От заката до рассвета

Пролог

POV Егор

Она вырывается вперед, пробегает метров десять и останавливается посередине небольшого мостика через Сену. Разворачивается ко мне и широко улыбается, но всего мгновение. Затем она отворачивается к реке, улыбка с ее лица постепенно сходит и появляется задумчивое выражение.

Легкий летний ветер слегка колышет ее короткие светлые волосы. Она такая простая и естественная, и неожиданно я ловлю себя на мысли, что мне нравится любоваться ею. Вот так просто, когда она о чем-то думает и не замечает, что я на нее смотрю.

Она подходит к бортику моста, опирается на него руками и смотрит на воду. Я приближаюсь к ней сзади и останавливаюсь. Ветер все еще дует, и сейчас ее волосы мягко касаются моего лица. Она резко ко мне оборачивается и смотрит ровно в глаза.

— У меня к тебе новый вопрос, мой прекрасный незнакомец, — хитро прищуривается и гладит меня ладонью по щеке.

— Очень внимательно слушаю, моя прекрасная незнакомка, — провожу пальцами по ее лицу в ответ. У нее нежная кожа. Не такая нежная, как после похода к косметологу или какого-нибудь нового дорогущего крема. А естественно нежная, от природы.

Она склоняет голову на бок и решает, что у меня спросить.

— Ты когда-нибудь изменял?

Немного неожиданный вопрос, хотя и не самый личный за этот вечер. Несколько часов назад она спросила, во сколько лет и при каких обстоятельствах я лишился девственности.

— Любимой девушке нет, — говорю спокойно, выдерживая ее взгляд.

— А не любимой?

— С не любимыми я не встречался, а просто спал с ними. Так что там некому было изменять.

Она слегка усмехается.

— Какой же ты скучный.

— Скучный, потому что не изменял, или потому что не встречался с не любимыми?

— Потому что не встречался с не любимыми. Знаешь, в отношениях с не любимыми есть что-то особенное. Вот когда ты смотришь на человека и понимаешь, что ты его не любишь, но он все равно твой. Как нелюбимое платье в шкафу. У тебя есть другое, которое ты любишь и готова носить каждый день, но по какой-то причине не можешь. И вот ты носишь другое платье. Ты его не любишь, но тем не менее, оно — твое. А потом ты ловишь себя на мысли, что оно все равно тебе дорого. Просто за то, что оно принадлежит только тебе и никому больше.

Она замолкает и смотрит на меня с видом великого философа.

— Бла-бла-бла. Женская логика.

Она игриво бьет меня в плечо и слегка смеется.

— У меня к тебе второй вопрос. Тебе когда-нибудь изменяли?

Я застываю с глупой улыбкой на лице и чувствую, как она медленно сползает. И ощущение, будто содрали едва зажившую болячку.

— Да.

Просто короткий ответ. И просто флэшбэк на много лет назад, где от невыносимой боли и предательства двух самых близких людей хотелось умереть.

Она тоже резко становится серьезной и достает из кармана своей легкой кожаной куртки пачку «Мальборо». Прикуривает толстую сигарету, выпуская дым мне прямо в лицо. Меня это не раздражает. Мне даже нравится, что она может вот так открыто курить толстые мужские сигареты, а не строить из себя пай-девочку и стараться произвести на меня впечатление.

— С кем?

Ее короткие вопросы попадают прямо в мишень. Я беру из ее рук сигарету и глубоко затягиваюсь, также выпуская дым ей в лицо.

— С лучшим другом.

Она округляет глаза и недоуменно ими хлопает. Сейчас при свете тусклого фонаря они кажутся черными, как ночь. Она возвращает себе сигарету и затягивается.

— И чем все закончилось?

— Тем, что я их простил, а они поженились.

Она резко делает шаг назад, но упирается в бортик. Смотрит на меня завороженно, будто не верит в то, что я только что ей сказал. Начинает очень быстро дышать, в панике вертит по сторонам головой. Засовывает в рот сигарету и очень глубоко втягивает никотин. Не успев выпустить дым, снова затягивается. Выбрасывает бычок через плечо в воду и спешит прикурить новую папиросу.

— Твою мать! — нервно восклицает, когда огонек то и дело тухнет из-за ветра. Я достаю из кармана свою зажигалку и помогаю ей прикурить. В этот момент я замечаю, что у нее дрожат руки.

Выпустив дым, она наконец смотрит мне ровно в лицо.

— Вот объясни мне, что движет человеком, который прощает такое предательство от близкого!? — она задает этот вопрос очень нервно, даже со злостью. И я понимаю, что она очень сильно осуждает меня за то, что я простил лучшего друга и девушку.

Замечаю на ее глазах слегка выступившие слезы. Неужели ее бурная реакция на мои слова говорит о том, что однажды она была в аналогичной ситуации?

— А ты когда-нибудь изменяла? — я игнорирую ее вопрос и задаю свой.

— Нет.

— А тебе когда-нибудь изменяли?

Вместе с дымом у нее вырывается короткий смешок.

— Нет. Если бы мой парень мне хоть раз изменил, я бы повесила его за яйца.

Глава 1. Прости за нелюбовь

Два с половиной года назад.

Я просыпаюсь, медленно размыкаю глаза, восстанавливаю в памяти события минувшей ночи и не могу поверить своему счастью. Я провел ночь с ней — с самой любимой девушкой. Как же долго я этого ждал…

Провожу ладонью по пустой половине кровати, на которой она спала, замечаю ее длинный темный волос и беру его в руки. А затем зарываюсь лицом в ее подушку и жадно вдыхаю такой любимый запах розы с примесью жасмина. Когда-то очень давно именно я подарил ей эти духи, и она так до сих пор только ими и пользуется. Интересно, ОН, когда вдыхал этот запах, знал, что однажды его выбрал для нее я?

Не думаю. Она бы не стала ему говорить.

Я встаю с постели, натягиваю на себя джинсы и иду на звуки, которые раздаются из кухни. Кристина стоит у плиты и варит кофе. На ее затылке виднеются капельки воды после душа, на лице ни грамма косметики. Она всегда мне больше нравилась без макияжа и без своей любимой красной помады. Жаль, что мне редко доводилось видеть ее естественной.

Я направляюсь ее обнять, но она тут же вырывается.

— Егор, давай договоримся, что это ничего не значило, — говорит строго.

Чего и стоило ожидать.

— Для кого не значило?

— Для нас обоих.

— Для меня значило.

Она ничего не отвечает, вместо этого отворачивается к плите, чтобы снять с нее турку. На ее профиле читается растерянность, смущение, а еще сожаление.

Сожаление, о том, что было между нами прошлой ночью. Сожаление о том, как она меня целовала, как она меня раздевала, как она лежала у меня на плече и шептала на ухо, что хочет еще и еще.

— Будешь кофе? — спрашивает, не глядя на меня.

— Буду.

— Какой ты пьёшь?

— А ты не помнишь?

Мои слова звучат с обидой. Ну, конечно, не помнит. Сколько лет назад мы с ней расстались? Восемь с половиной? Интересно, а какой ОН пьет кофе, она помнит?

Думаю, да. И это при том, что со мной она была почти два года, а с ним всего два месяца.

— Твои вкусы могли измениться за это время, — выкручивается из неловкой ситуации.

— Не изменились.

Она стоит в нерешительности с туркой в руке. Что и стоило доказать. А когда-то она знала, когда-то она варила для меня кофе. Не часто, мы тогда были школьниками и жили с родителями, но все же иногда случалось.

Я тяжело вздыхаю, сажусь на стул и говорю:

— Полторы ложки кофе и две сахара. В конце молоко.

— Хорошо.

Кристина крутится у плиты, а я наблюдаю за ней. Думаю, это последний кофе в моей жизни ее приготовления. Поэтому я хочу запомнить каждое движение девушки. Как она отмеряет ровно полторы ложки, как тянется за сахарницей, как наливает воду из фильтра, как снимает турку с плиты и наливает напиток в кружку...

Кристина ставит передо мной кофе, кладет на стол какие-то пирожные и садится напротив. Опускает глаза и выглядит так, будто готова провалиться сквозь землю от смущения за то, что вытворяла прошлой ночью.

Она великолепна в постели. Интересно, с НИМ научилась или с учителями после?

— Кристин, — я первый прерываю затянувшееся молчание, — ты ведь понимаешь, что он никогда не уйдёт из семьи?

— Понимаю.

— И ты собираешься похоронить себя заживо? Будешь всю жизнь страдать по женатому мужчине и одна воспитывать ребёнка?

— Нет. Но и к серьезным отношениям я сейчас не готова.

— Я подожду, сколько тебе нужно времени.

Говорю эту фразу, а сам чуть не смеюсь. Сколько раз я ее уже произносил за все годы знакомства с ней? Сначала я ждал, когда она согласится пойти со мной на свидание. Дождался через три года. Потом я ждал, когда она согласится провести со мной ночь. Дождался через десять лет. Теперь я собрался ждать, когда она снова будет готова к серьезным отношениям. Уверен, что никогда не дождусь.

— Егор, я не буду с тобой. Ни сейчас, ни потом.

Как я и думал.

— Но почему?

«Почему?» — это вопрос, который я готов задавать ей бесконечно. Почему он, а не я? Почему с ним, а не со мной?

Почему она любит моего лучшего друга, а не меня???

— Потому что ты не сделаешь меня счастливой. А я хочу быть счастлива. Давай прекратим все это. Не приезжай, пожалуйста, больше. И не звони. Так будет лучше и мне, и тебе.

— Мне точно лучше не будет.

— Егор, — она смотрит мне ровно в глаза, — если ты действительно меня любишь и желаешь мне счастья, то оставь меня. Просто оставь.

Смотрю ей в глаза и вижу непоколебимость. И я понимаю: что бы я ни сделал для нее, она не станет моей. Даже если я весь мир к ее ногам положу. Так и продолжит убиваться по женатому Максиму. Мазохистка.

Впрочем, как и я сам. Я ведь тоже мазохист, раз люблю ее безответно столько лет.

Глава 2. Грустный анекдот

Два с половиной года назад

Я спускаюсь в свою машину и еще долго просто сижу в салоне, закрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья.

Вся наша история — это какой-то грустный анекдот…

Я полюбил ее в шестом классе сразу, как она пришла в нашу школу. Темноволосая девочка с большущими синими глазами. Отличница, всегда первая, всегда лидер, всегда победительница. Любимица всех учителей и нелюбимица всех девушек параллели. Еще бы! Ведь все пацаны моментально на нее запали.

Я носил ее портфель и дарил ей шоколадки. Она мне мило улыбалась и смущалась каждый раз, когда я хотел взять ее за руку. Была дружелюбна со мной, но все же всегда оставалась ко мне холодна. Ко всем была холодна кроме своей лучшей подруги Вики. О ней она заботилась, как о младшей сестре. А теперь заботится о ее ребенке.

Начиная с седьмого класса, я стал активно добиваться Кристины. Дарил ей цветы, подарки, валентинки и даже пел серенады под ее окном. Я отгонял от нее всех парней, которые решали проявить к ней внимание. Передрался с половиной пацанов параллели.

И вот в конце девятого класса крепость пала. Ну как в конце девятого класса. Тогда в апреле она согласилась пойти со мной на свидание через полгода в сентябре, в начале десятого класса. Мол, закончатся все ее важные дела, и она будет посвободнее. Так сказать, вписала меня в свой плотный график.

И вот я все эти полгода готовил наше первое свидание. Она мне сказала, что это будет вообще самое первое свидание в ее жизни, и эта мысль все полгода меня и грела. Первое свидание и первый поцелуй Кристины Морозовой будут со мной.

Как-то раз она обмолвилась, что мечтает покататься на лошадях. Поэтому я запланировал нам конную прогулку и сам перед этим взял несколько уроков, чтобы не свалиться с лошади при ней.

После конной прогулки мы поехали в другое место: летать в аэротрубе. А потом поужинали в ресторане средиземноморской кухни, потому что Кристина ее любит.

В тот же день я ее и поцеловал. Она очень смущалась и неумело отвечала на прикосновения моих губ. Но все-таки отвечала. А когда мы прервали поцелуй, она первая обвила руками мою шею и притянула к себе.

— Спасибо за это свидание. Мне все очень понравилось, — прошептала на ухо.

— Но это же наше не последнее свидание? — с надеждой спросил ее.

— Конечно, не последнее.

Я слегка от нее отстранился и посмотрел прямо в глаза.

— Ты теперь моя девушка?

Она смущенно заулыбалась.

— Да, Егор. Я теперь твоя девушка.

И я — счастливый, как никогда, — поспешил еще раз ее поцеловать.

Так мы начали встречаться. Я признался ей в любви уже через неделю. Она состроила строгое лицо и строго сказала, что невозможно испытывать такое серьезное чувство к человеку, с которым ты вместе всего лишь семь дней. Но я только посмеялся и продолжил говорить ей эти слова дальше.

Сначала она все время вторила, что я еще не могу ее любить, потому что мы мало времени вместе. Потом на мои признания она стала отвечать «Я знаю». А затем и вовсе перестала что-либо говорить мне на это. Просто начинала меня целовать.

Я всегда чувствовал, что она не любит меня, а просто позволяет мне любить ее. Но мне было достаточно этого. Моей любви было так много, что ее хватало нам обоим. И мы действительно были счастливы. Первые полгода так точно, а потом я стал чувствовать, что немного перегибаю с Кристиной. Я настолько сильно ее ко всем ревновал и боялся потерять, что не давал ей и дня без меня пробыть. Ведь помимо того, что мы учились в одном классе, мы еще и соседями были, так что каждый день виделись и после школы.

Где-то летом перед 11 классом я понял, что перегибаю палку и действительно могу ее потерять, но не от того, что она уйдет к кому-то другому, а от того, что душу ее своей ревностью. Мы на тот момент уже почти год были вместе.

Кристина собиралась в августе перед школой поехать в языковой лагерь для подростков в Америку, а я ее не отпускал. У нас случился сильный скандал, и она все равно уехала, наплевав на мои запреты. Так я понял, что нет смысла в чем-то ограничивать Кристину, потому что она все равно сделает по-своему, а я своими припадками ревности только посею в ее голове мысли о расставании. Ведь зачем ей человек, который ее только тяготит и все запрещает?

Именно поэтому я более-менее нормально воспринял появление у нее сводного брата нашего возраста. Отец Кристины завязал отношения с женщиной, у которой был ребенок от предыдущего брака. И вот эта женщина решила забрать к себе в Москву сына, который до этого жил в другом городе.

Когда Кристина объявила мне о том, что у нее в доме появится посторонний парень-ровесник я, конечно, напрягся. Но потом все-таки смог себя убедить в том, что между ними ничего не может быть. Во-первых, Кристину очень сложно добиться, у меня ушло три года. Во-вторых, не факт, что она сама понравится этому парню. Кристина, конечно, очень красивая, но были в нашей школе парни, которые на нее не особо смотрели. И, в-третьих, их родители вместе, что автоматически ставит запрет на отношения между Кристиной и этим парнем.

Я ошибся по всем трем пунктам.

А вишенкой на торте стал тот факт, что я сдружился с ее сводным братом. Я сам не знаю, как так вышло. Просто он оказался очень прикольным пацаном, вдобавок родом из города моей бабушки по маме. У нас с ним совпали вкусы в музыке, кино, а еще он профессионально занимался каратэ. Я тоже немного ходил на этот вид спорта в детстве, но быстро понял, что это не мое. Однако поддержать разговор о каратэ я все-таки мог.

Глава 3. Безнадега

Пятничный рабочий день близится к концу, а значит, самое время подумать о том, как весело и беззаботно провести сегодняшний вечер. В последний месяц на работе большая загрузка, так что приходилось работать даже по выходным. В связи с этим московские бары очень сильно по мне соскучились.

— Егор Владимирович, — раздается из рабочего телефона сладкий голосок моей новой двадцатилетней секретарши. — Наталья Викторовна сказала, что на конференцию в Вене должны лететь вы.

Наталья Викторовна Слащева — вице-президент по маркетингу и коммуникациям в нашем дочернем подразделении австрийского банка. Она же моя начальница. Грозная, но справедливая, женщина без возраста. Если нормально выполнять свою работу, то проблем с ней не возникнет. У меня все четыре года работы в должности директора по маркетингу это получается.

— Хорошо, Катя. Когда?

— Ой, я забыла спросить. Сейчас свяжусь с ее секретарем. Извините.

Катя отключается от звонка, а я только закатываю глаза. Очередная малолетняя дура, мечтающая о карьере через постель, но не умеющая нормально выполнять свои обязанности. Это уже моя третья секретарша за год. После того, как моя нормальная помощница — 60-летняя Лидия Ивановна — ушла на пенсию, отдел кадров почему-то присылает мне именно таких молодых куриц. Я, конечно, люблю двадцатилетних симпатичных девушек, но не когда они мои подчиненные и не умеют выполнять свою работу.

Через десять минут блондинка снова на проводе.

— Егор Владимирович, конференция в следующую пятницу в 10 утра.

Отлично. Я люблю Вену, по этому городу можно гулять бесконечно. Я уже много раз там был за все время работы в российской «дочке» австрийского банка, но все равно каждый раз в столице Австрии — как первый.

— Катя, возьмите мне билет в Вену на следующий четверг на раннее утро, а назад на вечер воскресенья.

— Хорошо, Егор Владимирович.

— И сделайте мне, пожалуйста, кофе.

Через пять минут голубоглазая перегидрольная Катя заходит на огромных шпильках, в мини-юбке и блузке с глубоким декольте в мой кабинет. Ей явно тяжело идти в такой обуви, но она крепится. Кое-как доковыляв до моего стола, она ставит передо мной чашку кофе.

— Наслаждайтесь, Егор Владимирович, — говорит соблазнительным голоском и пониже склоняется над столом, чтобы я смог рассмотреть вырез на ее груди.

— Спасибо, — цежу сквозь зубы и смотрю в монитор компьютера.

Честное слово, она меня поражает. Вот на что она надеется? На то, что я ее повышу или увеличу ей зарплату, если она раздвинет передо мной ноги? Таких желающих оказаться в моей постели я вижу каждую пятницу и субботу во всех столичных барах и клубах. С чего она вдруг взяла, что я предпочту ее им? И неужели за четыре месяца работы моей секретаршей она до сих пор не поняла, что мне неинтересны романы в стенах банка?

При всей моей любви к красивых девушкам, если я работаю с ними в одной организации, то между нами ничего не может быть. А если учитывать, что наш  банк — «дочка» крупного европейского с соответствующим менталитетом и отношением ко всяким там харассментам, то я лучше вообще без секса сидеть буду, чем трахну кого-то в нашей организации. Но до этих пигалиц не доходит.

И кофе, конечно же, отвратительный. Сначала бы научилась его делать, а потом рассчитывала на мое внимание.

Так, ладно. Рабочий день закончится через час, все дела на сегодня я завершил, так что можно уже начать расслабляться. Достаю из бара бутылку коньяка и плескаю немного в кофе. Может, хоть так его вкус будет не таким отвратительным. Беру телефон и звоню своему старому другу Косте. Мы с ним вместе учились в МГИМО на экономическом и в свое время зажигали во всех московских клубах. Но в последние месяцы он стал сливаться с тусовок. Пора это исправлять.

— Привет, Егор! — Раздается в трубке его бодрый голос.

— Здорова, чувак. Как жизнь?

— Нормально, на работе вот сижу.

— Я пока еще тоже на работе, но думаю уже отсюда уходить. Как насчет того, чтобы завалиться в какой-нибудь бар, как в былые времена?

— Не, Егор, сорри, я уже не могу. Два месяца назад Олеся переехала ко мне жить, а завтра к нам в гости приезжает ее мама.

Я закатываю глаза и делаю глоток кофе с коньяком.

— Ну и пусть ее мама приезжает, тебе то что? У тебя своя жизнь.

Костя смеется.

— Егор, как ты себе это представляешь? Я оставлю свою девушку одну дома, а сам пойду тусить на всю ночь и вернусь рано утром пьяный одновременно с приездом ее мамы? Не, чувак, я так уже не могу. У нас с Олесей семья.

Я вздыхаю.

— Ладно, все с тобой понятно. Семейный, блин.

— Да, представь себе, я уже семейный.

И на удивление Костя говорит это с радостью, а не с тоской.

— Ладно, давай, пока.

— Пока, Егор.

Я отключаю звонок и набираю другому своему приятелю.

— Алло. Привет, Егор!

— Привет, Глеб! Как жизнь?

Глава 4. Предатели

Прохладный московский вечер приятно освежает разгоряченное алкоголем лицо. Уже десять вечера, но еще не темно. На самом деле в Москве практически белые ночи в это время.

Я прикуриваю сигарету и иду вверх по Пятницкой улице, снова погрузившись в мысли о ней. Могло ли все сложиться иначе, если бы однажды на появился Максим? Была бы Кристина со мной? Или бы все равно меня бросила?

Хочется верить, что она была бы со мной. Я бы поехал вслед за ней в Америку. В Гарвард я бы вряд ли поступил, но в какой-нибудь универ попроще недалеко от Бостона вполне мог перевестись из МГИМО. Все могло бы сложиться иначе, не появись Максим. Не появись у меня единственный лучший друг в жизни.

Я ненавижу Макса за то, что Кристина выбрала его, так же сильно, как люблю его за нашу дружбу. Достаю из кармана телефон и зачем-то ему звоню.

— Алло, — раздается его бодрый голос после третьего гудка.

— Привет, Макс. Как жизнь?

— Привет, Егор. Все в порядке, весь в семейных хлопотах. — Слегка смеется. — Как твои дела? Давно не виделись с тобой, из-за Кристининых родов времени совсем ни на что не оставалось. Давай как-нибудь встретимся?

— Я в порядке, но вдруг осознал, что вы все меня кинули. Я звонил сегодня Косте, Глебу и Антохе с предложением покутить, как раньше, и все трое меня опрокинули из-за своих баб. Тебе я даже не стал набирать, ты ведь у нас дорогу в ночные заведения уже давно забыл.

Макс на том конце провода слегка смеется.

— Егор, нам уже всем по тридцатнику или около того.

— И что???

— Пора уже когда-нибудь завязывать и передавать эстафету более молодым.

— Фу, какие вы все скучные! Как пенсионеры.

Макс снова смеется.

— Как жизнь вообще у тебя? Мы ведь с моего дня рождения в конце апреля не виделись. Что нового?

— Да ничего нового, все такая же серая безнадега, как и обычно. В последнее время на работе был большой загруз, поэтому совсем никуда не выбирался. Сегодня вот первый раз за месяц.

— Где ты?

— Вышел сейчас из BQ на Новокузнецкой и иду вверх по Пятницкой. Там оказалось как-то скучновато. Поищу что-нибудь повеселее.

— Мда, BQ — это тема... — Макс протянул с ностальгией. Я даже чувствую, как он задумчиво улыбнулся. Еще бы! Когда-то Самойлов в этом баре не одну ночь отжигал.

— Ну вот сиди теперь и вспоминай с ностальгией, семейный ты наш.

— Егор, ты неисправим. Ладно, так мы встретимся с тобой? Я хоть и семейный, но пиво вечером с другом мне никто пить не запрещает.

— Давай через выходные. Я в следующий четверг в командировку в Вену улетаю, вернусь поздно в воскресенье.

— Отлично, давай тогда в «16 тонн» в субботу через выходные?

— Да, давай в «16 тонн». По времени тогда ближе к делу договоримся.

— Ага, хорошо. Давай, удачно тебе потусить.

Я хмыкаю.

— Ну спасибо за пожелание. Давай, пока.

Я кладу трубку и убираю телефон в карман. На душе сразу стало полегче. Разговор с лучшим другом — даже просто ни о чем — обладает каким-то целебным свойством. Даже если этот лучший друг женат на девушке, которую ты любишь.

Я дохожу до Балчуга, перехожу Чугунный мост и сворачиваю на Болотную улицу. Через 10 минут я захожу в один из моднейших столичных клубов Gipsy. Когда-то мы с Максом, Костей, Тохой и Глебом зависали тут все выходные подряд. Теперь я зависаю тут один.

Какие же они все предатели!

На танцполе уже дергается приличное количество людей. У барной стойки толпятся в очереди за коктейлями.

— Двойной виски, — склоняюсь к уху бармена. Он меня узнает, я его тоже, и мы жмем друг другу руки. Стас работает барменом в Gipsy уже лет пять и постоянных клиентов знает в лицо.

Любимый алкогольный напиток приятно греет горло и затуманивает сознание. После еще одной порции я иду на танцпол. Одна песня, вторая, третья и вот уже какая-то шатенка положила мне руки на плечи. Две песни мы танцуем с ней вместе, а потом идем к бару. Я беру себе еще виски, а ей апероль.

Мы ударяемся стеклом за знакомство, пытаемся назвать друг другу на ухо наши имена, но из-за музыки ни черта не слышно. Впрочем, мне глубоко наплевать, как ее зовут. Допив напитки, мы возвращаемся на танцпол. Еще несколько песен и вот мы уже целуемся. Потом еще три трека, и я увожу ее из этого клуба. В такси по дороге ко мне она совсем не возражает против того, чтобы я мял ее грудь. Ну а у меня дома она уже сама не стесняется. Люблю, когда девушка не ломается, не набивает себе зачем-то цену, а сразу приступает к тому, зачем ко мне приехала.

Глава 5. Мать

Утром я просыпаюсь от громкого хлопка входной двери моей квартиры-студии.

— Ой! — вскрикивает новая знакомая и смущенно натягивает на себя одеяло.

Я перевожу взгляд на дверь и вижу свою мать. Она стоит, скрестив руки, и вскинув бровь.

— А почему ты без предупреждения? — бурчу ей сонным голосом.

— С каких это пор я должна спрашивать разрешения у сына, чтобы навестить его?

— С тех пор, как твой сын стал совершеннолетним и имеет личную жизнь. — Я поворачиваюсь к смущенной девице из клуба. — Это моя мама Светлана Михайловна. — Затем оборачиваюсь к матери. — Мам, это... — И я запинаюсь. А как ее зовут-то???

— Алиса, — заканчивает за меня моя ночная подружка.

— Очень приятно, Алиса, — цедит мать, придирчиво ее осматривая и продолжая стоять со скрещенными руками.

— И мне, Светлана Михайловна, — пищит девушка.

Мать разворачивается и направляется к кухонной зоне. Открывает холодильник и смотрит содержимое.

— Егор, а ты питаешься чем-нибудь кроме алкоголя и сосисок?

— Дома нет.

— Все понятно, — она закрывает холодильник и разворачивается к нам. — Я в магазин за продуктами.

Мать уходит, и девушка, наконец, перестает дрожать. Я поворачиваю к ней голову.

— Детка, тебе пора. Ванная помнишь, где.

Она послушно кивает головой и встает с кровати, обмотавшись одеялом. Я только закатываю глаза. Ночью она продемонстрировала мне все свои прелести, а сейчас заматывается передо в одеяло. Телки такие телки.

Через 10 минут я вызываю Алисе такси и сам иду в ванную. Прохладный душ отрезвляет. Я не спешу из него выходить, хочу прочистить сознание получше. Когда я возвращаюсь из ванной, мама уже раскладывает продукты в холодильник.

— И кто это была? — недовольно спрашивает, даже не глядя на меня.

— Я же вас познакомил. Алиса. — Я застилаю кровать и ложусь сверху.

— Имя я запомнила. Это твоя девушка? У вас серьезные отношения? — с издевкой спрашивает.

— Нет. Я видел ее первый и последний раз в жизни.

Мать резко разворачивается.

— Егор! Тебе уже 30 лет! Сколько это может продолжаться?

— Мам, у меня от твоего крика голова сейчас разболится. Что ты от меня хочешь? Зачем ты вообще приехала?

Она игнорирует мой последний вопрос.

— Я хочу, чтобы ты уже нашел себе нормальную девушку и остепенился. Что ты как студент-переросток?

— Это не твое дело. Отстань от меня. А продолжишь вот так вламываться без предупреждения, я поменяю замки!

Да, это определенно было ошибкой — давать матери ключи от своей квартиры. Но на самом деле иногда от этого бывает польза. Например, она, как сейчас, может накупить продуктов и заполнить мне холодильник нормальной едой. Наверняка еще и сырники сделает на завтрак.

Да, я не ошибся. Разложив продукты, мать берет творог, яйца и муку и начинает готовить завтрак, периодически стреляя в меня гневными взглядами.

Часы показывают час дня, но я все равно еще сонный. Ночь была бурной. Алиса не подкачала, сделала все, как я люблю. Но и я тоже в долгу не остался. Стонала она много и громко.

Но все равно она не Кристина. Никто не Кристина.

Черт, ну вот зачем я сейчас ее вспомнил? Теперь снова целый день буду думать о нашей с ней ночи.

— Иди ешь, — оповещает мать через полчаса, вырывая из воспоминаний о Морозовой.

На барной стойке меня ждут сырники и кофе.

— Спасибо, мам, — искренне благодарю родительницу и отправляю в рот кусок, запивая его горячим напитком.

Мама садится на высокий барный стул напротив и тоже делает глоток из кружки.

— А что же тебе твоя Алиса не вызвалась завтрак приготовить? — язвит.

— Она хотела, но я сказал, что у нее не получится сделать это так же вкусно, как у тебя. Мам, никто не готовит так, как ты!

— Ой-ой-ой! Прибереги свою лесть для вот таких вот Алис, чтобы охотнее прыгали к тебе в койку!

— Мам, отстань от меня уже. Это моя личная жизнь. Я вообще не понимаю, почему ты в нее лезешь. Вон у Димы с Артемом уже жены и дети, командуй там у них.

— А у них не за чем командовать! У Димы и Артема все правильно и хорошо. Женились на нормальных девушках, родили мне уже внуков. Один ты у меня остался, как неприкаянный!

Моим старшим братьям 35 и 33 года, и они оба женаты довольно давно. У старшего Димы уже сын и дочь 7 и 3 лет. А у среднего Артема пока одна дочка 4 лет. И у матери теперь пунктик, что я тоже должен жениться на хорошей приличной девушке. Поэтому периодически она начинает читать мне нотации о том, что я веду неправильный образ жизни.

Моей маме 57 лет, но выглядит она гораздо моложе. Косметологи, стилисты, фитнес, а также отсутствие серьезных стрессов в жизни, помогли ей очень хорошо сохраниться. Акушер-гинеколог по образованию, она после того, как я родился, на работу больше не вышла. Мой отец сделал успешную карьеру банкира и избавил свою жену от работы в государственной больнице. А когда мне исполнилось 10 лет, родители из нашей и так довольно просторной квартиры в Москве перебрались в Подмосковье в большой особняк в поселке Золотой ручей.

Глава 6. Дура

Настроение остается гадким до конца дня. В итоге я решаю больше никуда не ходить и все выходные занимаюсь работой. В Вене пройдет конференция по развитию маркетинга, поэтому я решаю заранее написать себе речь и сделать презентацию. Буду рассказывать о перспективах банковского маркетинга в России.

Новая рабочая неделя начинается стандартно. Готовим новую программу лояльности для клиентов, слегка улучшаем условия по кэшбэкам, но при этом ухудшаем по накоплению миль. В последнее время почему-то копить мили клиенты хотят больше, чем получать кэшбэк по картам. Нужно выровнять спрос на эти услуги.

— Егор Владимирович, напоминаю, что у вас самолет в Вену завтра в 10 утра из «Шереметьево». — Раздается голос секретарши через громкую связь в телефоне в среду вечером.

— Хорошо. Вы скинули мне билеты и ваучеры на почту?

— Да, еще в пятницу. И я уже зарегистрировала вас на рейс.

— Спасибо.

В среду я ухожу с работы поздно, согласовываю с начальницей свою речь и презентацию. В четверг я встаю в 6 утра и собираюсь в поездку. В 7:30 я выезжаю из дома в аэропорт и наконец открываю на планшете билеты и ваучеры на гостиницу, чтобы посмотреть, какими рейсами я лечу, а также, где буду жить.

Но когда я вижу билеты в Вену, во мне взрывается злость на тупую пигалицу-секретаршу. Эта идиотка купила мне не прямые билеты в Вену и обратно, а с пересадкой в Париже!!!!!!!!!

— Катя! — реву в трубку настолько сильно, что аж таксист на меня оборачивается. — Какого хрена вы купили мне билеты в Вену с пересадкой в Париже???? Из Москвы полно прямых рейсов в Вену! На фига мне делать крюк в Париж???

— Ой, Егор Владимирович, а вы не говорили, что нужны прямые рейсы... — Заикается в трубку.

— А вы сами не догадались?????

— Просто с пересадкой стоили дешевле...

— Что??? Твою мать, идиотка! У нас что, закончился командировочный бюджет резко??

— Нет...

— Тогда я не понимаю, какого хрена мне покупаются билеты с пересадкой в Париже, потому что так дешевле!

— Ну там небольшая пересадка, всего лишь один час... — Пытается оправдаться.

— Катя, вы уволены, — цежу ей и бросаю трубку.

Звоню нашей начальнице отдела кадров.

— Приветик, — щебечет в трубку. — Чем обязана в такую рань?

— Маша, я хочу уволить свою секретаршу, потому что она беспросветная дура. И найди мне уже, пожалуйста, нормальную. Не моложе 40 лет и с опытом работы секретарем и личным помощником от 10 лет.

— Егорушка, — тянет в трубку. — Ну что ты их меняешь, как перчатки? Ну нормальная же девочка...

— Нормальная!? — я снова ору. — Эта дура купила мне билеты в Вену с пересадкой в Париже! Вот на фига, когда полно прямых рейсов??? Какого хрена я должен делать такой крюк!?

Маша прыснула от смеха.

— В общем, Маш, уволь эту дуру и найди мне, пожалуйста, новую секретаршу. Нормальную.

— Ладно, — нехотя соглашается. — Но уже когда ты вернешься из Вены.

— Хорошо.

Я кладу трубку и отворачиваюсь к окну. Настроение снова на нуле. Хотел же погулять нормально по Вене, но из-за этой идиотки я теперь и устану сильнее, и времени меньше будет.

В 10 утра я вылетаю в Париж. Туда лететь 4 часа, но местное время на 2 часа назад, поэтому я прилечу в 12. В час пересяду в самолет до Вены и ровно в три буду уже в столице Австрии. Пока получу багаж, пока доеду до гостиницы, пока заселюсь... Будет уже 6 вечера. День потерян.

Я точно уволю эту дуру.

Но когда я прилетаю в Париж, меня ждет новый сюрприз. Рейс до Вены задерживается до 15:00. Казалось бы, мое настроение уже не может быть хуже, но все-таки оно становится хуже. Плетусь в какое-то кафе в аэропорту и пью кофе, пялясь в телефон. В 14:30 иду к выходу на посадку. А там на экране меня ждет новая убийственная информация...

Рейс в Вену задерживается на 15 часов. Вылет завтра в 6 утра.

Недовольные пассажиры громко возмущаются и начинают ругаться с сотрудниками аэропорта и авикомпании. Я смотрю на все это и тихо ненавижу свою секретаршу.

Я уволю ее по статье. С занесением в трудовую книжку.

— Простите, по какой причине рейс в Вену так сильно задерживается? — обращаюсь на французском к сотруднице аэропорта, которая стоит у выхода на посадку. Я свободно говорю на этом языке, он был вторым у меня во время учебы в МГИМО.

— Неполадки с самолетом, месье. Нужно ждать, когда прилетит новый борт. Он будет только к этому времени.

— И вы предлагаете сидеть в аэропорту 15 часов???

— Вы можете погулять по Парижу, месье. Также авиакомпания предоставит вам номер в гостинице после 8 часов ожидания.

— Да пошли вы! — бросаю девушке и разворачиваюсь.

Отхожу подальше от ора возмущенных пассажиров и опускаюсь на сиденье. Если самолет снова не задержат, и он действительно вылетит в 6 утра, то в Вене я буду в 8. Конференция начинается в 10 утра, но мое выступление назначено на 11. Придется ехать на конференцию прямо из аэропорта и с чемоданом. Буду дико уставшим и невыспавшимся из-за бессонной ночи.

Глава 7. Девушка из жизни

Я выхожу из аэропорта и подхожу к машинам такси, которые стоят тут в ряд. Залезаю на заднее сиденье белого авто с шашечками и встречаюсь в зеркале дальнего вида взглядом с водителем-афроамериканцем.

— Куда, месье? — спрашивает меня на ломаном французском.

— Куда-нибудь в центр.

— Эйфелева башня?

Я брезгливо морщусь.

— Нет, куда-нибудь в другое место.

— Триумфальная арка?

— Ну давайте туда.

Мы едем сначала по пригороду, в котором расположен аэропорт, а потом заезжаем в город. На окраинах Париж похож на самый настоящий бомжатник. Грязные здания серого цвета, заборы, разрисованные графити, и полные баки мусора. По тротуарам ходят арабы и афроамериканцы, в помойках ковыряются бездомные.

И за что все так любят этот город?

Другое дело — Вена. Там жир чуть ли не по стенам течет. Имперский город с великой историей. У Парижа вроде бы тоже есть какая-то история, но по сравнению с историей Вены — это пшик. И я бы уже мог гулять по прекрасной столице Австрии, если бы не эта двадцатилетняя идиотка, которую я через несколько дней уволю.

В центре Парижа поинтереснее. Тут уже высокие бежевые здания с лепниной, деревья на тротуарах, широкая Сена, по которой плавают речные трамвайчики. То и дело по набережной пробегают спортсмены. Но все равно мигрантов очень много. Я, конечно, не расист, но такое количество приезжих просто портит облик города. И ладно, если бы эти приезжие были нормального вида. Так нет. Они все почти, как бомжи.

Я не был в Париже с той школьной поездки. Когда Максим учился в Женеве, я иногда ездил к нему в гости, и он каждый раз предлагал мне наведаться в Париж. Между Женевой и столицей Франции очень развито железнодорожное сообщение. Несколько часов на поезде — и ты на месте.

Но я не мог. Этот город слишком напоминает о Кристине и о том, как я был счастлив здесь с ней. Максиму я, естественно, этого не говорил, просто находил каждый раз новые отмазки, почему я не хочу в Париж.

Таксист высаживает меня у Триумфальной арки и вот я стою на тротуаре и смотрю на нее. Ничего особенного в ней нет, не понимаю, почему ее все так превозносят. Может, из-за книги Ремарка? Я ее, правда, не читал, но лет десять назад все мои знакомые вокруг о ней много говорили. Тогда в Москве была какая-то мода на Ремарка, и все читали его книги.

Вообще, Триумфальная арка представляет из себя круговой перекресток. От него идут аж 10 улиц! Одна из них — знаменитые Елисейские поля. Ну пойду гулять по ним.

Елисейские поля — это что-то типа Нового Арбата в Москве. Или Тверской. Только тут в Париже эта улица более красочная, и тротуары засажены деревьями. Впрочем, тут все засажено деревьями.

Я иду мимо бежево-кремовых зданий, на первых этажах которых расположены брендовые магазины и бары. Сейчас почти 4 вечера, летнее солнце еще во всю палит, и жизнь в городе кипит. Повсюду снуют толпы местных жителей и туристов, а бары заполнены под завязку, хотя сегодня будний день и в 4 часа вроде как еще нужно быть на работе. Но это же французы! Они любят отдыхать и не особо любят работать.

Я довольно быстро прохожу Елисейские поля. Не такая уж и длинная улица. Она выводит меня в какой-то небольшой парк. Я иду по нему, затем перехожу уже в другой парк. Он больше, и я почти сразу его узнаю. Это сад Тюильри. Его легко распознать по колесу обозрения, которое тут крутится.

Когда-то мы с Кристиной катались на этом колесе. С него открывался замечательный вид на Париж. Сверху этот город не кажется таким уж грязным.

Я спешу уйти из этого сада. Снова полезли в голову мысли о Кристине.

Справа от него находится Сена, поэтому я иду в левую сторону. Когда парк заканчивается, сворачиваю в какую-то узкую улицу и направляюсь по ней. Я брожу небольшими переулками, пока не выхожу на более-менее широкую и оживленную улицу. Avenue de l'Opera, гласит название на табличке, прибитой к дому. Тут тоже симпатичные бежевые здания со множеством баров на первых этажах.

Столики со стульями выставлены на тротуар, и все они заняты обедающими французами. У меня аппетита совершенно нет, поэтому я бесцельно прохожу мимо них. Иду прямо, безразлично смотрю по сторонам и понятия не имею, что мне делать следующие 13 часов перед самолетом.

А, может, выпить?

Я останавливаюсь у какого-то бара. Столики на тротуаре все заняты, поэтому захожу внутрь. Там тоже много людей, но все же меньше, чем на улице.

— Месье, все столики заняты. Могу предложить вам место за барной стойкой, — обращается ко мне чернокожий официант.

— Давайте.

Он провожает меня до места, и я залезаю на высокий стул.

— Двойной виски, — говорю бармену, и он спешит налить мне напиток.

Слева от меня через стул сидит девушка. Смотрит в одну точку перед собой и пьет мартини в высоком бокале. Я слегка поворачиваю к ней голову и рассматриваю.

Это уже явно не первый ее мартини, судя по слегка затуманенному взгляду. Она безразлично вертит в руке за высокую ножку полупостой бокал. Я обращаю внимание, что у нее нет маникюра. Ногти аккуратно подпилены, но ничем не накрашены. Пытаюсь вспомнить, когда последний раз видел девушку без шеллака. Мне кажется, за последние несколько лет никогда. В Москве все бабы повернуты на маникюре.

Глава 8. Семья

POV Кнопка

21 год назад

Есть такие очень богатые семьи, которые с виду кажутся идеальными, но на самом деле в них каждый предоставлен сам себе. В таких семьях нет счастья, любви, взаимопонимания. Эти люди просто по какой-то причине живут под одной крышей, но по сути их ничего друг с другом не связывает кроме общей фамилии.

Вот я из такой семьи.

Когда мне исполнится 16 лет, я прочитаю «Анну Каренину» русского писателя Льва Толстого. И меня поразит, насколько начало этого романа — про мою семью.

Толстой писал:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета».

Примерно это всегда и происходило в моем доме. Вот только разница между выдуманной семьей Облонских и реально существующей семьей Готье в том, что Облонские все-таки любили друг друга. В моей семье друг друга не любил никто.

Мой отец Пьер Готье — известный французский архитектор. Он спроектировал очень много новых зданий в Париже и не только тут. Папу знают по всей Европе. Моя мать Мадлен Готье не работала ни одного дня в своей жизни. Вроде бы у нее есть какое-то образование, но я даже не знаю, какое именно.

Всё, чем моя мать всегда занималась — это уход за собой любимой. Она всегда была гостьей №1 на всех светских раутах, на которые приглашали отца. Он на них никогда не ходил, потому что предпочитал проводить это время с многочисленными любовницами. А вот мать ходила. Ей нравилось называться мадам Готье и ловить на себе восхищенные взгляды.

— Мой муж сейчас так занят новым проектом, который он реализует по заказу самого премьер-министра. Поэтому я пришла почтить вас от его лица, — расплывалась в приторно-сладкой улыбке моя мать, целуя в щеки хозяев раута. Она прекрасно знала, что ни над каким проектом отец сейчас не работает. Он проводит время с любовницей, забыв о том, что его куда-то пригласили.

Еще у меня есть старшая сестра Элайза. У нас с ней разница четыре года. Вроде бы не такая уж и большая, но между нами всегда была пропасть. Нас никогда не воспитывали, как сестер, поэтому между нами с самого детства не сложилась дружба. У нас даже няни были разные.

А еще я втайне всегда завидовала Элайзе. Потому что в нашей абсолютно безразличной друг к другу семье, мать все-таки любила ее. А меня нет. Ее любовь к Элайзе проявлялась не явно, она не зацеловывала ее в щеки и не спешила приласкать после долгой разлуки, как это бывает в нормальных семьях. Но тем не менее я всегда чувствовала, что мама Элайзу любит, а меня нет.

Элайза тоже всегда это понимала, поэтому при каждой нашей ссоре спешила мне сказать: «А меня зато мама любит!». И высовывала язык. Я в таких случаях обычно в слезах убегала к себе в комнату под сопровождение громкого смеха сестры.

С самого детства меня дома все называли Кнопкой. Уж не знаю, кто придумал мне это прозвище и зачем, но по имени меня называли крайне редко. Я, в общем-то, не возражала. Почему-то мне всегда казалось, что Кнопка звучит ласково. Так мне хотелось думать, что меня все-таки любят.

Когда наступило время идти в школу, мать решила отдать меня не туда же, где училась Элайза. Сестра посещала учебное заведение недалеко от нашей трехэтажной квартиры на Елисейских полях. Меня же отдали в закрытую школу-интернат, которая называлась «Большой дуб». Территория школы огораживалась забором, за которым был густой лес. В том числе росли и дубы.

Это очень элитное учебное заведение для детей из самых богатых семей Франции. Школа находится в пригороде Парижа. Дети живут там и учатся с понедельника по пятницу. По выходным родители могут забирать их домой. Но при этом можно оставаться и в школе, если семьи живут далеко и ездить за детьми неудобно. Обязательным было только забирать детей домой на каникулы. Тогда школа закрывалась полностью и в ней проводились небольшие ремонтные работы.

Во Франции в первый класс идут в шесть лет. Мне должно было исполниться шесть в конце октября, поэтому в сентябре меня еще пятилетнюю родители привезли к интернату, уже одетую в школьную форму с символикой учебного заведения. На мне были черные туфли, синие гольфы, клетчатая юбка до колена и белая рубашка, поверх которой можно было надеть синий джемпер.

Мне не нравилось, что я буду совсем одна в чужой незнакомой школе. Но мне обучение там преподносили, как большой подарок. Ведь учиться в таком месте — престижно и очень дорого. Намного круче, чем в обычной школе возле дома, в которую ходит Элайза.

Много лет спустя я узнаю, что меня отдали в интернат не потому, что он действительно престижный, а просто потому что мать хотела избавиться от меня. А так как отцу всегда было наплевать на семью и детей, он согласился.

Глава 9. Дерзкая француженка

POV Егор

Наши дни

Мы выходим из бара и идем прямо по Avenue de l'Opera. Между мной и Селестой чувствуется неловкое молчание. Девушка очень глубоко погружена в свои мысли, а меня до сих пор коробит ее резкий перепад настроения. Вот она мне дерзит и показывает характер, а через пять минут уже замкнулась глубоко в себе и вытирает украдкой слезы.

Странная она.

Селеста идет на шаг впереди, поэтому я решаю воспользоваться случаем и хорошо ее рассмотреть в полный рост. Она мне чуть выше, чем по плечо, а у меня рост где-то 188 см. Значит, она едва не дотягивает до 170 см. Худенькая, стройненькая. Хотя, как по мне, думаю, ей можно было бы поправиться на пару кило.

— Куда мы идем? — она резко ко мне оборачивается.

— Если честно, я иду за тобой. Это ты у нас местная.

— Я уже давно не живу в Париже.

— Но в любом случае город-то ты знаешь.

Она останавливается на тротуаре в задумчивости.

— Ну, если мы продолжим идти прямо, то выйдем к Лувру. За ним Сена.

— Окей, давай к реке.

— Хорошо.

И она снова устремляется вперед быстрым шагом. Я иду рядом и думаю, как начать разговор.

— Ты сказала, что давно не живешь в Париже. А где ты живешь?

— Я же говорила тебе в баре, что я из Плезира. Это в пригороде.

— Извини, не запомнил название городка. Давай чуть помедленнее? Мы ведь все-таки гуляем. — И я слегка притормаживаю ее за руку.

Она явно не ожидала от меня физического контакта, потому что резко остановилась и уставилась мне прямо в глаза. При этом свою руку из моей не убирает.

— Да, конечно, — говорит через несколько секунд зрительного контакта и разводит губы в легкой улыбке. Снова у нее на щеках появляются милые ямочки.

Селеста аккуратно высвобождает свою ладонь из моей и начинает идти размеренным шагом. Так-то лучше.

— А раньше ты жила в Париже? — продолжаю тему.

— Да, я тут родилась и училась в университете.

— В каком?

— В Сорбонне.

— Ого! — я искренне удивлён. — Это же лучший университет Франции и один из лучших в Европе и мире.

Она морщится.

— Ну, я бы не сказала, что он один из лучших в мире. Скорее, один из старейших в мире. Но в Европе Сорбонна ценится, это правда.

— На каком факультете ты училась?

— На филологическом.

— Ах, да, логично. Ты же филолог.

— А ты чем занимаешься? — она смотрит на меня и слегка улыбается.

— Я маркетолог, работаю в банке.

Ее слегка удивляет мой ответ.

— Хорошая профессия. Модная и перспективная.

— Ну... В целом, наверное, да.

— И учился ты тоже на маркетолога?

— Только в магистратуре. Бакалавриат у меня по международной экономике. Но еще студентом на практику попал в отдел маркетинга, и мне понравилось. Поэтому в магистратуру решил идти по этому профилю.

— Понятно. А зачем ты летишь в Вену?

— В командировку. Я выступаю завтра на конференции по маркетингу. Буду рассказывать про банковский маркетинг в России.

— Прикольно, — она снова улыбается. И почему-то меня греет ее улыбка. Такая тёплая. Да и вообще вся она, несмотря на свою дерзость и характер, кажется очень тёплой девушкой. Как этот летний день. — Часто ездишь в командировки?

— Раз в несколько месяцев, но всегда только в Вену. Я работаю в «дочке» австрийского банка в России. Иногда бывает нужно съездить в центральный аппарат для обсуждения каких-то глобальных задач, которые мы в России не можем внедрить без разрешения материнского офиса.

— Ты из Москвы, да?

— Да.

Она кивает головой.

— Мне так и не довелось побывать в Москве, когда я была в России. Хотя очень хотела заехать.

—Ты была в России? — меня удивляют ее слова. В целом, туристы в нашу страну ездят, но скорее из Китая, а не из Европы.

— Да, я была в Санкт-Петербурге.

Еще удивительнее.

— И что ты там делала?

— Была на каникулах, когда училась на третьем курсе Сорбонны. Мы тогда по зарубежной литературе усиленно проходили русскую классику, и на весенних каникулах деканат организовал для всех желающих туристическую поездку в Санкт-Петербург, так как чаще всего события всех книг русской литературы проходили именно в этом городе. Ведь он был столицей России в 19 веке.

— Ты меня поразила, — я улыбаюсь. — Редко можно встретить европейца, который был в России. Ты, наверное, первая в списке моих знакомых. Тебе там понравилось?

— Город очень понравился, а вот климат и погода нет. Я ездила в апреле, и у нас тут в Париже уже было очень тепло. А там в апреле снег шёл.

Глава 10. Никого ближе тебя

POV Кнопка

13 лет и 8 месяцев назад. Ноябрь.

Водитель отца привозит меня в школу в понедельник в 6 утра. Мне пришлось уехать домой на эти выходные, потому что у папы был юбилей, и собиралось очень много гостей. Было бы странно, если бы не было его младшей дочери.

Это были первые выходные за несколько лет, которые я провела дома. И я лишний раз убедилась, что оставаться на субботу и воскресенье в интернате — лучший вариант в моем случае. Элайза притащила в дом своих подружек, и сначала они громко и демонстративно смеялись, явно давая понять, что я не вхожа в их компанию, а потом, пока я выходила на улицу, чтобы мои уши отдохнули от их смеха, они пробрались в мою комнату, нашли мой дневник и стали читать его вслух, потешаясь над моими мыслями.

А ведь в дневник пишут самое сокровенное. То, что никогда никому не расскажут.

— Ночью мы с Себастианом и Андре сбежали в лес. Себ отобрал сигареты у какого-то отщепенца. Флёр с нами не пошла, потому что ей снова нездоровилось. Да она и не курит, а просто так с нами стоять за деревьями ей неинтересно. Андре все время что-то говорил, а мне так хотелось, чтобы он ушёл и я осталась только с Себасом. Больше всего ненавижу, что нам с ним редко удаётся быть вдвоём...

Я возвращаюсь в квартиру и застываю на пороге, когда слышу это. До меня не сразу доходит, что Элайза с нарочитым выражением читает вслух мой дневник. Наверное, я это осознаю, только когда слышу громкий смех ее подружек.

Я залетаю в комнату Элайзы и застаю ее с очень довольным выражением лица и с моим дневником в руках.

— Ой, а вот и наша несчастно влюблённая. — Заливается смехом. — Судя по твоему дневнику, этому Себасу до тебя вообще нет дела.

— Как ты посмела!? — я подбегаю к ней и силой вырываю дневник. Но Элайза очень крепко его держит и не хочет отпускать. Мы тянем красивую тетрадь в твёрдом переплете в разные стороны, и в итоге она рвётся.

Сестра и ее подружки заливаются смехом, а у меня по всему лицу текут слезы. Этот дневник Себас подарил мне на мой прошлый день рождения. И даже подписал его:

«Кнопочка, с днем варенья!

Ты — лучшая! Обожаю тебя.

Знаю, что ты любишь делать записи в красивых тетрадках. Надеюсь, эта тебе понравится. Я все выходные выбирал ее в книжном магазине для тебя.

Себас»

Естественно, я понимаю, что «обожает» меня Себ только как подругу. Но все же эта подпись меня грела. К тому же он выбирал тетрадку все выходные... Я сразу решила, что она станет моим дневником.

И вот эта тварь, которая по какой-то причине является моей сестрой, не просто прочитала мой дневник, но еще и порвала его. Я быстро подбираю с пола разлетевшиеся листки и выбегаю в слезах из ее комнаты. Закрываюсь на ключ в своей и падаю на подушку лицом вниз, захлебываясь в рыданиях. И через закрытую дверь до меня все еще доносится смех Элайзы и ее подруг.

А уже через час мне нужно предстать во всей красе перед гостями. И перед Элайзой с ее подругами, которые продолжают на меня смотреть, шептаться и хихикать. Не трудно догадаться, что именно они обсуждают.

Я вылезаю из автомобиля отца с небольшой сумкой вещей и захожу в интернат. Он кишит приехавшими с выходных детьми. Наша школа трехэтажная. На первом этаже находятся столовая, кухня, прачечная, спортзал, библиотека и игровые комнаты для маленьких детей. На втором этаже спальни: мужские в правом крыле, а женские в левом. С 22:00 и до 7 утра в коридорчике между ними дежурит охранник, который следит за тем, чтобы девочки не ходили в мужское крыло, а мальчики — в женское. Но за 20 евро он может сделать вид, что не видел, как кто-то к кому-то проскочил. На третьем этаже расположены классы. Также на каждом этаже находятся общие туалеты, но в каждой комнате есть и своя ванная.

Я открываю дверь своей спальни и вхожу. Флёр уже приехала и как раз вышла из нашего душа, облачённая в свой любимый плюшевый халатик розового цвета.

— Приветики, — щебечет мне с милой улыбкой. — Как прошли выходные?

— Ужасно, — я бросаю сумку на пол и валюсь прямо в джинсах и куртке на кровать.

— Что случилось?

— Моя сучка-сестра прочитала мой дневник вместе со своими подружками.

Флёр округляет глаза в удивлении.

— Зачем она это сделала???

— Затем, что она тварь.

У подруги тут же глаза наливаются слезами.

— Там очень личное было написано...?

— Ну как тебе сказать... Ну, вообще да.

— Кнопочка, не расстраивайся. Какое тебе дело до неё и до ее подружек? Ты теперь не скоро их увидишь. Ты же поедешь на новогодние каникулы ко мне домой? Мама сказала, что испечёт яблочный штрудель и сделает глинтвейн.

— Конечно, поеду. К себе я больше ни ногой.

Я скидываю с себя одежду, чтобы переодеться в школьную форму. Флёр тоже снимает халат и тянется за своей белой рубашкой. Я замечаю у неё на лопатке большой синяк.

— Флёр, откуда у тебя это??? — я тут же подлетаю к ней и не даю накинуть на тело рубашку.

Глава 11. Ужин и желание

POV Егор

Наши дни

— Поплывем в сторону Эйфелевой башни и там выйдем, — говорит Селеста, когда мы занимаем свободные места.

— Когда ты последний раз так каталась по Сене?

— Ой, очень давно. Уже даже не помню, когда именно.

— А в каком городе ты родилась?

— В Париже.

— И почему ты переехала жить в пригород?

— Так сложились обстоятельства, — отвечает расплывчато и отворачивается к реке. Явно не хочет развивать эту тему.

— Ты любишь Париж?

— Не знаю... Я мало тут жила. По сути только, когда училась в Сорбонне. Это всего шесть лет.

— А где ты жила все остальное время, если ты родом отсюда?

— Я училась в закрытой школе-интернате. Она находится в 70 километрах от Парижа. Домой можно было ездить на выходных и на каникулах. Но я приезжала только на каникулах и то не на всех и лишь в раннем детстве. Когда стала постарше, я проводила почти все каникулы у своей лучшей подруги в ее деревне и с ее семьей.

Рассказ Селесты меня удивляет и заставляет посмотреть на нее.

— А почему ты училась в интернате?

— Моя мать думала, что это престижно, — на этих словах она горько хмыкает и отворачивается к реке.

— А почему ты не ездила домой на каникулах?

— Потому что у меня были сложные отношения с моей семьей. Я ездила домой только на летние каникулы. Осенние, зимние и весенние я проводила чаще всего с лучшей подругой, а иногда с другими двумя друзьями. Еще, бывало, мы все вчетвером проводили каникулы у кого-нибудь из них. Ну а на выходных я всегда оставалась в интернате, хотя практически все дети разъезжались по домам.

— Звучит тоскливо...

Селеста безразлично пожимает плечами.

— Поверь, лучше выходные в пустом интернате, чем с моей семьей. К тому же в школе была огромная библиотека. И ты даже представить себе не можешь, какое это наслаждение — читать книги в одиночестве, когда тебе никто не мешает.

Да, я точно не могу себе этого представить. Я-то особо никогда не любил читать.

— Знаешь, а я тоже один год проучился в закрытой школе в Лондоне. Моя мама так же думала, что это престижно. Меня туда в семь лет отправили. Но родители больше года без меня не смогли. Как только начались летние каникулы, сразу забрали меня домой и отдали в русскую школу. Но оказалось, что я не умею читать и писать на русском, поэтому пришлось снова идти в первый класс. Я в своём классе был самым старшим.

Она поворачивается ко мне и тепло улыбается.

— Значит, ты меня немножко понимаешь. Тебе нравилось в той школе?

— Я очень плохо ее помню. Но вроде нормально было, по семье скучал только.

— У тебя большая семья?

— Родители и два старших брата. А у тебя?

— Родители и старшая сестра.

Мне интересно спросить, почему у нее плохие отношения с семьей, но я не решаюсь. Все-таки это слишком личный вопрос, который не задают при первой встрече. Селеста дарит мне еще одну улыбку и отворачивается к реке. Я тоже решаю рассмотреть пейзаж.

А он очень даже ничего. Мы сейчас как раз проплываем Эйфелеву башню. Чего греха таить, она красивая. Да и Париж в целом норм, если бы тут было почище. Не Вена, конечно, но тоже сойдёт. Разок в отпуск можно съездить.

На этой мысли я сам себя одергиваю. С чего это вдруг я так заговорил?

Так, Кузнецов, не изменяй себе. Ты всегда считал Париж помойкой, вот и продолжай так считать. И вообще — тут все напоминает о Кристине. Хотя с момента знакомства с Селестой я, кажется, ее особо не вспоминал. Даже когда мы были у Лувра, куда я ходил вместе с Морозовой смотреть на «Мона Лизу».

— Мне никогда в Париже не нравилось, что он очень шумный, — вдруг говорит Селеста и снова поворачивается ко мне.

Я хмыкаю.

— Ты в Москве не была.

— В Плезире, где я живу, очень тихо. Но по закону подлости моя квартира находится ровно напротив детской музыкальной школы, поэтому после работы я вынуждена слушать то пианино, то гитару, то игру на барабанах. Сначала мне это казалось милым, а сейчас просто убивает. Дети в школе и так все силы высасывают, а тут еще эти концерты после работы.

Я не успеваю ничего ответить, потому что в этот момент наш трамвайчик подплывает к берегу и останавливается.

— Пойдём, — Селеста слегка касается моей руки, но тут же поспешно убирает ее, будто опомнившись. И я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ей «Не убирай». Почему-то ее легкие прикосновения мне очень даже приятны.

Мы выходим на берег где-то за Эйфелевой башней и осматриваемся по сторонам.

— Ты не голодна? Я бы поел.

— Я бы тоже поужинала, — Селеста задумчиво чешет затылок. — Мы можем дойти до одного очень хорошего ресторанчика, где ты сможешь попробовать настоящую французскую кухню нормального приготовления.

Глава 12. Первый поцелуй

POV Кнопка

13 лет и 8 месяцев назад. Ноябрь.

Мне все-таки приходится ответить перед Аптекарем через три недели после того, как я опустила Сюзанну головой в унитаз. Флёр снова заболела. Уже третий раз за два месяца. Градусник показывает почти 39, а свои лекарства у нас закончились. Андре должен был купить, когда ездил на выходные домой, но забыл. И вот я сижу у постели Флёр, прикладывая ей к голове холодный компресс.

Вообще, в таких случаях, когда кто-то сильно болеет, нужно идти будить директора школы, мадам Люмьер. Она вместе с учителями спит в соседнем от школы здании. Но ради Флёр, которая из бедной семьи и учится здесь по гранту, корыстная директриса и пальцем не ударит. Вот если бы я заболела, или Себас с Андре, то она бы прямо сейчас ночью поехала в ближайший город за лекарствами.

Я пишу Себасу:

«У Флёр сильная температура, лекарств нет. Нужно покупать у Аптекаря»

«Сейчас приду, дай двадцатку охраннику»

Я встаю с кровати Флёр, достаю из нашего тайника под половицей 20 евро и иду к мужчине в коридоре.

— Пропустите Себастиана Видаля в мою комнату. — И кладу ему на стол деньги. Он накрывает их газетой и кивает головой.

Через пять минут появляется Себас. Он тут же спешит к кровати Флёр. Трогает ее лоб и тяжело вздыхает.

— Что нужно купить?

— Жаропонижающее и спрей для горла.

Себ бросает взгляд на часы на стене.

— Час ночи. В это время Аптекарь берет двойную цену. Сколько у нас сейчас денег?

— Сто евро.

Друг тяжело вздыхает.

— Давай их все.

Да, Аптекарь может сейчас начать выделываться, поэтому я протягиваю деньги Себасу.

— Утром попрошу отца, чтобы прислал.

— Через два дня лошки отстегнут мне таксу за крышу, так что, думаю, продержимся эти дни.

Я киваю, и Себ уходит. Через десять минут он возвращается, что меня удивляет. Он должен был написать мне сообщение возле охранника, чтобы я вышла к нему, и мы не тратили деньги на его повторный проход.

— Зачем ты снова платил охраннику? — я налетаю на него.

— Его не было. Наверное, отошёл в туалет.

— А где лекарства? — я обращаю внимание, что Себ с пустыми руками.

Он тяжело вздыхает, и я замечаю, как дёргаются желваки на его щеках.

— Аптекарь сказал, что будет договариваться только с тобой. — Себ подходит ко мне вплотную. — Что у тебя с ним, Кнопка? Я слышал сплетни о том, что он подбивает к тебе клинья. Это правда?

— Да, я ему нравлюсь. Он предлагал мне встречаться.

Себ удивляется.

— И ты согласилась?

— Нет.

— Но он тебе нравится?

— Не очень.

Я бы хотела, чтобы Себастиан задавал мне эти вопросы, потому что ревнует меня. Но он спрашивает, только потому что мы друзья, и он за меня переживает.

— Ладно, Себ, давай деньги. Я пойду договариваться.

Я выхватываю из его рук сто евро и пытаюсь пройти, но он задерживает меня за локоть.

— Если через 15 минут ты не вернёшься, я пойду тебя искать. И если мне не понравится тот способ, которым ты будешь договариваться с Аптекарем, я сверну ему шею.

— Хорошо. Присмотри пока за Флёр.

В этот момент подруга стала стонать, и Себ отпустил мою руку и поспешил к ней. Я выхожу из спальни и иду в мужское крыло. Охранник уже там, поэтому я кладу перед ним двадцатку и прохожу. Осталось уломать Аптекаря отдать мне лекарства за 80 евро.

Лукас сидит на кровати и явно ждёт меня. Дверь в его комнату открыта, соседа нет.

— Кнопка! — расплывается в противной улыбке. — Я тебя жду.

— А где твой сосед? — закрываю за собой дверь.

— Я попросил его прогуляться. Вернётся, когда я ему напишу.

Я подхожу к Аптекарю, и он встаёт со своей кровати.

— Чем могу быть полезен, красотка?

— Мне нужно жаропонижающее и спрей для горла.

Он кивает головой и достаёт из тумбочки у своей кровати нужные мне лекарства. Затем подходит ко мне и кладёт их на свой письменный стол.

— Вот то, что очень поможет твоей бедной подружке.

— Сколько с меня?

— А сколько у тебя есть?

— 80 евро.

И я кладу ему на стол деньги. Аптекарь задумчиво чешет затылок.

— Видишь ли, Кнопа, мне не нужны деньги.

— А что тебе нужно?

— Ты.

И он пристально на меня смотрит, а от его взгляда сердце чуть ли не в пятки уходит. Аптекарь худощавый, долговязый парень с ужасными кривыми зубами.

Глава 13. Самый красивый закат

POV Егор

Наши дни

Мы выходим из ресторана в 20:00. Селеста на прощанье еще долго о чем-то беседовала со своим знакомым Жаном, который тут работает. Они отошли в сторону и шептались минут 15. На самом деле по отношению ко мне это было даже неприлично, но я не стал ничего говорить Селесте.

В конце концов, кто я ей такой?

От этой мысли в сердце появляется неприятное чувство. Но это правда. Я ей никто. Незнакомец. Случайный прохожий. Мы проведём вместе эту ночь и расстанемся навсегда.

— Куда сейчас? — спрашиваю ее.

— Уже восемь часов, скоро закат.

— Угу.

Она становится напротив меня и смотрит мне ровно в глаза. Мгновение мнётся с ноги на ногу, будто не решаясь, говорить или нет.

— Хочешь встретить закат в красивом месте? — все-таки произносит.

— Конечно.

— Тогда поехали.

Она хватает меня за руку и тянет за собой. Это неожиданно, и на секунду ее прикосновение обжигает. Но я не убираю свою ладонь из ее. Мы идём по тротуару, держась за руки, и со стороны, наверное, можно подумать, что мы пара. И мне почему-то нравится эта мысль.

Селеста тянет нас в подземку.

— Подожди-подожди, — останавливаю ее. — Мы поедем на метро?

— Да. А что?

— А, может, возьмём такси?

— Зачем? — смотрит на меня с искренним недоумением.

Действительно, зачем? На самом деле за тем, что я вообще не помню, когда последний раз ездил на метро. Своя машина у меня с 18 лет. До этого в школу меня возил личный водитель.

И тут я понимаю, что я никогда не был в подземке...

Селеста продолжает смотреть на меня с немым вопросом.

— Ладно, давай на метро, — осторожно отвечаю, а сам мысленно перекрещиваюсь.

Господи, мне через месяц 30 лет, а я первый раз в жизни спускаюсь в метро...

Ну ты и мажор, Кузнецов... Вон перед тобой девушка, которая тоже явно из очень богатой семьи, раз училась в закрытой школе и имела личного повара, но тем не менее она спокойно ездит на общественном транспорте. И одевается в масс-маркете. И работает в школе учительницей. И вообще, она — филолог, читала много книжек.

А что ты? Маркетолог хренов. В банке, видите ли, работаешь. Начиная с 18 лет, меняешь машины каждый год. Сейчас вот ездишь на «Кайене». А художественную книгу последний раз держал в руках...

Никогда? Кажется, никогда.

Стыдно должно быть.

Занимаясь самобичеванием, я спускаюсь в парижское метро, все еще держа за руку Селесту. Меня удивляет подземка. Уж не знаю, какая она в Москве, никогда не был, но тут как-то не очень гигиенично. И снова толпы мигрантов.

Но в целом прикольно. Мы сначала едем по одной ветке, потом выходим из поезда и пересаживаемся на другую. Селеста тут, как рыба в воде. Знает все выходы, все переходы и уверенно ведёт меня за руку. Мы их так и не разомкнули.

Мне нравится держать ее ладонь. Она у нее очень тёплая и нежная.

Через полчаса скитаний по метро, мы выходим на улицу. Вокруг нас какой-то рынок, который уже явно закрывается, потому что продавцы убирают все с прилавков. Селеста уверенно ведёт меня вглубь улицы мимо рынка.

— Куда мы идём? — решаю наконец-то спросить ее.

— Встречать закат в красивом месте. Там, правда, много людей сейчас будет, но ничего страшного.

— Так а что это за место?

— Ты узнаешь его скоро. Оно очень популярное среди туристов. Если ты был в Париже, то наверняка посещал его.

— Я в свою первую поездку сюда из центра никуда не выбирался, так что вряд ли был тут.

— Ну если не был, то в любом случае слышал о нем.

И она упрямо не хочет называть мне место. Ну ладно.

Мы идём и идём куда-то по улице. Потом начинаем подниматься в гору. Потом еще по каким-то ступенькам. В итоге мы выходим на высокий холм с церковью. Отсюда открывается панорамный вид на Париж. Очень красиво.

— Добро пожаловать на Монмартр! — торжественно произносит Селеста и смотрит на меня с улыбкой.

— Я тут не был. И, кажется, даже не слышал об этом месте, — завороженно ей отвечаю и подхожу к бортику смотровой.

Париж будто на ладони. Мы на самой вершине, а вниз можно спуститься по длинным широким ступенькам. По бокам от них зеленые газоны, на которых сидят люди и любуются этим прекрасным видом.

— Это мое любимое место в Париже, — Селеста подходит ко мне и становится рядом. — Я часто приходила сюда, когда училась в Сорбонне. Садилась на ступеньки и думала о своей жизни.

— Здесь очень красиво, спасибо, что привела меня сюда, — я поворачиваю к ней голову.

Селеста смотрит на меня с тёплой улыбкой. И снова у нее эти ямочки на щеках, от которых я прихожу в восторг каждый раз, когда вижу. От этой девушки веет теплом.

Глава 14. Больше не друзья

POV Кнопка

12 лет и 7 месяцев назад. Декабрь.

Нам всем уже по 14 лет, и мы в 8 классе. Наступают рождественские каникулы, на которые я, как и почти на все предыдущие, уезжаю к Флёр в ее очень маленький городишко Ле Нёбур. У ее родителей небольшой двухэтажный домик. На первом этаже гостиная и кухня, а на втором две спальни и ванная. У Флёр в комнате одна широкая кровать, поэтому мы спим вместе.

Ее родители — месье Фабиан Жеффруа и мадам Аврора Жеффруа — работают на небольшой кондитерской фабрике. Отец Флёр водит очень старенький «Пежо» и печёт по выходным хлеб. Ее мама делает вкусные десерты и домашнее мороженое, а в свободное время вяжет или шьёт.

Это очень бедная, но очень дружная и любящая семья. И меня они приняли, как родную. Они не спрашивают, почему я не езжу на каникулы к себе домой и всегда рады видеть меня у них.

Вот и сейчас, в первый день новогодних каникул, когда месье Жеффруа привёз нас домой, мадам Жеффруа уже запекла к нашему приезду гуся и сделала своё фирменное ванильное мороженое.

— Девочки мои дорогие и любимые, — мадам Жеффруа спешит расцеловать нас с Флёр в щеки. — Ну наконец-то! Проходите скорее домой, не мёрзнете на снегу.

Мы заходим в помещение, в котором пахнет уютом, домом и Рождеством и снимаем верхнюю одежду. Идём вместе с Флёр в ванную, моем руки и спускаемся к столу. Мадам Жеффруа уже положила нам в тарелки гуся с тыквой и картофелем. Мы ужинаем вчетвером, и у меня даже не возникает мысли, что я в гостях.

Нет, я не в гостях, я дома. Флёр — моя сестра, а месье и мадам Жеффруа — мои родители.

По крайней мере мне очень хочется думать, что это так.

— Девочки, после Рождества нужно будет съездить в Плезир, навестить бабушку. — Говорит месье Жеффруа.

— Да!

— Конечно!

В один голос говорим мы с Флёр. Старенькая мадам Жеффруа, мать отца Флёр, тоже и моя бабушка. После ужина мы все вместе наряжаем елку под песню Фрэнка Синатры Let it snow, а потом отправляемся спать.

— Кнопочка, — шепчет Флёр, когда я уже засыпаю.

— Что? — так же шепчу ей сквозь сон.

— Себас написал мне. Сказал, что они с Андре хотят приехать к нам.

— Когда?

— На следующий день после Рождества. Но я ответила ему, что мы можем в этот день отправиться в Плезир к бабушке. Он сказал, что они приедут туда.

— Хорошо.

Я поворачиваюсь на бок и пытаюсь уснуть. Но не могу. И когда Флёр уже сопит, я думаю о том, что Себас написал именно ей, а не мне. И даже готов приехать в Плезир, хотя туда ему дальше. Это город в пригороде Парижа, но Себ на каникулы уезжает в их семейную резиденцию в Лизьё. От Ле Нёбура это не так далеко, а вот до Плезира ехать очень прилично. Андре же до Плезира близко. Он праздники проводит в Париже.

Родители Себаса — известные адвокаты, а у Андре — чиновники.

Рождество мы встречаем также вчетвером. Флёр дарит мне новый дневник, потому что предыдущий чуть больше года назад порвала моя сестра, а я ей дарю брендовый шарфик. Она стреляет в меня осуждающими взглядами, но я только отмахиваюсь. Отец перевёл мне очень много денег в качестве подарка на Рождество, а Флёр всегда хотела шарфик от «Шанель». Мама Флёр связала нам шапки, а отец подарил по книге. Я для мадам Жеффруа приготовила кашемировую шаль, а для месье Жеффруа несколько форм для выпечки хлеба.

На следующий день после Рождества мы все вместе едем в Плезир навестить старенькую мадам Жеффруа. Ей хоть и почти 80 лет, но двигается она очень шустро. Вот и сейчас к нашему приезду напекла пирогов.

— Себ написал, что через полчаса они с Андре уже будут тут, — шепчет мне на ухо Флёр, когда мы все вместе сидим в гостиной и смотрим телевизор. — Надо будет придумать отмазку, чтобы улизнуть.

Через 20 минут мы с Флёр объявляем, что хотим перед сном немного подышать свежим воздухом.

— Не уходите далеко от дома! — предупреждает мама подруги.

— Да, мы тут рядом, — отвечает она ей.

Мы с Флёр одеваемся в тёплую одежду и выходим. Себастиан и Андре уже стоят на углу. Завидя нас, они тут же устремляются заключить нас в объятия. Себ первой обнимает Флёр и слегка приподнимает ее над землей. Андре крепко притягивает меня к себе. Затем я обнимаюсь с Себастианом, а подруга с Андре.

— На чем вы добрались? — спрашиваю их.

— Меня привёз кузен, он стоит тут за углом. — Отвечает Себастиан.

У Себа очень хороший кузен, который всегда может его вот так выручить. Родных братьев и сестёр у Себаса нет.

— Я на такси из Парижа, — говорит Андре.

Мы стоим за углом дома Флёр где-то полчаса. Болтаем с мальчиками, смеёмся. Андре замечает, что я без перчаток и спешит согреть мои руки своими ладонями. Себас участливо поправляет Флёр шарфик, а она ему смущенно улыбается.

И вдруг я понимаю, что мы четверо — лучшие друзья, которые взрослеют и перестают быть друзьями. И от этой мысли мне становится так грустно...

Мы прощаемся с ребятами и возвращаемся в дом. Поднимаемся в комнату Флёр и готовимся ко сну. Подруга продолжает довольно улыбаться и витать в облаках. На прощанье, когда Себас ее обнимал, он что-то шепнул Флёр на ухо, что заставило ее покрыться краской и отвести взгляд в сторону.

Глава 15. Романтика на кладбище

POV Егор

Наши дни

Мы еще долго лежим с Селестой на газоне после захода солнца. Все так же крепко держимся за руки и находимся очень близко друг к другу. Но мы больше не целуемся и даже не разговариваем. Просто молчим, смотря в темное небо. Наверное, это тот самый момент, когда не нужны слова.

Люди вокруг нас постепенно расходятся, но мы никуда не торопимся. Нам некуда и не за чем спешить. Честное слово, я бы лежал так вечно.

— Тебе не холодно? — Селеста поворачивает ко мне голову и первой прерывает наше затянувшееся молчание. — Уже стемнело и дует лёгкий ветер, а ты только в футболке.

Я тоже поворачиваюсь к ней.

— Нет, мне не холодно, — слегка улыбаюсь.

Сейчас в темноте ее шоколадные глаза кажутся чёрными, как ночь.

— Думаю, пора двигаться дальше. Ты еще многого не видел в Париже.

— Куда теперь?

Она хитро прищуривается и закусывает губу.

— Ты боишься кладбищ?

Ее вопрос повергает меня в ступор.

— Эээм, ну не то чтобы... — слегка прочищаю горло. — Нет, не боюсь.

Она довольно улыбается.

— Тогда пойдём. Ночь — лучшее время для посещения кладбища.

Я в изумлении округляю глаза, но она этого уже не видит, потому что села на газоне и достала из сумочки телефон. Я сажусь рядом с ней и заглядываю в экран. Она пишет кому-то сообщение. Мне интересно прочитать его, но я решаю не делать этого. Неприлично заглядывать к чужому человеку в телефон, когда он пишет смску.

Так проходят несколько минут, она с кем-то увлечённо переписывается, а потом поворачиваете ко мне голову и говорит:

— Пойдём. Я договорилась, нас пропустят.

— Куда пропустят?

— На кладбище.

Она поднимается на ноги и отряхивает свои джинсы. Я встаю следом за ней.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

— А зачем нам идти ночью на кладбище?

— Во-первых, это романтично, — я снова округляю глаза, а она заливается смехом. — Да шучу я, шучу, — спешит меня успокоить. — Это ни фига не романтично, но просто мы посетим необычное кладбище. Там похоронен Оскар Уайлд.

— Кто-кто?

— Оскар Уйлд, — повторяет, удивляясь моему вопросу. — Ты не читал его? — и внимательно смотрит на меня в ожидании ответа.

Я мнусь в замешательстве. Это какой-то писатель? Если я ей сейчас честно отвечу, что не читал, она будет считать меня тупым?

— Читал... Давно... — мямлю.

— А что именно ты у него читал?

— Да так... Ну, то произведение, которое самое известное у него...

— «Портрет Дориана Грея»?

— Ага...

— Это один из моих самых любимых романов, — мечтательно говорит. — Я прочитала его за пару вечеров в школе.

— Ясно... У вас тут в Париже есть «Убер»? Давай закажу такси до этого кладбища? — я спешу перевести разговор на другую тему.

— Зачем нам такси? Давай на метро. — И она хватает меня за руку и тянет за собой. Мне ничего не остаётся кроме как повиноваться.

Почему рядом с ней я чувствую себя таким тупым и... неправильным что ли? Как будто всю свою жизнь я занимался вообще не тем, чем надо было. Почему я никогда не читал книги? На фига я целые вечера спускал в клубах и барах, когда можно было потратить это время на чтение?

— Егор, нам нужно торопиться. Уже десять часов, а пустить нас могут только до 12 ночи. — Вырывает меня из самобичевания настойчивый голос Селесты, и я ускоряю шаг вслед за ней.

Мы спускаемся в подземку и снова едем с пересадками. Селеста передвигается по метро очень быстро, видно, что торопится. Я везде поспеваю за ней, не выпуская ее руку из своей.

— Там не только Уйлд похоронен. — Говорит мне почему-то шепотом, когда мы уже подходим к кладбищу. — Там еще лежат Фредерик Шопен, Исадора Дункан, Джим Моррисон...

— Подожди-подожди. — Я не даю ей договорить. — Джим Моррисон? Солист рок-группы The Doors??

— Да.

— Обалдеть! Это же моя самая любимая группа! Я хочу на его могилу!

— Ну вот сейчас сходим.

В этот момент мы приближаемся к центральному входу, и нам навстречу выходит пожилой мужчина с фонариком.

— Здравствуйте. Я Кнопка. Вас должны были предупредить насчёт меня.

— Да, проходите. У вас времени до 12 ночи. Потом у меня пересменка.

— Хорошо.

Мы проходим на территорию кладбища, и мне сразу становится не по себе. Не то чтобы я боюсь, но просто оно такое жуткое... Селеста включает фонарик на телефоне, и я следую ее примеру. Она уверенно ведёт меня вдоль могил с большими памятниками и статуями в готическом стиле. Вообще, все это кладбище — слишком готическое.