Падре

«Падре»

Кларисса Уайлд

Книга вне серий

Переводчики: Екатерина Воробьева (1–12 гл.), (Дарья Шевченко) (с 14–й гл.), Екатерина

Дерескова (13–я гл.)

Редактура: Екатерина Дерескова

Вычитка: Евгения Мартыщенко

Обложка: Wolf A

Переведено специально для гр. гр.: https://vk.com/beautiful_translation и

http://vk.com/zolochevskaya_irina

Аннотация

"Покайся в своих грехах."

Люди зовут меня Падре, но я предпочитаю Фрэнк, потому что я худший проповедник,

которого вы когда–нибудь встретите.

Дни потрачены совершенно впустую, когда на вас стоит номер, да ещё и в придачу

багаж полный проблем, который приходит вместе с этим.

Пока в один прекрасный день эта очаровательная девушка не появляется в задней

части церкви, полностью очаровывая меня.

… И мы в конечном итоге совершаем святотатство в исповедальне.

Я уже упоминал, что я грязный?

Слово «худший» даже близко не описывает меня, а после того немногого, что она

предложила, я жажду большего.

Грязные мысли – это единственное, что нас объединяет…

Наше прошлое пронизано грехом.

Примечание автора: Эта книга не для всех. Она груба. Она вульгарна. Она полностью

богохульна. Но она чертовски восхитительна с большой буквы В. Если вас легко можно

оскорбить или вы ханжа, то, наверное, не стоит её читать. Но, если вам нравится

нотка юмора, смешанного с грубостью и сопротивлением, тогда вы останетесь

довольными этой книгой.

Книга содержит волнительные моменты, грубые выражения и сцены насилия.

Пролог

Наркоман, преступник и священник заходят в бар.

Я знаю, вы ожидаете увидеть здесь шутку, но её нет.

Пока что нет.

С ухмылкой на лице, я сажусь на стул и киваю Чаку, бармену, который, замечая

меня, качает головой. – Оставь, я не хочу ничего слышать, – рычу я. – Виски со льдом.

– И тебе привет, – рыкнул он в ответ. Зажимая между зубов зубочистку, он

оборачивается, чтобы захватить спиртное. – Знаешь, я бы мог сэкономить твоё время и

просто дать тебе бутылку.

– Нет, я в порядке. Я предпочитаю пить медленно и мучительно, – резко отвечаю я.

В ответ он фыркает и снова качает головой. – Иногда, я действительно хочу сказать

тебе «пошёл отсюда нахуй». – Он хватает стакан, бросая несколько кубиков льда, и

наливает мне выпивку.

– Но тогда ты потеряешь все деньги, – отвечаю я.

Бармен делает небольшой выпад в мою сторону. – Ты нашёл моё слабое место.

– Это моя работа, – делая глоток, парирую я. Задумываясь, чувствую резкий удар в

живот, который только заставляет меня выпить ещё. Я страдаю от боли.

–Возможно, тебе стоит вести себя мягче этим вечером, – говорит Чак.

– Ты можешь не смотреть на меня. – Ставлю свой напиток на стойку, поднимаю

взгляд на сырость по ту сторону окна и продолжаю. – Я безнадёжен.

– Это не правда, и ты это знаешь.

Делая глоток, пожимаю плечами. Я ненавижу говорить об этом дерьме.

– Каждому нужен кто–то, кто время от времени будет присматривать за ним.

– Да, нужен. Но со мной всё хорошо, я справлюсь, – говорю на выдохе. – Тебе

нужны мои деньги или нет?

Он кивает. – Ты знаешь, я могу быть чертовски хорошим.

– Тогда перестань болтать и налей ещё. – Я толкаю свой бокал вперёд и смотрю на

него, пока Чак снова не хватает бутылку и начинает наливать. – Продолжай.

– Никого нет, кто бы мог отвезти тебя домой? – спрашиваетон.

– Нет, но я знаю, что ты вызовешь мне такси.

Чак улыбается, понимая, что я знаю его слишком хорошо.

Перед тем как виски достигает края стакана, я поднимаю руку, и он

останавливается. Выдыхая, делаю большой глоток виски. – Чёрт, это именно то, что мне

нужно.

– То, что тебе нужно каждый грёбаный день недели.

Мы засмеялись.

Однако улыбка исчезает с его лица, когда на свету появляются две тени.

– Эй, ты там.

Я не отвечаю, моё имя не грёбаный «ты там».

– Ты глухой или что? – говорит один из парней позади меня, но я продолжаю пить.

Тем временем Чак отворачивается и начинает мыть посуду, как будто он не знает,

кто они, хотя он, чёрт побери, отлично знает. Они приходят сюда каждую пятницу,

пытаясь начать бой с первым случайным парнем, либо вступают в драку за наличные.

В этот раз они выбрали не того, хотя…

– Эй, ублюдок, повернись. – Один из них ударяет меня в плечо.

Нахмурившись, я ставлю свою выпивку и смотрю на него через плечо, всё ещё не

отвечая на их посвистывания. – Есть что сказать?

Передо мной стоят два ебучих урода. Один с лысой головой полностью покрытый

свастикой, а второй – прыщами, которые разрываются, когда он говорит.

– Кто ты такой, чёрт возьми, и что ты здесь делаешь?

– Не твоё собачье дело, – отвечаю я, делая ещё один глоток виски.

Прыщавый бормочет. – Иисус, разве он не какой–то при…

– Кого это ебёт, – прорычал лысый. – Ты не можешь тут находиться. Это наше

место… – рычит лысый.

– Ваше имя на вывеске? – спрашиваю я, поднимая брови.

– Что? – спрашивает прыщавый.

– Знак. Снаружи, – я указываю на дверь. – Ты можешь выйти и посмотреть, если

нужна помощь – обращайся.

– Пошёл ты, – посылает меня лысый, показывая свои золотые зубы.

– Ну, ты не симпатичная леди, – задумался я.

Он тычет своим большим пальцем мне в грудь. – Закрой пасть, мать твою,

фанатичный проповедник. Дай мне свои чёртовы деньги, иначе…

– Или что? Ты хочешь ударить меня? – Я не впечатлён его действиями.

– Да… и хуже, – угрожает прыщавый.

Я смотрю на Чака, который скрывая смех, пытается высушить посуду. – Эй, Чак, ты

это слышал? Они собираются ударить меня. Меня.

Чак строит гримасу и закатывает глаза. Я расхохотался. – Хорошо.

Лысый становится настолько злым, что хватает меня за воротник и почти

отталкивает от моего стула.

Это точка невозврата для меня.

Обычно, я отпускал их с предупреждением, но сейчас он пересёк черту.

Никто не смеет прикасаться к моему воротнику.

Это священная вещь.

– Чак… – пробормотал я.

– Фрэнк, – вздыхает он, – может я не…

– Пойдём, – прерываю я.

– Деньги или боль? Выбирай, – рявкнул лысый, а Чак медленно уходит в кладовку.

– Нет, – говорю я, скрипя зубами.

Он поднимает кулак и собирается ударить меня. Как только рука приближается к

моему лицу, я наклоняюсь в бок и чудом избегаю удара. Быстро хватаю его за запястье и

удерживаю на месте, когда моё колено ударяется об его лицо. Изворачиваюсь, чтобы

защитить себя от ножа, который достал прыщавый.

Он пытается ранить меня, но я блокирую удар и хватаю его за запястье, скручивая

его достаточно сильно, чтобы сломать.Он кричит, но мой удар в челюсть валит его на

землю.

Лысый встаёт и хрюкает, пытаясь меня повалить. Я вовремя отошёл от бара, когда

он протаранил своей головой деревянную полку, нокаутировав себя же. Я смеюсь, пока

второй тип становится всё злее, а его лицо так покраснело, что я забеспокоился, не

взорвётся ли он. Это бы было ещё то зрелище.

– Ублюдок, ты заплатишь за это! – кричит прыщавый, хватая свой нож. Он

набрасывается на меня и ему удаётся порезать мою щёку. Лезвие ножа оставляет

небольшой разрез, кровь стекает по моему лицу, но я не замечаю боли.

Единственное, на чём я могу сосредоточиться – это схватить его за затылок и

опустить его лицом вниз на пустой стакан, стоящий на барной стойке. Он визжит, когда

осколки стакана режут его кожу, пока я тащу его лицо вдоль бара, как будто я какой–то

высокомерный засранец.

– Думаешь, ты сможешь провернуть этот трюк на мне? Не сегодня, сука, –

прошептал я ему, снова уткнув его морду в дерево.

Он сопротивляется, но его удары уходят в воздух, я быстро хватаю его руки и

удерживаю их за спиной.

– Ты этого не ожидал, не так ли?

Этот мудак скулит от боли, как только я усилил хватку, он взвыл. – Я сожалею, –

пропищал он.

– Прости мою задницу, – прошипел я, всё ещё удерживая его. – У кого ты ещё украл

на этой неделе?

– Ни у кого, – сказал он.

Я скручиваю его мизинец, пока он не визжит, как девчонка. – Разве мать не

говорила тебе, что проповеднику врать нельзя?

– Извини, извини, мы только украли у Чака два бакса.

– Чак! – кричу я. – Иди сюда!

Пока Чак возвращается с кладовки, я шепчу ему на ухо. – Где деньги?

Он сопит. – В заднем кармане.

Я сердито посмотрел, не хочу, чтобы мои руки были рядом с его задницей, но мне

нужно сделать это. Думаю, каждый время от времени должен жертвовать собой ради

общего блага.

С отвращением я залезаю в его карман и вынимаю оттуда две однодолларовые

купюры и кладу их на прилавок. – Вот ты где. Они твои, Чак.

– Спасибо, – сказал Чак, – но это не покроет стоимость сломанных стульев.

Он указывает на беспорядок позади меня, а я корчу ему гримасу. – Да ладно тебе,

Чак, поработай со мной тут.

Он пожимает плечами и поднимает свои руки. – Что угодно. – Он вернулся в

кладовую. – Скажи мне, когда закончишь.

– Скажи, что тебе жаль, – прорычал я рыдающему маленькому засранцу.

– Прости! – кричит он, а я выкручиваю ему второй мизинец.

На секунду я задаюсь вопросом, если я сделаю ему ещё что–нибудь, то ничем не

буду от них отличаться. Я должен быть примером. Так должны поступать проповедники.

Ну, или мне так говорили.

Я не священник и не претендую им быть. Я обычный проповедник Джо для людей.

Но я не буду терпеть плохое поведение.

– Хорошо, – сказал я, поднял его с барной стойки и кинул рядом с его приятелем. –

А теперь уёбывайте отсюда и не возвращайтесь. И забери с собой эту жалкую расистскую

задницу, – плюю я, хватая свой стакан.

– Мы больше не будем, – пробормотал он, схватив лысого за плечи. Будучи слабым

человеком, я знаю, что перетаскивать человека–быка – сложная работа. Особенно, когда

никто не протягивает тебе руку.

Плевать. Я просто наблюдаю, меня забавляют глупости, пока я попиваю свой виски.

– Ты закончил? – кричит Чак.

– Ага, – отвечаю я, всё ещё смотря на дверь, пока двое окончательно не исчезли.

– Чёрт побери, Фрэнк, почему тебе всегда надо испортить это место. А?

– Извини, Чак. Я знаю, что я дерьмо и «привлекаю много мух».

Покачав головой, он фыркнул на меня, после взял веник и пошёл к стойке бара,

протягивая его мне. – Здесь. Помоги мне убрать.

Я киваю ему и делаю ещё пару глотков своего виски.

– У тебя здесь что–то, – говорит Чак. – Вот тут, – он указывает пальцем на мою

щёку.

Не отрываясь от бокала, я хватаю салфетку и вытираю кровь со своей щеки, после

бросаю её на пол к остальному мусору.

– Серьёзно? – Чак поднимает на меня бровь.

Я пожимаю плечами. – Что? Всё равно здесь надо убраться.

Он даёт метлу мне в руки. – Ты странный ублюдочный проповедник, знаешь об

этом?

Я смеюсь, делаю последний глоток и ставлю стакан на стойку.

– Ты никогда не меняешься, – добавил он.

Я усмехаюсь, пока мы приступаем к работе со сломанными стульями, столами и

битым стеклом. – Неа. Никогда. Никогда не изменюсь.

Глава 1

Я бегу. Быстрее, чем мои ноги могут нести меня. Быстрее, чем мои лёгкие

могут вдыхать воздух. Быстрее, чем скорость света. Но независимо от того, как я

спешу, я никогда не прихожу вовремя.

Я слышу крики на расстоянии.

Звук отдаётся у меня в ушах, снова и снова, но я не слышу ничего, кроме голоса,

который кричит моё имя.

– Фрэнк. Фрэнк. Помоги!

Быстрее, быстрее.

Секунды тянулись как минуты, а когда я, наконец–то, добрался, было слишком

поздно.

Двое мужчин схватили её своими руками и тащили в машину.

Ещё один возглас доносится из автомобиля, но он гораздо громче первого.

Он пронзает моё сердце, парализует меня, но я не сдаюсь.

Я никогда не сдамся.

Я бегу в их направлении так быстро, как могу. Но двое мужчин успели затолкать

её в машину раньше, чем я добежал. Я только успел коснуться багажника автомобиля,

как они нажали на газ, и машина ускользнула из–под моих пальцев.

Последнее, что я увидел – лица людей, которые доверились мне, а я их подвёл.

Всё расплылось перед моими глазами, и я вырубился… чтобы снова в поту

проснуться в темноте. Льёт дождь, а я смотрю на женщину, которая лежит у моих

ног.

Её конечности сломаны.

Тело разбито.

Её лицо изуродовано.

Кровь была всюду.

Я перестаю дышать, и мне кажется, что это навсегда, но после я вдыхаю снова.

Неважно, как сильно я стараюсь… я не могу выбросить её голос из своей головы.

Она продолжает шептать моё имя.

Фрэнк.

Фрэнк…

– Фрэнк!

Я открываю свои глаза, моргаю пару раз, не понимая, где нахожусь и который час.

Перед глазами всё размыто и моё лицо, как будто из духовки. Проходит пара секунд, и

она снова кричит моё имя. Только теперь это другой голос.

– Поднимайся, Фрэнк!

Я облизываю свои сухие губы. – Мама…– бормочу я.

Делая глубокий вдох, я снова закрываю свои глаза и пытаюсь забыть о том, что мне

приснилось. Моя башка трещит, как будто по ней пару раз ударили молотком. Мой

желудок крутит, будто кто–то заехал кулаком. Боже, я ненавижу такие подъёмы.

– Боже, посмотри на себя, – пробормотала она, вытирая мою рубашку чем–то,

кажется, мокрой тряпкой.

Я слишком далёк даже от такой заботы.

– Вставай, – огрызается она на меня, будто я какая–то собака.

– Что? – проворчал я.

– Ты гадко выглядишь. Умойся!

– Что же мне теперь делать?

– Посмотри вокруг!

Опершись на локти, я открыл глаза. Только сейчас я увидел множество пустых

бутылок, которые разбросаны по полу между носками, обувью и моей одеждой. Пятна

ликёра оставили следы на ковре… и мне кажется, что пятна блевотины тоже.

– Посмотри на себя… – Мама протирает салфеткой лоб и щёки. – Ты выглядишь

просто ужасно.

– Спасибо, – сказал я, смеясь, хотя она ранила мои чувства.

– Я не могу поверить, ты сделал это опять.

В её голосе слышно огромное разочарование. Я ненавижу, когда она со мной так

говорит. Она моя Мама. Ну, вроде того. Технически, она просто женщина, которая

вырастила меня, я не её родной сын. Её настоящее имя – Маргарет. Я называю еёМама,

потому что здесь все так делают. Она единственная всё организовывает в церкви, все эти

годы она была моим хранителем. Хотя мне уже тридцать, но в этом грёбаном мире

больше всего я нуждаюсь в ней. Она единственная, кто держит меня в этом месте.

– Давай, поднимайся, – бурчит она и тянет меня за руки.

Я делаю, как она просит, и сажусь на свою постель. Я кладу руку на лоб, чтобы

остановить головную боль, но это бесполезно.

Мама подошла к раковине и набрала стакан воды. Порывшись в карманах, она

достала несколько таблеток. – Возьми их.

Я знаю, что она не бросит меня, пока я делаю всё, что она велит, поэтому я просто

беру их.

– Где ты был прошлой ночью? – спросила она.

– Мне кажется – это, очевидно, – ёрничаю я, но она ударяет меня моей

собственной Библией.

– Фрэнк Ромеро! Сколько раз мне повторять, чтобы ты перестал пить? – Произнося

каждое слово, она даёт мне ещё один подзатыльник. – Ты пьян!

– Хорошо, хорошо, я понял! – я держал руки поднятыми, чтобы остановить её

следующий удар. – Я уже не пьян, – конечно, это ложь, но мне плевать. Что угодно, только

бы она успокоилась.

– Тогда поднимайся и помой свою грязную задницу, – прорычала она, смотря на

меня роковыми глазами. В молодости этот взгляд всегда пугал меня.

Если тебе кто–то говорил, что старушки робкие и нежные, то тебе лгали.

Сделав тяжёлый вздох, я встал с кровати и заметил, что на мне всё ещё вчерашние

штаны.

– У тебя десять минут, чтобы переодеться, – твёрдо сказала она и поставила

Библию на тумбочку. – Ни минутой больше.

– Почему? Я же ещё даже не завтракал, – зевнул я.

Она поставила руки в боки. – Фрэнк. Ты хотя бы видел время?

Теперь, когда она говорит об этом… нет, я не видел.

Она сморщилась. – Девять часов.

– И? – пожал я плечами. Я всё ещё не понял.

– Воскресенье.

Для этого нужно немного времени.

Мои глаза расширяются, и я произношу. –Ох…

– Вот именно. – Стукнула она ногой по полу. – В церковь уже приходят люди. Они

все ждут. Не хватает только тебя, Фрэнк. – Она открыла дверь.

– Извини, – взволновано говорю я.

– Оставь это, – злобно сказала она. – Просто сделай себя, – она осмотрела меня

сверху до низа, – презентабельным. Она вышла и закрыла за собой дверь.

Я быстро умыл своё лицо, чтобы убрать следы блевотины и вони. Я выгляжу

ужасно и это я не о своих татуировках. Неудивительно, что люди считают меня бездарем.

Я действую как один, что ж это то, что вы получите.

Я вытер своё лицо сухим полотенцем и с трудом снял всю грязную одежду. Снимая

чистую одежду с крючка, я расчёсываюсь и ударяю себя по лицу, чтобы проснуться.

Я ещё так пьян, что едваполучается ровно идти, но, наконец–то, мне удалось

переодеться. Прежде, чем выйти из–за двери, я надел халат и убедился, что белый кусок

моего воротника виден. Последний раз я взглянул на себя в зеркало, чтобы подмигнуть и

послать воздушный поцелуй своему отражению. Чёрт, так жарко, что я бы мог пожарить

яйца.

Кстати, когда я закончу, я пожру бекон с яйцами.

У меня огромное желание свалить из этого города, так, чтобы я мог отлично

позавтракать вместо этой проповеди, но я знаю, что Мама никогда не простит меня. Я

мальчик, который любит её до смерти.

Прежде чем выйти за дверь, я захватил маленькую бутылочку ликёра, которую

прятал в тумбочке, и положил её в свой нагрудный карман. Это приносит удачу. Хрен с

ним – очарование. Всё что угодно. Пока у меня есть выпивка, я хороший.

Когда я открываю дверь из алтаря, все сидящие на скамьях люди смотрят на меня,

и я останавливаюсь. Их взгляды пронизывают моё тело, как шипы, в этот момент я

чувствую осуждение.

Кто–то мог бы сказать, что это не должно сломить меня, но иногда голосам в моей

голове надо заткнуться, хотя бы на минуту.

Я подошёл к церковной кафедре, недолго повозившись в кармане, я нашёл

маленький огрызок бумаги, который нацарапал вчера. Я помню, как писал проповедь или

что–то типа того. Но когда я уже вышел на кафедру, и, смотря на лист, я понимаю, что там

написана лишь бессмысленная тарабарщина. Что ж, так много для великой проповеди.

– Эм… всем доброе утро, – говорю я, слегка улыбаясь.

Некоторые люди усаживаются на своё место, кто–то кашляет, а другие просто

угрюмо выглядят.

Такое дерьмо каждый день, только хуже. Каждый раз, когда я здесь стою, я вижу

одно свободное место. Людей это больше не волнует.

А я? Я чувствую себя, как дерьмо, и честно говоря, я смотрю на них и не понимаю,

что я здесь делаю.

Почему я даже не пытаюсь притворяться.

Прочистив горло, я пытаюсь игнорировать головную боль и мутное зрение.

– Что ж… надеюсь, что у вас, у всех сегодня прекрасный день, – сказал я, микрофон

слегка искажает мой голос. Я немного его подправил и продолжил говорить. – Или я

надеюсь, что, хотя бы у одного из вас.

Люди выглядят раздражёнными.

Я думаю, что это естественно, ведь я тоже раздражён.

– Давайте поговорим о Боге. Ведь все мы здесь ради Него, верно?

Естественно, никто не отвечает.

– Я так идумал. – На мгновенье я прикусываю губу.

– Бог. Бог. Бог. Говорят, что Он вокруг нас. Везде. Всегда. Он смотрит сверху на нас,

чтобы держать нас в безопасности. Чтобы следить за нами. Ну, или так говорят.

Все всё ещё пялятся на меня, так что я продолжаю.

– Бог. Знаете… я не находил Его последнее время. И я уверен, что многие из вас

тоже. – Делаю паузу. – Задумывались ли вы, вдруг Он вас бросил?

Мне никто не отвечает, но глядя на их лица, я понимаю, что половина из них со

мной согласна. А другую половину я предпочитаю игнорировать.

– Если Бог не тот, кто присматривает за вами? К кому вы обращаетесь?

Никто не ответил, чего я и ожидал.

– Никто, – говорю я, – Никто, кроме вас. Вы единственные, кто может себя спасти.

Кто–то крепко сжимает свои сумки, а другие закрывают рот от шока.Будто я говорю

что–то странное. Что–то, что никогда не приходило к ним голову. Конечно, они думали.

Просто они боятся признаться в этом.

– Знаете, что? Бог не беспокоится обо мне, о вас, либо о ком–то ещё.

У некоторых отвисла челюсть.

– Иначе, почему Он заставляет нас так страдать? Зачем Ему причинять нам столько

боли? Почему бы Ему просто не забрать её?– мои ногти впиваются в деревянную кафедру.

– Он не будет. Бог не делает нам легче. Он не даёт всё, что нам нужно. Бог хочет, чтобы

мы боролись за это. Бог хочет, чтобы мы делали свою работу. Он здесь не для того, чтобы

пожалеть или сделать вашу жизнь лучше. Это ваша работа.

– Фрэнк! – я поворачиваю свою голову, чтобы увидеть Маму, которая кричит на

меня со стороны, и просто игнорирую её.

– Я здесь не для того, чтобы говорить вам, что делать. И не Бог. Я просто могу

сказать вам, что жизнь никогда не будет лёгкой. Это всегда будет тяжело, а дерьмо всегда

будет приходить и пытаться разрушить вашу жизнь.

Слышу множество вздохов.

– И знаете, что? Это нормально. Жизнь – это боль и страдания. Это касается

раскаяния.

Пока я говорю, мой взгляд падает на сидящую в толпе девушку. На красивую

девушку с волнистыми, тёмно–каштановыми волосами, которые доставали до плеч. У неё

острые скулы, густые брови и большие голубые глаза. Она выглядит где–то на двадцать…

красивая и, конечно, привлекательная. Настолько, что я забыл, о чём говорил.

Всё, что я могу – это думать о ней… но тут я замечаю мальчишку, который сидит

рядом и наблюдает, как её ноги болтаются под скамьёй. Она берёт его руку и сжимает.

Её глаза…я не могу перестать смотреть.

По какой–то причине мой мозг перестаёт работать.

Даже на секунду и все проблемы исчезают. И я не знаю почему, но почему–то… она

мне знакома.

Это странно, ведь я никогда раньше не видел её.

Кашель другого прихожанина отвлекает меня от моих мыслей, я прочищаю горло и

продолжаю.

– Мы идём по жизни, потому что должны. Всё ради загробной жизни. Ради рая мы

делаем всё. Рай. Мне кажется, что все мы хотели бы оказаться там сейчас.– Я смотрю на

девушку и мне интересно, о чём она думает. Если она когда–то думала о небесах. Если

она понимает, что сейчас, когда я представляю её перед собой обнажённой, то наступит

мой рай.

К счастью, никто не может видеть то, что происходит в моей голове.

Все сейчас успокоились.

Я бормочу. –И насколько я вижу… вы можете жить полной жизнью, либо просто

сдаться. В любом случае, Бог не дерьмо. Он просто хочет, чтобы вы делали выбор. И ваше

решение зависит только от вас. В любом случае, мы все умрём.

Внезапно Мама поднимается на кафедру и выключает мой микрофон. Её взгляд

пронизывает меня. Ей не нужно ничего говорить. Я разворачиваюсь, мои ноги

заплетаются, я достаю маленькую бутылочку ликёра и выпиваю её залпом.

Я не делаю дерьмо дважды, ведь все здесь могут видеть, как я пью.

В любом случае, я собираюсь в ад. Это тоже можно бы было сделать весёлой

поездкой.

Глава 2

Порывшись под кроватью, я достаю два «Плейбоя», которые прятал от матери. С

улыбкой на лице падаю на кровать, тщательно пролистывая страницы, пока не нахожу

фото красивой обнажённой женщины, чтобы подрочить.

Что?

Я никогда не говорил, что святой. Это не так. Я натворил достаточно дерьма в своей

жизни. Если бы люди знали, то стали бояться меня. Но всё это было до того, как я стал

проповедником.

Не официально конечно. Я не посвящён в духовный сан. Я просто хочу что–то дать

людям, и я делаю это на проповедях.

Однако, и у проповедников есть потребности.

В первую очередь, я остаюсь мужчиной… Мои потребности не удовлетворены с

того воскресенья, как я увидел ту девушку в церкви. Что–то в ней взбудоражило всё моё

тело. Как будто оно снова ожило после долгого сна.

Не знаю почему, но я не могу выкинуть её из своей головы.

Не важно, сколько дней прошло, я не могу перестать думать о ней, кто она и

почему начала посещать мою церковь. Почему она здесь. Вдруг она так же грязно думает

обо мне, как и я о ней.

Я признаю это. Мне не стыдно признаться, что я влюблён в саму мысль о ней в

моей постели, прямо здесь и сейчас.

Это неправильно? Да, чёрт возьми, но меня это не волнует.

Я хочу выпустить пар прямо сейчас, и мне кажется, что мастурбация – это

идеальный способ.

Так что я смазываю свой член смазкой, которая стоит на моём прикроватном

столике и начинаю.

Однако, чем дольше я смотрю на фотографию в журнале, тем настроение

становится хуже. Я не знаю, что со мной, но тёлки с журнала больше не возбуждают меня.

Но всякий раз, когда я думаю о ней, мой член снова возбуждается.

Я закрыл журнал и представляю себе её образ; её чарующие глаза смотрели только

на меня, пока она медленно снимала с себя всю одежду. Столько чувств, я расслабляю

своё тело.

Я стону только от одной мысли, как она прыгает на моей длине, а её сиськи

покачиваются у моего лица, и я кончил так сильно, что брызги были повсюду.

– Бля, – прошипел я, прикусив губу.

Боже, о Боже.

Ты и я, мы оба знали, что мне это было необходимо.

Я взял салфетки, чтобы вытереть своё тело. Прямо сейчас дверь открылась, и глаза

Маргарет увеличились, когда она увидела меня.

– О, Боже, – пробормотала она, закрывая ладонью глаза.

Она никогда не молилась раньше, поэтому ничего не мог с собой поделать, чтобы

не рассмеяться.

– Господь Всемогущий, – пробормотала она, захлопывая дверь за своей спиной.

– Извини, – сказал я, надеясь, что она до сих пор слышит меня.

– Моли Бога, чтобы я забыла это как можно быстрее.

Я засмеялся опять.– Я буду умолять его о пощаде, обещаю.

– Конечно, будешь.

Мне даже не нужно видеть, как она закатывает глаза, потому что я знаю, она

делает это.

– Разве ты не можешь просто не делать этого? – спрашивает она.

– Нет, – ответил я с ухмылкой, как дурак. Я встал с постели и выбросил салфетки. –

У проповедника тоже есть потребности.

– Я не хочу это слышать, – она быстро перебивает, заставляя меня мотать головой.

– Я пришла сказать тебе, что кое–кто ждёт тебя в исповедальне. Несколько

человек, на самом деле.

– Отлично, – соврал я, хватая штаны и натягивая их на себя.

Я ненавижу эту чёртову исповедальню. Это слишком… официально, и я не

священник. Но народ просил Маму поставить исповедальню в церкви, она не смогла

отказать, несмотря на мои сомнения.Люди хотели этого, поэтому она дала её им.

Возможно, люди в этом районе любят конфиденциальность, которая есть в

исповедальне. И, если этого хотят люди, мы дадим им это. Что угодно, чтобы помочь,

верно?

– Они ждут тебя, – добавила она.

– Иду я, иду, – отвечаю я, смотря на своё татуированное тело в зеркале, надеваю

рубашку и воротник.– Не строй из себя босса.

– Чего? – усмехается она.

Я открываю дверь и вижу, как она стоит, сложив руки. – Ничего, – говорю я. –

Пошли.

– Я не пойду туда с тобой, – неодобрительно сказала она.

– Будто я тебя туда звал, – возразил я. – Мы не перевозной цирк. Это церковь.

Она опустила свои брови. – Знаешь, в половине случаев я действительно не знаю,

что ты говоришь.

Пока мы идём по коридору, я улыбаюсь и похлопываю её по спине. –Поверь мне –

это хорошо.

– Хорошо, я же увижу тебя, когда ты закончишь, да? – она подняла брови, как

будто следить за мной для неё что–то новое.

– Да, да, – бормочу я. – Я пошёл.

Каждый из нас идёт своим путём. Я поправил свой воротник и осмотрелся, только

после этого появился перед людьми. Несколько человек в церкви молились или молча

сидели, размышляя о своих грехах. Тем, кто посмотрел в мою сторону, я фальшиво

улыбаюсь, пока прохожу мимо и захожу в исповедальню.

На деревянной скамье моя задница чувствует себя чертовски неудобно, что мне

трудно сидеть, но все мы чем–то жертвуем ради общего блага. Кроме того, я должен

продолжать изображать, хотя бы наполовину хорошего священника.

Но, чёрт возьми… я ненавижу как ограничено это пространство и, как оно

заставляет чувствовать себя старым, я смотрю на решётку, которая разделяет меня с

другой стороной.

Особенно, когда пожилая женщина садится и закрывает занавес, а потом смотрит

на меня так, как будто она смотрит прямо в мою душу. Страшное дерьмо.

Она крестится и начинает говорить. – Я сделала ужасную несправедливость по

отношению к одному из моих мальчиков, – бормочет она. – Я должна была наказать его

сильнее, но я просто не смогла. Не потому, что я этого не хотела, но мне было так

отвратительно; я даже не хотела противостоять ему, хотя он и заслужил это.

– Что же парнишка сделал? – спрашиваю я.

– Он был… ну, как вам сказать… – она сжала губы и посмотрела вниз на свои ноги.

Я наклонился ближе. – Сделал что?

– Он делал… неуместные вещи.

– Например, что? – спросил я, подняв голову, потому что я не могу догадаться, что

она сейчас скажет.

– Когда он принимает душ или сидит на своей кровати, я слышала, как он издаёт

звуки, – она с отвращением отводит взгляд, это явно отчаяние.

Честно говоря, я не знаю, что ей сказать.

– Такие грязные звуки. Он же ещё мальчишка. Он не должен заниматься этим.

Я фыркнул, пытаясь сдержать смех, но это выше моих сил.

– Вы… вы смеётесь? – спросила она, услышав мои всхлипы.

– Вы раскаиваетесь в том, что не наказали мальчишку достаточно строго за то, что

он дрочил?

Её глаза расширились, а лицо напряглось. – Извините?

– Из–за этого вы пришли сюда? – спросил я, поднимая на неё свои брови. – Вы же

понимаете, что дрочить в его возрасте – это вполне нормально?

Её челюсть отвисает, но она молчит, за что я ей благодарен.

– Мэм, вам не нужна исповедь, это банально.

– Банально? Банально? – она повторяет это, как будто она не услышала, что я

сказал. Либо она совсем потеряла рассудок. На самом деле она кажется сумасшедшей.

– Это отвратительно, – прошипела она. – Я не могу поверить, что слышу это от вас,

Отец.

– Ну, это вы пришли ко мне, а не наоборот.

– Ох, – она издаёт этот мерзкий звук, который заставляет меня зайти в её комнатку

и выбить из неё всё дерьмо, только за то, что пришла сюда из–за этой нелепой хуйни.

Тратит попросту моё время.

– Вы серьёзно? – пробормотала она.

– Посерьёзнее вас буду, – съязвил я.

Она скривила гримасу. – Вы должны делать свою работу.

– Я должен слушать настоящие исповеди. Те, что имеют смысл.

– Вы говорите, что мерзкие вещи, которые делает мой мальчик – не имеют

значения? Я что, должна просто его оставить?

– Да, это именно то, что я сказал.

Она громко вздохнула. – Но вы же проповедник, вы должны исполнять Божью

волю.

– И? – я пожал плечами, стараясь не позволить ей достать меня, хотя у меня есть

хуёвый комментарий насчёт «Божьей воли». Ёбаный ад. – Если вы хотите знать, я тоже

послал войска сегодня утром.

– Войска? – она окончательно запуталась.

– Да, ну знаете. Отшлёпать обезьяну, связать пони, подоить быка.

Она смотрит на меня так, будто на лице у меня арахисовое масло.

– Подоил.

– Вы имеете ввиду…

Я опустил голову. – Моему члену было хорошо сегодня утром.

Она издала небольшой визг.

– Не беспокойтесь, не сейчас, – я закатил глаза. – Не всё потеряно. Хотя утром у

меня был длинный выстрел, – усмехнулся я.

– Я не могу в это поверить, – она недоверчиво качает головой. – Вы же

проповедник. Вам должно быть стыдно за себя.

– Стыдно? Отнюдь нет. У каждого есть потребности, – ответил я. – Но могу

посоветовать: если вы хотите перестать чувствовать себя виноватой, то перестаньте

считать это грехом.

– Библия говорит, что вы не можете…

– Ещё библия говорит, что мы не можем делать отметки на своём теле. – Я

закатываю рукава и показываю свои татуировки. – Видите это? Думаете, Бог ненавидит

меня теперь?

– О Боже, – она хватается за грудь. – Зачем я вообще пришла в эту церковь? –

бормочет она. – Мне следовало остаться в моей обычной церкви.

– Они устали от вашего нытья, не так ли? Вот почему вы ушли.

– Что? – на её лице появляется хмурый взгляд. – Как вы смеете? Я ухожу, – она

встала с места, придерживая своё платье, как будто боится, что я что–то увижу. Как будто

кто–то захочет увидеть её вагину.

– Хорошо и перестаньте жаловаться. А там, возможно, ваш сын перестанет

дрочить.

– Это всё из–за таких людей, как вы, которые портят его разум и заставляют его

грешить, – кричит она, хотя занавеска уже открыта. Теперь все её слышат.

– Он никогда не перестанет быть «задницей», пока живёт с вами, и это самый

худший ад, который может быть. Но знаете, что? Я прощу вас, потому что я хороший

человек. А хорошие люди делают это дерьмо для других людей, понимаете? – я встаю с

места и машу ей на прощанье. – Просто идите… и поблагодарите Господа за его милость,

ведь я знаю, что больше вы её нигде не получите.

А её самодовольная, презираемая задница удаляется, я смотрю на людей, которые

смотрят на меня и кричу. – Следующий!

Затем я возвращаюсь в исповедальню и закрываю маленькую дверь.

Глава 3

После того, как я выслушал исповеди всех, я вернулся в свою комнату и схватил

одну из самых больших бутылок, которую прятал в книжном шкафу, и сделал большой

глоток. Как ни странно, это всегда помогало от головной боли.

Внезапно дверь распахнулась, и Мама ввалилась в комнату.

– Фрэнк! – рявкнула она.

– О боже… – пробормотал я, поставив бутылку на небольшой кухонный шкаф. – Не

сейчас, прошу.

Она подошла ко мне и схватила бутылку. – Ты снова пил.

– Да неужели, – пожал я плечами, – Ты бы тоже запила, если бы слушала

всёэтодерьмо.

– Слушать признания людей – это не дерьмо, Фрэнк, – она хватает меня за руку. – Я

не понимаю. Что с тобой?

– Что со мной не так? – с издёвкой спросил я. – Ничего. Абсолютно ничего.

– Ты никогда так себя не вёл, – говорит Мама.

– Да, ну… люди меняются,– я прочистил горло и сел на кровать.

– Ты должен перестать столько пить, – она показывает на бутылку, как будто я не

знаю, что чертовски пьян.

– Ты знаешь, почему я это делаю, – ответил я.

– Это не означает, что всёнормально. Тебе не кажется, что пора остановиться?

– Неа, – откинувшись назад, я вздохнул.

– Фрэнк… – она снова вздохнула так, как вздыхает тогда, когда разочаровывается

во мне. – Хватит. Ты достаточно настрадался.

– Нет, – рычу я. – Не начинай.

Она ударяет бутылкой по моей тумбочке. – Ты знаешь также, как и я, что

растрачиваешьвпустую свой потенциал.

– Неужели не видно, что мне плевать?

– Фрэнк! – она выглядит достаточно злобно. – Неужели эта церковь для тебя ничего

не значит?

– Конечно же, значит.

– Тогда, как ты можешь к этому так относиться? Твои проповеди превратились в

предсказания конца света. Твоё присутствие вынуждает людей отворачиваться от веры.

Ты разрушаешь их дни, не давая им надлежащего совета после исповеди. – Она скрестила

руки. – Ты прогоняешь людей.

Я отвернулся к стене, чтобы не смотреть в её глаза. Это унизительно.

– Посмотри, что ты делаешь. Посмотри, что ты делаешь с собой. С нами. С

церковью. Позорище.

Я принимаю её психологическое избиение, потому что должен. Потому что я знаю,

что облажался и, что оказываю всем плохую услугу. Я чувствую себя виноватым… но в то

же время, я знаю, что не могу ничего поделать. Я застрял в своих собственных муках.

Единственное моё утешение в последнее время– это алкоголь.

И та девушка, которую я видел.

– Подумай о своих грехах. Мы поговорим позже. – Мама обернулась и ушла, звук

закрывающейся двери напомнил мне о себе, когда я закрыл своё сердце.

ͽͼ۩ͽͼ۩ͽͼ

Я прогуливаюсь по тропинке, прижимая свою выпивку к груди.Солнце светит ярко, но не согревает холод в моей душе. Рассматривая все эти надгробные плиты, я ощущаю

тяжесть в своём теле, и мысли в голове утомляют меня, но я всё ещё продолжаю идти. Я

не останавливаюсь, пока, наконец, не вижу маленького каменного ангела, сидящего на

камне. Каждый шаг, который делаю, становится всё тяжелее, прежде чем я, наконец,

останавливаюсь перед могилой.

– Кейтлин… – моё дыхание поверхностное и неровное. Просто шепчу её имя, а

слёзы наворачиваются на глазах.

Я быстро делаю большой глоток из бутылки.Жжение в моём горле делает боль ещё

реальнее, и я хочу это чувствовать. Всё до последней капли. Мне этого недостаточно.

Я смотрю на землю, интересно, мне когда–нибудь станет легче. Если, конечно,

такое возможно.

От этого места, я набираю силу, которая мне необходима для борьбы, но эффект

угасает с каждым днём. Я не знаю, как долго смогу продержаться.

Ещё один глоток.Чем больше времени я провожу здесь, тем больше я хочу

напиться средь бела дня. Меня не волнует, что я в общественном месте. Что меня может

увидеть кто–то. Меня это больше не волнует. Ни одно из этого.

– Привет.

Писклявый голос заставляет меня повернуться, чтобы увидеть мальчика, стоящего

на тропинке.Он сжимал несколько травинок, разъединяя их пальцами, когда смотрит на

меня.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.

– Ничего, – размышляет он.

Нахмурившись, я прикоснулся бутылкой к губам, пока он пристально смотрит на

меня.

– Что вы пьёте? – спрашивает он.

–Кое–что для взрослых, – ответил я и спрятал бутылку в свой потайной карман. Я не

хочу показывать ему плохой пример. Знаю, что я – хреновый проповедник, но всё же не

хочу вовлекать ребёнка в свою дерьмовую жизнь. Я не хочу, чтобы он думал, что это

нормально, поэтому, если я смогу предотвратить это, я предотвращу.

– Я могу попробовать? – спрашивает он.

–Нет,– я качаю головой.

Он наклоняет голову. – Почему нет?

–Перестань задавать столько вопросов.

Я вытаскиваю пачку сигарет из кармана, достаю одну и прикуриваю.

–Вы священник? – спрашивает он.

–Нет, – отвечаю я, выдыхая дым.

– Но у вас есть эта штука… – он указывает на мою шею, вероятно, на мой воротник.

– Ага.

– Кто вы тогда?

Я хохочу. Дети задают столько странных вопросов.Как будто они не замечают

окружающий их мир. Хочу поблагодарить их за это. Хотел бы я быть таким наивным и

несведущим.

–Кем бы ты меня не представлял, однако, большинство людей называют меня

Проповедником. Или Падре. Без разницы. Мне плевать,– яделаю ещё одну затяжку.

– Итак, вы должны находиться в церкви.

Наклонив голову, я сложил руки. Не могу поверить, что этот маленький засранец

только что сказал, что я не должен здесь находиться. – Я могу идти, куда хочу, малыш. Я

тоже человек и у меня есть жизнь за пределамиверы.

– Хорошо… но почему вы курите?

Я смотрю на сигарету в руке, потом снова на него, и пожимаю плечами. – Это

расслабляет меня.

– А я думал, что проповедникам нельзя этого делать.

Я фыркнул. –Да, ну, нам много чего нельзя делать.Это не значит, что мы на самом

деле следуем всем правилам.

Он кивает. – Значит, вы как мой брат?

–Твой брат? –я поднимаю брови. – С чего бы?

– Он тоже никого не слушает.

Не думаю, что хочу знать, что это означает. Однако, чем больше я смотрю на

мальчишку, тем больше у меня уверенности, что я откуда–то его знаю. И я знаю…потому

что вдруг вспомнил его лицо. На днях он был в церкви с той красивой девушкой.

Мои губы растянулись в ухмылке.– Как тебя зовут, малыш?

– Бруно, – говорит он с широкой улыбкой на лице.

Я делаю ещё одну затяжку и выдыхаю столп дыма в воздух. – Утебя ведь есть

сестра, не так ли? Или девушка, которая приходила с тобой в церковь, твоя мать?

– Сестра, но она на работе. Мы ходим в церковь каждое воскресенье.

–Это хорошо, малыш. Продолжайте в том же духе. – Я улыбаюсь, когда он скалится.

– Но эй… Ты здесь не один, верно?

– Нет, – он качает головой. – Мой брат тоже здесь, но он сказал, чтобы я шёл

погулял, я так и сделал.

– Ах–ха,– неудивительно, что он преследует меня. – Где твой брат сейчас?

–Там, – мальчишка поворачивается и указывает на молодого парня, лет на десять

старше его, он сидит за столом, склонив голову на руки, чтобы что–то скрыть, но я вижу

крошечный дым, я точно знаю, что он делает.

–Подожди здесь, – говорю я парнишке, и, минуя его, иду к его брату.

Я приближаюсь к нему сзади и наблюдаю, как он нагревает ложку, наполненную

жидкостью.

Когда он, наконец, замечает моё присутствие, я быстро вырываю ложку, выливаю

жидкость на траву прежде, чем схватить шприц и сломать его пополам.

–Эй!

– Ты сошёл с ума? – кричу я. – Заниматься этим на глазах младшего брата?

– Кто ты, блядь, такой? – рычит он, вставая из–за стола, но прежде чем у него

появится шанс врезать по моему лицу, я отталкиваю его.

– Сядь.

– Какого хрена, мужик?

Я хватаю его за куртку и заставляю посмотреть на меня. – Ты что, тупой? Пытаешься

убить себя?

– Отвали, мужик. Я ничего не сделал.

– Ты хотел шырнуться героином. Я знаю, как это, блядь, выглядит, – плюнул я.– И

ты делаешь это на чёртовом кладбище. С младшим братом, который всё видит. Как ты

смеешь.

– Не твоё собачье дело, ясно? – он отмахнулся от меня.

–Ты его брат. Ты должен заботиться о нём.

– И что?

– Так выглядит твоя забота о ком–то? – рычу я и указываю рукой на маленького

мальчика, который стоит достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора. – Этот

ребёнок смотрит на тебя. Он любит тебя. Он нуждается в тебе. А ты сидишь здесь, пытаясь

разрушить свою собственную жизнь.

Он не отвечает, но, посмотрев в его глаза, я понял, что до него наконец–то

начинает доходить.

–Разве ты не видишь? Этот взгляд в его глазах,– я хватаю его лицо и заставляю

смотреть. – Посмотри на него. Посмотри на своего брата и скажи, что ты этого не видишь.

Он фыркает. – Извини, хорошо?

–Если ты сделаешь это, обратного пути не будет. Он потеряет тебя, а ты потеряешь

его. Либо ты окажешься за решёткой, либо умрёшь к концу года.

Он сглатывает ком в горле, глядя на меня испуганными глазами. Сразу видно, что

он новичок.

– Это твой первый раз? – спрашиваю я.

Он кивает. – Одни ребята дали это мне.

– Какие ребята?

– Друзья. С района. Сказали, что помогут мне получить больше денег, если я

попробую их дерьмо.

Стиснув зубы, я стараюсь не выйти из себя, хотя внутри меня бушует вулкан. Я

точно знаю, что это значит. Этот район известен своими проблемами с наркотиками, и

сейчас дилеры набирают новичков, сначала подсаживая их на наркоту, а потом

принуждают работать.

– Не делай этого, – говорю я. – Даже, если они дадут тебе деньги, их никогда не

будет достаточно. И будет только хуже. Чтобы они не говорили – это ложь. Поверь мне,

деньги этого не стоят.

– Откуда тебе знать? – он посмотрел на меня. – Разве ты не какой–то там…

– Проповедник, а не священник.

– Всё равно. Что ты вообще обо мне знаешь?

– Скажу только, что если ты продолжишь этим заниматься, то твой брат тоже

умрёт.

Он смотрит на своего младшего брата, а затем на меня, как будто ждёт

объяснений.

Я кладу свою руку на стол. – Как только они получат тебя, то сразу займутся твоим

младшим братом, чтобы он тоже работал на них. Хочешь, чтобы он тоже этим занимался?

– Нет, конечно, нет, – потерев руки, он опускает рукава, тем самым прикрыв место,

куда собирался уколоться.

– А как же твоя сестра, а?

Он вздёрнул бровь. – Откуда ты знаешь, что у меня есть сестра?

– Я видел её с твоим младшим братом в церкви. Но смысл не в этом. Хочешь ли ты,

чтобы она тоже подсела на наркотики? Или, что ещё хуже – начала продавать своё тело на

улице?

– Нет, конечно, нет, – прорычал он с отвращением. – Ты думаешь, что они это

сделают?

– Я видел такое множество раз. Я живу и дышу в этом районе. Я вижу всё. Я видел,

как девушки тратили деньги на наркотики и сосали каждый член,чтобы только оплатить

следующую дозу. И таких парней, как ты, я тоже видел, в видетрупов в морге.

Он покусывает губу и смотрит на дрожащие руки.

Я положил свою руку на его плечо. – Просто пообещай, что найдёшь другой способ

заработать деньги. Я знаю, что это выглядит, как лёгкие деньги, но это не так. И ты хочешь

поступить так со своиммладшим братом? С тем, кто так сильно в тебя верит? Кто верит,

что ты поступаешь правильно?

Вдвоём мы посмотрели в сторону, где его брат бросал маленькие камешки в пруд.

– Я люблю его; клянусь, я найду другой способ, – произносит парень.

– Хорошо, – хлопаю я его по спине. – Оставь весь этот мусор позади.

Он кивает и встаёт из–за стола.

– Иди к нему. Отведи его куда–нибудь пообедать. Куда угодно. Это заставит тебя

чувствовать себя лучше, – говорю я. – И если ты когда–то почувствуешь себя дерьмом, то

приходи в мою церковь. Хорошо?

– Хорошо, – парень улыбнулся, я притягиваю его для братского объятия. Иногда

каждый нуждается в поддержке – даже такие ребята, как он, которые находятся на дне и

ищут выход.

Когда он идёт к своему брату, я спрашиваю.–Так я увижу вас с сестрой в церкви в

следующее воскресенье?

Он оглядывается через плечо и кивает, мне этого вполне достаточно.

Кроме того, мысль о том, что я её снова увижу – согревает.

Но не в этом суть разговора.

Мне нужно было сделать это. Для себя. Для него. Для мальчика. Для мира,

который будет иметь на одного преступника меньше. Даже, если это так мало значит,

потому что даже капля… каждая мелочь может изменить ситуацию.

Блядь.

Думаю, во мне всё–таки есть что–то хорошее.

Глава 4

С бутылкой в одной руке и сигаретой в другой, я брожу по церкви, задумчиво глядя

на картины, которыми увешаны стены. Я не знаю, что делаю, но я не могу оставаться в

своей комнате, пока не напьюсь. Здесь так темно и сыро. Кроме того, меня никто не

увидит. Уже почти десять вечера. Мама уже крепко спит, да и остальные разошлись по

домам. И кто, блядь, придёт в церковь так поздно? Вот именно.

Особенно в эту церковь. Моя печально известная репутация распространяется, как

болезнь, и вскоре, не останется здесь никого. Но так было не всегда. Когда–то я был

великим проповедником, но всё полетело к чертям. Это моя вина.

Возможно, мне никогда не стоило становиться проповедником. Это уберегло бы

многих от неприятностей.

Вздыхая и утопая в собственных страданиях, я прислоняюсь к каменному столбу в

углу, и делаю ещё глоток. Тогда я замечаю девушку, стоящую перед большим крестом,

висящим на левой стороне церкви.

Мои глаза расширяются, и я моргаю несколько раз, чтобы убедиться, что мне это

не снится.

Девушка в этом месте? Поздно ночью?

Чем дольше я смотрю, тем больше осознаю, что видел её раньше.

Она та девушка… та, которой я был поглощён, как только впервые увидел. Та,

которая занимает каждый уголок в моей голове. Единственная девушка, которая даёт мне

кайф, в котором я нуждаюсь, чтобы выжить.

Что она здесь делает?

Её губы шевелятся, и она что–то бормочет себе под нос. Я слишком далеко, чтобы

слышать, но я вижу, как она крестится, когда смотрит на статую Иисуса. Я не могу

перестать смотреть на её элегантную позу и на то, как она изящно движется.

Но потом она поворачивает голову… и смотрит прямо на меня.

Я очарован.

Я полностью загипнотизирован её завораживающими глазами.

И я понимаю, что она застукала меня здесь, с бутылкой водки и сигаретой. Меня,

проповедника этой церкви.

Я быстро прячу их за спиной и поворачиваюсь, чтобы спрятаться за столбом. Как

будто это волшебным образом исправит тот факт, что она видела этот позор.

– Падре? Это вы?

Её голос.

Он проносится сквозь мои уши, заставляя моё сердце остановиться и забиться

заново.

Звук совершенства.

Я хочу слышать, как она говорит это каждый день. Это неправильно?

Я глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к ней лицом. – Приветик.

Она нерешительно подходит ко мне.

Я быстро ставлю бутылку на маленький столик, стоящий в углу, и тушу свою

сигарету об цветочный горшок, после последней затяжки.

– Простите, если я побеспокоила вас, – говорит она, сжимая пальцы.

– О нет, всё в порядке, – ответил я, неловко улыбаясь. – У меня просто ночная

прогулка.

–С бутылкой? – спрашивает она, заглядывая через моё плечо.

–Ах… это помогает мне уснуть, – мне очень тяжело придумывать оправдания.

– Вы собирались идти спать? Простите, наверное, мне следует уйти, – она

отводитвзгляд, как будто готова снова уйти, но я этого не хочу.

– Нет, нет, всё в порядке, – я кладу своюруку на еёплечо, и как только я прикасаюсь

к ней, горячая вспышка проходит по моим венам.

Мы стоим перед кафедрой, когда она впервые мне улыбается.

Я не знаю, почему мне нужно запомнить этот момент, но я делаю это.

Это важно. Что–то, что я буду помнить до конца своей жизни.

Эта улыбка – одна на миллион.

Такая красивая.

Она прокашливается. – Я просто хотела сказать «спасибо».

–За что?

–Бруно сказал мне, что говорил с вами вчера на кладбище. Вы произвели на него

хорошее впечатление

– Да? – ухмыляюсь я.

– Он сказал, что вы помогли Диего переосмыслить то, что он делал. – Она кусает

губу, и мои глаза устремляются на неё, и я уже могу представить, как целую её. Боже, я

такой похотливый ублюдок, когда пьян. Нет, к чёрту – я всегда похотливый ублюдок.

– Послушайте, я знаю, что мой брат болтается с неправильными людьми и делает

то, что он не должен делать. Но вы заставили его передумать. Поэтому я хотела

поблагодарить вас за это. Вы не обязаны были это делать.

– О, это не проблема. Я здесь, чтобы помогать людям, – и вот всё снова пошло как

по маслу, хотя я самый ужасный проповедник в мире.

–Хорошо, спасибо за это. По крайней мере, хоть кто–то заботится о людях, –

произносит она.

Я улыбаюсь и чешу затылок, не зная, как принять комплимент. Я не так часто их

получаю. – Благодарю.

– Так как вас зовут?– она хихикает. – Кроме «Падре», конечно.

– Фрэнк, – отвечаю я. – А тебя?

Она протягивает руку. – Лаура.

Лаура. Мне нравится, как это звучит.

Мы пожимаем руки. – Приятно познакомится, – говорю я.

– Ага…– от её улыбки я по–настоящему цепенею.

На какое–то время становится тихо, и мне интересно, что ещё я могу сказать, чтобы

заставить её остаться.

Не знаю, почему я себя так чувствую, но хочу, чтобы она была рядом. Только её

присутствие заставляет мою боль исчезнуть, так же, как запах травы после грозы.

– Итак…молишься, да? – пробормотал я, пытаясь снова завязать разговор.

Она смотрит на статую Христа и кивает. – Да, иногда это необходимо. Ради

собственного благополучия, понимаете?

– Ну, если тебе нужен кто–то, с кем можно поговорить, я здесь.

– Хм… – она ненадолго посмотрела на меня, а потом на крест. – Не знаю. Это как–

то неправильно.

От того, как она сжимает губы вместе, я могу сказать, что её что–то беспокоит. –

Есть что–то, в чём ты хочешь исповедаться?

– Разве для этого не слишком поздно? – спрашивает она.

– Нет, это можно сделать, когда угодно.Церковь открыта всегда.

– О, это отлично, – на её лице появилась улыбка. – Трудно ждать, когда на тебя всё

навалилось.

–Уж я–то понимаю. Когда жизнь тебя достала, становится сложнее доверять себе, чтобы пройти через это. Иногда тебе нужен дополнительный толчок. Кто–то, кто скажет

тебе, что всё будет в порядке. Оттудасверху, – я подмигнул.

– Да… я чувствую, что… я должна Ему что–то. Это странно?

– Нет, совсем не странно. Иногда каждый из нас это чувствует.

–Даже проповедники?

– Да, даже я, – я усмехаюсь, и то, как она улыбается, согревает моё сердце.

Чёрт возьми, Фрэнк. Держи голову прямо, а сердце закрытым.

– Это… я хочу… – Она начинает и останавливается. – Можно? Можно ли

исповедоваться?

Я нахмурился. – Конечно.

– Я имею в виду… в исповедальне… – она, выглядит взволнованной, и я немного

ошеломлён, но потом я прихожу в себя.

– Да, конечно, – я протягиваю руку, указывая на исповедальню. – Дамы вперёд.

Она снова прикусывает губу, поворачивается и подходит к ней, осторожно

отодвигая ткань, которая закрывает вход. Я открываю дверь и сажусь на деревянную

скамью. Теперь её лицо скрывается за оконной решёткой экрана, дизайн которой создаёт

сложный узор на её лице. Так же, как чернила, впечатанные в мою кожу. Потрясающе.

– Что ж… скажи мне, что тебя беспокоит, – говорю я.

Она вздыхает и быстро креститься. – Я… некоторое время храню секрет, и не знаю,

смогу ли когда–нибудь рассказать об этом. Мне так стыдно.

– Чувство стыда – это нормально. Это помогает нам узнать разницу между

правильным и неправильным.

– Я сделала кое–что неправильное… – продолжает она, её голос мягче, чем

раньше, – …непристойное.

– Если ты хочешь почувствовать себя лучше, то должна признаться себе, что

сделала.

Она кивает, обдумывая это. – Я… я… – она недолго смотрит на меня, её лицо стало

полностью красным, прежде чем она снова отворачивается. – Несколько дней назад я

почувствовала это невероятное желание… чтобы…

– Скажи это вслух. Это единственный способ противостоять своим страхам.

–Я мастурбировала.

Мои глаза расширяются, и мне трудно сделать глоток воздуха.

Мой член встал.

Она закрывает своё лицо руками. – О, Боже… Мне так стыдно.

–Нет, не надо, – япрочищаю горло, заставляю свой член «расслабиться». –

Чувствовать возбуждение тоже нормально.

–Не в церкви, – шепчет она.

–Почему? Я… иногда это делаю, – пробормотал я.

– Вы делаете это тоже? – она хмурится, как будто не может поверить в то, что я

говорю.

–Конечно. У каждого человекаесть потребности. Если бы Бог не хотел, чтобы мы

делали себя счастливыми, почему он сделал это настолько приятным?

Она выглядит смущённой. – Ну, это один из способов выразить это.

–Церковь здесь, чтобы вы чувствовали себя желанными гостями.

– Не так, – она качает головой.

–Не так, что?

Она наклоняется ближе, шепча.– Я мастурбировала… в ванной… здесь.

–Здесь? –я смотрю ей прямо в глаза.

–В церкви.

Ебать. Меня.

Одно лишь представление о том, что она прикасается к себе, заставляет меня

изображать всякие нечестивые поступки. Точнее… представлять этот момент. О Боже, как

бы мне хотелось это увидеть.Побыватьтам самому и насладиться видом её

прикосновений к себе. Это то, о чём я фантазировал –её обнажённое тело – и теперь она

говорит мне, что это может быть реальностью.

Пока нет. Но достаточно близко.

И почему–то… я хочу, чтобы она рассказала мне все свои грязные делишки. Я хочу

знать все грязные подробности.

–Когда? – спрашиваю я.

– На прошлой неделе. Это имеет значение?

–Да, – я моргаю пару раз. – Бог должен знать всё… в противном случае, ваши грехи

не могут быть прощены, – я придумал это только что. Эй, чувак должен делать то, что

хочет делать.

– Я просто… больше не могла себя контролировать. Не знаю почему. Наверное, это

был просто странный день.

– О нет, в этом нет ничего странного, – ответил я. Наверное, следовало бы держать

это в себе, потому что она продолжает смотреть на меня, как будто мы оба

безнравственны.

Ну… может быть, так и есть.

Но мне действительно всё равно.

Я имею в виду, что я полупьяный недопроповедник в маленькой деревянной

кабинке с самой привлекательной девушкой, которую я видел за последнее время, что

превращает меня в озабоченного кобеля. Понимаете, я не могу стать ещё хуже.

Она нерешительна и это заметно. – Я… я закончила. Простите, отец Фрэнк.

–Это нормально… но только, если ты сама себя простила.

Она кивает. – Спасибо.

И вдруг она встаёт со своей скамьи и уходит.

А я остаюсь состояком выше, чем гора Эверест.

Чёрт.

Я прочищаю горло и делаю глубокий вдох, прежде чем выйти. Когда я

оглядываюсь, никого не увидел. Она исчезла. Может быть, ей было так стыдно, что она

больше не могла смотреть на меня. Я могу себе представить – каково это, когда вы не

хотели это никому рассказывать, не говоря уже о вашем проповеднике. Но она

почувствовала потребность в этом, и я был там, чтобы выслушать. Это всё, что имеет

значение.

А теперь я должен позаботиться о своём стояке.

Я небрежно прогуливаюсь по церкви обратно в свою комнату, где хватаю первый

журнал под кроватью, начинаю быстро листать его страницы. Я отбрасываю свою рясу,

вытаскиваю свой член и начинаю дрочить.

Это так неправильно, но я больше не могу контролировать свои желания.

Как я уже говорил, это естественно.

Я просто надеюсь, что Бог простит меня за грязные мысли. За то, что хочу её

трахнуть.

Я имею в виду, кто может забыть о девушке, которая говорит, что она

мастурбирует? Никто.

Ни один мужик на этой земле не мог представить, как она прикасается к себе,

фантазируя о том, что она делает.

Даже проповедник не может сопротивляться.

Я переворачиваю страницу и продолжаю дрочить, мои вены пульсируют, когда я

представляю себе, что она сидит прямо передо мной, а её милый ротик широко открыт, и

готов получить моё благословение. Боже, я такой мерзкий, но я ничего не могу поделать.

Это то, кто я есть, и ничто не изменит этого.

Я так пьян от возбуждения и алкоголя, что стону вслух; мыслей о том, что она хочет

взять меня, было слишком много, чтобы справиться.

Я закрываю глаза и представляю, как она потирает свою киску, щипая соски,

иоблизывает губы в ожидании моей спермы. И я кончаю.

Я кончаю так сильно, что брызги разлетаются по всем страницам журнала и моей

кровати. Я стону и дрочу, пока не выходит последняя капля спермы, на моей кровати

полный беспорядок. Громко выдыхая, я снова открываю глаза. Краем глаза я что–то вижу.

Нет, кого–то…кто смотрел прямо на мою голую, накаченную задницу.

Я смотрю через плечо, и в тот момент, я понимаю, Лаура застала меня, пока я

дрочил.

Долгое время.

Её глаза скользят по моему возбуждённому члену, медленно двигаясь по моему

покрытому татуировками телу, потом они расширились, когда она посмотрела прямо в

мои глаза. Она прикрывает ладонью свой рот, а я срываю простыни с кровати, чтобы

прикрыть себя.

– Чёрт, – прошипел я.

Если бы я знал, что она всё ещё здесь, я бы никогда этого не сделал.

И почему я не закрыл эту чёртову дверь?

Я так увлёкся ей, что моя голова больше не работала. Или это выпивка так

притупляла мой мозг.

Дело в том, что… она увидела, как проповедник дрочил на сиськи с журнала. Если

это не является порочно, то я не знаю, что это тогда. Я напугал её на всю оставшуюся

жизнь?

–Мне очень жаль, – прошептала она сквозь пальцы.

Но прежде, чем я смог сказать, что всё в порядке, она развернулась и убежала.

Глава 5

Уже прошло несколько дней с тех пор, как я видел её в последний раз, и я не

уверен, увижу ли её снова.

В тот момент, когда она сбежала из церкви, я знал, что действительно сильно

облажался. Я хотел побежать за ней, но пока я оделся, её и след простыл. Больше всего

мне бы хотелось найти её, но, зная лишь её имя, у меня практически не было шансов.

Я просто надеюсь и молюсь Богу, чтобы она никому не рассказала, что видела.

Если Мама узнает – мне конец.

Она, скорее всего, вышвырнет меня на улицу в тот же самый момент.

Я уже доставил ей столько неприятностей, что это может стать последней каплей.

Она уже столько раз говорила мне, что в последний раз прощает мои грехи. Человек

может нарушать правила множество раз, пока всё не выплывет наружу.

Тем не менее, мне кажется, что нужно что–то придумать для Мамы. Потому что

она, среди всех людей, заслуживает большего. Она заслуживает лучшего, чем я.

Так что, учитывая это, я иду навестить старого друга, у которого последнее время

проблемы. Он давно не появлялся в церкви, и Мама беспокоилась о нём. Оно и понятно,

ведь за всё время, что я знаю его, он всегда общался с неправильными людьми. То же, что

и с бандой брата Лауры.

Однако, сегодня утром он позвонил и попросил помощи, а так как Мама взяла

трубку, она, видимо, сказала "да" в момент, когда он спросил, могу ли я прийти к нему

домой. Мне это не нравится, ведь я уже знаю, что он попытается сбросить на меня свои

проблемы, чтобы не заниматься ими самому. Но Мама не знает его так же хорошо, как я.

Вздыхая, я стучусь в его дверь и бью её ногой, пока он, наконец, не откроет.

Кричащий ребёнок–первый, кто меня приветствует. Потом уже его рожа.

– Чувак, наконец–то, – он пытается обнять меня, но я стою неловко, поморщившись

от визга, который раздаётсярядом с моим лицом.

– Хей, Рикардо, я тоже рад тебя видеть.

– Проходи, проходи, – говорит он, распахивая свою дверь шире, чтобы пропустить

меня.

Внутри полнейший беспорядок. Кастрюли и сковородки разбросаны по всей кухне,

вся мебель в пятнах и полно мух.

–Боже, Рик, ты когда–нибудь убирал это место?

Он отбросил в сторону несколько грязных чашек и детских игрушек в попытке

освободить мне место на диване. – Я знаю, знаю. Такой беспорядок. Я так запутался.

– Я понимаю, почему ты не приходил в церковь последнее время, – произнёс я,

присаживаясь.

Он вздыхает. – Это не потому, что я не хочу. Я просто не могу, – он кладёт ребёнка в

самодельную кроватку, ребёнок продолжает плакать, и он накрывает его одеялом. Он не

останавливается.

– Из–за ребёнка? – спрашиваю я.

–Не только из–за него. Я имею в виду да, но я ещё был занят с бандой. Ты же

знаешь, какое это дерьмо.

Он смотрит на меня так, как будто я должен понимать.

Не знаю.

Прошла целая вечность.

Буквально.

– Всё это, ещё и Надя бросила меня с этой штукой, чтобы пойти на работу или

что–то в этом роде. Как будто это важнее, – он нервно почёсывает голову. – Она, блядь, бросила меня с этим грёбаным ребёнком.

–Успокойся, – говорю я. – Это не вещь, а ребёнок. Мальчик или девочка?

– Откуда мне знать? – Он взял пачку сигарет и прикуривает одну.

Моё лицо перекосило. – Как это ты не знаешь? Это не так сложно выяснить.

– Как будто я этого не знаю! – он выдыхает дым.

– Успокойся, – повторяю я. – Так вот почему ты позвонил мне?

– Ну да. Зачем мне ещё звонить?

Я снова вздыхаю. – Я думал, что это будет какое–то бандитское дерьмо или что–то

похожее, – я качаю головой. – Рик и ребёнок…как вам это.

– Я не планировал этого. Мы расстались. Мы даже не были вместе, чувак. И вдруг

она появляется из ниоткуда с ребёнком, и говорит, что он мой, и я должен заботиться о

нём. Она даже требовала денег, чувак. Блядь!

Он ударил мусорный бак, который перевернулся и весь мусор оказался на полу.

Ребёнок всё ещё продолжает кричать, как пожарная сирена.

– Чувак, успокойся. Если ты продолжишь кричать, то лучше не станет.

–Скажи это этому! – он тыкает пальцем на ребёнка, как будто это какой–то

монстр. – Это не перестаёт кричать, с момента, как она оставила его со мной. И почему?

Потому что она думает, что её работа важнее моей. Как будто мне больше нечем

заняться, чем сидеть с вонючим, кричащим ребёнком весь день.

– Её работа важнее, – замечаю я, поднимая брови. – Потому что она не незаконна.

–И что? – Он пожимает плечами. – Я получаю наличкой.

– И ты серьёзно думаешь, что этого будет достаточно, чтобы содержать ребёнка?

–Эй, я не просил об этом, ладно? Если бы я знал, что она сделает это со мной, я бы

никогда не засунул свой член в её вагину.

– И всё же ты это сделал, – я закатываю глаза. – Ты хоть знаешь, откуда берутся

дети?

–Конечно, знаю, – ответил он с негодованием. –Я ходил в школу. Среднюю школу.

Лучшую школу.

– Тебя же отчислили, – возражаю я. – Ты же знаешь, что нужно два человека,

чтобы сделать ребёнка.

– Она была на таблетках.

– Может быть, она забыла. Бывает,– говорю я.

–Насрать, как это произошло. Я не могу заботиться об этом.

–Прекрати так его называть. Как зовут ребёнка?

–Я не знаю… София или вроде того.

Я встаю с дивана и подхожу к малышке. – София, да? – Я достаю еёиз кроватки,

кладу на плечо, похлопывая по спине, чтобы она успокоилась. –Всё хорошо. Шшшш. Мама

вернётся вечером.

Я смотрю на Рикардо, ожидая ответа.

– Не знаю; она сказала, что вернётся, когда закончит работу.

– Когда её в последний раз кормили? – спрашиваю я.

– Откуда мне знать. Я пытался дать ей хлопья, но…

–Ты пытался дать ребёнку хлопья? –вмешиваюсь я.

– Да…с молоком, естественно, они были полностью пропитанными.

Я закрываю глаза и громко вздыхаю, потирая виски. – Ты не можешь кормить

ребёнка сухими завтраками. Ей нужно детское питание.

– Там было молоко. Я думал, что всё в порядке.

– Хлопья… – я качаю головой. – Боже мой, Рикардо, – про себя я извиняюсь перед

Богом за использование его имени всуе.

– Чувак, – он поднимает коробку и показывает мне. – Здесь написано

«Питательные».

–Как ты думаешь, чем она собирается их пережёвывать? Воображаемыми зубами?

– я открываю её рот и показываю ему. – Посмотри на это. Ей нужна жидкая пища.

–Молоко –это жидкость, – он пожимает плечами, что заставляет меня снова

закатить глаза.

– Купи детское питание, – я подвинул её ближе к себе, чтобы почувствовать запах,

и зловоние сразу же вызвало тошноту. – И несколько подгузников.

– Что? Сейчас? – спрашивает он.

–Да, сейчас, – я смотрю на него, пока до него не дойдёт, и он не возьмёт ключи, и

не выйдет из квартиры.

Пятнадцать минут спустя он возвращается с огромной пачкой памперсов и тремя

видами детского питания.

–Я не знал, какое из них лучше, поэтому взял всё.

Я смеюсь. – Ну, по крайней мере, ты знаешь, как привезти товар домой.

–Что теперь? – спрашивает он, глядя на меня, как будто это мой ребёнок.

Я кладу Софию на стол и говорю.– Подойди сюда с подгузниками.

– О, чёрт возьми, я не буду делать это дерьмо.

– Иди. Сюда,– рычу я.

Он вздыхает, но, в конце концов, подходит, я показываю ему, как снять одежду. –

Продолжай, – говорю я. –Я помогу, если понадобится.

Он хмурится, глядя на меня, а затем срывает с неёпамперс. Зловоние, которое

поднялось, заставляет его съёжиться и закрыть нос. – Иисус Христос.

Я смеюсь. – Привыкай к этому.

Стоя,как можно дальше, он вытаскивает памперс из–под неё, я даю ему салфетки,

чтобы он вытер малышку.

– Надень чистый, – говорю я.

Он делает то, что я ему говорю, хотя ему понадобилось три попытки, чтобы сделать

всё верно. Когда всё сделано, мы её быстро одеваем, и Рикотпрыгивает с грязным

подгузником, бросив его в полиэтиленовый пакет, как будто это токсичная опасность,

которую он хочет удержать.

–Господи, помоги мне пройти через это, – бормочет он и хватает какое–то детское

питание. – Какэто работает?

–Следуй инструкциям. Положи это в микроволновку. Проверь на запястье, чтобы

ребёнок не обжёг язык.

Он берёт бутылочку, которую мать малышки оставила ему, заполняет её, как

написано, а затем помещает её в микроволновку. Когда смесь нагревается, он проверяет

её и приносит мне. Я предполагаю, что он может её накормить, но убеждён, что Рик

устроит беспорядок, поэтому решаю сделать всё сам.

Я беру её и держу в своих руках, подвигая бутылочку к губам, и она жадно пьёт

молоко.

–Хорошая девочка… – шепчу я. – Ты просто проголодалась, вот и всё.

– Так она успокоится или как? – спрашивает он.

–Если ты позаботишься о ней, то да, – говорю я, намекая, что это его вина.

Когда она закончила, я положил бутылочку и похлопал её по спине, надеясь, что

онасрыгнёт. Малышка всё ещё плачет, что совсем не удивительно, учитывая, как он

заботился о ней. Вернее, не заботился.

Он снова садится на диван и потирает лицо. – Что я должен делать, Фрэнк?

–Что ты должен делать? И ты спрашиваешь меня об этом? Ты здесь отец, – я

стараюсь не смотреть на него, пока держу девочку крепко и потираю её спину, пытаясь её

успокоить.

– Чёрт, Фрэнк. Ты всегда знаешь… всё. И ты – грёбаный священник.

– Я не грёбаный священник, – прошипел я, пытаясь сдержать голос. – Я –

проповедник.

–Проповедник, священник, падре, что угодно. Для меня это одно и тоже.

–Ты бы знал. Но ты почти не приходишь в церковь.

–Я знаю. Парни меня не пускают.

–Тогда старайся усерднее, – отвечаю я. – Кому они нахер нужны?

– Я стараюсь.

–Нет, ты заботишься о деньгах. Ты не проспал бы и дня, если бы один из них умер

прямо сейчас.

Он молчит, поэтому я думаю, что моя тирада сработала.

–Я знаю, потому что чувствовал это. Я тоже был в твоём положении, и ты это

знаешь. Они не твои друзья.

–Но они дают мне то, что мне нужно, – он вытаскивает небольшой пакет с

кокаином и проводит линию на столе. Я положил ребёнка в самодельную кроватку.

Прямо перед тем, как он нюхнул, я скользнул рукой по коксу.

– Блядь! Чувак, почему…

– Тебе лучше знать, – я хватаю его за воротник и тяну вверх. – У тебя, блядь,

ребёнок.

Его глаза покраснели. – Отпустименя.

– Нет, послушай меня, – рычу я. – Видишь эту маленькую девочку? – я указываю на

неё. – Она твоя, нравится тебе это или нет. Эта маленькая душа рассчитывает на то, что ты

поступишь правильно. Она не просила её рожать. Ты создал её, будучи эгоистичным

куском дерьма. И теперь ты думаешь, что сможешь убежать от своих обязанностей?

Он качает головой. – Я не знаю, как ухаживать за ребёнком!

–Тогда пора научиться! – Я вернул его на диван и посмотрел на него. – Брось

наркотики. Сейчас же.

–Что? Навсегда?

– Да! – ясжимаю кулаки. – Ты называешь себя мужиком? Ну, так и веди себя как

мужик. Будь отцом для этой маленькой девочки.

Я подхожу к ней и беру на руки, чтобы показать ему. – Видишь? Твоя кровь течёт в

её венах. Это всё из–за тебя. Теперь пора разбираться с последствиями.

– Но я не могу… – бормочет он, его глаза покраснели.

– Посмотри на неё, – кричу я, заставляя его взглянуть на её крошечное лицо. – Это

твоя дочь.

Он начинает плакать. Теперь в комнате два ребёнка.

–Прекрати плакать, – говорю я Рикардо. – И будь мужиком.

–Мне всего девятнадцать. Я не мужик.

– Нет. Ты ребёнок, который делал взрослые вещи, и теперь понимает, что мир не

так прост, как думал. Время расти, малыш.

– Фрэнк… как ты это делаешь?

– Всему своё время, – говорю я, и мягко качаю ребёнка туда–сюда, пока крики не

становятся тише.

– А что насчёт денег?

–Найди работу. Настоящую работу, – я смотрю ему прямо в глаза, поэтому он

знает, что я серьёзно. – Брось пить. Не кури. И убери этот чёртов беспорядок, – говорю я.

– Но я не могу всё это сделать…

– Да, ты можешь! – рычу я. – Проклятье. Это то, что значит, создать новую жизнь.

Ты делаешь всё, чтобы позаботиться об этом. Даже, если это означает жертвовать своей

собственной чёртовой душой.

Он качает головой и немного смеётся, вытирая слёзы. – Посмотри на себя.

Ругающийся проповедник.

– Меня не ебёт. Богу плевать, клянусь я или нет. Ему не плевать, забочусь ли я о его

детях. Вот это важно.

– Как о ней… – бормочет он, глядя на маленькую Софию.

– Да. И о тебе.

– Обо мне? –он поднимает брови на меня.

– Да. Хочешь верь, хочешь нет, мы все важны, включая вас. Пришло время

сражаться за правильные вещи. Ты заслуживаешь лучшего. Она заслуживает лучшего.

В комнате повисла тишина. – Ты прав… – говорит он, глядя вдаль. – Я облажался.

– Время от времени все терпят неудачи. Речь идёт о том, чтобы увидеть свои

неудачи, научиться на своих неудачах и в следующий раз сделать лучше.

–А как насчёт тебя? Ты делаешь что–то лучше? – спрашивает он, его взгляд

проникает в меня. Как будто он видит меня насквозь.

– Дело не во мне. Ты знаешь моё прошлое. Я делаю всё, что могу. А ты?

Я знаю, что он не может ответить на этот вопрос, и он этого не делает.

Он сидит тихо, пока я наклоняюсь к его ребёнку.

Этот милый маленький ребёнок сосёт мой большой палец. Она ангел. Пока я её

держу, мои воспоминания возвращаются, хотя я так долго пытаюсь их забыть.

Я не хочу их вспоминать.

Как только она засыпает, я отдаю её ему в руки. – Держи её головку.

Он держит её так, как я сказал, и впервые с тех пор, как я пришёл сюда, я вижу

пламя, горящее в его глазах. На его лице медленно появляется улыбка. – Хорошо, я

признаю, что она очень симпатичная.

Я глубоко вздыхаю и киваю. – Да, так и есть.

–Что теперь? – спрашивает он, глядя на меня.

– Теперь разберись со всем своим дерьмом и вырасти этого ребёнка.

Глава 6

Когда я, наконец, вернулся в свой дом, в церковь, я рухнул на кровать с ужасной

головной болью. Из–за бардака в квартире Рикардо мне пришлось проторчать у него весь

день, пытаясь помочь ему. Я не мог уйти, не тогда, когда маленькая девочка застряла с

ним. Ведь она жертва в этой истории. У неё нет выбора, и я хотел дать ей всё, что мог, даже, если едва знаю её. Это меньшее, что можно было сделать.

Но чем больше времени я проводил с ней, тем более подавленным становился.

Каждый раз, когда я смотрел на неё, то чувствовал, как моё сердце сжимается и

понемногу умирает.

Я свернулся в клубок и натянул простыню до самых ушей,как в коконе, согреваясь

собственным теплом, покастарался забыть о Софии.

В какой–то момент, когда я был там, я даже подумал о том, чтобы забрать её от

него. Но чего я этим добьюсь? Ещё один ребёнок в детском доме. Они не позволят

ребёнку быть под опекой такого проповедника, как я. Это не имеет смысла. Это пузырь,

который мне пришлось быстро лопнуть для себя.

Я хочу, чтобы у каждого ребёнка была хорошая жизнь, и только родители могут

дать им это. Как только Рикардо станет мужиком и будет вести себя, как полагается отцу, всё будет хорошо.

И я уверен, что он… сегодня был для него сигнал к действию. Я видел это в его

глазах. Ему нужна была твёрдая рука и толчок. Мои слова были этим толчком. Он сразу

выбросил весь кокс и начал убираться, как я ему и велел. Надеюсь, он понимает, что не

может вернуться туда, где раньше был… ради неё.

Хватит думать о чужом ребёнке.

Я ворочаюсь в кровати, пока медленнозасыпаю. Это тяжело, но я закрываю глаза и

заставляю себя спать.

Мягкий джаз наполняет комнату жизнью. Я моргаю пару раз и открываю рот,

чтобы говорить, но ничего не выходит. Я хожу по своему дому, лампочки освещают

мой путь, как светлячки. Тепло охватывает меня, когда я смотрю, как она танцует

посереди гостиной. Она улыбается мне и держит ребёнка у груди, махая рукой, когда

замечает меня.

Я улыбаюсь, когда приближаюсь к ней, касаясь её плеча, чтобы танцевать

вместе с ней. Я поцеловал её в лоб и запомнил этот момент в своейголове, чтобы я

мог помнить это мгновение всегда.

Отныне и навсегда.

Вот, что это должно быть.

Всё исчезает. Красные обои становятся зелёными. Деревянные столы

становятся одним большим. Появились стулья, и вдруг появляются новые растения.

Комната светлая, но я чувствую себя скованным. Чем больше я пытаюсь двигаться,

тем меньше моё тело реагирует.

Как будто я застыл на месте.

Замороженный… пока всё и все вокруг меня продолжает меняться.

Это похоже на то, что время ускорилось, пока я всё ещё остался… навсегда.

А посреди всего этого мальчик бегает по дому со своими игрушками… но его

образ так неясен. Чем больше я смотрю, тем больше он исчезает. До тех пор, пока всё

в этой комнате не испаряется, и всё, что остаётся – это пустой дом с плесенью и

паутиной в каждом углу.

Я вскакиваю с постели и быстро включаю свет.

Громко вздыхая, я ощупываю своё лицо. Мне так жарко, и я вспотел… и слёзы текут

по моим щекам.

Я убираю простыни и сажусь на край кровати, закрывая лицо руками. Я тру лицо,

пытаясь избавиться от образов в голове, но ничего не работает.

Это никогда не работает.

Поэтому я делаю единственное, что знаю.

Я встаю, надеваю свою повседневную одежду и выхожу.

ͽͼ۩ͽͼ۩ͽͼ

Четыре часа спустя, середина ночи, и я снова пьян.

Да, это так удивительно.

– Налей мне ещё, Чак, – говорю я, пододвигая к нему бокал.

– Думаю, что тебе было достаточно. – Он отодвигает его назад.

–Ой, да ладно. Я платёжеспособный клиент. – Теперь моя очередь толкнуть бокал в

его сторону.

–Я больше беспокоюсь о тебе, чем о деньгах. Извини. – Он забрал его и положил в

мыльную воду.

– Чёрт подери… – удариля рукой по барной стойке. – Что нужно сделать человеку,

чтобы выпить здесь, а?

– Как насчёт того, чтобы не быть в жопу пьяным? – резко отвечает Чак.

Я смеюсь. – Как будто ты знаешь меня в другом состоянии.

–Хотел бы, – сказал он, пока моет стаканы.

– Со мной не весело находиться рядом, когда я трезвый; поверь мне.

– Сомневаюсь, что это хуже нынешнего состояния.

– Продолжай давить на меня, Чак, и я начну тебе личную проповедь.

– Нет, блядь. Я бы предпочёл, чтобы ты упился до смерти. – Он хватает бутылку

виски и ставитеё передо мной. – Возьми.

– О… спасибо, Чак. Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что нравлюсь

тебе.

–Нет. Я просто хочу, чтобы ты заткнулся.

Я снова смеюсь и прикладываю бутылку к губам. – Вот Чак, которого я знаю.

–Да, ну, Фрэнк, которого я знаю, лучше заботиться о церкви.

–О, пожалуйста, как будто ты знаешь. – Я отрыгнул. – Ты никогда не появляешься.

– Ты знаешь, я ненавижу церковь.

– Именно.

–Но, однако, мы оба знаем, что это не так, – говорит он. – Ты любил свою работу.

Я снова смеюсь, потому что это действительно смешно. Или иронично. Сейчас я

ничего не знаю. Я слишком пьян, чтобы беспокоиться об этом.

– Да… Я помню Фрэнка, который действительно заботился о церкви. Отдал всё, что

у него было. А теперь он несчастныйублюдок, пьющий каждую ночь.

Я опускаю бутылку. – Ты чертовски прав! – Я шарю в кармане и вынимаю несколько

купюр, кидаю их настойку. – Вот, держи.

– Уже уходишь?

– Мне н–надоеловыслушиват–ть твоё нытьё–ё, – произношу я несвязно. Боже, я так

пьян, что даже не могу нормально говорить.

– Хочешь я вызову тебе такси? – спрашивает он.

–Нет, я в порядке. Я пойду, – бормочу я.

Он пожимает плечами и забирает деньги со стойки, а я ухожу. Но прежде, чем я

успеваю выйти за дверь, он говорит. – Увидимся завтра.

Чёртов ублюдок.

Он слишком хорошо меня знает.

Я не отвечаю. Не думаю, что смог бы, даже, если бы захотел. Если я думаю об этом,

то всё, что приходит мне в голову– это тарабарщина и полный бред, которые даже я не

могу понять, не говоря уже о нём.

Поэтому я выхожу и бесцельно иду по улице. Дождь льётся сверху, мочит мою

одежду, но мне плевать. Холод заставляет меня дрожать, но я не ищу убежища. Вместо

этого я плетусь по тротуару, почти обнимая стену, пытаясь найти дорогу домой.

Теперь, когда я думаю об этом… я даже не знаю, где он.

Или где я.

Или то, что я делаю.

И прежде чем я это узнаю, я спотыкаюсь о маленький камушек и падаю лицом в

грязь.

Я не хочу вставать. Этот печальный ублюдок потерял свою волю. Она стекает в

сточную канаву вместе с моей душой.

Думаю, сегодняшнее событие действительно подкосило меня.

Я не могу встать. Мои мышцы не функционируют, и чем дольше я лежу, тем

меньше они реагируют. Мои глаза медленно открываются и закрываются, и потихоньку я

теряю сознание.

Вдалеке слышу голос.

Он зовёт меня.

Заставляя меня встать и идти.

Я моргаю и смотрю вверх, а передо мной ангел. Её силуэт освещён ослепительным

светом. Её голос такой чистый, клянусь, я умер и попал на небеса.

– Фрэнк. Фрэнк! – Кто–то бьёт меня, и чем сильнееэто происходит, тем быстрее

выхожу из своего транса. – Фрэнк!

Этот голос. Но это был не ангел. Или, возможно, был.

– Лаура, – пробормотала я, мой голос такой хриплый.

–О, Боже… – она обхватывает моё тело и пытается поднять меня, но я слишком

тяжёлый для неё. – Вставай, Фрэнк. Ну же.

С силой её голоса у меня получается подняться с земли. С её помощью я могу

оставаться в вертикальном положении, не падая вниз. Я не могу думать. Я не могу

говорить. Всё, что я знаю, что тёплые руки обвиваются вокруг моей талии и направляют

вперёд.

Глава 7

Евангелие от Матфея 11:28 – «Придите ко Мне все труждающиеся и

обременённые, и Я успокою вас».

Когда я снова просыпаюсь, моя голова раскалывается.

Я тут же закрываю ладонями лицо и разворачиваюсь, чтобы свет перестал

попадать в мои глаза. Боже, лучше бы никто не открывал эти чёртовы жалюзи.

– Утро…

Я прищурился и снова увидел прекрасного ангела, её тело светилось в свете

солнца, а солнечные лучи танцевали по её коже. Я только сейчас понял, что это Лаура… и

что я целиком и полностью увлечён ею.

– Вы хорошо спали? – спросила она.

Я киваю, но, когда пытаюсь ответить, в горле пересохло, и я прокашливаюсь.

– Вот, выпей воды, – она протягивает мне стакан, и наши пальцы ненадолго

соприкасаются, из–за чего искры выстреливают в мои вены, как фейерверк.

Боже, я не помню, когда в последний раз прикасался к женщине, которая

вызывала бы во мне такие чувства. Пожалуйста, прости меня.

Раз за разом я делаю глотки воды, но жажду больше. – Благодарю.

Она забирает стакан и наливает мне ещё один, пока я не напьюсь, и ставит стакан

на стол рядом со мной.

Я оглядываюсь вокруг и замечаю, что комната выглядит не так, как я привык. Стены

цвета лосося, в углу небольшой деревянный стул и шкаф, а одеяло, под которым я лежал,

выглядело потрёпанным. Это гораздо мрачнее, чем моя комната, хотя я не думал, что

такое возможно.

Но дело в том… что это не моя комната. Я в чужом доме.

– Где я? – пробормотал я, прищурившись, чтобы свет не был таким ярким.

– У меня дома. Извини, я должна была привезти тебя сюда. Это было ближе, и я не

могла отнести тебя до церкви.

– Отнести меня? – спросил я. – О, Боже. – Я протираю лицо и задерживаю дыхание,

а затем сажусь. – Я вспомнил…

– Я нашла тебя на улице. Ты выглядел пьяным.

Я смотрю вниз на свои руки, стыдясь себя. Как я мог посмотреть ей в глаза? Я сукин

сын, о котором она позаботилась. Блядь, проповедника забрала девушка, потому что он

был слишком пьян, чтобы вернуться домой.

– Мне… мне так жаль, – словами не объяснить то, насколько ужасно я себя сейчас

чувствую.

Буквально, я чувствую, что меня ударили молотком.

– Я не должен был взваливать это на тебя, – добавил я.

– Нет, всё в порядке… – она улыбается так сладко, что это разрывает моё сердце.

Боже, что я сделал, чтобы заслужить её? Ничего. Я ничего не сделал, но она всё ещё

встречается на моём пути, как будто это должно было произойти.

– Если бы ты не нашла меня, я не знаю, чем бы всё это закончилось, – я пытаюсь

отшутиться, но это не смешно. – Я мог бы умереть.

– Нет, не глупи, – она хихикает, но, глядя в глаза, я могу сказать, что она знает, что я

серьёзен.

Я был больше, чем просто пьян. Я был просто в стельку. На грани отключки.

– Но ты сейчас здесь. Живой, – она снова улыбается. – Как ты себя чувствуешь?

– Как будто кто–то ударил меня столом.

Она усмехается. – Похоже, вы много выпили.

– Расскажи мне об этом… – я бормочу, шлёпая себя по лицу, чтобы проснуться.

– Ну, я надеюсь, что это было весело, – размышляет она.

– Не совсем. – Погоди. Я только что сказал это вслух? Полагаю, это так, потому что

она смотрит на меня очень странно и дерьмово.

– Но… зачем тогда пить? – спросила она, подняв руку. – Подождите, не отвечайте.

Мне жаль. Было довольно грубо спрашивать об этом.

– Нет, всё в порядке. Я знаю, что пью слишком много. Это привычка.

– Это из–за…? Прости… эм…

– Что? Из–за тебя… Оу… – я отвёл взгляд, сжимая губы, когда подумал о том, как

точно сказать это, чтобы не звучало так грязно. – Об этом… у меня просто был выходной.

Мне жаль, что ты это видела.

– Выходной? – она переспрашивает, как будто не верит мне.

Конечно, она не верит, ведь я вру. Почему она видит меня насквозь? Чёрт. – Я

имею в виду, я был пьян, и я был глуп, – я снова ударяю себя по лбу, просто подумав, что

она видела меня голым и дрочащим.

– Всё нормально. Я убежала, потому что запаниковала, и не знала, что ещё делать,

но теперь, когда я обдумала всё, то это действительно не имеет значения, – она

сглатывает, хватая меня за руку. – Я поняла. У всех есть потребности.

– Да, но большинство из нас не раскрывают себя перед другими людьми, – говорю

я. – Не говоря уже о проповедниках.

Она изо всех сил пытается скрыть смех. – Ну, да, ты – последний человек, от

которого я ожидала этого.

– Я не обычный проповедник.

– Я могу сказать… – она изо всех сил пытается скрыть улыбку.

Это была шутка о членах или заднице?

Или я выдумываю сейчас?

Чтобы это ни было, теперь она нравится мне ещё больше. Девушки, которые не

боятся наслаждаться хорошей стороной жизни. И судя по её признанию на днях, она,

кажется, время от времени наслаждалась собой.

– Хм… может, я не должна была говорить об этом… на исповеди, – она отводит

взгляд, но я ясно вижу румянец на её щеках.

Я кладу свою руку на её. – Как ты сказала, у всех нас есть потребности.

Она кивает, а языком быстро облизывает верхнюю губу. Боже, я бы всё отдал,

чтобы тоже её облизать.

Держи себя в руках, Фрэнк!

Я прочищаю горло. – Я хотел бы извиниться перед тобой за это. Я должен был

запереть дверь, – я смотрю ей в глаза, когда говорю, чтобы это не выглядело наигранным, хотя я собираюсь спросить её о чём–то очень личном. – Можем ли мы… сохранить это в

секрете?

– В секрете?

– Я бы предпочёл, чтобы Маргарет не узнала.

– Маргарет?

– Да, пожилая дама из церкви. Ты видела её, да? В основном, это она всё там

организует.

– О, – она нахмурилась. – Да, конечно. Но… только, если ты тоже сохранишь в тайне

моё признание.

– Согласен! – я протягиваю руку, и она пожимает её. – Это легко, потому что

исповеди строго между исповедником, проповедником и Богом.

– Что?

Я рассмеялся. – Расслабься, я не собираюсь никому рассказывать о твоём

маленьком развлечении в ванной.

Её лицо снова краснеет. – Тише… не так громко. Мы не одни, – она смотрит на

дверь, которая приоткрылась.

– О, прости, – я улыбаюсь, и каким–то образом всё возвращается на круги своя.

Она берёт влажную тряпку и держит её у меня на лбу. Почему–то этот момент

кажется очень интимным. Прошло много времени с тех пор, как кто–то заботился обо

мне. С тех пор, как я последний раз чувствовал, что женские руки трогают меня так нежно.

– Спасибо, – говорю я, пока она медленно протирает тканью мой лоб и щеки.

– Пожалуйста, – она улыбается. – Ты сильно потел прошлой ночью. Но теперь

выглядишь немного лучше.

– Ты была со мной всю ночь? – спрашиваю я.

Она кивает и жестами указывает на импровизированную кровать на полу, которая

состоит из подушки и одеяла. – Спала там.

– О, нет… ты не должна… я спал на твой кровати? – от чувства вины мой живот

сжался.

– Всё нормально. Это не в первый раз. Бруно часто бывает здесь, когда болен. Ему

не нравится оставаться в одиночестве.

– Бруно… это твой младший брат, верно?

Она открывает свой рот, а затем снова закрывает его, не произнеся ничего.

– У нас не так много комнат, но уютно. Нам это нравится. И мы счастливы, –

размышляет она, заставляя меня улыбаться, потому что она довольна, даже малому.

Хотел бы я сказать то же самое.

Она продолжает поглаживать меня, холодная вода немного остужает моё

перегретое тело. Боже, я бы всё отдал за протирание всего моего тела прямо сейчас. Всё.

Но я просто приму холодный душ.

Когда она собирается уйти, я хватаю её запястье и говорю. – Спасибо.

– Не надо благодарить. Это меньшее, что я могла сделать.

– Так… ты не злишься на меня? – спрашиваю я.

Её брови сдвинулись, и это самое прекрасное сердитое лицо, которое я когда–либо

видел. Я мог бы смотреть на это весь день и чувствовать себя совершенно спокойно.

– Нет, конечно, нет, – её улыбка такая яркая… она заставляет меня забыть всё, о

чём я думал. И почему–то моя рука автоматически тянется к её лицу, желая приблизиться, чтобы ощущать её ещё ближе. Указательным пальцем я поглаживаю её щёку, а её волосы

плавно скользят сквозь мои пальцы. Мои глаза сосредоточились исключительно на ней. Я

не могу оторвать взгляд.

А потом понимаю, что это ужасно неловкая ситуация, я откашливаюсь и убираю

руку от её лица, прежде чем всё станет ещё более неловким.

Тишина повисла в воздухе, и я знаю, что она тоже может чувствовать неловкость.

К счастью, она прерывает это смущение, прежде чем ляпнуть что–то глупое. – Вы…

хотите остаться на завтрак?

Эм… – я задумался на мгновение, но не смог найти никаких оправданий, чтобы не

согласиться. Особенно учитывая то, как она смотрит на меня сейчас. – Конечно, почему бы

и нет.

– Круто, – она встаёт и берёт что–то из шкафа в дальнем углу. – Я постирала и

высушила их. У меня не получилось выстирать это пятно, но всё равно теперь оно

выглядит немного лучше, – она протягивает мне мою одежду.

– Вау… огромное спасибо. Но ты не должна была это делать.

– Ага, но я сделала, – говорит она. – Ты был в хлам.

– Спасибо, наверное, – нахмурился я.

– Пожалуйста, – она подмигивает, и это заставляет моё сердце биться быстрее.

Чёрт, мне нравится девушка, которая знает, как дразнить меня.

Но ей лучше быть осторожней с этим.

– Увидимся через минуту?

– Конечно, – я киваю и сбрасываю с себя одеяло.

Только тогда я понял, что она сняла мою одежду… и я сижу здесь в постели только

в нижнем белье. Прекрасно.

Она фыркает и прикрывает рот рукой, на что я сразу отвечаю. – Как будто ты этого

раньше не видела.

– Я просто пойду, – она ушла раньше, чем я мог опозориться ещё раз.

Я быстро надел свои вещи, которые пахли так чертовски свежо, как лилии… или

любой другой цветок. Как бы, блядь, сказать. Дело в том, что вещи хорошо пахли, и мне

понравилось это. Однозначно понравилось. Возможно, я должен попросить её чаще

стирать мою одежду и платить за это. Будет ли это выглядеть странно? Вероятно, очень

странно.

Когда мой монолог в голове затихает, я расчёсываю свои грязные волосы и смотрю

в поцарапанное зеркало, висящее на стене, и поправляю свой воротник, убедившись, что

выгляжу нормально, прежде чем выйти из комнаты. Не могу допустить, чтобы кто–нибудь

ещё узнал, что я алкоголик… Я имею в виду, у неё есть братья и прочее дерьмо. Я же

должен выглядеть прилично ради неё. Я не хочу поставить её в неловкую ситуацию.

Когда я был готов, я вышел из комнаты.

Меня сразу встречает Бруно и сердитый брат Лауры, Диего, который ставит кофе на

стол. – Что он здесь делает?

– Диего! – шипит Лаура с кухни, бросая злобный взгляд.

– Что?

– Он наш гость, – объясняет она, прекращая готовить яйца, поворачиваясь к нему

лицом.

– Я никогда не приглашал его.

– Ну, а я пригласила, – она постукивает ногой и кладёт руку на бок. – Хватит быть

таким мудаком.

– Скажи это ему, – Диего смотрит на меня сейчас, и чувствую, что я в чём–то

виноват и готов извиниться.

– Всё в порядке, Лаура, – говорю я. – Я всё равно не голоден.

Она быстро подходит к столу, хватает стул и указывает на него. – Садись.

– Не стоит, серьёзно, – говорю я, стараясь не встать между ними.

– Я не принимаю ответа"нет", – заявляет она, глядя на меня и стул, пока я, наконец, не сажусь. – Ты мой гость, а мы кормим наших гостей… – она смотрит на Диего. – И мы

относимся к ним с добротой.

– Отвали, – бормочет он с набитым ртом.

Она хватает его тарелку и уносит.

– Эй! Я ещё даже не закончил.

– Не можешь вести себя нормально? – прошипела она. – Тогда ты не будешь есть.

Он закатывает глаза и встаёт со стула. Он встаёт и уходит, захлопывая дверь за

собой.

Лаура вздыхает и трёт лоб. – Извини.

– Не извиняйся. Ты не сделал ничего плохого.

– Я знаю, – она кладёт вилку и нож передо мной вместе с тарелкой. – Ненавижу, когда это происходит.

– Он упрямый ребёнок. Но он повзрослеет.

– Я молю Бога, чтобы он это сделал, – она вздыхает. – Порой с ним так сложно

справится.

– Могу представить, – говорю я. – Диего просто нужно немного подтолкнуть, вот и

всё.

– Да, ну… оставь это отцу. Он бы вбил в него какой–нибудь смысл, если бы мог, –

она неловко смеётся, но её смех прекращается так же быстро, как гаснет пламя.

– Он здесь? – спрашиваю я, надеясь, что не вышел за рамки дозволенного своими

вопросами.

– Нет… и я не хочу, чтобы он находился здесь, – заявляет она. – Мы живём одни.

– Так ты их воспитатель или типа того?

– Да, я арендую это место, и они живут со мной. Просто я единственная, кто у них

есть, так что выбора у меня нет. Семья понимаешь ли…

– Я понимаю, – говорю я, кивая. – А ваша мать…?

– Я не люблю обсуждать свою семью, – говорит она, улыбаясь, пока ставит разные

приправы на стол. – Если ты не против.

– Да, конечно, – откашливаюсь я. – Извини, я не знал. Я бы спросил иначе.

– Всё в порядке, – говорит она. – В любом случае, добавить молока в кофе?

– Нет, я предпочитаю чёрный, – отвечаю я, и она садится рядом со мной.

Я ошеломлён количеством еды, которую она ставит на стол. Яйца. Бисквит. Кексы.

Сладкие булочки. Кофе. И даже какой–то фруктовый салат.

В комнате на некоторое время становится тихо, пока она снова не нарушает эту

неловкую паузу. Не знаю почему, но с ней я всегда молчу. Я полностью теряю дар речи,

когда нахожусь рядом с Лаурой.

– Хорошо… приятного аппетита, – на её лице появляется широкая улыбка.

Я беру сладкую булочку, пока она наливает кофе в наши чашки. – Бруно! Завтрак, –

кричит она чуть дальше по коридору.

– Иду, – отвечает он ей.

Лаура берёт стакан воды и принимает таблетку, которая похожа на

противозачаточную. Ну, вы никогда не можете быть полностью в безопасности. Особенно,

когда вы намереваетесь трахать такого парня, как я, потому что я трахаюсь часто, и мне

нравятся киски.

Я намазываю маслом свою булочку, когда Бруно ходит без штанов и с одним

пальцем в носу, а другой рукой размахивает устройством с кнопками, которое похоже на

джойстик.

– Бруно! Почему ты голый?

– Голый? Я не голый, – отвечает он и стряхивает козявку с пальца.

– Тьфу, Бруно, прекрати это делать, пожалуйста, – она закрывает глаза и тяжело

вздыхает.

Я улыбаюсь про себя. Ребёнок очень похож на меня – выходит из своей комнаты,

не заботясь о том, как выглядит, что делает, и с его зависимостью от экрана. Ему похуй.

– Надень штаны, – говорит она. – Или ты навсегда оставишь Фрэнка со шрамом.

– Шрамы? У него шрамы? – глаза мальчика сверкают от волнения, и я смеюсь над

этим.

– Нет, малыш, но у меня есть чернила на моей коже и невидимые шрамы.

– Невидимые шрамы? – он опускает игровую приставку и фокусируется на мне, его

глаза мерцают от любопытства.

– Душевные шрамы, – говорю я, делая глупые движения руками, как будто это

магия или что–то вроде того, что заставляет Лауру усмехаться.

– Что за чернила на вашей коже? – он спрашивает.

– Знаешь, как татуировки, – отвечаю я.

– Татуировки? У вас есть татуировки? – он, кажется, искренне рад. – Я могу их

увидеть?

– Нет, Бруно. Хватит задавать столько вопросов. Ты беспокоишь его, – настаивает

Лаура, попивая кофе.

– Оу… – он выглядит разочарованным.

Я глажу его по голове, пока его волосы не спутаются. – Может, в другой раз,

малыш.

– Надень штаны, – говорит Лаура. – Он не хочет видеть твою голую задницу.

– Всё в порядке, – шепчу я Лауре. – Я видел столько задниц в своей жизни, что

ничто меня уже не смутит.

Она хмурится и пожимает плечами. – Хорошо, если ты так говоришь.

Бруно улыбается, садясь за стол, положив джойстик рядом со своей тарелкой. –

Что это? – он смотрит на мою чашку.

– Кофе. Хочешь? – я протягиваю чашку ему, после чего Лаура бросает на меня

злобный взгляд.

– Нет, спасибо. Я уже сделал глоток неделю назад, когда Лаура не видела, и мне не

понравилось.

Я фыркаю, когда челюсть Лауры падает, но она ничего не говорит.

Мне уже нравится этот маленький наглец.

Я откусываю от сладкой булочки и стону. Чёрт, это прекрасно.

– Серьёзно? – спрашивает Лаура.

– Ммм… так хорошо, – отвечаю я.

– Её яйца тоже хороши, – говорит Бруно и берёт одно. – Я люблю их.

– Их не так уж легко испортить, – размышляет она.

Я беру яйцо, чищу и пробую. – Вкусно.

– Видишь? – Бруно улыбается. – Сказал же!

– Ты умный малыш. Яйца полезны для тебя, знаешь? Они заставляют тебя расти и

становиться сильным.

– Лаура говорит то же самое, – размышляет он.

Лаура улыбается мне, когда берёт виноград из фруктового салата и кладёт его в

рот.

– Так вы её парень?

Она выплёвывает половину винограда. – Бруно!

Я смеюсь и глотаю свой кофе. – Неа.

– Вы уверены?

– Возьми печенье, – рычит Лаура, засовывая его ему в рот, чтобы он замолчал.

– О, подождите, – говорит он, жуя. – Вы не можете. Вы священник, верно?

– Проповедник. И я могу, – отвечаю я.

– Значит, вы можете жениться на ком–то?

– Да, – отвечаю я.

– Хм… Странно.

Ребёнок такой любопытный. Интересно, знает ли он, кто такой проповедник?

– Значит, вы работаете на церковь? – спрашивает он.

– Я не работаю на церковь, но я читаю проповеди.

Мои глаза расширяются.

Проповеди. Я должен был читать сегодня.

– Чёрт! – я вскакиваю со стула.

– Что? – спрашивает Лаура.

– Я должен быть в церкви. Чёрт!

Бруно хихикает. – Он ругается.

– Тише… – Лаура толкает его, а затем смотрит на меня. – Так ты должен идти?

– Да, мне очень жаль. Завтрак был очень хорошим. Благодарю.

– Возьми его с собой, – говорит она, и впихивает булочку мне в рот.

– Большое спасибо за всё, – пробормотал я с полным ртом, похожий на идиота.

– Не стоит.

– Значит, мы увидим вас в церкви? – спрашивает Бруно, когда я направляюсь к

двери.

Я останавливаюсь и смотрю через плечо на Лауру. – Спроси у своей сестры.

Затем я ушёл.

И это поражает меня. Впервые, когда я чувствовал себя виноватым за то, что не

был там, где должен быть. Я знаю, что запутался и должен всё исправить. Каким–то

образом Лаура повернула переключатель внутри моего мозга, который заставляет меня

сталкиваться лицом к лицу с моими демонами.

И победить их всех.

Глава 8

– Ты опоздал! – Мама прошипела на меня, когда я зашёл в церковь, наполненную

людьми.

– Я знаю, – шепчу я снова. – Извини.

– Где ты был? – спрашивает она, останавливая меня на своём пути.

Все смотрят на меня, но я стараюсь игнорировать взгляды и шепчу.–Снаружи.

– Снова пил?

Я киваю. Нет смысла отрицать правду.

Она тяжело вздыхает, а потом хлопает меня по спине. –Продолжай.

Я понимаю это как разрешение прочитать проповедь. Я боялся, что она выгонит

меня отсюда прямо сейчас, но она даёт мне ещё один шанс, и я хватаюсь занего обеими

руками.

Я подхожу к алтарю, становлюсь за кафедру и понимаю, что ничего не подготовил,

так что предполагаю, придётся импровизировать… снова.

Я откашливаюсь. – Всем доброе утро.

Тишина.

Не удивительно, учитывая мою последнюю речь.

– Я знаю, что в прошлый раз я был не самой яркой звездой на небе… но давайте

сосредоточимся на чём–то позитивном сегодня, хм? –я смотрю на прихожан, надеясь, что

они согласны, но они все, кажется, смотрят вперёд, будто бы меня вовсе нет. Как будто я

разговариваю с зомби или типа того. Ну и, одна бабушка, кажется, увядает на месте. Не

удивлюсь, если она умрёт.

Я смеюсь про себя, но потом я вижу Лауру и её братьев на скамье. И почему–то я

не могу думать ни о чём другом, кроме как о моменте, когда увидел её красивое лицо

после пробуждения,после пьянки. Это как выползти из ада и попасть на небеса.

Я проглотил ком в горле и схватился руками за кафедру.

– Сегодня я хотел поговорить с вами о радости. Веселье. Богатстве жизни и земли.

Люди замешкались на своих местах, как будто они, наконец–то, проснулись.

–Как мы все знаем, давным–давно, Бог создал землю, а затем человеческий род,

чтобы наслаждаться её богатством. Бог создал нас по своему образу и подобию, а мы, в

свою очередь, поклоняемся Ему как единственной истине.

Пристальный взгляд в глаза Лауры так отвлекает; мне трудно сосредоточиться.

–Бог учит нас любить друг друга и любить самих себя. Радоваться тому, что мы

имеем, и наслаждаться жизнью, которую Он дал нам на этой земле.

Некоторые люди кивают головой, но я не могу отвести взгляд от Лауры. В ней есть

что–то, что меняет моё настроение. Что–то, что пробуждает желание стать бунтарём

снова. Заставляет меня быть снова плохим.

– Тогда почему мы не позволяем себе немного удовольствия время от времени? –

спрашиваю я.

Маргарет хмурится, она стоит в левом углу церкви, наблюдая за мной, как ястреб.

Я высоко поднял голову. – Бог создал нас именно такими, как и хотел. Отрицать это

было бы оскорблением Его имени. Это значит, что Он создал нас со всеми потребностями,

которые мы испытываем. И, если вы чувствуете, что это противоречит вашей вере, то

ответьте на этот вопрос: Как можно любить кого–то другого или себя, если они делают

что–то или думают не так? И считаете ли вы, что любить себя важнее, чем следовать

набору произвольных правил? Или вы думаете, что Бог предназначил вас испытать всё,

что есть на этой земле? Потому что я думаю об этом в последнюю очередь.

Лаура крутится на своём месте, кусая губу, когда её пальцы скользят по волосам. Я

представляю, что это моя рука проходит по её волосам, моя рука касается её лица, мои

зубы кусают её губу.

Блядь.

Я сжимаю микрофон. – Верить в Бога – значит верить в Его план для нас. Верить в

свои представления о том, что значит быть человеком. Он создал нас такими, какими мы

должны быть. Так что наслаждайтесь жизнью, которая у вас есть. Так что идите и

поживите немного. Делайте то, на что никогда не решались.

Я усмехаюсь, видя недопонимание на лицах.

– Устройте громкую вечеринку. Поживите на краю. Прыгните с парашюта. Сходите с

ума. Разбейте то, что вам не нравится. Искупайтесь нагишом. Займитесь любовью с

партнёром в машине или на столе.

И вот челюсти прихожан снова упали.

–Секс – это не стыдно, люди. Это естественная функция тела, её Бог нам дал. Если

бы Он не хотел, чтобы мы наслаждались им так много, Он бы не сделал его таким

приятным. Так что наслаждайтесь жизнью.

– Фрэнк! – Мама шипит со стороны, но я игнорирую её.

– И что бы вы ни сделали… не судите ни себя, ни других. Именно этого Бог не хотел,

чтобы вы делали. Люби ближнего своего, как самого себя, помните? – я улыбаюсь. – И,

если вы думаете, что это странно – иметь эти чувства – вы заблуждаетесь. Они у меня

тоже есть. Все знают.

Я слышу вздохи.

– Что вы думали, что у проповедника нет потребностей? Ошибаетесь, – я смеюсь. –

Как я уже сказал, все мы люди.

Мама снова устремляется к алтарю и хватает микрофон, отталкивая меня в

сторону. – Проповедь закончена. Спасибо, что пришли. Увидимся в следующее

воскресенье,– голос у неё расстроен. – Надеюсь.

Она выпускает микрофон и тянет меня в свою комнату в задней части церкви,

захлопнув за собой дверь. –Фрэнк, объяснись.

–Что? – я пожимаю плечами. – Я хотел сказать им правду. Разве не в этом

заключается вера? Чтобы люди чувствовали себя лучше?

–Не о своих грехах!

–Может быть, мы с тобой просто не согласны в том, что такое грех на самом деле.

Она берёт Библию и засовывает её мне в руки. – Я предлагаю тебе перечитать это,

потому что ты, очевидно, забыл, о чём здесь речь.

– Или, может быть, я перешёл на следующий уровень.

– Фрэнк, – она вздыхает и закатывает глаза. – Ты испытываешь моё терпение.

–Слушай, прости, ладно? Я знаю, что сделал много ошибок в прошлом.

Её смех прерывает меня. – Это ещё мягко сказано.

– Я же пытаюсь исправиться, ладно?

–Не достаточно хорошо.

–Вот кто я такой. Кем я хочу быть. Кем мне комфортно быть.

– О, прошу тебя, ты ведёшь себя так, только потому, что был пьян и ничего не

приготовил. Раньше ты был так хорош в этом, а теперь посмотри на себя. Неряха, – она

кладёт руку на моё плечо. – Пришло время вернуть свой дух.

– И как ты предлагаешь это сделать?

–Немного самоанализа. Поговори с Богом. Иди в часовню и помолись. Это

единственный способ найти ответы для себя, Фрэнк.

Я вздыхаю. – Неужели мне это нужно?

Один суровый взгляд заставил меня уступить ей.

– Хорошо, хорошо, – я беру книгу, как будто это единственная истина. – Я поговорю

с Богом. Посмотрим, что он скажет о моей удивительной личности.

Она снова закатывает глаза, берётся за дверную ручку и открывает её для меня. –

Пожалуйста. В следующий раз… сделай мне одолжение и не появляйся.

Я отмахиваюсь, когда я ухожу. – Хорошо.

Но я даже не могу сказать «пока», потому что она уже закрыла дверь.

Чёрт, она действительно разочарована во мне.

Я ненавижу этот взгляд на её лице, но что я могу сделать? Я такой, какой я есть.

Или, по крайней мере, я стал таким давным–давно…

Некоторые дни, я бы хотел, чтобы я мог отменить всё, что я делал в прошлом.

Может быть, тогда я был бы проповедником лучше, чем сейчас. Жаль, что Бог не

придумал путешествия во времени.

ͽͼ۩ͽͼ۩ͽͼ

Я стою и смотрю на образ Иисуса в маленькой часовне, расположенной на крайней

правой стороне церкви, и крещусь. Я закрываю глаза и молюсь, как сказала мне Мама. Я

делаю это не только потому, что она этого хочет. Я делаю это, потому что этого хочу я.

Мне нужна помощь.

Как и много раз ранее, я искал Его советы, когда потерял свой путь.

Бог знает, сколько раз я просил его помочь. Его милости. Чтобы эта боль

закончилась.

Но я всё ещё живу. Видимо Он хочет, чтобы я страдал.

Может быть, Он думает, что это сделает меня лучше, но пока я этого не замечаю.

Я должен попробовать ещё. Упорно бороться. Игнорировать, даже если они против

меня.

Потому что Он, должно быть, не просто так держит меня в живых.

– Боже, пожалуйста, покажи мне Твой путь, – умоляю я, глядя на красивую фреску

на потолке. – Я не знаю, что мне делать. Мне так нравилась эта работа, а теперь посмотри

на меня. Я запутался. Я всё время пью, чтобы справиться со своей жизнью. И теперь…

теперь, я даже влюбился в девушку, которая посещает эту церковь.

Я громко вздыхаю и опускаю голову, испытывая стыд.

– Это неправильно? Ошибка ли хотеть кого–то так сильно, чтобы желание

превратилось в одержимость? Нельзя фантазировать о ней так много. Такое чувство, что я

оскорбил память о… – я не могу сказать ни слова, не задыхаясь изнутри.

–Это обман? Я нравственно развращён, если хочу эту девушку? Даже, если только

на один день? Могу я получить это, не чувствуя вины? Не чувствуя, что я жертвую клятвой, которую дал?

Я качаю головой, зная, что никто не может ответить на эти вопросы, кроме меня.

Но разговоры об этом должны помочь, даже, если Он не ответит мне.

– Я сделаю всё возможное, Боже, чтобы служить Тебе, как всегда. Обещаю, я стану

лучше. Я обещаю, что сделаю это правильно когда–нибудь. Но сначала… мне нужно

исправиться. Пожалуйста, веди меня. Аминь.

Я киваю и делаю глубокий вдох. Мне немного полегчало. Но недостаточно, чтобы

полностью забыть, но достаточно, чтобы я мог снова улыбаться.

Пока я не обернулся.

Потому что угадайте, кто стоял в небольшом проходе в районе часовни?

Лаура.

– Прости… если я прерываю, – пробормотала она.

– Всё в порядке, – интересно, услышала ли она, о чём я говорил… и если да, то

какую часть.

–Я искала тебя, а потом нашла здесь, разговаривающего, и я была немного…