Я словно кружилась на карусели с закрытыми глазами. Противно. Мутит так сильно, что боишься, как бы не стошнило. Сил кружиться нет, а вращение всё продолжается. Открыть глаза? Так веки свинцом налились и не поднимаются. И как только меня угораздило попасть на эту карусель? И почему я «катаюсь» лёжа?
Сверху обрушился каскад ледяной воды и как-то сразу полегчало – дурнота отступила. Зато стало чертовки холодно и мокро.
Отфыркиваясь и отплёвываясь, я села в луже воды.
Села и застыла, широко открытыми глазами глядя на двух испуганных девушек, склонившихся надо мной. Обе – хорошенькие. Одна блондинка, другая рыженькая. Одеты – странно. Их платьях напоминали старинные костюмы середины девятнадцатого века.
– Вы – кто? – сорвалось с губ.
Девушки переглянулись.
– Я же говорила! Не стоило этого делать! – голос блондинки звучал встревоженно и зло:
– Я с самого начала предрекала, что так оно и будет! Что-то пойдёт не так. И вот – пожалуйста!
Да уж, пожалуйста… пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, верните меня кто-нибудь домой! Ущипните! Растолкайте! Разбудите!
– А что, собственно, пошло не так? – каким-то вялым, словно чужим голосом вопросила я.
Мой голос словно не хотел меня слушаться. Слова с трудом срывались с губ:
– Как я сюда попала? Что происходит?
Девушки снова переглянулись. Рыженькая сделала шаг вперёд, но как-то неуверенно, словно нехотя.
– Ты кто? – спросила она. – Как тебя зовут?
– Алина.
Блондинка испуганно ойкнула:
– Доигрались! Что же теперь будет? Эвелин? Как мы скажем маме? – обратилась она к рыжей. – Что нам делать?
В это самое мгновение я оглушительно чихнула.
– Сначала Эмме… ну, или тому, кто сейчас занимает её тело, нужно переодеться, – уверено заявила рыжая.
Мой мозг, кое-как справившись с последствиями шока, начал потихоньку работать.
Комната, в которой мы находились, вызывала оторопь. Я словно попала в павильон, где предполагалось снимать исторические фильмы. Просторный, квадратный, с французскими полукруглыми арочными окнами зал был набит мебелью до потери художественного вкуса. Повсюду дерево – очень много дерева. Мебель массивная, тяжёлая, явно очень дорогая.
Заметив мой испуганный взгляд, мечущийся по комнате, девушки притихли.
– Эмма, – взяла меня за руку рыженькая, – пойдём, тебе нужно переодеться. Эльза, а ты ступай за мамой.
– Хочешь ей всё рассказать? – насупилась блондинка.
– А что ещё остаётся? Нам не удастся этого скрыть. Уж лучше признаться во всём и сразу. Может быть, родители сумеют всё исправить?
Поднявшись по лестнице, мы с рыжей прошли почти до самого конца коридора и вошли в спальню с голубыми гобеленами и пышным балдахином над двуспальной кроватью.
Пока Эвелин помогала мне переодеваться, мы не обмолвились ни словом.
Я упорно пыталась пробиться сквозь волны беспамятства, охватившее сознание. Самое странное, что я прекрасно помнила, что я – Алина Орлова, неполных восемнадцати лет от роду. Родилась, выросла и проживаю в Воронеже. На данный момент я студентка второго курса Воронежской Академии искусств. Звёзд с неба не хватаю, но и без них мне неплохо. Живу обычно, классическим способом: никому не докучаю, никого не осуждаю и – наше вам почтение.
По гороскопу я – весы. Классические. Люблю порядок и справедливость, нуждаюсь в уравновешенности и в гармонии. У меня всегда много приятелей и мало друзей. Люблю со многими потрепаться за жизнь, о том, о чём и – ни о чём. Близко подпускать к себе людей – не люблю.
Не всё в моей жизни так уж безоблачно, как хотелось бы. Например, мы не ладим с отчимом. Из-за этого у меня постоянные конфликты с матерью. Моя обида на неё растёт с каждым днем, потому что она предпочитает держать его сторону, что в глубине души я считаю предательством.
А в общем я, Алина Орлова, существо тихое, спокойное, домашнее. В толпе предпочитаю держаться незаметно. Пока кто-то смелый пребывает там, на переднем плане, соответствуя чьим-то ожиданиям, я хожу и делаю то, что захочу я.
Да и кому вообще интересно знать, чем я занимаюсь? Правда, обычно я и не делаю ничего особенного. Из запрещённого позволяю себе только пирожные. Из совсем уж запрещённого – пирожное на ночь. Правда, в компаниях я о таком малом количестве своих тайных пороков не признаюсь никому. Чтобы никто не догадался о том, какая я на самом деле хорошая, я даже курила. Иногда. Исключительно в целях конспирации. Иначе в современном молодёжном обществе никак.
Ну вот вкратце и весь мой портрет, который можно подписать как «Ничего особенного».
Но как я оказалась на чёрной карусели, занёсшей меня сюда? Я…я вспомнила!!!
Мы с девчонками поехали к Соньке на дачу. Было весело. Весь день носились, как сумасшедшие. Рядом лес, озеро. За весь день до чудес техники ноги так и не дошли – ни сотовый, ни телевизор, ни ноут ни разу не понадобились. А вечером нас потянуло на страшные истории. Атмосфера располагала. Природа, тишина, звезды, как алмазы – целая россыпь, горохом разбросанная по небу. Красота! В городе такого не увидишь.
У Дарков был большой дом в английском классическом стиле. В нём каждый уголок дышал викторианским чванством и викторианской же фундаментальностью. У Эммы была собственная роскошная комната. Если родительскую трешку разгородить, плюс, немножечко добавить соседских метров, как раз по габаритам самое то и получится – нечто вроде стадиона с огромным камином.
Оставшись одна я первым делом подошла к зеркалу. Интересно же, как я теперь выгляжу? Новая внешность это ж гораздо круче нового платья?
Здешние зеркала были размерами чуть поменьше, чем камин, но тоже впечатляли. После всего случившегося подходить к ним мне было боязно. Но, с другой стороны, не в ручье же придорожном себя разглядывать?
Эльза была блондинкой, Эвелин – рыжей, а я оказалась жгучей брюнеткой в стиле Моники Беллуччи.
В реальной жизни я, с позволения сказать, типовая русская девчушка-тинэйджер. Среднего роста, тощевато-угловатая, с намёком на грудь и не особо выразительным пепельным цветом волос «а-ля мышь». Одевалась соответственно, в джинсы-свитера-кроссовки. Стиль унисекс, практичный, немаркий, в толпе маскирующий. Наушники в уши задвинул и пошёл себе вперёд не человеком, а единицей в толпе.
А как себя прикажите в таком шикарном теле носить?! Да мне к себе такой ещё привыкать и привыкать надо! Главное, не закончить, как печально известный Нарцисс, не сумевший оторвать взгляд от собственного отражения и из-за того безвременно почивший.
Бедняжка Эмма! Какого-то ей-то сейчас приходится в моём мало примечательном тельце?
А вот не надо было касячить с заклинаниями! Так и жила бы себе дальше, красавицей писанной, в огромной чудо-комнате. И я уж, как-нибудь, свой век серенький скоротала бы.
Нет, ну, вот ведь бывает же? Ведь везёт же некоторым уродиться таким вот красавицами? Как тут не сделаться завистливой? Одна копна волос чего стоит? Да с такими волосами причёски ни к чему, распустил и пошёл красавицей.
– Любуешься собой?
Насмешливо прозвучавший голос заставил меня поспешно отскочить от зеркала, будто меня застали за чем-то неприличным.
– Эмма очень красивая. Ей сложно не любоваться, – объяснилась я.
Рыжая фыркнула:
– Только представь, какого такое слышать? Не каждый день твоя сестра говорит о себе в третьем лице.
– Вы – тройняшки?
– Погодки. Эмма – старшая, я – средняя, а Эльза – младшая.
– И сколько мне сейчас лет? – поинтересовалась я.
– Девятнадцать.
Мы почти ровесницы. Годом меньше, годом больше – не фатально.
Эвелин стояла и смотрела на меня как-то странно.
– Знаешь, что? – неожиданно сказала она. – А я даже рада, что ты теперь в теле Эммы. Так этой наглой стерве и надо!
Наткнувшись на мой изумлённый взгляд, она хихикнула:
– Открою тебе секрет: я ненавижу мою старшую сестру.
Вот тебе раз!
– Эмму многие ненавидят, – добавила Эвелин уже тише.
– Почему?
– Она жестокая и беспринципная. Настоящая психопатка.
Вот тебе – два.
– В каком смысле – психопатка?
Я, на всякий случай, села. Мало ли что услышать сейчас придётся?
– Эмме нравилось причинять людям боль. Она наслаждалась тем, что могла это сделать. Моральных и нравственных ограничений моя старшая сестрица не признавала. Жила в полной убеждённости что боги создали мир исключительно для её личных нужд и потребностей. Все вокруг лишь прах под её ногами и существует, чтобы служить ей.
И как прикажете соответствовать такому образу? Кто-то во Вселенной жёстко над нами с Эммой поглумился. Да мы же просто диаметрально-противоположные личности! Я по сей день над каждой сдохшей птичкой рыдаю, хотя и втайне ото всех. Кошек во дворе зимой, рискуя огрести люлей от истовых блюстителей порядка, подкармливаю. Оленёнка Бемби вот до сих пор не поглядела, а Муму дочитывала исключительно под страхом двойки, с валерианкой в руке и ненавистью к Герасиму и Тургеневу в сердце.
Короче, на роль самовлюблённой садистки-психопатки хуже меня не найти. Что говорится, на сто процентов не моё. Сердцем чувствую – миссию завалю.
– Я не такая.
– Вижу, – Эвелин одобряюще улыбнулась. – И мне это по душе. Но вот тебе будет очень сложно. В этом теле, – ткнула она пальцем мне в грудь, которая в этот раз у меня точно была, – жила самая настоящая злая ведьма. Злая даже для Дарков.
– Э-э… ведьма – это, я надеюсь, фигурально выражаясь?
Неа. Судя по взгляду Эвелин, совсем не фигурально.
– Вы тут говорили об обряде и колдовстве? В вашем мире действительно колдуют?
– Тебя это удивляет?
– В моём мире магии нет.
Эвелин весело расхохоталась:
– Представлю себе лицо Эммы, когда она проснётся в чужом теле, лишённом магии! Она всегда так презирала людей, лишенных Дара. Считала их чем-то вроде инвалидов. Вот пусть теперь и попрыгает!
Мистер Дарк вручил длинный список того, с чем предстояло ознакомиться к ближайшей пятнице – день «Х», в который явится жених Эммы.
Три дня? И я должна была, по его словам, оказаться на высоте?
Судя по списку, предстояло играть на рояле, танцевать вальс, вести светскую беседу. Ещё – верховая прогулка. Оказывается, Эмма обожает скакать галопам по лугам. И она – фехтовала. Фехтовала! Представляете? Честно слово, уж лучше бы боксировала. Единственное, что немного роднило меня с моей предшественницей, так это то, что мы обе не жаловали рукоделие.
– Может быть, проще придумать какую-нибудь историю, чтобы перенести помолвку? – в отчаянье выдохнула я.
Мистер Дарк сразил меня безмолвным взглядом:
– Ступай.
Первым делом я пошла искать Эвелин. Не знаю, зачем? И уместно ли в данном случае слово «зачем», тоже не знаю. Просто, рыженькая одна из всего семейства выказывала ко мне некоторое подобие расположения, а человек так устроен, что ему обязательно нужен этот самый «кто-то», кто проявит к нему капельку участия. Ну, ладно, может быть, не каждый человек – так устроена была я.
Дом окружала гладко подстриженная лужайка. На ней уютно расположились белые стулья, сгруппировавшись вокруг ажурного круглого стола. Из фонтанчика в форме раковины, журча, стекала вода, впадая затем в небольшой пруд, где плавала горделивая пара лебедей.
Пейзаж так и просился на полотно. Мне бы в руки кисть! Или простой грифельный карандаш. Но, увы, сейчас не до искусства – впереди замужество и адаптация к жизни магов-аристократов. Ещё, чуть дальше, маячит непонятная магическая школа…
Эвелин нашлась на качелях. Обычных, верёвочных. Кустарным способом прикрученных к толстой ветке старинного дуба.
– Привет, – нерешительно заглядывая в книжку ей через плечо, сказала я. – Интересно?
– Не очень.
Присев на скамейку, стоявшую рядом с качелями, я вздохнула:
– Можешь рассказать, что за человек мой будущий муж?
– Откровенно говоря, в мире есть люди куда приятнее него. И таких людей много. Но нашей Эмме он подходил идеально, как удав – гадюке. По общему мнению, Исидор самоуверен и честолюбив. У него репутация человека, всегда идущего к цели короткой дорогой, переступающего через любые преграды. Один из тех, кого экзальтированные дамочки называют «настоящий мужчина». Легко принимает решения за окружающих и требует безоговорочного подчинения своей воле. Презрительно относится ко всем, кого считает по статусу ниже себя, но тебя это не коснётся. По происхождению наша семья стоит выше Гордонов.
– Посоветуй, как мне с ним себя вести?
– Да как вздумается, – пожала плечами рыжая. – Вы с Исидором почти незнакомы.
– И как, по мнению твоего отца, могут вместе ужиться такие похожие личности, как твоя сестра и этот Исидор?
Эвелин с любопытством на меня посмотрела:
– Не знаю, как обстоят дела с замужеством там, откуда ты пришла. Но в нашем мире свадьба – это просто свадьба. Никакой романтики. Объединяются не души, а кланы. Удачный брак – это подтверждение высокого статуса, гарант материального благополучия и нерушимости мира. Тебе не следует ждать от жениха чего-то большего, чем требует простой этикет. И выказывать, естественно, тоже.
– Понятно, – кивнула я.
И чего я переживаю? Жених-то, на самом деле, не мой. Так что до исполнения супружеского долга вряд ли дойдёт? А уж остальное я как-нибудь переживу.
– Это карета? – заметила я движение у дороги с другой стороны дома.
– С ума сойти! – всполошилась Эвелин, вскакивая на ноги. – Только не это!
– Что случилось?
– Приехал папин брат.
– Это плохо?
– В сложившихся обстоятельствах – просто катастрофа. Чертовски не вовремя! Какая нелегкая их принесла?
Я всегда горевала, что у нас с мамой почти нет родственников. Представляла, как это здорово, когда большая семья собирается за одним столом. Кажется, не все тут разделяют мнение о том, что большая семья – это благо?
Из-за угла выпорхнула Эльза, вся в белом, словно ангел. Она слегка запыхалась от быстрой ходьбы:
– Вот вы где? Идёмте, – схватила она меня за руку, словно я собиралась убежать.
– Подожди, – схватила меня Эвелин за другую руку. – Так, помни ты – Эмма Дарк. Нахальная, высокомерная, за словом в карман не лезешь, любую трудность воспринимаешь, как вызов. А вызовы ты любишь больше всего на свете.
– Я… я кажется, сейчас всё испорчу… или умру со страха… я совсем-совсем-совсем не похожа на вашу сестру…
– Играй, как актриса.
– Но я не актриса!
Эльза закатила глаза.
– Тогда просто прими высокомерный вид и молчи. Смотри вот так, – Эльза скроила такую мину, будто вокруг плохо пахло. – Сможешь?
– Не уверена, но буду стараться.
– Не горбись, пожалуйста, – зашипели мне в спину. – Эмма никогда не горбилась.
Стоило нам шагнуть в гостиную, как мы прямо-таки утонули в подчёркнутой безукоризненности манер и избытке родственного радушия. Мистер Адриан Дарк, временно исполняющий роль моего папочки, стоял около рояля рядом с осанистым мужчиной, как две капли воды похожем на него самого. Сухопарую грудь обоих мужчин облекали блестящие атласные жилеты, с той лишь разницей, что у одного жилет был заколот бриллиантовой булавкой, а у второго – рубиновой.
– Как ты могла? – поджав губы, встретила меня упреками мать Эммы. – Как посмела?
Могла – что? Посмела – что? Сесть на лошадь? Чуть не свалиться с неё? Не удержаться в седле? Хотелось бы уточнений. Но их не последовало.
Горничная присела в реверансе. В руках она держала поднос с серебряным кубком.
– Выпей настойку, – всё также сквозь зубы процедила хозяйка дома. – После этой нелепой скачки наверняка мышцы сводит судорогой? Это поможет.
Я со вздохом протянула руку к кубку. Выглядел эликсир так, будто в воде синьку растворили. Да ещё слабо мерцал в темноте, издавая лёгкое сияние.
Зажмурившись, я выпила. На вкус как мел, но в желудке жгло, будто коньяк проглотила. В следующую минуту тепло разлилось по телу, мышцы расслабились – ощущения, как после массажа или хорошей сауны. Чувство дискомфорта пропало.
– Замечательное средство! Что это такое?
– Эликсир. И ты знаешь его состав с раннего детства, Эмма, – многозначительным тоном проговорила мать, косясь в сторону прислуги.
Я сникла.
Эмма много вещей знала с самого детства и делала их блистательно. А я, неуклюжая корова, даже на Ромашке с трудом удержалась. Но, кстати, удержалась же!
– Ступай и приведи себя в порядок. От тебя пахнет псарней, – поджала леди-мать губы.
На самом деле пахло от меня потом. Лошадиным. Да и не пахло – разило. Въедливый он. Так что душ я приняла с радостью. Вода весело билась о края белоснежной ванны, разбрасывая радужные зайчики по кафелю.
А меня охватила хандра. Я даже всплакнула. Хотелось домой. Сегодня тоска была сильнее, чем накануне. Я соскучилась по маме. По моей родной дорогой маме, у которой кроме меня никого и на свете-то не было.
Когда я глянула на отражение в зеркале, увидела, что от слёз покраснели глаза и кончик носа. Чтобы как-то успокоиться, села за рисование. И снова карандаш принялся набрасывать профиль кузена Винтера.
С полчаса ничто от процесса творчества меня не отвлекало, а потом за спиной щёлкнуло. Повернувшись, я с ужасом увидела, что рама у окна поднимается и через мгновение предмет моих девичьих грёз перекинул ногу через подоконник, проникая в комнату.
– Кузен! Что ты тут делаешь?!
– Очень мило! – рассмеялся он. – И натурально. Знай я тебя меньше, решил бы, что ты возмущаешься искренне.
– Так и есть! – я поднялась из-за стола, прикрывая рукой незаконченный набросок, в котором уже угадывались черты того, кто явился вдохновителем сей живописи.
– Дорогая Эмма, что за ворожба тут творится? Ты разучилась ездить верхом, я застаю тебя за мольбертом? Что дальше? Рукоделие и книги по домоводству? И что ты там пытаешься ваять?
С издёвкой тянул Винтер, прохаживаясь по комнате, вертя в руках то один предмет, то другой, потом возвращая их на место.
В движениях его была нервозность, тщательно замаскированная под бесшабашную весёлость:
– Ты подумала над моим предложением?
– Каким предложением?
– Вчерашним. Давай сбежим и поженимся втайне ото всех? Родные смирятся с этим фактом. Куда они денутся?
Я бы с радостью согласилась, так как у меня от одного взгляда на солнечного мальчика в груди теплело. Но я понятия не имела о чувствах настоящей Эммы. Поэтому лишь молча смотрела на него, хоть паузу держать и становилось всё труднее.
Обойдя стол, разделяющий нас, Винтер потянулся к моему рисунку:
– Так что ты там всё-таки рисуешь, кузина?
Я ухватилась за ватман обеими руками, не давая его перевернуть.
– Это просто наброски.
– Ну, так мне нравятся наброски. Дай взглянуть?
Я вцепилась в рисунок, как клещ в собачий хвост.
Не помогло. Винтер оказался проворнее и сильнее. Перевернув листок, он с радостной улыбкой мог созерцать свой собственный светлый лик в моём дремучем исполнении.
– Ну, надо же! А у тебя прорезался внезапный талант! Я вышел весьма удачно.
– Отдай немедленно! – притопнула я ногой, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
Они наверняка теперь пылают, как маков цвет.
– Я настаиваю! Он мой! Какое у тебя право брать его?
– Раз он тебе так дорог – возвращаю. Не горячись.
Но я горячилась. Ещё как. В сердцах разорвала рисунок пополам, отчего в янтарных глазах Винтера вспыхнули опасные золотые огни как у тигра, заметившего добычу.
Какое-то время мы гневно пялились друг на друга. Потом меня схватили, с силой дёрнули и пихнули на огромную кровать, игнорируя протестующие возгласы.
– Что ты творишь?! Что себе позволяешь?!
– Ничего такого, чего не позволял бы себе раньше! Ничего такого, что ты сама не позволяла бы мне!
Я замотала головой, выражая протест подобным произволом:
– Нет.
Винтер щурился, глядя мне в глаза. А я, теряясь под этим взглядом, тщетно пыталась разобраться в эмоциях, которые он во мне вызывал.
Я ворочалась с боку на бок. Сон не шёл. Как не лягу, всё неудобно. Постель непривычно огромная, потолок – высокий, комната – широкая. Так и кажется, что кто-то в ней помимо тебя прячется. Разумом понимаешь, что быть такого не может, а жуть берёт.
Как назло, поднялся ветер.
Под окнами спальни стояло дерево. Оно сухо шуршало листьями при каждом порыве и казалось, будто гигантское насекомое трещит крыльями. Приближалась гроза. А я боюсь грозы. Я вообще много чего боюсь, потому, что трусиха по жизни. И да, я знаю, что вероятность погибнуть от удара молнии, находясь в большом каменном доме, когда над тобой крыша и ещё один этаж, теоретически равна нулю.
Но разум – разумом. А страх – страхом.
Набросив на голову одеяло, я закрыла глаза и приказала организму: «Спи!». Напуганный приближающейся грозой он беспрекословно подчинился, и душная темнота сомкнулась вокруг меня в крепкий кулак.
Я оказалась на вершине изогнутой лестницы, у подножья которой располагалась квадратная камера. Камеру от лестницы отделяли решётки, по ту сторону которой я смогла различить неясную фигуру в дымном свете факелов на стенах.
«Пикая дама – приди! Пиковая дама – приди», – тянули речитативом невидимые и тонкие, высокие голоса.
В смятении я дотронулась до лестничных перил. Мои пальцы тут же окрасились красным. Кровь была свежей и яркой. Я ощутила запах, смрадный и ужасный настолько, что мгновенно проснулась, оставив позади и непонятную лестницу, и фигуру в чёрном, и завывание голосов.
Очередная вспышка молнии залила комнату ярким светом, высвечивая человеческую фигуру. Она зашаркал ногами по ковру, двигаясь в мою сторону. Даже в темноте было видно, насколько неестественны его движения. Будто человек шёл по воде, загребая ногами.
Я пронзительно и громогласно заверещала, рванувшись к двери. Трясущимися пальцами старалась отпереть замок, но тот проворачивался, как в самых нелепых ночных кошмарах.
Я чувствовала его приближение.
Он уже был за моей спиной!
Дверь всё же поддалась, позволяя выбраться из комнаты в коридор.
Я не переставала визжать не на секунду, но даже не осознавала, что кричу, срывая горло.
Тёмное нечто не смогло выбраться за мной в коридор, оставшись копошиться на пороге. Тусклые, но вполне способные освещать пространство ночники-светильники, позволили его рассмотреть.
Уставившись на топчущееся на пороге комнаты чудовище, я нервно вздохнула, чувствуя сухость во рту. Когда-то это нечто было крупным мужчиной. По-русски, как говорится, косая сажень в плечах. Ручищи, как канаты, одни мускулы, но глаза без проблеска мысли. Во взгляде – пустота.
Я слышала, как застучали двери. Кто-то приближался, спеша на помощь.
Прислонившись спиной к стене, тихо съехала на пол, потому что ноги отказывались держать. То, что я видела, сводило меня с ума. Передо мной стоял настоящий зомби. Распространяющийся от него запах был омерзителен. Изо рта тёмной струйкой сочилась вязкая жидкость.
Потом пространство разрезало цветными лучами. Световые стрелы, словно лезвие, врезались в тело мертвеца. Руки зомби отлетели на пол вместе с ошмётками плоти и костей и, извиваясь, поползли к порогу, но зачарованной черты пересечь не сумели.
Кузен Винтер, Эвелин и Эльза, зажимая в руках нечто вроде стилета с крестообразной ручкой, беспрерывно посылали лазерные лучи в монстра. Хотя, возможно это был и не лазер? Мне почем знать?
– Почему ты не успокоишь его, Эмма? Успокой его! – крикнул Винтер.
Успокоить – его? Как?.. Если бы я могла!
После того, как Эльза ловко подрезала зомби ноги, он накренился и повалился на бок. Как назло, прямо на порог! В воздухе словно что-то мигнуло и смрад усилился в разы. Мертвяк перекатился на животе через зачарованную линию и пополз прямо на меня, подталкивая себя вперёд оставшейся в наличии ногой.
О Боже! О Боже-Боже-Боже!!!
Винтер ловко вскинул свой зачарованный стилет и отстрелил зомбаку его последнее средство передвижение – ногу. Разбрызгав при этом по сторонам куски гниющего мяса.
Наступила тишина. Я, наконец, перестала орать. А живая мертвечина лежала, перекатываясь с боку на бок, вращая глазами и разевая черный рот с остатками гнилых зубов. Напоминая беспомощного червяка.
Держа перед собой стилеты, словно заряженные револьверы, Эльза и Эвелин бочком приблизились к растянувшейся по дорогим Дарковским коврам гадости. Эльза брезгливо поморщилась, то ли от вида зомби, то ли от издаваемого им зловония, то ли от всего сразу. Оторванные кисти с обрубками, лишенными пальцев, извивались и шлёпали за порогом, всё ещё пытаясь добраться до цели – то есть, до меня.
В тёмной полукруглой арке коридора показалась высокая фигура Адриана в длинном синем халате. Оценив картину, маг сделал пас рукой и синий прозрачный огонь смерчем метнулся по стенам, в котором зомби то ли испарился, то ли сгорел, но его больше не было. Даже смрад исчез без следа.
– Не стой как пень, Винтер, – холодно приказал Адриан племяннику. – Поддержи Эмму. Она, кажется, вот-вот лишится чувств.
Га кузене кроме штанов от пижамы ничего не было, но мне было плевать. Сейчас никакая красота земная не способна была меня соблазнить, очаровать или смутить. На фоне посетившего меня зомби терялось всё.