Плати за ошибку, Бес!

Пролог. Элена.

Передо мной лежал человек, которого я ненавидела почти всю свою сознательную жизнь. Ненавидела так сильно, что вены горели при одной лишь мысли о нём, а внутри просыпалась такая жажда крови, что иногда даже самой становилось страшно, что я могу быть такой. Раньше я думала, что он мёртв. Так мне сказали. Но жизнь такова, что достойные, любимые многими люди, умирают, и их уже не вернёшь. А такие, как он воскресают из мёртвых сотни раз. Я пришла в этот дом, чтобы отправить человека, лишившего меня семьи, в ад. И нет, я не думала, что это будет просто. Я знала, что мне придётся пройти через ад вместе с ним. Всколыхнуть в себе самые тёмные уголки души, вытащить наружу всю ту боль, что я испытывала долгие годы. Но я всегда была уверенна, что если отправлю его на тот свет, то сделаю мир чище, лучше. И, как это часто бывает, всё оказалось сложнее. Его окружение было другим, не таким, как я себе представляла. Его здесь любили, искренне, и люди, знающие его, считали, что он хороший человек, что он не убийца. Только я знала истину. Я смотрю на эту татуировку на его запястье, и понимаю, что все эти годы помнила её в мельчайших деталях. Каждую завитушку, каждый крючок чернил, выведенные на смуглой, матовой коже, отпечатаны в моей памяти так остро, словно выведены кинжалом по нежной плоти. Мне тяжело было смотреть на неё первые дни. Мысли и желания метались из крайности в крайность. Иногда мне хотелось сжать свои пальцы на его шее, и давить до тех пор, пока я точно не буду уверенна, что он уже не вернётся. А иногда я хотела, чтобы он открыл глаза, хотела задать один единственный вопрос. За что? Но он по-прежнему не мог проснуться. Я не знаю, что именно чувствуют люди, находящиеся в коме, но надеюсь, что все эти дни, он блуждает в своих худших кошмарах. Если они, конечно, у него есть. Никто не знает, почему его прозвали именно так – Бес. Но для меня это лучшее название человека, разрушившего мою жизнь. Для меня он не только бес, он гораздо хуже. Он самое страшное воплощение греха в теле человека. И я вошла в этот дом с одним единственным намерением, отомстить за смерть своих близких. Почему я до сих пор этого не сделала? Сложно сказать. Именно сейчас, в данный момент, он безоружен. Я могу убить его меньше чем за минуту, и никто, никогда не узнает, о том, что это мои руки вырвали душу из этого тела. Такого же дьявольски красивого снаружи, как и мерзкого и гнилого в душе. Я много раз рассматривала его, видела каждый сантиметр его тела, ведь именно это и есть моя работа. Я его сиделка, и должна поддерживать в нём жизнь. Для этого меня наняли. Я меняю капельницы, слежу за работой аппарата искусственного дыхания, обрабатываю его тело, чтобы оно сохранилось к моменту, когда он очнётся. Моменту, которого все так ждут. Эта русская девушка, хозяйка дома, она даже назвала сына в его честь. Полина говорит, что он спас ей жизнь, пожертвовав свою. И что бог дал ему второй шанс. Но я знаю, насколько он далёк от бога, и это не ему дан второй шанс, а мне. Шанс заставить его поплатиться за мою боль и скорбь. За весь тот ад, что я носила в себе последние тринадцать лет. За огонь, сжигающий меня изнутри изо дня в день, без права отступления. Он лишил меня всего. Семьи, счастливого детства, студенческой жизни, которой жили мои сверстники, даже чёртовой первой любви он лишил меня. Потому, что я не могу любить. Моё сердце лопнуло в тот день, когда я похоронила родителей и брата. С тех пор я не могу жить нормальной жизнью. Не могу улыбаться, смеяться, не могу позволить себе быть счастливой. Всё это если и есть в моей жизни, то это лишь игра. Так же, как и сейчас. Мне многое пришлось сделать, чтобы попасть в этот дом, чтобы подобраться к нему как можно ближе. Я ненавижу себя за то, что мне приходится обманывать тех, кто этого не заслуживает, чтобы сохранить своё положение в доме. Скоро всё закончится. Даже сейчас, в эту минуту я могу всё закончить, но рука дрожит, а жидкость в шприце, от мелкой тряски, превратилась в маленький водоворот. Я наблюдаю за ним, не моргая, а в голове так же мысли заворачиваются в смерч, сметающий всё на своём пути. Я не могу убить его. Мою мать и брата он убил во сне. Они даже не успели понять, что произошло. Было бы честно, чтобы он умер так же. Но он этого не достоин. Он должен знать, за что умирает. Чувствовать, видеть, пропитать каждую клеточку тела страхом за свою мерзкую жизнь. И плевать, что я женщина. Плевать на слова дяди, что я не справлюсь. Он ведь не чувствует того же, что и я. Да, он любил своего брата и его семью, но его мужское сердце восстановилось гораздо быстрее, чем моё. У него было много дел. Спасти компанию, воспитать меня. Ему некогда было скорбеть. Я же кипела в своей боли тринадцать лет. Чёртову дюжину. И всё это время, каждый день, каждую минуту я жалела, что убийца моих родителей уже мёртв. А год назад оказалось, что он жив, и я оказалась здесь не раздумывая. Но вопрос «за что?» всё ещё в моей голове. Я всё ещё не знаю, что двигало им, когда он взял в руки пистолет. И это не единственная причина. Я не он, я не могу убить беззащитного. И это парадокс. Получается, что для того, чтобы убить Беса, мне нужно сделать так, чтобы он выжил. И тогда он ответит на мой вопрос, а после я выстрелю в упор, глядя глаза в глаза, и буду с удовольствием наблюдать, как его мозги растекаются по стене.

  Нет, я не сделаю этого сейчас. Я подожду. Я ждала целый год, прежде чем смогу до него добраться, и подожду ещё. Снова посмотрела на него, и удивилась. Сейчас он казался умиротворённым. Каждый день, в одной и той же позе. Лицо спокойно, и разглажено от морщин. Он спит, а я плавлюсь от ненависти рядом с ним. И он действительно красив. Многие женщины, наверняка, сходили по нему с ума, но они не знали, что за красивой внешностью скрывается чёрная, гниющая душа. Я это знала. С самого начала.

  Обернулась к двери, проверяя нет ли кого-то в коридоре, затем слила препарат в горшок с цветком, а шприц убрала в карман. Поправила на нём покрывало, и в тот момент, когда я развернулась, чтобы уйти, его рука резко взметнулась вверх, и ухватила меня за запястье. Жёстко, цепко, болезненно, так, что наутро обязательно появятся синяки. Я вскрикнула от страха и неожиданности, пытаясь вырвать руку, но он не отпускал.

Глава 1.Элена.

Год назад.

  Мы сидели у камина, в молчании и тишине. Каждый скорбел по-своему, но не говорил ни слова. Дядя пил виски, который открывал лишь по особым случаям. Сегодня прошло открытие благотворительного фонда, памяти моего отца. Двенадцать лет назад он был убит в своём доме, вместе с моей мамой, и шестнадцатилетним сыном. Меня оставили в живых. Дядя сказал, что со мной просто не успели расправиться, потому что приехал он, и спугнул убийцу. Мы до сих пор не знаем, что именно он искал в доме, и за что он лишил жизни мою семью. Я потеряла память именно на этот короткий отрывок времени. Мне было семь, и меня нашли в кабинете отца, рядом с его мёртвым телом. Единственный обрывок памяти, что сохранился в моей голове, это татуировка на запястье убийцы. Трезубец. Символ дьявола, или бога. Я до сих пор не знаю, кем из них он себя возомнил, нанося подобный рисунок на кожу. Я не сказала об этом полиции. Дядя обещал, что найдёт этого человека, и отомстит. И я верила. Даже в семь, я чётко, в одно мгновение, осознала, что такое месть, и какой сладкой она может быть. Спустя несколько месяцев дядя сказал, что человек с трезубцем на запястье мёртв, и мои родители отомщены. Но он не убивал того человека, он умер сам, и это уже месть. Мы продолжили жить дальше. Дядя заботился обо мне, управлял компанией, а мне она была не нужна. Уже тогда, где-то в глубине души я понимала, что именно из-за денег отец потерял свою жизнь, и жизнь своей семьи. Даже мою. Потому что с тех пор я лишь существую.

  Телефон дяди зазвонил, и он хмуро смотрел на дисплей несколько секунд, а затем взял трубку.

  - Слушаю. – В одно мгновение его руки задрожали, а бокал с виски направился на столик. Дядя вскочил с кресла, и быстрым шагом направился в кабинет. С одной стороны, я не обратила внимания на его уход. Дэвиду часто звонили по поводу компании, и я никогда не вдавалась в подробности. Я хотела стать врачом, как мама. Но с другой, с таким выражение его лица я видела впервые, на нём смешались гнев, удивление и страх. С того дня дядя становился всё более странным. Много кричал, нервничал, и стал словно пугливым. Это всё больше и больше бросалось в глаза, а когда я случайно услышала его разговор в кабинете, то поняла. ОН жив! Ни черта он не сдох много лет назад. Дядя меня обманул, или это его обманул кто-то.

  - Ты уверен, что это он?

  - Да. – Это отвечал его помощник, стоявший сейчас в кабинете, напротив дяди. На стол упала стопка фотографий, и Дэвид со злостью швырнул её в сторону.

  - Его нужно убрать. Как можно быстрее.

  - На данный момент это невозможно.

  - Почему? – Он словно взревел эти слова, трясущейся рукой ударив по столешнице.

  - Он пропал. Или понял, что за ним следят, или что-то случилось. Просто исчез в один миг, и концы в воду.

   - Что по поводу окружения?

   - Родственников нет. Ни родителей, ни жены и детей. Друзей тоже не зафиксировано. Общается в основном с Артуром Холлом. Бывший сослуживец, ныне владелец… - Дядя перебил, не дав договорить своему помощнику.

   - Я знаю кто это. Чужой. У него есть семья?

   - Да. Сестра, и девушка. Они живут на острове возле Майами. К нему можно подобраться через них.

    - Чужой не идиот. Его имя знают все в нужных кругах, и он ни за что, не подпустит опасность к своей семье. У нас на него кишка тонка.

  В тот день, я поняла, что смогу отомстить. Смогу попрощаться со своими страхами, и наконец-то спать спокойно.

   Толкнула дверь, и вошла в кабинет.

  - Я могу. Кем угодно. Уборщицей, садовником, кухаркой, я всему научусь. Помоги мне дядя. Я отомщу, и мы забудем об этой твари.

***********

  Он кивком головы указал на выход своему помощнику. Обманчиво спокойный, но взгляд леденеет с каждой секундой всё больше. Я изучила его за эти двенадцать лет очень хорошо. Нет, дядя никогда не бил меня, не кричал, и не наказывал. Но от его тона хотелось забиться под кровать, и больше оттуда не вылазить. В эти моменты его глаза просто наливались ненавистью, которая плескалась через край его зрачков. Мне даже казалось иногда, будто он жалеет, что я выжила. Но затем он возвращался к себе прежнему, был вежлив и терпелив. Особой любви я к себе не замечала, но и ненависти тоже не было. Я относилась к нему примерно так же. Ни тепла, ни холода. Полное безразличие. Мы сосуществовали рядом ровно столько времени, сколько нам обоим было выгодно. Сейчас был именно тот момент, когда дядя слетел с катушек.

  - Что ты себе позволяешь, девчонка?! Во-первых, кто позволял тебе лезть во взрослые разговоры?! А, во-вторых, кем ты себя возомнила? Долбаная Мата Хари. К кому ты пойдёшь? К профессиональному убийце? И как мстить собралась? Спичкой в него потыкаешь? – Он вскочил с кресла, и обошёл стол, подойдя ко мне максимально близко. На этот раз он кричал. Что-то и вправду изменилось в нём. Так ведут себя люди, которым страшно. Мне страшно не было. Толи от глупости, толи от ярости, но мне было всё равно. А тем временем дядя продолжал орать. – Ты, Элена, ещё не доросла до подобных разговоров, поэтому закрой дверь с той стороны, и пригласи Эда, чтобы мы могли продолжить взрослый разговор.

  В этот момент я окончательно поняла, что дядя не собирается мне помогать, а отступать я не планировала. Какое счастье, что в моём арсенале всегда было секретное оружие.

  - Напомню, что официальной владелицей компании являюсь я. Вы, наверное, помните, что мне плевать на деньги, которые лежат на её счетах, в отличие от вас. Поэтому, если вы откажете мне в поддержке, я конечно же могу, и сама всё сделать. Я совершеннолетняя, и вы не имеете права что-либо запрещать мне. Только для этого мне понадобятся деньги. Много денег. Как вы думаете, сколько мне потребуется времени чтобы отозвать вашу доверенность на управление компанией, и найти ей покупателя по сходной цене? Правильно. Ровно столько же, сколько потребуется на один телефонный разговор. – Я знала куда бью. Пусть я ни в чём и никогда не нуждалась, мой дядя очень любил деньги. Я знала сколько он на себя тратит, сколько спускает на понты и любовниц, и всегда берегла угрозу лишения компании на особый случай. Сегодня он настал.

Глава 2. Элена.

  Уже потом, много месяцев спустя, я часто вспоминала этот момент, как отправную точку. Момент, в который я оказалась настолько глупа, что не смогла даже предположить, что сделаю с Бесом, и что станет со мной, когда я столкнусь с ним не в своих кошмарах, а лицом к лицу. Момент, когда ведомая местью и гордостью, я решила, что справлюсь, возомнила себя сильной, и жестокой, забыв о спрятавшейся внутри меня маленькой, обречённой на боль семилетней девочке. Особенно чётко я осознала это в тот момент, когда впервые переступила порог дома Артура Холла. Этому предшествовало много событий. Сначала четыре месяца поисков Беса, затем полное отчаяние, а потом подарок в виде Рика Эркерна, главы личной охраны Артура. Я познакомилась с ним с целью попасть в дом, или хотя бы узнать хоть что-то про Беса, но судьба занесла меня гораздо глубже, туда, откуда уже нет способа вернуться. Он влюбился. Ничего особенного, в меня и до этого влюблялись многие парни, по крайней мере они так думали. Но впервые я нравилась мужчине не как владелица многомиллионной компании, а как бедная студентка-сиротка, не имеющая денег даже на продление учёбы. Он много раз предлагал оплатить мне курс обучения в университете, но я отказывалась. Это уже было слишком по отношению к нему. Меня и так постоянно убивало то, что мне приходится обманывать человека, так искренне относящегося ко мне. Рик был прекрасен, мил и добр. С ним было весело и комфортно, но я абсолютно ничего к нему не чувствовала, впрочем, как и ко всем остальным. Но он этого не замечал, или просто не хотел видеть. После моего очередного отказа от денег, он предложил мне работу в доме Холла. Стоит ли говорить, насколько долгожданным было это предложение? Конечно же я согласилась. Он говорил мне, что нужно было ухаживать за мужчиной, находящимся в коме, но всё это я даже не слушала, жадно глотая лишь буквы знакомого имени. Я знала, что, оказавшись в доме Артура стану на десять шагов ближе к своей цели, и тогда я ещё не понимала, что преодолею не десять, а сто шагов за раз. И этот марафон окажется настолько для меня губительным, что я задохнусь, едва увидев финиш.

  -Вам предстоит достаточно лёгкая, и одновременно требующая тщательного внимания работа. Больной находится в коме. Его не нужно кормить с ложечки, водить его на прогулки, но вам нужно внимательно следить за работой всей аппаратуры. Этот человек очень важен для нас, и мы очень щедро оплачиваем уход за ним. Я бы могла это делать и сама, но, к сожалению, в моём положении я плохо отношусь к запаху медикаментов, да и медик из меня не очень. Поверьте, я очень хочу, чтобы Стивен находился в руках профессионала. – Девушка, что встретила меня на берегу острова, вела меня в дом, чтобы познакомить с будущей работой. Я знала её, видела ранее на множестве фотографий, доставленных людьми дяди. Полина. Та самая девушка Чужого. Она оглаживала ладонью свой внушительный животик, и смотрела на него с такой любовью, что это не могло передаться и мне. И в очередной раз я удивлялась, что эта девушка вообще забыла рядом с таким человеком, как Артур Холл. Жестокий, хладнокровный убийца, не видящий преград ни в женщине, ни в ребёнке. Вот, как охарактеризовал его дядя. Я так усердно пыталась понять, как она могла полюбить Артура, и что её держит рядом с ним, что лишь спустя несколько секунд до меня дошло это имя, что она произнесла. Я его просто прослушала, но нотки казались такими знакомыми, что захотелось переспросить. Но я не стала этого делать, о чём потом жалела сотни раз. Может быть тогда я была бы хоть немного готова к тому, что увижу в ставшей для меня ненавистной комнате.

  Полина вела меня в дом, и продолжала говорить про моего подопечного.

  - Я не могу вам рассказать почему он оказался в таком состоянии, но могу сказать одно. Этот человек спас мне жизнь, и я сделаю всё, чтобы он жил. Чтобы когда-нибудь он снова открыл глаза, и смог вернуться к нам. Для ухода за ним у вас есть все условия. Ваша комната по соседству, и туда проведены все датчики. Так же с собой вы всегда должны носить пульт, передающий о изменении его состояния. Раз в неделю сюда привозят врача для осмотра, в остальное время вы всегда должны быть в радиусе действия этого пульта. Рик сказал мне о том, что вы близки, и о том, как вам нужна эта работа. Скажу честно, мне не нравится, что вы эмоционально связаны с одним из сотрудников, и ваши…недомолвки, могут повлиять на качество работы. – Она выжидающе посмотрела на меня, и только сейчас я поняла, что за всей её миловидностью и молодостью, во взгляде, читается твёрдость и жёсткость. Что ж, рядом с таким человеком, как Артур Холл, другая бы просто сломалась.

  - Наши отношения с Риком никак не повлияют на мою работу. Я пунктуальна и ответственна, и я вас не подведу. – Говорила все эти слова, а сама думала лишь об одном. Я сделаю всё, что угодно, и буду играть по вашим правилам ровно до того момента, пока не выясню то, зачем пришла.

  - Я на это надеюсь. Первая неделя для вас испытательный срок. Если справитесь со своими обязанностями, получите работу. Если нет, я оплачу вам потраченное время, и займусь поисками более компетентного человека.

  - Обещаю, я вас не подведу. – Зачем-то снова повторила я.

  - Лучше не подведите Рика. – Улыбнулась Полина, и открыла дверь в комнату.

  Она прошла к кровати, на которой лежал мужчина, села на краешек кровати, и положила ладонь на его грудь, скрытую покрывалом.

   - Привет. – тихо сказала Полина, и уже улыбнулась не мне, а этому мужчине. Улыбнулась так тепло, словно он это видел, или хотя бы мог почувствовать. – Я привела тебе новую помощницу. Возвращайся к нам скорее. – Затем встала с кровати, и указала на столик с медикаментами. – Здесь всё необходимое, включая рецепты, и расписание приёма препаратов. Если у вас возникнут какие-то вопросы, вы всегда можете обратиться ко мне или Рику. На столике номер телефона врача, занимающегося лечением, он приедет завтра, но, если вам что-то будет нужно, вы так же можете позвонить ему.

Глава 3. Элена.

  Дядя оказался прав. Сколько бы во мне не накопилось злости, ярости, боли, я всё ещё оставалась тем самым напуганным ребёнком. Я не могла сказать ему, что нашла Беса. Какое-то маленькое, лживое, эгоистичное существо внутри меня всеми силами противилось рассказать правду. И я лгала. День за днём писала о том, что про него здесь не говорят. Иногда мне казалось, что Дэвид не верит мне. Он часто напоминал мне о произошедшем, а потом подолгу слушал моё сбившееся дыхание, и то, как я лихорадочно сжимаю телефон, до скрипа между пальцев, до ломки в костях и суставах. И я, кажется, уже ненавидела всех нас. Себя, за то, что оказалась настолько слаба, что даже держа жизнь этого ублюдка в собственных пальцах, не могу прервать её. Я каждый раз вспоминала о том, как именно он убил моего брата, и мать, и не могла себя заставить подарить ему такую лёгкую смерть. Так я говорила себе, так убеждала саму себя, но где-то в уголках сознания навязчивый голос твердил, что я не сделаю этого никогда. Что я не могу ему отомстить просто потому, что я слабачка. Идиотка, возомнившая себя взрослой, и сильной. А всё остальное, это лишь глупые оправдания. Я ненавидела дядю за то, что он сотни, тысячи раз был прав, он знал об этом, но тем не менее не хотел признаться за меня. Не мог назвать эту правду вслух, а лишь мучал меня, молчаливо напоминая о том, как я ничтожна. Но больше всего я ненавидела Его. И с каждым днём эта ненависть росла, превращаясь в огромный, искристый шар, угрожающий разрушить всё вокруг. Он отравлял не только меня, но и близких мне людей, заставляя меня делать им больно. Я перестала общаться со своими друзьями, с каждым из них. Почему? Да просто потому, что мне не о чем было разговаривать с ними. Ни один из них не смог бы принять и малую толику моей боли, впитать её и вернуть обратно теплом и заботой. Той самой, которой была окутана эта мразь, по имени Бес. Я много раз со стороны наблюдала за тем, как к нему приходят члены семьи. Полина часто просила прощения. Не знаю за что, да и вдумываться не хотелось, но она с ним могла часами разговаривать. Так, словно в жизни этого сделать не могла, а сейчас выговаривалась. Говорила, как они его ждут, и что Артём, как она почему-то называла Артура, скоро вернётся. Гладила его по руке, той самой, где татуировка была, а мне оттуда кожу хотелось на живую содрать. Тупым ножом. Жаль только боли он не почувствует. Как и, впрочем, ничего остального. Он не видит, и не знает, как я беззвучно рыдаю, когда прихожу сюда. Как задыхаюсь, потому что воздух в этой комнате уже весь ядом пропитался, и мне, казалось, я уже давно умерла, или струпьями заживо покрываюсь. Он не знает, как часто я хочу закричать, а не могу, потому что в горле ком острый, царапает глотку, и крик этот не выпускает. И он внутри меня, рвётся наружу, когтями по рёбрам царапает, а я его выпустить не могу. Только рот беззвучно открываю, как рыба, которую на мель выбросило, и ногтями кожу на бёдрах царапаю. Потому что там никто не увидит. Могла бы, с лица бы кожу полосами сдирала, лишь бы легче становилось.

  Я иногда просто смотрела на него. Пыталась вспомнить всё до конца, но чёртов блок не слетал. Я так и не могла вспомнить, как он стреляет в отца, и в голове, как заевшая киноплёнка, как он поднимает оружие, направляя на меня, и что-то говорит. И я вижу, как губы его двигаются, а услышать слова не могу.

  Сколько раз я порывалась уехать, даже сосчитать не могу. Собирала вещи, крутила в руках телефон, чтобы позвонить Дэвиду. Чтобы он меня забрал отсюда, и избавился от Беса, потому что мне, кажется, я уже с ума схожу рядом с ним, и справиться с собой не могу больше. И каждый раз отбрасывала телефон в сторону. Потому что вспомнить хочу, спросить его хочу по какому праву он это сделал. Кто позволил ему распоряжаться жизнями невиновных людей? Родных мне людей, которых я любила! А иногда мне хочется, чтобы он на своей шкуре прочувствовал, какого это, когда ты теряешь. Когда тебе больно внутри, так сильно больно, что ни одна таблетка не поможет, и выть хочется так, чтобы охрипнуть, чтобы горло разодрало в клочья. Но я запрещала себе думать об этом. Я же не такая, как он. Я же не могу так поступить лишь потому, что их друг оказался самим дьяволом в человеческом обличие. Да и не знала я, есть ли на этой земле хоть один человек, хоть одно живое существо, которое своим отсутствием, своей болью может полоснуть его ножом по сердцу, так сильно и остро, как когда-то это сделали со мной.

  А потом Полина родила. Она назвала своего сына его именем. А мне хотелось трясти её до тех пор, пока у неё не откроются глаза, и она не увидит Беса таким, каким вижу его я. Не спасителем, не братом, а тварью, которая одним взмахом руки перечеркнула целую семью. Такую же, как они сами. Но я ничего не говорила ей. Зарывалась в своей боли, плакала по ночам, а потом снова играла роль заботливой сиделки. Я ждала, когда он откроет свои чёртовы глаза, и тогда я обрушу на его голову весь ад. Ещё не знала, как это сделаю, но подпитываемая чёрной ненавистью снова начала верить, что смогу отомстить. Нет, не убить. Не прекратить его существование так быстро, как он этого даже не заслуживает, а методично превращать его жизнь в кипящую лаву, чтобы он там кожу и плоть опаливал, а я наслаждалась этим запахом гари. И я дождалась. Даже не я, а сама судьба нанесла ему первый удар. Бес открыл глаза, но так и не смог ничего увидеть. Осколок черепа повредил зрительный нерв, и, как и предполагали врачи, он ослеп.

********

  Я это поняла, как только он очнулся. Если в это вообще можно поверить. Любой здравомыслящий человек понимает, что после шести месяцев комы нельзя просто так встать, и сразу же заговорить, двигаться, и тем более так крепко сжимать чью-то руку. Это просто невозможно. В большинстве случаев. Но именно сейчас, в эту секунду, я чувствовала мёртвую хватку на своём запястье, и что-то мне подсказывало, что вырвать руку просто так мне не удастся. Первой эмоцией был страх. Нет, я не боялась его самого. Я в принципе уже давно ничего не боялась. Просто не ожидала, просто сердце рвалось из груди пойманной птицей, по спине пробежал озноб, а запястье, в местах прикосновения его пальцев нестерпимо жгло, словно к нему приложили раскалённые до красна угли.

Глава 4. Бес.

Открыл глаза, и сразу долбануло болью по вискам. Острой, резкой, проходящей до самого затылка, и уходящей по позвоночнику. А в голове всё мутно, так, словно алкоголя в венах больше, чем крови. Попытался подняться, и ни черта, ни одного отголоска в конечностях. Ни в руках, ни в ногах, даже глаза не могу открыть. Или мне только так кажется. Потому что чувствую шевеление ресниц, чувствую, как веки поднимаются, а в глазах темнота, полная, кромешная, словно вокруг глубокая ночь без звёзд, или свет выключили. Но на руке припекает след от лучей солнца, и где-то вдалеке слышны голоса и птицы. Напряг память, чтобы понять, что вообще со мной происходит, и кадры замелькали, принося адскую боль в голове, разрывая мозг на осколки. Медленно вспоминал про газету, которую в уличном кафе вместе с кофе утром захватил, как увидел там довольную рожу Дэвида, и пазл кусок за кусочком начал складываться воедино. Как звонил ему помню, а потом люди Шамиля меня взяли. Настолько отвлёкся, что допустил главную ошибку – эмоции. Окунулся с головой в ярость, не только на бывшего друга, но и на самого себя. За то, что обвёл меня вокруг пальца, а я повёлся, как маленький мальчик, верящий в идеалы мира. Потом несколько месяцев плена. Снова. День за днём в маленькой клетке, под палящим солнцем, глядя на то, как умирают твои «братья», и молиться, чтобы Каримов не нашёл последнего. Но он нашёл. Элайза, сука, сдала Артёма, а собственному отцу всадила пулю в лоб, после чего отправилась вслед. Но самым большим ударом был момент, когда на поляну вытащили Полину. Она мне не нравилась. С самого начала, когда мы встретили её в России, понял, что она может помешать. Не только забрать Мэри, потому что я был уверен, Джон, итак, отдаст свою дочь Артёму. Но с Полиной было другое, он с ней менялся день за днём, становился одержимым и неуправляемым. Она могла неосознанно подставить нас всех. И она бесила меня своим излишним проявлением чувств, своей привязанностью к матери, которой у меня никогда не было, даже тем, что она много болтала. Но в тот день, когда она ворвалась в комнату Чужого, можно сказать безногого, когда я видел, как она выхаживает его, вместе с ним преодолевая первые шаги… В тот момент я даже позавидовал. Без злобы, но чёрт возьми, я никогда никому не был так нужен, как ей был необходим Артём. Они стали друг для друга воздухом, и в тот момент, когда в неё выстрелили, в маленькую, беззащитную, с оленьими глазами, смотрящими на Артура, а не на пулю… В тот миг я сделал шаг в пропасть. Я не смог позволить потерять другу свой воздух. Он заслужил дышать полной грудью, так же, как и она. А я возможно искупал свои грехи, спасая чью-то жизнь, взамен отобранных.   

  Потом провалился в темноту, резко и безвозвратно. Дальше ни хрена не помню, и как именно очутился здесь, тоже. И хотя чувствую под собой кровать, в которую меня вряд ли бы положил Шамиль, не пытаюсь даже заговорить, или позвать кого-то. Сначала нужно хотя бы попытаться понять, где именно я нахожусь. Это ложь, что те, кто испытывает страх – трусы. Потому что те, кто ничего не боится просто глупцы. Страх помогает нам выжить, из-за него мы становимся более сильными, осторожными, и внимательными. Мой страх заставлял меня молчать. Время шло медленно, чертовски медленно для того, кто не может пошевелить и пальцем, только веки всё так же поднимались, оглядывая вокруг темноту. Было бы даже точнее сказать, что я не ощущал время, не понимал сколько уже прошло, и через несколько часов, или минут, всё же смог пошевелить пальцем, потом несколькими, а затем и всей ладонью. Ровно за секунду до того, как дверь открылась. Легкие шаги скользнули по полу, и остановились очень близко от меня. Кто-то стоял рядом, и я почти не сомневался в том, что это была женщина. Легкий цветочный запах исходил от неё, а позже и послышался тихий голос. Нежный, мягкий, но при этом наполненный горечью так сильно, что стало не по себе. Она что-то шептала себе под нос так тихо, что слов разобрать я не мог. Слышалось, что она что-то делает возле меня, раскрывает какие-то упаковки, а затем снова затихла. Так близко, что был уверен, стоит протянуть руку и я смогу до неё дотронуться. Она стояла рядом достаточно долго. Затем звучно выругалась, от чего стало даже смешно, потому что таким ангельски нежным голосом не могут говорить такие крепкие словечки. Отошла на несколько шагов, затем снова вернулась, но лишь для того, чтобы уйти. Я захватил её запястье прежде, чем успел подумать о правильности этого действия.

  - Кто ты? – Она утробно всхлипнула, промолчала несколько секунд, а затем ещё более тонким напуганным голосом ответила.

  - Элена. Меня зовут Элена. Я ваша сиделка. – Сиделка?! Какого хрена здесь происходит?! Сжимал её запястье, чувствуя, как сила уходит из пальцев, но отпускать её не хотелось. Кожа настолько мягкая, словно бархат. Хотелось провести большим пальцем по вене, заглаживая испуг. Снова открыл глаза, погружаясь в привычную темноту.

   - А почему я ни хрена не вижу, Элена?

*****

  Дальше какая-то чушь про следствия ранения, на вопрос «где я?» отвечает, что я в доме Чужого. И вроде голос у неё напуганный, а всё равно через мягкость слышится сталь и желчь. Что, девочка? Не нравится ухаживать за инвалидом? Звонит кому-то, называет меня по имени, говорит, что я очнулся, а я хочу встать. Мне до чёрта не нравится лежать в этой койке, с едва слушающимися конечностями. Пытаюсь подняться с кровати, и вроде бы даже получается, но в следующее мгновение снова всё тело отказывает, а я как бесформенный мешок падаю на пол. Не обращаю внимания на боль, которая чувствуется слишком остро, хоть и привык к ней давно, снова пытаюсь подняться, и эта Элена начинает помогать. А меня это злит, так, что неосознанно хватаю её за горло, давлю на неё, огрызаюсь, но отпускаю. Я никогда не видел эту девушку, но в голове почему-то рисуется надменное личико, со сморщенным носом бедной студенточки, которую приставили к калеке. На хрен мне не нужна её жалость, или что там её сподвигло на колени упасть передо мной. Слышал же, как ушиблась, и тихонько зашипела от боли. Сам поднимусь. Мне сейчас только бы убедиться, что я у Чужого, и узнать, чем всё на острове закончилось.