Осторожно, двери открываются

Глава 1

Сделай вдох. Это просто. Начни движение с правой ноги и вперёд, плавно. В такт музыке. Ты ведь можешь, не ленись. Подключай руки. Вот, нежнее. Нежнее. Плавно. Я говорю плавно. Слышишь ритм? Ритм! Вот так. В каждой секунде оставайся лёгкой. Давай же! Что за прищур? Открой глаза. В чём же дело? Не смотри в окно. Танцуй!

В настойчивом дневном свете вилась тонкая нить холодного воздуха, и яркий луч заставлял веки сомкнуться. За окном бегут стройные ряды деревьев. Непрерывный поток. И по ушам бьёт звук пролетающих грузовых поездов. А ещё, чёрт возьми, как назло сильно затекают руки от долгого нахождения в одной позе. Парень пошевелил безымянным пальцем. Никаких ощущений не следует. Ни больно, ни приятно. Никак. Чёрт… Он шикнул и неприязненно поморщился, вжимаясь от усталости в кресло. Все части тела сгруппировались в один тугой комок. Стиснув зубы, он грубо сжал пальцы левой руки в кулак так, что спрятанные за спокойствием скулы на лице стали слишком острыми. Но пальцы… Перед зелёными глазами пассажира в воздух поднялась совершенно тонкая, изящная ручка с кожей светлого тона. Звенья браслета от запястья поползли вниз как ящерки. Тонкие пальцы. Мягко напрягаются. В лёгком движении раскидываются веером. И по очереди то сгибаются, то выпрямляются. Живые. Они стали в воздухе считать не то пылинки, не то ноты воображаемой музыки. Пальцы девушки напротив поправили наушник. Музыка. Шипящая нота фортепиано пробивалась через вакуум тишины вагона. Неведомая парню классическая музыка. Зелёные глаза опытным путём проследили как девушка поправила прядь коротких волос и да, она заметила шпиона напротив – резко отвернулась к окну. Да, очень, наверное, интересно смотреть как слякотный пейзаж меняется на унылый городской ландшафт. Девушка с чёрными волосами остановила музыку на полпути, чтобы убрать наушники в маленькую сумочку. Осталось каких-то десять минут. Дальше только перрон Ленинградского вокзала. Подготовиться надо. От её лёгких движений тонкая жемчужная нить на шее приходила в движение, обрамляя хрупкие как у ребёнка ключицы.

Заметила. Ещё одно наблюдение. Поправила блузку, пригладила локон у уха. Парень наклонил голову. Нет, изгибы шеи и ключиц у неё неестественные. Слишком скульптурные. Он наклонил голову на другой бок. С этого ракурса проглядывала ямка между ключицами, и острый кончик носа казался гораздо миниатюрным.

Опять заметила. Девушка неуверенно улыбнулась. За всё время поездки этот парень первый раз обратил на неё внимание. Или ей бы хотелось верить в то, что она для него была незаметной.

Поезд замедлил ход, приближаясь к бесконечным узлам железнодорожных путей, пролетая под широкими мостами федеральных трасс. Спокойно девушка взглянула в сторону парня. Лишь на секунду, чтобы понять, что он опять переводит свои глаза на неё. Надо ведь было найти кошелёк и паспорт, но она выбрала посмотреть в глаза напротив.

Познакомимся? Что прямо здесь? По заветам советского кино в транспорте?

– Да… Ужасно некомфортно три часа в одном положении, – парень попытался вырулить переглядки на новый уровень и слегка улыбнулся.

Кроме шеи, ключиц и рук у пассажирки были исключительно примечательные глаза. Яркие. Карие. С янтарным отливом. Губы по эскизу художника. Резкие. Призывные. А это каре. Возможно, именно из-за него казалось, что её шея вытягивается как на пружине.

– Да, неудобно. Без движения, – она всё также робко ответила и поёжилась как будто подтверждая свои же слова.

В вагоне началась суета. Пассажиры по дурной привычке вскакивали со своих мест и искали то, что не нужно было искать. Рефлекторное рвение быть впереди других, схватив свои пожитки. Побыстрее. Бежать, успеть, неважно куда и зачем.

Девушка сидела и лишь спокойно бросала взгляд в окно.

– А если часто ездить на поездах, то привыкаешь. И так приятно каких-то три часа посидеть никуда ни бежать, ни торопиться. Просто не двигаться три часа… – парень продолжал бессмысленный разговор, не отрывая от соседки по вагону взгляд.

Может, и правда познакомимся?

Она посмотрела на парня в смятении и сожалеюще вздохнула.

– Просто не двигаться… Да, бывает полезно.

Поближе к земле заскрипели механические составы. Поезд ещё тянется как растаявшая жвачка на солнце и финал поездки всё никак не наступит. Девушка повела плечами и стала что-то перебирать в сумочке. Ничего лишнего, всё на месте, но она копошилась в недрах хранилища. Искала. Нервно. Наверное успокоительное от приступа неловкости.

Парень осмотрел спешащих на волю узников "Сапсана" и усмехнулся.

– Неужели надо это делать, господи? – он закатил глаза, лениво потянувшись за своими вещами.

– Что делать? – неожиданно девушка оживилась, когда вагон остановился.

– Не люблю переполненные поезда в начале и в конце поездки. Ужасный народ. Всегда и везде столпотворение. Вам помочь с чемоданом? Выйти будет трудновато, – парень пропыхтел, закинув рюкзак на плечо. Карие глаза с недоумением смотрели в зелёные. Всегда будет непривычно, когда вдруг, с тобой заговаривает кто-то. О чём-то глубоко глупом. – Давайте я помогу. Где ваш багаж?

Незнакомка продолжала молчать. Слушала как людей становится всё меньше и меньше. В самом деле, такая мелочь – принять помощь. И это ведь не страшно. Побыть слабой девушкой перед сильным, пускай и достаточно худым, парнем. Но как ребёнок она моргала часто. Пыталась вспомнить, что нужно отвечать на такие предложения.

– Меня Таня зовут, – она несмело совершила ход первой, оглядываясь беспокойно по сторонам, и приняла опору на руки, чтобы одним рывком встать. – Багаж он где-то там.

– А меня Юра. Мы можем вместе пойти к выходу…

– Таня! – в салоне раздался чей-то звонкий голос, и девушка вздрогнула, посмотрев туда, где был выход. Из уличного воздуха сформировалась фигура и быстро оказалась у места.

– Танюх, ну ты опять взяла билеты в середине? Ну, знаешь же как неудобно выходить, – высокий стройный парень низко наклонился к девушке и быстро поцеловал в губы. Торопится, – где твоя коляска? Там, тут, где? Бегом пойдём на воздух.

Пассажирка Татьяна молча махнула рукой в сторону другого выхода и поджала губы. Вокруг неё как будто скопилась толпа, стало неудобно. В глазах мелькнула грусть и тут же сменилась вопросом вежливости.

– А вы обратно в Питер едете, да? —

– Почему?

– Не выходите из поезда…

В ногу неторопливого пассажира что-то упёрлось и он обернулся.

– Ой, извини, можешь в сторону как-нибудь? Вот, ага, спасибо, – парень блондин пропыхтел за спиной, толкая вперёд багаж.

Он сделал мгновенный манёвр инвалидным креслом, оказавшись как раз рядом с Таней. Кресло. Такое обычное. Два колеса, ручки, сидение. Обычное кресло, в каких по улице чаще всего можно увидеть попрошаек и реже всего тех, кого прохожие не знают как назвать. Люди с особенностями.

Высокий блондин наклонился, приобнял девушку и помог ей оказаться в кресле. Быстро. Почти небрежно и без заботы.

В руках Татьяны из багажа осталась лишь миниатюрная сумочка.

– Едем домой? Там мама пирог приготовила, я вина купил…

Инвалидное кресло покатилось вперёд к выходу быстро. Без шанса на прощание или ещё одну доброжелательную улыбку между двумя нелепыми пассажирами. Только на выходе девушка Таня повернула голову в сторону своего места и закрыла глаза. Там по-прежнему стоял парень с рюкзаком в руке и уже сам себя чувствовал растеряно, неуверенно. Бывает, что же. И ей действительно некуда торопиться. Бежать.

Надо же было оказаться в глупом положении по случайности. Там, уже на перроне, Таня самостоятельно крутила колёса кресла, не совершая особых усилий. Она смотрела вниз и слушала со скромным спокойствием, что ей говорит встречающий парень.

Ошибка общения останется тут, в стенках скорого поезда. Вместе со вкусом оплошности и аккуратно свёрнутым в квадратик платком на месте пассажирки.

Ты не можешь. Нет. Просто уже не можешь. Ты уже даже просто не слышишь что я тебе говорю. Делаешь в пределах своих возможностей. А их… Катастрофически мало. Слышишь меня? Слышишь? Быстро выпрями спину!

Таня открыла широко глаза и резко выпрямилась за столом, не заметив как в тарелке оказался кусок пирога.

– М-м-м вкусно. Чего не ешь? – парень кивнул на блюдце, разрезая свою порцию на маленькие кусочки. Аристократично. Медленно вонзая нож в мягкое тесто.

– Не хочу.

Парень подмигнул и протянул блюдце с фруктами. В слабо освещённой кухне цвет его волос казался ближе к тёмному. Парню это придавало мужественности, но стоило ему наклониться через стол, потрепать свою Таню по щеке, как тут же темнота сменялась на пшеничный цвет и он опять вечно нежный мальчик. Какой есть. Неизменно лишь голубые глаза выделялись на лице и низко посаженные брови. Он был её парнем. Просто любимый, по которому Таня соскучилась.

– Лёш, тебе не поздно для пирога? – она вздохнула, глядя только перед собой. Как танцору кордебалета в Большом театре и блюстителю диеты, Алексею давно пора вешать замки амбарные на всё, что стряпает мать. Но запретить себе он никак не мог. Маленькая сила воли.

Любовно парень улыбнулся и пожал плечами.

– Для маминой стряпни не поздно никогда. Сама попробуй. Это ж чудо какое-то.

Девушка вздохнула, подняв голову, чтобы приглядеться к лицу танцора. Он совсем другой сегодня. Улыбается, смотрит ответно в карие глаза больше пяти секунд, вечером дома. Эта разлука в несколько дней оказалась на пользу. Обоим. Отдохнули.

– Лёш, я по тебе соскучилась. Сильно.

Парень кивнул, заёрзав на стуле. Каждый раз, приезжая из родного Питера, Таня смотрела на него как первый раз. Счастливые глаза, спина и плечи ни на миллиметр недвижимы. Чисто аристократично парень утирает с уголков губ крошки. И она смотрит на этот жест с дурацкой улыбкой, обмякнув в кресле. Даже квартира теперь казалась для Тани новой. Излишне свободная, в бело-серых тонах, открытая для мрака и закрытая чаще всего от солнечных лучей. Коробка для съёмки ситкомов или рекламы дорогого вина. Вот и дегустатор есть. Герой этой рекламы. Голубоглазый блондин с ровными, прочерченными скулами. Он по-королевски смотрит на рекламируемый товар с красным содержимым и улыбается своей рекламной улыбкой.

– Мы вино попозже откроем. Ближе к ночи. Да? – Лёша обнял пальцами сосуд, с прищуром рассматривая этикетку. Вино привезли специально из Тосканы для обмывания повышения в театре. Оно маячило, уже было так близко. Сольная партия в постановке Большого театра. Ближе, чем карие глаза. Подумать только: с училища и в солисты. Самоуверенность подмывала танцора поверить в этот успех, отмести от себя лишние старания и просто наслаждаться, уже сейчас. Пьяным успехом.

Таня, чьи глаза теперь смотрели пусто и с нулевым значением эмоций, обняла себя руками. Зябко. Неловко. От того, что действительно в горло ничего не лезет.

– Как хочешь. Откроем позже. Но тебе смотр назначили на завтра. И это только первый день.

– И? Как это всё связано между собой? – усмехнулся парень.

– Никак, – Таня смутилась, – просто повод для вина будет… потом. Сейчас тебе нужно подготовиться, отдохнуть.

– Потом? Я не считаю, что назначение меня на роль это "потом", – тон беседы стал опускаться к нулю по Цельсию, но быстро перевалил за отметку "выше ноля", что могло создать вокруг пары опять рекламную атмосферу.

– Смотр это формальность. Поэтому выпить – дело святое. Не глупи.

– Ты звонил и говорил, что тебя волнует этот смотр.

– Тань, скажи просто что пить не будешь, и мы закончим этот дискуссионный час, – за каждым спокойным словом Лёша тянутся через стол, разрезая пирог на маленькие кусочки, и старался не встречаться глазами с Таней. Это сейчас ни к чему. – Главная роль будет моей.

Ей не оставалось ничего, кроме как ответить:

– Хорошо.

Тишина квартиры становится всегда тяжёлой, когда не о чем поговорить. Лёша улыбается, кажется, о чём-то своём. По тарелке Таня скребёт вилкой и разгребает то, что приехало за ней из северной столицы. Ещё одно медицинское обследование. Безрезультатное. В маленькой сумочке свёрнуты документы. Чистая формальность о стабильно нормальном состоянии здоровья. Но она всегда ждала, чего-то иного. Банального "есть улучшения" и больше не видеть бесполезные больничные очереди. Не слышать никаких больше вопросов от Лёши. О наболевшем.

С минуту девушка смотрела в глаза своего парня и верила, что если он так счастлив, то не станет говорить с ней так, как всегда.

Это ошибка.

– Как ты съездила? Была в Мариинке? – Лёша покосился в сторону любимой, желая чувствовать диалог. А может взять за руку? Ну, как банально и слишком театрально. И также банально ждать, когда она ответит. На вопрос, о котором ничего не хочет слышать.

В комнате загудел холодильник. В подъезде затрещала чья-то входная дверь. Таня съёжилась и хотела глубоко вздохнуть, но колкость по телу стала мешать. Она поправила рукава кофты и подняла взгляд на глаза напротив.

– Нет, не была. Не смогла.

– Хм-м-м не успела?

Глупые вопросы. Убеждение, что она должна была попасть в Мариинку, сидело не к месту в голове Алексея. Всё сейчас выбивает почву из-под ног девушки. Которой и так нет. Таня танцевала. Тоже. Ходила в Мариинский театр вместе с мамой вместо детского сада. Сдавала экзамен по классическому танцу на легендарной сцене. Вечерами бежала к театру, чтобы встретить выходящих из него балерин. Просто посмотреть какие они. Стройные, эстетичные, правильные. Всё в миг закончилось. Теперь, попадая в родной город на пару дней, она старалась даже близко не появляться в своём некогда любимом районе. Тяжело.

Таня глубоко вздохнула и, наконец, откусила кусочек пирога.

– Ты прав, очень вк-вкусно.

Довольно приятно говорить и делать для людей то, чего они хотят. В конце концов, в новинку видеть как Лёша, оставив балетные дела, сидит за одним столом со своей девушкой. Это ничего, что он занимает ужин расспросами про то, чего Таня не могла знать. Как там репертуар Мариинки, как там знакомые танцоры живут, не отменили ли танцевальный конкурс. Это, правда ничего, ведь парень возьмёт за руку и скажет то, чего тайком хотела Таня.

– Мы поедем с тобой в театр вместе. Как только мне дадут перерыв, сразу туда. И в Карелию. Обещаю.

Девушка улыбнулась. Бывает полезно уехать. Расстаться на дни, недели и потом встретиться, представив, что прошло десять лет. Увидеть в голубых глазах танцора шалость, игривость. Его скользящую нежность по её рукам.

– Как ты провёл эти дни?

Больше всего Лёша ждал именно этого вопроса. Когда можно будет снова гордо выпрямившись рассказать, как его с последней линии кордебалета перевели в первую. Не забудет рассказать, как в апреле едет на гастроли в Европу. Сметая с блюдца дольки яблок говорить и говорить. О себе. Танцор номер 45 в списке Большого театра. Его успех оценит только она. Любимая. Родная. Молчаливая. В быстром такте на тональности адажио. Он и не ждал, что Таня спросит: "Как так, тебя взяли на гастроли?!" Лёша прекрасно знал, что она удивится. Таня знала, что ему это не понравится и разговор за столом мог превратиться в гордый монолог мужчины-творца.

Можно не отвечать на его фразы, а любоваться модельным личиком. В паре должен кто-то выполнять эту функцию: смотреть влюблённо, бездумно на другого. Таня. Она водила по своей шее пальцами и наблюдала как меняется выражение голубых глаз. Радость, настороженность, нежность, счастье, томное "ничего" при взгляде в её сторону. На ровных, слегка полноватых губах Лёши оставались ещё крошки. Таня могла бы провести по ним языком, упираясь ладонью в его гладкую щеку. Но всё это было лишним. Не совпадающим с гармонией. Он говорит о себе, она сидит напротив думает о нём в его же присутствии. Да, есть смысл в долгом отсутствии, чтобы страшно соскучиться. Залюбоваться родными чертами. До глухоты. Ключицы, кадык, вены на пальцах…

– Тань, слышишь меня, нет? – парень щёлкнул пару раз пальцами перед кончиком носа девушки. Его встречал стеклянный взгляд и молчание на вопрос, – "как ты думаешь, с Леной мы бы смотрелись в дуэте?".

– Что? – медленно моргнув Таня расправила пальцы своей руки веером, поправляя вилку на столе. Отголосок из поезда заморозил ум. "Да… Бывает хорошо три часа никуда не спешить. Не идти никуда. Бывает полезно".

Она опустила голову, сжав губы.

– Ты вся уставшая, заторможенная, – Лёша поднялся со стула, чтобы оказаться рядом. Поцеловать в макушку. Тяжко вздохнуть. Закрыть глаза и вновь вздохнуть, прежде чем взять свою девушку на руки. В кресло, в кровать, спать. Вернуть в её нехитрый образ жизни.

– Тебе болеутоляющее кололи?

Глаза мгновенно опустели. Как будто пришла глубокая ночь, и робот уснул без солнечной батареи. Болеутоляющее. Было ли?

Нахмурившись, она потёрла веки подушечками пальцев и опустила голову.

– Ах да, обезболивающее. Папа вколол. Я попросила, чтобы легче было доехать.

Парень улыбнулся и ловко взял Таню на руки, поцеловав крепко в губы.

– Тогда, может, поспишь, раз так устала?

Таня ответно чмокнула своего парня в губы.

– Ты останешься со мной, в постели?

Лёша потерялся. С сожалением бросил взгляд в сторону коридора и быстро вернулся обратно. К состоянию "милый парень". Хотя бы не сегодня.

– Конечно, останусь.

***

Ты не должна упасть. Не вздумай. Держись. Давай же! Что ты за балерина без равновесия?! Давай! Иного выхода нет! Если ты потеряешься – упадёшь. Упадёшь и костей не соберём. Думаешь это мелочь, перелом? Нет! Оступиться нельзя. Если оступишься – упадёшь и…

Юра споткнулся, быстро побежав по переходу на мигающий зелёный. Твою мать. Из рук почти посыпались бумаги, сложенные ровной стопкой. Споткнуться и упасть в такую грязную погоду – непозволительно. Всё к чёрту идёт после выволочки на работе.

Он лишь успел в семь утра вбежать в офис, надеть фирменную толстовку курьера, как его тут же осёк низкий мужской голос за спиной.

– Стрельников! Явление Христа народу! – это был директор отдела. Крепкий мужчина средних лет, уже сгоравший от нетерпения всунуть своему сотруднику в руки стопку документов и пару ласковых фраз, – Я начинаю уставать терпеть твои отгулы, а опоздания… Десять минут. Ты уже должен быть на пути к заказчику.

Сквозь недобрый тон на руки Юры плюхнулась та самая стопка с бумагами и планшет с табелем для клиентов. Принтер в маленькой комнатушке жужжал, пока печатались квитанции, а в голове парня ещё трещит пробежка от дома до работы.

– Метро закрыли. Это моё первое опоздание и больше такого не будет, – как виноватый школьник курьер кивал, попутно осматриваясь по сторонам. Ни души. Пустые столы, взятые заказы и только он, надо же, опоздал на десять минут.

Директор, пересчитывая бумаги, косо смотрел на парня. Никогда не любил оправдания, выполнял свою механическую работу главнокомандующего, однако сам, лично, отпускал в необходимые отгулы Юру. Винить можно только себя в мягкости таких решений.

– Ну, как поездка? Есть результат?

Одной рукой удерживая конверты с документами, другой ставя печати на квитанциях, Юра закрыл глаза. Катастрофически не было времени говорить. О неприятном особенно.

– Два собеседования обошёл, в третьем отказали сразу. На первом сказали, что перезвонят.

Директор едко усмехнулся.

– Не перезвонят. Свыкнись. И перестань уже в пустую тратить время.

Юра прижал со злостью печать на последней квитанции, спокойно вздохнув.

– Вы, как всегда, очень проницательны. Спасибо. Кстати, через четыре дня мне опять нужно ехать.

– Наглец! – прошипел мужчина и шлёпнул поверх стопки ещё несколько документов, – Это срочно, у тебя есть сорок минут на доставку. А отгул… Пожалуй, хрен с тобой. Езжай. Вернешься, будешь работать без выходных.

Наконец Юра сбавил мрачное настроение и расплылся в улыбке. Всё же, как ни крути, строгий (на первый взгляд) босс был даже очень благосклонен к своему сотруднику. На то была причина. Веская. Стабильно каждые три месяца кто-то увольнялся, на его место приходил новый бездельник и так по кругу. Конвейер и нескончаемый цикл. Неизменным на своём месте был Юрий Стрельников. Не сходящий со своей должности добрых два с половиной года. Шустрый парень из провинции, с хорошим навигатором в башке.

Махнув все необходимые документы в рюкзак, он кивнул начальству и полетел терять равновесие по улицам столицы. Завтра два поколения опять встретятся ворчать друг на друга, но эти десять минут пустой болтовни как ничто другое знатно бодрят и настраивают на рабочий лад.

Двадцать минут толкотни в метро, перебежки между станциями и вот он, в конце концов, божий свет. Юра поправил рюкзак на плече и быстро побежал в сторону Тверской. Всего пять минут осталось. В эту самую секунду он уже должен был стоять у секретарши очередной важной бумажной компании и ждать, когда подпишут квитанцию о получении ценных бумаг, но....

– Простите, лифт не работает. Вы не могли бы выйти? – мужчина в робе пожал плечами и, поставив грузный чемодан с инструментами, двинулся в кабинку лифта. Опять бежать, запыхаться и смысла нет на часы смотреть. Двенадцатый этаж. Юра закатил глаза и тяжело пропыхтел. Пять минут ожидания закончились на шестом этаже. Вот ещё пролёты, уже можно придумывать объяснительную, оправдываться перед клиентами. Долбанные ленивые толстосумы, мать их. Забывают о счетах и договорах. Их наглая мода – отправлять всё в последний момент. И виновны в этом всегда третьи и пятые лица. Например, курьер, который никогда больше в жизни не встретится с этими клиентами, но за опоздание получит выговор. Минус из зарплаты.

Юра достал плитку шоколада и положил поверх папки с документами. Задобрить ту милую особу, от которой девять инвесторов на совещании уже минут двадцать ждут бумаги с печатями.

– Лифт у вас сломался, – парень пожал плечами и протянул заказ разъярённой брюнетке, которая принялась изучать каждый лист.

– Лифт? Я обязательно укажу этот факт в книге жалоб Вашей курьерской компании, – она протяжно заключила, покосившись с наглой усмешкой на шоколад, – это что, взятка? А где коньяк или билеты в кино? Давайте распишусь за доставку, – и сладкая плитка всё же исчезла в районе выдвинутой полки шкафчика.

– Буду безмерно благодарен, если вы не будете писать в книгу жалоб, – курьер широко улыбнулся, смотря во все глаза в очаровательно холодное лицо девушки. Симпатия, соблазн, молодой курьер, да ещё и с ярко-зелёными глазами. Галочка. Девушка закрепила листы степлером и вернула нужные с подписью, кокетливо улыбнувшись.

– Оставлю своё негодование в 2ГИС. Устроит?

Юра подмигнул и, сделав кивок, тут же быстро удалился.

Новый адрес. "Охотный ряд".

Так бегать он бы мог в любом городе России. Взять свой родной Екатеринбург. Он мог бы быть директором курьерской службы. Или курьером с авто.

Но нет.

Горит зелёный и нужно бежать дальше по улицам Москвы, по новым адресам. На ходу проверять квитанции, конверты, не смотря под ноги и часто забывая смотреть на минутную стрелку часов. На метро. От станции "Динамо" до "Театральной" и обратно. В старой куртке под снегом, сутулясь бежать до новой организации, где через десять минут кончится время ожидания. Какие-то десять минут. С голода сводит желудок и дыхание сбивается, но надо бежать. Не рассчитал парень, что входить в колею высоких темпов улиц с разбега не выйдет.

Невольно ноги затормозили в двух шагах от остановки, и Юра накинул капюшон, защищаясь от пощёчин ветром. Успокоить пульс. Буквально минутку. Он щурился и смотрел под наклоном на площадь Театральную, глотая огромными порциями прохладный воздух. Оттуда, через дорогу, в его глаза заглядывали холодные стены, тяжёлые крыши и маленькие детали под нарастающим снегопадом. Никогда не остановишься просто так, постоять и посмотреть что такое перед тобой. Дом, магазин, кафе, ресторан или театр. Времени нет. Никогда. Но вот Юра прищурился сильнее, когда в усталой тревоге свело мышцы ног. Из рюкзака достав блокнот и карандаш, он заслонил ладонью бумагу от снега и сделал несколько линий. Ловких, ровных. Минута из жизни, чтобы фасад Большого театра переехал на тонкий слой бумаги. Узоры маленькие, колонны приземистые и крыша крепче сидит как главное украшение на голове.

Он художник. Он так видит.

В голове щёлкнул будильник. Бежать же надо. Курьер скинул с плеча сумку и положил разрисованный лист обратно. Вот, совсем другое дело, теперь по его телу разливается покой. Важно сказать "стоп" и по-человечески любопытно остановиться хотя бы на миг. Стоять и просто смотреть на этот суетливый мир не внутри, а за пределами его. От тебя большего и не потребуют. Ты настройся на хорошее, остановись. Всего-то надо обратить внимание на то, как от перемещения облаков и солнца меняется блеск на одной стороне театра. Как он извивается плавно по стенам и спускается к подножию, подобно тонкой женской руке. Рука, шея, губы, глаза. Нам лишь стоит вспомнить одно, как волшебная кисть памяти дорисует портрет дальше. Юра наклонил голову, заметив как солнечный луч полетел каскадом вниз по колоннам театра. Будто прядь волос из причёски той девушки, что была в поезде.

– Ой, дура-а-ак, – шикнул он и двинул дальше. Её черты, особый изгиб шеи и тонкая деталь. Инвалидность. Сказать при ней так просто, шутя, непринуждённо, не думая ни о чём, – "Как прекрасно не ходить". Грубость. Глупость. Парень стиснул зубы и прибавил шаг, сутулясь всё больше. К земле тянула ноша суточной давности. Дурак. Дурак вдвойне. Вчера, через дорогу от Театральной площади он видел эту самую девушку, сидящую у памятника в своём кресле. Она непрерывно смотрела на цитадель балета и оперы. Ждала кого-то. А, может и была с кем-то. Спокойная. Всё так же, уже издалека, казалась скромной, смущённой проходящими мимо людьми. Юра лишь наблюдал из дальнего угла проезжей части. Не подошёл.

– Когда я перестану тупить?

Никогда.

Из делового здания, торгового центра и подземных линий выходили, входили люди на скорости метр в секунду и ей, неспешной девушке, в этих скоростях было невозможно поселиться.

Наверняка и незачем.

Юра быстро взбежал по лестнице адресата, выуживая из сумки бумаги. Если не сам Бог, то директор курьерской службы велели здесь быть в срок. Важная доставка. Важная пассажирка. Таня. На бейджике у проходившей мимо сотрудницы Юра заметил это имя и опустил глаза. Если он будет ждать её у того самого места сегодня вечером, какова вероятность увидеть? Поздороваться. Из…

–… вините меня, пожалуйста. Добрый день. Распишитесь.

Мужчина в идеально сидящем сером костюме вздохнул и усмехнулся.

– Вы секунда в секунду. С Тверской к нам бежали? – взмахом руки он оставил подпись и благодарно пожал руку, – Спасибо.

Первое "спасибо" за два дня. Слово редкое, почти забытое в недрах большого города. Вместо "спасибо" ждут чаевые или фразу – "можно без сдачи", кэшбэк по штрихкоду или отзыв на сайте, за который тоже начислят в зарплату. Но обычное "спасибо" курьер слышит редко. Слишком редко. Юрий быстро прошёл по переходу и оказался подле бывшей гостиницы "Москва". Он смотрел под ноги и думал: сколько раз девушке Тане за сутки портят настроение своими фразами такие как он? Нисколько. Да, точно нет. Ему, одному, могло прийти в голову говорить с незнакомкой-инвалидом о том, что неприятно ей. Кажется, в поезде она смотрела достаточно недружелюбно и отвечала из чистого воспитания. Не более. Взгляд её не был похож на "продолжение следует". Сколько, в конце концов, мы знакомимся с попутчиками или соседями по очереди? Всего-навсего маленькая слабость – разбавить путь до конечного пункта какой-нибудь болтовнёй. А потом жизнь дальше. Тебе налево, ему направо. И вряд ли большая часть из нас поздоровается с таким случайным встречным через много дней в очереди у кассы. Улыбнёмся. Вместе сделаем вид, что не знаем друг друга. Пойдём дальше. Тебе направо, ему налево.

Только в один момент планета решает поменять направления. Юра пропустил зелёный светофор и быстро развернулся в обратную сторону от перехода, но заметил ту, что стыдила его совесть уже не первый день. Неприметное инвалидное кресло, волосы выше плеч, шея… Шея. Юра запомнил эту часть скромного образа и поэтому мог безошибочно узнать девушку в толпе. Три родинки слева. Три малые точки, создающие треугольник на коже чуть ниже мочки уха. Тонкие хрупкие плечи и там было что-то вроде пореза в районе ключицы. Маленькая красноватая линия справа. Она, правда, она. На том же месте, лицом к Большому театру. Прямая спина, сложенные на коленях руки.

Юра просчитал, что сейчас позволительно растянуть десять минут и опоздать на новый адрес. Шагнуть в сторону. Он имеет на это право. Вдохнуть поглубже и пройти через толпу школьников, чтобы оказаться возле незнакомки. Коснуться ладонью её плеча и осторожно спросить:

– Таня?

Девушка вздрогнула и обернулась. Лицо парня светилось счастьем. Что это? Она его счастливый выигрыш в тысячу рублей?

– Знакомы? – Таня прищурилась, переместив руки на колёса.

Юра гордо выпрямился. Узнала, значит.

– Поезд. Мы вместе ехали в поезде. "Питер – Москва". Ну, вспоминай. Два дня назад. Ты слушала фортепиано в наушниках.

Девушка язвительно улыбнулась. Как интересно. Наверное подкат у памятника в центре Москвы нынче выглядит именно так. Или очередной акт помощи ограниченному человеку в инвалидном кресле.

Она сосредоточенно сложила руки на своих коленях и наклонила голову на бок.

– Так, и что ещё?

Успешным знакомством мгновенно перестало пахнуть в воздухе, как только голос знакомой незнакомки стал твёрдым.

– Тебя забирал парень. Чёрная кожанка, белые кроссовки. Твоё кресло было для него неудобно расположено. В середине вагона.

– Интересная попытка. Ещё что?

– Я Юра. Может так?

На лице девушки по щелчку строгость сменилась на улыбку.

– Ах да, конечно, так действительно стало ясней.

– Я видел тебя здесь позавчера. В районе четырёх часов.

– И что же не подошёл, раз узнал? Сомнения?

Парень пожал плечами.

– Но ведь ты – это ты? Таня?

– Конечно я – это я. Хотя, наверное, стоит поспорить.

Её лицо засияло радостью. В телефоне мелькнуло спасительное СМС. Лёша приехал. Пора заканчивать акт этой глупой комедии "мы с вами где-то встречались?" и сматывать удочки.

– Вот видишь, ты изменила своё настроение. Благодаря мне, – Юра поправил рюкзак, заметив лёгкую суету в руках Тани. Она легко толкнула колёса вперёд.

– Да, скромность это не Ваше.

– Брось, давай на "ты".

Девушка мотнула головой, вырулив обратно.

– Ты уверен?

Она замерла и посмотрела в самонадеянные глаза парня. Дураком прикидываться нынче модно, но она видела, что он таковым был.

– Более чем.

– Тогда тебе придётся уступить мне дорогу. Меня уже ждут.

Снова сделав манёвр и потирая руки от холодных шин кресла, Таня глядя впереди себя рванула туда, к переходу. По мокрому асфальту шипели авто, хрустели люди, и для обособленной от странного парня девушки было удобно в этой шумихе не слышать его наивность.

Юра прибавил шаг.

– Уже уезжаешь? А я… Я только хотел извиниться за сказанное в поезде. Я был груб и может даже наглый сильно. Но могу исправиться.

Таня остановилась. Урывками память дала лист с репликой. Так полезно не ходить… Не ходить… Щёки девушки порозовели. Невкусная фраза отбила желание ужинать, поселила бессонницу. Неприятное извинение. Ведь будь она девушка с обычным переломом, он бы и не вспомнил. Не заметил её.

Таня стиснула зубы.

– Нет, не помню, чтобы меня в последнее время окружали грубые мужчины.

Она торопилась уехать, немедленно. Извинился, молодец. Не слушать, больше нет, этот свист любезности и извинения как долг перед собственной совестью. Карие глаза пялились на асфальт, Таня сгорбилась и на зелёный свет поспешила вперёд, стараясь не смотреть как близится и становится всё выше Большой театр. Он напирает на слабую девушку, грозится упасть на мокрую от снега площадь и прихлопнуть. Как же охота прихлопнуть того парня, что настойчиво бежит следом.

– Тебе помочь? Куда держишь путь?

В конце концов, если этот мастер извинений не до конца дурак, то отстанет. Надоест ему слушать тишину и отвалится как банный лист от жопы. В противном случае… Парень продолжал бежать и всё придумывал, чем можно остановить новую знакомую.

– Я провожу, мне несложно.

Шины засвистели, и настырно Таня подняла голову высоко, вглядываясь в лицо сумасшедшего. Может, он понимает только грубость? Бывает. Больной дурак с историями из поезда. Ну, что-ж.

Она скрестила руки и выпрямила спину. Рефлекторно и практически неосознанно.

– Юра значит.

– Поезд.

– Грубый и наглый.

Парень хотел бы улыбнуться, но лишь неуверенно кивнул.

– Ты ехала из дома или из гостей?

– Из дома.

– А я… Я с работы.

Работа. А как погода? Как пройти в библиотеку? Ради этого он знакомился, подходил? Занятно. Таня стучала тонкими пальцами по ручкам кресла. Нетерпеливо. Глупость. Огромная глупость крутить жёсткие колёса кресла без перчаток круглый год, и вечно затирать потом мозоли на ладонях. Когда же Лёша купит нормальное кресло? Очень глупо опускать голову и что-то бубнить себе под нос.

– И где твой дом?

Это обычно раздражает людей, когда на тебя не обращают внимания. Должно работать и Таня уже считала секунды до того, как её оставят в покое.

– Вообще я из Екатеринбурга. А ты в Москве…

– Живу. Гуляю. Учусь. Почему бы тебе не поехать домой, Юра из поезда? Наверное, там теплее, чем на улице.

Таня щёлкнула пару раз пальцами, чтобы согреться. Раз, два. Её научили раздражительно говорить с людьми ради безопасности. Так спокойней. Но дураки слов не понимают.

Парень весело усмехнулся, запихивая поглубже в рюкзак торчащие конверты с документами.

– Дома-то теплее, но работу ведь никто не отменял. К тому же дома четыре стены и…

Таня нетерпеливо перебила

– И так, дорогу мы перешли. И мне сейчас налево, а тебе направо к станции метро.

Неловкость. Свалилась на голову. Не та, совсем не та пассажирка из экспресса. В моменты разговора становится незнакомой. Грубо энергичной, по-преподавательски сложной. Будто в секунду встаёт со своего кресла и, приподняв подбородок, гордо сыплет ответами. Колкими. С виду хрупкая, она оказывается главней и уже нет в чертах той стеснительной Тани из поезда "Питер-Москва". Всё. Интригующе холодная.

Быстро достав телефон, Юра приготовился записывать её номер. Но след девушки уже простыл.

Не простила. Нет, точно не простила выходку в поезде. Смылась, как и хотела: побыстрее, оставив вместо себя колёса машин, грязную дорогу и шумных людей. Скрылась.

Чёрт.

Провал.

Юра пересёк квадрат перед Большим театром несколько раз. Вправо, влево. Её же так сложно не заметить. Но Тани нигде не было. Перед большими зелёными глазами осталась только секундная девичья улыбка и холодный голос. Как у подростка с ярко выраженным максимализмом и тоном аристократки. Уехала. Слишком быстро.