Огненные сердца

ЭПИЛОГ

Долгие моросящие дожди увлажнили иссушенную зноем землю и потушили пожары в Биттеррутских горах. Стоя под навесом станции Рэтдрама, Соломон Ли оглядывал заросшую травой долину, что простиралась на юг до самого Кердалена. Соломон с сожалением вернулся сюда. Теперь эти горы имели для него особое значение не только благодаря дороге — они были связаны с двумя любимыми женщинами, которых Соломон был вынужден оставить здесь. Однако отъезд его был только к лучшему: Соломон не хотел вмешиваться в их жизнь.

По деревянным ступеням послышались шаги. Знакомый женский голос заставил Соломона обернуться. К нему приближались Дженна и Ченс. Несколько недель назад они поженились и теперь излучали любовь, как излучает блеск самородок под полуденным солнцем. Как бы хотелось Соломону обрести такое же блаженство с Лили!

Дженна держала свернутые бумаги и улыбалась, словно школьница, получившая отличную отметку.

— Дедушка! — Отпустив руку Ченса, она обняла Соломона. — Все готово! Можно расчищать участок и начинать строить дом! Здесь хватит места моим лошадям! — И Дженна возбужденно защебетала: — Конечно, с того места озеро увидеть нельзя, но до него совсем близко. Кроме того, оттуда открывается великолепный вид на горы. Ченс сможет следить, как идут дела на железной дороге и в Вапити. Делани назначен управляющим рудника, они с Лили останутся в Байярде. Как только до Байярда пустят первый поезд, мы сможем навещать их в любое время.

Затем в глазах Дженны появилось умоляющее выражение, против которого Соломону было трудно устоять.

— Дедушка, лучше бы ты передумал и остался. Ты бы открыл здесь контору, построил на озере дом…

Значит, Дженна понимала, что в Нью-Йорке он будет страдать от одиночества. Соломон сомневался, что способен хоть что-нибудь скрыть от внучки.

— Может, я вскоре вернусь, — ответил он, пожав ладонь Дженны, — но компания и так слишком долго оставалась без контроля. Обещаю, я приеду к вам на Рождество, а весной, может быть, переберусь сюда насовсем.

К станции подошел состав — к нему были прицеплены вагоны «Мариетта» и «Полумесяц», их черные стены блестели под дождем. Эти два вагона долгое время были для Дженны домом и вот теперь отправлялись без нее.

Внезапно у Дженны на глазах выступили слезы, она обвила руками шею Соломона.

— О дедушка, я буду так скучать без тебя!

Соломон крепко прижал ее к себе.

— И я буду скучать, — ответил он. — Но скоро мы встретимся. Ты и я. Мы всегда будем вместе.

Справившись со слезами, Дженна отступила и вложила руку в ладонь Ченса, словно нуждаясь в поддержке. Ей не хотелось, чтобы Ченс заподозрил ее в нежелании остаться с ним и жить здесь, в горах. Когда-то она говорила Ченсу, что никогда не станет выбирать между ним и дедушкой, и вот, по иронии судьбы ей пришлось сделать этот выбор. К этому обязывало ее замужество, преданность мужу и клятва провести с ним всю жизнь. Но Дженна никогда бы не смогла забыть дедушку. Никогда.

Голубые глаза Соломона наполнились любовью.

— Не плачь, Дженна. Я уже отлюбил свое, теперь пришла твоя очередь.

Поезд остановился, выпустив из-под колес белые клубы пара. Стук дождя по крыше станции усилился. Послышался гудок и крики кондуктора «отправление!» — словно напоминание, что с прощанием надо поторопиться.

— Позаботься о себе в Нью-Йорке, дедушка. Тебе и в самом деле будет нетрудно продать мое ранчо?

На краткий миг лицо Соломона напряглось, но вскоре приняло прежнее выражение.

— Не беспокойся о ранчо, Дженна. Обещаю, я выгодно продам его и доставлю сюда твоих лошадей. Так что твоему мужу придется стать пастухом.

Соломон перевел взгляд на Ченса, и в эту минуту они словно дали друг другу молчаливую клятву. Ченс думал о том, возобновится ли со временем его ненависть. Он опасался, что Соломон не захочет терять власть над Дженной, но старик почти не вмешивался в их жизнь, словно понимал, насколько тяжело это будет для Ченса. Однако из-за Дженны Ченс надеялся, что Соломон не станет полностью отстраняться от них. Дженна нуждалась в нем. А сам Ченс так и не мог понять, будет ли скучать по старику, но после того, как они работали и чуть не погибли вместе, он чувствовал, что они в чем-то сроднились.

Ченс протянул руку, Соломон решительно пожал ее и спросил:

— Когда по Биттеррутской ветке начинается движение?

— Мост починят к концу недели, и в понедельник мы пустим первый поезд. Это будет великий день, ведь мы перевезем первый груз руды. Конечно, когда компания, перекупившая ветку Дерфи, достроит ее, у нас появятся конкуренты, — с кривой усмешкой добавил Ченс. — На время мы опередили их, но будет любопытно наблюдать, как начнется борьба цен.

Соломон усмехнулся.

— Вот что придает вкус жизни! Конечно, я мог бы купить ветку Дерфи, но я уже давно выяснил, что единственное удовольствие в монополии — трудности, с которыми ее достигаешь. А здесь трудностей не предвиделось. Кроме того, кому захочется покупать дорогу, когда можно выстроить ее самому? — Его глаза молодо блеснули, затем блеск угас, и лицо снова стало серьезным. — К несчастью, эта дорога принесла нам слишком много бед. Кто мог подумать, что желание Генри отомстить заставит его перейти всякие границы?

Молча они вспомнили суд и приговоры, вынесенные Генри и Лиману. Поскольку сами они никого не убивали, приговор был смягчен, но тем не менее им предстояло провести в тюрьме остаток жизни.

Ченс сжал руку Дженны, припоминая, как внимательно она относилась к словам Генри. Ей еще до сих пор было трудно смириться с предательством друга, и она предпочитала вспоминать только те годы, когда действительно считала его другом и помощником.

Паровоз вновь загудел, предупреждая об отправлении.

Ченс сунул руку в карман, извлек оттуда конверт и протянул его Соломону.

— Это от мамы.

Соломон перевел взгляд с Ченса на конверт и наконец взял его дрожащей рукой. На конверте аккуратным почерком Лили было написано его имя. Что она хотела сказать? Что еще она могла сделать, кроме как попрощаться?

Соломон сунул конверт в карман пиджака, надеясь, что дрожь руки Ченс и Дженна припишут его возрасту.

— Соломон… — начал Ченс. — Я хочу, чтобы ты знал…

Их взгляды встретились вновь. В этот миг Соломон отчетливо вспомнил то, что случилось шестнадцать лет назад, когда он столкнулся с Ченсом в коридоре доходного дома и видел, как ненависть в глазах превращает Ченса из мальчика в мужчину. Но сейчас глаза Ченса были иными: зрелыми, понимающими, глазами человека, который живет в мире с самим собой и остальными. Глазами влюбленного мужчины, который счастлив в любви.

— Об этом незачем говорить, Ченс. Уверен, я знаю, что ты собирался сказать. Что было, то прошло, и давай покончим с этим, ладно?

Ченс посмотрел на Соломона и наконец согласно кивнул.

— Да, покончим.

Соломон повернулся к Дженне и в последний раз обнял ее. Оба всплакнули, но Соломон быстро отстранился.

— Мне пора. Поезд не может ждать, а я должен скорее прибыть в Нью-Йорк. У меня есть кое-какие планы — уверен, Дженна не одобрила бы их.

— Дедушка! — она бросила на него насмешливый, но любящий взгляд.

Соломон рассмеялся и поднялся по ступеням вагона «Мариетта» прежде, чем Дженна успела возразить. Оказавшись на площадке, он замахал рукой. Поезд тронулся.

Дженна крикнула вслед:

— Встретимся на Рождество! Только береги себя!

— Не беспокойся! — Соломон усмехнулся и приставил ладони рупором ко рту: — Обещаю напиваться каждый вечер и курить не переставая! — Смеясь, он скрылся в вагоне.

Дженна недовольно закусила губу.

— Курить! Он же сказал, что бросил курить навсегда. Ну, что мне с ним делать! — Она осеклась и заплакала. — Боже мой, Ченс, а что мне делать без него? Неужели больше мы с ним не увидимся? А если с ним… что-нибудь случится?

Ченс бережно стер слезу с ее щеки.

— Не тревожься о нем, Дженна. Ты же знаешь, Соломон не сдается без боя.

Взявшись за руки, они стояли на платформе, махая руками вслед поезду. Соломон Ли смотрел на них из окна — до тех пор, пока Дженна и Ченс не превратились в далекие, едва различимые фигурки. Соломон уже не видел, как они пошли от станции, крепко обнявшись. Наконец Рэтдрам остался позади.

Соломон прошел в салон, сел в любимое кресло, вынул из кармана письмо и вновь прочитал собственное имя, написанное на конверте. Ему казалось, что это имя написано особенно аккуратно, может, даже с любовью. Наконец любопытство победило, и он вскрыл конверт. Трясущимися руками Соломон развернул листок бумаги. Перед его глазами расплывались слова любви, печали и прощания, но в них ясно чувствовалось обещание новой встречи.

Перечитав письмо несколько раз, Соломон положил его обратно в конверт. Неожиданно к нему пришло странное спокойствие. Он вновь увидит Лили на Рождество, когда-нибудь у них появятся общие внуки. Конечно, утешение было слабым, но все-таки его хватило. Пришло время вновь обратиться к реальности. Самое важное — Лили прислала ему письмо и подписалась: «С любовью Лили».

Поезд мчался на север. Соломон встал, прошел к шкафу и выдвинул верхний ящик. Одна мысль не давала ему покоя уже несколько дней.

Из кухни появился Малколм.

— Хотите что-нибудь выпить, сэр?

Не глядя на слугу, Соломон искал в ящике карту.

— Нет, подожду до обеда.

Малколм сдержанно поклонился и вышел.

Соломон вытащил свернутую карту и разложил ее на большом столе, переставив на край пустые стаканы и пепельницы.

Карта была уже потрепанной, но эту вещь Соломон ценил так, как ни одну другую. На этой карте Америки были отмечены границы штатов, какими они были сразу же после объединения. Границы уже давно изменились, но не менялись линии железных дорог.

Взяв карандаш, Соломон провел линию через штат Айдахо, обозначая на карте новую, Биттеррутскую дорогу. Пока поезд набирал скорость, он откинулся на бархатную спинку кресла и внимательно уставился на карту, отыскивая на ней места, где еще не было дорог — такие, где никто не решился бы прокладывать железные дороги, кроме самого Соломона.

К Соломону вернулось давно знакомое ощущение — предчувствие и радость вызова. На карте еще оставалось немало гор и равнин, по которым предстояло пустить поезда. Неожиданно он ткнул пальцем в карту, и с внезапно вспыхнувшим энтузиазмом провел линию новой, еще не построенной дороги.