Одна жажда на двоих

Глава 1. Стефан

Она была не похожа ни на кого.

Хрупкая. Воздушная. Нежная.

Беззащитно-открытая и, несмотря на это, словно спрятанная от чужих глаз и прикосновений.

Ветка сакуры. Небесная синь, запечатлённая в её глазах. Тихая мелодия с грустными нотами. У неё даже имя – протяжное и печальное, как ветер ушедших цивилизаций – Элина. Будто кто-то играет на флейте, слагая баллады её красоте и необычности.

Она умела красноречиво молчать, забираясь с ногами в кресло. Она неповторимо смеялась – хрустально, осколчасто, тихо. Она двигалась, как балерина – какой-то особой поступью, по-лебединому выгибая шею.

Стефан боялся на неё дышать. Казалось, одно неверное движение – и она рассыплется, развеется, как мираж. А ему не хотелось, чтобы она исчезала, уходила из его жизни, где радостей было – по пальцам пересчитать.

С ней он чувствовал себя живым, а всё остальное время – мёртвым и пустым. С ней жизнь наполнялась смыслом, приобретала краски, начинала дышать и робко расцветать надеждой, которую, как ему казалось, он потерял навсегда.

С ней оживали давно забытые чувства. Даже не так: рождались заново. Потому что он не помнил, вычеркнул их из себя, вытравил, как кислотой, сжёг дотла, чтобы никогда больше не было больно.

Жить без сердца проще. Слыть холодным мерзавцем почётно. Бездушной твари легче пробиваться наверх и достигать целей.

Он это понял давно. Не испытывал лишних сантиментов, знал цену настоящей дружбе, понимал силу семьи, но никогда не давал личному прорываться вперёд. Ни к чему. Это тормоз. Бомба замедленного действия, что может рвануть в любой момент. Сильный яд, который действует не сразу, а постепенно, разъедая внутренности и душу.

Когда-то у Стефана Неймана была душа. А потом он о ней забыл. Запечатал поглубже, отсёк, как ненужный рудимент. Но, наверное, это не вытравить в себе до конца. Потому что он смотрел на девушку и понимал: что-то ворочается в груди, болит, с хрустом ломая барьеры и заборы, которые он так тщательно возводил много лет.

Он берёг её ото всех. Прятал от лишних глаз. Нет, не заточил в темнице, не закрыл в квартире, но никогда и никому не рассказывал, что в его жизни появилась девушка-загадка, нежный лотос, экзотическая бабочка, что чудом выросла на чужеродной почве, смогла выжить в огромном мегаполисе и не потерять свою чистоту и необычность.

– Поцелуй меня, – он сперва даже ушам не поверил.

Но Элина смотрела мягко, глаза излучали свет – насыщенно-голубой, как небо в жаркий день. Волосы мягким облаком вились над её головой и, подсвеченные лучами солнца, казались нимбом.

– Ну поцелуй же меня, – частыми осколками ломался её смех, распадаясь хрустальными шариками. – Не бойся, Стефан, я не кусаюсь.

Он не боялся. Замер от взрыва эмоций, что жгли грудную клетку и просились наружу.

Ей восемнадцать. Ему двадцать шесть. Она девочка. Он – холодный монстр, давно пославший этот мир в ад.

Элина сделала шаг и прикоснулась ладонью к его щеке – кончиками пальцев провела по щетине, улыбнулась робко. Глаза её сияли. Стефан поцеловал эти пальчики, понимая, что теряет тормоза.

Губы у неё мягкие, красивые, пухлые. Невинный рот, который он сейчас сомнёт в поцелуе. Может, поэтому медлил. Не хотел её напугать силой своего желания, мощью напора.

Элина посмотрела робко. Кинула взгляд из-под ресниц. Щёки её окрасил румянец. Наверное, все её силы ушли на то, чтобы сделать такой невероятно смелый шаг.

Они знакомы около трёх месяцев, и Стефан знал: не тронет её и пальцем, пока она не будет готова.

Это были не стандартные ухаживания, а нечто большее. Почти сразу. С того мгновения, как он её увидел. Он знал: если будет нужно, убьёт за неё. Пойдёт на костёр, сгорит в аду, но защитит от людей и мира.

Стефан не дарил цветы, не откупался украшениями, но давал Элине всё необходимое – без просьб и намёков. Да она ничего и не просила. Он сам.

Снял квартиру, когда увидел, где она живёт. Дал карточку, чтобы Элина ни в чём не нуждалась. Следил, чтобы в доме всегда была здоровая и полезная еда.

Она принимала всё со стеснением. Смущалась, смотрела робко из-подо лба. Её большие глаза светились кротостью, подсвеченной слезами, которым она не давала пролиться.

И вот от этой молчаливой благодарности Стефану хотелось сделать для Элины больше, гораздо больше, чем он давал. Да он готов был наизнанку вывернуться, лишь бы его девочка была спокойна и ни в чём не нуждалась.

Она стоит перед ним – такая робкая и такая желанная. Ещё миг – и отступит, подумав, что отвергнута. Он читает это по её лицу, по тени, что пролегает между бровей – изломанных напряжением. Стефан видит, как дрожат её губы.

– Девочка моя, – гладит он её нежные щёки, а затем привлекает к себе – осторожно, чтобы не напугать, не спугнуть её доверчивость и смелое отчаяние.

Губы его касаются её губ. Вначале легко, будто он впервые в жизни целует девушку и не знает, как к ней подступиться, но жажда берёт своё: Стефан притягивает её к себе, прижимает к груди, захватывает губы в плен.

Целует долго, тягуче, жарко, не давая неистовству прорваться наружу. Он тщательно контролирует своих демонов. Не нужно пугать. Нет причин делать ей больно или спешить. Поцелуями можно наслаждаться, смаковать.

Глава 2

Он увлёкся. Нырнул в поцелуй, как капля воды – в раскалённый песок, чтобы испариться, обжечься, обрести новый смысл, забыться, как мальчишка, что ещё не знал настоящего секса, но уже томился бурными фантазиями, где нет смысла, а есть только чистая похоть да картинки со сплетёнными в жарком соитии телами.

Стефан не сразу понял, что Элина рвёт пряжку его ремня, ведёт рукой по члену – напряжённому и твёрдому, очерчивает сквозь ткань головку.

Он всё понимал, но не мог сконцентрироваться: вся кровь отлила на этаж ниже, чтобы беспрепятственно выдавливать все здравые мысли.

Жадные пальчики сметают барьеры, запреты, осторожность. Визг молнии на его брюках. Проворные руки освобождают напряжённую плоть на волю.

Её гладкая нежная прохладная кожа. Его горячий, окаменевший член. Разряд тока по телу. До содрогания, до сладких судорог, когда напрягаются все мышцы.

У Стефана давно не было женщины. С тех пор, как появилась Элина. Он мог бы кончить просто от её прикосновений, но не хотел опозориться, поэтому сдерживался изо всех сил.

– Ах, какой ты великолепный, – шепчет восхищённо его девочка и ведёт пальцами по каменным мышцам живота, очерчивая пресс, и Стефану хочется быть ещё лучше. Для неё.

Лёгкий шелест. Миг – и атласный халатик падает к ногам. Элина стоит перед ним голая.

Она ещё лучше, чем он представлял. Бархатная нежная кожа. Аккуратные груди с острыми сосками. Длинная шея, выступающие ключицы, тонкая талия, плавные изгибы бёдер, гладкий лобок. Ноги – само совершенство. Розовые пальчики с крохотными ноготками.

Ему хватает нескольких секунд, чтобы охватить, запечатлеть на сетчатке её образ – новый, неизведанный, манящий.

Робкие глаза, невинно-пухлый рот, уже зацелованный им. Элина скромно прикрывает руками грудь и то место, куда погрузится его член. Стефан уже знает это. Назад пути нет.

– Не прячься, – просит он её и сам убирает руки, чтобы полюбоваться вдоволь. Обласкать жадным взглядом. Охватить всю. Представить, что он с ней сделает вот-вот.

Стефан не спешит. Ему нужно насладиться. Взгляд – тоже катализатор. Визуальное восприятие – тоже часть сексуальной игры, нежной прелюдии.

Но у Элины на это есть своё мнение.

Она делает шаг. Тянет его брюки вниз. Становится на колени. Прикасается пухлым невинным ртом к его члену. Втягивает немного неловко головку.

Сердце пропускает удар. Захлёбывается в груди и глохнет, как засбоивший мотор. Она это делает для него… Хочет сделать ему приятно. Но ей совсем не обязательно сейчас брать член в рот.

Может, потом. Для невинной девушки – это слишком смелый шаг, а значит она ему доверяет полностью, безоговорочно.

Стефан склоняется над Элиной и поднимает её на ноги. Мягко, но настойчиво.

Элина смотрит на его встревоженно и смущённо. На щеках её выступает лёгких румянец.

– Тебе не нравится? – шепчет растерянно.

– Иди сюда, – притягивает её к своей груди Стефан. – Слишком нравится. Может, поэтому, – улыбается, приподнимая пальцами её подбородок и заглядывая Элине в глаза. – Мы всё успеем. Нам некуда спешить.

Она затихает на мгновение. Стефан слышит её тихий вздох. Она как удар сердца. Как запретная сладость. Ему нужна эта короткая передышка, чтобы немного прийти в себя, осмыслить, понять и принять вот такое течение событий.

Слишком быстро. Стремительно. Остро. Как игла, что входит в болевую точку и лишает дыхания. До потемнения в глазах, до полной дезориентации во времени и пространстве.

Всего один глоток воздуха, чтобы перевести дух. Чтобы немного остыть и не напугать Элину. Он будет нежным, бесконечно бережным, чтобы принять её дар, чтобы стать её частью. Соединиться. Нырнуть и отдаться течению.

У него не было этих секунд. Она тянется к нему, доверчиво подставляя полураскрытые влажные губы. Поцелуй. Снова поцелуй. Глубокий, засасывающий, самозабвенный.

Его выдох. Её стон. Её руки тянут футболку с его плеч, проходятся по мускулам, снова касаются живота. Стефану остаётся только переступить через спущенные до щиколоток штаны.

Он горячий. У Элины кожа – приятно прохладная. Контраст, заводящий его до отказа. Как хорошо к ней прикасаться, вжимать в себя, лаская ладонями спину и ягодицы, возвращаться к талии. Стефан почти может ладонями обхватить её. Хрупкая. Нежная. Его девочка.

Он подхватывает Элину на руки и несёт прочь, в спальню, где ждёт их кровать. Большая. Он сам выбирал, ещё ни на что не надеясь. Но, наверное, это всё же обман: он выбирал кровать для двоих.

Стефан настраивается на долгую прелюдию, но толком даже не прикасается губами к острым соскам.

Элина нетерпеливо извивается под ним, обхватывает ногами, тянет на себя.

– Иди ко мне, – опаляет висок её шёпот. – Иди сюда, – околдовывает голосом и движениями, раскрывается для него, толкается бёдрами. И тогда он сдаётся. Пытается ещё быть осторожным, когда входит в неё. Пытается притормозить, сделать всё не спеша, плавно, но одно движение руки Элины, её резкое движение – и он входит в неё без остатка, до упора.

Глава 3

Чувственное марево. Или морок. Сексуальный пир – вознаграждение за долгое воздержание. День перетёк в ночь, а потом в утро. Мокрые от пота простыни сменились другими, а они всё никак не могли успокоиться.

Робкая Элина оказалась очень темпераментной и ненасытной. И это тоже кружило голову. Она как горький шоколад и мёд. Как чёрное и белое. Ангел и демон. Кроткий зайчик и яростная львица.

Контраст. Будоражащее нечто. Лёд и пламя. То в жар, то в холод.

Уже глубоким утром Стефан понял, что нужно остановиться. Иначе можно сойти с ума.

Нет, он не пресытился ею. Скорее, наоборот: жажда усилилась во сто крат, как под очень сильным микроскопом.

Он впадал в зависимость, как от наркоты. Поэтому сбежал на кухню, чтобы отрезвиться кофе. Элина спала, обессиленная. Во сне она выглядела очень юной и невинной. Такой, что у Стефана невольно сжималось сердце.

Хотелось её спрятать ещё понадёжнее и подальше, чтобы никто не посмел обидеть. Она ведь такая ранимая и тонкая. Беззащитная. Её так легко сломать. Стефан, как никто знал, как быстротечны человеческие жизни и как жестоко их могут оборвать.

Он не хотел повторения. Не желал больше терять. Очень хотелось жить, дышать, наслаждаться, любить… Но он боялся. Иррациональный невольный страх. Подспудное ожидание беды. Чувства, от которых не так просто избавиться.

Именно поэтому легче ничего не ощущать. Иметь кусок льда вместо сердца. Не впускать в свою жизнь других людей.

Но вольно или невольно он уже впустил эту девочку, что доверяла ему, смотрела восторженно, искренне, открыто.

В ней таилась какая-то загадка. Возможно, боль. Кто знает, что пришлось ей пережить? Стефан намеренно не копался в её прошлом, хотя, как только Элина остановила на себе его взгляд, он проверил её. По-другому сделать не мог. А теперь не было желания копаться и рыть вглубь. Если захочет, она сама ему всё расскажет.

Откровенность за откровенность. Он почти готов быть с ней честным и открытым, насколько это вообще возможно.

Горький кофе приводит в чувство. Стефан берёт в руки телефон, который отключил вчера, чтобы не тревожили и не отвлекали. Его девочка достойна уважения. А с вечными звонками по делу и без – это невозможно.

Телефон мелодично звякает, принимая смс и сообщения о пропущенных звонках. Стефан поспешно ставит гаджет на беззвучный режим. Элина недавно уснула, пусть отдохнёт. Он не хочет её тревожить.

Телефон тут же звонит. Влад. Стефан выдыхает воздух и, прикрывая глаза, отвечает на звонок.

– Да, – говорит он в полголоса.

– Ты где, мать твою, пропал? – то, что Влад ругается, говорит, что он на взводе.

– Были дела, – не вдаётся в подробности Стефан. О том, что с ним происходит, он не готов говорить даже с Владом.

Он не привык делиться. Личным – тем более.

Странно, наверное, но с Владом говорить об Элине хотелось меньше всего. С человеком, с которым Стефана связывали запутанные, непростые, но очень прочные отношения – и дружеские, и деловые.

Если можно так сказать, то они составляли единый организм. Пусть странный, неидеальный, местами уродливый, но спаянный воедино, как два тела сиамских близнецов: порознь невозможно, не разорвать общие вены и артерии, а вместе…

Как яд на кинжале, горчила и отравляла их дружбу тайна, которую Стефан нёс в себе долгие годы и не хотел, чтобы однажды она вылезла наружу и стала причиной взрыва, после которого не выжить.

– Ты мне нужен, – доносится до него голос друга. – Это нетелефонный разговор. Давай встретимся и поговорим.

– Хорошо, – бросает Стефан взгляд на часы. – Через час, на нашем месте.

– Нет, – голос Влада звучит резко, и у Стефана невольно сжимается сердце. Это плохо, что он снова его чувствует. Это хорошо, что он всё же живой, не превратился в робота. Имя этому чуду – Элина.

У Стефана есть теперь за что бороться. И он сделает всё, чтобы любые неурядицы обошли её стороной. А для этого ему нужно жить. И, чёрт подери, меньше всего ему сейчас хочется сдохнуть, хоть было время, когда он молил о смерти.

Но уж если Бог так долго думал и не внял его мольбам, то, возможно, уготовил ему другую судьбу. Сейчас Стефан на это надеялся. Жить хотелось, как никогда.

Он забыл, как это – быть сентиментальным. Выжег в себе всю слабость и впечатлительность, тонкость души и умение сострадать. Вместо этого в нём появились и выросли какие-то звериные инстинкты: расчётливость, трезвый острый ум, чутьё, граничащее с паранормальностью. Оно его никогда не подводило. И сейчас он ощущал опасность. Не потому что Влад нервничал.

Стефан давно научился читать человеческие эмоции по тембру голоса, по особенностям речи, блеску глаз или повороту головы. Но помимо этого он умел предчувствовать и просчитывать все возможные варианты развития событий, риски, что грозили ему или его делам.

Впервые за долгое время ему хотелось послать всё к чёрту. Позволить себе дышать. Поэтому первое, что он сделал, написал записку Элине.

Да, вот так старомодно – ручкой по бумаге, своей собственной рукой.

Глава 4

– В общем, поставки сорвались, – хмуро пояснял ему Влад. – Нужно кланяться. Вырулить, чтобы не всё пропало.

Они рисковали вместе. Это был какой-то кураж – объегорить всех. Проворачивали незаконные сделки и плевали на людей и законы.

Все эти махинации больше заводили Влада. Нельзя сказать, что Стефан шёл у него на поводу и позволял творить чёрт знает что, но Влад имел его молчаливое одобрение и гениальные мозги, что разрабатывали схемы денежных рискованных вливаний.

Объяснялось это двумя причинами: у Влада был капитал, которого на момент их второго воссоединения не было у Стефана; Стефан Владу задолжал. Не деньги. Кое-что другое. Может, поэтому он до сих пор не сказал «стоп».

До сегодня Стефан если и не одобрял некоторых заскоков Влада, то молчал. По большому счёту, они оба уже прочно стояли на ногах. А всё, что делалось сверх того – излишества, некая болезнь, жажда риска. Как любовь Влада, например, к оружию.

Юный гангстер, что не доиграл в детстве. Вечно юный мальчик, застрявший в пубертате. Стефан смотрел на него и понимал: вырос, перегорел, перестал понимать всю эту возню. До сегодня ему было всё равно. Он будто искал смерти. А сейчас хотел жить долго и счастливо. Время скорби неожиданно закончилось.

– Я помогу, – сказал он, как только красноречие Влада закончилось. – В этот раз, – уточнил с нажимом, чтобы до Влада дошло наконец. – И давай заканчивать с этим. Время становиться мужчинами, друг.

Он видел, как у Влада вытянулось лицо.

– Что, прости? – заиграла на его губах неуверенная улыбка, а потом Влад встряхнул головой и наставил на него указательный палец. – Я понял. Ты шутишь. В тебе проснулось чувство юмора. Некстати, но я рад. Думал, тебе сие недоступно.

Стефан усмехнулся. Он умел шутить. Иногда. И Влад это прекрасно знал, но нередко потешался над его серьёзностью и неуживчивым характером.

– Я не шучу, Влад. Игры рано или поздно заканчиваются. У нас есть всё, чтобы вести бизнес открыто и честно. Изначально мы стремились именно к этому. Тебе не хватало. Мне и подавно. Сейчас есть всё. Пора взрослеть.

– Эк тебя повело-то… – Влад смотрел задумчиво, словно взвешивая какие-то одному ему известные мысли. – Ты же знаешь: всё это затевалось не на пустом месте. Я должен вырваться из оков остатков моей семейки. У меня есть на то особые причины.

Он без конца это подчёркивал и постоянно на что-то намекал. Однако, никогда не делился этими особыми подробностями своих неурядиц.  Стефан не настаивал. Может, потому, что не хотел глубоко влезать в его жизнь, считая, что лучше чего-то не знать. Особенно, когда с тобой не хотят по каким-то причинам делиться.

Возможно, прояви Стефан интерес, Влад бы ему поведал. Но Стефан не хотел. Пытался держать дистанцию всегда и во всём. В дружбе – в том числе.

Если проникаешься чем-то или кем-то, то становишься уязвимым, слабым. Стефан больше не хотел быть слабым.

Элина – другое. Это то, что может сделать его сильным, очень сильным. Ради неё он не просто реки вспять повернёт, а и полюса местами поменяет.

– Я думаю, тебе не хватает всего одной вещи, Влад, – решимости. А так ты бы давно нашёл способ улизнуть из удушающих объятий матери. Думаю, она тебе не враг. И вполне способна пережить твой выбор жизненного пути.

Влад долго смотрит в никуда. В дебри, доступные только ему. Его красивые черты застывают, он словно стареет на глазах. Стефан неожиданно думает, что ничего не знает о человеке, с которым его связывают и многолетняя дружба, и грязные тайны. Причём те, о которых Влад и не догадывается.

Кажется, каждому из них есть что скрывать. И это понимание царапается изнутри: ни один из них не доверяет другому настолько, чтобы быть по-настоящему близко, когда за друга – и в огонь, и в воду, горой.

У Стефана нет ни одного человека, которому бы он мог о самом сокровенном поведать. У Влада, по всей видимости, тоже. Но сказать наверняка нельзя: Влад общительнее, легче, не так зациклен и замкнут на себе. У него, вероятно, есть пара-тройка надёжных товарищей. Стефан же привык держать всё  себе и до конца не доверять никому.

– Она способна запереть меня в клетке, – кривит в недоброй усмешке губы Влад.

Стефану большого труда стоит вернуть нить их разговора. Они говорили о семье Влада. О его властной матери. Об этой суке со стальными яйцами, размером с арбуз.

Изредка Стефана нет-нет да мучают подозрения, что тогда, пять лет назад, он ошибся, сделал неправильные выводы. Но прошлого не вернуть, а время мщения ушло, и ещё одна смерть всё равно ничего не решит. Сейчас, спустя несколько лет после трагедии, он это понимает отчётливо.

С годами прибавляется мудрость. В двадцать шесть многие вещи видятся по-другому, нежели в двадцать один.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Она не вмешивается в твои дела, позволяет делать то, что ты хочешь.

– Но крепко держит за поводок, чтобы не смел дёргаться не в ту сторону, которая ей неугодна, – в голосе Влада – горечь. Яд разъедает его изнутри. – Ты не понимаешь? – смотрит он Стефану в глаза. И такой у него взгляд, что даже бесстрастному Нейману хочется поёжиться или опустить веки, чтобы не испытывать на себе режущую лазерную силу Владовых глаз. – Ты правильно сказал: она позволяет, а это значит, что как только я сделаю шаг, который ей не понравится, поводок превратится в удавку. Проделает это точно так, как сделала с моим отцом. Прикуёт намертво, чтобы не смел шевельнуться. Будет дёргать за нити, как чёртов кукловод.

Глава 5

Он сидел в машине и барабанил по рулю – отбивал ритм какой-то давно забытой песни. В голове жила только мелодия, да и то смутная.

Усталость накатила на Стефана, как товарный поезд в сто гружённых под завязку вагонов. Весь день он провёл в офисе, то разбираясь с бумагами, то вися на телефоне, чтобы разрулить ситуацию с последней партией товара.

Обычная работа, выжимающая все соки. Работа, отнимающая силы и время. Работа, которой он жил несколько последних лет.

Ему бы лететь на безумной скорости туда, где ждёт его девушка, что смогла пробраться под броню, а он не спешит.

Его будущее сейчас проигрывало прошлому, что накатывало, как тошнота, не давало покоя, не желало выпускать из своих крепких объятий сознание, где яркими всполохами всплывали картины – кадры личного ада Стефана Неймана…

*  *  *

– Если хочешь, можешь сесть со мной.

Влад Астафьев и в девять выглядел очаровательно: тёмные волосы, чуть лукавые карие глаза, ямочка на левой щеке. Улыбчивый очаровашка. Одного ему не хватало: в девять он явно отставал в росте, по сравнению с другими одноклассниками, а поэтому сидел за первой партой на среднем ряду.

Стефан был самым младшим в классе: перескочил со второго класса сразу в четвёртый. Но самое страшное не это. Стефан Нейман был чужаком. Выскочкой. Парией.

Бизнес его отца стремительно пошёл вверх, а поэтому статус обязывал: новый дом с прислугой, новые машины. А для Стефана – новая элитная школа с углублённым изучением языков и экономики. Гимназия, где учились отпрыски достаточно состоятельных родителей.

На Стефана смотрели свысока. Все, кроме Влада. Он был единственным, кто протянул ему руку. Так родилась их дружба.

Стефан не нуждался в поклонении и почестях. Стеснительный, робкий, впечатлительный по натуре, он и раньше не любил толпу, а поэтому симпатии одного единственного человека ему хватило с головой, чтобы не чувствовать себя абсолютным нулём.

Позже было всё: зависть, ненависть, козни, издевательства тех, кого он легко обошёл по многим статьям. Стефан бы тяжело переживал всё это, если бы не Влад Астафьев.

Они дополняли друг друга. Зажатый нелюдимый Стефан и общительный Влад, о котором нередко говорили: шило в заднице. Он умел очаровывать, сводить к шутке любую гадость.

Точно с такой же виртуозностью Влад умел врать, не моргнув глазом, и мстить с улыбкой на лице. Ему прощали всё. За лёгкий характер, внешнюю неконфликтность. И только Стефан знал, какой он на самом деле.

– Мир не должен видеть твоих слёз! – пафосно цитировал Астафьев кого-то из старших. А может, стырил эту фразу в социальных сетях и легко присвоил себе. – Что бы ни случилось – улыбайся! Пусть сдохнут враги, пусть подавятся завистники!

Стефан так не умел, поэтому учился отмораживаться. Это ему удавалось лучше.

Они многому учились друг у друга. Разные, но в том крылась их сила, что умножалась при взаимодействии.

Они ходили друг к другу в гости, но как-то так вышло – больше к Стефану со временем.

– Ну их, – махал рукой Влад в сторону своих родителей. – Вечно всем не довольны. Туда не ходи, с тем не дружи.

Так Стефан понял, что Астафьевы его не жалуют. Но им с Владом хватало школы и совместного времяпровождения на нейтральных территориях: Нейманам их дружба нравилась.

– У настоящего мужчины, – говорил Стефану отец, – должен быть пусть один, но верный друг. Тот, с кем не страшно в огонь и воду, к кому можно повернуться спиной и знать: не ударит, а защитит. Я рад, что у тебя такой друг есть.

Стефану казалось, что отец его недолюбливает. За порывистость, впечатлительность, ранимость. Отец вечно хмурился и отчитывал, выказывал недовольство и учил быть пожёстче. У Стефана получалось плохо. Зато отцу нравился Влад: стрессоустойчивый, неконфликтный, умеющий за себя постоять.

– Не расстраивайся, – сглаживала углы мама, что всегда чувствовала его очень хорошо, – ему просто тяжело принять другого человека не по своему образу и подобию. Ему кажется, что если ты его сын, то должен быть во всём на него похож, а так бывает очень редко. Ты индивидуален, и это прекрасно.

Она всегда его понимала. Умела находить нужные и важные слова. Всегда улыбалась и, наплевав на отцовские запреты, самостоятельно возилась на кухне, презрев элитного повара, что нанял отец, как только они приобрели «статус». Положение, которое ещё нужно было отвоёвывать и отвоёвывать. Но отец к этому стремился. Упрямый. Жёсткий. Деловой. Человек, что ставил цели и добивался своего. Сумел подняться и не собирался падать.

Так пролетели пять лет – прошуршали велосипедными шинами, отзвенели школьными звонками, отгремели первыми запретными бунтами, когда пиво исподтишка пили и сигареты на вкус пробовали; когда ловили заинтересованные взгляды девчонок, хоть к тому времени – Стефан это понимал – ничего особенного ни он, ни Влад из себя не представляли.

К четырнадцати Влад наконец-то вытянулся. Два дрища без мускулов, хоть и пытались их нарастить, в секцию спортивную ходили, осваивая азы восточных единоборств. Это тогда было модно.

Они чем-то неуловимо походили друг на друга. Может, это дружба их такими сделала. Одинаковые причёски с непокорными чубами – у Влада тоже слегка волосы вились, не так сильно, как у Стефана, но всё же. Почти одинаковое телосложение – худые и длинноногие. Только у Стефана глаза серые, а у Влада – карие, но кто на это внимание тогда обращал? Их нередко считали братьями, а они этим гордились.