Наши бёдра и плечи соприкасаются.

— Спасибо. Но я поеду домой. Катание на коньках должно быть семейным развлечением, мне здесь не место.

— Уверена? — кажется, он спрашивает совсем о другом. Его близость пьянит, я из последних сил держусь.

— Не очень. Но так будет правильно. Понимаете?

— Да. — Владимир встаёт и бросает взгляд на мою ногу. — Болит?

— Уже нет. Не беспокойтесь обо мне, это лишнее.

Я выхожу из торгового центра и жадно дышу холодным осенним воздухом. Совершать правильные поступки вошло у меня в привычку. Тогда отчего на душе-то так паршиво?

В дом Гордеевых я захожу обессиленная, с ноющей ногой и полным бедламом в голове. Не уверена, правильно ли я поступила, оставив Владимира вместе с Каролиной. Вдруг они действительно помирятся? В теории такое возможно, но одна мысль об их воссоединении отзывается острой болью в груди.

Тогда я потеряю хорошую работу и больше никогда не увижу Ксюшу. И Владимира. Между нами ничего толком не было, он быстро меня забудет. Даже не сомневаюсь в этом.

— Вы так быстро вернулись, — встречает меня Елена Леонидовна.

Совсем забыла, что она здесь. Киваю и выдавливаю из себя некое подобие улыбки. Я уже сто раз успела пожалеть о своём решении. Сидела бы сейчас рядом с Ксюшей, отражала бы нападки Каролины и ловила на себе редкие взгляды Громова. А вместо этого приехала в чужой дом и еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться на глазах у домработницы.

— Ксюша с Владимиром Романовичем ещё на катке. Я решила не мешать их семье.

— Какой семье? — не понимает меня Елена Леонидовна.

— Громовых. Владимир, Каролина и Ксюша, — объясняю я. Иду на кухню, включаю чайник.

— Да нет там никакой семьи. И не было никогда, — доверительно произносит Елена Леонидовна. Она достаёт чашку из шкафчика, насыпает листовой чай и заливает его кипятком. На её лице отражается искренняя забота.

— Что вы имеете в виду?

Елена Леонидовна и себе чаю наливает, садится напротив меня и голову набок склоняет.

— Я же у Владимира почти восемь лет работаю. Ксюшу ещё совсем маленькой помню. Очень талантливый ребёнок, она говорить рано начала, и читать. Я её многому учила, пока нянек не было. Да и потом тоже. Меня домработницей наняли, еду там готовить, дом убирать, а я дополнительно воспитанием Ксюшки занималась. Владимир мне щедро доплачивал. А вот Каролина… Нехороший она человек.

Не понимаю, почему Елена Леонидовна вдруг решила со мной пооткровенничать, но слушаю внимательно. Мне интересно, что происходило в семье Громовых раньше.

— Почему нехороший? — любопытничаю я.

— Может, и хороший, конечно, да только не со своей дочкой, — горестно вздыхает Елена Леонидовна. Я вспоминаю про чай и делаю пару глотков. — Никогда она Ксюшеньку не любила. Раздражал её вечно детский плач, крик и слёзы. Ксюшей занимались родители Каролины, царствие им небесное. Особенно бабушка во внучке души не чаяла. Хорошая была женщина, мы с ней крепко дружили… А Каролина ребёнка как сторонилась, так и до сих пор сторонится. Ничего не изменилось.

— Может, сейчас изменится?

— Да куда там! Если мать своё дитя не любит, то это навсегда, — уверенно заявляет Елена Леонидовна. От её слов у меня дрожь по телу идёт. Как ужасно это звучит — родная мама не любит свою единственную дочь!

— Не знаю. Я верю, что люди меняются.

— Потому что ты добрая душа, — тепло улыбается женщина. — Я за тобой всю неделю наблюдаю, нравишься ты мне. Только в глазах твоих тоска сильная живёт. Почему?

Я рассматриваю ногти на своих руках. Надо бы в салон записаться, маникюр приличный сделать. На вопрос Елены Леонидовны не знаю, как ответить. Мы с ней за эти полторы недели перекидывались только общими фразами, я совсем её не знаю. Но в голосе, во взгляде, в поведении женщины есть нечто такое, что невольно напоминает мне о бабушке. Она тоже была заботливой и прямолинейной. Её не стало три года назад, я до сих пор скучаю.

— С парнем рассталась, — говорю наконец, а затем добавляю зачем-то: — И детей у меня быть не может.

— Кто сказал?

— Врачи.

— Врачи тоже ошибаются.

— А почему вы решили, что семьи Громовых никогда не было? Каролина же с Владимиром столько лет женаты, — меняю я тему. Не могу о детях говорить, сразу ком в горле застревает.

— Да потому что тепла между ними нет. Так что зря ты благородство проявляешь, не нужно оно никому.

— Я делаю то, что считаю правильным.

— Для кого правильным? — выразительно смотрит на меня Елена Леонидовна. — Я вижу совсем другое. Ты свой шанс упускаешь, милая.

— Я вас не совсем понимаю…

Нас прерывает хлопок входной двери. Я подрываюсь с места. Ксюша бежит мне навстречу.

— Как вы, Виктория Андреевна? — запыхавшись, спрашивает она.

— Отлично, ничего не болит. А вы почему так рано? — поднимаю взгляд на застывшего Владимира. Он предельно серьёзен, брови сведены к переносице.

— Уложи Ксюшу спать, — бросает он и выходит из дома.

— Они с мамой будут ссориться, — спокойно произносит малышка. — А спать я пока не хочу, ещё совсем рано!

— А что ты хочешь?

— С вами посидеть. Можно? — робко спрашивает она.

— Конечно.

Ксюша мчит в гостиную, с ногами запрыгивает на диван и смотрит на меня.

— А почему вы нас не дождались? — малышка обиженно дует губы. Я ведь и правда её обманула, не сообщив о своём уходе. — Ножка болела?

— Нет. Я не хотела вам мешать.

— А чем бы вы помешали?

Елена Леонидовна улыбается и кивает, дескать, устами ребёнка глаголит истина. Я только плечами пожимаю.

— Мама не захотела в кафе идти. А папа стал грустным после того, как вы ушли. Но зато мы классно покатались. Я завтра Кате всё скажу! Пусть знает, что у меня тоже хорошие родители.

Ксюша в красках описывает Елене Леонидовне катание на коньках, а я то и дело на дверь поглядываю. Что-то долго Владимира нет.

— Виктория Андреевна, а вы можете папу позвать? Скажите, что я его очень-очень жду, — просит Ксюша. — Не хочу, чтобы они с мамой друг друга обижали.

Я перевожу взгляд на Елену Леонидовну. Она качает головой, поднимается и молча идёт на кухню. От неё помощи ждать не следует, это ясно. Я не хочу прерывать общение Владимира и Каролины, но если Ксюша просит…

— Хорошо. Беги в свою комнату. Я что-нибудь придумаю.

Ксюша обнимает меня, шепчет «‎Спасибо», а затем мчится на второй этаж. Я собираюсь с духом и выхожу во двор. Владимир и Каролина разговаривают на повышенных тонах, слова я различить пока не могу. Они на летней веранде. Усмехаюсь. Я считала, что это наше с Громовым место. Какая же глупость.

— Хватит угрожать мне судом! — слышу Владимира. — Если бы ты хотела забрать Ксюшу, то уже давно бы обратилась к адвокату.

— Я надеялась, что мы обойдёмся без всего этого, — взвинченным голосом отвечает Каролина. — Думаешь, мне самой хочется по судам таскаться? Давай мирным путём всё решим.

— Давай. Ты можешь навещать Ксюшу, когда пожелаешь, но жить она будет со мной. И воспитывать дочь тоже буду я.

— Да что ж ты упрямый такой! — восклицает Каролина. — Может, Ксюша вообще не твоя дочь! Почему ты так за неё уцепился?

— Что ты сказала? — после долгой паузы переспрашивает Владимир. Голос будто и не ему принадлежит, он надтреснутый, пустой.

— Что слышал. Я не хотела этого говорить, но ты меня вынудил… Я не уверена, что Ксюша твоя дочь.

Зажимаю рот ладонью и осторожно, чтобы меня не услышали, возвращаюсь в дом. Прижимаюсь спиной к стене, медленно оседаю на пол.

Боже, бедный Владимир. За что ему всё это?