Онлайн Ведьма. День рождения Ведьмы (СИ)

========== День рождения Ведьмы ==========

После того, как я отпраздновала свой восемнадцатый день рождения, с моей памятью случилось нечто странное: я перестала следить за своим возрастом. И чем больше лет пролегало между мной и этой символичной датой, тем больше я сомневалась в том, сколько мне лет. Чтобы узнать это, мне приходилось производить арифметические действия, отнимая из нынешнего года год своего рождения. Благо, с математикой я обычно дружила.

Вот, о чём я думала, проснувшись двадцать третьего июля в семь утра. Подсчитав цифру, я немного обалдела и даже трижды перепроверила вычисления на калькуляторе. Но нет, факт оставался фактом: Клевер Александрине Петровне в тот день стукнуло двадцать восемь лет.

Десять лет назад мне исполнилось восемнадцать, и я не могу сказать, что с того времени я как-то сильно изменилась. Если, конечно, не брать в расчёт стрижки, вес, татуировки, набитые на спор, и очевидные признаки взросления: пропала детская пухлость, где-то появились первые признаки морщин и целлюлита, а на брови — седой волос, который я периодически вырываю.

Вот только внутри я оставалась всё той же Сашей. Возраст ничего не поменял во мне как в личности: что в пятнадцать лет я была взбалмошной и ехидной девочкой себе на уме, так и, приближаясь к тридцатнику, я оставалась такой же. Разве что чуть умнее, с багажом опыта за спиной и умением худо-бедно договариваться с тараканами в голове.

Так что да, в свой законный день рождения я сварила себе кофе в турке и уселась на балкончике, предаваясь рефлексии на почве возраста. Когда я была младше, женщины моих нынешних лет казались мне безумно умудрёнными тётями, а уж те, кто старше, и вовсе старцами, уж простите за тавтологию, к которым нужно идти на поклон за советом.

И вот мне уже скоро тридцать, а я не могу назвать себя взрослой — мне кажется, что я всё ещё ребёнок. Когда какие-нибудь дети обращаются ко мне на «вы» и говорят, мол, «здравствуйте, тётя», я и вовсе теряю дар речи — какая из меня, блин, тётя? Теперь я стала понимать всех тех маминых знакомых, которые давились чаем, когда мы с братом, приходя со школы, говорили им: «Привет, тётя …». Имя можете подставить любое, потому что реакция всегда была одна.

В общем, выпавший на субботу день рождения праздновать каким бы то ни было образом у меня в планы не входило. Я собиралась лежать тюленем на своём фиолетовом диване и с чистой совестью прокрастинировать.

Но у моей семьи, как всегда, были другие планы.

Знаете, девизом ячейки общества Клевер-Добронравовых могла бы быть следующая фраза: «планировали одно — делают другое!». Или её более краткая версия — «всё не по плану!».

Причём так было в отношении всего. Взять хоть знакомство родителей, когда великий план Марфы Васильевны Клевер найти себе богатого мужа и приворожить его, пошёл вкривь и вкось, в результате чего она вышла замуж за совершенно не богатого и точно так же не приворожённого Петра Евгеньевича Добронравова.

Забавно, но даже моё рождение умудрилось пойти не по плану. Марфа Васильевна, будучи ведьмой, свято верующей в гороскопы, прежде чем беременеть во второй раз, сделала сначала расклад на Таро. В результате выяснилось, что должна родиться дочка, собственно, я. И вот чтобы жизнь у этой самой дочки была, так сказать, прекрасной, и выросла она могущественной ведьмой, как мама, родиться она должна была обязательно в середине июля и обязательно быть раком по знаку зодиака — так сказать, девушкой с тонкой душевной организацией и верой в высшие силы.

Ну, Марфа Васильевна и взялась рьяно, как в советском союзе на заводе, исполнять план. Но когда у тебя на руках грудной ребёнок — мой старший брат, который не спит ночами и орёт как резанный, если его не держать на руках, — а муж работает строителем, как проклятый и, возвращаясь домой, просто валится с ног, забеременеть вовремя очень сложно.

Но как-то так всё сошлось, что у мамы получилось заделать ребёночка в последний момент — так сказать, заскочить в поезд за три минуты до отправления. И здесь-то началась нервная шоу-программа. Первое же узи, на котором можно было нормально разглядеть эмбрион, показало, что в семье будет дочка, и гордая Марфа Васильевна пошла покупать розовые и фиолетовые вещички.

Чувство эйфории длилось недолго — вплоть до следующего узи, когда Сашенька, для которой уже выбрали имя Александрина, как-то так повернулась, что стала похожа на мальчика. Вы когда-нибудь встречали человека, который орёт на аппарат узи и требует не врать? Мой папа встречал и даже жениться на такой женщине умудрился.

И, наверное, орала Марфа Васильевна убедительно, потому что уже следующее узи показало, что всё-таки будет Дрия, а не Александр Петрович.

Вот только нервотрёпка для мамы на этом не закончилась. Роды ей ставили на двадцать второе число — в общем-то, последний день «рака».

У беременной Марфы что-то переклинило в мозгу, и она решила, что со мной можно договориться, чтобы я появилась на свет пораньше и, так сказать, точно стала раком. Со слов папы мне доподлинно известно, что весь последний триместр она разговаривала со мной каждый день, и речь её была примерно такой:

— Дрия, ты хочешь быть раком. Доча, пожалуйста, двадцать первое — красивое число. Доча, родись пораньше.

Но я, похоже, имела другое мнение на это счёт. Собственно, с того времени и пошла семейная байка о том, что Сашу невозможно переубедить, если она что-то вбила себе в голову.

Роды, как и ставили их, начались двадцать второго. Правда, вечером. И Марфа Васильевна выдохнула, решив, что вот сейчас она так же быстренько, как это было с Даром, отстреляется буквально за пятнадцать болезненных, но быстрых минут.

Увы, со мной так не получилось. Мало того, что роды затянулись и завершились только в пять утра следующего дня, в понедельник — так сказать, с восходом Львиного солнца, так это ещё и на кассете с моих родов запечатлелась масса интересных моментов. Например, как мама в потугах между схватками кричит: «Дрия, ну пожалуйста!» Или как она орёт медсестре в ухо, что её дети будут носить только её фамилию. Ещё — как на свет появляюсь очень волосатая для младенца я и начинаю орать. И, наконец, как доктор, обмывая меня, говорит маме, что больше рожать не надо, а она отвечает ему, что проклянёт его за то, что её дочка родилась львом, а не раком.

Теперь вы понимаете, почему девиз нашей семьи «всё не по плану»? И почему я не удивилась, когда мне позвонила мама и сказала, что они, вообще-то, уже накрыли стол и ждут меня?

В результате мне пришлось срочно собираться за пятнадцать минут и ехать с мокрой головой в Подгорное, где меня уже ждали для отмечания моего же дня рождения.

Вообще, как-то так само складывалось, что каждый свой день рождения я праздновала в кругу семьи. И не потому, что я вся такая правильная и горой стою за семейные праздники. Нет, мне просто банально было не с кем. Да и в том, чтобы провести этот день с людьми, которые подарили мне жизнь, был какой-то символизм что ли.

В общем, где-то в одиннадцать я уже парковалась возле родительского дома, гадая над тем, что мне всё-таки подарят.

Так уж вышло, что родители обычно дарили мне что-нибудь полезное. В прошлом году, к примеру, они презентовали мне электрическую сушилку, которой я пользовалась, ни разу не воткнув в розетку, потому что незачем переплачивать за электроэнергию, если вещи и так высохнут.

Дар дарил что-нибудь забавное: футболки с надписями по типу «Ведьмы не стареют» или «Метла сломалась, поэтому я тут». Ещё он как-то раз купил мне курс по поиску себя у инфо-цыган. А так как я себя не теряла, лучше бы он отдал деньгами. Чтобы целых двадцать тысяч не пропали даром, я всё-таки сходила на этот курс и даже нашла, правда не себя, а скрытую сущность братца. И имя ей — Лох Педальный.

Я тогда так загорелась, что даже заставила его набить татушку, чтобы все знали, кто он на самом деле. Правда, себе тоже пришлось набивать, но это так, лирика.

Вернёмся к моему дню рождения. В общем и целом, дом не предвещал беды. Ни тебе растяжек над дверью, ни шариков, ни музыкального светопредставления, ни даже Дара с гитарой на порожках.

А то был тут у нас случай как раз после того, как родители закончили ремонт и переехали в Подгорное на постоянку.

По какой-то непонятной мне причине, родительское новоселье совпало с моим днём рождения. Приезжаю, значит, ничего не подозревающая я и вижу следующую картину: толпа неизвестных мне людей, бабушка Вася у забора стоит с соседкой и тяжело вздыхает, Дар на ступеньках с гитарой дерёт глотку и поёт о любви, за ним ребята из «ЧИЖа», а из дома к усилителям тянутся провода. Маму с папой не видать.

И всё было бы просто прекрасно, если бы Дар продолжал петь свои песни о любви, на которые так ведутся его блондинки. Но нет, братец, едва заметив меня, оборвал мотивчик на полуслове, выдал:

— А сейчас будет песня для именинницы!

И началась новая мелодия — красивая, с интересными клавишами и гитарой, пускай и немного рваная. Однако первая же фраза, которую пропел Тимоша, — мелодично так, с душой — дала понять, что песня мне не понравится.

Ох, мама, твоя дочь Старая Дама!

У меня в тот день ещё было паршивейшее настроение, потому что я умудрилась поругаться с начальством — видите ли, Психичу было плевать, что у его подчинённой день рождения. Так что стёбная песня попала на не благодатную почву.

Так что, пока я резво пробиралась через толпу непонятных людей к импровизированной сцене, чтобы треснуть брата, тот начал резво начитывать текст песни.

Очередная тусовка с кучей народа,

Да только вот есть тут кто-то особый!

Что же её так выделяет в этой толпе?..

Ах да, она одинока, а не как все!

На эту пати все пришли не одни —

Каждый под ручку с ещё «плюс одним».

Ты думала, есть ещё шанс пойти под венец?

Нет, милая, старость — это конец!

Вот это был заряд бодрости, конечно. А когда-то я думала, что «Объедузер» — странная песенка. Но видимо мой братец на пару со своими ребятами, которые очень мелодично драли глотки, оскорбляя меня, решили меня добить.

Ох, мама, твоя дочь Старадама!

Милая дама, не плачь!

«Год в копилке ничего не значит!» —

Такой фразой можно всех одурачить.

Ну что сказать, Муза из меня так себе, а вот ведьма неплохая. Или, скорее, боец без правил. Я была уже близка к своей цели — благо, двор у нас маленький — и люди, заметив мой огненный порыв, понемногу стали расходиться в стороны. Так что, когда Дар взялся за второй куплет, я поднималась по ступенькам.

На наш вечер каждый пришёл не один —

Только та, у кого стало больше седин…

Допеть ему я не дала — зарядила смачный такой пендаль под зад. Дар, пытаясь не выронить гитару, чуть не навернулся с лестницы. Знаете, как воспоминание — это очень даже прикольно, а мотивчик «ох, мама, твоя дочь Старадама!» иногда сам всплывает в памяти. Но в тот момент я была зла как чёрт, разгоняя импровизированную вечеринку.

Собственно вот, поэтому меня и порадовало полное отсутствие каких-либо украшательств у дома. Я не то чтобы была совсем не в духе, но настроения шумно праздновать не было.

Так что я заглушила двигатель, закрыла машинку и потопала в дом, готовая обжираться до посинения. Так сказать, чтобы быть толстой, но счастливой.

***

Моя бабушка выросла в многодетной семье. Детей у моей прабабушки было шестеро: моя баб Вася и ещё пять мальчиков, что в то время, когда контрацептивы в целом отсутствовали, а наличие беременности выявлялось исконно магическим образом — ну, собирались по ночам девочки и плевали на перекрёстки, и вот чья слюна к утру не высохла, та беременна, — считалось нормой. Это в наше время один ребёнок — много, а два — капец как много, и лучше бы остановиться на одном. Но в то время считалось, что чем больше детей, тем лучше, потому что не факт, что все выживут, так ещё и огороды копать надо, чтобы зимой было, что кушать. Мне кажется, современные защитники детского труда, да и в целом детства, мою прабабушку засудили бы, узнай они, как великая и ужасная бабка Клава гоняла мою шестилетнюю бабулю в четыре утра пасти коров, а после обеда на пару с папой кастрировать свиней.

Я, собственно, это всё к чему припомнила, баб Вася выросла в большой семье и привыкла готовить огромными порциями. Такими, что, если вдруг на ваш ужин заскочит маленькая цыганская свадьба, вы их непременно накормите, а, возможно, даже ещё и еды с собой завернёте.

И да, бабуля меня не разочаровала. В большой гостиной поставили стол — такой, за который спокойно усядется двенадцать человек, а если потесниться и собрать из досок и стульев своеобразные лавочки, то и двадцать четыре. Ну, и как вы поняли, еды было человек на тридцать, а не на пять, при условии, что бабуля, скорее всего, не всё выставила, и половина точно осталась в холодильнике.

Тут тебе и крабовый салат, и оливье, и винегрет, и две тарелки селёдки под шубой, потому что её, по какой-то непонятной причине, очень любит Дар, мясо по-французски, о существовании которого французы, скорее всего, не в курсе, куриные ножки, котлеты двух видов — рубленные из курицы и классические свино-говяжьи, в которых лука и батона в два раза больше, чем мяса. Ещё по всему столу стояли тарелки с нарезкой колбасы и сыра, куда же без них. Ну и, так сказать как вишенка на торте, посреди стола стоял тазик картофельного пюре. Я, на всякий случай, напомню, что всё это в огромном количестве.

Неподготовленного человека подобное зрелище, конечно же, удивило бы, но не меня.

— Всем привет! — театрально взмахнув рукой, поприветствовала я своих родственников, которые, как и сказала мама, сидели за столом и ждали меня.

И если вы подумали, что они были нарядными, праздник же как-никак, то глубоко ошиблись. Бабуля щеголяла в своём неизменном халате в цветочек, который я однажды точно сожгу, потому что нельзя ходить в одном и том же халате на протяжении двадцати лет. Дар, как обычно, находясь дома, напоминал что-то среднее между алкоголиком и человеком без определённого места жительства: заросший, лохматый, одет в чёрти пойми что. Папа же, которого, вероятно, только что подняли с кровати, был всё ещё в полосатой пижаме.

И лишь мама важно сидела за столом с укладкой, накрашенная, в шикарном зелёном платье-футляре — хоть сейчас иди на какое-нибудь вечернее мероприятие. И, так сказать, довершала эту разношёрстную картину я — в рубашке, джинсах и с мокрой головой. В общем, психоделика в чистом виде.

— А дедушка где? — спросила я, плюхнувшись на диван рядом с папой.

— Его какой-то друг скоро привезёт, — ответил папуля, нещадно зевая. Ещё бы, собирать застолье в такую рань.

— Надеюсь, в трезвом виде? — я положила голову папе на плечо.

Мама хмыкнула.

— Надейся дальше. Когда Петя ему звонил, тот уже был пьян.

По залу пронёсся злой вздох, чем-то отдалённо похожий на шипение гадюки. Вообще, Марфа Васильевна в силу своей профессии выделяла три стадии алкогольной зависимости. И они могли быть как связаны между собой и вытекать одна из другой, так и идти абсолютно параллельными дорогами и не пересекаться.

Первая категория — «лайтовая». К ней относятся все среднестатистические люди, которые пьют по праздникам, ну, или очень редко. Сюда же шли ценители алкоголя, которые пьют исключительно дорогие напитки и одну бутылку могут растянуть на месяц.

Вторую категорию мамочка именовала не иначе как «утро начинается не с кофе», и в эту категорию под гребёночку шли все, кто пил чаще, чем раз в неделю. Как Дарий, у которого одно время была привычка устраивать массовые алкоизлияния по выходным и не только.

Ну и третья, в которую входили наши дедушка Женя и ныне покойный дед Вася — «профессиональные алкаши». Люди, которые умудрились на мамину свадьбу упиться вдрызг и привести компанию бомжей, которые украсили мамино свадебное платье блевотиной, когда она пыталась их выгнать из ресторана. Каждая дед Женина попойка заканчивается чем-то феерическим — Марфа Васильевна уже била кувалдой его самогонный аппарат, надевала ему на голову несколько тазиков салата, пьяным спускала с лестницы, не единожды вызывала полицию, а однажды даже прокляла его друзей, ну, тех самых, у которых неопределённое место жительства. Она так и сказала тому бомжу, которого, кажется, звали Валерой:

— Чтоб ты женился, гнида подзаборная!

И, о чудо, Валера реально женился и обзавёлся домом и даже пропиской.

И если вы подумали, что у дед Жени с моей мамой какие-то не такие отношения, то снова ошиблись. Дедуля маму очень любит, потому что бабуля по папиной линии маму очень ненавидит, и нас с Даром за одно. Наверное, чтобы нам не было обидно, что она вдруг обделила нас своей ненавистью.

Ну так вот, на каждую мамину выходку дедушка целовал маму в щеку. И от него так несло перегаром, что кривилась не только Марфа Васильевна, но и все окружающие. А дед Женя тем временем выдавал каноническую фразу:

— Моя же ты ласточка, люблю тебя, прошмандовка хренова! — и уезжал в бобике на пятнадцать суток.

Но была ещё четвёртая, чисто профессиональная, категория алкашей Марфы Васильевны — «проклятые алкоголики». И здесь бывали разные ситуации. Иногда это были неудачно наложенные привороты, которые ложились таким образом, что постепенно разрушали жизнь человека, притягивая к нему все возможные пагубные привычки. Встречалась и намеренно наведённая порча на то, чтобы человек постепенно спивался. А бывали и фатальные случайности, к примеру, как тот идиот, который выпил водку из рюмки, которую поставили покойнику.

Так что да, Марфа Васильевна алкоголизм, как феномен, ненавидела, но вкусное шампанское пила. В рамках разумного, конечно же. Вот и сейчас под столом я приметила две бутылки: шампанское и какой-то ликёр. Которые нам, к сожалению, было не суждено выпить.

Вы же помните, что пьяный дед Женя — это фееричное шоу?

А мы всем семейством, похоже, об этом забыли, потому-то родители его и позвали. Нет, в целом, против дедули я ничего не имею. В детстве нас с братом даже забавляло его пьяное состояние. Он и так по натуре был достаточно добрым, а пьяным становился и вовсе ангелом. Мы с братцем в детстве драконили пьяного дед Женю — ну, ломали ему все сигареты в пачке, — и, пока он пытался собрать расскоординированные алкоголем конечности в кучку, чтобы отобрать у нас пачку, выливали водку. А он, когда всё-таки получалось подняться с лавки или где он там сидел в этот момент, начинал бегать за нами по двору и ласково орать:

— Ну, пиздюки, поймаю — убью!

И орал как-то так по-доброму, что нас с Даром совершенно не пугало, и мы рассредотачивались на два фланга. Пока один отвлекал дед Женю и убегал от него в неизвестном направлении, другой обходил его по дуге и сдёргивал с него штаны. И вот дедуля подтягивает трикошечки и бежит за вторым. А первый, не долго думая, проделывает тот же фокус. Такие своеобразные алко-салочки, очень весёлые.

И то были приятные детские воспоминания.

Сейчас же алкоголизм дедушки вызывал у меня грусть. Потому что вся наша семья становилась свидетелями разрушения человека и никак не могла повлиять на это, ведь сам дедушка не хотел ничего менять. Его устраивала та жизнь, которую он вёл, а наши попытки его как-то вразумить, заканчивались одной и той же фразой:

— Не ссы, внучка, с понедельника завязываю!

Правда, узел был настолько слабым, что к обеду понедельника уже развязался.

Поэтому, когда мама сказала, что дед уже пьяный, моё настроение, которое и так было не сказать чтобы высоким, опустилось ещё на пару градусов. И папа, наверное, почувствовав это, успокаивающе погладил меня по голове. Таким родным и привычным жестом, который всегда вызывал улыбку. И шепнул на ухо:

— Не грусти, дочка, я купил тебе кофемашину.

И только от одной этой фразы моё настроение полетело вверх вместе с уголками губ и бровями.

— Папуля! — взвизгнула я и бросилась к нему на шею обниматься. — Спасибо! Спасибо! Спасибо!

— Меркантильная ты всё-таки, Дрия, — хмыкнул с другого конца стола Дар, а я показала ему в ответ язык. И получила в подарок кривой средний палец. Ну чем не подарок на день рождения от любящего братца?

— Её мама выбирала, — тем временем приплёл папа и Марфу Васильевну. — Так что это подарок от нас двоих.

— Неправда, — сухо поправила мать. — Я лишь сказала, что ей понравится кофемашина и что, если надумает брать, то пусть берёт качественную. А тут сэкономишь, там сэкономишь, а потом переплачивать втридорога.

Ну, маман в своём репертуаре. Она ничего не покупала и ничего не выбирала, а потом в багажнике я найду какой-нибудь подарок. В прошлом году это был обновлённый защитный оберег машины, а два года назад — плюшевая игрушка совы с пледом внутри, которую я назвала Косяком. Потому что Марфа Васильевна решилась на заказ по интернету и, не проверив качество игрушки, просто положила почтовую коробку в машину… В итоге в игрушке не оказалось ни одного ровного шва: серый совёнок оказался собранным сикось-накось, с торчащими нитками и явно бракованный.

Прожил Косяк, правда, недолго. Вплоть до того часа, когда я решила выгнать парня из квартиры, запустив в него плюшевой игрушкой. А эта паскуда умудрился увернуться, и совёнок, махая крыльями, вылетел в окно. Ну я разозлилась, что из-за него выкинула мамин подарок, и, схватившись за сломанный стул, принялась объяснять Лёшику, что конкретно было в наших отношениях не так.

Заварушка получилась знатная. Так сказать, на прощальную вечеринку с парнем пришли и соседи, и полиция, и даже мой брат.

После «вечеринки» мы с братом пошли искать игрушку, но оказалось, что моего Косяка разодрали уличные собаки. О чём мы маме, конечно же, не сказали.

Но вернёмся к моему дню рождения и тому факту, что мы, похоже, семья идиотов, потому что решили дождаться деда Женю, прежде чем есть. Самая дурная привычка больших семей — не садиться за стол, пока все не соберутся. Вот так мы и просидели до трёх часов дня в ожидании.

Папа успел переодеться и поставить коробку с кофемашиной в мою машину. Бабуля под шумок вручила мне три пары вручную связанных носков, чтобы у меня ножки зимой не мерзли. И, пока бабушка на пару с Даром ушли греть остывшую еду, мама достала из кармана платья артефакт и с самым пресным лицом на свете вручила мне поисковой амулет на любовь. И, наверное, на моём лице было написано всё в этот момент, потому что Марфа Васильевна лишь пожала плечами и пояснила:

— Баб Вася очень просила сделать. А то она переживает, что тебе скоро тридцать, а ты так и не встретила любимого человека.

Сделав глубокий вдох, чтобы не начать орать, потому что меня взбесил этот браслетик из джутовой нити, веточек и листочков, я тихо произнесла:

— Мама, я не стану его активировать. И вообще в подобного рода помощи не нуждаюсь.

Марфа Васильевна лишь усмехнулась.

— Я знаю, Дрия. Поэтому он уже активирован. И не смотри на меня так.

— Как?

— Словно я лезу не в своё дело, — ответила она. — Он же не выстроит за тебя отношения. Просто подтолкнёт того, кто полюбит тебя и кого можешь полюбить ты.

— Будь по-твоему, — ответила я, просто потому что не хотела ругаться с мамой в свой день рождения, и запихнула браслет в карман джинсов, планируя либо выкинуть его потом, либо утопить в озере в надежде, что ничего не сработает.

И вот, когда баб Вася расставляла на пару с Дарием тарелки на столе, а я пыталась взглядом объяснить маме, что в мою личную жизнь лезть не нужно, явилось оно — наше чудо в шубе. В буквальном смысле в шубе. Мы так и обомлели, когда дед Женю внесли в дом двое немногим трезвее его мужчин.

Так уж повелось, что дедушкиных «знакомцев» не знал никто в нашей семье. Дед Женя каждый раз появлялся в компании новых лиц, так что их внешность не говорила мне ни о чём, кроме того, что они оба старые и потрёпанные жизнью не хуже моего деда.

— Женечка, что это с тобой? — спросила бабуля, которая первой отошла от ступора.

Дед Женя поднял голову и, посмотрев на бабушку мертвецки пьяными глазами, ответил, просияв щербатой улыбкой:

— Васюш, так я это… праздную… моей внучке сорок дней…

— «Сорок дней как нет» что ли? — в повисшей тишине спросила я.

— Как нет? — встрепенулся дед и, переведя взгляд на меня, произнёс: — Ты же здесь!

— Ну да, здесь, — кивнула я. — Но я не понимаю, причём здесь дни.

— Какие дни? — с искренним непониманием отозвался дед Женя, а Дар где-то сзади начинал тихо ржать. В глазах деда промелькнуло секундное озарение, и затем он сказал: — А-а-а, ну так тебе ж сорок лет.

Дар стал не просто громко ржать, а прямо-таки пародировать настоящего коня, который вот-вот откинет копыта от смеха. А мама, тяжело вздохнув, произнесла:

— Ну всё, допился. Благо, хоть не похоронил и не помянул, — а затем, окинув злым взглядом доставщиков деда, обратилась к ним. — Господа, посадите его на диван и можете быть свободны. И шубу верните туда, где взяли.

— А мы её не брали, — ответил один, потупив взгляд, явно побаиваясь суровой Марфы Васильевны.

— Он в ней пришёл, — добавил второй, активно кивая. Настолько активно, что мне даже начало казаться, что это пьяное трио сейчас одновременно рухнет.

Папа, наверное, подумал так же, потому что поднялся и, забрав отца из этой нестабильной цепи, усадил на диван, попутно пытаясь стянуть с сопротивляющегося дедули странного вида шубейку, своим окрасом очень сильно напоминающую драную облезлую и больную кошку. А дед Женя причитал, что ему холодно, и отталкивал папины руки. Несмотря на своё худосочное тело, силы у дедули было немерено. Так что, отталкивая папу, он мало того, что опрокинул того на пол, так ещё и стол чуть не повалил.

— Петя, не трогай его! — не выдержала мама. А между бровями у неё пролегла такая глубокая морщина негодования, словно мысленно она проклинала всех и каждого. — Пусть сидит, как есть.

И, махнув рукой, отвернулась. Я же в этот момент просто обалдела, про себя думая, чем я так провинилась-то, что мой двадцать восьмой день рождения плавно, но верно скатывался к феерической свистопляске?

Однако Баб Вася, наверное, решила, что пьяного деда нам мало, потому что, пока папа выдавал доставщикам дань на обратный путь, бабуля предложила им остаться и покушать. И на возмущённые взгляды — мои и мамины — ей было плевать: она в нашу сторону даже не посмотрела.

— Садитесь, гости дорогие! — усаживала она их за стол. — Куда вы в таком состоянии пойдёте? Ещё голову по дороге пробьёте. Садитесь! Покушаете, протрезвеете — и скатертью дорожка.

Вот так и получилось, что в свой день рождения я на пару с мамой сидела с кислым лицом, смотря, как трое вусмерть пьяных мужиков с повадками свиней поедают бабушкину еду. И мне ни пить, ни есть в этот момент не хотелось. А уж когда они приметили бутылки под столом и настоятельно попросили Дара их откупорить, стало вообще грустненько.

— Петрович, а ну-ка наливай! — заплетающимся языком выдал дедуля. — Что ты как неродной? И пей! Ты же Петрович, тебе пить положено!

— Кем это положено? — сверля деда хмурым взглядом, спросила Марфа Васильевна. Мамуля явно закипала — того и гляди крышу сорвёт.

— Ты это, лапуля моя, не кипишуй. Отчество у него такое. Алкоголическое. Вот я — Петрович и он — Петрович, всё логично, — и кривенько так подмигнул Дару, подталкивая к нему пустой бокал.

— А я Петровна, — решила переключить внимание я, прежде чем мама устроит форменный разнос, после которого дедулю придётся собирать по кускам.

Дед посмотрел на меня удивлённым взглядом и громко вздохнул, словно разочаровался во мне. А потом весомо так выдал:

— Не путай х… с дверной ручкой, внучка! Петровна — это отчество императрицы. Елизавету Петровну помнишь? Должна помнить, что я, зря тебе книжки по истории читал!

— Ага, вместо сказок на ночь, — кивнула мать, продолжая недовольно кривить губы.

— И правильно делал, — пьяно торжествуя, согласился дед, и вновь подтолкнул к Дару бокал, чуть не опрокинув рукавом шубы тарелку со стола. — Историю должен знать каждый. Я так своим студентам и говорил. А ты, Дар, наливай-наливай, да поболе. Что ссыкаешь, будто украл? Или для родного деда своё шампьянское заморское зажал?

На деле вместо «шампьянского» в бутылке было игристое вино, но какая деду разница, правда?

— Дедуль, ты за кого меня принимаешь? Мне ради тебя ничего не жалко! — ответил братец и, уже откупоривая бутылку, налил три бокала и протянул алкоголикам. — Пей, дедуль, глядишь, и сон будет покрепче.

— А себе почему не налил? — нахмурил брови дед Женя, трясущейся рукой забирая бокал.

— Чтобы тебе побольше было, — улыбаясь во все тридцать два зуба, ответил Дар.

— Это правильно, — поощрительно кивнул дед. — Старших уважать надо. Глядите, ребят, какого молодца я воспитал. Умник, красавчик. Ещё и флейту ему в глотку забил. Поёт — чисто соловей.

И пока товарищи алконафты кивали и восхваляли Дара, я, стараясь не хихикать на паническом, подсела к маме, чтобы в случае чего удержать её от необдуманных поступков. Всё-таки убийство свёкра не лучшая развлекательная программа для дня рождения дочери.

Скажем так, сидели мы весело, но не то чтобы долго. Вскоре дедуля, как и его товарищи, уснули прям за столом: лицом в салате, посреди разговора. Правда, сделали они это не одновременно, а, так сказать, по очереди. Сначала отключились доставщики, и только потом наш дедуля, печень которого, наверное, успела уже несколько раз разложиться и возродиться, как феникс из алкогольного пепла.

Мы прослушали и стандартную балладу о том, как жестоко и незаконно его лишили должности. И песню о том, что все бабы стервы, а княгиня Добронравова и вовсе мразь. И что его лапуля-невестка и вовсе ведьма, но он так её любит, что не считает это недостатком. Благо, на середине рассказа о необходимости образования дедуля уснул и не успел переключиться к обычно идущей после политической сводке.

— Уф, отмучались, — выдал Дар и плюхнулся на стул, когда дед Женя рухнул лицом в тарелку. Всё это время Дар, пока мы на пару с папой отвлекали маму, занимался дедом: то подливал ему горячительного, то подкладывал салатов. А, ну, ещё поддакивал, соглашаясь с каждым словом пьянчуги.

— Снимите с него эту шубу, — тихо попросила Марфа Васильевна. — И унесите его с глаз долой, пока я не придушила его во сне. А этим… — она брезгливо поморщилась. — Петь, вызови им вытрезвитель. Пусть их отсюда увезут.

— Мам, их уже лет пять как не существует, — вклинился Дар.

— Значит, скорую. Да хоть дурку. Но ночевать в моём доме они не будут, — и, вытерев руки салфеткой, Марфа Васильевна встала из-за стола и вышла из гостиной под причитания бабушки о том, что мы поступаем негуманно.

— Ладно, мам, — крикнул ей в спину Дар, — позвоню Тимохе. У него дядя в полиции работает, глядишь, заберут их и отвезут в бомжатник.

Мы с папой, переглянувшись и решив взять на себя ответственность только за дедулю, оттащили его от стола, сняли с него шубу и, взвалив на плечи, поволокли на второй этаж в спальню братца. Благо, дед Женя был относительно лёгким мужчиной, и мы в целом справились без эксцессов, если забыть о том случае, когда мы совершенно случайно ударили его головой об перила: он зацепился ногой за ковровое покрытие, и мы его чуть не выронили. Хотя, если честно, случилось это во многом из-за меня, потому что в этот самый момент у меня неожиданно зазвонил телефон, из-за чего я вздрогнула и слегка подотпустила деда.

Дальнейший путь до спальни мы проделали как раз под бесячий рингтончик, потому что абонент что-то не собирался отключаться, а я была слишком занята, чтобы ответить на звонок или отклонить его. Мысленно я желала человеку всего самого прекрасного со знаком минус, потому что хуже момента для звонка он выбрать просто не мог.

В результате, спустив семь потов и пару раз матюкнувшись, мы-таки втащили дедулю в комнату и даже положили его на кровать. Вот дед Женя вроде бы и был не особо тяжёлым человеком, да и папа даже не покраснел, но вот я ухандохалась.

— Дрия, ответь уже на звонок, — устало попросил папа и, забравшись с ногами на кровать, принялся стягивать с деда грязную футболку, а затем и не менее грязные штаны с носками. Где он так извазюкался, я без понятия.

Кстати, я же так и не упомянула, что дед Женя был обладателем самой кудрявой и колючей бороды на свете? Ну, такой, где между кудряшек хранится запас продуктов на чёрный день, ну, или же закуска для самогона.

В общем, пока папуля раздевал нашего грязнулю, я села на тумбочку в изголовье кровати и, достав из кармана телефон, в удивлении уставилась на него. Ну, надо же, этот день готов пробить либо дно, либо отметку «шедеврально», потому что мне звонил начальник. В субботу вечером. В мой, твою дивизию, день рождения. Когда я пыталась уложить пьяного деда спать.

Если он сейчас потребует от меня внести куда-нибудь изменения, я на правах именинницы пошлю его лесом и брошу трубку. А если в понедельник он скажет мне, что моя персона может быть свободна, потому что её уволили за хамство, я буду удивлённо хлопать глазами и ссылаться на алкогольное опьянение. Мол, с дедулей пила, не обессудьте и не увольняйте.

— Доброго вам вечерочка, Сергей Павлович! — произнесла я в трубку, решив сначала разведать обстановку, и лишь потом раздавать путёвки в лесные турпоходы.

— И тебе привет, — выдал в ответ Психич. — Как празднуется?

Я слегка прибалдела от того, что Псих в курсе, что у меня день рождения.

Не потому что он не знает дату, а как раз-таки наоборот — в том, что он её знает, я не сомневалась. В прошлый свой день рождения я наглядно объяснила, что заставлять именинницу работать до восьми вечера — хреновая идея.

Так что меня удивил именно тот факт, что он мне позвонил, зная о том, что у меня день варенья. Я посмотрела на деда, который в этот момент, кажется, подпроснулся и принялся что-то сонно втолковывать папе, пытающемуся стянуть с него штаны.

— Кайфую и праздную на все сто процентов, — не без скепсиса ответила я. — Вы что-то хотели?

— Да. Поздравить с праздником! — ошарашил меня Псих. Но, если честно, услышала я его вполуха, потому что в этот самый момент дедуля, отбиваясь от папы, попытался слезть с кровати. И лицо у него было зелёненькое.

— Ну так поздравляйте, — рассеянно произнесла я.

— С днём рождения, Александра! Желаю тебе…

Договорить — или даже начать — Псих не успел, потому что я его перебила. Дед подозрительно зашатался — нужно было срочно заканчивать разговор и помогать папе.

— Вас тоже с праздничком! — крикнула я, якобы вежливо завершая едва начавшийся диалог.

И только положив трубку, я осознала две вещи: Евгений Петрович таки сполз с кровати и блеванул мне точнёхонько на штаны, а я поздравила Психа со своим же днём рождения. Стыд и негодование, наложившись на все события прошедшего дня, оказались весьма гремучей смесью.

Я орала так, что дед, похоже, даже протрезвел. Он смотрел на меня круглючими глазами и, только когда я закончила поток ругательств и гневных высказываний, произнёс:

— Ну, чисто фурия! Вся в мать.

Я вышла из Даровой спальни, громко хлопнув дверью, злая на весь свет, как тысяча чертей, а то и больше. Я даже ни с кем не попрощалась. Как была — в обблёванных штанах — так и пронеслась по дому и побежала к своей машине, даже не заметив, какая судьба постигла доставщиков деда.

Наверное, будь я не такой разъярённой, то подумала бы головой и просто пошла бы в свою спальню, смыла бы с себя всю эту дрянь, переоделась бы во что-нибудь старое, а джинсы сожгла бы вместе с дедовой шубой. Но нет, злость, как и любовь — это чувство, которое атрофирует рациональное мышление. Так и вышло, что факт своей неадекватности я осознала только заведя машину.

В этот момент в стекло с водительской стороны постучали.

— Что, уже оседлала метлу, чтобы лететь? — со смехом спросил Дар, когда я опустила стекло.

Я сделала глубокий вдох и пояснила:

— Уровень красный. Лимит моего терпения превышен.

— Я так и понял, — кивнул Дар и протянул мне обычный чёрный пакет без каких-либо опознавательных знаков. Но я была не в том настроении, чтобы заглядывать в него, так что лишь кинула на переднее сидение. — Аккуратнее на дороге, моя любимая Старая Дама!

— Иди к чёрту, придурок! — без злобы ответила я, трогаясь с места.

Отъехав на несколько метров, я посмотрела в камеру заднего вида, чтобы развернуться, и… И подавилась смехом, потому что Дар, чуть ли не сложившись пополам, очень коряво пытался твёркать, при этом показывая мне два средних пальца. Эту картину я прокручивала в голове и хихикала всю дорогу до дома. Жаль, камера заднего вида на моей машине не пишет видео, потому что этот момент должен был остаться в веках. Но, увы и ах, остался только в моей памяти, знатно подняв мне настроение.

Дома я закинула испоганенные джинсы на дно корзины для белья, благополучно забыв о мамином подарке на несколько месяцев. Затем приняла душ и таки заглянула в пакетик от Дара.

Там меня ждала пижама с обкурившимися собачками.

Я нарядилась в эту максимально странную пижаму, сварила себе кофе на новенькой кофемашине и села на балкон, чтобы проводить свой двадцать восьмой день рождения. В тот момент я поняла одну простую истину: какой бы абсурдной, нелепой и бесячей ни была моя семья, я всё равно любила её.

Любила всех и каждого в ней. Даже дедулю.