Все народы втайне любят свои самые темные и страшные легенды.
Зимнее небо темнеет так быстро,
Лес заметает метель.
Девочку нежную, юную, чистую
Гонит добычею Зверь.
Снег под ногами хрустит и взлетает,
Платье цепляет кусты,
Сердце от страха удары считает
Безмолвной глухой пустоты.
Зверь по пятам словно призрак несется,
Догонит и схватит на век.
Диким медведем он вдруг обернется,
А только лишь был человек.
Легенды не врут, он силен и опасен,
Все гибнет, что близко к нему,
Без рода, без имени жить он согласен,
Неся разрушенье всему.
И гонит по лесу сейчас он девицу,
Что стала ему на пути.
Не ведая даже, что остановиться
Не сможет он больше. Прости...
Глаза словно пламя костра загорались,
Ломало его изнутри,
Инстинкты кричали, душа разрывалась,
Спасайся быстрее... Беги!
А ей с ним погибель, Зверь знает заранее.
К чему эта вся круговерть?
Ведь рядом по жизни лишь боль и страданье
И скорая девичья смерть.
1 глава.
Никто никогда не узнает, как поступит раненный зверь.
Склонит ли голову в поисках помощи.
Или убьет тебя в последнем своем предсмертном рывке, отдавая свою душу богам вслед за тобой.
Но часто смерть не самое страшное, что может ожидать тебя, и забвение может стать долгожданной свободой от тягот жизни, в которой уже ничего не держит.
Я не чувствовала, ни боли, ни холода дремучего заснеженного леса, опустившись в сугроб на колени и прикладывая последние силы, чтобы ослабить путы, что врезались в белоснежные лапы, окропляя его кровью снег.
Зверь не рычал, не пытался кидаться на меня, только тяжело дышал, глядя в глаза своим осмысленным, желто-зеленым взором, словно мог читать мои мысли.
Железный капкан был тугим и врезался в его плоть до самой кости, причиняя адскую боль, но даже она не сломила гордой свободной души, из пасти не вырывался ни вой, ни стон.
…я не знаю, почему я остановилась и бросилась к нему на помощь, пока за мной шел тот, кто был страшнее любой армии мира.
Жестокий, кровавый, бесчеловечный.
Не человек. Не зверь. А истинный монстр.
Он шел по моим следам, ведомый жаждой крови, не оставивникого из моей семьи в живых.
Немыслимая, ужасная, полная агонии смерть постигла каждого, кто попытался встать на его пути, когда он пришел, разрушив сотни жизней.
И всё, что я могла – это бежать.
Даже если знала, что нет такого человека, кто мог бы спасти меня - все люди были ничтожно слабы перед тем, в чьих жилах тек яд и лава.
Нет такой крепости, за которой я могла бы спрятаться - для того, кто разрушает камни одним ударом и рвет людей голыми руками, словно они всего лишь марионетки, нет никаких преград.
Нет такого места в целом мире, где бы он не нашел меня.
- Давай же! - пот выступил на холодной коже и острые шипы прокалывали мои холодные пальцы до крови, когда я в последнем отчаянном рывке пыталась ослабить путы, держащие волка. - Давай!
Большое белое тело дрогнуло, когда две дуги скрипнули и поддались совсем немного, впиваясь шипами в мои пальцы, откуда струилась липкая кровь, но волк настолько ослабел и онемел, что едва успел выдернуть лапу, но уже не мог пошевелиться и тем более подняться на ноги, чтобы спасти свою жизнь.
…и я была такой же, сломленной и раздавленной, хоть и стояла на ногах, в желании броситься в этот снег и ждать своего смертного часа, потому что больше не осталось никого, кто мог бы переживать за меня и любить.
- Уходи отсюда, - прошептала я волку, словно он мог понять меня, отчего-то продолжая наивно верить, что животные способны услышать нашу душу. - Ведь ты не один! У тебя есть стая! Спасайся!
Едва поднявшись на дрожащие ноги, я тяжело сглотнула, судорожно осмотревшись по сторонам и теперь понимая, что свернуть с дороги, ведущей в дальнюю деревню и отправиться в самую гущу леса явно не было хорошей идей.
Единственное, о чем я думала сейчас, что возможно, смогу увести этого монстра подальше от ни в чем неповинных людей, что мирно жили своей жизнью, занимаясь рутинными делами, и которые долгими морозными ночами снова будут рассказывать страшные истории про не-человека, чья сила неизмерима, а ярость страшнее адского пламени.
Дай Бог они никогда не узнают, что он существовал на самом деле!
Снег был пониже только у самой кромки леса, где пышные зеленые ели укрывали своими могучими ветками землю, и только там я могла передвигаться хоть как-то, оставляя после себя борозды, по которым меня легко можно было отыскать.
Бежать не получалось. Я с усилием плыла в этом бескрайнем белом океане, который скорее станет моим саваном, чем спасением, боясь оглянуться и замерев, потому что дрожь прошла по всему телу.
Не от холода. Не от срывающихся нервов. А от колючей паники.
Дядюшка был прав, когда говорил, что я сразу пойму, если ОН окажется рядом.
Я ощущала боль даже в беспамятстве.
Она словно стала частью меня. Въелась с потом и кровью в мое тело, поселившись внутри и терзая каждую секунду своим нещадным огнем.
И страшно было оттого, что я не могла сбежать от нее или смириться с таким положением дел.
Но еще страшнее было ощутить ЕГО рядом с собой снова.
Постепенно приходя в себя, я понимала, что нахожусь в его руках, укутанная жаром и силой, пока монстр продолжал свое движение вперед через высокие снега, в такую глубь леса, куда не заходили люди.
Я молчала и смотрела на него сквозь ресницы, понимая, что короткий зимний день уже погиб, отдавшись во власть тьмы, что выползала обманчиво мягкой поступью, тая в своих дебрях только ужас и боль.
Но он почувствовал, что я пришла в себя, даже если продолжал смотреть только вперед в этом сгущающемся сумраке выглядев еще более мрачным, жестоким и твердым, вдруг проговорив тихо и все так же непривычно хрипло:
- Где-то здесь был заброшенный охотничий дом.
Он упорно не смотрел на меня, даже если нес не вероломно перевесив на плечо, как свою добычу в прошлой бойне, где стал победителем, а держа на руках у сердца и прижимая к груди, отчего я не ощущала холода вокруг, догадываясь, что на самом деле температура опустилась очень низко, ибо между мрачных спящих стволов могучих елей тянулась голубоватая дымка.
Его терзала совесть, если нечто подобное могло быть у бездушного монстра?
Он был зол? На себя, что не убил, или на меня, за то, что я выжила?
А я упорно смотрела на него снизу – устало и ненавистно – даже если понимала, что снова играю с огнем, который никому неподвластно удержать.
Рассматривала нагло и оценивающе, про себя отмечая, что несмотря на грубость и жестокость в поведении и каждом резком движении, монстра тяжело было назвать уродом, или хотя бы некрасивым.
К сожалению, его лицо притягивало взгляд своими правильными, хоть и резкими чертами, оставляя двоякое впечатление.
С одной стороны, он был сущим варваром – грубым, неотесанным, с этими отросшими волосами цвета пепла, которые овивали его лицо рваными прядями, с колючей порослью на жестоком почти квадратом лице.
Но, с другой стороны, в его глазах не было пустоты и безразличия.
Будь он другим - человеком, а не зверем – он мог бы вести войска в бой без страха и сомнений, одним словом, поднимая боевой дух и вселяя надежду на будущее.
Но его глаза не были человеческими, как и не была душа.
- Ведь ты не планировал ничего этого, - тихо прошептала я, наблюдая, как его жуткие глаза всматриваются во тьму леса, словно он мог видеть далеко вперед, понимая, что они начинают светиться в темноте, как бывает у хищников. - Не собирался оставлять меня в живых, и уж тем более оставлять себе. А теперь ты злишься сам на себя за это и не знаешь, что делать дальше…
- Не знаю! - рявкнул он так резко и с чувством, что я сжалась по инерции, даже если он не шелохнулся и не сжал пальцев сильнее, только пошел вперед еще более стремительно, словно снег по самые бедра не доставлял ему никаких хлопот и не сдерживал своими навязчивыми рыхлыми объятьями.
Он сжал губы, отчего линия его подбородка стала еще более упрямой и прямой, помолчав какое-то время, и неожиданно добавляя тише и уже спокойнее:
- Я ничего не планировал и не знаю, что будет дальше. Я знаю только одно - я хочу, чтобы ты жила.
Больше я не пыталась говорить, снова погружаясь в удушливую вязкую боль. Ощущая только ее одну и больше ничего, казалось, что даже низ живота просто вырвали из меня, оставив только эти пульсирующие разряды, от которых на теле выступал холодный пот. Неужели он умудрился укусить даже бедра?!..
А еще болела шея. Там, где он укусил меня дважды, разгрызая кожу и оставляя липкие следы крови.
- Если бы ты не побежала, все могло бы быть иначе, - добавил он хмуро, и впервые опуская густые темные ресницы, чтобы посмотреть на меня с некоторым укором, и чем-то еще, запрятанным так глубоко в черном зрачке, что мне вероятней всего просто показалось, ибо звери не испытывают ни жалости, ни печали, ни уж тем более сожаления о том, что так манило их, разжигая то пламя, о которое я так сильно обожглась.
- Хочешь сказать, что отпустил бы меня? – хоть и тихо, но язвительно поинтересовалась я, наблюдая сквозь ресницы, как он снова перевел взгляд вперед, покачав головой:
- Нет. Но все могло бы быть по-другому.
Я не верила ему. Ни капли.
- Если бы не испугал, я бы не побежала! – буркнула я, не удержавшись и снова видя, как он поджал губы, явно начиная опять злиться.
- Тебя предупреждали, что нельзя бежать, когда я рядом! И сделали это не зря!!! - рявкнул монстр и снова даже в этой мгле было отчетливо видно, как полыхнули его глаза и зрачок увеличился, говоря о том, что беда близко и мне стоило бы благоразумно промолчать…но я не могла.
- Не стоит пытаться оправдать свои поступки этим! Ты просто хотел получить себе наложницу! Бесправную рабыню!
- Ты - моя жена! – зарычал монстр еще громче, в этот момент сжимая руки сильнее, отчего я затаила дыхание, понимая, что в его силах просто переломать мне все кости или задушить за долю секунды.
Я думала, что услышу, когда он вернется.
Но сон, одолевший меня, был настолько липкий и тяжелый, что я не смогла открыть глаз, даже когда услышала, что больше не одна в доме.
Мысли о том, что это может быть спаситель из людей, даже не было, потому что я сразу уловила запах тела монстра.
Он пах по-особенному.
Не так, как люди.
Лесом, силой, пеплом, отголосками крови.
Он не трогал меня и снова что-то делал у печи, чтобы огонь не потухал и тепло в доме сохранялось постоянно, а еще выносил ушат, не стремясь подойти ко мне и потревожить хоть и крепкий, но неспокойный сон.
Меня не интересовало, что именно он делал и для чего, теперь моя душа была спокойна тем, что прямо под ухом через подушку лежал мой маленький острый шанс на спасение! Я даже не вздрогнула, когда вдруг ощутила его ладони на своем лице и почувствовала, как он выдохнул так, словно был взволнован:
- Рада…
Хотелось поморщиться и зашипеть, что он не смеет называть мое имя вслух, ибо его дали те, кого он зверски убил, но я не смогла.
Ни открыть рта, ни даже приподнять тяжелых ресниц, в эту секунду ощущая, что все тело стало словно сотканным из ваты, я не чувствовала ни рук, ни ног – даже своей кусающей боли.
Я словно растворялась, не в силах пошевелиться, но при этом чувствуя, словно меня прибивает к полу всей тяжестью мира.
- У тебя жар!
Странно было слышать волнение в этом хриплом низком голосе и ощущать, что его руки обычно такие обжигающе-горячие и тяжелые, сейчас казались прохладными, когда он коснулся моего лица, убирая все еще мокрые пряди волос и поглаживая по полыхающим щекам.
Но мне уже было все равно.
Все что я хотела – это спать. Бесконечно долго. Чтобы позабыть все ужасы этого длинного тяжелого дня, а проснувшись понять, что монстр и его сила были всего лишь страшным сном в полнолуние!
Я проваливалась в бред, словно летела в черной дыре, у которой не было конца и начала.
Иногда было тяжело дышать, и голова кружилась, даже если меня окружала беспросветная темнота, в которой я слышала чьи-то голоса, иногда пытаясь на них ответить.
Я слышала шелест воды, ощущала ее свежесть и мягкое прикосновению ко всему телу, смеясь оттого, что видела маму над собой, даже если ее красивое одухотворенное лицо выглядело таким печальным, когда она пыталась улыбаться мне, протягивая руки, но обращаясь к кому-то за своей спиной:
- Благодарю тебя от всей души, что не отказал и пришел! Я не могу ни спать, ни есть с того дня, как моя Отрада нашла эту проклятую змеюку и чуть не умерла от яда!
- Не плачь, княжна, - ответил маме мужской голос такой теплый и приятный, словно в нем пряталось само солнце.
- Не могу остановиться, - всхлипнула мама, обнимая меня крепко и с каким-то отчаяньем, и я знала, что ее слезы продолжают литься, несмотря на слова этого человека. - Уже столько дней прошло, а дочка так и не встает на ножки! Неужели в ее крови остался яд?
- Нет такого яда, который сможет противостоять моей крови, княжна. Вытри слезы и иди в лес. Собери горстку душистых красных ягод и принеси их мне.
Мама быстро кивнула, передавая меня в руки дядюшки, чью пушистую бороду я так любила, и теперь увидела того человека, с которым разговаривала мама.
Высокого – даже выше дядюшки и отца! - плечистого и большого, только я его не боялась, потому что смотрела в глаза цвета гречишного терпкого меда, в котором играло лучиками солнце, делая его взгляд таким добрым и ласкающим, словно он был кем-то родным.
- Ну-ка, иди ко мне красавица, - мужчина протянул ко мне руки, мягко улыбаясь и даже рассмеявшись, когда я без опаски потянулась к нему, овивая его шею руками и разглядывая наивно в его лицо, которое казалось таким необычным, но приятным. - Смелая девочка, вся в отца, а красоту забрала у матери.
- Ты действительно сможешь помочь, Серый? Все-таки это дочь нашего князя, плохо будет, если что-то пойдет не так, - проговорил дядюшка, в чей бороде еще не было седины, а у глаз милых морщинок.
- Если не веришь сыну Велеса, зачем же тогда позвал меня?
- Верю-верю, только переживаю очень.
- Не переживай. Нет ничего сильнее той крови, что течет в моих жилах и жилах моего брата, - мужчина подмигнул мне, улыбаясь, потому что я смотрела на него заворожено, сама не зная отчего так происходит, и что в его облике кажется мне таким теплым и родным, словно я его всегда знала, но долго не видела.
Дядюшка кашлянул, шагая за этим большим мужчиной, который продолжал легко нести меня на руках, выглядя слегка смущенным и, наверное, даже растерянным, когда приглушенно продолжил:
- Ты бы сказал своему брату, чтобы он отдал лес. Люди боятся его. Называют чернокнижником, а лес теперь стали Черным называть…
- И правильно, что бояться. Мой брат никого не тронет, если к нему люди сами не полезут. Оставь его, и лес этот забудь. Теперь это его дом.
Я радостно рассмеялась, когда на опушке зеленого леса в лучах горячего солнца появилась моя красивая мама с горстью красных ягод, заторопившись к нам.
Его не пришлось долго уговаривать.
Кажется, монстр был рад, что я в принципе обратилась к нему с какой-то просьбой, не обращая внимания на то, какой глупой она была.
И, признаюсь, что в какой-то момент я почувствовала даже укол совести за то, что пыталась манипулировать им, не понимая той радости, что засияла в глазах монстра, с которой он ушел в путь этой же ночью. Не думая даже о том, что она пройдет быстро, а на рассвете ему придется уходить снова.
И где-то в глубине души мне было интересно, какая нужда заставляла его уходить, но я бы никогда не позволила себе спросить его об этом, твердя только одно – это был мой единственный шанс сбежать, которым я не могла не воспользоваться!
Монстр не летал по воздуху, а оставлял после себя такие же следы, как все люди, и теперь я молилась, чтобы ночью не выпал снег, который заметет его следы и скроет ту самую единственную дорогу до деревни, в которой сегодня ночью у кого-то из жителей пропадет соль и на пороге появится еще одна тушка.
Меня не пугала слабость после болезни, холод за стенами этого дома или дикие животные, все, что я хотела – это свободы и всего лишь одной маленькой надежды на то, что смогу сбежать от него.
Я надеялась, что люди в деревне смогут дать мне лошадь и немного провизии, чтобы я бежала дальше, не подвергая их опасности, и теперь вспоминая слова дядюшки о Дремучем лесе, куда нас с мамой должен был доставить детина. Но не успел.
Пока я не представляла, где это находится и что в этом лесу, но понимала, что в минуты страха и смерти дядюшка говорил о нем неспроста.
А еще упоминал каких-то «выродков Перуна».
Не слишком дружелюбно и явно обвиняя в том, что они были причастны к этой истории со зверем.
Мне бы только выбраться из этого дома, а там я бы придумала, как найти ответы на все вопросы!
В конце концов, теперь мне уже было нечего терять.
Не в силах успокоиться, я ходила из угла в угол, позабыв про сон, даже если тело было еще слабым, постоянно прислушиваясь к звукам спящего леса, но как бы не ждала его, а все равно вздрогнула, когда монстр появился на пороге, осторожно закрывая за собой дверь и видимо думая, что я сладко сплю.
Но увидев меня, застывшую посреди домика, его брови удивленно изогнулись, а в глазах вспыхнул восторг, какой бывает у ребенка, что загадал самое заветное желание и вот оно сбылось.
- Я не тебя ждала, - сухо отозвалась я на этот взгляд, скрипнув злобно зубами, когда губы монстра дрогнули в улыбке, и он прошагал вперед, как всегда, сгибаясь, чтобы не снести головой крышу, ставя на угол печи небольшой мешок, и чуть кивая:
- Не думал, что соль заставит тебя так волноваться.
Я только фыркнула в ответ, прошагав до мешка, и первой заглядывая в него, признаюсь, не без интереса, потому что в нем явно было что-то еще.
Подумать только, он потратил целую ночь, но на самом деле раздобыл мешочек соли, а вместе с ним еще мед, какие-то пряные сушеные травы, очередные тарелки, в этот раз плоские и мешок муки.
- Ты сказала, что соль белая и сыпучая. Подходит и то, и другое.
- Это мука.
Странно было понимать, что, обладая внешностью человека, речью и ясным взором, монстр на самом деле не представлял совершенно ничего об укладе жизни простых людей в деревнях.
- Из нее пекут хлеб и разную выпечку, - я запрокинула голову вверх, глядя в его лицо и замечая, как он только пожал плечами, явно давая понять, что никогда не пробовал ни то, ни другое.
- Взял все, что нашел в кухне ближайшего дома, - как всегда довольно скупо пояснил монстр, глядя на меня с высоты своего роста с большим интересом, пока я перекладывала льняные мешочки, заглядывая в каждый из них и раскладывая по разным углам: крупу – отдельно, соль - отдельно, муку - тоже.
- Это все добавляют к мясу?
- Не все сразу. Можно испечь лепешки, сварить кашу.
Нет, он не понимал, о чем я говорю, только рассматривал все, иногда протягивая руку, чтобы потрогать сильными длинными пальцами какой на ощупь был каждый мешочек, запоминая его по тактильным ощущениям и больше всего по запаху.
А еще явно собираясь учиться готовить, не говоря ни слова о том, что женщиной в этом доме была исключительно я, и это входило в мою святую обязанность, чем немало удивлял и, наверное, в какой-то степени даже смущал меня.
- Ты никогда не пробовал ничего из этого?..
Монстр молча покачал головой, заглядывая в мои глаза с какой-то странной эмоцией, словно ему нравилось то, что он чувствовал сейчас, отчего его огненные глаза сияли не привычным обжигающим огнем, а теплым ровным светом, который может согреть, не причиняя вреда.
- Чем же тогда питался все это время?
- Зверям не нужно ничего кроме мяса.
Хотелось поморщиться от тех картин, которые пронеслись в моей голове, где он ел, словно хищник –сырую живую плоть, отчего то не сомневаясь, что так оно и было на самом деле.
- Ты никогда не жил среди людей?
Я отступила от него назад, замечая, что его ноздри снова затрепетали и зрачок ожил, словно он уловил что-то вкусное для себя во мне, что, впрочем, уже не было неожиданностью.