Оборотень на щите

ГЛАВА 1

Света сидела на чурбаке.

У ног ее горел костерок, разведенный в очаге — неглубокой яме в земляном полу, выложенной камнями. Дымок уплывал вверх, к дыре между стропилами, закопченными до черноты.

Запах сырости, стоявший в хижине, не заглушала даже горечь дыма. Тело со спины пробирало холодом, а полотняная рубаха, доходившая Свете до колен, от него почти не защищала. Костер согревал лишь ноги…

Но Света всего этого не замечала. Ульф был жив, Ульф был рядом. И радость, полыхавшая внутри от этой мысли, грела сильней огня в очаге.

Правда, сквозь радость пробивались и другие мысли. Как это случилось? Неужели руна Гьиоф останавливает действие Исс, руны Льда? Или сработала одна из рун, которые она чертила до этого? А может, руны подействовали все вместе, и Гьиоф в придачу?

Ульф, пока Света плавала в раздумьях, молча занимался делом. Убрал с огня котелок, достал из мешка, висевшего на колышке, глиняную миску. Начерпал в нее варево из котелка, орудуя большой деревянной ложкой. Затем сунул наполненную посудину в руки Свете. И предупредил:

— Ложку я вырезал сам. Так что хлебай осторожно, чтобы губы не занозить.

Глиняные края обожгли ей пальцы, раны на ладонях тут же заныли. Света неловко пристроила миску на коленях — но бедра мигом припекло сквозь рубаху. И руки дернулись сами, приподнимая посудину.

Ульф сразу скользнул к кровати. Подхватил одно из покрывал, сунул его Свете под руки, распорядился:

— Ставь.

Она послушно опустила посудину на домотканую шерсть, укрывшую колени. Зачерпнула варево. Ложка из грубо обструганного дерева, похожая на маленький половник, подрагивала в пальцах. Те норовили разжаться, ладони пронзала дергающая боль…

Ульф тем временем подтащил к очагу кряжистый пень. Сел, тут же подался вперед, пристроив локти на расставленных коленях и свесив вниз когтистые ладони. Бросил, глядя на Свету горящим янтарным взглядом:

— Пока ты ешь, я буду рассказывать.

Она поспешно кивнула. Потом, стараясь не думать о боли, поднесла к губам ложку, с которой свисали волокна разваренного мяса. И какие-то корни, похожие на бурые толстые нити.

— Я пробрался в опочивальню Торгейра, — спокойно объявил Ульф. — Но Торгейр меня одолел. Говорят, у бога Одина есть особый дар — он смотрит на человека, и тот замирает. Или промахивается в бою. Один использует свой дар, чтобы забирать в Вальхаллу самых лучших воинов, тех, кого нелегко убить. Так вот, я пытался прикончить Торгейра, но промахнулся. И застыл, как муха в смоле. Не мог ни двинуться, ни дернуться. Уже потом при мне Торгейр похвастался, что отмечен милостью богов. Что у него есть дар Одина…

Света замерла, ложка плюхнулась обратно в миску.

— Ешь давай, — строго велел Ульф. — Может, тебя покормить? Если руки не держат…

Света мотнула головой. Снова торопливо зачерпнула похлебку, тут же потребовала:

— Ульф рассказать.

Он ухмыльнулся.

— Ты мне приказываешь? Не зря Торгейр говорил, что я даю тебе слишком много воли… ладно, слушай. Пока я сидел в опочивальне, обездвиженный и в волчьей шкуре, Торгейр с Хильдегард болтали. Они думали, что ты явишься меня спасать, пустив в ход руну Врат. И Хильдегард обмолвилась, что твой дар можно забрать. Если ты возьмешь в руки руну Чаши, Пертфу, и передашь ее кому-то с легким сердцем, то твоя сила уйдет к этому человеку. Может, нужно сделать что-то еще, но Хильдегард об этом умолчала…

— Я понимать, — поспешно пробормотала Света. — Руна Пертфу нет.

Ульф кивнул.

— Да, ты не должна ее касаться. А теперь главное. Хильдегард и Торгейр собирались что-то сделать для богов. В обмен на их милость, как я понимаю. Для этого Торгейр хотел стать конунгом. На следующий день уже был назначен арваль — поминки по Олафу, прежнему конунгу. После этого Торгейра подняли бы на щитах. За…

Ульф вдруг осекся и метнулся к Свете. Еще через секунду в дверь постучали — а Ульф, уже стоя рядом со Светой, сунул руку за ворот своей рубахи.

В следующий миг перед ее лицом мотнулись знакомые ножны, прежде висевшие у оборотня под одеждой.

Света вцепилась в них одной рукой, второй поставив — почти скинув — миску на пол. Сразу перевернула ножны так, чтобы руна Врат, нацарапанная на коже, концом треугольного флажка указала вправо.

Ульф тем временем кинулся к двери, подхватив топорик. Коса из молочно-серых волос рванулась вверх, резво укорачиваясь…

И стремительно менялось тело. Плечи опустились, став покатыми, вспухли снизу буграми. Из густой шерсти, стрельнувшей по шее — а затем по челюсти — выглянуло заострившееся, уже заросшее молочным волосом ухо.

— Свои, — крикнули за дверью.

Голос был мужской, уверенный.

— Мои свои здесь не ходят, — проворчал Ульф.

— Я пришел из мира твоей жены, — напористо заявил незваный гость. — Хочу поговорить о том, что вас ждет.

Ульф вдруг оглянулся, и Света увидела, каким он стал. Лоб поднимался над переносицей бугром, челюсти вытянулись, нос выпирал вперед широким черенком. По спинке носа и над посеревшими ноздрями коротким гребешком топорщилась шерсть. Из-под заросших век сверкнули янтарные глаза — круглые, почти лишенные белков.

Сюда явился кто-то из моего мира, изумленно подумала Света, не сводя с мужа глаз. И этого человека тоже привела Свадебная руна? Или между двумя мирами, Истинным Мидгардом и Неистинным, есть путь, не требующий прикосновения двоих к руне Гьиоф?

Ульф, отвернувшись от Светы, рыкнул:

— Те, кто являются из мира моей жены, в закрытую дверь не ломятся.

На этот раз ему не ответили.

Несколько мгновений было тихо. А потом рядом со Светой зашуршало. Она обернулась, держа наготове ножны с руной Врат…

И Ульф тенью метнулся к ней. Света еще успела заметить, как сверкнуло в его лапе лезвие иззубренного топорика — а следом по глазам полоснула ярко-белая вспышка. Она зажмурилась. Ощутила, как сгреб ее Ульф…

Когда Света проморгалась, она уже стояла возле стены хижины, припертая к ней плечом Ульфа. А возле очага, возникнув из ниоткуда, застыл мужчина.

И при взгляде на него Света задохнулась. Стиснула ножны, которые так и не выронила.

Мужчина был молод. Длинные черные волосы собраны сзади. Но главное — он был одет не по моде этого мира. В синюю футболку и джинсы.

— Поприветствуй своего предка, волк, — снисходительно сказал мужчина. — Я Локки. Ты хотел, чтобы я показал, как могу входить, не ломясь в закрытую дверь… я показал. Поговорим?

Ульф несколько секунд молчал. Потом ответил, опять сбиваясь на рык:

— Мог бы и пораньше прийти.

— Опытный воин бьет лишь там, где может, Ульф, — быстро заметил Локки. — Мне нельзя появляться здесь часто, этот мир слишком близок к Асгарду. Но к тебе на помощь я пришел вовремя. Помнишь, как уставились на зарево стражники у пролома? И глазели на огни, пока ты пробирался по дну ямы со своей ношей?

Ульф угрюмо молчал. Не двигался, по-прежнему припирая Свету к стене бугристым плечом. А она, неожиданно решившись, спросила по-русски:

— Вы и правда с Земли? Я могу туда вернуться? Хоть ненадолго?

Гость, глядя на Ульфа, небрежно заявил на местном наречии:

— Твоя жена спрашивает, можно ли ей вернуться в свой мир. Она уже знает, что на тебе нет гривны?

Ульф после этих слов отступил в сторону. Развернулся, и Света посмотрела в лицо, заросшее молочной шерстью.

Выглядел оборотень страшновато. Но Свету сейчас пугал не он — а его молчание.

И невозможно было понять, что таилось во взгляде Ульфа. Янтарные глаза приглушенно горели под веками, обросшими короткой шерстью. Губы, ставшие серыми и тонкими, вздрагивали — но не задирались, открывая клыки.

Локки смотрел на них с улыбкой.

— Ты прав, — как-то невнятно выпалил Ульф. — Будет лучше, если она узнает это от меня. Там, в крепости, я обернулся до конца, Свейта. Потом Торгейр меня сковал. Помнишь, я говорил про милость Одина? О том, как застыл под взглядом Торгейра? Я застыл в волчьем обличье, на четырех лапах. А затем позвал зверя, который во мне спал. Сам выпустил его на волю, сам отдал ему свое тело. До конца, полностью. Сила, полученная Торгейром от Одина, действует только на людей. Поэтому я исчез, чтобы волк сделал то, чего не мог сделать я — убил Торгейра. Так волк остался в моем теле один. Совсем один.

Ульф замолчал. Из-под тонких губ на долю мгновенья блеснули клыки — но тут же спрятались.

— Пока оборотни растут, — резко добавил он, — звери внутри нас — те же щенки. Они не опасны, не способны подчинить себе человеческую половину. А в шесть лет мы надеваем свою первую гривну. И учимся не выпускать волка…

Не волка, а волчонка, подумала Света. Как, интересно, маленькие оборотни этому учатся? Обжигаясь на каждом шагу?

По спине у нее побежали мурашки.

— Мы не воюем, пока нам не исполнится пятнадцать лет, — глухо бросил Ульф. — Потому что для хорошего боя надо убрать гривну с кожи… до пятнадцатой весны этого делать нельзя. За девять лет с серебром на коже мы вырастаем людьми. А волк тем временем засыпает. Но если взрослый оборотень снимает гривну слишком часто, и не только в бою, зверь просыпается. Набирается ума и сил. И подминает под себя человека.

Ульф глянул на Свету оценивающе. Сказал отрывисто:

— Отправляясь к Торгейру, я оставил свою гривну у конунгова дома. В опочивальне я позвал волка. И сам ему все отдал — власть над телом и власть над мыслями. А когда вернулся за гривной, она прожгла мне пальцы. Я тогда решил, что дело в людях, бегавших по крепости. Завернул гривну в тряпку, выбрался из города… и уже здесь, в хижине, снова попытался ее надеть. Но серебро теперь жжет так, что шкура дымится постоянно.

Света коротко, звучно выдохнула. Подумала неуверенно — и что теперь? Ульф станет волком навсегда? Уже полностью? В мыслях, в поступках…

Ульф отвернулся. Буркнул, глядя на Локки:

— Теперь она знает. Но я не чувствую себя зверем. Все как прежде, только гривны на коже нет.

Локки молчал, не сводя глаз со Светы.

— Считайте, что я ни о чем не спрашивала, — пробормотала она на родном языке.

И шагнула к Ульфу. Обхватила мужа со спины, уткнулась в его плечо, не обращая внимания на Локки. Ощутила, как резко, почти мгновенно, исчезла прослойка шерсти под рубахой оборотня. Там, где она прижималась к нему щекой.

Ладонь Ульфа — уже не лапа — накрыла одну из ее рук.

— Пока вы тут обнимаетесь, — насмешливо сказал Локки, — я расскажу, что грозит Эрхейму. И начну издалека. То, что здешние люди зовут Неистинным Мидгардом, на самом деле просто Мидгард. Единственный и настоящий. Так его нарекли еще великие йотуны.

Он посмотрел Свете в глаза. Заявил неожиданно на чистом русском:

— Это я про твою Землю, куда ты так рвешься.

А следом Локки опять перешел на местное наречие:

— Здешний мир раньше звался Утгардом. Но в сагах говорится, что мир людей — это Мидгард. И никак иначе. Поэтому местные со временем стали называть свой Утгард Истинным Мидгардом. Однако это ложь. Запомните это, иначе не поймете то, что я скажу. Давным-давно кое-кто из настоящего Мидгарда разрушил мост Биврест, соединявший его с Асгардом. И разнес вдребезги колесницу Тора, так что боги из Асгарда перестали навещать Мидгард. Но перемирия не длятся вечно. Сейчас боги хотят заново отстроить мост Биврест. Хотят снова стать хозяевами настоящего Мидгарда, и получать оттуда жертвы. Без человеческих жизней им голодно.

Бред какой-то, подумала Света, прижимаясь к Ульфу. Язычество с его кровавыми обрядами на Земле давно в прошлом. Даже здесь, в этом мире, она не слышала о жертвах…

А может, Ульф о них умолчал, неожиданно мелькнуло у Светы.

— Чтобы восстановить Биврест, умереть придется многим, — провозгласил Локки. — В самом Асгарде живых мало, и боги используют народ Эрхейма. Самый первый Биврест когда-то сковали йотуны — инеистые и огненные. Лед и пламя, слитые в одной горсти… мои йотуны отдали для Бивреста силу, которая к ним уже не вернется. Но боги очень хотят восстановить Великий мост. Если тысячи людей сгорят, а тысячи замерзнут, зовя богов — это заменит лед и пламя йотунов. Из душ умирающих, приложив кое-какое колдовство, можно выковать новый Биврест. Огонь и лед, Ульф. Руна Фе и руна Исс. Много смертей. Много силы, которая вскинется над этим миром, оборачиваясь мостом в Мидгард.

— Это и есть то дело, в котором хотели поучаствовать Хильдегард с Торгейром? — угрюмо спросил оборотень.

Локки, сделав пару шагов, уселся на корявом пне возле очага. И только после этого ответил:

— Да. Провозглашая кого-то конунгом, его поднимают на щитах. Потом щиты приколачивают над воротами каждого города, признавшего власть конунга. Обряд древний, все о нем знают.

Света слушала молча. Но в памяти у нее вдруг всплыла фраза, застрявшая там еще со школьных времен — "мой щит на вратах Царьграда"…

— Однако щиты, приготовленные для конунга Торгейра, были с секретом, — продолжал Локки. — На каждом из них Хильдегард начертила две руны. Исс и Фе, лед и пламя. Она нарисовала их своей кровью на всех щитах, кроме одного. Щит Нордмарка пока чист.

Локки снова посмотрел на Свету.

— Есть несколько способов пробудить силу рун. Ты уже знаешь, на что способна твоя кровь. Она вернула волка из ледяной могилы. Она — и Гьиоф.

Света сразу припомнила, как чертила окровавленными пальцами руны. Прямо на сугробе, в который превратился Ульф…

Она кивнула. Щека скользнула по плечу мужа, и Ульф в ответ прижал ее ладонь еще сильней.

— Щиты собирались прибить над воротами всех городов, — объявил Локки. — После этого Хильдегард должна была начертить руны на щите Нордмарка — и коснуться их. В тот же миг все руны Исс и Фе, нанесенные кровью Хильдегард, сработали бы, наслав на города огонь со льдом. В один день могли погибнуть тысячи, сгорая заживо и замерзая. Зато боги построили бы свой Биврест. И добрались бы до настоящего Мидгарда, чтобы взять там великую жертву. Асы собирались убить столько тысяч душ, сколько нет во всем Утгарде. Чтобы восполнить утерянные силы владык Асгарда, изголодавшихся по чужим смертям.

— А щиты зачем? — буркнул Ульф. — Просто доски по стенам развесить нельзя?

— Не будь проще, чем ты есть, Ульф, — насмешливо произнес Локки. — От доски с рунами загорится один дом, ну два. А щит конунга, прибитый над воротами города, зальет пламенем и льдом всю округу.

И тут Света спросила по-русски — потому что не знала нужных слов на местном языке:

— Это нога конунга на щите творит такие чудеса?

Ульф дернул ее вперед. Приобнял, когда Света, сделав шаг, очутилась рядом…

Лицо его опять было человеческим. Шерсть пропала.

Локки ответил быстро, но на языке Эрхейма:

— Не стоит сомневаться в древних обрядах. Особенно тех, истоки которых вы не знаете. Между прочим, жена Ульфа, в твоей стране тоже были конунги, встававшие на щиты. Рюрклинги… Рюриковичи. И правили они семьсот пятьдесят лет. А сохранили бы привычку шагать по щитам, так правили бы и дальше.

Потом Локки внимательно глянул на Ульфа.

— Здесь, в Утгарде, который близок к Асгарду, этот обряд имеет еще больше силы, чем в далеком Мидгарде. Щит конунга — власть над людьми. И каждый, кто проходит у ворот, где висит щит конунга, торит дорожку от него к своему дому. Тоже своего рода мост… вроде того, что привел в Утгард женщину из настоящего Мидгарда. Только этот мост открывает путь не людям, а рунам со щита. Спрашивай, Ульф. Я по твоему лицу вижу, что ты хочешь спросить о многом.

Но Ульф молчал. И Локки после заминки бросил:

— Тебе доводилось играть в хнефатафль, потомок? В нынешней игре главная фигура, хнефа — Один. Он хочет дойти до угла — до Мидгарда. На его стороне асы и кое-кто из людей. А у меня только ты и твоя жена. Все остальные пока играют на стороне Одина.

Ульф разжал руки, отпуская Свету. Велел:

— Сядь.

Она послушно шагнула к чурбаку, ощутив неприятную, предательскую слабость. Навалившуюся то ли из-за услышанного, то ли потому, что не удалось поесть.

— Откуда у моей жены дар? — спросил Ульф у нее за спиной. — И может ли она вернуться в свой мир, взявшись за одну из рун?

— Решил отправить ее домой, пока не встал на четыре лапы? — отозвался Локки. — Нет, руны не откроют твоей жене путь назад. Даже богам — богам, Ульф, — чтобы попасть в Мидгард, нужно построить Биврест. Я единственный, кто может ходить по мирам. Но даже я не смогу отвести эту женщину в Мидгард. И тебе придется держаться. А ей придется остаться. Что до рунного дара, то тут все просто. Кровь Одина.

Локки улыбнулся. Пояснил:

— Конунг всех асов когда-то жил в Мидгарде. В те времена он был простым человеком. Об этом даже в сагах говорится. И там, находясь в своем первом, истинном обличье, Один наделал кучу детей. Правда, Всеотец не любит вспоминать о детках, брошенных в Мидгарде. Щенки Одина, в свою очередь, завели детей, внуков, правнуков… и все они от рождения владели даром предка, который Один получил, обитая в своем первом теле. Твоя жена — из потомков Одина. Однако Мидгард далек от Асгарда с его силой. В Мидгарде дар твоей жены был слаб, и мало на что способен. Зато здесь, в Утгарде, который близок к Асгарду, рунный дар проявился в полную силу.

— Еще и это, — проворчал Ульф.

Света, уже сидевшая на чурбаке, обернулась к нему. Подумала зачарованно и измученно — с ума сойти. Выходит, она потомок главного из здешних богов. Прямо день открытий какой-то. Локки пришел, о великом предке рассказал…

Ульф посмотрел на нее изучающе, словно увидел впервые. Заметил:

— Но этот дар можно отдать.

— Да, — согласился Локки. — Если твоя жена возьмется за руну Чаши, и передаст ее кому-то, не испытывая страха, по доброй воле, да еще сама попросит принять дар — он уйдет. Сам Один именно так получил эту силу. Но в уплату лишился глаза, и девять дней провисел повешенным. С петлей на шее, с копьем в глазнице. Не будь у него тогда капли магии, полученной от ванов, не выдержал бы. Надеюсь, ты приглядишь за своей женой. Ее дар нельзя отдавать в чужие руки. А если у вас родится маленький оборотень…

Локки снова улыбнулся, по-лисьи выпятив длинный подбородок. Насмешливо добавил:

— У твоего щенка тоже может быть дар. Но ему понадобится мать, способная его защитить. Если, конечно, ты не собираешься заделывать своей бабе волчат, чтобы кто-то мог получить их силу.

Ульф оскалился. Рыкнул:

— Ее дети унаследуют Одинов дар?

— Этого я не знаю, — легко ответил Локки. — Ведь в них будет и моя кровь. Но сейчас нам не до этого. Хальстейн, средний сын Олафа, уплыл на юг с торговым караваном. Ярлы, собравшиеся в Нордмарке, уже отправили за ним драккар. Торгаши путешествуют медленно, ночуют на берегу — а драккар морской стражи пойдет без остановок. И дней через десять Хальстейн вернется в Нордмарк. После этого все начнется сначала. И в Утгарде снова может появиться гость из Мидгарда. Очередной потомок Одина…

— Однако Ауг мертва, — перебил его Ульф.

Локки быстро возразил:

— Она не последняя колдунья в Эрхейме.

Ульф нахмурился. Поинтересовался:

— Как она перетаскивала людей из другого мира? Я следил за старухой той ночью, когда она добыла для меня Свейту. Но ничего не заметил. Никакого колдовства или чар…

— Вспомни, что делала Ауг, — добродушно предложил Локки.

— Да ничего, — буркнул Ульф. — Поела и села прясть.

Локки кивнул.

— Именно. Она пряла, Ульф. Асы передали старухе веретено одной из норн, Скульд. Посланец асов научил Ауг, что с ним делать. Правда, он скрыл от нее, что будет потом. А колдунья с этим веретеном спряла новые нити судьбы — сначала для Хильдегард, затем для двух мужиков… и следом для тебя, Ульф. Руна Гьиоф, которую ты сжимал в кулаке, привела из Мидгарда девку с рунным даром. Она подходила тебе по возрасту, да еще коснулась нужной руны. И нить с веретена связала вас двоих, вытянувшись между вами мостом… и все сошлось. Сходилось четырежды, если считать вместе с твоей женой.

— А что случилось с теми, кто попал сюда до меня? — спросила Света по-русски.

Сзади неслышно подошел Ульф. Встал рядом, и она плечом ощутила прикосновение его бедра.

— У них забрали дар, — объявил Локки на местном наречии. — Но перед этим старого конунга Олафа навестил все тот же посланец асов. И предложил обменять жизни людей на место в Асгарде. Конунг Олаф отказался. Зато его сын, Торгейр, согласился. Однако обставил все так, чтобы его не заподозрили. Когда конунга убили, Торгейр был в плавании. Никто не стал бы винить его в смерти отца. А чтобы ярлы не сомневались, виновным назначили младшего сына, Гудбранда. Это подстроила Хильдегард, добывшая сразу три рунных дара.

Локки смолк, Света торопливо напомнила:

— А где сейчас люди с Земли?

— Их продали, как рабов, — уронил Локки. — Сразу, как только они отдали свой дар. Те, кто приходил за ними к Ауг, предпочли истинной судьбе лучшую. Хильдегард была первой. Она получила парня из Мидгарда и опустошила его. Потом отправила к Ауг двух воинов своего отца. Те привели полученных девок к ней, забрали серебро, которое обещала дочь ярла, развернулись и ушли. Думаю, Хильдегард мечтала усесться рядом с бабами из Асгарда, как равная. Вот и нахапала побольше силы.

— А ты за этим приглядывал, — бросил Ульф.

— Нет. Я не сразу обо всем узнал. — Во взгляде Локки мелькнуло сожаление. Неприкрытое, удивительно искреннее. — Но это я открыл колдунье Ауг, какая страшная участь ждет людей. Я научил ее, как обмануть Хильдегард. Велел растеребить нити судьбы, спряденные раньше, и подмешать чужие волоконца в шерсть на прялке. После этого новые посланцы Хильдегард ушли ни с чем. А затем я попросил колдунью о помощи. И подтолкнул одного из волков, загрустившего без бабы. Он уже начал звереть без женского тела, и к колдунье побежал с радостью.

Света уставилась на костерок, догоравший в очаге. Слова Локки прозвучали грязно. Все случилось потому, что Ульфу надо было с кем-то переспать…

Рука Ульфа сжала Светино плечо — не больно, но чувствительно. И это ее отрезвило.

Я тоже пошла к Ирун Азизе ради мужчины, мелькнуло у Светы. Если убрать романтический флер и оставить голую правду.

Ульф, по крайней мере, давно был один. А она только что рассталась с Антоном. И сразу кинулась искать нового жениха…

— В память о Сигюн, — как-то непонятно сказал Локки.

Затем прищурился. Ярко-голубые глаза почти спрятались под веками.

— Я решил посмотреть, что из этого выйдет. Моя кровь и кровь Одина. Оборотень, всегда готовый перекинуться в зверя — и девка из мира, где моего потомка даже в человеческом облике посчитали бы дикарем. Необразованным дурнем.

У Светы по щекам плеснуло румянцем.

Но я никогда так не считала, со стыдом решила она. Хотя Ульф иногда бывал до жути прост…

— И у меня все вышло, — объявил Локки. — Посланцам Хильдегард колдунья соврала, что во всем огромном Мидгарде не нашлось подходящей для них девки. Такой, чтобы и дар имела, и коснулась руны в ту самую ночь, когда прялась нить. А оборотень получил невесту. Оставлять веретено у колдуньи и дальше было опасно. Поэтому я послал за ним инеистого. Но Ауг начала упираться, а йотун не сдержался. В итоге колдунья погибла. Само веретено обернулось золой, когда его коснулась лапа инеистого. Жаль, но такие вещи нельзя отобрать. Их можно лишь отдать по доброй воле.

— Чего ты хочешь? — резко спросил Ульф.

Локки усмехнулся.

— Я хочу остановить надвигающуюся бурю. У норн еще остались два веретена, и здесь могут появиться новые потомки Одина. Или народятся дети у тех, кто попал в этот мир из Мидгарда. Но выход есть. Стань конунгом, Ульф. И пусть города украсят щиты, на которые ступила твоя нога. Не сможешь — тогда я приведу в Эрхейм йотунов, инеистых и огненных. Иначе боги все-таки построят свой Биврест.

— Твои йотуны смогут остановить асов? — бросил Ульф.

Локки пожал плечами.

— Нет. Но они перебьют столько народу, сколько смогут. И богам уже не хватит сил для Бивреста. Мне пора уходить, Ульф. Я и так засиделся в твоем мире. А это опасно не только для меня.

Он встал с пня. Обронил:

— Стань конунгом, Ульф. Или наблюдай, как умирают люди Эрхейма. Выбор за тобой. Прощай.

В следующий миг по глазам Светы резанула вспышка белого сияния. Она зажмурилась…

А когда открыла глаза, Ульф уже шагнул в сторону. Сказал буднично:

— Пойду помою миску. Ты ведь не будешь есть с посудины, что валялась на земле?

Он вышел, а Света, помедлив, встала. Качнулась, сделав шаг. Хотелось есть, по телу плыла слабость…

Но после услышанного сидеть в одиночестве не хотелось. И было ясно, что Ульфа задели слова Локки.

Она дошла до выхода. Распахнула дверь, вцепившись одной рукой в косяк, и застыла.

Хижина стояла на склоне горы — на пологом уступе, кое-где поросшем кустами и невысокими деревцами. Справа шелестел мелкий водопад, падавший со скал, нависавших над хижиной. Вода пускала торопливую рябь в крохотном озерце среди камней. И прыгала от него вниз по склону — маленькой речкой, говорливой, звонкой, в пене и брызгах.

А выше, над скалами, стелился дым. Плыл размытыми перьями под блеклыми тучами, обложившими небо. Внизу синело море. Подножье горы вонзалось в него клыками скал, слюной пуская пену прибоя по морской синеве…

Ульф, присевший у озерца, при появлении Светы выпрямился. Сказал, стряхивая воду с миски:

— Иди внутрь. Нечего тут бродить, еще свалишься.

Ты мне не нянька, подумала Света. Следом пожалела, что не может высказать этого вслух. Объявила:

— Я жена. Нет маленький.

Ульф тихо фыркнул. Бросил, уже идя в ее сторону:

— Раз жена, и не маленький, тогда слушайся мужа. Как положено жене.

Он подходил с явным намереньем затолкать ее внутрь. Но возвращаться в задымленную хижину не хотелось — и Света, шагнув за порог, указала на дымки в небе. Спросила быстро:

— Пожар? Где?

Ульф, подойдя, обхватил ее одной рукой. Прижал к себе, заставив ткнуться носом в его грудь. Потом ответил:

— Горит земля в крепости Нордмарка. Город здесь рядом, за горой.

И Света мгновенно вспомнила огни, которые она зажгла в ту ночь, когда Ульф стал льдом.

— Идти туда? — пробормотала она, посмотрев мужу в лицо. — Делать руна Фе наоборот?

Ульф досадливо оскалился, склоняя к ней голову.

Он без гривны, вдруг осознала Света. Если начнет оборачиваться, боль его не остановит…

— Вот на это Локки и надеется, — глуховато произнес Ульф. — Что ты пойдешь и покажешь всем, на что способна. А я по твоим плечам вскарабкаюсь на конунговы щиты. В Нордмарк приплыли все ярлы Эрхейма. Им нужно выбрать нового конунга. Но в крепости горит огонь, стена развалена. И ярлы наверняка растеряны. К тому же ледяной сугроб, где лежат Хильдегард с Торгейром, вряд ли растаял.

— Сугроб? — нервно спросила Света.

Ульф едва заметно кивнул. Затем спрятал клыки и проворчал:

— Первое, что я увидел, когда очнулся — тебя и кучу льда. От нее воняло мертвым Торгейром и дохлой Хильдегард. Подозреваю, что сугроб до сих пор цел. Раз огни, зажженные тобой, не гаснут, то и лед не должен плавиться. Возможно, в крепости так и не поняли, куда делся Торгейр. Тело его отца не нашли, и ярлы могут решить, что старший Олафсон тоже пропал. Они теперь не знают, что делать. Чего ждать…

— Ты не хотеть идти? — выдохнула она.

Но Ульф вместо ответа закрыл Свете рот поцелуем. Нетерпеливо раздвинул ей губы, жаляще придавил их остриями клыков…

И голова у Светы закружилась. Однако руки мужа держали крепко, не давая ни шевельнуться, ни покачнуться.

— Да, не хочу, — сказал Ульф, оторвавшись наконец от ее губ. — Локки затевает новую игру, а мы для него фигуры на доске. И никто не знает, куда он подтолкнет каждого из нас. В какой угол задвинет.

Света тут же вспомнила слова Локки о том, как он направил Ульфа к колдунье.

— Пока он толкать к жена, — слегка насмешливо бросила она.

Но в ее насмешке таилось опасение.

— Ауг, потом жениться, это плохо?

— Это хорошо, — хрипловато обронил Ульф. — Это очень хорошо. И это единственное, за что я Локки благодарен. Но я не лучшая судьба для тебя, Свейта.

— Лучшая, — выпалила она.

И нахмурилась. Подумала — а Локки еще сказал, что на Земле Ульфа посчитали бы дикарем. Может, он нарочно подарил оборотню, всегда такому уверенному, парочку комплексов?

Ульф растянул губы в улыбке, снова блеснули клыки.

— Еще недавно ты думала иначе. Кстати, на что ты надеялась, открывая проход к Хильдегард? В рунном колдовстве она была сильней тебя. И опытней. А оружие в схватке с мастерицей рун бесполезно. Да ты даже не знаешь, с какой стороны за наше оружие хвататься.

— Нож знать, — торопливо возразила Света. — Я идти, драться нож. Но не смотреть лицо Хильдегард. Идти быстро, не дать…

Она осеклась, потому что слов не хватало.

— Нож… — протянул Ульф. — Это была рискованная попытка, Свейта. Настолько рискованная, что я начинаю думать — может, Локки и тебя подтолкнул?

Света замерла. Сказала неуверенно:

— Я хотеть спасать Ульф. Нет Локки. Я хотеть сам.

Оборотень издал непонятный звук. Тихо проворчал:

— Я позор Ульфхольма. Не я защищал свою жену, а она дралась за меня.

Глаза его горели янтарем — насмешливо, жарко, ярко. Света вдруг смутилась. Оглянулась на клубы дыма, плывшие над склоном горы, проговорила:

— Идти. Фе перевернутая — надо. Нордмарк, крепость — там люди.

— После этого о тебе узнают все, — заметил Ульф. — И заподозрят, что именно ты разожгла эти пожары. Впрочем, мы всегда можем вернуться на мой драккар. Ты уверена, что хочешь этого?

Света кивнула. Ульф криво улыбнулся.

— Тогда пообедаем, и отправимся в город. Но сначала заглянем к Хролигу, старому хирдману ярла Скаллагрима. Узнаем у него новости.

Света снова послушно кивнула. И развернулась к хижине.

В похлебке, сваренной Ульфом, плавал привкус незнакомых корней, перечной кислинкой приправлявших мясную гущу. Света съела две миски подряд, пожалев, что нет хлеба. Потом объявила, отобрав у Ульфа его посудину:

— Я мыть.

А когда подошла к озерцу под водопадом, и присела на корточки рядом с ним — на соседний камень вдруг наступил Ульф. Почему-то босой, без рубахи.

Ульф молча поставил на валун горшок с отбитым краем, в котором плескалась загадочная серая жижа. Уронил, уже выпрямляясь:

— Повязки замочишь.

Света сначала пристроила миски в выбоину между камней, затем встала. Пробормотала:

— Надо рука, чтобы мыться. И чтобы руна надо…

Она жестами изобразила, как сдирает с ладоней полотняные бинты, наверченные на них.

— Тряпье снять можно, — спокойно согласился Ульф. — Но под повязками у тебя лоскуты светлых альвов. Их сдерешь только с мясом, они прилипли крепко, как бывает на глубоких ранах. Давай оставим все как есть, Свейта. Может, достаточно прижать руну пальцами, чтобы она сработала? А умывать тебя буду я. Миски тоже оставь мне.

— Нет маленький, — не слишком уверенно повторила Света.

И сунула ему под нос растопыренные ладони. Попросила:

— Снять тряпье.

— Не надо перечить мне в мелочах, Свейта, — почти ласково посоветовал Ульф. — Это глупая драка. Сдирать лоскуты по живому, еще шире вспарывая раны, неразумно. Даже дико. А повязки нужны, чтобы уберечь альвийские лоскуты от грязи. Сейчас у тебя есть пальцы для рун — и я. Пусть в твоем мире меня сочли бы необразованным дурнем…

Значит, его все-таки задели слова Локки, с сожалением подумала Света. И мотнула головой, глядя в янтарные глаза.

— Врать тоже не надо. — Губы Ульфа растянулись, открывая клыки. — Я чую твой запах. Возмущения в нем нет, только смущение. Но тут, в своем мире, я могу выполнять нехитрую работу. Сейчас ты присядешь, а я тебя умою.

А в крепости тем временем горит, мелькнуло у Светы.

Когтистые пальцы оборотня прошлись по ее руке — от запястья к локтю, задирая рубаху.

— У тебя ладони ребенка, — пробормотал Ульф. — Значит, нет маленький? Тогда слушай, моя взрослая жена. Любой встречный узнает во мне оборотня. И от него может пахнуть ненавистью. Насколько сильно, зависит от сплетен, что ходят сейчас по Нордмарку. Гривну я надеть не могу, а волк от каждого запаха будет рваться наружу. Поэтому в город нам придется войти ночью. Мне мрак не помеха, я и в нем дорогу найду. Хоть к дому Хролига, хоть в крепость.

Он выпустил ее руку, надавил на плечо. Света со вздохом присела на корточки. Ладонь Ульфа снова надавила, она оперлась о колено…

— А на оба колена встать? — насмешливо заметил Ульф. — Чтобы я мог смыть копоть с твоих волос? Все-таки к ярлам пойдем.

Света послушно опустила и второе колено. Наклонилась, потянулась вперед, неловко опершись о камень костяшками полусжатых кулаков. На лицо упали пряди, выбившиеся из-за ушей — засаленные, висевшие сосульками.

Мелкие волны, бежавшие по овалу озерца, были так близко, водопад гремел и звенел…

Она повернула голову, посмотрела на Ульфа.

— Смотри не свались, — пробормотал он.

И вдруг скользнул в озеро — как был, в штанах. В лицо Свете полетели холодные брызги, а Ульф уже замер перед ней, стоя по пояс в воде.

Она вскинулась, но Ульф придержал ее одной рукой за плечо. Другой дернул завязки на вороте Светиной рубахи. Сообщил наставительно:

— Одежду лучше снять, чтобы не замочить.

Его руки ухватились за подол рубахи, успев при этом погладить ее по заду.

Света замерла. Подумала сердито — и ради этого он рвался помочь с умыванием? Нашел время.

Но оборотень, стоя в воде, смотрел жадно и выжидающе. И Света, прикусив губу, вскинула руки.

Ульф стащил с нее рубаху, отбросил в сторону. По спине дунуло ветерком, она поежилась.

— Не так уж холодно, — заметил Ульф. — На драккаре ты тоже не кипятком мылась.

Успокоил, насмешливо подумала Света, пригибаясь к воде и наклоняя голову. Ульф плеснул ей на волосы серой жижей из горшка, пояснил:

— Зольный настой. Мыла тут нет…

От первой пригоршни озерной воды по коже побежали мурашки. Но пальцы Ульфа уже терли волосы, так что вторая пригоршня показалась ей просто прохладной, а не обжигающе-ледяной. Потом она притерпелась.

И вздрогнула лишь тогда, когда мокрые, горячие ладони Ульфа коснулись ее плеч. Скользнули ниже, к груди…

— Здесь, в озере, теплее, чем на берегу, — тихо сказал он. — Сейчас у нас конец лета.

Света замерла, пригнувшись к воде и зачаровано глядя в глаза, горевшие янтарем.

В уме неожиданно мелькнуло — все драки да дела. А что их ждет в крепости, вообще покрыто мраком. Но медовый месяц еще не кончился…

Впрочем, он и не начинался — судя по тому, как они жили.

Однако лезть в холодную воду не хотелось.

Ее груди лежали в его руках двумя замерзшими птичками. Не заполняя пригоршни, но щекоча их тугими ягодами сосков, затвердевших от холода.

— Помоешься, — бросил Ульф, глядя в лицо Свейты. — Потом я тебя согрею. Руки только держи повыше.

Больше Ульф ничего не сказал. Не хотелось неосторожным словом выдать то, что было внутри. Тревога. Опасения…

А еще внутри кипело желание. Азартное, кружившее голову. Сутки он ухаживал за Свейтой — день после бегства из Нордмарка и следующую ночь. Ухаживал, касался ее…

Но не трогал.

В запахе Свейты сейчас не было цветочного привкуса желания. Будет, клятвенно пообещал себе Ульф. И медленно сказал:

— Мы все бежим. То Торгейр с Хильдегард, то Локки с его заданием. Я хочу остановиться, Свейта. Выдохнуть. Может, тогда начну лучше соображать. Я знаю, ты меня сейчас не хочешь. Но я поста…

Он прервался на полуслове, потому что Свейта вдруг выпрямилась. И, стоя на коленях, потянулась скрюченными пальцами к завязкам своих штанов.

Однако Ульф ее опередил. Сам дернул тесемки, распуская узел. Тут же обеими руками пригладил нежно-белую впалость живота. И полоску рыжеватой шерстки под ним. Короткие кудряшки так смешно норовили обвиться вокруг его когтей…

Но Свейта вдруг качнулась, поднимаясь на ноги.

Она еще слаба, мелькнуло у Ульфа. Прежде чем уйти в Нордмарк, надо снова накормить ее похлебкой. Неизвестно, когда они вернутся на драккар. И найдется ли там горячее варево…

Света сама испугалась своего желания лезть в это озеро. Пришедшего неожиданно, как-то сразу.

Но помыться-то надо, подумала Света. И внезапно покраснела, кое-что осознав. Даже уши загорелись.

Если она сутки провалялась в хижине без сознания, то Ульф все это время был вместо сиделки…

Успокаивало одно — он по-прежнему ее хотел. Значит, она ему не опротивела?

Света торопливо переступила. Слишком большие для нее штаны остались на камне. Она, не нагибаясь, стряхнула с ног кожаную обувку, и шагнула к краю валуна.

— Прыгай, я поймаю, — предложил Ульф, глядя снизу.

Но Света, запоздало устыдившись своей наготы, присела боком. Кое-как оперлась одной рукой о камень и коснулась ступней озера.

Ульф не соврал. Под поверхностью, покрытой рябью, вода была теплее воздуха. Или дело в том, что кожу под водой не выстуживал ветерок?

Рука Ульфа вдруг легла на ее ногу. Когти скользнули вверх, прошлись по коже бедра. Затем он потянул Свету вниз, подставляя плечо под ее руку, вскинувшуюся в поисках опоры. Одной ладонью подхватил сзади, под ягодицами…

Она повисла на нем, неловко обняв. Тело Ульфа было восхитительно горячим. Вода, плеснувшая уже у бедер, все-таки холодила тело. Но руки оборотня обнимали — и грели.

— Мерзнешь? — негромко спросил Ульф, глядя Свете в глаза.

Затем притиснул к себе еще крепче. А Света мотнула головой, внезапно обрадовавшись тому, что ощущала. Жар его тела, прохлада воды, хватка его рук…

Жизнь. Он живой, она живая.

— Зато мне жарко, — уронил Ульф. — Потому что ты со мной. И я рад тому, что Локки когда-то отправил меня к колдунье. И…

Он повел головой, ноздри длинного носа дрогнули. Объявил уверенно:

— Может, в глубине души ты и не рада, что так вышло. Но сейчас тебе со мной хорошо.

Света хотела что-то сказать, но не успела. Ульф внезапно шагнул назад, и вода холодным шелком скользнула по ее спине. Она выдохнула придушенно, почти судорожно обхватив Ульфа ногами. Ощутила вдруг, как в нее ткнулась мужская плоть — уже налившаяся, вздыбленная, прикрытая лишь тканью штанов. Скользнула, уперлась в холмик между ног. Горячее прикосновение в холодной воде…

Света замерла. То ли сочетание холода и тепла было виновато, то ли все пережитое — но дышать стало трудно.

А потом губы Ульфа коснулись шеи, и тепло их обожгло кожу. Света вздрогнула.

Ей самой не верилось — один поцелуй, одно объятье, и она уже на все готова. Даже пальцы на ногах от желания поджались. Хотелось не просто обнять его, но сползти еще ниже…

— Пахнешь цветами, — пробормотал Ульф, оторвавшись от Светиной шеи. — Сильно. Однако я обещал тебя помыть.

Растопыренные пальцы гребнем прошлись по ее спине, от шеи до ягодиц. И снова. И опять.

По телу потек жар. Вслед за горячими ладонями по коже скользили струи холодной воды — и мысли от этого туманились, ноги все крепче стискивали бедра Ульфа. Света дрожала, задыхаясь. Соски запутались в поросли на его груди. И терлись о кожу Ульфа, мелко, трепетно.

Он смотрел на нее, откинув голову. Взгляд был какой-то немигающий, ноздри подрагивали. Принюхивается, вдруг сверкнуло в уме у Светы.

— Я хотел дойти до кровати, — выдохнул Ульф.

И его ладони снова прошлись по ее спине. Погладили ягодицы, бедра.

— Но ты пахнешь сильней, чем нужно.

Плохо иметь в мужьях Серого Волка, подумала Света, выгибаясь под его руками. И захочешь притвориться — я не такая, секса не желаю — но бесполезно, он почует правду. От него даже жалобами на головную боль не отобьешься.

Только ненавистью. Но как такого ненавидеть?

Света торопливо коснулась лица Ульфа. Под пальцами дрогнула каемка твердых губ, в ее собственном теле ответно колыхнулись жар и тяжесть, страх и радость…

Вот и влюбилась, мелькнуло у нее.

А следом на Свету обрушились поцелуи. Обожгли шею, плечи, губы. Завершились горячим нытьем проникновения. И рывками, в воде похожими на танец.

Водяная пыль, долетавшая от водопада, оседала на ее лице. Волны плескались у плеч. Даже ветер, казалось, притих — а серое небо над головой светлело, наливаясь сиянием…

И летело — вольно, зыбко — сознание по грани между холодом воды и жаром его плоти. А когда Света содрогнулась, мелко глотая воздух и со стоном выдыхая, Ульф позволил ей отстраниться. По груди тугими лентами прошлась озерная вода. Погладила шею, горевшую от его поцелуев.

Но когтистые ладони не дали отодвинуться слишком далеко. Удержали, вдавившись в тело между лопатками и у ягодиц…

В себя Света пришла уже в хижине, на кровати. Кожу щекотал мех покрывала, под щекой жестко бугрилась рука Ульфа. Сам он растянулся на боку, мерно, неторопливо проходясь по ее волосам какой-то тряпицей. От этого хотелось спать — и Света, пригревшись, задремала.

Но спала она недолго. Ульф, разбудив, вручил еще одну миску похлебки. Потом объявил, усевшись по другую сторону очага и занося ложку над своей миской:

— Руки ты все-таки замочила. Болит? Ладони чувствительное место, тут даже альвийские повязки не снимают боль до конца. До сих пор не могу понять, как ты не выронила стекло. Ладони тебе рассекло до костей, а человеческие женщины боль не выносят…

Света нахмурилась. Воспоминания о той ночи казались ясными, четкими — но теперь она сама не понимала, как ей хватило сил на все.

— Призадумалась? — бросил Ульф. — И правильно. Снова спрашиваю — может, это Локки направил тебя к Хильдегард? Решив, что пора меня спасать?

— Нет, я хотеть, — пробурчала Света с набитым ртом.

Ульф кивнул. Кинул ложку в миску.

— В этом я не сомневаюсь. Думаю, Локки может подтолкнуть только того, кто сам хочет шагнуть в эту сторону. Будь осторожна со своими желаниями, Свейта. Мы сегодня пойдем в крепость, которая набита ярлами, как бочка сельдями. И неизвестно, что случится там. А Локки будет ждать. В какой-то миг он может подтолкнуть тебя или меня. Направить туда, куда ему нужно. Когда один из нас будет недоволен, или напуган…

Света недоверчиво прищурилась. Отозвалась:

— Я напуган, да. Ты — напуган?

Ульф блеснул янтарными глазами и молча отправил в рот еще одну ложку. Потом ответил:

— Даже оборотни боятся, Свейта. За своих женщин. За детей. Если Локки подловит меня в такое мгновенье, я не знаю, что натворю. Не забывай, я сейчас не могу носить гривну. И серебро меня уже не остановит.

А Света вдруг вспомнила то, что Ульф говорил ей когда-то. Тех, кто слишком часто снимает гривну, изгоняют из Ульфхольма…

Но Ульф сам сказал, что мы должны туда отправиться, быстро подумала она. Значит, уверен, что все будет в порядке? Однако как он может быть уверен?

— А ты, возможно, захочешь коснуться Наудр, руны Подчинения и рабской покорности, — заявил внезапно Ульф. — Вдруг Локки ждет, когда это случится?

Мысли Светы разом потекли в другом направлении.

— Нет, — отрезала она. — Не случится.

Но тут же вспомнила, как использовала руну Наудр в крепости, приказав людям Торгейра не входить в опочивальню.

— Вот, — тихо сказал Ульф. — Ты уже засомневалась, верно? Ни в чем нельзя быть уверенным, Свейта. Но с другой стороны…

Он помолчал. Уронил, снова зачерпнув похлебку:

— Речь идет о двух мирах. Твоем и моем. Здесь люди Эрхейма. Им грозит смерть. Там люди твоего мира. Я не знаю, можно ли доверять словам Локки о том, что асы хотят собрать в Мидгарде великую кровавую жатву. Но Один — бог войны. Тут, в нашем мире, мы постоянно воюем.

У нас тоже найдется кому повоевать, подумала Света.

Затем сказала, невесело вздохнув:

— Идти. Смотреть.

Ульф, хмыкнув, отправил в рот следующую ложку. И велел:

— Когда придем в крепость, держи в уме то, что я сказал. Будь осторожна со своими желаниями. Только сначала надо проверить, сможешь ли ты погасить огонь. Поешь, и мы испробуем твои пальцы.

Это рискованно для Ульфа, вдруг подумала Света, стискивая ложку. Без гривны волк в нем будет просыпаться все чаще. От каждого людского запаха. А под конец он может остаться в звериной шкуре навсегда…

Оборотень бросил с той стороны очага, зачерпывая похлебку:

— Не надо за меня бояться, Свейта. Мне пора посмотреть, смогу ли я теперь стоять рядом с людьми. А в случае чего ты откроешь проход на драккар. Ешь.

Когда они вышли из хижины, небо над головой было по-прежнему серым. Но Ульф, глянув вверх, объявил:

— Скоро стемнеет. Приступай, Свейта.

И указал на пятачок сбоку от хижины, поросший по краю высокими кустами.

— Там.

Она сделала несколько шагов, потом присела. Землю здесь прикрывала негустая травка, под которой прятался серый лишайник. Света, выдернув стебли, соскребла целую пригоршню пушистых мхов. И на миг задумалась.

Знать бы, что нас ждет, мелькнуло вдруг у нее. Следом она начертила на земле руну Знания, Ансус. Погладила ее кончиками пальцев, стараясь не смазать. Зажмурилась, надеясь хоть что-то увидеть…

Медленно потекли секунды, но перед глазами было по-прежнему темно. Где-то через минуту Ульф заметил:

— В прошлый раз ты увидела мою смерть только после встречи с Торгейром. Когда мое будущее уже было определено этой встречей. Возможно, руне Ансус пока что нечего тебе показать? Или сейчас все зависит от нас?

Света разочарованно кивнула, открывая глаза. Затем начертила на земле руну Фе и коснулась ее.

Огонь рванулся из-под пальцев рыжими жгучими языками. Ульф, стоявший за спиной, тут же сгреб Свету в охапку. Оттащил назад и поставил на землю в трех шагах от огня.

Пламя разворачивалось стремительно, совсем как тогда, в крепости. Растекалось в дымный круг…

Света снова присела. Выдернула лишайники, начертила уже перевернутую руну Фе — и придавила бороздки пальцами.

Огонь угасал волной, расползавшейся по кругу с той стороны, где она сидела. Медленно, нехотя, но гас. Таяли в воздухе языки пламени, пядь за пядью открывая черную гарь.

— Даже камни оплавились, — негромко проговорил Ульф. — Что ж, можем идти. Но ты поедешь у меня на спине. Заодно прокатишься на оборотне.

— Я идти сама, — возразила Света.

Но Ульф уже нагнулся. Проворчал:

— Да-да, ты идти, смотреть… но потом, в Нордмарке. Давай лезь. Береги силы.

Он уперся когтистыми ладонями в колени. Добавил вдруг настойчиво:

— Мне это нужно, Свейта. Пусть тело вымотается, устанет. Глядишь, не так быстро буду оборачиваться.

И Света со вздохом полезла к нему на спину. А когда Ульф выпрямился, подхватив ее ноги под коленками, внезапно вспомнила, что не прибралась за собой в хижине. Хорошо хоть, Ульф доел остатки похлебки…