Папина содержанка

Глава 1

Если бы я в тот день отказался ехать на юбилей отца, который решил шумно отметить свой полувековой юбилей, ничего из того, что потом буквально перевернуло жизнь с ног на голову, не случилось бы. Но когда курьер из его компании принес белый конверт, адресованный персонально мне, в котором на шикарной позолоченный открытке рукой родителя было начертано «Приходи, очень буду ждать», а также указаны место и время, я смалодушничал.

Я ведь знал, что идти не стоит – мама точно не пойдет, и сразу по нескольким причинам. Во-первых, отец бросил нас ровно три года назад. Да, я к тому времени уже был взрослый мальчик, выпускник школы, и потому никакой психологической травмы особой у меня не случилось. Но главная причина была другая. Мама не смогла простить своему бывшему мужу, к кому он ушел от нас.

О, это вещь поистине удивительная, и маму она поразила глубоко в сердце. Ведь папаша ушел от неё… к молодой девушке. Да, именно так. К Максимилиане, или просто Максим, – стройной красавице двадцати пяти лет отроду, которая нещадно блудила по просторам даже не одной только нашей страны, она умудрялась оставлять следы своего флирта во многих странах мира, поскольку была невероятно богата – её собственный папаша владеет акциями крупного нефтегазового холдинга.

Любовь раскинула свои сети для моего отца, Кирилла Андреевича, за два года до того, как он сделал нам ручкой, оставив все нажитое непосильным трудом. Пиджак кожаный три штуки, магнитофон импортный четыре, портсигар серебряный – пять… Это я так стебусь над ним до сих пор, поскольку впервые видел, как человек действительно ушел ни с чем. Просто сказал матери, что уходит от нас, потом крепко пожал мне руку и, как был, в пиджаке с небольшим кожаным портфелем, отчалил в свою новую жизнь.

Да, насчет его жизни. Я понятия не имел, что мой отец такой. То есть изменник. Ну, как его ещё назвать? Да неважно. Самое жуткое в том, что когда отец ушел, и мать начала выстраивать между мной и им стену полнейшего отрицания, я сначала поддался, а потом решил, что не буду забывать. Чего ради? Он ведь с ней разошелся, как с женой, я-то остался его сыном. И пусть отец у меня теперь с другой женщиной, папой-то из-за этого быть не перестал.

Я закончил школу, притом довольно хорошо, и даже сдал ЕГЭ на 95 баллов, потом поступил в университет, решив стать дипломатическим работником. Всю жизнь мечтал путешествовать по миру и знакомиться с разными людьми. А потом случилось это приглашение на юбилей.

Конечно, я через родственников и общих знакомых знал, кто пассия моего отца. Та самая мажорка Максим, которая ездит, в отличие от дочерей очень богатых родителей, не на спорткаре за много миллионов рублей, а на байке, в черной кожаной косухе и шлеме. Впрочем, если сложить по стоимости и сам байк, и весь прикид мотоциклистки, то на эти деньги можно купить очень даже неплохой внедорожник.

Об этом мне тоже рассказали, хотя сам я Максим не видел. Вернее, только на фотографиях в социальной сети, где она выкладывает регулярно свои преисполненные пафоса изображения. То на вершине какой-то горы в альпинистском снаряжении. То на гребне волны рассекает на доске. То управляет парусником, и даже есть снимок, где сидит за рулем легкомоторного самолета. А уж про остальные – на пляже, в воде, под водой, на слоне, рядом с поверженным львом и тому подобное – даже могу не рассказывать.

Я смотрел, смотрел, и чем больше разглядывал, тем больше отторжения вызывала во мне эта девушка. Как отец мог с ней связаться? Мажорка, самая натуральная. Наглая, самоуверенная, хамоватая, не признающая авторитетов, с грубоватыми манерами! Человек, привыкший прокладывать себе дорогу жизни, щедро смазывая её купюрами в иностранной валюте прежде всего, а уж потом – рублевыми, потому что они – «зашквар».

Но отец мой, человек солидный и сам далеко не бедный, влюбился в нее, как кот в молоденькую кошку. Или это у него лебединая песня? Помнится, у Федора Тютчева есть стихотворение на эту тему, а в нем такие строчки:

«О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней...

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней, зари вечерней!»

Максим, черная ангел мажорного рая, никак не вписывалась не только в мою картину мира. У моей мамы, Ангелины Александровны, или просто Лины, как зовут её друзья и близкие, любое упоминание о подруге отца вызывало настоящую истерику. Правда, как человек интеллигентный, все-таки доктор филологических наук, она не устраивала сцен и скандалов. Её истерики проявлялись в том, что мама, услышав о Максим, мгновенно замолкала, вставала и уходила. В любом месте. В любое время. С любым собеседником. Мои бабушка с дедушкой, её родители, тоже не миновали этого. И были сильно удивлены, но потом как-то смирились, перестали упоминать «злую демоницу», как её бабуля назвала однажды.

Три года прошло, и я теперь решил, что ничего страшного не будет со мной, и мама простит, если я схожу на юбилей отца. Все-таки полтинник бывает один раз в жизни (до векового юбилея надо ещё дожить, а когда тебе двадцать, он вообще воспринимается, как нечто космически далекое), да и потом – отец все-таки.

Все эти годы он не прерывал со мной общение. Мы виделись даже иногда. Но я попросил его, чтобы никогда при наших встречах не присутствовала Максим, и папа всегда четко исполнял это пожелание. Даже когда мы с ним летали на выходные в Берлин, на фольклорный фестиваль Октоберфест, то сделали это исключительно вдвоем на принадлежащем его компании самолете.

Теперь же от Максим было не избавиться, поскольку… вторая половина все-таки. Притом уже третий год официально, так сказать, а до этого ещё два… всего пять лет они вместе. До сих пор не понимаю, как солидный бизнесмен может столько времени встречаться с такой, как Максим, которая, кажется, даже после начала отношений с отцом не изменила своего образа жизни. Интересно, она всё так же, как о ней слухи ходят, трахается с кем попало и где захочет?

Глава 2

Со мной такого прежде не случалось. Никогда. Абсолютно. Чтобы я, вот так просто, лишь посмотрев на девушку, влюбился без оглядки? Припомнить не могу. Да, мне и раньше приходилось чувствовать какое-то жжение в груди, когда нравились девочки в школе. Или пара симпатяжек в университете. Но чтобы вот так, сразу… Я был в полнейшей растерянности.

Нет, я был в глубоком шоке, потому что… она же подруга моего отца! У них роман, причем давно, и мне нельзя туда соваться. Но тогда почему в моем мозгу отпечатался взгляд этих ироничных голубых глаз?! Да не оставил след, он просто выжег у меня там клеймо прямо на сердце, и оно дымилось, сладко побаливало. Вот так и стоял соляным столбом, не в силах пошевелиться, так и пялился на Максим.

– Дырку во мне прожжешь, – сказала она, усмехнувшись.

Я мотнул головой, сгоняя наваждение.

– А ты… разве не должна быть там, с… отцом?

– Кому отец, а кому и папик, – колко ответила мажорка.

Папик?! Она называет моего папу таким вот… отвратительным словом? Ужас какой. У меня сжались кулаки, захотелось крепко стукнуть Максим по физиономии. Вот взять, размахнуться и влепить… прямо кулаком по этому… такому красивому, гармоничному, прекрасному, загорелому лицу… Боже, что я несу! Но разве можно на такую красоту руку поднимать?

– Ты не ответила, – буркнул я. И, чтобы продемонстрировать мажорке, какой я на самом деле взрослый, глубоко затянулся. Да так сильно, что легкие мои трубочкой свернулись, отвергая такое огромное количество зловонного дыма. Я закашлялся, и Максим крепко приложилась мне ладонью по спине. Раз… два… три… Мне полегчало, правда слезы брызнули из глаз. Ужас какой! Она ещё решит, что я плачу!

Я грязно выругался.

– Ой, Шурик, ты выражаешься, как сапожник, – опять сыронизировала Максим.

– Не твоё дело, – буркнул я. Ещё она меня жизни учить будет и этикету. – Так чего ты тут, а не там? – в голосе моем было столько презрения, что мажорка просто обязана была его почувствовать. Да, нелегко даются мне такие слова в её адрес. У меня от каждого взгляда в её сторону сердце чаще колотиться начинает. Да что за наваждение такое?!

– Опоздала, – пожала плечами Максим, и кожаная куртка захрустела.

– Ты в таком виде собралась на день рождения отца?

– Да мне по фигу, если честно, что обо мне подумают, – бросила Максим.

Вот ведь коза какая! Отец одет с иголочки, на нем дорогущий костюм, а эта… приперлась в байкерском прикиде, да ещё бахвалится! Да, папуля, обрел ты на свою задницу большую занозу. Интересно, как у них личные отношения складываются? Максим, судя по всему, авторитетов не признает, да и вообще на общественное мнение плевать хотела.

– А ты думал, я разряженная приду, в бальном платье?

– Хотя бы прилично одетая.

– Что на мне неприличного? На мне, правда, трусиков нет, забыла нацепить, – доверительно шепнула Максим, приблизившись к моему лицу. И рассмеялась, увидев, как я отодвинулся. – Да не бойся! Мои женские прелести надежно упакованы в штаны, не покажутся наружу, гостей не напугают. Ха-ха!

Мысль о том, что у неё под кожаными штанами ничего нет, пробежалась в моем мозгу огненной стрелой. Я даже потер заломивший висок. Спазм, наверное. Так мама говорит, когда голова у меня начинает побаливать. А ещё меня поразило, что когда Максим наклонилась, от неё явственно попахивало алкоголем. Она ещё и пьяная за рулем ездит! Вот это номер.

Ужасно захотелось прямо сейчас позвонить куда следует и сообщить, что эта дамочка нарушает ПДД! Хотя вот парадокс: я даже не знаю её фамилии. Что полиции скажу? Мажорка Максим катается пьяная? А ещё она любовница моего отца? Да, глупее не придумаешь. И вообще. Я на подлости не способен. Вот если бы Максим была за рулем машины, и они вместе с папой поехали куда-то, я бы высказал ей всё, что думаю. Но она на мотоцикле одна, поэтому пусть сама решает, когда шею себе свернуть. Господи, только бы не убилась…

Ну вот. Опять думаю о ней с нежностью. Да почему?! Я вижу её всего пять минут в живую, а когда на фото смотрел, то не было у меня никаких к ней чувств! Волшебство прямо какое-то. Нелогичное. Ничего не понимаю.

Максим тем временем выкурила сигарету, окурок щелчком пальца отправила прямо в большую кадку с цветком, хотя в шаге стояла урна. Видимо, ей так нравится – демонстративно нарушать правила. Показушница!

– Ладно, пойду, что ли, переоденусь. Буду, как эти павлины, – усмехнулась она.

У меня рот распахнулся от удивления.

– Ты что, поверил, что я в кожаном прикиде в ресторан пойду? – мажорка опять меня высмеяла. Вот… слова нет такого, чтобы выразить мой гнев!

Она удалилась, вихляя круглой попкой. Я вернулся на своё место. Вот и познакомились. Вот и поговорили, как мёду напились. Аж противно. Аж горько во рту и… на сердце так удивительно спокойно. Вроде как оно всю жизнь искало что-то и тут совершенно неожиданно нашло. Наверное, так чувствовали себя золотоискатели, когда бродили по просторам, отыскивая следы желтого металла. А потом, обнаружив крупный самородок, садились и, ласково потирая его грязными пальцами, чувствовали себя счастливыми.

Вот только этот самородок на самом деле та ещё зараза. Саркастичная, колкая, словно ёжик, постоянно стебётся надо мной и над остальными. Как папа с ней уживается? Не понимаю. Я бы с такой, наверное, ругался по десять раз на дню. Не нравятся мне подобные люди, которые всё высмеивают. Или это у них такая защита психологическая? Держат оборону ото всего мира, скрывая свою мягкую, теплую сущность. Боятся, что если пустить кого-нибудь внутрь, тот истопчет всё грязными ногами, сделает больно и свалит в закат.

Глава 3

Мне жутко стыдно признаваться, что соревнование, устроенное мажоркой, в которое она втянула меня, как последнего дурачка, я с треском проиграл. Как это понял? Очень просто, к сожалению. В тот самый момент, когда ведущий назвал мое имя, сказав, что сейчас виновника торжества поздравит его сын Александр, я попытался встать… и не смог.

Едва я попробовал сделать это, как весь огромный зал вместе с гостями закружился перед глазами в безумном вальсе. Чтобы не упасть, я вцепился одной рукой в спинку стула, а другой в столешницу, потянув за скатерть и едва не опрокинув на пол все, что там было. Нет, все-таки парочка фужеров с гулким стуком хлопнулись об стол, один даже раскололся, и из него вытек сок.

– Сынуля-то накушался до зеленых соплей, – прокомментировала мой провал Максим. – Осталось только мордой в салат, и баиньки.

Господи, как же мне стало стыдно за свое поведение! Никогда в жизни я не был покрыт таким толстым и зловонным слоем позора, как в тот момент. Так себя показать перед гостями отца! Родственниками, друзьями, бизнес-партнерами! Единственный сын нализался до свинского состояния, так что даже поздравить не может.

– Папа! – выкрикнул я, при этом ощущение было такое, что смотрю со стороны, как какой-то пьяный юноша пытается толкнуть речь, но при этом язык у него заплетается, подняться с места не в состоянии, а глаза блукают по сторонам, не в силах задержаться на одном предмете. – Я тебя проздр… проздров… поздааравляю! От души!

– Спасибо, сын, – ответил отец. Если бы я в тот момент умел оценивать реальность объективно, то услышал бы, сколько разочарования и гнева вложил мой предок в эти два слова. Но мне было не до того. Начало тошнить, и я вдруг явственно осознал: если прямо сейчас не окажусь возле унитаза, случится непоправимое. Потому что напиться – это еще как-то более-менее простить можно. Если наблевать на виду у всего зала – вот что будет настоящей катастрофой. Ведущий между тем, заметив, что ситуация накалилась, сболтнул какую-то шутку, его партнерша весело засмеялась, и они объявили следующий номер.

Меня между тем дико штормило. Я снова попытался встать, и неожиданно получилось. Только голос, этот противный, но такой очаровательный, бархатный голос прошелестел рядом с ухом:

– Пошли, помогу, сынуля.

Мажорка. Пришла-таки на помощь «названному сыну». Это ж ни в какие ворота! Она мне теперь, если с моим отцом встречается, кто? Мачеха? Нет, в таком случае это инцестом называется. Тётя? Нашлась родственница! Она же моему отцу не сестра. А кто? Не племянница, поскольку старше, да и вообще. Боже мой! Моя приемная мамаша! Ха-ха-ха! Превозмогая тошноту, я рассмеялся.

– Алкаш, – ухмыльнулась Максим, продолжая фактически тащить меня до заветной комнаты. Откуда в ней столько силы, а? В мужском туалете она открыла для меня кабинку и оставила одного. Вскоре оттуда послышалось, как я зову из фаянсовых глубин некоего Ватсона. Да, мне бы теперь доктор точно не помешал.

Прочистив организм в некотором смысле, я вышел из кабинки, умылся ледяной водой, стараясь привести себя в чувство. Какое там! Стены ходуном ходят, потолок с полом перемешаться желают. Вот она меня напоила, а?! Ничего, будет и на моей улице масленица!

– Гадина ты, – высказал я в лицо мажорке коротко и ёмко всё, что о ней думаю.

– Вот тебе на! – усмехнулась она. – Я его от позора спасла, притащила сюда и слушала, как его высочество блевать изволят, а он меня же и оскорбляет.

– Что заслужила, то и получи. Ты меня напоила, – сказал я.

– Неужели водочку насильно в ротик вливала? – язвительно спросила Максим.

– Нет, но ты меня спровоцировала! – последнее слово я выговорил с трудом, потому что язык продолжал ворочаться во рту, как подстреленный.

– Спрово… как? – делано переспросила мажорка.

– Да пошла ты!

– Я-то пойду, а вот ты куда денешься, пьяница малолетний? – опять насмешливо поинтересовалась она.

– Ничего, как-нибудь. Вот сейчас такси вызову… – я сую руку во внутренний карман пиджака. Цепляю пальцами смартфон. Вытаскиваю. Вжик… бух! Дорогущий аппарат, купленный на отцовские деньги (подарочек на 23 февраля) падает на пол углом и разлетается вдребезги. Да что за день-то такой! Мне жалко телефон до слез. Я сажусь на корточки, начинаю его собирать. Бесполезно. Тут веник и совок нужны, а не ремонт.

Слезы отчаяния и бессильной злости начинают капать на кафельный пол. Смотрю на обломки, держу их в руках и плачу. Как малыш, у которого кто-то злой и сильный раздавил игрушку на детской площадке.

– Ой, как я не люблю эти сопли, слюни и слезы! Ну, чего ревешь, как баба? – слышится уже злой голос Максим. – Не скули, папенька тебе новый купит.

Она даже посочувствовать не может моему горю. Это не женщина, а исчадие ада какое-то!

Но вот опять сильные руки хватают меня за плечи. Она ставит меня на ноги, наклоняет головой к раковине, включает холодную воду и вдруг начинает, одной ладонью держа за шею, второй протирать мне зареванное лицо. Только про слюни и сопли это она приврала, конечно. Я расплакался, а не разрыдался. Умывает, как ребенка. Интересно, у неё дети есть? «Нашел время, о чем думать!» – ругаю сам себя.

И понимаю, настолько приятны мне эти прикосновения сильных, но мягких пальцев. Мажорка набирает новую порцию воды, проводит по моей горячей коже, которая становится всё холоднее, и благодаря этому я постепенно прихожу в себя. И от страданий, и от опьянения. Хотя первое преодолеть, конечно, намного легче, чем второе. Меня продолжает покачивать.

Глава 4

Не знаю, куда меня везет Максим. Мелькают улицы, фонари, мосты, ярко освещенные площади, дома. Порой кажется, что путешествие продолжается уже несколько часов, хотя, хотя наверняка намного меньше. Но смотреть на часы нет желания. Я согрелся у неё за спиной. Мне приятно ладонями, плотно прижатыми к животу девушки, ощущать её дыхание и биение сердца. Пусть пальцы мои и замерзли сверху, но им тепло на внутренней поверхности. Так бы и ехал на край света, не обращая внимание ни на что вокруг.

– Хорош уже, – глухо и едва различимо слышится в шлеме, поскольку ветер свистит у меня в ушах.

Я пытаюсь вслушаться. О чем это она? У неё там, наверно, вмонтирован блютуз-передатчик, вот по телефону и болтает. Видел такие шлемы в рекламе, кажется. А что? Очень даже удобно. Только не пойму, как там срабатывает кнопка ответа на вызов? Языком, что ли? Или носом тыкать?

Мне смешно, я хихикаю, но быстро прекращаю – меня начинает потряхивать от смеха, а на такой скорости и на этом байке, летящем, словно стрела, это опасно. Я пьян, конечно, но не до состояния самоубийцы.

– Да хорош уже! – слышу снова. Опять она пимпочку давит кончиком языка. Ой, умора! Ха-ха-ха! Черт, не свалиться бы…

– Хватит меня лапать! – рычит Максим, и до меня вдруг доходит смысл сказанного: это я, увлекшись, растопырил пальцы у неё на груди. Ай! Спешно соединяю их и пускаю на уровень талии. Здесь у неё карманы, вот на них и остановлюсь. Как неудобно-то получилось! Блин, не рассказала бы она отцу. Тот ещё приревнует меня к собственной любовнице. Ужас, этого мне только не хватало. Ещё ведь предстоит разговор по поводу моей пьяной выходки, а тут… нет, я этого не вынесу.

Мы останавливаемся напротив уходящей в темноту ночного неба многоэтажки. Максим заглушила мотор прямо напротив подъезда, хотя могла бы сделать это заранее, метров за пятьдесят, чтобы не будить людей грохотом мощного движка, и проехать накатом. Но ей наплевать, мажорка все-таки. Я думаю, что если бы у неё была тачка, то наверняка каталась бы с огромным сабвуфером, занимающим весь багажник, и сотрясала окрестности мощными глубокими басами, не думая ни о ком, кроме собственной крутости.

Спешно убираю руки с её тела. Ладони все-таки замерзли, их надо срочно в карманы брюк на отогрев, да и сам я задубел во время поездки. Не знаю, как мажорка, да и наплевать на неё. Притащила меня в какой-то спальный район. И тут мне становится жутковато. Она что, решила меня трахнуть по пьяной лавочке? Мол, завтра проснется пацан и долго и безуспешно станет думать, отчего у него член болит.

Э, нет, мажорка. Ничего у тебя не получится! Я во время байк-путешествия так озяб, что даже как следует протрезвел. Меня теперь тепленьким не возьмешь! Да неужели же она настолько порочна, что захочет соблазнить сына своего любовника? Просто невероятно подумать о таком, а уж представить… Но я начинаю фантазировать, как Максим прямо сейчас подойдет ко мне, станет целовать.

– Ты чего замер, юный алкоголик? – слышу выводящий из романтического облака голос мажорки. – Пошли, холодно.

Я вижу, как у неё губы посинели. Даже помада не помогает. Но виду девушка не подает. Вся из себя такая крутая. Ну почему ты не страшная, толстая и старая? Я бы тогда не захотел прямо сейчас с тобой поцеловаться. И вообще это дичь – желать такого с девушкой отца! Я нормальный, нормальный! Убеждаю сам себя, и при этом послушно шагаю за Максим в подъезд.

– Куда мы? – спрашиваю. Она молчит. Открыла стальную дверь своим магнитным ключом, зашли в лифт, поднялись на шестой этаж. Ещё дверь, в общий коридор. Проходим. Квартира номер… не вижу, слишком темно здесь. Максим звонит, нам открывают, она делает уверенный шаг внутрь. Я захожу следом.

Ого, вот это дела! В просторной прихожей мы оказались втроем. Внутри квартиры я увидел худенького паренька в домашней одежде: хлопчатобумажной футболке и носочках, трикотажных шортах. На голове короткие темно-рыжие волосы, большие серые глаза с длинными ресницами. На вид ему лет 18. Недавно исполнилось, кажется.

Отмечаю про себя, что парнишка довольно смазливый. Так Максим что, меня к своему интимному дружку привела?! Так у неё парень есть, а она моему отцу мозги делает, что якобы только с ним?! Ах, тварь неблагодарная! Я поджимаю губы, они у меня трясутся, и пальцы собираются в кулаки. Вот прямо сейчас как размахнусь, как врежу по этой самодовольной роже!

– Ты зачем меня сюда привела? – почти кричу.

– Согреться и выспаться. Сам же сказал: «Мамочки боюсь», – опять насмешлива мажорка.

– Я такого не говорил!

– Ты много чего не говорил, что многие слышали, – сыронизировала она.

– Отвези меня домой! Я требую!

– Если тебе надо так срочно под юбку мамаши, то дверь не заперта. Чеши на здоровье. Завтра к обеду дойдешь, – усмехается мажорка.

– Отвези меня! Или вызови такси! – требую я. Парнишка всё это время удивленно переводит взгляд то на мою физиономию, но на Максим. И молчит.

– Отвали. Устала я. Привет, кстати, – она подходит к парню, целует его в щечку, стягивает с себя устало кожаную косуху и идет куда-то вглубь квартиры.

– Здравствуй, – говорит незнакомец. Он тут хозяин квартиры или кто? Не догадаться.

Стою и не знаю, что мне дальше делать. Принять приглашение? Отец, узнав о том, что я посетил… кого? Любовника его любовницы?! Так он проклянет меня, лишит наследства и вообще, даже говорить со мной перестанет. Зачем я тут? Вот влип по собственной дурости!

Глава 5

Открываю глаза. Тут же зажмуриваю, что есть сил. По ним, словно ножами, режут солнечные лучи, влетающие из окна и, такое ощущение, что прямо мне в мозг. С трудом приподнимаю веки, чтобы осмотреться. Потолок, покрытый рельефными обоями с простеньким рисунком. Такие же незамысловатые, но уже цвета кофе с молоком, обои на стенах. Я сам лежу на большой двуспальной кровати. Слева тумбочка, на ней мой телефон. Небольшая лампа рядом.

Каждый поворот головы дается мне с огромным трудом. Так вот ты какое, похмелье. Да, лучше бы я вчера водку… Господи! Вчера! Я натворил столько, что мне теперь расхлебывать долго придется. А самое жуткое – я лежу на постели, где мажорка трахается со своим дружком!

Становится жутко противно. Резко пытаюсь вскочить, но тут же падаю: мозг словно стискивают стальными раскаленными обручами. Из груди вырывается стон, хватаю голову руками и пытаюсь сжать, чтобы унять боль. И вкус во рту… Жуть какая! Кажется, словно туда всю ночь испражнялись кошки.

В этот момент дверь открылась, в комнату вошел парень в домашней одежде. Щурясь от яркого света, смотрю на него. А, вот и он, мелкий поганец. Как его там? Костя, кажется. Да, точно. Наверное, пришёл поржать надо мной, насладиться зрелищем. Чертова мажорка! Если бы не она, я бы тут не оказался.

А где бы оказался? В номере гостиницы? Так меня в подобном состоянии разве что в какую-нибудь ночлежку на окраине пустили. С тараканами и туалетом в конце коридора. И кто бы, интересно, меня туда довез? Такси? Я был не в состоянии даже его вызвать. Едва ли вообще такое тело кто-то захотел в салон пускать.

– Доброе утро, – говорит Костя. Только сейчас замечаю у него в руках поднос. На нём стакан воды, в котором спешно растворяются, кувыркаясь, две шипучие таблетки. – Вот, выпей, станет легче.

Я вообще-то из рук врагов ничего не беру, поскольку мне противно. Но здесь моя гордость делает шаг назад, уступая головной боли. Выпиваю содержимое. Так хочется лечь обратно, но минуты не желаю оставаться в этом притоне! Здесь мажорка изменяет моему отцу! Как она может такое?! Да! И она же – только сейчас вспоминаю – вчера меня ударила! Да так сильно, что я без сознания упал! Щупаю левую часть лица. На ней заметна припухлость. Всё отцу расскажу, как эта стерва меня избила! Пусть знает, какую змею пригрел на своей груди! Ради кого бросил нас с мамой!

– Спасибо, – проговариваю сквозь зубы. Встаю, превозмогая жуткую головную боль и тошноту. Я обязан поскорее уйти отсюда. Если отец узнает, что я тут был, и мне помогали, то… Но нет. Врать не стану. Сам ему скажу! Сам!

Я спешно натягиваю штаны и рубашку, даже не стесняясь Кости, который стоит рядом и с легкой улыбкой на меня посматривает. Пусть любуется, кобелёк. Мне не жалко. Интересно, это он меня раздел или она? Да наплевать, кто.

В прихожей вижу городской телефон. Набираю номер. Но когда меня спрашивают, какой тут адрес, я в замешательстве. Откуда мне знать?! Видя мое затруднение, подходит Костя. Берет трубку, говорит название улицы, номер дома и подъезд. Он ведёт себя отрешённо. Не спрашивает больше, как самочувствие. Не предлагает остаться. Ничего не говорит о Максим, словно той в природе не существует. Да и ладно!

Через несколько минут дверь квартиры за мной захлопнулась. Я вышел, не сказав даже спасибо. Спустился на лифте, вышел во двор. Достал из кармана мятую пачку сигарет. Да, ребятки мои табачные, крепко вам досталось. Но одна целая находится среди кучки поломанных. Закуриваю. И тут же хватаюсь за фонарный столб – голова резко закружилась. Как же мне плохо! Поскорее прочь отсюда! Вскоре приезжает такси и увозит меня домой.

***

– Саша, где ты был? – голос мамы строгий, жесткий. Я открываю глаза. Смотрю на часы, мирно тикающие на стене. Они показывают половину седьмого вечера. Ого, вот это я вырубился! Как пришел домой, только сил и хватило, чтобы скинуть одежду, бросив её прямо на кресло, и рухнуть в свою постель. Точнее. На диван, притом сложенный. Люблю на нем спать, не раскладывая. Мне так уютнее.

– На дне рождения отца, – отвечаю я, усевшись. Ага, голова уже почти не болит, и то хорошо.

– Да уж, наслышана я про твою там выходку, – говорит мама. – Об этом позже поговорим. Ночь ты где провел?

– Мама, я уже взрослый…

– Вот когда купишь или снимешь себе квартиру, станешь за неё платить, равно как и за всё остальное в своей жизни, тогда я сама назову тебя взрослым, – говорит мама строго. В общем, она права, конечно. Раз живу с ней, значит, я ещё недозрелый фрукт.

– Я был… – что ей ответить? Правду сказать? Это её расстроит ещё сильнее. Мало того, что муж ушел к любовнице после стольких лет совместной жизни, так ещё и личная жизнь у него скоро накроется медным тазом! Хотя, может, оно и к лучшему? Вдруг папа вернется к нам?! А, была не была!

– Я был у Максим.

– Что?! – мама резко бледнеет и медленно опускается на стул, не сводя с меня напуганных глаз. – И ты… тоже с ней?!

– Нет, мамочка! Прости! – спешу всё объяснить. Вот же ляпнул, идиотина! – забавное слово, кстати, хотя и неправильное с точки зрения норма современного литературного языка. Так меня, между прочим, мама называет, когда очень сильно рассердится. Поскольку она филолог, то порой сама придумывает всякие невероятные слова. «Идиотина» у неё жуткое ругательство. У меня с некоторых пор тоже.

– У меня с этой мажоркой нет и ничего быть не может! Я не… – хотел сказать «папа», но стыдно стало: зачем же так отца «опускать»? – Я не извращуга! – нашлось нужное слово.

Глава 6

Продолжаю упорно звонить отцу.

– Холдинг «Лайна», я вас слушаю, – говорит мягкий женский голос. Узнаю, кому он принадлежит. Это секретарь отца, Маргарита Петровна. Милая женщина лет пятидесяти пяти, которую отец пригласил на работу очень давно, когда ещё только начинал свой бизнес, и с тех пор она у него трудится бессменным секретарем и руководителем аппарата. Я так понимаю, это те люди, которые перекладывают бумажки по столам. Что ж, наверное, тоже дело нужное. Не мне судить, я в бизнесе ничего не понимаю. Тем более в таком многостороннем, как у отца.

– Доброе утро, Маргарита Петровна, – здороваюсь я. – Скажите, а папа на месте?

– Здравствуйте, Саша, – отвечает секретарь. – Да, сейчас соединю.

– Спасибо, – отвечаю я. В трубке раздаются щелчки переключения, идут длинные гудки. Один, второй… пятый… Нет ответа. Вдруг трубку поднимают, и я стремительно говорю. – Папа!..

– Простите, Саша, – растерянно говорит Маргарита Петровна. – Но ваш отец сказал, что не хочет с вами разговаривать. Извините. Может быть, вам нужна какая-то помощь? Я ему передам…

– Нет, спасибо, – говорю я и кладу трубку. Надежда на примирение с отцом рухнула на пол и разлетелась на крупные куски. Пока они большие, ещё их можно, наверное, склеить. Но ваза нашего доверия уже не будет прежней… Что-то меня на философию потянуло. Стало очень грустно и одиноко. За стеной мама, которая на меня обижена. За несколько километров – отец, не желающий со мной разговаривать. Никому я не нужен в этом мире…

Во входную дверь квартиры раздается звонок. Жду, пока мама откроет. Не хочу идти, не желаю никого видеть. Но моя строгая родительница обижена так сильно, что не думает даже покидать своего рабочего кабинета. Ладно, я не гордый сейчас. А, как у Достоевского, униженный и оскорбленный. Потому пойду и открою сам.

Интересно, кто там? Вообще-то у нас внизу консьерж сидит в довольно уютной будке, которую ему построили специально. Чтобы зимой тепло, а летом – прохладно, там даже собственный кондиционер есть. Ещё крошечный диванчик, маленькие холодильник и телевизор. Просто дом у нас не совсем простой, «академический»: всего четыре этажа, по две квартиры на каждом, и сплошь профессоры да академики. Народ интеллигентный, потому ценит больше всего покой и уют.

Консьерж – это строгая и принципиальная Арсения Аркадьевна, или, как мы её между собой зовем, Ара. Но не путать с попугаем, поскольку наша консьерж – женщина очень хорошая, только у неё есть два бзика – чистота и порядок. Потому если кто-то попробует войти, предварительно не условившись о визите с хозяевами квартиры, она не пустит. Умолять бесполезно. Станешь угрожать – вызовет охрану, у неё там под столом кнопка вмонтирована.

Звонок в дверь означает, что пришел кто-то, кого Ара знает. Кажется, догадываюсь. И от этого на душе легче не становится. Тебя только мне сейчас не хватало для полного счастья. Да, точно. Вижу это лицо в дверной глазок. Открываю.

На пороге – сияющая, с легким румянцем на щечках, обнажившая свои белые зубки в широкой улыбке Лиза. Она же – Елизавета Петровна, моя девушка. Да, именно так. У меня есть подружка, о которой я последние пару дней вообще не вспоминал. Всё эта Максим, чтоб её! Пробудила во мне какие-то потаённые то ли чувства, то ли желания, то ли всё сразу. Я даже стал думать по вине мажорки, что влюбился в неё.

Кстати, вот и прекрасный способ проверить!

– Привет! Проходи! – натужно улыбаюсь Лизе, которая как всегда не замечает моего истинного настроения. Она девушка простая, как мне думается. Если улыбаюсь, ей подтексты не нужны. Значит, у меня всё хорошо. Пусть так и думает пока. Потому что я должен прямо сейчас проверить, втюрился я в Максим или нет.

Помогаю Лизе раздеться, убираю её пальто в шкаф в прихожей, она снимает полусапожки, и мы идем в мою комнату. Едва запираю дверь за собой, как прижимаю Лизу к себе и начинаю целовать. Она привычно и мягко поддается на мои прикосновения. От неё пахнет жасмином – обожаю этот аромат, и потому она его сегодня использовала. Знала, что буду дома. Но откуда? У мамы поинтересовалась по телефону, видимо. Мне-то дозвониться не могла.

Мы жарко целуемся, наши языки танцуют жаркое эротичное танго, а мои руки скользят по платью Лизы, гладя через ткань её маленькую аккуратную попку. Правда, до кожи там довольно далеко: под юбкой прощупываются колготки, под ними – трусики, и лишь потом… Ничего, я доберусь. Я хочу добраться, у меня даже начинается шевеление в нижней части паха. Мошонка сжимается, это предвестник эрекции.

– Мама дома? – с трудом оторвавшись от меня, спрашивает Лиза. Ну, спасибо тебе, добрая девушка. Сексуальное напряжение как рукой снимает. Внизу все распускается, никакого напряжения больше нет. Я опять ничего не хочу.

– Дома, – говорю я. В моем голосе Лиза слышит раздражение, потому её бровки поднимаются вверх:

– У вас что-то случилось?

– Случилось, – бурчу я. Говорить Лизе ничего не хочется. Да и зачем? Формально она всё ещё моя девушка, только у меня теперь в сердце мажорка поселилась. Приперлась туда, как лиса в заячью норку, да и развалилась. Мол, я тут стану жить вместе с вами. Со мной, то есть. И как её выгнать? Ружья, как у того зайца из сказки, у меня нет.

– Расскажи, – Лиза делает озабоченное лицо. Мы садимся на диван, и я выкладываю ей всё, что со мной случилось вчера. Только опускаю рассказ о том, как испытал приступ влюблённости. В моем рассказе всё просто: мажорка меня напоила, опозорила, потом отвезла к своему любовнику и бросила там пьяного.

Глава 7

– Здравствуйте, Кирилл Андреевич, – говорит Лиза. Голосок у неё такой томный, что когда она произносит эти слова, напоминает мне лисицу, которая пытается уломать ворону поделиться с ней сыром. «Лиза-подлиза», – думаю, глядя на её умильное выражение лица. Вот умеет она без мыла забраться туда, куда никогда не проникает дневной свет. А родители мои принимают это за чистую монету.

– Слушаю тебя, – говорит отец.

– Кирилл Андреевич, я бы хотела с вами поговорить насчет Саши…

– Это он тебя попросил? – голос родителя становится суровым. Да, крепко я вчера его зацепил.

– Нет, что вы, – хитрит подруга дней моих суровых, и её глазки становятся по-настоящему масляными. Вот лиса она, а не Лиза! – Это я сама. Понимаете, пришла к нему, а он сидит, убитый горем. Мне даже страшно стало, я подумала, вдруг что-то случилось… непоправимое. А оказывается, что Сашка вчера напился на вашем юбилее… Кстати, ой, совсем забыла! Здоровья вам крепкого, Кирилл Андреевич, и удачи во всех начинаниях!

– Спасибо, – говорит отец.

– Так вот, я спросила Сашу, а он говорит, что вы не хотите с ним общаться, сильно обиделись. Нет, он меня не просил, даже не знает об этом звонке, иначе бы запретил мне это делать, правда. Я по собственной инициативе.

– Что же ты хочешь, Лиза? – по интонации отца понимаю, что он смягчился. Смягчила его моя девушка. Уже хорошо!

– Чтобы вы поговорили с ним. Только не по телефону, а лично.

– Хорошо. Через час у меня в офисе. Спасибо тебе за поздравление. Привет родителям, – говорит отец и кладет трубку.

– Фуууух, – отключается и Лиза, демонстративно вытирает несуществующий пот со лба, словно отбойным молотком махала целую смену. Ага, с её-то шикарным маникюром и тонкими, длинными и нежными пальчиками. Они у неё такие с детства, плюс тщательные забота и уход, а ещё – несколько лет, проведенные в музыкальной школе, где она училась играть на фортепиано. Кстати, музыку Лиза исполняет очень даже неплохо. Насколько я могу судить со своей дилетантской колокольни.

– Слышал? – говорит она.

– Да.

– Иди, брейся, причесывайся, надевай что-нибудь неформальное и спеши к своему отцу, – перечисляет Лиза, и в голосе её я слышу приказы, которыми она сыплет, словно офицер солдату. Вот! Вот тот самый корень зла, который давно проник и глубоко закрепился в почве наших отношений, и всё там внутри почти отравил. Только Лиза пока об этом ещё не знает, зато знаю я. Корень этот называется «манипуляция».

Она обожает мной командовать. Вот так, в лоб. Правда, ещё пытается облекать свои указания в красочную обертку «свободы выбора», но на самом деле это надо воспринимать как приказы, и не иначе. Например, Лиза говорит: «Хорошо, если ты наденешь белый пуловер». Перевожу на свой язык: «Ты обязан надеть белый пуловер». Казалось бы: вот возьму, да и не буду выполнять! О, тогда начинается вынос мозга. Она весь вечер, если мы куда-то пойдем, станет намекать, как плохо (не стильно, не красиво, не модно и т.п.) я одет. И вообще: давать понять, что ей рядом с таким типом даже находиться не очень приятно.

Что? Убеждать её так не делать? Она же не понимает! Я пробовал намекнуть. Мол, Лизонька, ты лучше давай советы, а не приказы. Если я не стану их слушать, то не потому, что тебя не уважаю и не люблю, а просто имею право на собственное мнение, и жить так, как мне нравится. Бесполезно. Глаза распахиваются, в них появляются слёзы, и они – главное оружие Лизы, которое она держит всегда наготове.

Нет, Лиза не ругается. Не устраивает истерик. Она горько плачет. Вернее, сначала так, а потом, если я продолжаю упрямиться, начинает рыдать. Вариант два: «игра в молчанку». Если девушка обиделась, просто не станет со мной говорить. День, два, да хоть неделю! Кто в этой игре самое слабое звено? Саша, конечно! Я всегда первым начинаю ей звонить, иду в гости и обязательно несу с собой букет алых роз. Других цветов Лиза признавать не желает.

Она – самый настоящий манипулятор. Конечно, это в наших отношениях, которые тянутся уже два года, не сразу стало проявляться, а постепенно. Исподволь начала моя вторая половинка (я с некоторых пор стал её считать такой, правда теперь почти не называю) брать «бразды правления» нашими отношениями в свои руки, устроив себе безальтернативные выборы. Это когда один кандидат. Более того: в «президенты» она себя сама себя назначила, и это стало первым шагом на пути к пропасти.

Ну, а теперь, что ж.

– Спасибо, Лиза, – говорю я и целую её в щечку.

– И всё? – голосок у неё становится капризным.

– В смысле?

– А дальше? – она включает режим соблазнения, откидываясь на диванчике и кладя одну ножку на другую, слегка задирая подол платья.

– Лиза, мне к отцу нужно спешить. Ты же сама договорилась, – отвечаю.

– Успеешь, – говорит Лиза и проводит указательным пальчиком по своим губкам, покрытым губной помадой, из-за которой они смотрятся влажными. Да, и клубникой пахнут.

– Нет, не успею. Прости. Мне надо спешить, – я иду к шкафу. Попутно замечаю, что Лиза сделала обиженное лицо, поджала губки. Ничего, переживешь, милая. Лучше уж я тебе потом ещё букет подарю, чем к отцу опоздаю. Это будет равносильно ещё большему оскорблению. Он терпеть не может, когда всё идет не по графику. Хотя сегодня выходной, но его правил это не отменяет. Такой человек – педант.

Глава 8

– Саша, – официальным и доброжелательным тоном говорит мой отец. – Хочу тебе представить. Моя… – он заминается на пару секунд, чтобы дать точное определение, и я понимаю, насколько ему непросто это сделать. – Моя партнер по бизнесу, Максимилиана. Или можно Максим. Я знаю, что вы уже знакомы, но… так полагается. Знак вежливости, в общем.

Отец смущён, и для меня видеть его таким удивительно. Он же богатый и влиятельный, а тут вдруг испытывает такую эмоцию. Очень интересно! Только даже если спросить, почему такое, он не ответит. Всегда был человеком скрытным.

– Да, мы уже знакомы, – насмешливо говорит мажорка. – Имели, так сказать, удовольствие, – последнее слово она произносит так глубокомысленно, что я невольно смотрю на отца: неужели он подумает, будто у меня с этой девчонкой может что-то быть?! Но тот лишь улыбается. Кажется, саркастическая манера выражаться его любовницы отцу хорошо знакома, и он даже её приветствует, иначе бы стал серьезен, как обычно.

– В присутствии Максим хочу тебе сказать, Саша. Твое поведение, конечно, было вчера неправильным. Но моя… партнер объяснила это твоим волнением. Что ж, могу понять, когда меня однажды пригласили на подобное мероприятие, я тоже показал себя не с самой лучшей стороны.

– Это когда? – спрашивает мажорка, без приглашения усаживаясь рядом. Причем она в наглую забралась на длинный стол, за которым отец совещания проводит, и теперь вальяжно на нем восседала, свесив ноги и болтая ими в воздухе, как шаловливая девочка на качелях. Она была в этот момент такая… инфантильная и неуважительная, но в то же время милая и забавная, что я с трудом сдержал улыбку.

– А это было… – начал было отец, но тут зашла Маргарита Петровна с подносом. Она принесла три чашки (ага, заранее знала, что нас тут больше!), чайник, вазочку с конфетами и печеньем, молочник, сахарницу, ложечки. Всё это аккуратно расставила и ушла.

Когда дверь за ней закрылась, отец сказал:

– Угощайтесь, молодые люди, – и сам первый налил себе чашку. Положил туда заварочный пакетик и стал его макать, насыщая кипяток вкусом, цветом и ароматом. По кабинету разнесся запах жасмина – он напомнил детство, поскольку папа всегда любил именно такой чай, и приучил меня к нему с детства. Я с удовольствием повторил процесс заваривания и принялся отпивать горячий напиток. Ну, а мажорка спрыгнула со стола, вытащила шоколадную конфету, отправила в рот и, разжевывая, забралась обратно на мебель. «Обезьянка», – подумал я о ней.

– Так вот, я тебя, Саша, понимаю, потому что когда твоему дяде Артёму исполнилось сорок пять, а мне тогда было… да, тридцать три, он на дюжину лет старше, так вот, я пришел в ресторан после переговоров, которые длились почти сутки. Партнеры были японские, ужасно дотошные. В каждую дырку заглядывали, каждый болтик измеряли, пока не удостоверились в том, что всё в порядке, и можно платить. В общем, я был страшно уставший и голодный. Ну, и пока ждал своей очереди выступать, изрядно…

– Накидался, – подсказала мажорка и хмыкнула.

Отец улыбнулся:

– Верно. И еды, и алкоголя. Словом, когда мне дали микрофон, я его… уронил, а потом заорал на весь зал, как я брата старшего люблю. Да, смешно получилось.

– И что дядя Тёма?

– Месяц со мной потом не разговаривал, – сказал отец. – Так что тебе, Саша, очень повезло, что у тебя нашлась такая адвокатесса, – он кивнул в сторону мажорки.

– Енто мы могём, – подмигнула та, выразившись, как дворник Тихон из комедии «Двенадцати стульев». – Енто мы завсегда пожалуйста, вашбродь.

«Без ёрничанья эта девушка, кажется, не может! Вот ведь… зараза!» – подумал я, но это было не злое, а весёлое. Чем больше общаюсь с мажоркой, тем сильнее она мне нравится. А не должна! Потому что она спит с моим отцом! У… гадина!

Продолжая распивать чай, отец посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Сынок, я очень хочу, чтобы вы с Максим подружились, – у меня сердце аж забилось чаще, словно я резко куда-то побежал. Он вообще соображает, родитель мой, что несёт?! Но дальше он сказал такое, отчего у меня дар мысли вовсе застопорился, как велосипедное колесо, в которое угодила толстая палка. – И потому я поручаю вам обоим выполнить одно важное задание, касающееся развития моего бизнеса.

– Да? Интересно, – оживилась мажорка. Слезла со стола, подошла к журнальному столику, сцапала целую пригоршню мелких печенек, запихнула в рот и стала хрумкать. Напомнила мне лошадь, которую я видел на скачках. Им там торбы надевают на головы, чтобы ели и не отвлекались.

– У меня есть один партнер. Таких принято называть стратегическими. Он живет в Японии, его зовут Исида Мацунага. Он довольно привередливый и очень старый человек. Кажется, ему лет девяносто, если не ошибаюсь. Так вот, в своей стране он владеет одной весьма крупной корпорацией. Вряд ли вы слышали её название, но скажу – Mitsui Industries. У неё весьма широкие интересы, от строительства до химической промышленности, от… словом, очень крупная организация с многомиллиардным ежегодным оборотом.

Отец отпил ещё немного чая. Потом подумал, долил в чашку молока, положил ещё кусочек сахара, размешал.

– Мацунага от дел уже формально отошел, руководит бизнес-процессами его внук, Сёдзи. Формально он является президентом Mitsui Industries. Но в Японии так устроено, что мнение старейшего человека в роду остается очень важным, по сути, ключевым. Так вот. Недавно я попытался заключить с их корпорацией контракт. Как полагается, наши юристы прошли семь кругов ада, прежде чем вышли на подписание договора. Но тут всё неожиданно уперлось в старика. Тот заявил: я хочу пообщаться с сыном Кирилла Андреевича. Лично.

Глава 9

Второй час пошел, как я сижу в свой комнате и тупо пялюсь в стенку. Она зеленая, с замысловатыми разводами, и если присматриваться к ним долго, то начинаю видеть разные картинки. Вон всадник на коне, а вон лицо мужчины. Там, над ним, мартышка, а где-то рядом… да, вот она. Вытянувшаяся девушка. Но если не вглядываться, то просто хитросплетение линий, а у меня просто очень богатое воображение.

Но даже несмотря на него, я не могу придумать, как мне уговорить маму отпустить меня в Японию. И даже это полбеды. Как ей сказать, что старшим в нашей маленькой группе отец назначил Максим? Да она как узнает, так к ней со словами «поездка и Япония» можно будет не приближаться не пушечный выстрел – костьми ляжет, а не допустит этого! Уж я-то знаю, какая у меня мамочка бывает принципиальная.

Была у неё студентка, да не простая, а дочь олигарха. Ясное дело, что девица на занятия не приходила. Вообще непонятно, зачем ей было учиться с таким-то папашей. Он мог ей с десяток дипломов купить, причем не московских, а лондонских, римских, берлинских, да каких угодно! Но в том и беда была богатенькой мажорки, что её папаня оказался старой закалки. Считал: без высшего образования собственного будущего не создашь.

Наивный, он планировал её в перспективе сделать главой собственной компании, когда сам на покой уйдет. Только упустил момент, когда надо было дщерь воспитывать. Выросла та ещё оторва. Силиконовая кукла. И вот пришла она к моей маме экзамен сдавать. Ни в зуб ногой, естественно. Мама её отправила учиться. Та в истерике биться: «Да вы знаете, кто мой папа?!» Не на ту напала.

Девица в деканат – права качать. Те сразу: «Идите в ректорат, Ангелина Александровна человек принципиальный». Та ринулась по адресу, ей там: «Идите в министерство, Ангелина Александровна на уступки не идёт». Дочь олигарха в министерство, а ей там зарядили взятку дать. Правда, непонятно кому, поскольку мама не берет ничего, даже шоколадных конфет.

Максимум, что ей можно вручить на 8 марта, – это букет цветов. Не более трех штук. И открытку. Безо всяких вложений. Простенькую. Пять роз? Заберите. Открытка, которая стоит, как пачка офисной бумаги? Себе оставьте. Вот так, и не иначе. А уж тот, кто ей на взятку намекал, сразу оказывался в черном списке. Навечно.

Вот такая у меня матушка. Да, и дочь олигарха отвалила большие деньги, чтобы экзамен ей все-таки поставили. Не Ангелина Александровна, естественно, а другая преподаватель. Дождались, пока мама на больничном окажется, и всё быстренько состряпали.

К ней же на кривой козе не подъедешь! Я был в полнейшем отчаянии. Почти до слез обидно. У меня такая поездка намечается прекрасная, интересная, да ещё в компании с Максим, а передо мной прямо на дороге положили огромный валун, который ни взорвать, ни объехать! Жизнь – боль!

Может, Лизе позвонить? Ну уж нет. Второй раз за день оказываться в её власти – это для меня слишком. Придется опять какую-нибудь ювелирную вещицу дарить, мне надоело. Я не знаю, как быть. Что ж, придется отказаться. Я беру свой новенький, пахнущий дорогим пластиком смартфон (купил по дороге домой, расстаться с любой суммой денег нынче – дело минутное), звоню отцу.

– Добрый вечер, – вежливо говорит он. – Слушаю тебя, сын.

– Привет, папа, – я в свой голос вкладываю всю тоску этого печального мира под названием «моя судьба». – ты знаешь, я не смогу поехать.

– Причина? – голос родителя становится строгим.

– Мама запретила.

– Так я и думал, – отвечает отец. Я вжимаю голову в плечи. Сейчас скажет «ну, нет, так нет», и на этом всё закончится. Прощай, страна восходящего солнца! – Ладно. Я решу этот вопрос, – кладет трубку.

Решит? Как он его решит? Да, ситуация. Я иду на кухню. Поскольку мама отказывается со мной разговаривать, придется придумывать себе что-нибудь на ужин самостоятельно. Что у нас в холодильнике? Ага, шаром покати. А в морозилке? О, пельмешки. Значит, буду питаться ими, пока у мамы появится время, а главное желание что-нибудь приготовить. Я не виню её за то, что у нас бывают временные трудности с продуктовым снабжением, как это называю. Она ведь профессор, доктор наук, у неё студенты, занятия, научные конференции и симпозиумы. Где тут время найти ещё и на меня. Да и не маленький уже мальчик, прокормиться могу сам.

Ставлю кастрюлю с водой на плиту, и, пока она закипит, жду, втыкая в смартфон. У Лизы на странице в соцсети новая фоточка. Ну, конечно. Опять хвастается очередной золотой игрушкой – моим подарком. Подпись в стили «ми-ми-ми»: «Подарочек от любимого. Спасибо, милый!» и куча сердечек. Надо бы прокомментировать. Но мне лень. Да и не люблю я публично разводить эти антимонии.

Звонок в дверь. Нет, не в домофон. Снова в дверь. Неужели опять Лиза? Как же ты надоела! Иду открывать. Мама не выйдет, это уж точно. Упрямая, как стадо ослов! Самых умных ослов в этом городе! С точки зрения филологии, конечно! Я отпираю дверь, даже не спрашивая, кто там. Если консьерж, наша строгая и не менее принципиальная, чем моя мать, пропустила, значит, это свои.

Вижу на пороге… родного отца. Вот это да! У меня вторично за сегодня рот раскрывается. Картина Ильи Репина «Не ждали».

– Добрый вечер, сын, – говорит отец и проходит внутрь. Я хочу добавить «как к себе домой», но эту квартиру покупал он и долгое время жил здесь, отсюда уходит в свободное плавание, она до сих пор наполовину ему принадлежит, потому… да, он у себя дома.

– Привет, пап.

Глава 10

– Здорово, Сашок! – весело кричит мне мажорка утром следующего дня, когда я, собрав сумку с вещами и получив строгое напутствие от моей строгой профессорской маман, которая повторила всё, что было сказано накануне, вышел во двор нашего академического дома.

Сашок? Откуда мажорка знает, что я такое обращение к себе ненавижу всей душой? Неужели ей отец об этом сказал? Ну, лежали они такие расслабленные в постели, и папенька своей любовнице на вопрос «У твоего сына есть вариант имени, которое он терпеть не может, хочу его побесить. Подскажи, а?» отвечает «Да, конечно, он с ума сходит, когда его зовут Сашок».

Я как представил эту картину, аж кулаки со злости сжал. Так захотелось двинуть Максим по её не в меру ухмыльчивой физиономии, что пришлось приложить немало силы воли, чтобы сдержаться. Она все-таки девушка. Но руки-то как чешутся! Так и вмазал бы! Ничего, будет и на моей улице праздник. Когда-нибудь. В конце концов, отец сказал, что я наследник его состояния. Вот будут у меня деньги и власть, я эту Максим в порошок сотру и в унитаз спущу за все свои обиды.

А мордаха у неё ухмыльчивая. Нет-нет, я не ошибся. Моя матушка профессор филологии. Потому я правильно выразился. Не улыбчивая. Есть разница между двумя эмоциями. Первая – это стёб, издёвка, сарказм. Вторая – по большей части добрая. А у неё откуда доброта? Язва натуральная.

– Твоими молитвами, – бурчу в ответ.

– Я атеистка! – смеется мажорка в ответ. Ну, какое чудесное открытие! Как же я сразу-то не догадался! «Таким, как ты, нужна лишь одна вера – в бабло», – подумал мрачно.

Молча сажусь в такси на заднее сиденье. Максим расположилась впереди, рядом с водителем. Двери закрываются, мы уезжаем. «Это тебе очень повезло, что рядом не села, хамка, – думаю, глядя ей в аккуратно подстриженный затылок. – А то бы много чего услышала». Кривлю рот: не нравится её прическа. Под мальчишку сзади, а спереди то ли каре, то ли… Челка, короче, длинная. Максим её постоянно поднимает, та опускается. Или головой взмахивает, чтобы с глаз волосы убрать. Виски острые и торчат, как две стрелочки. Глаза подведены, губы ярко накрашены в какой-то темно-вишневый цвет. «Боевая раскраска, как у папуаски», – оцениваю её облик. Но где-то в глубине души понимаю, что меня это заводит. Как и её узкие джинсы, плотно обтягивающие классную фигуру. И всё остальное, весь её облик… А попка! «Стерва», – мелькает в голове, и потом стараюсь смотреть только в окно.

***

– Летать не боишься, сынуля? – издевательски интересуется мажорка, когда стюардесса заявила, что наш самолет – огромный авиалайнер с тремя рядами пассажирских кресел – готовится к взлету, и надо пристегнуть ремни безопасности.

– Нет, – отвечаю, не глядя на Максим.

– Вот и молодец. И слава богу, а то пришлось бы всю дорогу наблюдать, как ты бумажные пакетики наполняешь.

– Какие еще пакетики?

– С названием авиакомпании, – ухмыляется мажорка. Я не понимаю, о чем говорит. Она достает такой пакет из кармашка на сиденье напротив, раскрывает его и делает вид, что блюет.

– Коза, – шепчу злобно, но тихо, чтобы не услышала. – Чтобы ты сама в этих пакетиках утонула.

Самолет выруливает на взлетную полосу, разгоняется, и я с интересом наблюдаю, как внизу стремительно уменьшается Москва. За этим процессом смотреть долго не приходится – сегодня низкая облачность, утром накрапывал дождик, и потом лайнер, взмывая всё выше, углубляется в серый туман, словно ныряет в него. Я знаю, что это не продлится слишком долго, ведь раньше уже летал, и впервые – когда мне был годик. Мама рассказывала. К каким-то родственникам она со мной отправилась.

«Молодая была, наивная», – пояснила она свой поступок. Рассказала, что во время полета с самолетом возникли какие-то неполадки. Стюардессы несколько раз довольно быстро прошли из одного конца салона в другой, лица у них при этом были крайне встревоженные. Да и самолет изрядно потряхивало. Пассажиры принялись перешептываться, нервно глядя в иллюминаторы.

– Было ощущение, что он вот-вот рассыплется. Мне стало дурно, я без сил откинулась на кресло, – сказала мама.

– А я что делал?

– Вызывал симпатию и удивление своей отвагой, – улыбнулась мама.

– Как это?

– Я почти отключилась, так мне стало плохо. Ты же слез на пол и давай ползать по салону. Я вижу, но у меня всё плывет перед глазами, а пассажиры, видя эту сценку, кто смеется, кто меня отчитывает: «Мамаша! Следите за ребеночком!», «Мамаша! У вас малыш убежал!» Тут самолёт трясет, как в лихорадке, а некоторым надо меня повоспитывать.

– Что было дальше?

– Стюардесса тебя подняла, отряхнула, отнесла обратно. Дала мне какую-то таблетку, я пришла в себя, и остаток полета ты мирно спал у меня на руках, – ответила мама.

Да, теперь, если я ползать по салону стану, рейс развернут обратно, сочтя пассажира умом тронутым. И придется моему отцу потом платить огромный штраф. Ах, как же все-таки приятно быть маленьким! Сидел бы сейчас у мамы на коленках, играл в ладушки-оладушки, улыбался и сосал какую-нибудь сладкую вкусняшку. В этот момент мой взгляд, повинуясь каким-то бессознательным стимулам, упал на грудь мажорки.

Вкусняшка… сосать… Я стал представлять, как расстегиваю своей спутнице куртку, задираю футболку и лифчик, а потом забираю губами то один сосок, то другой. Прямо сейчас и здесь, в салоне. Хорошо еще, что я сижу у окна, тут всего два места, а не три, как в среднем ряду, иначе бы ничего не получилось. Я закрыл глаза и представил себе донельзя возбуждающую картину. Ночь. Гул турбин. Уши заложены, словно в них вата. Все вокруг погрузились в глубокий сон. Я наклоняюсь над грудью Максим, попутно расстегиваю ремень, пуговицу, «молнию» на её джинсах. Затем опускаю резинку её трусиков, скольжу в мягкую глубину. Нащупываю средним пальцем дырочку. Там горячо и влажно. Погружаюсь в неё и слышу, как тихонько начинает постанывать мажорка.

Глава 11

Хорошо, мажорка понятия не имеет о том, что причиной моего возбуждения стала она сама. Ну, а теперь, поскольку общее время полета десять часов, мне надо подумать о том, отчего эта разбитная девчонка вызывает во мне такие… реакции с эрекциями. Я хочу досконально в себе разобраться, потому что ситуация, в которую я угодил, меня всё больше напрягает. Последние дни мы постоянно оказываемся рядом, в непосредственной близости, и меня её присутствие очень сильно волнует. Причем не только эмоционально, но и сексуально.

А почему? Я не бабник. Точно. Никогда им не был и, как ни глупо звучит, даже не планировал. Потому что как такое предвидеть? Или как пожелать? Сидишь такой весь из себя мечтательный на диване и говоришь: «Так, Саша. Вчера ты был романтиком. Хм… значит, завтра станешь бабником. Потом – развратником, после надо попробовать переквалифицироваться в извращенца, после – стать конченым моралистом, а вот еще какие там половые извращения бывают?»

Да это всё ерунда. Другой вопрос меня беспокоит: почему я больше не мечтаю о том, как трахнуть свою подружку, а думаю о Максим в неприглядном свете? Она ведь девушка моего отца! Любовница его, черт побери! Для меня это должно означать полностью запретную территорию, куда доступа нет и не будет. По крайней мере, пока они вместе. Продлиться это может… да навсегда!

Эх, ничего-то я в себе не понимаю! Чувствую только, что меня к мажорке тянет. Притом не только в половом смысле. Может, надо поговорить с ней о чем-нибудь? Узнать друг друга поближе. А там видно будет, всерьез мое увлечение этой яркой личностью, или просто очередная блажь напала. У меня такое случается. Втемяшится чего-нибудь в голову, и никак отделаться не могу, пока не добьюсь своего.

Вот, недавно смарт-часы захотел. Хотя у меня есть хорошие, механические, с автоподзаводом. Отцовский подарок, между прочим. И, кстати, настоящие, японские. Так нет, я возжелал электронные, с датчиками и прочими наворотами. Полгода откладывал, а потом купил. Вон они, у меня на руке. Если приподнять, то включается циферблат. Часы хорошие, но надолго ли их хватит? Да и заряжать надо, а механику поболтал в воздухе, они и завелись. Блажь, словом.

Максим, наверное, такая же блажь у меня. Решил я попробовать экзотический фрукт. Мне подобные девушки на жизненном пути раньше не встречались. Не знаю теперь, как к ней подобраться. Как та лиса из басни, что возле кувшина трётся. Морду внутрь просунуть, чтобы сладкой каши отведать, не может, а так пахнет вкусно! Не разбивать же посудину в конце концов!

Чтобы снять витающее между нами напряжение (а может, я только его придумал?), поворачиваюсь к Максим и смотрю на её коротко стриженный затылок. Вот ложбинка на шее, маленькая родинка в виде сердечка. Или это… да, родимое пятнышко. Симпатичное. Вот бы его поцеловать, коснуться языком… Ну, блин, опять похоть!

– Максим, а Максим?

– Чего тебе.

– Давай поговорим.

– О чем?

– Ну… расскажи о себе. Я ничего ведь не знаю. Как вы с моим папой познакомились, например, – предлагаю я тему для общения. Мажорка, не убирая ухмылки с лица, поворачивает ко мне голову.

– Уверен, что хочешь услышать?

– Да, – отвечаю я, буквально ощущая, как датчик сомнений начинает зашкаливать.

– В общем, дело было так, – начинает рассказывать мажорка, сделав очень серьезное лицо. Она даже брови свои нахмурила для пущей солидности, видимо. – Я тогда подрабатывала в порно-бизнесе…

– Где-где? – не верю своим ушам, потому и спрашиваю.

– Тебе высота полета на ушки давит, малыш? – ёрничает Максим. – Или такое слово, как порно-бизнес, неизвестно?

– Известно. Просто… у нас же есть законы, которые такое запрещают. И я смотрел на ютубе передачу, там говорили, что ни одной студии, снимающей такую… продукцию, в стране после девяностых не осталось, – отвечаю я, давая мажорке понять, что меня на мякине не проведешь. Сами не пальцем и не палкой деланные.

– Твои познания в этом вопросе, юноша, не так глубоки, как тебе кажется, – усмехается мажорка. – Так тебе рассказывать, или ты будешь дальше меня вопросиками доставать?

– Молчу, – отвечаю.

– В общем, я была со-продюсером одной маленькой организации, которая занималась… Ну, как тебе объяснить… Словом, мы находили девушек и парней, желающих поработать в порно. Фотосъемки, видео. Был у меня приятель один… Хотя почему был? И теперь есть. Он меня и пригласил поучаствовать деньгами. Я согласилась, – говорит Максим.

У меня от её слов кровь закипает в жилах. В голове стучат огромные молотки, а эрекция такая, что кажется, вот-вот спереди штаны порвутся. Но приходится делать вид, что ничего такого не происходит с моим организмом.

– А мой отец тут при чем? Мне кажется, он за всю жизнь ни разу даже минуты порно не смотрел, – спрашиваю я.

– Опять ты со своими глупенькими вопросами, – недовольно отвечает мажорка. – Слушай давай! Так вот, мы стали искать в социальных сетях желающих. Вернее, не я сама, и не мой партнер. Наняли людей. Открыли небольшой офис, и там устраивали кастинги. То есть мы смотрели, как это происходит, а потом выбирали тех, кто лучше подходит. Затем было просто: им предлагали отправиться в столицу европейского порно, славный город Будапешт, а потом уже как пойдет.

– Ближе к моему папе, – упрямо бурчу я. Слушать про всяких там «прости, Господи» не хочется. Иначе я кончу. Здесь и сейчас. Да так, что мокрое пятно через штаны просочится. Позорище будет!

Глава 12

Описание, представленное Максим, больно задевает моё сердце.

– Мой папа? Это был он? – волнуясь, спрашиваю я.

– Папа, папа… Шляпа! – передразнивает мажорка. – Задрал ты уже со своим папой! Нет, не он!

– А кто?

– Конь в пальто! – бросает Максим. – Ещё раз перебьешь, замолчу до самого Токио!

– Ладно, извини.

Она фыркает, как разъярённая кошка. Смотрю инстинктивно на её пальцы. Но никакого особенного маникюра у мажорки нет. Она ведь предпочитает гонять на байке, а там запросто можно длинные ногти обломать. Потому они у неё короткие. Если с Лизой сравнивать, так вообще крошечные. У той боевое оружие дикой раскраски. Она обожает маникюр делать, да не простой, а заковыристый, чтобы на каждом ноготке рисунок особенный. Мажорка, насколько могу догадаться, предпочитает, чтобы её ногти были аккуратные, но без излишеств.

– В общем, этот господин представился бизнесменом, владельцем этого здания и сказал, что хочет нам предложить сотрудничество. Мы заинтересовались: у господина на руке дорогущие швейцарские часы, я такие у своего родного папашки видела, Альберта Романовича.

Ну вот, теперь я знаю, как отца мажорки зовут. А он сама, выходит, Максимилиана Альбертовна. Язык сломать можно. Но звучит, что говорить, круто. Интересно, фамилия у неё какая? Наверное, Шнипельшранцер или Воздвиженская-Оболенская. Ну, это учитывая степень крутизны её семейства, у которого денег, как в народе про таких говорят, хоть пятой точкой ешь. Забавное выражение: как можно этим местом кушать? Оно для обратного процесса. Оксюморон, видимо.

– Мы слушаем внимательно, а этот господин заявляет: хочу, чтобы вы прекратили заниматься порно-бизнесом, а открыли модельное агентство. Мы такие: «С блэкджеком и шлюхами?» А он нам: «Нет, приличное. Будете учить красивых молодых девушек и юношей, как правильно себя вести на подиуме. Сначала отбирая тех, кто лучше подходит. Определенный навык в этом у вас есть. Дальше выходим на европейский рынок, сотрудничаем с ведущими модными домами Парижа и Лондона». Мы почесали репы: «А если откажемся? У нас опыта нет. Да и нафига нам этот геморрой? С порноактрисами гораздо проще». Он нам: «В таком случае я всё вот это – и он достает из кармана жёсткий диск – в полицию отнесу». Мы: «А что там?» Он: «Все записи ваших кастингов, а заодно – показания девиц, которые с вами успели… посотрудничать».

– Это называется «взять за жопу», – замечаю я с иронией. Ага! Значит, далеко не всегда жизнь мажорки была безоблачной! Но вообще противно думать, что девушка подобным занималась. Напоминает сутенёрство. Фу, гадость! Интересно, по какой причине она стала этим заниматься? Тут меня жаркая мысль пробила: «Вдруг она тоже в порно снималась?!»

– Точно, – подтверждает мажорка.

Я вздрагиваю. Это что? Ответ на мой мысленный вопрос?! Но она продолжает:

– В общем, попали мы с партнером.

– Дальше что было?

– А ничего. Прикрыли один бизнес, организовали другой, – сказал Максим.

– Опять про отца моего ничего не скажешь? – спрашиваю я недовольно.

– Скажу, конечно. Классный мужик, – отвечает мажорка.

– Ты издеваешься?! Зачем мне всё это рассказала? Про порно, кастинги, каких-то людей непонятных?! – я злюсь, даже в подлокотники вцепился.

– Как зачем? – удивляется Максим. – Просто так, – и начинает смеяться. Сначала тихонько, а потом уже весело и задорно хохочет.

– Ты что, мальчик, правда поверил, что я порно-бизнесом занималась? Серьёзно?

Я смотрю на неё, и у меня от ярости даже слезы на глаза выступили. Какая мерзавка, а?! Я слушал всё это в надежде, что она про знакомство с отцом расскажет, а она мне всё это время буквально гадила в уши! Захотелось в который раз звездануть её чем-нибудь. Смартфоном, например. По зубам ка-а-к стукнуть! Я сжал челюсти и вытерпел прилив злости.

Позабавившись, мажорка примирительно кладет мне ладонь на руку. Я выдёргиваю, хотя прикосновение мне приятно.

– Ладно, прости, – говорит Максим. – Мы с ним встретились на море.

– На каком?

– На Средиземном, естественно. Не на Черном же.

– Чем тебе Черное не нравится?

– Сервис там недостаточно хорош для меня, – невозмутимо отвечает мажор.

Подумаешь, барыня какая! Ладно, послушаем, что дальше плести станет.

– Дело было в Греции, на одном частном пляже. Я туда с родителями приехала. Иду как-то днем, смотрю, лежит мужчина. Загорает, солнышком наслаждается. Спортивный, симпатичный. Ну, я подошла. Так, мол, и так. Скучаю. Давайте познакомимся.

– Ты со всеми мужиками так знакомишься? – захотелось поддеть мажорку.

– Под лежачий камень вода не течёт, – философски ответила она и улыбнулась. – Сучка не захочет, кобель не вскочит иными словами.

Я скорчил брезгливую физиономию. Звучит так, будто она мужикам на шею вешается. Вот же дрянь!

– Чего скуксился? – спросила она. – Да что ж ты легковерный такой, а?

«Да я тебя сейчас…» – снова пытаюсь сдержаться. Но в голове крутится: «Сучка!»

– Ладно, не надувайся ты так. Лопнешь. Я подошла, потому что забыла, где выход с пляжа. Спросила, он подсказал. Ну, слово за слово. Предложил проводить. Согласилась. На следующий день встретились там же. До вечера купались, болтали, загорали, а потом пошли в ресторан. После… дальше рассказывать?

Глава 13

Пока я страдаю, мажорка продолжает говорить, как ни в чем ни бывало:

– Мы провели ночь, утром он меня потрахал как следует, а потом мы расстались. Он мне подарил свои золотые часы, а я ему на прощание сказала: «Всего вам хорошего, Табарак Дюсембаевич!»

У меня нервный «ик!» случился.

– Как-как ты его назвал? Табар… Барбарак… чего?

– Табарак Дюсембаевич, – невозмутимо повторила Максим.

– Это… что за хрен с горы? – удивляюсь несказанно. Я таких словосочетаний не слышал. Звучит, как заклинание.

– Зря ты так. Симпатичный дядька. Хозяин молокозавода в Астане. Это столица…

– Да знаю я, чья это столица! – уже почти кричу. – Моего папу Кирилл Андреевич зовут!!!

– Тише ты, чего разорался! А я про кого? Не про него разве? – удивляется мажорка.

– Ты что, моего папу Табр… Бамбр…

– Табарак Дюсембаевич, – подсказывает она.

– Ты моего отца так называешь? – у меня шок. Трепет. Молокозавод и Астана из головы напрочь вылетают вместе с Казахстаном.

– Ну, понимаешь, – кокетничает Максим. – Ты, видимо, просто ещё слишком молодой мальчик, и в сексе многого не знаешь. Так вот, хочу тебе сказать, малыш, – она переходит на сексуальный шёпот и наклоняется ко мне. – В интимных отношениях всякое бывает. Ты бы слышал, как он меня кличет… в спальне.

– К-к-как? – заикаюсь. У меня сейчас одновременно эрекция начнётся от её близости и инфаркт от её наглости.

– Ржать не будешь?

– Обещаю, – говорю.

– Дейнерис… – шепотом отвечает Максим.

– Ч-ч-ч-чего-о-о-о?

– Ну, иногда ещё кхалиси, или наездницей драконов.

– П-п-п-почему наездницей?

– На драконе, – мажорка пошло подмигивает, – скакать люблю.

Она смотрит мне в лицо. У меня пот градом. Мне опять дурно, как я себе представил, как она… на моем папе… Но тут физиономия Максим опять растягивается в улыбке. Она скалит красивые ровные зубы, а после, отвернувшись к иллюминатору, начинает снова ржать, как весёлая молодая лошадка. Я вижу, как всё её тело трясется от смеха, который она тщательно скрывает, чтобы не шуметь на весь самолет.

Я в эту минуту готов её растерзать. Нет. Лучше долбануть башкой об иллюминатор, чтобы тот вылетел, и тыква мажорки всё оставшееся время полета торчала снаружи, покрываясь коркой льда. Пусть будет молчаливым напоминанием, нет, символом того, что не надо так издеваться надо мной! Опять развела, как мальчишку сопливого! Да кем она себя возомнила, а? Вот вернемся, я отцу всё расскажу. Мама права, что не называет эту… моральную уродку по имени! Имя ей… Дейнерис Таргариен, млять!

И тут я начинаю смеяться. Совершенно неожиданно. Словно внутри шлюз открыли. То ли нервное у меня это, то ли нет. Но вдруг представляю Максим в той самой сцене, когда настоящую Дейнерис вспахивает её новый дикий муж. Кхал Дрого, да. О, как это в сериале показано, жарче не бывает! Разве только в порно. У бабы там глаза по пять рублей. Вот бы мажорку так отодрать! И я неожиданно перестаю смеяться, потому что вместо Кхала Дрого вдруг представляю… себя. Что за наваждение такое? А про их знакомство так и не узнал. Да и ладно! Не слишком теперь уже интересно.

После того, как я немного успокоился, настала пора сытного обеда. Вернее, мне так подумалось: раз мы летим больше десяти часов и за такие солидные деньги, то нас обязательно должны вкусно покормить. Но мои притязания не сбылись, поскольку на первое, второе и компот нам предложили довольно скудный набор продуктов. Это было нечто, отдаленно напоминающее хлеб, салат и сок из растения, ещё не открытого современной наукой.

Но главным блюдом оказался некий нажористый химикалий. То самое, что навечно упокоилось в маленьком фольгированном контейнере, я идентифицировать не смог. Оно пахло и выглядело одновременно как рыба, но в то же время напоминало отдаленно курицу. Впрочем, я так сильно проголодался, видимо на нервной почве, что, зажмурившись, слопал это всё, и пока насыщал организм калориями неизвестного происхождения, так по вкусу и не смог догадаться, летало это существо или плавало, кричало или крякало. А может, мяукало? Вот ужас.

Мажорка, кстати, вообще от второго блюда отказалась. Она едва его понюхала, как скорчила такую презрительную физиономию, что сразу стало очевидно: этим её можно будет накормить разве что под страхом смертной казни. В любом другом случае, как говорил домовёнок Кузя, «это я не ем, я не козёл». Вместо того, чтобы отобедать, Максим достала из сумки шоколадку – здоровенную плитку с лесными орехами, и принялась поглощать, медленно отламывая крошечные кусочки. Видимо, чтобы продлить удовольствие. Вот уж не подумал бы, что такая брутальная девчонка, как она, может оказаться сластёной.

Заметив, с каким вожделением я смотрю на её шоколадку, Максим отломила мне половину и протянула:

– На, этим точно не отравишься, – улыбается она.

Я буркаю «спасибо» и принимаюсь наслаждаться другим видом химическо-пищевой промышленности. Потому как оно лишь называется «шоколад с орехами». Если же прочитать всё, что написано на обертке крошечными буквами, то можешь ощутить себя доктором химических наук, который на себе решил испробовать продукт, изготовленный в секретной лаборатории. Ну, как там у моего любимого Леонида Филатова? «Коль лосось ему претит, пусть он жрёт, чаво хотит. Ты подсунь ему на пробу колчедан и апатит».

Глава 14

Слышу голос. Но не из прекрасного далеко. А совсем рядом. Да противненький такой, с подковырочкой.

– Сашок, ты не спишь?

– Сплю.

– Врёшь, Сашок, – это Максим опять хихикает рядышком. – Если бы ты спал, то не ответил бы.

– А я во сне разговариваю.

– Вау! Как интересно! Надо будет послушать, – говорит мажорка.

– Для этого тебе придется со мной поспать.

– Переспать?

– Поспать, – делаю акцент на приставке «по». – Не пытайся меня на слове поймать. У меня мама – доктор филологических наук.

– Бывает такое, что от осинки не родятся апельсинки, – хмыкает Максим.

– Сама ты… апельсинка! – бурчу в ответ. Опять начались бесконечные подколки. – Ну, чего хочешь?

– Чего хочу – не знаю, кого знаю – не хочу, а кого хочу…

– За-дол-бала, – выговариваю каждый слог и делаю вид, что укладываюсь спать. Хотя на таком кресле, даже если полностью откинуть спинку, это невозможно. Не кровать все-таки. Вот интересно: почему мой богатенький папенька не раскошелился на места в бизнес-классе? У него денег достаточно для такого. Видимо, решил сэкономить.

– Ладно, я тебя вот зачем разбудила. Меня совесть замучила, – говорит Максим. Голос у неё впервые за долго время серьезен, аж не верится. Наверняка какую-нибудь подлость опять придумала. Эх, доверчивый я человек!

– Тебя? Совесть? Ты где её откопала? В колготках или в кармане сумочки?

– Да будет тебе, – примирительно говорит мажорка. – Хочу рассказать, как с твоим отцом познакомилась.

– Знаю-знаю, – отмахиваюсь рукой. – Слышал уже. Свежо питание, но гадится с трудом.

– Что ты знаешь? – удивляется мажорка.

– Что ты сейчас наплетёшь мне знаю. Давай-ка предположу. Ты была на сафари в Африке, стреляла там львов. И совершенно случайно один недобиток тебя ранил, укусив за ляжку, а тут неподалеку проезжал мой отец на внедорожнике с сопровождающим, и они тебя отбили. Так было дело? – теперь мой черед настал ёрничать.

– Ну, почти, – усмехается Максим. Кажется, она потом эту байку кому-нибудь другому расскажет, взял на заметку. – Мы познакомились с ним в ресторане, в Москве. Я пришла туда с друзьями, мы вели себя шумно, а твой отец подошел к нам и попросил вести себя потише. Я начала ему хамить, он вежливо мне ответил, что если продолжу вести себя в том же духе, то он расскажет моему отцу, Альберту Романовичу, как я себя неприлично веду в его собственном ресторане.

– И ты прямо вся испугалась, – подкалываю мажорку.

– Ну, не то чтобы, но… тогда мне было почти двадцать, я ещё училась в университете, и ссориться с богатым папашей… сам понимаешь, не было с руки, – ответил Максим.

– Дальше что?

– Ну, мы посидели, потом я собралась вызвать такси, поехать домой. А тут подошел Кирилл Андреевич и предложил меня довезти на своей машине, – продолжает моя спутница. – Я согласилась, потому как было немного грустно.

– Тебе бывает грустно? – удивляюсь я. – Ты ж вся такая на позитиве постоянно.

– Бывает, но редко, – улыбается Максим. Ну вот, опять она прежняя. – В общем, мы проболтали всю дорогу, появилась взаимная симпатия. Затем твой отец пригласил меня как-то вместе погулять, затем в ресторане посидеть, в кино были, после ездили в Подмосковье. Так вот отношения наши и сложились.

– Зачем было сочинять про Табарака Дюсм… Десю… тьфу! Не выговоришь! И про всё остальное тоже! – спрашиваю возмущенно, хотя больше для проформы, чем по-настоящему.

– Тебя позлить хотела, – говорит мажорка. – Ты такой забавный, когда сердишься! – она вдруг протягивает ко мне руку, хватает за щеку и трясет, как мордашку у щенка. Я вырываюсь.

– Совсем озверела, что ли? – обиженно спрашиваю.

– Ты такой халёсий-халёсий, когда злишься, – сюсюкает Максим.

– Убери от меня свои руки, – скриплю зубами. Только на мажорку это впечатления не производит. Я для нее, сильной и подкаченной, тощий и хлипкий, как для слона – моська, что захлебывается лаем, а сделать ничего не может. Только и может, что прыгать и делать вид, какая она вся из себя такая страшная зверюга.

Всё. Хватит с меня разговоров с этой… козой ангорской. Буду книжку читать. События в романе захватывают меня всё сильнее. Очень интересно узнать, как морпех сумеет отбиться от нашествия инопланетных тварей. И ему удаётся! А потом вдруг поступает странный приказ – найти некий секретный артефакт, очень могущественный. Но дальше не могу. Погружаюсь в сон. Не потому, что книга скучная, даже наоборот! Захватывает с первых страниц. Просто болтовня с Максим меня слишком утомила.

***

– Саша, проснись! – Максим трясет меня за плечо так, что у меня голова того и гляди отвалился. Я в ужасе раскрываю глаза.

– Что случилось?!

– Ты только не волнуйся! Но мы падаем!

– Как?! – я таращу в ужасе на неё глаза.

– Отказали оба двигателя. Я не в силах выправить самолет, поэтому скоро столкнемся с землей, – мажорка крепко держит меня рукой за плечо, её пальцы так сильно сжимают, что больно. В глазах плещется черный ужас, губы стали тонкими сжатыми полосками. Лицо бледное, напоминающее восковую посмертную маску. По коже крупными каплями скатывается пот.

Глава 15

Я нервно сглатываю. В горле здоровенный комок. Не знаю, что мне делать, но, видно, уже ничем не поможешь. Мы теперь уже однозначно разобьемся, и наши фотографии в траурных рамках повесят некоторое время на стенде авиаотряда, а потом их аккуратно снимут и выбросят. Рухнули два летчика, «наши уважаемые коллеги», которые «вечно останутся в наших сердцах». И будем мы с Максим лежать рядышком на одном кладбище, как немое доказательство того, что самолёты хоть и редко, но все-таки падают.

Я протягиваю руку. Смотрю мажорке прямо в глаза и, не отпуская, говорю с той искренностью, которая посещает человека только перед смой смертью, когда всё ложное и ненастоящее уходят, открывая сердце и душу такими, какие они есть:

– Максим, я давно хотел сказать: я люблю тебя…

– Саша… Саша… Сашка, ты мне руку сломать задумал! – это мажорка кричит мне в ответ.

Открываю глаза. А? Что? Где я? Мерно гудят турбины. Мы продолжаем спокойный полет в Японию. И только спутница пытается отцепить мои пальцы со своего запястья. Я разжимаю руку и спешно убираю её, пытаясь понять, как вышло, что мы только что были в кабине падающего самолёта, а теперь сидим рядом в пассажирских креслах.

– Ты чего вцепился-то? Приснилось что? – усмехается, как всегда, мажорка.

– Да, – уклончиво говорю я. Не стану же рассказывать, как во сне впервые признался ей в любви. Вот ещё глупости! Такого, как она, легче подальше послать, чем сказать «я тебя люблю». Но мне интересно: отчего вдруг такое приснилось? Я что же, подсознательно уже готов ей признаться? Или, наверное, это чувство все-таки поселилось во мне уже основательно. Но почему авиакатастрофа? Ведь могло присниться и что-то хорошее. Например, как мы лежим с ней на белом песке под пальмой, и слышно, как медленно океанские волны лижут берег.

Максим между тем досадливо потирает запястье правой руки. Ничего, мажорка. Будешь знать, что у меня лапки тоже, не как у паршивого котёнка! А ты-то, наверное, обо мне по-другому и не думаешь. Сама знаешь, какой у меня сильный и мужественный отец. Значит, и я обязательно таким стану, можешь не сомневаться. А вот что из тебя получится, это мы поглядим ещё.

Да, только я почему-то забываю в этот момент, что мажорке уже двадцать пять годков, девушка он взрослая, и в отношении неё скорее «что выросло, то выросло». Но мне всё равно хочется считать её своей… ровесницей, что ли. Не тянет она, мне кажется, на взрослую солидную даму. Иначе бы не вела себя вот так, со своим бесконечным стёбом. С другой стороны, именно это мне в ней больше всего и нравится. Как ни противно в этом признаваться!

Спустя некоторое время стюардесса милым голосом сообщает, что наш самолет совершил посадку в аэропорту Нарита. Это значит, что нам совсем скоро предстоит встреча с тем солидным и донельзя крутым дедушкой, у которого, кажется, старческая деменция, а ещё известно: он – один из богатейших людей Японии. По сравнению с ним даже наши с мажоркой отцы – неопытные мальчишки, чьи финансовые возможности рядом не стоят с возможностями загадочного старикана. Он мне напоминает старого мудрого паука, который давным-давно не обновляет свою паутину, но зорко следит за каждым, кто в неё попадает. Эх, не стать мы нам с Максим его добычей!

Кстати, я опять позабыл, как старикана зовут. Сейчас буду вспоминать, а то неудобно как-то… Вот, точно! Исида Мацунага его величают. А нам как его называть? Господин или сэнсэй? Посмотрим, что его внук Сёдзи скажет. Может быть, за то время, что мы в полете провели, появилась новая информация относительно того, на кой я японскому миллиардеру понадобился? Мы с ним нигде не пересекались. Да и вообще. Я здесь при чем? Ума не приложу. Общался бы с моим отцом, и точка. Видать, деменция ему мозги полощет.

В аэропорту с табличной в руках, на которой были написаны наши имена и фамилии, ожидал молодой мужчина лет около тридцати. Одет он был в безупречный черный костюм-двойку, с зализанными назад волосами и натянутой улыбкой на лице. Он поклонился нам, прижав руки к бедрам, и сказал на ломаном русском языке, что его зовут Накамура (только забыл сказать, это фамилия или имя?), он сотрудник корпорации «Mitsui Industries» и будет нашим сопровождающим. Также сообщил, что прямо сейчас мы едем в гостиницу, а вечером нас ожидает у себя в офисе господин Сёдзи Мацунага.

Мы последовали за ним, попутно передав свои сумки ещё одному японцу, помоложе. Тот не представился и ничего говорить не стал, видимо, по-русски ни бум-бум, поклонился только ещё ниже старшего коллеги и почтительно взял поклажу, посеменив позади. Я решил, что это помощник Накамуры, который настолько бесправен, что ему не доверяют даже с гостями общаться. Как у них тут всё устроено, однако.

И вот я шагаю по японской земле, овеянной множеством легенд и невероятных историй. Вернее, под ногами вылизанный до зеркального блеска пол, и вокруг – сплошные сталь, стекло и пластик, а также сложное для моего понимания сочетание бесконечных надписей. Сплошные иероглифы, перемежающиеся с английскими словами. Всё очень яркое, подсвеченное. У меня от всего этого разнообразия голова кругом, а мажорка ничего. Идет с таким видом, словно для неё Токио – это нечто вроде Самары. Прилетела, посмотрела, ничего особенного не нашла. Ага, каждый день ты сюда летаешь, стервоза. Сама-то наверняка впервые в жизни так далеко от России забралась, а туда же. Делает умное лицо.

Мы выходим из здания терминала, я жадно вдыхаю японский воздух, пытаясь определить, насколько он отличается от московского. Но порассуждать на эту тему не дает мажорка.

– Смотри, смотри! – вдруг хватает меня Максим за плечо, другой рукой показывая куда-то в сторону.

Глава 16

У меня её шуточки поперёк глотки уже.

– Коза, – беззлобно бормочу я себе под нос, стараясь не улыбаться. Кошка действительно забавная. Пузо у неё такое большое, что по травке волочится. Интересно, сколько у неё там котят? Штук десять, не меньше.

Хорошо, женщины так рожать не умеют. А то представляю себе картину маслом: если бы у моей мамы родился не я один, а десять таких гавриков, что бы делал отец? Удрал от нас, наверное, в ужасе. Как в том анекдоте, когда в роддоме к ожидающему выписки молодому папаше медсестра выносит двух младенцев. «Вас не пугает, что их больше одного?» – Спрашивает. «Нет, что вы!» – Отвечает он. «Отлично! Держите этих, а я пока сбегаю за остальными».

От аэропорта до центра Токио, как я выяснил заранее, 75 километров. Это втрое больше, чем от Шереметьево до кремля – там всего 25. Не знаю, почему у японцев так. Наверное, чтобы шум самолетов не мешал их спокойной жизни. Ну, или просто исторически сложилось. Ведь в 1945 году американцы, помнится, от японской столицы почти ничего не оставили – город очень сильно выгорел из-за бомбардировок. Вот и решили на будущее, что аэропорт, который для любого врага – потенциальная цель, должен быть подальше. Токио, правда, за минувшие десятилетия разросся так, что поглотил и аэропорт, и все его окрестности. Я смотрел по карте: это мегаполис, у которого границы-то не отыскать, они размыты.

Но мне здесь нравится. Всё очень необычное. Архитектура, одежда людей, автомашины, – всё выдает особую культуру, ментальность. Мне даже захотелось пожить тут некоторое время. Присмотреться, проникнуться здешними обычаями, узнать получше людей. Только жаль, это невозможно.

– Эй, уважаемый, – фривольно обращается мажорка к сопровождающему. – Куда нас везут? Где этот ваш Цунами находится? Может, к нему сначала?

Я в легком шоке от того, насколько непочтительно ведет себя Максим. Понятно, что наглая и хамоватая. Но все-таки поездка у нас официальная, а он, словно гопница, попавшая в чуждую среду. Вот и пытается самоутвердиться за чужой счет. Могла бы вести себя, как дипломат, оказавшийся в чужой стране. То есть почтительно, уважительно, вот как это делаю я. Ведь на иностранной земле как? Никогда не знаешь, где можно попасть впросак. Видел это в фильмах. Таким наши туристы грешат, особенно в мусульманских странах. Женщины в шортах пытаются ходить, да без головных уборов.

– Кто такой Цунами? – удивляется переводчик.

– Мацунага его зовут, – зло шепчу я мажорке.

– Ну, Мацунага, какая разница? – улыбается Максим. – Я эти японские имена не запоминаю.

– Большая разница, – продолжаю шипеть. – будешь так себя вести, сорвешь переговоры. Отец с нас обоих шкуру спустит.

– С тебя, может, и шкуру, а с меня… Ох, поскорее бы, – приторно говорит Максим, при этом демонстративно и похотливо облизывая губы.

– Тьфу на тебя! – отворачиваюсь к окну.

– Не беспокойтесь, – подождав, пока мы наговоримся, отвечает Накамура. – Гостиница недалеко от офиса «Mitsui Industries». Там всего несколько минут пешком.

– Ну и сервис, – разводит руками мажорка. – Ещё и пешком заставляют ходить.

– Ничего, тебе полезно, – говорю ему. – Не растолстеешь. Иначе кое-кто тебя разлюбит.

– Это кто же? Уж не ты ли? – усмехается Максим.

– Не я! – бросаю ей, не поворачивая головы. Намек на моего отца, хотя и не уверен я, есть ли у него настоящее чувство к мажорке. Может быть, это просто увлечение? Хотя слишком не похоже. Все-таки вместе они уже три года, а это большой срок. За такое время либо возникает глубокое чувство, либо люди расходятся. Бывает, правда, третий вариант. Это когда пара заводит детей. Надеюсь, у моего отца с Максим такого не случится. Из мажорки такая же мать, как из дерьма – пулемет. Она совершенно безответственная.

Отель, куда нас привезли – это высоченная коробка из бетона и стали. Я так понимаю, это два самых распространенных в Токио материала. Какие там старинные памятники архитектуры? Да, всё верно. Город был восстановлен буквально с нуля после разрушительной бомбардировки в 1945 году. Американцы так постарались, что превратили японскую столицу в обугленную головешку. Видел фотографии, сделанные с высоты. Впечатляющее зрелище. О многих кварталах можно догадаться лишь по тому, что их окружают расчищенные белые полоски – дороги. Невредимым остался, кажется, только императорский дворец. И то лишь потому, что его не бомбили. К тому же он на острове, окружён глубоким рвом с водой. Огонь до него просто не долетел.

Размещаемся в отеле. Внутри ничего особенного, и то хорошо, что поселили нас в разные номера. Хотя у меня внутри кое-что и ёкнуло с сожалением. Я был бы не против оказаться с Максим рядом в тот момент, когда она станет переодеваться. С удовольствием посмотрел бы на её фигуру без одежды. Но увы, такое мне пока не светит. Потому, придя в номер, я принял душ и поспешил к телевизору. Интересно же посмотреть, чем местные увлекаются! Но, потыкав кнопки минут десять, разочарованно кладу пульт обратно: совсем забыл, что ни слова по-японски не понимаю. Наверное, можно как-то включить английские субтитры, уж с этим языком у меня проблем никаких нет, я на нем свободно говорю и читаю, только… как понять, на что нажимать-то?

Бросаю затею и ищу инструкцию. Здесь же самая технически развитая страна в мире! Значит, должен быть бесплатный Wi-Fi. И нахожу пароль от него его в буклете на письменном столе. Ввожу цифры и английские (к счастью) символы, готово. Но едва появляется в углу экрана веер и четырех черточек и точки внизу, как в мессенджере начинают сыпаться сообщения одно за другим. Понятное дело, кто так обильно способен забрасывать меня глупостями. Лиза.

Глава 17

Мне вдруг стало интересно: чем теперь Максим занимается? Я снимаю одежду, иду голый в душ. Попутно смотрю на себя в зеркало, висящее в небольшой прихожей. А что? Очень даже симпатичный парень. Правда, не такой атлетичный, как мажорка, но зато ничего лишнего. Сухощавый – вот я какой. С детства такой, это у меня, как говорят, конституция сложилась. Интересно, а какая Максим? Вот опять мысли к ней возвращаются снова и снова.

Я знаю один способ, как на время от них отделаться. Нужно зайти в ванную, встать под горячий душ и… ну, здравствуй, Дуня Кулачкова! Безотказная личность, и хотя она женского пола, но теперь я твердо намерен направиться с ней в эротические дали. Это будет впервые в моей жизни, когда в центре полового внимания окажется Максим. Потому пока не слишком представляю, что там надо фантазировать и как. Придется, видимо, ориентироваться на свои желания. Они же у меня относительно мажорки очень жаркие.

В душе моются только те, кому там заняться больше нечем. Я же, с воспаленным сознанием, хочу там расслабиться. У меня пока других вариантов не предвидится. Лиза слишком далеко, а устраивать с ней секс в мессенджере не хочу. Потому что все мои похотливые помыслы направлены сейчас в сторону мажорки. Она же рядом, к тому же личность яркая и интересная, не как моя подружка.

К счастью, она совершенно не догадывается о моих тайных помыслах, иначе могу себе представить, как стала бы надо мной ёрничать и издеваться. Придумала бы сто тысяч шуток. Высмеяла бы так, что впору пойти и выброситься из окна. Благо, тут двадцать третий этаж, и если спуститься вниз по воздуху без страховки за несколько секунд, шансов на долгую и счастливую жизнь не останется. А хочется, чтобы она была.

Я стою под горячим душем. Упругие струи воды приятно ласкают тело, давят на плечи и кожу головы. Широко расставив, насколько это возможно в душевой кабинке, ноги, я начинаю поглаживать член. Нет, просто обхватывать его пальцами и мастурбировать сразу не буду. Жду, когда возбуждение, зародившись в голове, постепенно спустится вниз и даст сигнал организму направить в нужное место достаточно крови, чтобы там всё отвердело.

Только телу надо немного помочь, чем я и занимаюсь, представляя, как сейчас, буквально в метре от меня, вот за этой самой стеной, также в душевой кабине стоит обнаженная Максим. Она покрыта пеной, проводит мылом по гладкой смуглой коже, по мышцам, которые я хотя и не видел, но могу себе легко представить, поскольку помню, каковы они на ощупь. Та поездка на мотоцикле по ночному городу мне запомнилась очень хорошо. И как я облапал свою спутницу тоже не забыл.

Я ведь тогда, на мотоцикле, довольно нагло изучил пальцами сначала бюст мажорки, потом её живот и бока. Больше, к сожалению, ничего потрогать не удалось, она тогда оборвала мои притязания. Но тактильная память осталась со мной сладкими воспоминаниями, и теперь они здорово помогали утвердить мой обелиск, подняв его на нужную высоту.

Вообще я очень люблю заниматься сексом под струями горячей воды. Меня это почему-то жутко заводит. Хотя знаю причину. Однажды моясь в ванной, я так крепко натер свои причиндалы, что мое тело вдруг едва пополам не согнуло. То был оргазм, словно прилетевший с потоком воды. Внезапный, как селевой поток в горах. Очень сильный!

С тех пор я постоянно хочу вернуть то невероятно сильное ощущение, да всё никак не получается. Может быть, здесь выйдет? Зря, что ли, я в Токио, во многом для меня загадочном мегаполисе, ощущаю себя близко к девушке, к которой сердце моё неровно бьется? Член уже стоит, он готов к сражению за сексуальный апогей. Я беру его в правую руку, начинаю понемногу натягивать кожу, обнажая головку. Потом, когда она оказывается под водой, отпускаю, и кончик закрывается, словно робко прячась под капюшоном.

Я открываю его снова, получая невыразимое удовольствие и думая о том, как Максим сейчас стоит рядом со мной. Она полностью обнажена, возбуждена, я вижу это по её раскрасневшемуся красивому лицу, и капельки воды сбегают по коже, по торчащим соскам, по плоскому животу…

– Будешь так много дрочить – ослепнешь, – слышу тихий голос. Он рядом, буквально в полуметре от меня. Это голос Максим, только… Что за фигня?! Это мажорка!!! Я стыдливо закрываю член ладонями – можно подумать, это помогает, учитывая крепкий стояк – и резко поворачиваюсь к дверце спиной. Потому что это действительно моя незаконная «мамаша» – стоит и смотрит, а теперь ещё и ржёт надо мной, глядя, как я пытаюсь прикрыться.

– Ты!.. Ты как сюда попала?! – кричу, отплевываясь от летящей в рот воды.

– Дверь надо было закрывать, дрочун! – продолжает веселиться мажорка. – Зашла тебя проведать, а тут такое.

Мне жутко стыдно. Просто невыносимо!

– Пошла отсюда на фиг! – истерично кричу я.

– Фонарик!

– Какой ещё фонарик?!

– Фонарик дай в дорогу! Там темно! – требует Максим с широкой улыбкой.

– Где темно?! – продолжаю вопить.

– Там, куда ты меня отправил в пешее эротическое путешествие!

– Дура!!! – кричу я и резко захлопываю дверцу душевой кабинки. Так, что она жалобно дребезжит. Хорошо, у неё есть резиновые прокладки по торцам, иначе бы раскололась.

Мажорка с хохотом удаляется.

Я, спешно смыв с себя остатки пены, тщательно вытираюсь, хотя дается это с трудом: от нервного состояния руки мелко дрожат. Она видела меня голым! Она смотрела, как я дрочу! Позорище! Хочется провалиться сквозь пол и лететь двадцать три этажа, а потом ещё несколько подземных, где парковка, чтобы наконец исчезнуть с ироничных глаза мажорки. Вот ведь гадина какая! Подкралась ко мне незаметно, чтобы поржать!