Осел и морковка

Глава 26

Вышли мы к спуску у водопада следующим утром, когда было еще темно. До равноденствия оставалось две декады, так что ждать, когда светило встанет над горизонтом, было некогда. Спускаться в темноте я опасалась, а до водопада идти было порядочно.

Кроме старосты, с нами пошли еще четыре здоровых мужика. Двоих я знала: одного лечила самого, у другого — детей. Два других были незнакомы, но староста успокоил: это его родственники. На всякий случай я велела им идти впереди, чтобы контролировать.

До места мы добрались после полудня, когда пришло время обеда. Староста велел своим людям разжигать костер и варить похлебку, а сам пошел показывать мне пресловутую корзину.

Я думала увидеть нечто, хоть и огромное, но плетеное из веток. На самом деле механизм состоявший из металлических балок, висящего на них блока и системы тросов, должен был поднимать и опускать нечто вроде квадратной платформы с бортиками. Бортики, плетеные из лозы, и давали основание называть эту конструкцию корзиной.

Да, сюда вполне можно было завести лошадь или корову, даже двух. Скорее всего, так и делали, иначе откуда в долине крупный скот? Коров‑то держат почти в каждом втором дворе.

Эта так называемая корзина пока стояла на ровной площадке на берегу того, что уже можно было считать рекой Ласерн. Не у самой воды, локтях в ста, но все же шум водопада тут перекрывал человеческий голос.

Я махнула старосте рукой, мол, иди к своим, я тут все осмотрю, и побрела вокруг платформы. Меня томили нехорошие предчувствия, непонятно с чем связанные. Заглянув через край площадки, над которым нависала стрела устройства, посмотрела вниз. Вроде все нормально, все, как староста описывал. Внизу другая такая же площадка, окаймленная аккуратными каменными блоками, от нее короткая наклонная дорожка или скорее пандус спускается на большое мощеное пространство, по краям которого видны здания вроде складов, сейчас пустующие. Дальше видна была дорога, пробирая в скалах.

Ну что ж, если туда выбраться и идти вниз по течению, то это будет самый короткий путь до Кармеллы.

Я очень надеялась что Армандо в конце концов добрался до города, где у него есть собственный дом.

Вернувшись к платформе, я достала из сумки кисточку и краску и начала ее расписывать иероглифами. Не знаю, что затевает староста и его люди, но обезопасить себя я должна. А вот если еще здесь написать эту комбинацию… И вот тут пару значков… Такими же иероглифами расписана повозка Вэня, но она меньше по размеру, значит, вот сюда еще усиление.

В общем, если вся эта конструкция сорвется, то она не упадет, а полетит. Недалеко, всего лишь спланирует, но зато сядем мягко. Надо только подвести сюда пару потоков помощней. Ну да в горах с этим трудностей нет.

Выполнив страховочные работы, пошла к мужикам. Пусть хоть покормят перед дальней дорогой. Мне мрачно сунули ложку и миску с горячим варевом. Еда, сопровождаемая такими взглядами, становится почти несъедобной, но я все равно поела. если не знаешь, когда в следующий раз есть придется, лучше пользоваться случаем.

Но чувство, что против меня затеяли какую‑то гадость, становилось все сильнее. Я бы и есть не стала, если бы не заметила, что похлебку наливают из общего котла в чистую миску.

А что их может интересовать? Моя смерть? Я и так ухожу из деревни, а брать грех на душу и убивать того, кто тебе помог, значит накликать на себя несчастья. Ослик? Да на кой он им нужен?

И тут, глядя на мрачные, искаженные алчностью лица мужчин, я поняла: золото! Они откуда‑то знают, что у меня есть деньги. В общем, я это не очень‑то скрывала, дура. В долине они не ценятся, там вовсю идет натуральный обмен.

А староста как раз занимается торговлей с внешним миром и цену деньгам знает отлично.

Уведя меня тайно, он рассчитывает все заграбастать себе. Мужики — всего лишь исполнители, тупые орудия.

Выходит, меня и Бака запихнут в корзину и отправят вниз, а ящик, каковым они считают повозку, оставят себе. Думают, наивные, что если разломать вместилище, то чары спадут и содержимое будет доступно.

Я так разозлилась, что готова была позволить им так поступить. Если сломать вместилище пространственного кармана, то он втягивает в себя все, до чего дотянется, и схлопывается. Скорее всего этих идиотов, не знающих основ магии, туда затянет, а выхода оттуда нет и не предвидится. Так и сдохли бы, блуждая все времени и пространства.

В принципе, пространственные карманы устроены так, что только зачаровавший их маг или тот, кому он дал допуск, мог достать оттуда то, что положил. Но если сломать предмет, к которому карман был привязан, то все, что там хранилось, будет утрачено навсегда. Это меня и остановило.

В повозке, кроме денег, вещей, книг и зелий, находилась урна с прахом Вэня и его жены. Его следовало развеять над морем. Я не могла допустить, чтобы завещание не было исполнено.

Значит, мужиков надо напугать, причем сразу, как только они попытаются заграбастать ящик. А я его, дура, там, у корзины оставила.

Осторожно поставив на землю миску, я встала и прогулочной походкой двинулась в сторону корзины. Никого я этим не обманула. Стоило мне сделать шагов десять, как меня схватили сзади и поволокли прямо к спускающему устройству. Причем схватили так ловко, что я ни рукой, ни ногой двинуть не могла, даже головой крутить не получалось. Еще и в рот грязную тряпку засунули. Наверное, чтобы я их проклясть не могла. Это они зря: проклясть и про себя можно, главное видеть, кого проклинаешь. Так даже хуже: не слышно текста и неизвестно ограничивающее условие.

Следом раздался негодующий рев Бака. Выходит, я была права: его тоже схватили. Сейчас нас закинут в корзину, затем поднимут ее и опустят вниз.

Как‑то неправильно я представляла порядок действий. Все произошло очень быстро. Меня и ослика просто вбросили в корзину, не заботясь о том, чтобы мы там удобно разместились. Я просто рухнула на четвереньки, а бедное животное окзалось у меня на спине. Пришлось из‑под него выбираться.

А мужики тем временем не мешкали. Не успели мы с Баком оказаться в корзине, как уже висели над пропастью.

Надо сказать, мне‑то рот заткнули, а ослику моему нет, за что и поплатились. Он успел куснуть двоих. Видели лошадиные зубы? Так у осла они ничуть не меньше. Так что мужики ругательски ругали моего Бака, рассматривая вырванные клоки одежды и пораненные руки. Но мы с ним находились уже вне досягаемости: в корзину к нам никто не полез.

Я вытащила тряпку изо рта и закричала:

— Кто мое добро тронет, у того по плечи руки отнимутся!

И пустила мелкую иллюзию. Золотой свет охватил руки всех моих недругов, подтверждая действенность проклятья.

— Я говорил, надо было ей по башке дать, а вы боялись. Вот и допрыгались! Пролетели мимо золота! — зарычал староста.

Отец вылеченных мной детей поднял с земли мой ящик и прижал к груди, не желая расставаться с чужими деньгами, а незнакомый мужик выхватил из‑за пояса топор и стал ожесточенно рубить удерживающий корзину канат. Тот оказался прочным и не поддавался.

Я поднялась на ноги. Меня уже не трясло от злости, в душе поднималась настоящая ведьминская ярость. Слова проклятья сами складывались в голове:

— За то, как вы поступаете с теми, кто не сделал вам зла, а всегда нес добро, будьте прокляты! С сего дня в долине больше не зародится жизнь! Ни одна женщина не понесет ребенка, коровы, козы и овцы останутся яловыми, куры перестанут нестись! Бесплодие поразит всех! И прекратится это только тогда, когда та, кто придет после меня, найдет в долине дом, семью, любовь и счастье. Но если в вашей долине опять обидят ведьму, проклятье станет бессрочным и вы вымрете, как недостойные дара жизни.

На этих моих словах полыхнул яркий свет и в камень рядом с чистого неба ударила молния. Проклятье обрело силу.

В тот же миг канат наконец лопнул и мы полетели вниз. Именно полетели, мягко планируя. Не зря я рисовала иероглифы. Мужики от злости аж заревели, как быки, которых холостят. Тот, кто держал мой ящик, занес его над головой, чтобы бросить и разбить мне голову, раз уж не вышло убить другим способом, так ожесточили его услышанные слова.

Но выпущенная мной воздушная петля подхватила волшебное изделие мастера Вэня и опустила рядом со мной. А тут наш полет подошел к концу. Мне удалось мягко посадить корзину на предназначенное ей место.

Глупые мужики наверху зашумели. Кажется, они собираются побить нас с Баком камнями? Вот идиоты. Не знают, что если ведьму убить, ее проклятие не снимет даже выполненное условие. Объяснять — зря время тратить.

Нужно скорее отсюда убираться. Вылезти из корзины самостоятельно осел не мог, так что пришлось испепелить плетеные стенки. Затем мы побежали. Обычно Бака трудно сдвинуть с места, нужна морковка. Но тут мой ослик все прекрасно понял и бежал быстрее призового жеребца безо всякого поощрения.

Камни полетели нам вслед, но не причинили никакого вреда, только повредили площадку. А мы, выбежав на плац, приготовленный торговцами для своих караванов, были вне досягаемости. Так что я выбросила жителей долины Ласерн из головы. Я оставила им хороший шанс, так что они могут и сами спастись, и спасти всех, если успокоятся и подумают головой. А если нет… ну что ж, сами виноваты, что позволили злобе и жадности занять места в своем сердце, а глупости — в голове.

Тут пошел мелкий, противный дождь, больше похожий на осенний, чем на весенний. Путешествовать под дождем в горах не только неприятно, но еще и опасно, как мы с Баком успели убедиться. Так что для начала я решила укрыться в одном из пустующих складов и подготовиться к дальнейшей дороге. Поесть, переночевать, превратить ящик в повозку, прикрепить колеса и тент… У меня появилось куча работы, а здешние склады представляли для этого все условия. Крепкая крыша от дождя, очаг с таганом в углу, куча соломы в качестве подстилки, кое — какая мебель: стол и две табуретки. Широкие двустворчатые двери позволяли прокатить через них собранную и готовую к путешествию повозку, так что место меня более чем устраивало.

Баку тут тоже понравилось: гораздо просторнее, чем в сенях, где ему пришлось провести зиму. Он носился по пустому складу как щенок. Застоялся, бедняга.

Зимой я выпускала его во двор, но на снегу ему не нравилось и он спешил вернуться в тепло. А тут такой простор и никакого мерзкого, холодного снега!

Я развела в очаге огонь и приготовила еду, даже лепешек напекла.

Беспокоили меня сейчас две вещи: как я доберусь до моря и где взять морковь. Если первый вопрос был не так уж важен, в первом же поселении я смогу подправить маршрут, то морковка была настоящей проблемой. В долине она была не очень популярным продуктом: росла она в горах плохо и вместо нее сажали репу. Эх, если бы Бак увлекался репкой! Но к моему горю он ее терпеть не мог. В общем с морковью были плохо. К весне ее практически ни у кого не осталось, а мои запасы Бак уже давно слопал.

Полагая, что за лепешкой он с тем же энтузиазмом бежать не станет, я еще вчера выпросила у одной из деревенских кумушек ее запас морковки: три довольно вялых корнеплода. Обменяла на амулет против изжоги. Она еще удивлялась, зачем мне понадобилась эта гадость. Я не стала объяснять, сказала просто, что для моих ведьминских надобностей.

Сейчас пришло время о них позаботиться. Для начала я поймала и привязала ослика, чтобы не мешал, затем достала эти драгоценные морковки и положила перед собой на пол. Затем стала "воскрешать", осторожно вливая силу, чтобы они снова сделались сочными и сладкими. Напитав силой, взяла дождевой воды, сложила их в миску из‑под моего ужина и хорошенько полила. Миску поставила так, чтобы Бак не смог добраться. Утром они будут как только что с грядки.

Три морковки — это три дня пути. За это время я должна добраться до людей и приобрести еще хоть несколько штук.

Долго гадала, в каком виде мне лучше путешествовать. Решила, что побуду Летицией. В этой отдаленной, пограничной провинции Элидианы так будет безопасней. А как она, кстати, называется?

Я развернула карту, доставшуюся мне по наследству, и прочитала: герцогство Веркан. Если верить тому, что нарисовано, деревня должна попасться уже завтра к вечеру, а в главный город Оджалис я прибуду послезавтра к обеду. Что ж, это будет первый опорный пункт на моем пути. Дорога от водопада идет прямо, а река делает широкую петлю и снова возвращается к дороге аккурат в столице герцогства. Вот и отлично. Там можно будет нанять лодку или напроситься на барку до устья.

Для Армандо потянулись беспросветные дни каторги. Поселили новоприбывших на нижнем этаже казармы, построенном из того же черного камня. За ночь он успевал выпить толику сил, каждый раз человек вставал более слабым, чем ложился. Но о переводе на второй этаж оставалось только мечтать.

Ранним утром надсмотрщики будили рабов, те шли во двор на завтрак, а затем их сгоняли вниз, в забой. Приходил тот самый маленький человек, который определил им место в седьмом забое в первый день, и указывал, что, как и сколько нужно сделать за сегодня.

Работали по двенадцать часов. За день им позволялось отдохнуть три раза по четверти часа, но обед они получали только после того, как выполнят урок. Каждый день все та же надоевшая до дрожи баланда с рыбой. Хорошо хоть рыба была всегда свежая, иначе здесь все давно бы передохли от отравления.

Бедолагам хватало и воздействия черного камня. Поначалу оно проявлялось в постоянно подавленном настроении. Все думали, что оно проистекает из их положения рабов в копях, но маг хорошо знал этот эффект. Нормальный раб, недавно попавший в рабство, думает о том, как сбежать, как вырваться, а здесь все просто тосковали.

Самому Армандо было и трудней, и легче. Труднее потому, что камень пил из него магию и он это ощущал физически. Легче потому, что хорошее образование и развитой ум позволяли трезво оценивать ситуацию и не впадать в депрессию, а изучать все изнутри.

Очень быстро он подметил, что человечек, решающий здесь все, не заинтересован в том, чтобы гнобить своих работников. Он отвечает за выработку и просто в отчаянии от того, как быстро здесь умирают люди. Ему вечно не хватало рабочих и он был готов даже обходить повеления герцога, чтобы как‑то продлить их век.

Армандо при нем попросился у надсмотрщика переночевать на крыше. Надсмотрщик, не отвечая, уже замахнулся на него плетью, но человечек остановил удар.

— На крыше, говоришь? А почему, не объяснишь?

Маг охотно объяснил:

— Не хочу загнуться раньше времени. Камень выпивает жизненную силу, а на вольном воздухе хоть немного, да восстановишься.

— А ты откуда это знаешь?

— В университете учился. Там нам рассказывали про свойства черного камня. Как защититься, тоже рассказывали.

Он не стал уточнять, что университет был магическим. Человечек повернулся к надсмотрщику и сказал:

— Пусть идет на крышу и дай ему двойную пайку. Заслужил. Остальных тоже туда гони. Не хватало, чтобы они все перемерли.

С тех пор рабы ночевали на крыше. Там было холодно, но, сгрудившись вместе, они не замерзали, зато за ночь отдыхали и набирались сил, чтобы пережить следующий день. Авторитет Армандо среди них возрос просто до небес.

Через несколько дней человечек велел привести Армандо к себе в контору. Когда надсмотрщик, выполнив это задание, ушел, начальник шахты велел магу сесть и выставил перед ним здоровую миску с настоящим мясным рагу.

— Ешь.

— А что я за это должен буду сделать?

— Ответить на мои вопросы. Ничего страшного.

Армандо хотел возразить, что это зависит от того, какие вопросы, но рагу пахло так вкусно… Рука сама взяла ложку.

Затем человечек, назвавшийся Этьеном Маду, здешним производителем работ, просто засыпал Армандо хорошо продуманными вопросами. Из них было ясно: Маду беспокоила слишком короткая продолжительность жизни рабочих и он искал любые средства, чтобы дать им жить, а следовательно трудиться, подольше.

Его не волновали вопросы гуманизма, он лишь хотел сохранить работоспособность своих подчиненных. А здесь даже надсмотрщиков приходилось раз в полгода менять. Нет, они не умирали, но делались такими слабыми… Правда, через год возвращались уже в прежней форме.

Для начала Армандо честно рассказал Этьену все, что знал о свойствах черного камня. Напирал, естественно, на вред для обычного человека, каковым здешний начальник и являлся.

Попутно и сам задавал Маду вопросы, не для того, чтобы что‑то узнать, а для того, чтобы навести его на мысль: нужна ротация не только для надсмотрщиков. Поработал в шахте — наберись сил на галерах. Странный курорт, конечно, но море, свежий воздух и солнце вернут жизненные силы, которые выпил камень. А потом можно все по — новой.

На самом деле маг мечтал выбраться из копей на море любой ценой. Оттуда бежать было значительно более реально.

Армандо даже говорить ничего не пришлось. Этьен Маду был мужиком умным и сам все понял.

Он ведь все время боролся с убылью рабочих всеми доступными способами: выработку ограничивал, пайку увеличивал, запрещал надсмотрщикам слишком усердствовать с кнутом, понимая, что каждый умерший — это уменьшение добычи, за которую спросят с него. Но помогало это как мертвому банки.

А оказывается, построенные до второго этажа из местной породы казармы убивали рабочих вернее, чем арбалетный болт. Почему ему никто этого не сказал, когда он нанимался на работу к графу Дешерну?

А ведь точно, не сказали, иначе он бы не торчал тут целыми днями, теряя здоровье. Как бы между прочим Армандо спросил Маду о возрасте и услышав, что тому тридцать два, чуть не присвистнул. На вид мужчине можно было дать хорошо за пятьдесят. Из дальнейших расспросов выяснилось, что тот служит графу уже десять лет.

Ему бы тоже не помешал отдых где‑нибудь подальше от этих мест. Армандо был готов побиться об заклад, что ни жены, ни детей у Этьена нет. Да скорее всего они ему и не нужны: первое, что отнимал у человека черный камень вместе с радостью жизни, это мужскую силу и способность дать жизнь потомству. Длительное пребывание вдали от этого зла способно было все восстановить, но при хроническом воздействии, как у господина Маду, последствия, скорее всего, были необратимы. Этого, правда, Армандо Этьену говорить не стал.

Ну что ж, вводные у начальника есть, пусть теперь думает. О том, что освобожденные от влияния черного камня пленники воспрянут духом и захотят бежать, он тоже не сказал. Это уже забота графа.

Перед самой зимой на двор шахты въехали подводы с блоками песчаника. Начальник выгнал всех рабов из казармы и объявил, что им дается два дня на то, чтобы надстроить казарме еще один этаж, в котором они и перезимуют.

Люди, уже понявшие, как их медленно убивает черный камень, готовы были прыгать от радости. Среди них нашлись специалисты, которые всех организовали, показали как надо, и работа закипела. За два дня возвели еще один этаж и даже удобную плоскую крышу сделали.

Приехавший через две декады граф даже не сразу понял, что изменилось. Заметив наконец новый этаж в казарме, начал кричать на Этьена, обещая сгноить того в забое, но маленький человек гордо противостоял грозному графу, убеждая, что так будет лучше, и тот сдался.

Армандо, бывший свидетелем этой сцены, обратил внимание на то, какими доводами пользовался Маду. "Место для складирования продукции", "производственные помещения", "снижение потерь при транспортировке" и всякая такая белиберда убедили графа лучше и вернее, чем "снижение убыли рабочей силы". Людей граф явно ненавидел и долгой жизни им не желал.

После отъезда графа потянулись долгие дни зимы, за которую тот ни разу не посетил собственные шахты. Вероятно, отъехал в столицу. Новых рабочих тоже не привозили: зимой судоходства не было и пираты отдыхали где‑то на островах.

В казарме не топили, но по ночам было тепло от дыхания множества людей. Да и зима здесь была весьма условной. Никакого снега или льда, юг все‑таки. Только промозглый холодный ветер, вытягивающий тепло из тела, и все.

Армандо устроил себе постоянное место в углу третьего этажа казармы под самым люком на крышу. Делал он это для того, чтобы иметь возможность каждую ночь подпитывать свой резерв, не давая ему схлопнуться окончательно. Деревянный люк лучше пропускал магию, чем песчаник и черепица. Так что вред от холода, которым тянуло с крыши, полностью уравновешивался пользой от проходящих мимо магических потоков.

Ребята, захваченные на "Филомене" старались держаться рядом. Причем не только Жоан Сертан и его матросы, но и напавшие на них пираты во главе с Гарвом и даже Лапунда. Не самый сильный среди них и даже не самый удачливый, Армандо стал их негласным лидером благодаря уму и знаниям. А вот формальное лидерство он отдал бывшему первому помощнику. У Сертана здорово получалось руководить толпой неорганизованных рабов. Он явно стал бы отличным капитаном и только злая судьба помешала этому.

Лапунда все время терся около Армандо, стараясь не выпускать его из виду. Что он себе при этом думал, оставалось загадкой. Армандо много раз хотел сказать этому ненавистнику его любимой Армандины: "Пошел отсюда!", но он каждый раз сам себя обрывал.

В тяжелых условиях плена и рабства Ансельмо показал себя с лучшей стороны. Не ныл, стойко сносил лишения, поддерживал товарищей. Близко сошелся с Сертаном, завязал нечто вроде дружбы с Гарвом, ровно вел себя с Армандо, ничем и никогда не выдавая неприязни. Да и была ли она у него теперь?

Казалось, бывший капитан интендантской службы кортальской армии забыл о своем недавнем прошлом и жил исключительно сегодняшним днем. А сегодня Армандо был для всех здесь самым полезным человеком.

Многие видели, что улучшение их жизни наступило после того, как начальник пообщался с магом, и отлично поняли, что две эти вещи связаны. А тем, кто не сразу понял, доходчиво объяснили. Поэтому у Армандо возникла стойкая репутация самого крутого на шахте парня.

Это ничего особого не давало, разве что здоровались с ним уважительно и никогда не нарушали его уединение, если ему хотелось посидеть в уголочке и подумать. Но и этого было более чем достаточно.

Сертан вел календарь на стене казармы. Однажды уговорил надсмотрщика сказать, какое сегодня число, и стал отмечать прожитые дни и декады засечками в мягком песчанике. Когда по его расчетам должна была наступить весна, Армандо вдруг вызвали к Этьену Маду.

— Я должен поблагодарить тебя, — начал тот без предисловий, — за зиму мы потеряли всего семерых рабочих. Обычно их умирает примерно половина.

— Я рад, что так вышло. Но это не моя заслуга.

— Твоя, твоя… Я послушал тебя, сделал по — твоему, и вот результат. К весне добыча черного камня почти не снизилась, а получение экстракта даже возросло. Сейчас я подаю записку графу о том, какие меры нужно принять, чтобы работа продолжалась в заданном темпе. Вот.

Он протянул Армандо красиво переплетенную в змеиную кожу тетрадь.

— Ты же грамотный, раз в университете учился. Прочти и скажи свое мнение.

Маг взял рукопись, открыл и стал читать. Все верно. Ротация: сначала раб трудится в копях, затем, до того как он совсем ослабнет, его переводят на галеры, когда же он там окрепнет, снова в шахту. Все было посчитано: ежедневная выработка, потери рабочего времени в связи с болезнями и смертями, прибыли и убытки. Формировалась ясная, убедительная картина, доказывающая правильность предложенной тактики.

Не учитывалось только то, что на галерах невольники точно так же умирали, но уже не от влияния черного камня, а от жесткости надсмотрщиков и самого графа, а еще гибли в кораблекрушениях и морских сражениях. Но указывать Этьену на ошибку было неразумно.

— У вас отлично получилось, толково и убедительно. Мне нечего добавить, — сказал он, отдавая тетрадь.

— Надеюсь, ты говоришь искренне и граф примет мои доводы. Завтра он приезжает и я подам ему свою записку. Если он согласится, готовьтесь: через две декады я отправлю вас на море, а галерники прибудут сюда.

Маду неожиданно поднялся со своего кресла и произнес. Глядя Армандо в глаза:

— Если я что‑то могу для тебя сделать, скажи сейчас.

Тот вздрогнул, ибо любое его желание могло привлечь к нему нежелательное внимание Дешерна. Кроме одного:

— Можете. Очень вас прошу: не напоминайте графу обо мне.

Это желание, казалось, удивило Эьтена:

— Но почему? Твоя заслуга велика и он может принять ее во внимание…

Армандо не стал объяснять ход своих мыслей, но выбрал самый, с его точки зрения, понятный и весомый аргумент.

— Прошу вас сделать как я сказал: пусть граф думает, что это плоды ваших личных изысканий. Его внимание для раба обычно кончается смертью, а я пока хотел бы пожить.

Маду пожал плечами и усмехнулся:

— Как хочешь. Только и ты окажи мне услугу: не рассказывай никому об этом разговоре.

— Клянусь, я буду молчать.

— А вызвал я тебя… Зачем?

У Армандо версия была наготове:

— Чтобы проверить содержание антимагического элемента в присланных образцах.

Маду задумчиво кивнул и отпустил Армандо.

— Бред, но прокатит. Отлично. Так и скажешь остальным.

Через две декады их построили во дворе, сковали попарно и повели обратно в крепость. После Ночи, проведенной на мысе Танг, они оказались на борту огромной, величественной галеры.

Как понял Армандо из разговоров матросов и солдат в форте Танг, граф Дешерн лично не был отважным мореходом. Своей славой он был обязан скорее таланту организатора. Под его началом прекрасными кораблями управляли опытные капитаны, а сам он присваивал плоды их трудов.

Галера принадлежала графу, но не просто принадлежала. Именно на ней он и плавал, сопровождая собственные грузы и продавая их тому, кто готов платить больше. Трюмы галеры были набиты товарами с захваченных судов, а также черным камнем и извлеченной из него субстанцией.

Двадцать двойных рядов гребцов, сорок пар весел, к каждому из которых приковано по три человека. На передние усадили тех, кто ростом поменьше, на задние — самых рослых. Армандо попал в последний ряд между Лапундой и Гарвом. Сразу за их спинами начинался помост, на котором располагались граф Дешерн и капитан. Внутри него были устроены каюты, по уверению моряков, роскошные.

Жоан Сертан греб ближе к центру галеры, недалеко от мачты, вернее, непосредственно под ней. На носу стоял здоровый тип и двумя колотушками отбивал ритм на огромной литавре. Повинуясь этому звуку, рабы взмахивали веслами и опускали их в воду.

Больше всего сейчас Армандо боялся, чтобы его не узнал граф Дешерн и не вспомнил, что он маг. С другой стороны… Лысые, безбровые рабы были все на одно лицо, вряд ли такой вельможа старался, запоминал эти уродливые лица. Единственное, чем выделялся маг, это его длинная, в прошлом худощавая, а нынче просто тощая фигура. Посмотреть бы на себя в зеркало… Армандо был уверен, что от такого зрелища любая женщина упала бы в обморок. На приисках он превратился в живой скелет, а без волос и бровей голова с ввалившимися глазами сделалась похожа на череп. Нет, вряд ли графу придет в голову, что зажатое между крупными телами Гарва и Лапунды подобие истощенного трупа — это и есть тот самый маг, которого он послал на верную смерть в рудники.

А потом эта внешность сыграет Армандо на руку. Он ритмично двигал веслом и потихоньку оглядывал своих соседей.

В голове хитроумного мага зрел коварный план, Гарву и Лапунде отводилась в нем важная роль. Жоану, кстати, тоже.

Если все удастся… Он и сам освободится, и выпустит на волю рабов. А нарушившего все мыслимые м немыслимые законы графа в лучшем случае пустит на корм рыбам. Это если Дешерну повезет. Мечтой Армандо было сдать его элидианскому королю как преступника. А что? Создал собственную флотилию, не подконтрольную королю? Грабил попавшие в кораблекрушение купеческие суда? Собрал на мысе Танг лично преданное войско, привязанное к нему запретнейшей из запретных клятвой Карвера? Зачем? Здесь явно видны признаки государственной измены. Еще бы пару штрихов, и король станет должником Армандо, если, конечно, его затея удастся.